Симонян Карен. До свидания, Натанаел !

   - Пойду, что ли? - проговорил я, решив, что мое присутствие тут излишне. У них свои заботы.- Давайте деньги...
   Мне не ответили.
   - Сейчас во всем мире не найдешь, кому можно верить, - продолжал свое Леонардо Серобо.
   Я не понимал, почему они делают вид, что забыли обо мне, и не отдают моих денег. Взял бы я их и ушел, чего мне тут делать?
   Они тем временем еще расплавили воску и снова разливали его в формочки.
   - Врача нового видели? - спросил Леонардо Серобо.- Недалеко от нас живет...
   - Я ухожу, - решительно сказал я.
   Леонардо Серобо потрогал формочки, остыли или нет.
   - Напрасно стараемся,- сказал Иезуит Каро. - Втроем нам много не продать...
   - А Тигран нам помочь не хочет? - Леонардо Серобо вопросительно посмотрел на Рыжего Давида. Да-да, именно на него, а не на меня! Словно бы меня тут и не было.
   - Ты думаешь, он надежный человек? - вопросом на вопрос ответил Иезуит Каро.
   - Думаю, что да! - обернувшись к Рыжему Давиду, Леонардо Серобо спросил: - Ты отдал ему деньги за воск?
   Надо же, как будто не слыхал моих слов!
   - Давид, деньги за воск ты дал?
   - У меня не было денег.
   - Сколько мы ему должны?
   - Что-нибудь около рубля. .
   - Если поможет нам в воскресенье, дадим ему пять.
   - О! Тигран, чего доброго, станет миллионером!
   - Отдайте мне мой рубль - и я пойду! - сказал я.
   - А если он не согласится нам помочь, что тогда? - не реагируя на мою просьбу, спросил Рыжий Давид.
   - Не дадим ему ни копейки.
   - Как это? - вскричал я.-Мы же договорились!
   - Сейчас заревет, - усмехнулся Иезуит Каро.- Не терплю плакс.
   - Не больно-то цацкайтесь с ним. Станет морочить голову, познакомьте его с приемом японской борьбы.
   - С японским приемом? Ну это чересчур! Отдаст богу душу. От одного удара переломится надвое! - Иезуит Каро ехидно хмыкнул.
   Я, естественно, испугался. Пираты обычно бывают очень сильными.
   - Так уже и надвое? - усомнился Леонардо Серобо.
   - Хочешь покажу, как это я делаю? А ну, Давид, давай-ка ту палку.
   Рыжий Давид ринулся в темные угол ацатуна и через мгновение появился с шестом в руках. Он положил его на скамейку. Иезуит Каро облизнул правую ладонь, резкими рывками дважды резанул воздух и с силой опустил на шест.
   Палка разлетелась на две половинки, я невольно сжался, втянул шею в плечи.
   - Молодец! -похвалил Леонардо Серобо.-Теперь я верю, что ты и голову оторвешь с маху.
   - Я пойду. Давай мой рубль, - сказал я, стараясь казаться спокойным. Но, по-моему, мне это не удалось, и голос мой прозвучал очень даже жалостливо.
   - Может, сейчас его двинуть? Японским или древнеиндийским?
   - Древнеиндийским? Это еще что? - уже по-настоящему удивился Леонардо Серобо.- Новый прием?
   - Говорю же тебе, древнеиндийский! - повторил Иезуит Каро.- Если бы новый, то и назывался бы он новоиндийским! Так как же с ним поступить?
   - Как хочешь. Но попробуй сначала уговорить его, объяснить, что к чему. Тигран парень хороший. Он поймет нас. К тому же вместо рубля заработает целых пять рублей и станет миллионером. Как Форд, Морган или, скажем, Гюльбекян...
   - А если он не поддастся?
   - Тогда придется познакомить его с одним из приемов - с японским или древнеиндийским. Можно и Каро-Канн применить! - сказал Леонардо Серобо.
   - Каро-Канн это в шахматах! - не удержался и поправил я.
   - Ты лучше отвечай, согласен помогать нам или нет?
   Ну что мне оставалось делать!
   - Хорошо, - сказал я.-В воскресенье приду. Тогда и деньги отдадите.
   И, выйдя из ацатуна, я смело зашагал по темному двору Смело, потому что Иезуит Каро остался в ацатуне, и никто, я был в этом уверен, не выскочит из кустов мне наперерез.
   ГЛАВА ТРЕТЬЯ
   В тысячелетнем монастыре. Странный шепот. Незнакомец.
   Кто он?
   "Как хорошо, что на свете бывают пираты!" Тяжело дыша, мы еще на несколько шагов приблизились к монастырю и остановились.
   Всегда хорошо оказаться в этих местах с кем-то из чужих, не с лусашенцем. Вроде бы всегда видишь один и тот же монастырь, но, когда со мной бывают приезжие, я словно бы тоже впервые вижу все окрест. И все мне кажется новым. Вот, к примеру, вывеска. Обыкновенный лист железа.
   Покрашенный белилами лист, и на нем черными буквами написано, в каком столетии построен монастырь, кто его построил, каким набегам вражеских племен он подвергался и кто потом "залечил" его раны, реконструировал... А в самом низу надпись крупными буквами напоминает о том, что это архитектурный памятник, и охраняется он государством и что порча его карается законом... Сто раз я читал эту вывеску и каждый раз задумывался о чем-нибудь из прошлого...
   Ограда тысячелетнего монастыря местами уже разрушена, а каменные плиты во дворе истерлись и вогнулись.
   В дождь вода- набирается в эти впадины, и тогда монастырь отражается в водном зеркале. Это очень красиво, жаль, что сейчас нет дождя. Нет и в ближайшие дни не предвидится...
   Мы прошли через двор к .входу в храм. Я остановился и, показывая на огромную дверь, сказал Нвард:
   - Посмотри-ка на нее повнимательней.
   Это была тяжелая и массивная деревянная дверь. Двустворчатая. Резная. Ни один из. орнаментов не повторялся.
   Я уже точно знал, что повторов нет, - тысячу раз рассматривал эту резьбу: сплетающиеся, скрещивающиеся и бесконечные линии узора захватывали магической силой, и я, сам не зная как, ясным днем, в двадцатом веке, начинал прекрасное путешествие в давно минувшие времена, в другие миры, в другие, но тоже бывшие Арменией, только далекой, древней.
   Вот и сейчас постояли мы немного с Нвард перед дверью, чтобы она рассмотрела, какое это чудо, и я опять, независимо от себя начал думать о своем: о прошлом нашей страны.
   - Можно потрогать? - почти шепотом спросила Нвард.
   - Можно, - великодушно разрешил я, потому что понял, что она тоже полюбила эту волшебную дверь, за которой стояли, столетия.
   Нвард пальцем прикоснулась к одной из линий орнамента и повела по ней, как бы тоже прорисовывала узор на двери.
   - Какое надо терпение иметь! - сказала Нвард. - У меня бы ни за что не хватило. Казалось бы, что никогда не кончу.
   - А мастеру наверняка так не казалось! - уверенно произнес я.
   - Почему?
   - Он начинал работу, веря, что окончит ее. Когда человек во что-то верит, обязательно добивается успеха! Хочешь, войдем?
   - А что там внутри?
   - Скульптуры... На стенах - картины. Только краски поблекли.
   - И священник есть?
   - Зачем здесь священник? - удивился я. У меня в мыслях никогда не было, что здесь может оказаться священник. И мне вдруг вспомнилось, что в иных храмах я действительно видел священников. Они молились. И люди там были, тоже молились и ставили свечи...
   - А свечи здесь зажигают? - спросила Нвард.
   - Иногда.
   Я толкнул тяжелую створку двери, и мы очутились в прохладной полутьме.
   - Похоже на покинутый замок! - зашептала Нвард.Сейчас покажутся призраки.
   Я чуть слышно засмеялся. Но смешок мой так громыхнул, что я тотчас умолк. Ну и акустика!
   - Как хорошо, что пираты не взяли тебя в плен и не замучили! - сказала Нвард.- Иначе мы не попали бы сюда и не обнаружили бы этот храм. Нет, не храм - замок.
   - Они хоть и не мучили меня, но избавиться от них я не избавился,-проговорил я.-Потребовали, чтобы я обязательно вернулся к ним и стал бы заодно с ними делать всякое...
   - Не пойдешь.
   - Но я обещал... В воскресенье...
   - Ничего. Скоро мы потеряем счет дням, и ты не узнаешь, когда будет воскресенье, вот и все.
   - Нельзя. Надо делать зарубки на палочке. - Это мне вспомнился календарь Робинзона. - Надо же нам знать, сколько мы здесь лет проживем. Жаль, что они не пытали меня.
   - Почему жаль? - удивилась Нвард.-Очень хорошо, что все так кончилось.
   - Мне хотелось, чтобы все было по-настоящему. Тогда тебе пришлось бы спасать меня.
   - И спасла бы. И мы все равно нашли бы этот покинутый замок и обрели в нем пристанище.
   - И ты не испугалась бы?
   - А ты?
   Если бы я сказал "нет", это не было бы правдой. Я, признаться, немножко боялся. Мне не хотелось бы, чтобы Каро когда-нибудь применил ко мне японский или древнеиндийский прием. Но все это ведь было игрой, самой обыкновенной игрой, и потому я ответил:
   - Настоящих пиратов я бы не испугался.
   - Можно подняться на возвышение? - спросила Нвард.
   - Можно.
   Возвышение это было похоже на сцену. Так похоже, что Нвард даже запела, и голос ее прозвенел под куполом очень приятно и несколько таинственно.
   - А что, если это была вовсе никакая не дверь, а что-то вроде окна. Может, когда-то отверстие и служило дверью, но едва ли. Скорее, оно было вместо окна: для наблюдений за тем, что происходит вокруг храма, для света и притока воздуха. По обе стороны окно это было украшено скульптурами, вырезанными в камне. А рядом было отверстие, которое, наверное, служило дверью куда-то через длинный коридор. Я и раньше видел этот коридор, но ходить по нему не решался.
   - Давай посмотрим, что там? - предложила Нвард.
   - Ничего, думаю, интересного! - попытался отговорить ее я. - Папа рассказывал, что там только кельи. С каменным полом и очень низкими оконцами.
   - Ив них жили люди!
   - Конечно.
   - Наверное, только монахи да священники разные?
   - Не знаю.
   - А кто же еще, кроме священников, мог здесь жить? - не унималась Нвард.
   - Еще ученые. Сидели себе в этих кельях и писали разные книги, переводили с других языков на армянский или же просто переписывали старые рукописи.
   - Откуда ты все это знаешь?
   - Знаю. Старцы с длинными седыми бородами сидели и писали, писали. При свете лучины.
   - Спички у тебя есть? - спросила Нвард.- Я хочу посмотреть, как там.
   - Обыкновенные кельи, Ничего интересного! - опять было остановил ее я.
   Но Нвард шагнула в проем.
   - Куда ты? - закричал я. - Там темно.
   - Возьми меня за руку,- попросила Нвард. - Здесь, наверное, есть крысы. - С чего ты взяла? - удивился я.- Крысы ведь обычно бывают в амбарах, где хранят зерно да припасы разные, а в этом тысячелетнем монастыре если когда и была какая-нибудь пища, то уж давным-давно ни зернышка не осталось. Прапрапрадеды и прапрапрабабушки нынешних крыс очистили все до крошки.
   - Ты слышишь? - сказала вдруг Нвард. - Какой-то звук!
   - Никакого звука вовсе и нет.
   Мы с минуту помолчали.
   - Ну как? - чуть погодя снова спросила Нвард.
   - Там нет никаких крыс.
   - Тогда это что-то другое?
   - Что?
   - Не знаю.
   - Пираты, наверно, - попробовал отшутиться я, чтобы рассеять тревогу.
   - Жаль, нет у нас спичек, - сказала Нвард.
   - В следующий раз обязательно возьму с собой.
   - Мы еще придем сюда? - обрадовалась Нвард.
   - Я часто прихожу. Сажусь у дверей и часами смотрю на резьбу... Слышишь? Похоже, будто шаги.
   - Человек?
   - Призраки передвигаются бесшумно. Спрячемся на всякий случай за столб, - предложил я.
   - Завидую тебе,-сказала Нвард.- Ты совсем ничего не боишься.
   - Я? Я боюсь. Но ты же со мной.
   - Я тоже боюсь.
   - Знаю,- сказал я.
   - А ты не боишься, ты бесстрашный! - настаивала она.-Просто говоришь, что, боишься, чтобы утешить меня. А из-за столба нас не увидят?
   - Если бы я сказал, что нет, ты бы опять не поверила,- улыбнулся я.
   - Может, - пожала плечами Нвард.-Слышишь, шаги приближаются?
   Мы приликли к холодному столбу и затаили дыхание. И я вдруг почувствовал, как приятно пахнут волосы Нвард.
   - Ты подушилась духами? - спросил я.
   - Что ты!.. Тс-с! Идет.
   В темном проеме появился какой-то человек. Или призрак?.. Постоял, осмотрелся вокруг, потер ладони, наверное, стряхнул пыль и быстро зашагал через полутемный храм к двери.
   А мы все стояли. Наверное, сто лет простояли бы так: прижавшись к столбу и затаив дыхание.
   - Видел? - шепнула Нвард.
   Я кивнул головой.
   - Он вышел?
   Я снова кивнул головой.
   - Кто это был?
   Я неопределенно пожал плечами.
   - Чего стоишь? Побежали! - сорвавшись вдруг с места, вскричала Нвард.
   - Куда? - Оказалось, что и я еще не утратил дара речи.
   - Посмотрим, что за человек это был! Бежим, а то он исчезнет из виду.
   Мы побежали вниз по склону холма. И только у небольшого деревянного мостика остановились. Поблизости вокруг никого не было.
   - Нам все это просто показалось.
   Нвард укоризненно посмотрела на меня.
   - Конечно, показалось, - настаивал я.-Никого вовсе и не было.
   - Я отлично видела человека в зеленом костюме,сказала Нвард.-Он даже улыбнулся. Ты разве не видел, как он улыбнулся?
   - Я только видел, как он отряхивал пыль с ладоней..
   - Все равно. Значит, ты тоже видел. Это главное. По-моему, он приходил сюда за спрятанным пиратами кладом. Ах, если бы мы быстрее бежали за ним...
   - Какой еще клад? - недоумевал я.
   - А зачем же он пришел сюда? Ты собираешься в Мексику, проводить там раскопки, а человек ищет клад у нас под носом.
   - Нет тут ни клада, ни кладоискателей,-отрезал я, потому что был уже уверен, что все это нам просто привиделось и никого-то тут не было. Честное слово, ничего здесь нет. Если даже когда-то и было, то давно все растащили. Ведь это же тысячелетний монастырь! Но если ты мне не веришь, мы можем раскопать верхний курган. Очень он особенный. Под такими курганами иногда попадаются интересные вещи. Хочешь, в воскресенье начнем раскопки?
   - Начнем, - радостно согласилась Нвард.-Нам ведь все равно ждать, пока на горизонте не покажется какойнибудь корабль. На твоих пиратов рассчитывать не приходится.
   - Об одном я тебя прошу, Нвард...
   - О чем?
   - Пожалуйста, поменьше вспоминай этих пиратов, ладно?
   - Ты их боишься?
   - Боишься, боишься!-рассердился я.- Что бы я ни сказал, сразу "боишься". Просто не хочу без конца вспоминать о них. Не очень это приятно.
   - Если все это только игра, то что же в этом неприятного?
   - Игра игрой. Но... но ведь они же настоящие пираты.
   - Что? - ужаснулась Нвард.
   - Да-да! Самые настоящие, - Тогда надо заявить в милицию, забеспокоилась Нвард.
   - В милицию! Тоже придумала...- Нвард никогда не поймет, какие они, настоящие пираты. - Лучше о них поменьше вспоминать. Поверь мне.
   - Хорошо,-пообещала Нвард.
   И мы молча направились в сторону дома. И оба, наверное, думали об одном и том же. Если двое людей, которым есть о чем поговорить, идут и молчат, значит, они думают об одном и том же.
   Когда мы уже были у дома, прежде чем проститься, Нвард сказала:
   - Тигран, как хорошо, что на свете бывают пираты, правда?
   - Правда! Просто великолепно! Без пиратов жизнь для тебя не имела бы смысла! - взорвался я.
   - Конечно же не имела бы смысла. И ничего интересного вообще бы не было! - холодно произнесла Нвард.
   ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Неожиданно приезжает Рубен. Ночная беседа о мире, о городе, о тайниках...
   Брат приехал совсем неожиданно.
   Приехал под вечер, когда я как раз вынул из колодца холодный арбуз и мы втроем - мама, папа и я - собирались обедать.
   Отец снова жаловался на нехватку транспорта, вслух подсчитывал, какая часть урожая фруктов испортится, если и завтра до полудня не будет машин. Мама пыталась успокоить его, потому что иначе он всю ночь стал бы курить.
   А я молча ел, потому что, во-первых, был голоден, а вовторых, если бы не поел как следует, не получил бы арбуз.
   А арбузы я очень люблю.
   Отец отодвинул тарелку, розовой салфеткой вытер рот и, взяв в руки огромный, как у мясника, нож, подкатил к себе арбуз и посмотрел на меня. Проглотив последний кусок мяса, я тоже отодвинул тарелку и тоже посмотрел на отца.
   Нож врезался в арбуз, и послышался знакомый треск.
   И в ту же минуту открылась дверь столовой, и на пороге возник мой брат jc маленьким чемоданчиком в руках.
   - Рубен! - вскрикнула мама и бросилась обнимать брата.
   Отец, как будто ничего не произошло, продолжал разрезать красный-красный арбуз, потом салфеткой вытер нож, отложил его и закурил сигарету.
   - Здравствуй, отец,- сказал Рубен.
   - Не мог весть подать, что едешь? - недовольно проговорил отец.
   - Не успел,-оправдался Рубен.-Как дела, Тигран?
   Я только улыбнулся. "Как? Конечно, хороши. Очень даже хороши! Потому что ты теперь дома, потому что вечерами мне больше не будет скучно, потому что так много надо тебе рассказать",-думал я. Не говорил, а думал. Но Рубен все понял.
   - Хорошо,- сказал он.- Какие у тебя планы на завтра? Свободен? Поговорим.
   Он взял кусок арбуза и стал есть.
   - С дороги ты, наверное, голоден,- сказал отец. - Амас, подай парню обед. Арбуз потом возьмешь.
   Рубен подмигнул мне, положил недоеденный арбуз на стол и, потирая руки, стал ждать, когда мама принесет обед.
   Ел он с аппетитом, не глядя на нас. А мы молча следили за его неторопливыми движениями.
   ...Уже пять лет, как Рубен жил вдали от дома. В Ереване. Уехал учиться в сельскохозяйственный институт.
   Вначале он на все праздники обязательно приезжал домой. Потом стал приезжать только на каникулы. Потом выяснилось, что у него остаются "хвосты", несданные экзамены и зачеты, и в зимние каникулы надо заниматься.
   А в последние два года он летом приезжал домой только на две-три недели. Остальное время с товарищами отдыхал на берегу Черного моря. Отец про себя злился, мама скучала, а я думал, что когда я тоже поеду учиться, то уже с самых первых летних каникул буду ездить на море.
   - Останешься? - вдруг заговорил отец.
   Рубен на секунду задержал ложку у рта, исподлобья глянул на отца, потом все доел, отставил тарелку, долго, очень долго вытирал рот и наконец сказал:
   - Посмотрим.
   - Да... Посмотрим! Выходит, не передумал.
   И снова все замолчали. Даже арбуз не хвалили. Этого в нашем доме еще не бывало. Я не помню случая, чтобы отец когда-нибудь купил неудачный арбуз. И он любил, чтобы его хвалили за умение. Так мы и делали.
   Мама убрала со стола, вытерла влажной тряпочкой стол.
   Отец все еще сидел, сидел и курил.
   - Говоришь, кончил институт? - снова заговорил отец.
   - Кончил, отец.
   - И хочешь остаться там?
   - Посмотрим,-сказал Рубен.
   - Когда вернешься?
   - Не знаю,-ответил брат.
   И я был уверен, что он действительно не знает, когда вернется в Ереван.
   - А я знаю,- сказал отец.- Побродишь несколько дней, потом выяснится, что есть неотложное дело, верно?
   - Никакого неотложного дела у меня нет,- сказал Рубен.- Просто я не знаю, как сложится.
   - Ох! - неожиданно тяжело вздохнула мама.
   - Завтра встанешь пораньше,- сказал отец, вставая из-за стола.- Надо стену сарая подправить. Уже десять часов, Амас, разбери постель, пора спать, а завтра чуть свет за дело.
   Рубен посмотрел на меня и снова подмигнул. Так мы лучше понимали друг друга.
   Отец примял окурок в пепельнице и пошел закрывать ворота.
   - Будем спать, Тигран? - спросил Рубен.
   - Будем, если хочешь,-пожал я плечами.
   - Не сердись на отца, Рубен-джан,- сказала мама. - Устает он...
   - Знаю, - ответил Рубен.
   - Утром не вставай. Ничего с сараем не случилось, - продолжала мать.
   - Тоже знаю, - улыбнулся Рубен.
   - Нервничает, урожай погибает, потому и нервничает, бедный, - объяснила мать.-Всю ночь теперь курить будет.
   - Знаю, знаю,-сказал Рубен.
   - Спокойной ночи, - пожелала нам мама, постелив постели.
   - Спокойной ночи.
   Она ушла, мы остались вдвоем с братом.
   Рубен закрыл дверь и посмотрел на кровати.
   Я сразу понял его.
   - Сдвинуть?
   - Конечно, - сказал он.- Старики не рассердятся?
   Я давно уже чувствовал, что он чужой в доме. Я почувствовал это еще в позапрошлом году. Не знаю, как это началось, но Рубен стал вести себя словно гость. Очень близкий всем нам, но все же гость.
   Мы сдвинули кровати, стараясь не шуметь, быстренько разделись и скользнули в постели.
   Рубен протянул руку, повернул выключатель, и в ту же секунду все звезды мира и только нарождающийся месяц шагнули в комнату, внося с собой приятную прохладу летней ночи.
   ...Засыпая, я люблю укрыться с головой, и зимой и летом. Свернусь калачиком, укутаюсь, и весь мир перестает для меня существовать. Остаюсь только со своими мыслями - приятными и неприятными. Ни звезд, ни луны ничего нет.
   Потом постепенно, как бы качаясь на весах, неприятные мысли уступают место приятным, и, сам не знаю как и когда, я вдруг крепко засыпаю и сплю до самого утра.
   Досаднее всего было то, что в воскресенье я должен продавать свечки. А еще неприятно, что на свете существует Сероб и Каро и всякие древнеиндийские и японские приемы.
   От одной мысли что я могу испытать их на своей шкуре, меня бросало в дрожь. Словом, все то, что составляло мою тайну, пока не сулило ничего, кроме неприятностей. Было, конечно, и приятное. Но меньше.
   Ну, прежде всего то, что Нвард, самая хорошая девочка в мире, теперь мой самый преданный товарищ. Потом еще то, что пираты вроде бы настоящие и не совсем настоящие.
   И самое главное - это то, что приехал Рубен. Брат! Единственный в мире человек, который хоть иногда понимает меня и с которым мне уже ничего не казалось страшным и безнадежным. Рубен! Брат мой! Приезжающий как гость брат.
   Рубен беспокойно повернулся в постели.
   - Тигран, ты спишь?
   Я высунул голову из-под одеяла.
   - Не сплю, думаю.
   - О чем?
   - О том, как устроен мир, - сказал я.
   Рубен тихо засмеялся.
   - Рано начал. Тебе пока еще можно не думать о мире.
   - А я думаю.
   - Мысли разные приходят и уходят. И тебе кажется, что ты думаешь о мире. Со мной тоже так бывает... Как ты думаешь, если в Ереване останусь, наши очень огорчатся?
   - Значит, действительно уедешь? - Я от неожиданности сел в постели.
   - Собираюсь.
   - Отец очень огорчится. Он, между прочим, собирается еще один этаж надстроить в нашем доме. Для тебя.
   Рубен на это ничего не сказал. Я ждал, но он молчал.
   И я знал почему. В другое время он обязательно сказал бы что-нибудь смешное, что-то несерьезное. Пошутил бы. Но сейчас он молчал. И я слышал только его тяжелое дыхание.
   - Мама тоже не хотела бы, чтоб ты жил в Ереване, - снова заговорил я, так как тишина уже просто пугала меня.- Но она, я думаю, будет часто приезжать к тебе в Ереван, и это ее утешит. Она любит бывать в гостях.
   - А ты?
   - Я не люблю.
   - Что не любишь?
   - Ходить в гости.
   - Да я не об этом спрашиваю. Ты-то не огорчишься?
   - Не знаю, Рубен, - сказал я.-Может... Когда ты приезжаешь хоть на два-три дня, мне кажется, что в мире все в порядке, я тогда верю, что в мире действительно существуют миллионы людей.
   - Не миллионы, а около трех миллиардов, - сказал Рубен.
   - Ну, это не важно... А вот когда ты уезжаешь, мне снова кажется, что на свете вовсе никого нет. Только я. Одинодинешенек.
   - В твои годы я тоже чувствовал себя одиноким, - сказал Рубен. - Потом, когда подрос, понял, что я вовсе и не один. Я поехал учиться, так вначале даже испугался, как много вокруг людей. Большие города всегда чуть огорошивают, но это пока к ним не привыкнешь. Преодолеешь страх, полюбишь город и прикипишь к нему.
   - Чего там любить?
   - Трудно объяснить.- Рубен умолк и спустя много времени снова заговорил:-Ты знаешь, сколько врагов у асфальта?
   - У асфальта?
   - Утверждают, что эта смесь смолы и песка отрывает людей от земли.
   - Верно говорят.
   - Ты наивный: думаешь, буквально отрывает? В это вкладывают другой смысл. Злятся на город.
   - Ну и напрасно,- сказал я.- На асфальте так здорово цграть в волчок.
   .- Играть в волчок? - Рубен засмеялся.-Глупый ты, асфальт крепче держит человека на земле, и когда дождь идет, опять же хорошо: не утопаешь по колено в грязи.
   - Рубен, я тоже хотел бы жить в Ереване,- признался я.
   - Правда? - обрадовался брат.-И не испугался бы, что наши огорчатся?
   - Нет.
   - А почему тебе хочется жить в Ереване?
   - Почему? Я об этом не думал. Может, чтобы тверже держаться на земле?
   Рубен довольно улыбнулся.
   - Асфальт, - сказал он,-это, брат, открытие... Человеческая психология... Вот, например, почему ты хочешь жить в Ереване, а, скажем, не в Кировакане или в Ленинакане?
   - Ереван - столица,- ответил я,- там есть кафе, т.еатры, библиотек сколько хочешь, музеи...
   - Это есть во всех столицах. В Тбилиси, в Баку...
   - Но другие столицы не Армении.
   - Нет, не смог ты ответить, - сказал Рубен, и в глазах у него засветились искорки радости.
   - А ты можешь?
   - Конечно! У меня есть на это точный ответ.
   - Какой же?
   - Потом скажу.
   - Это секрет?
   - Ага!
   - Выходит, ты умеешь хранить тайны, Рубен?
   - Выходит, да. А что? - спросил брат.
   - Просто так...
   Я посмотрел на подковообразную луну, верхнюю половинку которой как бы отломил переплет оконной рамы.
   - А если это твоя собственная тайна? Собственная?
   - То есть как? - не понял Рубен.
   - Ну, скажем, ты делаешь что-то такое, о чем знаешь только сам. И это твоя тайна. И от того что ты сделал, никому другому нет никакого вреда?
   - Если делаешь что-то хорошее, об этом, конечно, можно никому и не говорить. Даже, пожалуй, неудобно хвастаться. Зато, когда оказывается, что сделал что-нибудь не так, как следовало, что-нибудь плохое, места себе не находишь.
   - Даже если сделал это с самыми добрыми намерениями?
   - С добрыми намерениями плохого не сделаешь! А когда,, как ты говоришь, места себе не находишь, тогда, значит, совершил что-то дурное.
   - Правда?
   - Правда. А что у тебя случилось?
   - Ничего. Это я просто так.
   - Не хочешь, не говори.
   - Как хорошо, что ты приехал, Рубен!..
   И брат вдруг, громко засмеялся. Это значит, что на душе у него было невесело. Я точно знаю: когда он внешне весел, это наверняка от озабоченности.
   На смех Рубена открылась дверь соседней комнаты, и яркий свет ударил в глаза.
   Отец разутый стоял на пороге.
   - Полуночники, что это вы не спите? - возмутился он.- Мне же утром работать надо, а вы бубните... Успеете наговориться, дождитесь рассвета.