Симонян Карен. Сицилианская защита

   - Как живешь, Гяво?
   Улыбка.
   - Получила квартиру, Гяво?
   Улыбка.
   Моя бедная, моя онемевшая Гяво...
   Дверь открылась, и в лабораторию вошла секретарша нашего завсектором, совсем еще девчонка, наверно только в этом году со школьной скамьи, смазливая и явно глупенькая. Через пару лет этой девчушке выдадут справку о том, что у нее имеется двухгодичный производственный стаж работы в химическом научно-исследовательском институте высокомолекулярных соединений, и пойдет она с этой справкой стучаться в двери институтов и университетов, вполне убежденная, что действительно работала на производстве.
   Я застегнул халат и подошел к секретарше завсектором.
   - В чем дело?
   - Звонил Симонян... Вас вызывают в партком,-сказала девушка. - Срочно.
   Меня это удивило: я же беспартийный. И никаких у меня поручений... Провиниться тоже ни в чем не провинился.
   Партком находился в административном здании завода.
   То есть минутах в десяти ходьбы... Сначала я почти бежал.
   Потом чуть сдержал себя. Посмотрел на часы. Был конец рабочего дня. Я подумал, что сегодня, пожалуй, придется задержаться. Нельзя же оставить опыт незаконченным.
   Вскоре я оказался в длинном полутемном коридоре.
   По обе стороны его были только обитые дерматином двери с табличками. Через каждые десять шагов с потолка свисала желтая лампа в железной сетке. В глубине коридора, на стене с видавшими виды орнаментом и резьбой, висел щит.
   "Химическая промышленность". Стенгазета.
   Но вот и кабинет секретаря парткома. Я вошел.
   Комната обставлена скромно. Но почему-то тем не менее внушает человеку почтение. Секретарь поднялся мне навстречу и предложил сесть напротив него.
   - Мы пригласили вас в связи с одним делом, - заговорил он.- Вы, правда, не коммунист...
   - Коммунист - сказал я.
   - Я имел в.виду, что вы не член партии. Не обижайтесь. А почему бы вам не подумать о вступлении в партию?..
   Конечно, я мог бы назвать несколько причин. Но в ту минуту мне вспомнился, фильм "Коммунист".
   Больше всех других я люблю два фильма: "Коммунист" и "Чайки умирают в гавани"...
   - Чтобы вступить в партию, надо обладать качествами, которых, как мне кажется, у меня нет,- неожиданно признался я. И добавил: - По-моему, у нас каждый считает себя коммунистом, даже если не имеет партийного билета. И потому, прежде чем писать заявление о приеме, надо наверняка стать в чем-то лучше, достойнее, то есть иметь какое-то преимущественное право перед теми, другими. А это очень трудно. Честное слово!
   - Ив чем вы видите это преимущественное право? - поинтересовался Симонян.
   - Знаете,- я наклонился над столом и посмотрел ему в глаза, - идя сюда, я, естественно, шел коридором. Второй раз я в этом здании. Другой бы на моем месте вошел в дверь с табличкой "Директор", схватил бы этого директора за шиворот и сказал бы: "Ты каждый день проходишь по этому коридору и не замечаешь, как он удручающе уныл? Ведь это же не тюрьма, не царская казарма!" Потом бы потребовал, чтобы эти тусклые запыленные лампочки сменили на лампы дневного света, чтобы расстелили ковровые дорожки, поставили в коридоре несколько кресел, журнальных столиков. Чтоб сняли со стены обшарпанный щит со старой стенгазетой. Тот, другой, сказал бы это. А я не скажу.
   - Вы уже сказали.
   - Это так, по-дружески. Вы заставили. А вообще-то неприятностей я предпочитаю избегать. И тому, что замечаю, обычно удивляюсь молча. Иногда улыбаюсь, как Гяво. Только она не может говорить. Она онемела в девятьсот пятнадцатом году. А я не немой, я просто не хочу говорить.
   - Это плохо, - сказал Симонян.
   - Возможно. Но я давно пришел к выводу, что от разговоров одни неприятности. Стоит заговорить о каком-нибудь недостатке, и тебя уже готовы четвертовать. И знаете, чем мотивируют?..
   - Чем же? - улыбнулся Симонян.
   - "Для нас это не характерно",- говорят они. Не характерно,- значит, ты извращаешь истинное положение вещей. А если ты извращаешь истину... Понимаете, куда это может завести? Следовательно, лучше молчать.
   - Ну, дорогой мой, песня у вас старовата. Сейчас ведь шестидесятые годы.
   Я промолчал.
   Симонян тоже. Потом, резко повернувшись ко мне, спросил:
   - Вы бы не согласились работать вожатым в одной из наших районных школ?
   - Уйти из института?
   - Нет, почему же?.. Сейчас многие работают в школах. Сегодня два аппаратчика просились. Я сам в свое время был пионерским вожаком.
   - Я не могу...
   - Вы будете им хорошим товарищем. Только представьте, что...
   - Но у меня нет свободного времени, - сказал я. - Наверняка найдутся подходящие люди. А я не могу. Извините.
   - Ну, что делать? - пожал плечами секретарь.- Коли нет времени...
   Я опять оказался в полутемном, скучном коридоре. И вдруг подумал, что, может, иногда стоит и отказаться от своей формулы жизни?..
   ГЛАВА ВОСЬМАЯ
   Я обедал не спеша. Асмик то и дело поглядывала на часы.
   - Ты куда-нибудь собираешься? - поинтересовался я.
   - Нет, Отставив тарелку, поискал в карманах сигареты, - Опять дыму напустишь, - недовольно посетовала Асмик. - Каждый раз выкидываешь что-нибудь новое.
   "А ты хочешь, чтобы монополия на это принадлежала одной тебе?" - едва не вырвалось у меня. Но я твердо решил больше не вспоминать старой истории.
   Сунув обгоревшую спичку обратно в коробок, я вспомнил, что надо купить пепельницу. Не то опять придется стряхивать пепел в тарелку, и тогда уж недовольство Асмик будет вполне обоснованным.
   Но она не стала дожидаться, пока дойдет до этого, быстренько убрала со стола и включила телевизор.
   - До кинофильма еще много времени,- отметил я.
   Она достала из шкафа школьную тетрадку и кинула на стол. Раздражающе застрекотал телевизор. Асмик уселась за стол и улыбнулась мне.
   - Наши девушки хотят с тобой познакомиться, - как бы между прочим проговорил я, поискав глазами, куда бы стряхнуть пепел.
   - Какие девушки? - поинтересовалась Лсмик, - Из нашей лаборатории. Даже приглашали на концерт Гоар Гаспарян.
   - Что же ты не пошел? - небрежно бросила Асмик.
   Я растерялся.
   - Ну, как так?.. А ты?
   - Неужто они и меня пригласили?
   - Конечно!..
   После небольшой паузы в комнате зазвучал замечательный вальс из кинофильма "Мост Ватерлоо". Я знаю этот вальс еще с детства. Бабушка моя была протестанткой, хотя в молодости и не верила в бога. Состарившись, тикин Нурица Аджи-Гаспарян, некогда светская дама, решила, что это весьма удобно верить в бога, который где-то в небесах, столь далекий, сколь и безопасный. Сиживая по утрам на балконе, она дребезжащим голосом рьяно гнусавила молитвы. Мне особенно запомнилась одна из ее мелодий. По-моему, именно она была позднее использована англичанами для вальса к их кинофильму...
   - Я отказался от концерта, но обещал при первой же возможности вас познакомить.
   - Меня такие знакомства не интересуют.
   На голубом экране появились двое.
   - А какие интересуют? - спросил я и кинул окурок сигареты в форточку.
   - Не мешай мне,- отмахнувшись, сказала Асмик.
   - А что ты делаешь? Чему я мешаю?
   - Ах да! Ты ведь еще не знаешь. Занимаюсь английским. По телевидению. Сегодня третий урок. Не мешай, ладно? Поди пока к Вагану. Он сегодня уже несколько раз тебя спрашивал. Пока вы будете пить кофе, урок кончится.
   Я вышел из комнаты.
   На кухне Ваган мыл посуду. Это было для меня ново и немного странно.
   - А тебе даже идет,- съехидничал я.-Уйди с завода, наймись в судомойки. В какой-нибудь ресторан.
   - Последний месяц, - сказал он. - Понимаешь?
   - Нет, я серьезно. Тебе очень идет этот фартук.
   - Сейчас Арус не должна делать ничего тяжелого,сказал Ваган. - Врачи так велят.
   Он втолковывал мне это терпеливо и вовсе не сердясь.
   Я поднялся. Как-то вдруг расхотелось дурачиться, и даже, наоборот, в душе заскреблась зависть к нему.
   Да, да. Я завидовал Вагану.
   А он, ополоснув тарелки, выстроил их на сушилке, вытер мокрые руки и сказал:
   - Выпьем по чашечке?
   Ваган снял фартук, повесил его на гвоздь.
   - Выпьем, - согласился я.- Но с условием: чашки изпод кофе мыть буду я.
   ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
   - Знаешь, за что мы получаем зарплату? - спросила Седа. И, не дожидаясь ответа, продолжала: - Чтобы в конце года выдать некую цифру, необходимый показатель.
   Я не оспорил ее мнения и не согласился с ним. Просто промолчал.
   - И если удастся с грехом пополам "натянуть" этот показатель, то уже никто не говорит, что, мол, оставьте-ка вы эти цифры в стороне и ответьте, почему не выполнен заказ большого завода...
   - Скоро начнем мои опыты, - словно бы не слушая ее, проговорил я.- Ты не изменила решения? Будешь помогать?
   - У нас нет даже обыкновенного холодильника, - сказала Седа.- А помнишь, заместитель директора из двухсотлитрового полнехонького баллона отпустил вместо ста кубиков только восемьдесят? И еще уговаривал поставить опыт на восьмидесяти, а расчеты вести на сто. Химии не знает. И нас это не беспокоит. Кстати, и никого не беспокоит.
   - Ты, я вижу, совсем отказалась от мысли работать, вместе, разочарованно заметил я.
   - Я?.. Я не отказалась. Но какой из этого будет толк? Чем больше мы сейчас настроимся, тем сильнее будет разочарование потом.
   - Напрасно ты распаляешься, Седа, - усталым голосом сказал я.Напрасно.
   - Скажи, а почему ты все молчишь? - Седа повысила голос. Я тревожно огляделся. Мы были одни в лаборатории.Отдаешь ли ты хотя бы себе отчет, за что мы получаем зарплату?
   - Вот не думал, что ты такая злюка, Седа, - признался я.
   Лицо ее горело, грудь беспокойно вздымалась под белым халатом.
   - Нет у меня таких способностей, чтобы думать о новом и более выгодном методе получения полимеров, - сказала она, сев на белый табурет.- Знаешь, сколько лет я работаю в этой лаборатории? И у меня ни разу даже не мелькнула мысль сделать или хотя бы подумать над чем-нибудь таким, что от меня не требуется! Наверное, потому, что у меня нет фантазии, может быть, смелости, а точнее, нет способностей.
   Я засунул руки в карманы халата и стал ходить взад и вперед между столиками. И неожиданно подумал, что эту привычку, вероятно, унаследовал от химика Акопа Терзяна. И улыбнулся.
   - Что ты смеешься? - еще пуще распалилась Седа.
   - Я не смеюсь, улыбаюсь.
   - Ты вечно улыбаешься и никогда не возмущаешься, не беспокоишься. Так жить невозможно, - сказала Седа.
   - Почему же?.. Возможно.
   - И ты всегда так жил?..
   Я не ответил.
   - Так жить невозможно, - повторила Седа. - Больше невозможно.
   - Нам нужен жидкий азот,- сказал я.-Сможем достать?
   - Ты окончательно отказался от лучей? - спросила Седа.
   - Это модно. И...
   - Что "и"?..
   - Ничего, - замялся я.
   Недавно я прочитал статью о том, что сотрудник одного из научно-исследовательских институтов, облучая рентгеновскими лучами мономер, заболел лучевой болезнью. Два месяца врачи бились за его жизнь и спасли. Пришлось сделать пересадку костного мозга. Целая армия людей вызвалась в доноры. Не только друзья и близкие, незнакомые приходили предложить свою помощь. Но выбрали лишь двоих, так как при этом непременно должны совпадать какие-то особенности организма, а у больного их было много.
   - Седа, а какой группы твоя кровь? - неожиданно спросил я.
   - Что это тебя вдруг заинтересовало?
   - Готова разозлиться?.. Ну так какой же группы твоя кровь?
   - Первой! - отрезала Седа.
   - Хорошо!..- машинально сказал я.- Хорошо. Но сейчас это пока не имеет значения.
   - С ума сошел? - изумилась Седа.
   Она настойчиво ждала ответа.
   - Нет. Не сошел.
   ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
   - Ты ужинал? - спросил Рубен.-Пойдем в ресторан? Там и поговорить можно.
   - Пошли, - согласился я.
   - Собирался зайти к тебе,- сказал Рубен, когда мы уселись за двухместный столик у стены.- Но лучше, что здесь посидим, не дома.
   Я закурил сигарету.
   - Ты странно равнодушный человек, - сказал Рубен. - Даже не поинтересуешься, где я работаю, что делаю...
   - Ну, так где ты работаешь? - спросил я.
   - В журнале ведомственном, - ответил он. - Редактирую скучные статьи. Тоскливо, бесперспективно.
   - Переходи на завод, - предложил я.
   - Именно поэтому и хотел с тобой повидаться. Что будешь есть?
   - Все равно.
   Он что-то заказал официанту.
   Мимо нашего столика прошла пара. На девушке было точно такое же платье, какое я видел на Луизе.
   - Здравствуй, Луиза.
   Это было неожиданно для нее. Она остановилась. Парень тоже.
   Я поднялся, чтобы пожать протянутую Луизой руку.
   - А вы, наверное, Араик? - обратился я к парню в черном костюме.
   - Араик, - поспешно представила Луиза.-Не достали билетов в кино и решили провести вечер здесь.
   - Хорошо придумали,- заметил я.
   Араик великодушно улыбнулся. На нем были модные узкие брюки, пестрые носки и остроносые туфли с каблуками-выше обычного. "Обманет девушку",-подумалось мне.
   - Это хорошо,- снова сказал я.
   Араик кивнул и, взяв Луизу за локоть, поспешил к свободному столику рядом.
   - Кто это? - спросил Рубен.
   - Вместе работаем л лаборатории,-ответил я.-Хорошая девушка. Только вот парень атот...
   - Ревнуешь, - тут же шутливо предположил Рубен и громко засмеялся.
   - Если не ошибаюсь, - сказал я, - ты когда-то грешил стишками?..
   - Было дело и быльем поросло, - потупившись, ответил он.
   Официант с напомаженной головой, в дешевом черном костюме, с жалко обвисшим галстуком-бабочкой, принес заказ. Рубен не обошелся без коньяка.
   - Ты ведь после института хотел работать в научном журнале? - вспомнил я.
   - Я однажды уже решил уйти с работы, - сказал Рубен,- даже поступил на лоливинилацетатный завод. Но не понравилось, пришлось вернуться в редакцию.
   - Печально! - сказал я.
   - Да-да... А ты, наверное, уж диссертацию пишешь?
   - Нет, лока еще рано.
   - Наивно: зря время теряешь. Чем раньше, тем лучше. Твое здоровье...
   Я выпил коньяк и вскоре заметил, что люстры в зале потускнели.
   - У вас, кстати, нет места? - спросил Рубен.
   - В институте?.. Не знаю.
   - А в лаборатории?
   - В нашей?.. Будь у нас место, давно бы кого-нибудь взяли,- сказал я.
   - При желании можно найти,-подмигнул Рубен.Как у тебя с заведующим?.. Выпьем-ка еще по одной.
   - С заведующим?.. То есть с шефом... С Айказяном, да?
   Рубен кивнул.
   - Умный человек Айказян... Но иногда... Я хочу сказать...
   - Говори.
   - Выпьем!
   Рубен с готовностью вновь наполнил рюмки.
   - Выпьем за нашу дружбу! - сказал я.- Помнишь, ты писал стихи... Почитай, а!
   - Ты бы поговорил с Айказяном насчет меня? - не отступался Рубен. Может, удастся пристроиться у вас в лаборатории?..
   - Помнишь, на экзамене тебе попалась конструкция котлов Рамзина... По теплотехнике... А ты не знал... Но хитер же был! - улыбнулся я. - Начал издалека, с его трагедии. И кажется, получил "отлично". Не правда ли?.. Налейка еще!..
   - У тебя уже язык не ворочается,- сказал Рубен. - Зря мы столько выпили.
   - Ничего... Раз в четверть века можно и напиться,сказал я.- Раз в четверть века... А мне два года тому назад стукнуло четверть века... Значит, до пятидесяти... до пятидесяти, да?.. До моего пятидесятилетия я имею право еще один раз напиться. Почитай что-нибудь, а?..
   - Айказяну уже, наверное, много лет?
   - Да!.. Я поинтересуюсь. Но ничего не выйдет... Послушай, какую песню хорошую играют...
   - Уже одиннадцать,- сказал Рубен.- Пошли?..
   Он сделал знак официанту.
   Под потолком качались люстры, и я никак не мог решить, какого же цвета плафон, тот, что между красным и синим. Потер глаза, думал, поможет. Но так и не определил. Забыл название цвета.
   Подошел официант, и я вдруг почувствовал неодолимое желание подать кому-нибудь хороший совет.
   - Сколько тебе лет? - спросил я у него.
   - Двадцать четыре.
   - Специальность имеешь?
   - Я официант.
   - Тоже мне специальность! - пожал я плечами.Молодой, здоровый парень. Иди на завод. Нешто это дело - твоя работа?
   - Будь я на заводе, кто бы вас сейчас кормил? - вежливо заметил официант.
   - Он прав! - вдруг оживился Рубен. - Если мы все пойдем на заводы... Ведь получится черт знает что.- И он засмеялся.
   Я хотел возразить Рубену, но передумал. И, мысленно убедив себя в своей правоте, на том и успокоился. Кто-то из-за соседнего столика помахал мне рукой, когда мы уходили.
   "Обманет девушку",- уже твердо решил я и вдруг вспомнил, что средний плафон был розового цвета.
   ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
   Я сидел в душной комнате и терпеливо ждал, когда он наконец выйдет из ванной. Как всегда, на шахматной доске выстроились войска белого и черного королей.
   За письменным столом сидела Джуля. С ней мы виделись редко. И, как всегда при встрече, после обычного "как живется" замолкали. Потому что на свете не существовало такой темы, которая бы равно волновала нас обоих.
   Дочь дяди и я были почти ровесниками. Миловидная особа. Только я никак не могу привыкнуть к ее имени.
   Джуля... Джулия... Джульетта... Шекспир. А она - скорее Астхик, Асмик, Маро, Ануш. Только никакая не Джулия.
   Удивительный человек мой дядя...
   Акоп Терзян мылся сегодня дольше обычного. От нечего делать я подошел к шахматам. У черных было преимущество.
   Но белые могли спасти положение, пожертвовав пешкой.
   Дядя не любил чужого вмешательства. Больше того, он никогда не играл со мной. И не только со мной. Он предпочитал единолично распоряжаться судьбами обеих армий.
   - Шоколадный торт удался на славу,- вырвалось вдруг у меня.
   - Правда? - Джуля улыбнулась. Потом добавила: - Я только его и умею. Другого ничего.
   - Что ты читаешь? - поинтересовался я.
   - Из истории комсомола, - ответила она.
   - Хороший человек дядя, правда?
   Джуля удивленно посмотрела на меня и хмыкнула.
   Я еще чуть потоптался у шахматной доски, обдумывая варианты следующего хода.
   Каждый ход создавал новую ситуацию. Каждый ход усиливал или ослаблял чьи-то позиции. Интересно, а какой ход сделает дядя? И какой король будет сокрушен вследствие этого?
   В комнату вошел Акоп Терзян - в халате, на голове чалма из полотенца.
   - Здорово выкупался! - сказал он.
   И тут же принес в жертву белую пешку.
   - Асмик вернулась домой? - спросил дядя.
   Джуля оторвалась от книги.
   - Вернулась, - сказал я.
   - Я и не сомневался, что вернется.
   - Жена от тебя уходила? - Джуля подошла к нам.Почему?
   - Не знаю,- пожал я плечами.
   - Сейчас так, - сказала Джуля.- Женятся, разводятся, влюбляются... Лирика, романтика, сантименты... И пожалте вам.
   - Что? - не понял я.- Это ты об Асмик?
   - Хотя бы,- Джуля поджала губы.- И о тебе тоже.
   - Но...
   - Не сердись, Левой,- вмешался дядя.- Джуля у нас еще малость зелена и без меры горяча. Да, дочка?
   Джуля усмехнулась, пожала мне руку, чмокнула отца и сунула книгу под мыпшу.
   - Я пошла,- сказала она.-Зайду через пару дней. И смотри,- погрозила пальцем отцу,- не переворачивай тут все кверху дном... Знаешь, как я сегодня намучилась? До свидания.
   Щелкнул дверной замок.
   Я посмотрел на дядю.
   - Вся в мать,- качая головой, сказал он.- В ней определенно организаторские способности. Командирша.
   - Ну и хорошо ведь?..
   - Хорошо? Может, и так. Вот только зря она убила пять лет на театральный институт,- сказал дядя.- И убила из-за матери. Уж и не знаю, что из нее в конце концов получится? Не вижу перспективы.
   - Станет где-нибудь руководителем,- сказал я.
   - Вряд ли,- возразил дядя.- Для этого тоже нужен талант.
   - Ну, если она хороший организатор?..
   - Не так это просто. Чтобы руководить, прежде всего надо быть хорошим специалистом в данной области. А она всего-навсего дипломированная артистка, которая в своей жизни и на сцену-то ни разу не поднималась.
   - Если находят, что она...
   - Находят... Это ложь. Не находят. Кончились времена тех, кто сегодня руководит обувной промышленностью, а завтра сельским хозяйством. Сейчас надо быть специалистом в своем деле!
   Он сорвал с головы полотенце и швырнул на тахту.
   Я впервые видел дядю таким рассерженным. Знаю его как замкнутого и довольно инертного человека. А вообще-то он в обиде на целый мир. И мир, в свою очередь, как видно, не идет ему на уступки. Так они и существуют, обиженные Друг на друга...
   - Сыграем? - предложил я.
   Акоп Терзян как-то странно посмотрел на меня. Потом, сделав ход е2 е4, перешел на сторону черных.
   - Нет! - отрезал он.- Ты прекрасно занешь, что я ни с кем не играю в шахматы.
   - Знаю.
   - Но ты не знаешь, и хорошо, коли никогда не узнаешь, как это, "приятно" - играть с самим собой. Тебе, наверное, и в голову не,приходит, почему часто на половине игры я вдруг перемешиваю все фигуры?
   - И впрямь не приходит,- признался я.
   - Потому что ловлю себя на том, что играю с пристрастием. Не всегда, но иногда. В тех случаях, когда одна из сторон имеет бесспорное преимущество. Тогда я невольно начинаю подыгрывать слабым. Но, опомнившись, тут-то и прекращаю игру, потому как это уже - самообман.
   Дядя легонько отстранил меня.
   - Свет заслоняешь,- сказал он.
   - Интересно! - улыбнулся я.
   - Нет, это ужасно,- сказал Акоп Терзян.- Я часто обманывал себя. А когда осмысливал это, уже нельзя было начать игру сначала.
   - Почему?
   - Для этого человек должен быть провидцем. Для черных и белых владык я провидец, но это лишь на шахматной доске. В жизни нужно другое - упорство, трудолюбие и... И смелость. Не знаю, какое из этих качеств мне не дано? До сих пор не могу понять.
   Дядя отошел от стола и указал мне на кресло. Я молча сел, и Акоп Терзян тоже.
   - Не люблю давать советов,- сказал он.- Да еще в тех случаях, когда у тебя никто их не спрашивает. Но тем не менее позволь. Тебе еще долго жить в этом огромном мире, постарайся никогда не рваться туда, где люди и без тебя обойдутся. Там ты не поможешь, а только помешаешь.Он махнул рукой и добавил: - А вообще-то знаю: хоть и не лазейка какая,, а ширь неоглядная тебе откроется, все одно с места не сдвинешься. В этом ты в нас, в Терзянов пошел.
   Может, оно и хорошо?..
   ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
   Шеф, встал. Расстегнул халат, чтобы не мешал правой рукой в карман попасть.
   "Айказян недоволен",- подумал я.
   Луиза тоже почувствовала это и выпрямилась. Айказян сказал:
   - Продолжай работу, девочка.
   В левой руке он держал коленчатую стеклянную трубку и ловко крутил ее.
   - Как думаешь, Левой, сколько еще продлится наш эксперимент?
   - На знаю.
   - По-твоему, мы на правильном пути?
   - Не знаю...
   - Жаль,- буркнул Айказян. И бросил на стол коленчатую трубку.- Мне кажется, дела наши далеко не блестящи.
   В этом я был твердо убежден.
   - У нас в лаборатории рождается очень интересное вещество. Я это чувствую,- как бы про себя сказал Айказян.- Очень интересное. Может, опять сменить индикатор?
   Я подумал о том, что приятель мой Саркис, наверное, здорово разозлился. Он еще утром просил, чтобы я обязательно присутствовал на лекции. О цепных реакциях Семенова и полимеризации Чиркова. Мне все это знакомо так же хорошо, как, к примеру, катализатор Яйглера. Потом Саркис еще заходил напомнить, чтобы я вДруг не опоздал.
   - Левон, не поделишься ли своим мнением? - вывел меня из раздумий Айказян.
   - Давайте сменим,-согласился я.-И в конце концов что-то же получится?..
   - Попробуем вот так,- Айказян протянул мне листок со своими заметками, которыми мы должны были руководствоваться при новой попытке.
   Я взял листок.
   - Мне бы хотелось поставить несколько опытов без инициатора,- сказал я.
   Айказян заложил руки за спину, слегка наклонился вперед и посмотрел мне в глаза.
   - При низких температурах... Скажем, в среде жидкого азота,- продолжал я.
   Он нахмурился. Наверное, обдумывал. Я объяснил ему, что в кристаллах при низших температурах возникнут большие напряжения и эти внутренние силы раздробят молекулы. Получится тот же эффект, что и под влиянием инициатора. Потом активные радикалы соединятся друг с другом и образуют новые цепи.
   - Что ж,- коротко сказал он.- Я подумаю.
   Когда он ушел, мы все облегченно вздохнули. А Луиза не удержалась:
   - Ну и сухарь, же он! Сухой, как пустыня.
   - Вот это сравнение! - засмеялся я.- Ничего получше не нашла?
   - Не нашла,- буркнула Луиза.- Теперь все снова придется начинать, да?
   - Наверное.
   - Черт знает что! Хоть плачь! - в сердцах сказала Луиза.
   - Почему вдруг?
   - Наша работа бессмысленна. Честное слово! Будь я инженером-строителем, я знала бы, что надо построить дом, и строила бы. Или, скажем, технологом у нас на заводе... Технология задана, заранее известна. Все ясно, все понятно.
   - Блажен, кто верует,- иронически бросила Седа.
   Дверь с шумом раскрылась, в лабораторию ворвался Саркис.
   - Почему не явился? - накинулся он на меня.
   - Занят был. Айказян решил начать новую серию опытов,- невозмутимо ответил я.- Как лекция, интересная? По правде говоря, эта тема...
   - Тема... тема...- перебил меня Саркис, по привычке поправляя очки. Они ему - сущее наказание: оправа слишком тяжелая - и потому очки то и дело сползают на нос.
   - Никогда не меняй оправы, Саркис,- посоветовал я.
   Он с удивлением воззрился на меня.
   - Поменяешь,- продолжал я,- и не станет Саркиса. Честное слово.
   Он снял очки и прищурился.
   - Издеваешься! - И пальцы его сжались в кулак.
   Я отступил на два шага, сообразив, что, если он вдруг вздумает накинуться, лучше быть подальше. Без очков он, наверно, видел меня этаким расплывчатым облаком.
   - Не сердись, Саркис, - вмешалась Седа,-Разве с Левоном что-нибудь поймешь? Он другой человек.
   Я хотел обидеться на Седу, но мне стало лень.
   Когда Саркис ушел, я уселся, облокотившись о лабораторный стол.
   Тут же послышался неприятный хруст. Под моим локтем треснула коленчатая трубка.