Я подбежал к ним: «Вы что, будете митинговать или играть?» Сережа невозмутим: «Никита, ты же знаешь, у меня ребро сломано, я играть не могу». Вот так: не мог играть, но и не мог выключиться из игры.
   При разборе матчей Сергей нередко искал причины поражения там, где не искали их другие. Разбираем проигрыш, анализируем ошибки, и я, уже будучи тренером, спрашиваю его, как он думает, отчего мы проиграли. Он мне совершенно серьезно отвечает: «Знаешь, старик, мы все были немножечко простужены». Я рассмеялся: «Тебя же как умного игрока спрашивают…» А Серега взвился: «Не хочешь принимать моего мнения, не спрашивай». Рассказал однажды об этом Якушину, он гомерически расхохотался: «Как, как? Немножечко простужены? Ну, оригинал!»
   Без неординарных характеров жизнь была бы скучна. А ординарных личностей в «Спартаке» моей молодости, пожалуй, и не было.
   Вспоминается матч с «Торпедо» в мае пятьдесят шестого года. За автозаводцев тогда выступали Валентин Иванов, Эдуард Стрельцов. (Команда в то время обещала стать выдающейся. Так потом и случилось.) Эдик Стрельцов был в тот день в ударе, из нашего бедного Анатолия Масленкина, центрального защитника, вил веревки. Мы проиграли 0:2. В Тарасовке, на разборе игры, Николай Петрович сказал Анатолию: «Можно ли было так играть против Стрельцова?! Ведь ты ему предоставил полную свободу и в приеме мяча, и в маневренности. И он, конечно, настолько разошелся, что ты его удержать не мог. Посмотри, как Хренов (центральный защитник „Торпедо“. – Н. С. ) играл против Симоняна. Он его брал в момент приема мяча и не давал хода». – «Николай Петрович, ну, что вы сравниваете? – обиделся Масленкин. – Против Симоняна и я бы сыграл!» Раздался дружный хохот. Анатолий нередко веселил всех своей непосредственностью, и обижаться на него было невозможно. Отсмеявшись, я напомнил Масленкину, как благодаря ему попал в основной состав сборной.
   Это произошло годом раньше. Сезон сложился для меня неудачно – получил травму, почти не играл. Только к осени почувствовал, что уже могу выступать, просил, чтобы меня поставили в дубль.
   В это время в Москву приехала сборная команда Франции, в составе которой были известные игроки – Раймон Копа, Жан Венсан, Робер Жонке… И нашей сборной предстоял матч с ними. Готовились тогда в Тарасовке, на нашей базе, для тренировки должны были сыграть с дублирующим составом «Спартака». Ко мне подошел Гавриил Дмитриевич Качалин и сказал:
   – Никита, у меня к тебе просьба: сыграй, пожалуйста, в манере Копа, потому что Масленкину придется играть против него. С отходом назад из глубины поля начинай развивать атаку.
   Я ответил, что нет вопросов, как надо, так и сыграю, и вовсю старался быть похожим на Копа. А когда закончилась игра, Гавриил Дмитриевич заявил мне: «Останешься на сборах, будешь играть с французами». Я попробовал объяснить, что только начал выступать за дубль после травмы, но…
   Товарищеская встреча сборных СССР и Франции происходила на «Динамо», стадион был полон. Первый удар по мячу сделал известный, всеми любимый отважный Фанфан – французский актер Жерар Филипп. Сыграли мы тогда вничью: 2:2, и один гол забил я.
   Анатолий Масленкин был универсальным футболистом, с хорошим игровым вкусом, с позиционным чутьем. В игре иногда необходимы подсказка, окрик. «Сало!», «Масло!» – в пылу все фамилии сокращались сами собой: «Пас!», «Отдай!», «Бей!» А наш Анатолий, увы, не обладал стопроцентным слухом. В жизни это ему почти не мешало, но в игре сильно осложняло дело: докричаться до него было практически невозможно.
   Придя в «Спартак», Толя нисколько не оробел, именитости его ничуть не смущали. Уже на первой тренировке называл всех на «ты» и по именам. Все спартаковские принципы принял безоговорочно. Был уверен в себе и мог играть на любой позиции. Вообще надо сказать, что «Спартак» пятидесятых годов превосходил другие команды в техническом отношении, тактическом, в игровом мышлении. Никто из спартаковцев не ограничивался лишь рамками заданной роли, демонстрировал широкий диапазон действий. Так играли Нетто, Сальников, Огоньков…
   Михаил Огоньков. Левый фланг обороны. Высокая скорость, жесткость в единоборстве, в отборе мяча. Хорош был в подыгрыше. Не случайно Гавриил Дмитриевич Качалин фактически из дублирующего состава включил его в первую сборную страны.
   Футбольной карьере помешала та самая история, когда вместе со Стрельцовым и Татушиным он проштрафился, был дисквалифицирован, потерял несколько лет. Вернувшись в большой футбол, после неудачного столкновения с соперником получил тяжелейшую травму и вынужден был повесить бутсы навсегда. По сей день считают, что в нашем футболе он лучший крайний защитник всех времен.
   Вообще спартаковскую оборону держали настоящие бойцы. Никогда не щадил себя Николай Тищенко, наш правый фланг. Честный, принципиальный, отличался редким упрямством, не уступал ни сопернику, ни товарищу. Переспорить его было очень трудно. Будучи по характеру основательным, солидным, отношений на ходу не выяснял, надо объясниться – остановится среди поля… Ту же основательность мы видели и в его игре. Однажды, выступая за ветеранов, ни за что не хотел уступить молодому нападающему, стремился переиграть. Сердце не выдержало. Упал на поле.
   И у Сережи Сальникова такой же трагический финал. Ветераны «Спартака» выступали против молодежной команды. Николай Тимофеевич Дементьев, руководивший игрой, сказал Сергею: «Ты не рвись, смотри, как по самочувствию». Сергей не выдержал, хотелось играть. Вышел на поле за двенадцать минут до окончания матча. Вернувшись в раздевалку, радостно возбужденный, спросил у сидящего рядом Амбарцумяна: «Славик, ты видел, какой я пас отдал?!» – начал расшнуровывать бутсы… И все!
   Так и остался он до последней минуты эстетом и бойцом.
   Многие игроки «Спартака» отличались редким упорством. Но если говорить: упорство и труд все перетрут, то это прежде всего относится к Алексею Парамонову, правому полузащитнику.
   Уступая некоторым партнерам в техническом отношении, он не щадил себя на тренировках, самоистязался. В то время он изучал французский и любил повторять: «Travail et travail» – работа, работа. И, конечно, добился многого. Закрепился в основном составе. Мог играть на разных позициях.
   Когда во Флоренции в 1957 году мы играли с командой «Фиорентина», Алексею поручили опекать аргентинского игрока Монтуори, закупленного итальянским клубом. Он опекал его настолько жестко, что, конечно же, тому не понравилось. После очередной стычки оба упали, Монтуори лягнул Алексея ногой. Другой игрок, тоже южноамериканец, изо всех сил ударил по лежащему Парамонову мячом. Алексей, вскочил, бледный, как мел, мы успели крикнуть: «Леша, не отвечай!» Не ответил, сдержался.
   Мы выиграли 4:1. И на следующий день газеты писали, что эти «кисейные барышни» из Латинской Америки, вероятно, хотели, чтобы русские показали им ажурный футбол, а когда они столкнулись с настоящей мужской игрой, забыли, что такое этичное отношение к сопернику. Русские футболисты, и особенно Парамонов, который играл против Монтуори, оказались истинными джентльменами.
   На правом фланге нападения появился Борис Татушин. Он будто родился в «Спартаке». Мы сразу оценили его по достоинству: высокая скорость, дриблинг, финты. В паре с Анатолием Исаевым, правым полусредним, они неизменно прорывали оборону соперника, настолько согласованны были их действия. Уследить за этими быстрыми техничными игроками было крайне сложно.
   Борис создавал справа много острых моментов в любом матче. Интересно, что, придя в команду, он абсолютно не владел левой ногой. Но на тренировках работал без устали – у стенки, у батута. Набивал левую ногу, набивал… В конце концов заставил работать ее почти как правую. И игра его стала разнообразнее.
   Анатолию Исаеву тоже не занимать было трудолюбия и работоспособности. Этот голубоглазый красивый парень, сбитый, коренастый, пришел к нам из ВВС. Был любимцем Всеволода Боброва, в ту пору играющего тренера команды Военно-Воздушных Сил. Обладал хорошей скоростью: не останавливаясь ни на мгновение, пробегал путь от ворот до ворот и обратно, нередко завершая атаки пушечным ударом.
   Помнится, во время матча с «Фиорентиной» в Москве лил проливной дождь. А Толе все было нипочем. В мгновение обыграл одного, второго защитника и под острым углом так влепил мяч в ворота, что вратарь даже руки не успел вскинуть. По сей день перед глазами поток крупных капель, рухнувших с сетки на землю.
   Отыграв, мы долгие годы работали с Исаевым в «Спартаке» (он был вторым тренером), потом год в «Арарате». Человек высокой порядочности, честности. На него всегда можно было положиться и на поле, и в жизни. Умеет дружить, знает цену дружбе.
   На левом фланге у нас играл Анатолий Ильин. Долгие годы выступал и центральным нападающим, и левым крайним. Уже в восемнадцать лет был включен в сборную команду страны. Быстрый, с хорошо поставленным ударом, смело шел на обострение ситуаций, чтобы прорваться сквозь линию обороны. В нем жило так хорошо знакомое мне чувство – забить, во что бы то ни стало забить! И многие его голы в самых ответственных матчах оказывались решающими, приводили команду к победе. На Олимпиаде 1956 года в Мельбурне, в финальном матче с югославами, он забил тот самый единственный гол, принесший советской сборной золотые медали. В том матче участвовали спартаковцы Огоньков, Масленкин, Нетто плюс вся наша пятерка нападения – Татушин, Исаев, Ильин, Сальников и я – в центре. Тренеры сборной старались нас не разбивать.
   В начале пятидесятых годов, после расформирования команды ВВС, к нам пришло несколько игроков, которые оставили заметный след в истории «Спартака». Среди них был Михаил Пираев, вратарь. Худой, тоненький, как тростинка, мощи – кожа да кости. Ему довольно сложно было играть на выходах, но зато в воротах мгновенно взлетал за мячом в верхний угол, мгновенно доставал его в нижнем.
   Помню, приехали мы в Польшу и в одной из газет увидели дружеские шаржи на себя. Миша был изображен черной птицей, нависшей над воротами, не то вороном, не то коршуном, готовым броситься на каждого и растерзать – горящие огромные глаза, лохматые брови. Он долго задумчиво рассматривал свой портрет: «Слушай, если я так похож на крокодила, может, мне пойти работать в зоопарк?»
   В команде Мишу любили. И за чувство юмора, никогда ему не изменявшее, и за кристальную честность, порядочность.
   Изобразив его птицей, готовой стремглав взлететь и камнем броситься на землю, польский художник явно не знал, что наш Пираев и птиц «переигрывает». В Тарасовке прямо за стадионом начиналась сосновая роща. Иногда мы делали в ней зарядку под аккомпанемент крикливых галок. Однажды, едва несколько галок слетело на землю, Миша совершил молниеносный бросок и выпрямился с птицей в руках. Повертел ее, показал нам и выпустил. А однажды, к нашему изумлению, схватил сразу двух петухов – такая поразительная реакция.
   После 1954 года его пригласили в Тбилиси. Он принял приглашение, поскольку был родом из этого города, и не один сезон потом надежно защищал ворота «Динамо».
   У нас появились новые вратари – Владислав Тучкус и Валентин Ивакин. У Тучкуса были замечательные данные, он мог бы стать выдающимся вратарем, но красивому парню кружили голову поклонницы. Владислав нередко нарушал режим. Ивакин же, напротив, не столь, может быть, одарен природой, но требователен к себе. И в том, что «Спартак» в 1958 году выиграл дубль, его немалая заслуга.
   В команде в это время было немало игроков, которым перевалило за тридцать. Вроде бы возраст заката, и тем не менее мы стали чемпионами и завоевали Кубок.
   В финале Кубка все складывалось крайне драматично. Торпедовцы обрушили на нас шквал атак. У ворот возникает один голевой момент за другим. Выскочил Фалин к воротам. Ивакин спас команду от гола. За Фалиным Арбутов – и снова Ивакин выручил. Наконец Валентин Иванов, выйдя один на один, уже обводил Ивакина, и только в последний миг наш вратарь сумел обхватить мяч ногами.
   Во второй половине игра несколько выровнялась. В конце основного времени мы с Ильиным вышли вдвоем на ворота «Торпедо». Ильин вытянул на себя вратаря и отдал мне пас, передо мной были пустые ворота. Ну, казалось бы, направь мяч сразу… Но хотелось выжать из момента все, хотелось пробить наверняка. Несколько промедлил, подскочивший защитник успел чуть-чуть задеть мою бьющую ногу, и я потерял мяч. Игра закончилась вничью – 0:0.
   Наверное, не надо слов, чтобы представить себе мое состояние и состояние команды. Все были подавлены. Молчали. Сорвался Игорь Нетто: «Нет, это невозможно, это невозможно!.. Да за такое знаешь, что полагается?..» Я тоже вскипел: «Что шумишь? Нарочно, что ли?» – «Еще не хватало, чтобы нарочно!..» В дополнительное время я получил передачу от Исаева, переиграл вратаря и отправил мяч в сетку. Со счетом 1:0 мы матч выиграли. Естественно, я сказал Нетто: «Ну, вот видишь, выиграли, а ты кипятился». – «Выиграли, но тридцать лишних минут мучились».
   Кубок был наш. Предстоял, еще матч на первенство страны, вернее переигровка с киевским «Динамо» – редчайший случай в футбольной практике. До этого мы обыграли киевлян со счетом 3:2. Третий решающий гол я забил за тридцать секунд до конца матча, но судья Петр Гаврилиади допустил ошибку. Когда игра закончилась, он должен был тотчас остановить секундомер. А Гаврилиади подождал, пока мяч из ворот доставят к центру – хотел показать зрителям, что гол засчитан – и только после этого нажал на кнопку секундомера. Получилось, что матч на 9 секунд длился дольше положенного. С таким показателем на секундомере он пришел в судейскую. Увидев это, представители «Динамо» подали протест.
   Председатель Федерации футбола страны Валентин Александрович Гранаткин категорически возражал против переигровки. Но надавили сверху – и такое, к сожалению, случалось в футболе, – подключились могущественные руководители московского «Динамо», нашего главного соперника в борьбе за чемпионский титул: мы оказались на очко впереди, при проигрыше были бы на очко сзади, при ничейном результате у динамовцев оставался шанс выйти на первое место, победив в переигровке с нами.
   Словом, справедливость за кромкой футбольного поля не восторжествовала. Было принято решение переиграть матч по окончании сезона, то есть после финального матча на Кубок. И вот, проведя 2 ноября поединок с «Торпедо», тяжелейший, на раскисшем поле, мы должны были через пять дней встретиться в Лужниках с киевским «Динамо».
   Несмотря на холод, стадион был заполнен до отказа. Мы знали, что в Киев ездил Михаил Иосифович Якушин, в ту пору тренер московского «Динамо», готовить киевлян к переигровке. Это тоже, скажем так, выглядело не очень красиво.
   К тому же если в день финала Кубка земля была еще землей, то 8 ноября, схваченная морозом, она обрела крепость асфальта. Настроения это, понятно, тоже не прибавляло. Игра складывалась неблагоприятно для нас. Второй тайм, а счет 1:2. До конца матча остается немногим более двадцати минут, когда Анатолий Ильин забивает неотразимый гол, в самый угол ворот. Все идет к ничьей. Стало быть, предстоит еще одна переигровка – с московскими динамовцами. На трибуне, рассказывал потом Николай Петрович Старостин, уже начался разговор о дне предстоящего матча. Гранаткин сказал: «Будете играть двенадцатого». Старостин возражал: команда не успеет отдохнуть после двух таких тяжелейших игр. Но председатель федерации был непреклонен.
   А время бежит. В нашем распоряжении всего шесть минут. Мяч уходит за лицевую линию киевского «Динамо». Я подаю угловой, довольно удачно закручиваю мяч, на него выскакивает Сергей Сальников и забивает третий гол. Николай Петрович, не сдержав торжества, повернулся к Гранаткину: «Ну, что ж, можете назначать на двенадцатое!»
   Так мы стали чемпионами.
   Не случайно, наверное, в памяти мельчайшие подробности этих двух игр: острый драматизм, напряжение как бы открывают дополнительные каналы зрения и слуха, «запись» идет точнейшая. В этих играх со всей яркостью проявились дух и стиль нашей команды, особенно дух. Надо сказать, что он и по сей день жив в «Спартаке», передается из поколения в поколение.
   Вполне возможно, что спад, который наблюдался в следующем году, объяснялся отнюдь не солидным для футбола возрастом многих игроков, а невероятным напряжением предыдущего сезона. Но… В такие тонкости спортивные руководители зачастую не вникают. Команда стара, надо обновлять! Расстаться с игроками легче легкого, но прежде неплохо было бы все семь раз отмерить.
   К этим мыслям я не раз потом возвращался, наблюдая, как Валерий Лобановский дорожил Олегом Блохиным, хотя тому было давно за тридцать. Тренер осознавал: это – личность!
   Николай Петрович Старостин любит повторять слова Есенина: «Кто сгорел, того не подожжешь». Но ведь сгореть можно и в двадцать пять лет. А можно в тридцать пять остаться незаменимым бойцом. Конечно, годы напряжения истончают струны нервной системы, возможны взрывы, срывы…
   Одиннадцать сезонов я играл в «Спартаке». Из нашей команды футболисты, как я уже говорил, почти не уходили. Может, причиной тому были история, традиции клуба, у истоков которых стояли братья Старостины. Может, поклонники, среди которых числилось немало знаменитых людей – писателей, актеров. Словом, уход из команды был случаем чрезвычайным.
   Сам я отрицательно отношусь к тем, кто легко и часто меняет клубы. Правда, нельзя осуждать игрока за то, что он переходит из низшей лиги в высшую. Так должно быть. Там ему тесно, не раскроются, не проявятся его возможности. Ведь когда из провинциального театра певца приглашают в Большой – это признание, честь. Сколько замечательных актеров мы узнали благодаря таким переходам! Точно так же и с приглашением в большой футбол.
   Но если футболист уходит из команды, зарекомендовавшей себя, это иное дело. Хотя резонные мотивы и здесь бывают: не нашел общего языка с партнерами, нет взаимопонимания с тренерами, словом: «не сошлись характерами». Тут уж чем быстрее «развестись», тем лучше. Может быть, и команда хороша, и игрок сам по себе неплох, но его манера, стиль игры не вписываются в общий ансамбль. А в другой команде он наверняка придется ко двору.
   Куда хуже, когда футболист сыгрался со всеми, стал частицей единого целого, единого организма, и уходит из-за того, что где-то ему пообещали благ побольше. Такое в команде переживают тяжело, болезненно.
   И вообще преданность – свойство отнюдь не лишнее. Если ты вместе с товарищами вкусил от победы, должен разделить со всеми и горечь поражения. Тот, кто с гордостью может сказать: «Я – спартаковец» или «Я – динамовец», – достоин уважения. А летуны, шарахающиеся туда, где, с их точки зрения, лучше, – это люди, не ощущающие ни родства, ни корней, не говоря уже о чувстве благодарности к своим наставникам, своим товарищам. Такому сегодня хорошо в одном клубе, завтра – в другом.
   Я не представлял себя ни в одной другой команде, кроме «Спартака», хотя жизнь, случалось, и подбрасывала соблазны.
   В 1951 году Нетто, Ильин и я поехали после трудного сезона в Кисловодск на отдых и лечение – у игроков всегда предостаточно травм и разных прочих болячек. Грязевые и нарзанные ванны, прогулки к Большому и Малому седлу, к Храму воздуха, к изумительному Хрустальному пруду… Так прошла первая беззаботная неделя. Почти каждый день ходили в кино, и вдруг во время сеанса слышу: «Симонян! На выход!»
   Выхожу и вижу Михаила Степаняна, адъютанта Василия Сталина, командующего ВВС МВО. Мы были знакомы, и я, естественно, воскликнул: «Какими судьбами!»
   – Есть разговор, – сказал он. – Но, конечно, не здесь. Сядем в машину.
   Вскоре мы были на одной из дач. К моему удивлению, я увидел там и другого сталинского адъютанта – Сергея Капелькина, в прошлом футболиста команды ЦДКА.
   – Тебя приглашают в команду ВВС, – сразу же сообщил мне Степанян.
   – Но я не собираюсь уходить из «Спартака».
   – Представляешь, какой сдвоенный центр составите вы с Севой Бобровым! – сказал Капелькин, сделав вид, что не услышал моих слов.
   – Я преклоняюсь перед Бобровым, играть рядом было бы большой честью для меня, но и в «Спартаке» – отличные партнеры, к тому же многие из них – мои друзья.
   Капелькин и Степанян переглянулись, помолчали. Чувствуя, что я тверд в своем решении, сменили тактику:
   – Слушай, если мы вернемся без тебя, командующий рассердится, сочтет это невыполненным заданием. Представь, что с нами будет. Можешь ты, в конце концов, нас выручить? Ведь он послал за тобой спецсамолет, на нем мы и прилетели. Так вернемся в Москву вместе, ты сам все скажешь Василию Иосифовичу, останешься в своем «Спартаке» и нам сделаешь доброе дело.
   В Минеральных Водах нас и впрямь ждал самолет. Укрылись мехами – в воздухе было холодно – и через пять часов приземлились на поле Центрального аэродрома. Нас встретил полковник Соколов, начальник спортклуба ВВС, и мы сразу поехали в особняк на Гоголевском бульваре.
   Меня провели в гостиную. Вскоре туда вошел Василий Сталин. Устроившись на диване, пригласил меня присесть рядом:
   – Ну, вот что, я поклялся, что ты будешь в моей команде. Сам понимаешь, клятв часто не даю. Так что жду ответа.
   В тот момент я ни о чем другом не думал, твердо знал одно: хочу остаться в «Спартаке». Так и сказал.
   Все смотрели на меня с испуганным недоумением. Василий Сталин, помолчав, отрезал:
   – Ладно, иди.
   Я обрадовался, что все обошлось, что разговор был таким коротким. Однако внизу у выхода меня догнал один из адъютантов и попросил вернуться. Вернулся, и хозяин особняка спросил: может, я боюсь препятствий со стороны московских городских властей? Если это так, то он все уладит. Я ответил, что не сомневаюсь в этом, но меня воспитал «Спартак», поэтому вижу только одну возможность играть в футбол – играть за свой клуб, не могу предать тренеров, ребят.
   Снова наступила тишина, и я услышал:
   – Спасибо, что не стал здесь вилять, сказал, что у тебя на душе. Правда лучше всех неправд… Иди играй за свой «Спартак».
   Я помчался домой, а через полчаса раздался звонок в дверь. «Неужели опять за мной?» – подумал, открывая. На пороге стоял молоденький солдат:
   – Вам билет в Кисловодск и обратно.
   Попытался было заикнуться, что мне не надо обратного билета, сам его куплю, – я просил лишь отправить меня в Кисловодск, но солдатик отчеканил: «Не могу знать, приказ командующего», – и удалился.
   Через три дня, вернувшись в санаторий, решил разыграть Игоря с Анатолием. Рассказал, где был, и добавил, что перед ними игрок команды ВВС. Они смеялись: «Ладно, не валяй дурака!» – а когда я заставил их поверить, Игорь, помрачнев, изрек: «Спартаковские болельщики тебе этого не простят. Набьют физиономию и правильно сделают!» Пришлось сразу идти на попятную – рассказать все как было. Удивлялись размаху мецената – самолет посылал, порученцев с большими звездами на погонах, – смеялись.
   Во многих отношениях футболисты ВВС жили лучше, чем мы. Мгновенно решались их бытовые нужды – кто откажет Василию Сталину? У всех были офицерские звания, стало быть, и денег побольше. В будущем ждала бы меня ранняя и немалая пенсия за выслугу лет, что для футболиста, который не знает, как сложится жизнь, когда закончит играть, тоже немаловажно. Я бы уже давным-давно ее получал, дослужившись до полковника. Так, может, зря я тогда?.. Нет, и сейчас, хоть с возрастом человек делается практичнее, стою на том же – не зря. Не только ребятам бы изменил, нашей дружбе, но невольно и спартаковским принципам, которыми мы дорожили. Новая команда, новое окружение – это, как говорится, другая форма для отливки. И человеком я, наверное, был бы сейчас несколько иным. Не жалею, что остался спартаковцем.
   А болельщики мне действительно не простили бы. Может, и обошлось бы без мордобития, но в глазах людей, которые не были мне безразличны, я многое потерял бы.
   Поклонников «Спартака» отличает редкое постоянство. Мой друг Алексей Михайлович Холчев, инженер, из шестидесяти прожитых лет пятьдесят болеет за «Спартак». Зная, что работаю над книгой, отложил все свои дела, пришел – беспокоится, что не все расскажу о его любимой команде, упущу что-то важное. Сел на диван:
   – Надо обязательно написать, как ты от многого отказывался во имя футбола, как ты многим жертвовал.
   Алексей Михайлович – романтик по натуре, и лексика у него романтическая. Наверное, если от чего-то и отказываешься ради любимого дела, то это не воспринимаешь как жертву. А работа, тренировки до ночи… Так ведь все мы в «Спартаке» работали немало. Тот, кто себя щадит, не добьется успехов в футболе.
   Многие футбольные навыки обретаются в ранние годы. Я уже говорил, что с детства появились у меня нацеленность на ворота и жажда забивать. И я уже тогда ставил удар: не хотелось мазать. И в «Спартаке» особое внимание уделял удару по воротам. Иногда работал у батута, чаще с партнерами, благо никого из команды не приходилось уговаривать составить компанию – многие оставались после тренировки. Просил накидывать мне мячи слева, справа. Иногда кто-то из игроков имитировал сопротивление, чтобы отработать уход из-под опеки, научиться действовать в обстановке строгого надзора. Но главным оставался удар. Ставил цель затрачивать на него минимум времени, доли секунды – в два такта, в один такт: остановка и тут же удар, или удар в одно касание. Удар с ближней ноги, которому учился у Николая Дементьева, но так и не достиг его совершенства. Обычно, если мяч идет справа, все ждут, что ты пробьешь левой ногой – так удобней. А удар ближней к мячу ногой всегда неожидан для соперника, для вратаря, они не успевают сориентироваться…