Синицын Олег Геннадьевич. Потерянная рота

   Общение с красноармейцами начинало выходить из-под контроля. Обычно, окрика старшины Семена Владимировича было достаточно, чтобы прекратить это веселье. Но сейчас старшина молчал и в каком-то забытьи смотрел мимо нового командира.
   - Старшина! - крикнул ему Зайнулов, подразумевая, что тот должен выполнить свою функцию. Но Семен перевел на него взгляд, словно только очнувшись, слегка кивнул головой, как бы самому себе, и рявкнул:
   - Рота, вольно! Разойдись!
   Ровные шеренги рассыпались мигом. Солдаты расходились, и в темноте было невозможно вернуть их обратно. Некоторые проходили мимо Калинина, похлопывали его по плечу, что-то говорили - иногда панибратское, иногда дерзкое. Алексей, поникнув, смотрел на языки пламени.
   - Они устали сегодня, - оправдываясь за солдат, произнес Зайнулов. Бой выдался тяжелым. Многие их друзья погибли, поэтому они пытаются выместить горечь. Отсюда эти шуточки, хихоньки... У вас тоже выдался трудный день, Алексей. Идите спать.
   Калинин кивнул, и вытер нос рукавом шинели. Зайнулов растворился в темноте, а Алексей думал о том, что ему не удастся стать командиром роты. Его представление бойцам прошло так плохо, что в дальнейшем это может повлиять на отношения молодого лейтенанта и роты.
   Последний походящий мимо солдат похлопал его по плечу. Это был Николай Приходько.
   - Что-то ты погрустнел, сказочник! - как всегда с улыбкой произнес он. - Я знаю, как тебя развеселить. Держи!
   Алексей протянул ладони и получил в них горячий котелок. В ноздри ударил ароматный запах перловой каши.
   - У меня даже нет пистолета, - отрешенно произнес Калинин. - У меня даже нет ложки.
   - Держи! - сказал Приходько, протягивая свою. - Пистолет будет потом.
   - Спасибо вам, - с благодарностью глядя на Приходько, произнес Алексей.
   - Только, ради бога, не надо цветов и медалей! - ответил Николай, и скрылся в темноте, вслед за остальными. Алексей опустился на снег и, терзаемый обидными мыслями о своих командирских способностях, начал поглощать кашу. Мимо него, скрипя валенками по снегу, прокрался горбившийся неуклюжий красноармеец, у которого была настолько короткая шея, что она, казалось, попросту отсутствовала. В руке красноармейца покачивалась керосиновая лампа.
   Этот танк был подмечен Фролом Смерклым ещё во время боя, когда выстрел из противотанкового ружья разорвал его траки. Танк стоял целехонький, только правая гусеница была распущена и утопала в снегу. Экипаж танка срезало очередью из пулемета при попытке выбраться из покалеченной машины. Больше никто к танку не приближался.
   - Иван, - окликнул Смерклый командира взвода коренного сибиряка Ермолаева, как только старшина скомандовал "вольно!".
   - Чего тебе?
   - Слышь, сержант, одолжи лампу керосиновую. - Смерклый был родом из-под Вологды, где в маленькой деревеньке прошли сорок два года его нудной крестьянской жизни. Его однообразная и окающая речь частенько раздражала сослуживцев, а прижимистая натура сделала изгоем во взводе. Но Ермолаев держался со всеми ровно, стараясь никого не выделять, быть может, из-за своих представлений о том, каким должен быть командир, но, скорее всего, из-за миролюбивого характера.
   - Зачем она тебе понадобилась?
   - Надо мне. - Фантазии Смерклого не хватало, чтобы придумать какую-нибудь правдоподобную ложь. - Надо... По нужде мне надо...
   Ермолаев усмехнулся.
   - Ежели каждый по нужде будет с керосиновой лампой ходить, то керосину со всего полка не хватит! Да возьми, мне не жалко!
   Добыв лампу, Смерклый обходными путями, чтобы его никто не увидел, направился к танку. Он прошел мимо нового командира, который с задумчивым видом поглощал кашу из плоского походного котелка. Фрол усмехнулся про себя. Ишь! Нашли командира! Только от мамки оторвали, а уже - командир роты!
   Темная громадина танка выросла перед ним. Фрол остановился. От танка шел сильный запах масла и бензина. Смерклый зажег лампу и осветил пространство перед собой. Из темноты проступил огромный фашистский крест, выведенный на борту.
   - Господи! Царица небесная! - промолвил Смерклый, отшатнувшись. Намалюют чертовщины разной, аж ночью ходить страшно!
   К ночи морозец крепчал. Смерклый потуже запахнул шинельку и, стараясь не разбить лампу, неуклюже стал взбираться на танк. Люк на башне был открыт. Прежде, чем лезть в него, Фрол посветил вовнутрь. Скупой свет выхватил из темноты торчащие рукояти управления и стреляные гильзы на полу.
   Фрол понюхал воздух. Чужой запах. Не русский, какой-то. Порох, конечно, везде пахнет одинаково, но кроме него обоняние Смерклого ощущало другой запах. Непривычно.
   По маленькой лесенке, Фрол стал спускаться вниз. Коснувшись пола, он задел ногой гильзы. Те покатились и зазвенели. Смерклый замер, сделавшись похожим на статую.
   Находиться в танке при свете керосиновой лампы было страшно. Снаружи завывал ветер, на сознание давила тесная обстановка и совершенно непривычный запах.
   Бормоча что-то под нос, Смерклый стал рыскать по кабине танка. Вымазав шинель машинным маслом, он ощупал все, до чего дотянулись руки. Мимолетом посмотрев выставленную фотографию молодой немки, он кинул её на пол, под ноги. В одном темном уголке он обнаружил жестяную коробку. Опустившись на сиденье водителя, он повесил керосиновую лампу на какую-то рукоять и стал вертеть коробку в руках.
   Там находилось нечто очень интересное. Смерклый несколько раз потряс коробку, слушая, как её внутренности гремят и перекатываются, но открыть коробку не получалось. Она закупоривалась крышкой, которую нельзя было подцепить ни ногтями, ни перочинным ножом. Фрол несколько минут вертел коробку в руках, пока не обнаружил сбоку маленькую защелку.
   - Ироды фашистские, - пробормотал со злостью Смерклый, и, скинув защелку, распахнул крышку. Глаза его разбежались от того обилия, которое оказалось внутри.
   Смерклый наткнулся на сухой паек танкиста. За те двадцать лет, что он пробатрачил в колхозе, вспахивая и сея пшеницу, продукты в таком оформлении он никогда не видел. Фрол вытащил на свет керосиновой лампы банку рыбных консервов, ещё одну банку, на которой были нарисованы сосиски. За ними последовали пачка изюма, пакетик леденцов, сыр в непромокаемой упаковке, баночка с джемом. Упаковку с галетами Смерклый раскрыл, и, попробовав одну, сморщившись, выплюнул. На пол, в мусор, полетела вся упаковка.
   После этого он вытащил плитку шоколада. Отломив приличную часть, Фрол целиком засунул её в рот и стал смачно жевать. Липкая шоколадная слюна потекла по подбородку.
   На дне жестяной коробки лежали семь папирос и две сигары. Папиросы и одну сигару Смерклый засунул в карман гимнастерки. Вторую он взял в рот и стал прикуривать от керосиновой лампы. Изрядно намучившись и потратив минут пять, Смерклый так и не сумел раскурить её. Надеясь, однако, сделать это в дальнейшем, он спрятал сигару все в тот же карман.
   Он сложил продукты обратно в коробку и сунул её в свой вещевой мешок. После этого тихо выбрался из танка и направился в расположение роты.
   - Лейтенант Калинин?
   Алексей с трудом разлепил глаза. После напряженного дня и горячей каши его сморил сон. Он так и уснул, сидя на снегу.
   - Да! - ответил Калинин, обнаружив перед собой морду лошади. Это ему снится, или с ним действительно разговаривает лошадь?
   - Здравия вам! - Рядом с лошадью стоял солдат. - Меня прислали из штаба.
   Не дождавшись ответа, он стал сгружать с лошади какие-то вещи. Калинин поднялся, зевнул и посмотрел на часы. Еще только восемь вечера! Кругом стояла непроглядная темнота, лишь в некоторых местах разгоняемая догорающими кострами.
   - Вас сегодня назначили командиром роты, - говорил солдат. - Вот, вам положена овчинная шуба.
   Алексей с удивлением принял большой тулуп с теплым мехом. Морозец подбирался градусам к двадцати и этот тулупчик не будет лишним для молодого лейтенанта Калинина.
   - Ваша портупея и командирский планшет, - сказал солдат, протягивая их. - В планшете находится карта местности с указанием района выдвижения роты. Вот здесь распишитесь, что получили.
   Алексей черкнул свою роспись "Кал" на протянутом листке и принял в руки планшет.
   - Вот там валенки. Они будут полезнее сапог.
   - Спасибо.
   - Не за что... - Он вытащил что-то из сумки, висящей боку лошади. Держите. Ваш командирский ТТ.
   Алексей принял в руки длинный пистолет в кобуре.
   - Вроде все, - сказал солдат. - Сухой паек на два дня и боеприпасы для роты будут утром. Если что забыл для вас - принесу тоже утром. Да...
   Он вытащил все из той же сумки три фляги.
   - Возьмите. Норма на день.
   - Что это? - недоуменно спросил Калинин.
   - Спирт.
   - Зачем? - не понял Алексей.
   - Да уж без пользы не останется, - подмигнув, ответил солдат. - Без этого тяжело будет вашим бойцам в атаку идти.
   Он причмокнул губами, подбадривая лошадь, и уже собирался уходить, но Алексей остановил его.
   - Мне нужны гранаты, - сказал он.
   - Зачем они вам? Они вам не положены.
   - Как же я буду воевать без гранат?
   Порученец едва сдержался, чтобы не рассмеяться.
   - Вы - командир. Ваша обязанность командовать, а не гранатами бросаться.
   - Дайте мне пару. Я вас очень прошу!
   Порученец устало посмотрел в глаза молодому лейтенанту.
   - Бог с вами! - Он снял с себя тряпичную сумку. - Возьмите мои. Там пара "лимонок". Запалы отдельно лежат в специальном карманчике.
   Калинин принял сумку, как святыню.
   - Теперь все? - спросил солдат. - Тогда, удачи!
   Глядя на удаляющего в темноту солдата, Алексей накинул на себя матерчатый ремешок сумки с гранатами.
   Глава 3.
   Рота отделилась от полка в восемь утра, когда солнце только начало подниматься над заснеженными полями. Солдаты двигались единой колонной по протоптанной дороге. Впереди шли Калинин с политруком, чуть позади старшина. Последней в колонне плелась лошадь по кличке Дуня, которая кроме припасов для себя, везла на санях два пулемета ДП и пулемет "Максим".
   Дивизия то ли перегруппировывалась, то ли отступала. Пару раз рота пересекалась с другими частями, с колоннами автомобилей и однажды красноармейцам даже пришлось помогать вытаскивать санитарную машину, провалившуюся в сокрытую снегом яму.
   Они двигались по стрелкам, указанным на карте. Алексей пока мало понимал в обозначениях, поэтому карту в основном читал политрук, долго и терпеливо объясняя каждую мелочь.
   Часам к десяти рота осталась одна. Больше не было видно ни грузовиков, ни лошадиных повозок, ни солдатских шинелей, кроме своих собственных.
   Мороз стоял около десяти градусов. Алексей ещё вечером надел овчинный тулуп, и нисколько не замерз, ночуя первый раз на снегу. Однако истинную ценность этой одежды он почувствовал утром, когда, поднявшись, обнаружил, что бойцы роты одеты кто в шинель, кто в телогрейку. Овчинные тулупы были только у командиров взводов и политрука (старшина, почему-то ходил в простом ватнике, хотя, Алексей был уверен, что ему тоже полагается шуба). В овчинном тулупе Калинин почувствовал себя увереннее, в соответствии с должностью командира роты.
   Около одиннадцати рота вышла на окраину деревни Потерянная.
   - Все правильно, как и указано на карте, - сказал Зайнулов.
   - А разве в карте может быть что-то не так? - спросил Калинин.
   - Бывает частенько.
   Деревня была обычной. Около десятка старых почерневших изб, образующих единственную улицу. Бойцов встречали старухи в потрепанных и заштопанных тулупах, голова каждой была повязана шерстяным платком так, что из лица был виден только кончик носа.
   - Полагаю, нужно сделать в деревне привал, - подсказал Зайнулов. Дунул ветер, и где-то одиноко ударил колокол. - Возможно, нас покормят... Хотя, глядя на этих старух, думаю, что кормить придется их.
   - Здравствуйте, - обратился Калинин к ближайшей местной жительнице. Ему показался интересным способ укладки головного платка. Совсем не такой, как он видел раньше в деревнях. Возможно, в этой области платки женщины завязывают именно таким образом. Интересная особенность.
   - Здравствуй, сынок. Куда путь держите?
   - Здорово, мать! - вклинился в разговор старшина. - Можно мы в ваших избах отдохнем?
   - Очень невежливо, что он ей не ответил, - прошептал Калинин политруку.
   - А ты бы рассказал им, куда мы идем? - спросил Зайнулов. - Семен Владимирович правильно поступил, он перевел разговор в другое русло. Поучись у него.
   - Да мы не против, - отвечала старуха старшине. - Только покормить вас нечем.
   - Ничего, мать, у нас свои продукты пока есть, - ответил Семен Владимирович.
   - Слышьте, сынки, - сказала вдруг старуха. - Не через Полыновскую балку идете?
   Алексей было хотел достать карту, но старшина продолжал разговор.
   - А в чем дело-то?
   - Немец прошел в ту сторону. Много немца.
   Семен сразу посерьезнел.
   - Насколько много? Как нас?
   - Даже побольше. И лошадей много, и оружия всякого. Они южнее прошли, мимо деревни, но мы все видели.
   - Глазастые вы!
   Алексей все-таки достал карту. Стрелка, по которой они должны были двигаться, пересекала луга под названием Полыновские. Снова от порыва ветра где-то ударил колокол. Политрук поднял глаза от карты и посмотрел на старшину, едва заметно кивнув. Старшина закусил губу и перевел взгляд на заснеженную равнину за домами. Пока тот думал, пока Зайнулов с озабоченным видом вытирал лоб, Алексей увидел интересную вышивку на платке, которым старуха повязывала голову.
   Край платка покрывал сложный узор, который когда-то был красным, а теперь выцвел от времени. Алексею было трудно разобрать орнамент на повязанном платке, но он мог утверждать, что узор был в некотором роде удивительным, непохожим на узоры других русских деревень.
   - Рота! Разойдись! - скомандовал старшина. - Мать, примите ребят.
   Старушка кивнула и отошла к другим жительницам деревни Потерянная, собравшихся возле одной избы. Калинин, Зайнулов и старшина остались одни.
   - Немца тут никак быть не должно, - сказал старшина. - И уж тем более, нам нельзя двигаться вслед за ним.
   - Вы хотите сказать, что мы не выполним приказ? - произнес Калинин.
   - Мы не владеем оперативной обстановкой! Наличие немцев в этом районе свидетельствует о вероятном прорыве. В этом случае мы запросто можем оказаться в окружении, когда подойдем к Черноскальной высоте.
   - Мы должны выполнять приказ! Это приказ командования!
   - Мы тоже командование. Надо учитывать оперативную обстановку, а не слепо следовать приказам!
   - Приказ нельзя обсуждать! - не унимался Калинин.
   - Семен, - вступил в разговор Зайнулов. - Лейтенант прав. Нельзя просто так вернуться обратно. При дальнейшем продвижении будем вести себя осторожно. Когда тронемся в путь, вышлем вперед разведчиков.
   - Не нравится мне все это, - произнес старшина и решительным шагом покинул их. Алексей посмотрел на политрука.
   - Это плохо, что немцы прошли в том же направлении? - спросил он.
   - Да. Мы не знаем их цель. Они могут помешать нам выполнить основную задачу. Кстати, давно хотел спросить. Почему мы должны занять этот холм? Почему в таком отрыве от остальных войск? Если мы его займем, как долго его придется удерживать?
   - Я не знаю.
   - Вам не говорил об этом подполковник?
   - Нет.
   - И вы не спросили?
   - Я просто не думал об этом.
   - Теперь есть время, чтобы подумать. - И политрук покинул Калинина, вслед за старшиной. Алексей некоторое время стоял, размышляя. Старухи разошлись. Красноармейцы разбредались по избам, чтобы последний раз понежиться в тепле, пообедать и продолжить путь по заснеженным дорогам.
   Алексей Калинин посмотрел на ближнюю к нему избу.
   - Ух ты! - пробормотал он, подходя к ней.
   Изба вроде ничем не отличалась от тысячи других, разбросанных по средней полосе России. Рубленный дом с покатой крышей, три окна на фасаде, сплошь обрамленные сложным узором. Ничего особенного. Но глаз Алексея тотчас уловил маленькие странности.
   Обычный крестьянский дом до нашего времени сохранил в себе языческую заклинательную символику, при помощи которой жильцы старались обеспечить сытость и тепло, безопасность и здоровье, пытались защитить себя от нашествия злых духов. Эта заклинательная символика сплеталась в единый образ мироздания. Обычно, на фасаде русской избы при помощи изощренно выпиленных досок, закрывающих фронтоны и углы - изображались небеса и ход солнца. С крыши спускались деревянные "полотенца", на которых помещалось изображение светила. В центре ставили громовой знак - круг, разделенный на сектора - символ Рода или Перуна, оберегавший дом от попадания в него молнии. Щипец крыши обычно украшал конек.
   Здесь, на фасаде этой старой избы изображения солнца отсутствовали. Не было и стандартного "конька", при помощи которого люди просили покровительства у могучего светила. Кругом были волнистые линии и переплетающиеся волнистые узоры - и вокруг окон, и по краям крыши, и на углах избы. Даже маленькое окошко на чердаке было выполнено в форме волны. На гребне избы вместо "конька" висел потрепанный и выцветший флаг. Когда-то он был голубого цвета, но сейчас голубой цвет остался только по краям. Ветра не было, и флаг висел сложенным. Какой-то символ был изображен на нем, но Калинин разобрать этот символ не мог. Он видел только край непонятного знака. Кажется, там были нарисованы какие-то растения.
   Алексей немедленно достал из планшета школьную тетрадь в клеточку и чернильный карандаш. Сколько бы ни продолжалась война, она когда-нибудь закончится. Вновь откроются университеты, вновь будет развиваться наука по славянской истории. И эти странные особенности языческой культуры деревни Потерянная Калинин, как будущий ученый и настоящий исследователь, обязан зафиксировать для того, чтобы заняться их изучением после войны.
   Почерпнув ладонью немного снега, он растопил его своим теплом и, макнув карандаш в получившуюся воду, принялся зарисовывать избу. Он тщательно выводил каждое бревнышко, каждый узор. Когда изба была запечатлена, Алексей по памяти стал рисовать старуху в платке. Он попытался максимально точно изобразить, как был повязан платок, но вот узор на платке он вспомнить не мог.
   Дунул легкий порыв ветра. Колокол вновь напомнил о себе. Алексей оторвался от рисунка, мгновение соображал и поднял глаза на флаг на гребне избы.
   Флаг расправился. Он был готов сложиться, но Алексей все же увидел то, что хотел. Это просто удивительно!
   На флаге были изображены лик Солнца и профиль Луны. Они имели человеческие черты: традиционно округлые щеки и добрые глаза. Лики были окутаны цветами и растениями.
   Просто так ничего не бывает. Если человеку фамилия Кузнецов, значит один из его предков работал в кузнице. Если существует понятие "сутки", то оно, несомненно, произошло от слова "ткать". На все есть причины. У всего есть корни.
   Корни были и у этого флага. Он что-то означает. Вот только что?
   Калинин зашел в избу. Внутри она была самой обычной. Сени, давно нуждающиеся в ремонте, печь с обвалившейся замазкой, простая кустарная мебель. В избе было тепло. Прямо возле порога красноармейцы свалили шинели и ватники. Чуть поодаль "шалашиком" стояли винтовки. Из комнат раздавался зычный солдатский говор. Алексей посмотрел на стену, на которой висели хозяйкины тулуп и платок. Он протянул руку и снял платок с крючка.
   Шерстяной треугольный платок был в некоторых местах изъеден молью. Кое-где он был заштопан. По краю треугольного платка шел сложный узор, и теперь, видя его полностью, Алексей мог попытаться его прочитать.
   На славянских льняных полотенцах, на одежде и платьях изображаемый узор переплетающихся ромбов, линий, колечек и уточек мог изображать праздник Купалы, Великую Матерь Макошь, силу огня, таинство зерна, колдовство кузни... Здесь не было пересеченных линиями и усеянных точками ромбов, обозначающих посеянное поле. Здесь были скручивающиеся и завивающиеся узоры. Но этот орнамент Калинин знал. Корни и деревья. Они образовывали нижний ряд. А тот орнамент, который составлял верхний ряд, оказался новым для Алексея. Словно противоборствуя корням и деревьям, им навстречу были направлены колокольчики и кружочки на палочках.
   Это был оберег. Изображение на одежде, оберегающее хозяина от напастей, а так же сулящее силу, дающее жизнь. Славяне обычно изображали священных зверей, - коней, уток, оленей с рогами. Здесь этими изображением служили колокольчики и кружочки. И противостояли они деревьям.
   Алексей принялся зарисовывать узор на отдельный лист.
   - Чаю на травах не хотите? - спросила уже знакомая старушка, тихо подошедшая сзади.
   - Спасибо, не хочу, - ответил Алексей. Он был поглощен изучением вышивки на платке. - Вы не знаете, что означают эти узоры?
   - Не знаю, - пожала худыми плечами старушка. - Платок достался мне от матери, а ей - от бабки.
   - А кто построил избу?
   - Прадед мой. Давненько это было.
   - Почему на фасаде изображены волнистые линии?
   - Не знаю, - совсем растерявшись, ответила старушка. - Но думаю, что волны означают воду. Разве не так?
   - Возможно, - задумчиво произнес Алексей. - Но почему вода? У вас поблизости есть река или озеро?
   Старушка отрицательно покачала головой.
   - Значит, не хотите чаю, - произнесла она. - Тогда возьмите булочку с маком. Только испеченная. Возьмите обязательно!
   - Спасибо. - Алексею было как-то неудобно брать у старушки булочку, которую она протягивала. Наверняка, в деревне было плохо с хлебом.
   - У вас самих, наверное, не хватает продуктов! - попытался воспротивиться он.
   - Я испекла маковки специально для солдат. Возьмите.
   Алексей рассеянно взял булочку. Она была теплой, мягкой, душистой. Сверху запеченную корочку покрывал слой мака. Калинин не стал есть булочку сейчас, а положил её в вещмешок.
   - Вот и хорошо! Значит, потом пригодится! - напоследок произнесла старушка и удалилась в комнату.
   Алексей тщательно зафиксировал изображение с платка и вновь вышел на мороз. Небо было покрыто серыми разводами, солнце нигде не проглядывало. Он вдруг поднял голову.
   Колокол! Алексей отчетливо слышал его удары. Это значит, что где-то рядом находится церковь!
   Калинин мигом соскочил с крыльца.
   - ...распахивается дверь и входит старушка, божий одуванчик. Я и говорю ей: "Страхуем, бабушка, от стихий, наводнений, от старости, от дрязглости..." А она в ответ: "Мне, сынок, Федя Краснов надобен!" А я ей: "Зачем вам Федя Краснов, когда и я вас не хуже застрахую". А она дай-подай Федю. "Нету, - говорю, - Феди. Курить пошел. Покурит - вернется." А она мне: "Как это, покурит?" Я говорю: "Как обычно это делается. Взял папироску, дунул, закурил." Она как заверещит! У нас в конторе чуть стекла не вылетели. Оказалось - мамаша Федина. Чубу дурному уж тридцать лет, а он от матери прячется, словно пацаненок, не говорит, что курит...
   - Коля! Приходько! - позвал политрук из прихожей. - Иди сюда!
   - Однако некогда мне с вами, братцы, лясы точить! - подытожил Приходько, поднимаясь с табурета. - Начальство зовет! Никак награду получу. Мне политрук давно говорит - награжу тебя, Коля!
   - Для тебя награда - чурбаком по голове! - сказал кто-то из солдат. Может, все слова позабудешь, и говорить разучишься. Вот люди вздохнут с облегчением!
   Бойцы захохотали.
   - Недалекие вы, какие-то! - с сожалением произнес Приходько. - Ну вот, сами посудите! Ну, замолчу я! Кто вас будет развлекать историями всякими? Вы ж потом сами заскулите - Коленька, миленький, ну расскажи что-нибудь! А я пожму плечами, похлопаю глазами и скажу: "Не знаю я слов русских и нерусских! Пусть вам тот рассказывает, который советовал меня чурбаком по голове..."
   - Как же ты скажешь, если все слова позабыл? - со смехом спросил тот же солдат.
   - Приходько! - прикрикнул Зайнулов. - Лето наступит, пока я тебя дождусь!
   - Эх, если б не награда, - сказал с сожалением Приходько, обращаясь к солдату. - Ответил бы я тебе!
   Он покинул красноармейцев и вышел в прихожую.
   - Сейчас выдвигаться будем, - сообщил Зайнулов, приподняв правую бровь, над которой виднелся шрам уголком. Приходько молча кивнул. - Сбегай, найди лейтенанта.
   - Как скажешь, Ахметыч! - Николай собрался уже покинуть избу, как позади них раздался голос старушки:
   - Возьмите, ребятушки, булочки маковые!
   - Спасибо, мать! - сказал Приходько, протягивая руку за булочкой. Чтоб тебе долго жилось, да спокойно спалось.
   - И тебе добра, солдатик.
   Политрук вежливо отказался от булочки. Старушка удалилась, раздавая печево остальным бойцам.
   - Найди его как можно скорее, - попросил политрук. Приходько вновь кивнул и надкусил булочку. Политрук вышел на улицу, Николай проследовал за ним. Он съел половину маковки, и, хотя булочка была очень мягкой и аппетитной, солдат понял, что кушать больше не хочет. Остаток он спрятал в вещевой мешок, на котором коряво была выведена надпись, сделанная чернильным карандашом: "церковно-ПРИХОДЬСКАЯ сумка". Делая запас, он справедливо полагал, что в долгом пути к высоте Черноскальной остаток булочки ещё пригодится.
   Бросив взор с крыльца, и заметив одинокий след, ведущий за пределы деревни, Николай Приходько двинулся по нему.
   Калинин совсем запыхался, пробираясь по пояс в сугробах, когда достиг развалин церкви. Она была совсем маленькой, купол её был снесен снарядом и лежал рядом, наполовину запорошенный снегом. Ветер раскачивал свободно висящий колокол, и тот иногда бил.
   Входные двери отсутствовали. Алексей аккуратно миновал дверной проем и оказался внутри. Свод церкви был обрушен вместе с куполом, и поэтому, подняв голову, над обломками стен можно было увидеть небо. Верхние кирпичи почернели, но под ними на древней кладке ещё можно было разглядеть рисунки. Рисунки совсем выцвели, а некоторых местах были размыты. Но все равно, Калинин был потрясен.