– Никаких новых фактов, – обреченно сказал Эрикссон, когда мы очутились в тихой, приглушенной атмосфере Внутреннего двора. – Нужно искать, откуда Хромоногий Ульрих прибыл на Британские острова.
– Новый факт есть! Он прибыл с юга. Помните оливковую косточку, найденную в желудке?
– Этого мало… Вот еще что. Вы как-то упоминали о предательстве. Возможно, Хромоногий Ульрих – один из дружинников конунга. Тогда справедливо предположить, что они приплыли на одной ладье.
Вилка и тупой нож на табличке недвусмысленно указывали направление, где страждущим наливают кофе. Маленький бар с несколькими столиками оказался втиснут под лестницу, которая полукругом охватывала наружную стену Большого читального. Мы вошли.
Почти все столики занимали туристы в шортах и майках – загорелые, похожие на индийцев или пакистанцев. Они весело болтали, но не забывали поглощать стэйки и хрустящие тосты. Один из столиков освободился. Молодая официантка с безразличным лицом спешно собрала чайные чашки и блюдца с крошками от пирожных.
– А если они приплыли в Британию на разных кораблях? – предположила я. – Если Фенрир преследовал предателя? Нагнал только у берегов Кембриджшира, зарубил и сбросил в первое же болото?
– И такое возможно. Но все-таки казнь кажется мне продуманной и в некоторой степени символической.
Вчера я думала о том же. Каждый элемент казни есть символ, который нам, людям двадцать первого века, непонятен.
– В самом деле, – сказал Эрикссон, – трудно составить правдоподобную картину событий, имея на руках один только скрюченный безголовый труп…
Грохот посуды оборвал его слова. Я вздрогнула и обернулась. Так и есть! Безразличная официантка уронила поднос. Чашки и блюдца посыпались на пол и превратились в осколки вокруг ее туфель.
Я сочувственно покачала головой, хотя девушке было явно наплевать на крошево. Уверена, что, если дать ей новый поднос с посудой, она грохнет и его. Быть может, у нее личная проблема, какой-то конфликт с хозяином… Я повернулась к Эрикссону и обнаружила, что глаза археолога выкатились и уставились в какую-то точку над моей головой. Словно с моей прической было что-то не так… Рот Марка раскрылся, чтобы заглотнуть побольше воздуха, а губы посинели.
Эрикссон стал заваливаться. Я попыталась удержать его за плечи. В итоге мы рухнули на стол пакистанских туристов, разметав ломтики чипсов и куски жареного мяса.
Марк хватал ртом воздух, вцепился пальцами себе в грудь и раздирал рубашку.
– Кто-нибудь! – закричала я. – Вызовите «скорую»!
Меня так и не пустили к нему в палату. Я стояла перед дверью посредине коридора, держа в охапке немногочисленные вещи, которые остались от археолога. Складной зонт, записная книжка, страницы которой исписаны аккуратным и неразборчивым почерком, напоминающим зубчики пилы. Ощетинившееся ключами кольцо, архаичный сотовый телефон, путеводитель по Лондону – оказывается, Марк впервые в столице некогда великой империи.
Не могла поверить в случившееся. Просто отвратительно, до чего жестока судьба! Сколько всего мы пережили со шведом! Безумное приключение в недрах гибнущего айсберга, отвесные стены и водные круговерти, даже легкий инцидент в баре… А инфаркт случился от такой ерунды, как рухнувший за спиной поднос с посудой!
Зачем мне этот Камень? Ради призрачной надежды узнать нечто большее о судьбе родителей? Путь к нему становится слишком трудным. Вот Эрикссон едва не погиб…
– Давайте я сложу вещи в пакет, – предложила темнокожая медсестра. Ее руки, скрещенные на белом больничном халате, напоминали уголь на простыне.
И правда, нет смысла мне все это держать в руках.
Запихнула вещи в протянутый пакет. Немного подумала и добавила туда же стопку фотографий, о потере которых Эрикссон так сокрушался. Себе напечатаю еще – у меня осталась пленка. Зато археологу будет чем заняться на больничной койке. Переведет несколько посланий Фенрира, поломает голову над рунами.
Рутинная работа вернет его к нормальной жизни быстрее капельницы и нитроглицерина. Мне так кажется.
Собралась запихнуть в пакет и ксерокопии археологического отчета, но из-под вещей выскользнул путеводитель и, прошелестев страницами, шлепнулся на кафельный пол.
Я зажала пакет под мышкой и подняла глянцевую книжицу. Зачем-то перелистала ее и остановилась на странице с картой. Британские острова, а рядом береговая линия Европы. Голландия, Бельгия и часть Франции затушеваны серым цветом и объединены в единую страну, словно границы Европейского союза стерли границы политических карт. Ломаный берег «серой» Европы контрастно выделялся на фоне голубых вод пролива Ла-Манш, Северного моря и Бискайского залива. Я смотрела, смотрела на эту линию…
Пакет с вещами выпал из рук.
Опустившись на стул, я держала карту перед глазами. Достала ксерокопии и отыскала среди них снимок, на котором позировал сэр Говард Лестер. След каменного забора на поле торфяников при ксерокопировании получился более четким, чем на оригинале – то бишь фотографии. А все потому, что некто обвел его карандашом…
Изгибы забора в точности повторяли форму берегов старушки-Европы!
– Вот так сани у дяди Вани! – выдохнула я. – Спереди пропеллер, по бокам – крылья!
Свет потолочных плафонов померк в глазах.
Сэр Говард Лестер ошибочно принял каменный забор за более позднюю постройку! Забор возвели в то же время, когда Хромоногий Ульрих свернулся калачиком на дне кембриджширского болота, чтобы провести там следующие пятнадцать сотен лет. И командовал не кто-нибудь, а сам конунг Фенрир! Он оставил в болотах путь своего плавания – целую географическую карту. Грубую, примитивную, но все-таки…
Из школьного курса я помню, что в своих далеких путешествиях викинги держались берега, высаживаясь на сушу лишь для того, чтобы разгромить чье-нибудь поселение. Неудивительно, что зарисовка пройденного пути выглядела у них как ломаная линия.
Я взяла в левую руку лист ксерокопии, в правую – раскрытый путеводитель. Принялась сравнивать.
Каменная кладка начиналась возле захоронения Хромоногого Ульриха, которое отмечено стрелкой. И сразу выгибалась дугой.
Перевела взгляд на путеводитель.
Не очень похоже, но, по всей вероятности, изображен берег Франции – Дьеп, Гавр, Шербур. После этого на ксерокопии еще одна неровная дуга – скорее всего, залив Сен-Мало. Дуга завершается в районе французского Бреста. Затем контур забора повторяет контур полуострова Бретань и круто ныряет, образуя Бискайский залив.
Светлая полоса на ксерокопии продолжалась дальше, приближаясь к холму, на котором стоял археолог. В путеводителе я проследила лишь ее треть – дальше карта обрывалась.
Срочно требуется газетный киоск!
Я сорвалась с места в поисках оного. Но больница – не книжный магазин: кроме автоматов для кофе и печенья попадались только каталки с пациентами и рассерженные медсестры с клизмами. Что же делать?
В глаза бросился детский мяч, оставленный в кресле перед дверью педиатра. Изготовлен в виде глобуса – со всеми полагающимися океанами и континентами.
Я огляделась по сторонам, затем упала перед креслом на колени. Мне настолько не терпелось, что готова была изучать даже детскую игрушку!
Жадно схватила мяч и повернула Европу к себе, приставила к ней порядком измятую ксерокопию. След древней кладки копировал контуры «кулака» Пиренейского полуострова – атлантический берег Испании и Португалии. Черт возьми, как далеко оказался Фенрир от своей Скандинавии!
Последний участок забора повторял контур южного побережья Испании. Небольшой кусок загораживала спина сэра Лестера, но конец забора просматривался великолепно.
Я отыскала в ксерокопиях абзац, в котором исследователь описывал древнюю постройку. Текст был скуден. «Обнаружены остатки каменного забора непонятного предназначения (предположительно тринадцатый век). Кладка начинается возле тела, петляет, оканчивается у подножия холма».
Сэр Говард Лестер не сумел разгадать тайну каменных изломов, скудно описал их, да еще последний участок на фотографии загородил атлетической спиной. Я знаю конечную точку путешествия викинга – кембриджширские болота. Но откуда начался путь? Откуда-то из Андалусии… Точнее можно сказать, только взглянув на подробную топографическую карту…
– Это мой мячик! – сообщил из-за моей спины детский голос.
– Конечно, твой! – ответила я, передавая резиновый глобус в протянутые руки кареглазого малыша.
– О, леди интересуется детскими игрушками? – произнес возникший откуда-то папа. Молодой, загорелый, нос с горбинкой, глаза карие, как у сына, и немного наглые, как у блудливого кота.
– Интересуюсь скорее географией, – ответила я.
– У вас красивые волосы.
Я посмотрела на папашу невидящим взглядом. В голове крутились совершенно другие, более важные, темы, нежели разговор о моих волосах.
– А что леди делает сегодня вечером?
– Есть вероятность, что отправлюсь в Андалусию, – произнесла я автоматически.
Молодой папа на миг растерялся от столь прямого ответа, но вовремя спохватился:
– А может, вас заинтересуют некоторые взрослые игрушки? Например, маленький итальянский ресторанчик, свечи, бутылочка сицилийского вина?
– Папа! – Мальчик дернул папу за брючину.
– Подожди, Тони, я разговариваю с тетей.
– Мама велела рассказывать ей, когда ты будешь говорить с другими тетями.
Игривое выражение исчезло с папиного лица.
– И вовсе я не говорил с другими тетями!
– Говорил. С той, которая делала укол.
– Я сказал ей, что ты переболел свинкой.
– Ты говорил, что у нее красивые волосы и что будет интересно посмотреть, как они развеваются на ветру, когда вы поедете на катере.
Молодой папа глянул на меня, покраснел и снова повернулся к сыну.
– Энтони! Я этого не говорил!
– Нет, говорил! Я маме расскажу, когда она вернется из Дании!
Спорящая парочка удалились, унося с собой мяч-глобус, а я в полной задумчивости вернулась в кардиологическое отделение. Надо было разобраться с вещами археолога.
Темза лежала в тумане, который собрался под ней ближе к вечеру. Я брела по набережной, глубоко вдыхала сырой воздух, размышляла. Иногда обнаруживала, что размахиваю руками, помогая мыслям: рублю ладонью воздух, отмеряю какие-то отрезки. Вот незадача… Стыдно перед людьми. Хотя, признаться, англичане с пониманием относятся ко всем странностям, связанным с личностью. Даже если вы покрасите голову в красный цвет, натянете желтый пиджак и зеленые брюки, встанете на перекрестке и будете изображать светофор – они будут смотреть на вас некоторое время, поаплодируют и отправятся дальше…
Я не могла понять, почему линия забора оканчивается именно возле холма, на котором сфотографированы сэр Говард Лестер и кембриджширские болота? Почему возле этого холма, а не у какого-то другого?
Не там ли был обнаружен и лошадиный череп?
Из кармана моей спортивной куртки выглядывала впопыхах купленная, еще пахшая типографской краской топографическая карта Андалусии. Я знала, что путь Фенрира к Британским островам начался где-то на испанском побережье – на участке между Малагой и мысом Гата. Я, конечно, отправлюсь туда. Только что там искать? Рунные надписи на стенах: «Здесь был Фенрир (погоняло Волк)! Тратил деньги, отдыхал от чисто конкретных разборок, строил аборигенов…»?
Пожалуй, вряд ли.
Я должна искать след великой битвы, о которой имеется упоминание на ледяной стене. Придется перетряхнуть музеи в поисках железок северного происхождения, непонятно как появившихся на юге Испании. Полистать архивы, перечитать хроники и легенды. На эту работу потребуется прорва времени. А у меня его нет, как заявили некоторые люди, пожалевшие денег на карточку «Виза»…
У небольшого причала, возле которого совершают промежуточную остановку прогулочные катера, я увидела мужчину с детской коляской. Его руки занимали упаковки с подгузниками «Хагис», ручка коляски упиралась в живот.
С коляской, очевидно, было что-то не так, потому что она кренилась набок. Мужчине приходилось поддерживать ее бедром. Некоторое время я наблюдав за ним, а потом поняла, что еще вот-вот – и коляска опрокинется, а мужчина, стараясь удержать ее, рассыплет по лужам белоснежные упаковки.
Людей поблизости не было. И я подошла к нему.
– Извините, но мне кажется, что вам требуется помощь. Давайте подержу подгузники.
– О, я вам очень признателен! – обрадовался он. – Лучше подержите коляску, а я перехвачу упаковки.
Я зажала свои бумаги под мышкой и положила правую ладонь на виниловую, с рельефом для пальцев, рукоять. Едва успела принять вес коляски, как раздался металлический щелчок.
Упаковки с подгузниками полетели в разные стороны, несколько упало в мутную воду, лениво бьющуюся о причал. Я ничего не могла понять, настолько быстро все произошло. Почувствовала только холодный металл на запястье и лишь тогда увидела, что глаза мужчины знакомы.
И не просто знакомы…
– Помнишь меня? – спросил Саша.
Мое запястье было приковано к коляске наручниками. Я попыталась вырваться, но корзина оказалась такой тяжеленной, словно в нее вместо младенца напихали пудовых гирь.
– Помнишь, как ты унизила меня, сучка?
Покрывало в корзине сбилось, и я обнаружила под ним два диска от штанги. Все-таки лизоблюд Саша хранил злобу за тот эпизод, когда я укротила его в библиотеке. Как заткнула галстуком его рот… Вот кто следил за мной на мокрых лондонских улицах, выжидая удобный момент!
– Твоя миссия закончена! – оскалившись, произнес Саша.
И столкнул коляску с причала. Набитая железом корзина полетела вниз, потащив меня за собой. Фотографии и ксерокопии рассыпались по причалу. Я перевалилась через край и плюхнулась в холодную воду.
Тяжеловесные «блины» резво тянули коляску ко дну. Я трепыхалась, рвалась к поверхности, выдирая кисть из железа, но только содрала кожу запястья. А коляска продолжала опускаться в мутные глубины.
Стужа осенней воды пробрала насквозь. Ударила в затылок, сковала грудь. Какая смерть придет первой? Несколько литров воды – или холод в сердце? Поспорила бы, но обстановка не та. Да и не с кем спорить на дне Темзы.
Как же глубоко! Мы погрузились метра на четыре, а коляска продолжала движение. Стало темно – столб мутной воды отгородил дневной свет полностью.
Воздуха в груди уже было в обрез. Неужели мои приключения закончатся на дне Темзы? Великой реки, описанной многими хорошими литераторами и согласившейся стать моей неуютной могилкой?.. Я думала, что меня охватит паника, но вместо этого вдруг такая злость взяла!..
Коляска наконец коснулась дна. Не завалилась на бок, а встала на колеса. Злость переполняла меня. Я стиснула челюсти, чтобы не открыть рот. Скорее умру от гипоксии, чем вдохну речную воду!
Ухватила ручку коляски, к которой была пристегнута, и попыталась ее вырвать. Коляска плавно подалась следом. Тогда уперлась ногой в корзину… обеими ногами. Напрягла спину, тело распрямилось отпущенной пружиной.
Перед глазами поплыли черные круги. Немного времени осталось, прежде чем потеряю сознание. Но за эти секунды я должна…
Ыыы-ы…
Хромированная труба, к которой меня приковал Саша, вырвалась из крепления. Я такую силу приложила к ручке коляски, что лопнул болт!
В глазах периодически чернело, словно падал занавес. Я почти ничего не видела. На ощупь вытащила кольцо наручников.
Свободна!
Оттолкнувшись от дна, из последних сил рванулась вверх. Стальное кольцо болталось на ободранном запястье правой руки… От головы до пят пронзило неодолимое желание единственного вдоха. Огромного, полной грудью… Хочу!.. Затхлого, гнилого воздуха – какого угодно! Только вдохнуть…
Вылетела на поверхность у отвесной стены набережной. Впилась в щели между камней, чтобы больше не провалиться под воду. Вдохнула так глубоко, что едва ребра не треснули!
Дюжина глубоких вдохов и выдохов успокоили меня. Только сердце продолжало бешено колотиться, разгоняя кислород по телу. Ну да бог с ним, с сердцем. Поколотится и перестанет. У него работа такая.
Причал, с которого я ухнула вместе с коляской, выступом уходил в воды Темзы. Под ним на поверхности кругами расходились волны. Саши поблизости не было.
Я вскарабкалась по мокрым, покрытым водорослями камням, перелезла через перила. С одежды стекали потоки, каждый шаг сопровождался мокрым шлепком.
Фигура Саши обнаружилась далеко впереди. Я посмотрела на изумленных старичка и старушку, которые стали невольными свидетелями моего появления из пучины. Хотела им улыбнуться, чтобы не приняли за утопленницу, но душу переполняла жажда мести, и улыбка получилась вампирской. Толкая друг друга, старички бросились наутек. А я бросилась в другую сторону.
Некоторое время Саша неторопливо брел по набережной, затем свернул в безлюдный переулок. Трясясь от холода, я плелась за ним, прячась за деревьями. Прохожие оглядывались на меня, но возбуждаемый интерес был недостаточен для того, чтобы кто-нибудь вызвал полицию.
Саша расслабился. Шагал довольный собой, посвистывал. Где-то раздобыл бутылку пива. Откупорил ее, бросив пробку на подметенный тротуар. Она осталась лежать там как немое свидетельство уровня его культуры. Поднес бутылку к губам, и в этот приятный момент я настигла его.
Одной рукой обняла Сашу за плечи, ладонью другой врезала по донышку пухлой бутылочки, из которой он собирался отхлебнуть.
Звякнул наручник, болтавшийся на запястье.
Саша глухо завопил, хрустя выбитыми передними зубами. О этот сладкий миг!
Не успевшего опомниться, ухватила его за грудки и саданула о стену. Бутылка упала на мостовую и громко взорвалась, обдав наши ноги пивной пеной.
– Ты не попрощался с дамой! – сказала я ему. – Не уважаю невежливых!
Тряхнула его как следует. Саша с ужасом таращился на меня, скуля от боли. Изо рта струилась кровь. Пытался меня оттолкнуть, но, видимо, был настолько шокирован моим внезапным появлением и стеклом во рту, что делал это чересчур вяло. Бедняге теперь долго не быть обласканным красавицами. Не всяким девушкам нравятся провалившаяся верхняя губа и невнятная дикция: «Эй, крафотка! Мы, кафется, где-то фстрефялись!»
– Зачем ты пытался убить меня?
– Я… ничего не скажу!
С трудом разобрала его ответ. Нужно было сначала вытрясти из него информацию, а потом выбивать зубы!.. Но не зря же я работаю лингвистом. Расшифровывать трудные для понимания языки – моя профессия.
– Если честно, Саша, мне плевать на Фенрира, плевать на Камень, плевать на тебя и твоих нанимателей-нефтяников! Меня интересует единственный вопрос: что вам известно о моих родителях?!
Он молчал.
– Хватит молчать! Иначе мне придется еще как-нибудь тебя покалечить. Поверь, я этого очень не хочу…
– Мы знали… знали… – захлебывался он кровавыми слюнями. – Мы знали, что вы разыскиваете информацию о своих родителях… – Саша перевел дыхание. – Но нам… нам о них ничего не известно.
– Лжешь!
– Это правда, клянусь! Мы воспользовались вашей слабостью только для того, чтобы вы отыскали место, на которое указывает мумия. Теперь мы знаем, что это Андалусия. Больше ничего не нужно…
Все мои чувства и переживания исчезли разом. Провалились в преисподнюю… Даже неинтересно, как они узнали про Андалусию. Наверное, засунули подслушивающее устройство в сотовый телефон, который дали мне и который я постоянно носила в кармане. Впрочем, это не важно. Вообще нет ничего важного на свете. Все вокруг сделалось безразличным. Фенрир, Хромоногий Ульрих, таинственный Камень, Темза, британские традиции – все!..
В душе осталась пустота…
Черт возьми!..
Я отпустила Сашу. Он прижался к стене, испуганно глядя на меня. Языком пытался заткнуть дыры на месте передних зубов, но подбородок все равно был весь в крови.
– Передай своему шефу, красавец, что больше я с вами дел не имею. Вашу контору заношу в свой «черный список». Уговор расторгнут. Камень ищите сами, лезть ко мне снова не советую!
– Ты – смертница! – пообещал мой соотечественник.
– И не такие угрозы слышала. От людей посерьезнее мелких бандитов с безвкусными галстуками.
– Все равно тебе кранты. Ты слишком много знаешь.
– Мне как-то не страшно.
Я ушла, оставив Сашу стонущим и ползающим по тротуару в поисках выбитых зубов. К стоматологу лучше идти с собственным материалом, чем вставлять керамику… Зачем я ввязалась в эту аферу? Нервы себе истрепала, едва не погибла, друг свалился с инфарктом. И все напрасно! Все глупо и бессмысленно!.. Нужно смириться с тем, что я никогда ничего не узнаю о родителях. Перестать шарахаться при любом упоминании о них.
Ведь погибли двадцать лет назад!.. Все поросло быльем.
Я остановилась, глядя на видневшиеся вдалеке башни Тауэрского моста. Вдруг остро осознала, что нахожусь на чужой земле. Где высятся готические соборы, где люди не плюют на асфальт, а чтобы зайти в автобус – строятся в очередь. Я на чужой земле, на которой мне нет места.
Хочу домой, в Россию!.. Соскучилась по архиву, по подруге Верочке, по коту Барсику… И даже немного по Лехе Овчинникову!.. Здесь меня уже ничто не держит. Никакой Волк. Никакой Камень – пусть даже он в квадрате священный и бриллиантовый!..
Администратор отеля выразил сожаление, что я уезжаю раньше, чем планировала. В ответ я тяжело посмотрела на него, и он заткнулся. Вещей у меня было немного, собственно и не было ничего. Одна дохлая сумка. Я добавила в нее несколько пачек разного печенья из бара – нужны же продукты в дорогу. Захватила несколько маленьких бутылочек с вермутами, виски, ромом – исключительно чтобы компенсировать стоимость номера.
Нужно было еще собрать чемоданы Эрикссона и отвезти их в больницу. Вдруг удастся поговорить с ним, чем-то помочь, если требуется. А затем в аэропорт – улететь подальше от этого Лондона! От изуродованных мумий, от тайных интриг спецслужб и бандитов!..
Звонок сотового застал меня в тот момент, когда я с чемоданами и сумкой уже собиралась покинуть номер. Вытащила телефон из кармана и тут же вспомнила, что, возможно, в нем установлено подслушивающее устройство.
– Алло?
Из трубки раздался голос Уэллса:
– Я рад, что застал тебя!
– Генри, ты звонишь со своего телефона?.. Я сейчас перезвоню.
– Ладно.
Я отключила сотовый, поставила чемоданы, опустила сумку на пол. Входная дверь отворилась без скрипа. В гостинице за триста семьдесят пять фунтов в день двери не скрипят. Вставила телефон в щель между косяком и тяжелым дубовым полотном. Аппарат лег очень удачно – словно специально был разработан так, чтобы разместиться чуть ниже петельных пластин.
С легким сердцем закрыла дверь. Раздался хруст.
Вновь открыв ее, обнаружила телефон прилипшим к косяку. Его геометрия, правда, здорово изменилась, некоторые кнопки вывалились, и сделался он не толще виниловой пластинки. Я попыталась поддеть его ключом, но расплющенный аппарат рассыпался на мелкие осколки.
Дело сделано.
Набрала номер Генри на стационарном аппарате, который стоял здесь же, в прихожей.
– Слушай, – начал историк, – мне нужно найти твоего друга, с которым вы просматривали документы по мумии в читальном зале.
– Зачем?
– Ты понимаешь, у нас строгая отчетность. Сколько человек работало с архивами, столько фамилий и должно остаться в контрольном листке. Ты не могла бы попросить его приехать и записать себя?
– Не могу. Он попал в больницу с инфарктом.
– Вот беда!.. – Генри сделал паузу. – Я сегодня вечером буду занят. Меня вызывают в полицию. А хотелось бы покончить с этой мелочью, потому что завтра я о ней забуду. Послушай, Алена! Быть может, ты подъедешь и распишешься вместо него?
– Вообще-то … – произнесла я и замолчала. Хотела сказать, что собираюсь сегодня улететь из Лондона, что мне здесь не место. Сначала – в больницу, а затем сразу в аэропорт Хитроу. Вот только… Я даже не знаю, когда вылет.
– Ну как? – не выдержал Уэллс долгой паузы.
– Я приеду.
– Спасибо. Я твой должник. Только поторопись – до закрытия остался час.
– Генри, вероятно, тебе не удастся накормить меня устрицами. Я сегодня улетаю.
Уэллс вздохнул:
– Ты ведь теперь года три не появишься. Обидно!
– Лучше пожелай мне удачи.
– Хорошо. Удачи тебе! Целую и крепко обнимаю! Счастливо!
Отказавшись от услуг носильщика, я выволокла чемоданы на улицу, поймала такси. Время до закрытия музея еще оставалось, и я забросила груз в больницу. К Эрикссону меня не пустили. Сообщили, что кризис миновал и археолог сейчас спит. Уже хорошо! Свяжусь с ним позже по сотовому.
Мысленно пожелав Эрикссону удачи и спокойствия, я отправилась в Британский музей. Хранитель архивов в Большом читальном зале узнал меня. Раздвинул губы, выставив напоказ кроличьи резцы:
– Да-да, мы вас ждем.
Я торопилась. Когда рейс неизвестно, а нужно еще купить билет. Если не успею, придется ждать, может быть, даже до утра.
– Где расписаться?
Он ткнул сухим пальцем с пожелтевшим ногтем в листок. Вверху на машинке было отпечатано: «Карточка доступа к документам по исследованию экспоната „Хромоногий Ульрих“». Где-то здесь я оставила свою закорючку сегодняшним утром. Часа за два до того, как Марка увезли на автомобиле «скорой помощи».
Мельком пробежала по списку лиц, которые обращались к архивам «болотной мумии № 4». И вдруг… Строчка притянула, приковала к себе. Я не видела и не слышала ничего. Стены круглого зала и миллионы книг будто провалились в тартарары… Вновь и вновь я перечитывала короткие имя и фамилию, не веря глазам: