Страница:
Гудрид кинулась к Лейву.
– Ты собираешься на Бревенный Мыс?
– Надо посмотреть, в чем там дело. Гилли обычно ведет себя спокойно по ночам, как говорит Стейн.
– И я с вами, – сказала Гудрид, взяв у Ньяля часть фитиля и обвязав ею волосы, чтобы они не падали на лицо. Карлсефни стоял и смотрел на нее, и она вдруг осознала, что выглядит неряшливо. Но страх заглушил все другие чувства. Гудрид одна из первых добежала до небольшой шестивесельной лодки, в которой Лейв обычно плавал по фьорду. Она уже устраивалась в этой лодке, как вдруг услышала позади себя голос Карлсефни:
– Разве тебе не следует подождать нас в Братталиде, Гудрид? Мы ведь не знаем, что происходит на том берегу. Может, там сражаются.
Лейв ухмыльнулся.
– Напрасно волнуешься, Торфинн. Однажды Гудрид у себя на дворе убила из лука непрошеного гостя.
Карлсефни умолк, а Гудрид осталась на своем месте. Лейв отплыл от берега. Блестящие капли на веслах, свечение моря вызывали у нее ощущение, что она грезит. Постепенно стали различимы темные очертания берега впереди. Громко каркали вороны, с разных сторон лаяли собаки, и все эти звуки перекрывал один яростный вой Гилли.
Когда лодка причалила к берегу, в доме на Бревенном Мысе зажглись огни. Гудрид узнала квадратную фигуру Стейна, выскочившего из дома, и даже не обратила внимания на то, что Карлсефни помог ей сойти на берег. Подобрав юбку, она взбежала на тропинку и чуть не наткнулась на Фафни, который несся навстречу гостям, заливаясь радостным лаем. К ним подошел Стейн, и Гудрид успела разглядеть в дверях побелевшее от страха лицо Торкатлы. У стены молча сидели Стотри-Тьорви и Кольскегги, а в постели лежала Финна дочь Эрпа, и рыдания ее вплетались в завывание Гилли.
Стейн закрыл за гостями дверь и тяжело выдохнул:
– Спасибо, Лейв, что приехал сюда со своими людьми. Так мне будет легче заявить об убийстве, которое произошло у нас на дворе.
Он повернулся к Гудрид и продолжил:
– Гудрид, мне очень жаль, что такое случилось в твоей усадьбе сегодня ночью, но ты поймешь, что я заботился только о твоем добром имени, и ты можешь взять виру в три марки серебра за Харальда Конскую гриву. А если Лейв захочет, чтобы дело это разбирали на тинге, то пусть на то будет его воля.
Гудрид села на близстоящую скамью.
– Мое доброе имя?… Ты хочешь сказать, что убил Харальда Конскую гриву из-за меня?
Веревочка фитиля, которой она подвязала себе волосы, лопнула, и Гудрид в нетерпении тряхнула головой.
– Скажи, что случилось, Стейн. И попроси кого-нибудь успокоить Гилли.
Стотри-Тьорви вышел на двор и через некоторое время вернулся. Вой за домом прекратился.
Стейн продолжал все тем же спокойным голосом, будто он рассказывал об улове:
– Только Торкатла успела сложить древесный уголь у очага, как мы услышали, что снаружи кричит Финна. Обычно по вечерам она дожидается Торкатлу, чтобы вместе с ней идти в отхожее место, но на этот раз вышла на двор одна, и на нее напал Харальд Конская грива. Вряд ли он успел повредить девушке, ибо я сразу же выскочил из дома и ткнул его своим ножом. Если же ты думаешь, Гудрид, что я вел себя неправильно, то представь себе сперва, что было бы, если бы Финну дочь Эрпа взял силой один из твоих слуг. Конечно же, Эрп потребовал бы виру с Лейва, но люди стали бы показывать на тебя, говоря, что ты не можешь навести порядка у себя в усадьбе.
Людская молва… И некому защитить ее: нет ни мужа, ни отца, ни брата… Гудрид вздрогнула и поднялась со скамьи.
– Я хочу поговорить с Финной.
Финна натянула на голову одеяло, чтобы заглушить рыдания. Но Гудрид отвернула угол, схватила девушку за руки и встряхнула ее.
– Прекрати, Финна! И расскажи мне, что с тобой случилось.
– Нет, я не могу… ааа, ай…
– Скажи мне только, что сделал тебе Харальд. Он взял тебя силой, Финна?
– Он… он попытался поцеловать меня… Ая не хотела…
– Понимаю, – сказала Гудрид, представив себе широкое лицо Харальда, покрытое шрамами, искаженное похотью. Холодея от страха, она подумала, что ни одна женщина, пожалуй, не смогла бы защитить себя от такого нападения, не убив мужчину. Но все равно она спросила:
– А ты сказала ему, что не хочешь?
– Я… я ничего не сказала. Я только закричала. И тут прибежал Стейн. Я очень испугалась, Гудрид.
– Да, – тихо произнесла Гудрид. – На твоем месте мне тоже было бы страшно. Я рада, что он не навредил тебе.
Она дала Финне попить и вышла к остальным. Она чувствовала себя бесконечно усталой, и голос ее звучал грустно и слабо.
– Девушка осталась невредима, но она насмерть перепугана. Никак не могу понять, о чем думал Харальд. Недавно я говорила ему, что Финна помолвлена с другим парнем, и он воспринял эту новость с большим облегчением. Когда Финна успокоится, надо будет сказать ей, что она нравилась Харальду. – Гудрид остановилась и продолжала дальше, глядя на Лейва: – Лейву решать, как быть дальше, но мне кажется, что предложение Стейна справедливо. И я надеюсь, что Лейв похоронит Харальда в Братталиде, потому что тот крестился еще в Исландии.
Затем Гудрид повернулась к Тьорви.
– Я рада, что ты утихомирил Гилли. Он был так привязан к Харальду, что провыл бы всю ночь напролет…
– Мне пришлось перерезать ему горло, – пробормотал Тьорви. – Он успел дважды укусить меня…
Гудрид украдкой взглянула на Карлсефни, но в синих глазах его, которые покоились на ней, не было ни тени усмешки.
В Братталид возвращались молча. Все тихо вошли в дом и улеглись спать. Едва Гудрид забралась под одеяло, как осознала, что все это время она проходила босой. Она закутала замерзшие ноги в овчину и наконец уснула. Всякий раз во сне ей казалось, что Карлсефни придет утешить ее, но он не приходил.
В следующие дни Карлсефни ни словом не обмолвился о парусине, обещанной ему Гудрид, и она уже решила, что он просто забыл об этом. Сама же Гудрид бывала на Бревенном Мысе гораздо чаще, чем прежде, помогая Финне и Торкатле. На третий день после смерти Харальда Гудрид вытаскивала лодку на берег и вдруг услышала за спиной голос, который просил ее подождать. По каменистому склону к ней сбегал Карлсефни.
– Ты не забыла, что обещала взять меня с собой и показать парусину, Гудрид? И еще, я хотел увидеть твой двор…
– Я не думала, что ты захочешь отправиться на Бревенный Мыс после всего, что там произошло, – пролепетала Гудрид, стараясь скрыть замешательство.
– Нет, почему же… А кто будет грести?
– Я сама. Здесь недалеко, и потом, все остальные заняты.
Он сделал ей знак, чтобы она садилась в лодку, резко оттолкнулся от берега, вставил весла в уключины и принялся медленно, но споро грести.
Волосы его растрепались, и он казался юным и беззаботным. Голые ноги почернели от солнца, покрытые золотистыми волосками, похожими на лепестки гусиной лапчатки. Гудрид вспомнила, как она со своей сестричкой Ингвилль играла в детстве, когда они вместе оказывались друг напротив друга в одной лодке: девочки старались ухватить друг друга пальцами босых ножек, словно это были руки. Гудрид почувствовала, что краснеет, и проговорила как можно спокойнее:
– Старайся держаться подальше от устья реки, там опасное течение.
– Я вижу.
Гудрид поняла, что сказала глупость. Ей ли учить мужчину, который умеет управлять большим кораблем в открытом море, ведя его через бесчисленные чужеземные реки и порты…
Словно угадав, о чем она думает, он сказал:
– Только глупец может броситься в незнакомые воды.
Долгое время они молчали. За широкой спиной Карлсефни Гудрид стал виден ее двор: они подплывали все ближе к берегу. Сперва Гудрид боялась показаться глупой, а теперь она чувствовала, как внутри поднимается радость, и она ощутила себя молодой, впервые с тех пор, как Торстейн уплыл к берегам Виноградной Страны.
Карлсефни вглядывался в берег, направляя к нему лодку, а потом взглянул прямо в глаза Гудрид, заставив ее встретиться с ним взглядом. Ей казалось, что она заглянула в глубокий омут, в котором мерно покачиваются водоросли, и пришлось бороться с искушением броситься в глубину и утонуть в ней. Ни один из них не проронил ни слова.
На берегу залаял Фафни, и к гостям поспешили навстречу Стейн и Халльдор. Гудрид объяснила им цель приезда Карлсефни, и все четверо двинулись к дому. Там все было по-прежнему. Финна мирно ткала, а Торкатла вышла из молочной кладовой, окутанная запахом сыра, чтобы поприветствовать гостей. Гудрид подумала, что служанка не одобрит этого молодого богатого купца Карлсефни. Однако она, напротив, держалась с ним почтительно, выказывая ему уважение, словно это был сам Лейв сын Эрика, и следуя за ним по пятам в амбар, чтобы показать ему красно-белую парусину.
При виде этой ткани на Гудрид нахлынули воспоминания. А Торкатла тем временем давала свои пояснения:
– Просто чудо, что мы не успели использовать этот кусок парусины. Подумать только, мы пережили такое ужасное путешествие по морю! Никакая сила не заставит больше меня пересечь фьорд в обратном направлении. Хотя Гудрид-то, как говорится дочь своего отца – ей морская качка нипочем… Да и Торбьёрг-прорицательница говорила ей в тот раз, что ей суждены далекие путешествия и…
Пока Торкатла болтала без умолку, Карлсефни внимательно осмотрел весь рулон парусины. Наконец он выпрямился и сказал:
– Что же, товар отличный. Но мне надо еще локтей двадцать.
– У нас есть шерсть и крапивное волокно, – вставила Гудрид. – И я сама могу соткать недостающее. – Повернувшись к Торкатле, она прибавила: – Я обещала Торфинну Карлсефни показать наш двор. А потом мы у тебя отведаем, что Бог пошлет.
– Я рада, что ты проголодалась, Гудрид, – просияла Торкатла. – Как раз самое время!
Они осмотрели все постройки на дворе, сад и медленно шли вдоль берега, направляясь к реке. Благоухание позднего лета распространялось вокруг них, а в зарослях ивняка слышался шорох зайцев и куропаток. Карлсефни похвалил скот Бревенного Мыса, пасущийся у берега, а потом вновь умолк. Чтобы нарушить молчание, Гудрид проговорила:
– Хочешь ли ты, чтобы остаток парусины был тоже красного цвета? Или, может, ты предпочитаешь другой цвет?
Карлсефни, смотря прямо перед собой, ответил:
– Когда-то у тебя был синий плащ. Мне хотелось бы иметь этот цЦвет на своем парусе.
Гудрид затаила дыхание. Так он не забыл!…
– А у тебя был зеленый плащ, – это было все, что она успела сказать, прежде чем Фафни, сопровождавший их всю дорогу, вдруг оживленно залаял и бросился быстрее молнии в заросли на речном берегу.
Карлсефни схватил собаку за ошейник, дожидаясь, когда к ним подойдет Гудрид. А она, подоспев, заметила, что Фафни роет ямку на косогоре. В земле, среди пожухлой травы, оказался скелет младенца. Ребеночек лежал словно в утробе матери, поджав ножки, и на хрупком черепе виднелись черные волосики. Сердце Гудрид замерло. Что за злые чары предстали ее взору: кто посмел выкопать ее крошечную дочку на Песчаном Мысе и положить ее здесь, словно зловещее напоминание о том, что Гудрид не способна рожать детей!
Она опустилась на землю, закрыв лицо руками. Над ней раздался голос Карлсефни:
– Похоже, что ребенок умер около года назад, так что ты вряд ли сможешь узнать, чей он…
Гудрид медленно и судорожно вздохнула. Подумав, она ответила:
– В то лето мы с Торстейном отправились на Песчаный Мыс, а Тьодхильд рассказывала, что рабыня Ауд ждет от Ньяля ребенка. Значит, скорее всего это ее дитя. Но что из этого: это крохотное создание умерло, оно мертво… – голос ее прервался, и она перекрестилась.
Карлсефни сел на приличном расстоянии от нее, но она все равно чувствовала тепло его тела, и мысль об этом утешала ее. Наконец она первая прервала молчание. Сама не желая этого, она сложила вису, в которой выплеснулось все, что она носила в душе:
– Теперь ты знаешь все! Когда я увидела это несчастное создание, я подумала, что это тельце моей собственной малютки… Когда ты жил у нас в Братталиде, ты, наверное, уже слышал сплетни о том, что я будто бы заколдовала своего младенца. Мне… мне хотелось бы, чтобы ты знал правду обо мне. Я мечтала родить ребенка, он был для меня всем в жизни. И я не хочу, чтобы ты подозревал меня в колдовстве.
Он вздрогнул.
– Я вовсе не думал об этом, Гудрид. Но тебе не следовало бы считать, что жизнь кончена только из-за того, что ребенок родился слишком рано, а муж твой умер. Ты еще слишком молода.
Он встал и протянул Гудрид широкую, загрубевшую от труда ладонь, чтобы помочь ей подняться. Она оперлась на его руку и почти раздраженно ответила:
– Легко тебе говорить! Ты волен распоряжаться собою и делать все что хочешь: путешествовать по чужим краям или гостить у родичей, и все потому, что…
Он улыбнулся и легко подхватил ее за локоть, чтобы она не сползла к реке, которая несла свои шумные, стальные пенистые воды внизу под косогором.
– Ты тоже вольна скатиться вниз. Но прежде хочу предложить тебе взглянуть на другой берег реки. Может, он приглянется тебе больше, чем этот?
Гудрид оглядела оба берега, покрытые валунами, меж которыми цвел желтый душистый ослинник. Показав на другой берег, она произнесла:
– Видишь те цветы? Они тоже называются ослинники, но там они белые. Это единственное место во всей округе, где можно встретить белые цветы ослинника. Ты думаешь, что на том берегу есть что-то особенное, что там все иначе?
– Возможно. И теперь там полно цветов.
Гудрид попыталась улыбнуться, отвечая ему:
– Моя приемная мать учила меня не возражать мужчине и заботиться о том, чтобы вдоволь накормить его. Нам пора возвращаться в дом и посмотреть, что предложит нам Торкатла.
Гудрид нарочно переводила разговор на обыденные темы и за обедом, и в лодке, когда они плыли назад в Братталид. Но едва они оказались посередине фьорда, Карлсефни отложил весла и высказался без обиняков:
– Значит, ты помнишь меня с тех пор, как мы увидели друг друга на альтинге? Или, во всяком случае, мой зеленый плащ…
– Да, Орм, мой приемный отец, рассказал мне, кто ты.
– А я спрашивал о тебе у моего дяди Снорри.
– Но он никогда не говорил мне о том, что ты спрашивал обо мне, – Гудрид обрадовалась, что в этот раз за веслами сидела не она. Сейчас ей казалось, что она не смогла бы шевельнуть пальцем.
– Я спросил у него, кому принадлежит красивая белая кобылка!
– О, да, Снефрид. Она действительно была великолепна.
– Еще бы, и на нее можно было положиться. Потому что в тот вечер я сказал ей, чтобы она помогла мне встретить свою хозяйку. Конечно, это случилось не сразу, но теперь мы сидим здесь вместе!
Они почти уже приблизились к берегу: люди из Братталида собирали у воды мидий и могли услышать их разговор.
– Очень любезно с твоей стороны, Торфинн сын Торда, что ты довез меня до Бревенного Мыса и обратно, – учтиво произнесла Гудрид.
Он быстро обернулся через плечо и ответил столь же вежливо:
– Не стоит благодарности, Гудрид дочь Торбьёрна. Я весьма доволен своей новой парусиной.
В последующие дни Гудрид была так наполнена присутствием Карлсефни, что всякий раз, когда она обносила домочадцев едой за столом, руки у нее начинали дрожать, едва она приближалась к его месту. Когда она ложилась спать, мысли ее текли к постели, которую Карлсефни делил вместе Лейвом. Теперь она понимала, как это бывает и как томление заставляет многих высокородных женщин нарушать обычаи и вести себя безрассудно. И она понимала теперь предсмертные слова отца. Но ощущал ли сам Карлсефни такую же тоску по ней, как ее отец – по Халльвейг?
По гренландским меркам Гудрид жила зажиточно и принадлежала к знатному роду, но Карлсефни был одним из самых богатых и могущественных людей во всей Исландии. У Гудрид не было никаких оснований надеяться, что он захочет всерьез посвататься к ней. Сможет ли она противиться ему, если он предложит ей быть его наложницей на то время, пока он находится в Гренландии?
Гудрид без сна ворочалась в постели и утром вставала еще более усталой, чем ложилась вечером.
Однажды, когда на дворе стояла хорошая погода, Гудрид решила сесть у дома прясть и направилась в кладовую за нечесаной шерстью. Она взяла такую большую охапку, что ничего не видела перед собой из-за шерсти. По дороге к дому она наткнулась на какого-то человека. Тот решительно потянул к себе ее охапку, и она увидела прямо перед собой бледное лицо Карлсефни. Глубоко посаженные, синие глаза смотрели неожиданно мрачно, и Гудрид почувствовала, что ноги ее подкосились.
– Я… я думала, что ты со своими людьми отправился ловить рыбу сегодня утром! – пролепетала она.
– Я – нет. У меня есть здесь дела. Почему ты не пошлешь в кладовую служанку и несешь такую груду шерсти сама?
– Здесь в Гренландии мы заставляем слуг делать только самое необходимое, и потом, у них и без того много хлопот… Я вовсе не думала, что наткнусь на тебя… – она смотрела в сторону.
– Вот как? А я искал встречи именно с тобой… Мне нужно поговорить с тобой кое о чем.
Он молча положил охапку шерсти на холмик под большим деревом, где, по поверью, жил дух этой земли, и потянул Гудрид за собой. Показав в сторону Бревенного Мыса, он сказал:
– Там лежит твой двор, Гудрид. Хозяйство у тебя хорошее и прочное. Торстейн Черный говорит, что двор твой на Песчаном Мысе еще лучше. Я не знаю, сколько заплатил тебе Лейв за корабль, но в любом случае ты имеешь богатое приданое, и я хотел бы знать, не помолвлена ли ты с кем-нибудь. Лейв рассказал мне немногое: он считает лишь, что ты сможешь жить в Братталиде до тех пор, пока Торкель не возьмет себе жену в дом.
Гудрид твердо произнесла:
– Могу сказать только, что никто ко мне не сватался. У меня действительно есть два двора и сумма, уплаченная мне за корабль отца. Но скорее всего, я не смогу больше рожать детей.
– Ты хочешь навсегда остаться в Гренландии?
Она беспомощно подняла на него глаза, чувствуя себя беззащитной перед ним, и это придало ей силы.
– Я не задумывалась над этим… Сейчас я живу здесь. Иногда мне кажется, что я жила здесь всю жизнь, а иногда – что я лишь жду, когда же начнется подлинная жизнь. Когда я была женой Торстейна, я верила, что живу по-настоящему, но это было похоже на зерно, которое проросло слишком рано и замерзло…
Никогда раньше она не высказывала свои мысли вслух. Теперь она словно освобождалась от тяжкого бремени.
Карлсефни наклонился над кручей, взглянув на фьорд. Внезапно он схватил Гудрид за руку.
– Выходи за меня замуж, Гудрид. Судьба хотела, чтобы мы встретились вновь. Не будем же понапрасну терять время!
Он прижал ее к себе, так что голова ее легла ему на грудь. Гудрид втянула в себя запах моря и шерсти и услышала, как гулко бьется его сердце. Она тихо и нежно ответила ему:
– Я с радостью пойду за тебя, Карлсефни! Не годится противиться своей судьбе. И потом, мне так хочется полюбоваться твоим красивым парусом, который я доделаю!
Он наклонился к ней и поцеловал ее, и она ощутила, как их дыхания смешались воедино. Тело его напряглось и запылало. Гудрид затопила волна нежности, но она овладела собой, подумав, что, пожалуй, для нее же лучше, что все эти годы она и не подозревала о томлении плоти. Вслух она сказала:
– Нас могут увидеть…
– Пусть видят! Никогда не желал я свататься к женщине украдкой: иначе в темноте не разглядишь, какое у нее приданое, – сказал он и прибавил уже всерьез: – Нам не нужно прятаться, Гудрид. Я сам себе хозяин, да и ты вправе решать, кого ты себе выбираешь в мужья.
– Да, – ответила Гудрид и посмотрела на фьорд в сторону рыбачьих лодок, а потом перенесла взгляд на двор, где беспрерывно суетились слуги. Здесь она сама была лишь маленьким звеном в цепочке, и над всеми ними главенствовал Лейв. Она медленно продолжала: – Я хочу быть с тобой повсюду, куда бы ты ни отправился. Но будет лучше, если ты, как это принято, спросишь разрешения посвататься ко мне у Лейва.
– Я и сам думал об этом. У меня есть друзья в Кимбавоге, и они смогут замолвить за меня слово Лейву. Теперь, поговорив с тобой, я отправлюсь к своему дяде Торлейву.
– А откуда ты знал, что я соглашусь? – дразнящим голосом спросила Гудрид.
– Я думал, что ты поняла: сама судьба хочет, чтобы мы стали мужем и женой.
– Раз уж я такая разумная, то пора мне вернуться к своей пряже! – Гудрид взяла Карлсефни за руку и повернула к холму, на котором он оставил ее шерсть. Внезапно новая мысль поразила ее, и она, остановившись, тревожно проговорила: – А что скажут твои родичи в Исландии? Они одобрят твой выбор?
– Мой отец умер, когда мне было десять зим от роду, а братьев и сестер у меня нет. Матери моей, Торунн, угодить очень трудно, но я сам буду счастлив, если ты станешь моей женой! С тех пор как умер отец, мне принадлежит половина двора на Рябиновом Хуторе, и я способен обеспечить тебя без посторонней помощи.
Карлсефни нагнулся, чтобы поднять охапку шерсти, и Гудрид воскликнула:
– О, ты, наверное, не знал о том, что под этим деревом живет Хозяин Холма! И если он подумал, что мы оставили шерсть ему, то теперь ему не понравится, что мы уносим ее с собой. Подожди немного…
Она вытащила серебряную цепь, которую носила на шее, и сняла с нее материнский амулет – молот Тора. Положив серебряную вещицу под дерево, она присыпала ее землей. Затем выпрямилась и, перекрестившись, сказала:
– Теперь и Хозяин холма, и Тор не прогневаются на нас!
Карлсефни тоже перекрестился и развязал кошель, висящий у пояса. Гудрид увидела блеск золота, но он попросил ее закрыть глаза и дать ему серебряную цепочку. Открыв глаза, Гудрид ощутила на шее тяжелый предмет и увидела, что Карлсефни повесил ей на цепь амулет Фрейи из чистого золота.
– Мой отец купил его в Скирингсале, в Норвегии. Там стоял дДревний языческий храм, посвященный Фрейе. И если эта богиня поможет нам наравне с Белым Христом, то я уверен, что у нас с тобой будут дети, Гудрид.
Он опустил цепочку ей под воротник, и она ощутила на груди прохладную тяжесть амулета. А потом он взял шерсть и понес ее к солнечной ямке, которую Гудрид приспособила для пряжи.
Отправляясь в Кимбавог, он снова поцеловал ее – нежным и долгим поцелуем. Больше всего ей хотелось поехать с ним, идти с ним рука об руку по зеленым полям, мимо озер, к ледяному фьорду на другой берег, и чувствовать, как ветер перебирает пряди волос.
Нехотя принялась она за работу. Пока она чесала шерсть и крутила веретено, взгляд ее устремлялся на снежные вершины гор, вздымавшихся по дороге на Бревенный Мыс. В первое время, когда она вернулась с Песчаного Мыса, она часто представляла себе свою собственную жизнь в образах этих загадочных и прекрасных очертаниях: льдины неумолимо ползли вниз, теряя блеск, исчезали, с грохотом дробились, ломая друг друга. Мелкие кусочки льда быстро таяли на солнце, превращаясь в пену приливов и отливов.
Она перевела взгляд на цветы подмаренника и последние колокольчики, которые еще росли возле дома. Новые надежды зарождались в ее груди, смешиваясь с радостью. Лето еще продолжалось, и в ее жизни тоже, и счастье улыбнулось ей, хотя она думала, что больше его не видать. Вновь сбываются предсказания Торбьёрг-прорицательницы!
Всякий раз, когда она наклонялась за тем, чтобы взять очередной клочок шерсти, на груди у нее покачивался амулет Фрейи. Грудь наполнялась тяжестью, словно к ней приливало молоко. Добрые силы будут оберегать ее, чтобы она родила Карлсефни детей.
И она жаждала объятий, в которых будут зачаты младенцы, и маленькие личики их унаследуют черты Карлсефни.
ВЛАСТЬ ДОБРЫХ СИЛ
Лейв благосклонно принял сватовство Карлсефни к Гудрид: он получил «Морского коня» и пребывал в хорошем расположении духа.
На помолвке Гудрид и Карлсефни надо было подсчитывать много имущества с обеих сторон, и жениху вместе с Лейвом пришлось изрядно потрудиться, ибо супружеская пара намеревалась отправиться в Исландию, чтобы поселиться в отцовской усадьбе Карлсефни. Свадьба была назначена после йоля, и все предвкушали праздничное пиршество. У Карлсефни еще оставалось порядочно ячменя, и кладовые Братталида были больше обычного полны съестными припасами, ибо Карлсефни и его люди почти ежедневно ходили на охоту или ловили рыбу вместе с жителями Братталида, не работая только в день Господень: Лейв чтил воскресения, как это повелось еще при жизни Тьодхильд.
Гудрид сказала Карлсефни, что Скюв собирается купить Бревенный Мыс, и тот ответил ей, что и Скюв, и Бьярни честные люди, и будет славно иметь таких соседей. Остается только подождать, когда они вновь появятся в Братталиде, как обещали. Однако к гренландским берегам за все это время пристала только один-единственный торговый корабль, а потом начался подсчет овец и с севера вернулись охотники, корабль этот принадлежал Бьярни сыну Гримольва из Широкого Фьорда и Торхаллу сыну Гимли из Восточных Фьордов Исландии. Они привезли с собой железо, красивую одежду, мед, и к тому же немного вина. Торговля шла бойко, и все остались довольны. И однажды за ужином Лейв сказал:
– Ты собираешься на Бревенный Мыс?
– Надо посмотреть, в чем там дело. Гилли обычно ведет себя спокойно по ночам, как говорит Стейн.
– И я с вами, – сказала Гудрид, взяв у Ньяля часть фитиля и обвязав ею волосы, чтобы они не падали на лицо. Карлсефни стоял и смотрел на нее, и она вдруг осознала, что выглядит неряшливо. Но страх заглушил все другие чувства. Гудрид одна из первых добежала до небольшой шестивесельной лодки, в которой Лейв обычно плавал по фьорду. Она уже устраивалась в этой лодке, как вдруг услышала позади себя голос Карлсефни:
– Разве тебе не следует подождать нас в Братталиде, Гудрид? Мы ведь не знаем, что происходит на том берегу. Может, там сражаются.
Лейв ухмыльнулся.
– Напрасно волнуешься, Торфинн. Однажды Гудрид у себя на дворе убила из лука непрошеного гостя.
Карлсефни умолк, а Гудрид осталась на своем месте. Лейв отплыл от берега. Блестящие капли на веслах, свечение моря вызывали у нее ощущение, что она грезит. Постепенно стали различимы темные очертания берега впереди. Громко каркали вороны, с разных сторон лаяли собаки, и все эти звуки перекрывал один яростный вой Гилли.
Когда лодка причалила к берегу, в доме на Бревенном Мысе зажглись огни. Гудрид узнала квадратную фигуру Стейна, выскочившего из дома, и даже не обратила внимания на то, что Карлсефни помог ей сойти на берег. Подобрав юбку, она взбежала на тропинку и чуть не наткнулась на Фафни, который несся навстречу гостям, заливаясь радостным лаем. К ним подошел Стейн, и Гудрид успела разглядеть в дверях побелевшее от страха лицо Торкатлы. У стены молча сидели Стотри-Тьорви и Кольскегги, а в постели лежала Финна дочь Эрпа, и рыдания ее вплетались в завывание Гилли.
Стейн закрыл за гостями дверь и тяжело выдохнул:
– Спасибо, Лейв, что приехал сюда со своими людьми. Так мне будет легче заявить об убийстве, которое произошло у нас на дворе.
Он повернулся к Гудрид и продолжил:
– Гудрид, мне очень жаль, что такое случилось в твоей усадьбе сегодня ночью, но ты поймешь, что я заботился только о твоем добром имени, и ты можешь взять виру в три марки серебра за Харальда Конскую гриву. А если Лейв захочет, чтобы дело это разбирали на тинге, то пусть на то будет его воля.
Гудрид села на близстоящую скамью.
– Мое доброе имя?… Ты хочешь сказать, что убил Харальда Конскую гриву из-за меня?
Веревочка фитиля, которой она подвязала себе волосы, лопнула, и Гудрид в нетерпении тряхнула головой.
– Скажи, что случилось, Стейн. И попроси кого-нибудь успокоить Гилли.
Стотри-Тьорви вышел на двор и через некоторое время вернулся. Вой за домом прекратился.
Стейн продолжал все тем же спокойным голосом, будто он рассказывал об улове:
– Только Торкатла успела сложить древесный уголь у очага, как мы услышали, что снаружи кричит Финна. Обычно по вечерам она дожидается Торкатлу, чтобы вместе с ней идти в отхожее место, но на этот раз вышла на двор одна, и на нее напал Харальд Конская грива. Вряд ли он успел повредить девушке, ибо я сразу же выскочил из дома и ткнул его своим ножом. Если же ты думаешь, Гудрид, что я вел себя неправильно, то представь себе сперва, что было бы, если бы Финну дочь Эрпа взял силой один из твоих слуг. Конечно же, Эрп потребовал бы виру с Лейва, но люди стали бы показывать на тебя, говоря, что ты не можешь навести порядка у себя в усадьбе.
Людская молва… И некому защитить ее: нет ни мужа, ни отца, ни брата… Гудрид вздрогнула и поднялась со скамьи.
– Я хочу поговорить с Финной.
Финна натянула на голову одеяло, чтобы заглушить рыдания. Но Гудрид отвернула угол, схватила девушку за руки и встряхнула ее.
– Прекрати, Финна! И расскажи мне, что с тобой случилось.
– Нет, я не могу… ааа, ай…
– Скажи мне только, что сделал тебе Харальд. Он взял тебя силой, Финна?
– Он… он попытался поцеловать меня… Ая не хотела…
– Понимаю, – сказала Гудрид, представив себе широкое лицо Харальда, покрытое шрамами, искаженное похотью. Холодея от страха, она подумала, что ни одна женщина, пожалуй, не смогла бы защитить себя от такого нападения, не убив мужчину. Но все равно она спросила:
– А ты сказала ему, что не хочешь?
– Я… я ничего не сказала. Я только закричала. И тут прибежал Стейн. Я очень испугалась, Гудрид.
– Да, – тихо произнесла Гудрид. – На твоем месте мне тоже было бы страшно. Я рада, что он не навредил тебе.
Она дала Финне попить и вышла к остальным. Она чувствовала себя бесконечно усталой, и голос ее звучал грустно и слабо.
– Девушка осталась невредима, но она насмерть перепугана. Никак не могу понять, о чем думал Харальд. Недавно я говорила ему, что Финна помолвлена с другим парнем, и он воспринял эту новость с большим облегчением. Когда Финна успокоится, надо будет сказать ей, что она нравилась Харальду. – Гудрид остановилась и продолжала дальше, глядя на Лейва: – Лейву решать, как быть дальше, но мне кажется, что предложение Стейна справедливо. И я надеюсь, что Лейв похоронит Харальда в Братталиде, потому что тот крестился еще в Исландии.
Затем Гудрид повернулась к Тьорви.
– Я рада, что ты утихомирил Гилли. Он был так привязан к Харальду, что провыл бы всю ночь напролет…
– Мне пришлось перерезать ему горло, – пробормотал Тьорви. – Он успел дважды укусить меня…
Гудрид украдкой взглянула на Карлсефни, но в синих глазах его, которые покоились на ней, не было ни тени усмешки.
В Братталид возвращались молча. Все тихо вошли в дом и улеглись спать. Едва Гудрид забралась под одеяло, как осознала, что все это время она проходила босой. Она закутала замерзшие ноги в овчину и наконец уснула. Всякий раз во сне ей казалось, что Карлсефни придет утешить ее, но он не приходил.
В следующие дни Карлсефни ни словом не обмолвился о парусине, обещанной ему Гудрид, и она уже решила, что он просто забыл об этом. Сама же Гудрид бывала на Бревенном Мысе гораздо чаще, чем прежде, помогая Финне и Торкатле. На третий день после смерти Харальда Гудрид вытаскивала лодку на берег и вдруг услышала за спиной голос, который просил ее подождать. По каменистому склону к ней сбегал Карлсефни.
– Ты не забыла, что обещала взять меня с собой и показать парусину, Гудрид? И еще, я хотел увидеть твой двор…
– Я не думала, что ты захочешь отправиться на Бревенный Мыс после всего, что там произошло, – пролепетала Гудрид, стараясь скрыть замешательство.
– Нет, почему же… А кто будет грести?
– Я сама. Здесь недалеко, и потом, все остальные заняты.
Он сделал ей знак, чтобы она садилась в лодку, резко оттолкнулся от берега, вставил весла в уключины и принялся медленно, но споро грести.
Волосы его растрепались, и он казался юным и беззаботным. Голые ноги почернели от солнца, покрытые золотистыми волосками, похожими на лепестки гусиной лапчатки. Гудрид вспомнила, как она со своей сестричкой Ингвилль играла в детстве, когда они вместе оказывались друг напротив друга в одной лодке: девочки старались ухватить друг друга пальцами босых ножек, словно это были руки. Гудрид почувствовала, что краснеет, и проговорила как можно спокойнее:
– Старайся держаться подальше от устья реки, там опасное течение.
– Я вижу.
Гудрид поняла, что сказала глупость. Ей ли учить мужчину, который умеет управлять большим кораблем в открытом море, ведя его через бесчисленные чужеземные реки и порты…
Словно угадав, о чем она думает, он сказал:
– Только глупец может броситься в незнакомые воды.
Долгое время они молчали. За широкой спиной Карлсефни Гудрид стал виден ее двор: они подплывали все ближе к берегу. Сперва Гудрид боялась показаться глупой, а теперь она чувствовала, как внутри поднимается радость, и она ощутила себя молодой, впервые с тех пор, как Торстейн уплыл к берегам Виноградной Страны.
Карлсефни вглядывался в берег, направляя к нему лодку, а потом взглянул прямо в глаза Гудрид, заставив ее встретиться с ним взглядом. Ей казалось, что она заглянула в глубокий омут, в котором мерно покачиваются водоросли, и пришлось бороться с искушением броситься в глубину и утонуть в ней. Ни один из них не проронил ни слова.
На берегу залаял Фафни, и к гостям поспешили навстречу Стейн и Халльдор. Гудрид объяснила им цель приезда Карлсефни, и все четверо двинулись к дому. Там все было по-прежнему. Финна мирно ткала, а Торкатла вышла из молочной кладовой, окутанная запахом сыра, чтобы поприветствовать гостей. Гудрид подумала, что служанка не одобрит этого молодого богатого купца Карлсефни. Однако она, напротив, держалась с ним почтительно, выказывая ему уважение, словно это был сам Лейв сын Эрика, и следуя за ним по пятам в амбар, чтобы показать ему красно-белую парусину.
При виде этой ткани на Гудрид нахлынули воспоминания. А Торкатла тем временем давала свои пояснения:
– Просто чудо, что мы не успели использовать этот кусок парусины. Подумать только, мы пережили такое ужасное путешествие по морю! Никакая сила не заставит больше меня пересечь фьорд в обратном направлении. Хотя Гудрид-то, как говорится дочь своего отца – ей морская качка нипочем… Да и Торбьёрг-прорицательница говорила ей в тот раз, что ей суждены далекие путешествия и…
Пока Торкатла болтала без умолку, Карлсефни внимательно осмотрел весь рулон парусины. Наконец он выпрямился и сказал:
– Что же, товар отличный. Но мне надо еще локтей двадцать.
– У нас есть шерсть и крапивное волокно, – вставила Гудрид. – И я сама могу соткать недостающее. – Повернувшись к Торкатле, она прибавила: – Я обещала Торфинну Карлсефни показать наш двор. А потом мы у тебя отведаем, что Бог пошлет.
– Я рада, что ты проголодалась, Гудрид, – просияла Торкатла. – Как раз самое время!
Они осмотрели все постройки на дворе, сад и медленно шли вдоль берега, направляясь к реке. Благоухание позднего лета распространялось вокруг них, а в зарослях ивняка слышался шорох зайцев и куропаток. Карлсефни похвалил скот Бревенного Мыса, пасущийся у берега, а потом вновь умолк. Чтобы нарушить молчание, Гудрид проговорила:
– Хочешь ли ты, чтобы остаток парусины был тоже красного цвета? Или, может, ты предпочитаешь другой цвет?
Карлсефни, смотря прямо перед собой, ответил:
– Когда-то у тебя был синий плащ. Мне хотелось бы иметь этот цЦвет на своем парусе.
Гудрид затаила дыхание. Так он не забыл!…
– А у тебя был зеленый плащ, – это было все, что она успела сказать, прежде чем Фафни, сопровождавший их всю дорогу, вдруг оживленно залаял и бросился быстрее молнии в заросли на речном берегу.
Карлсефни схватил собаку за ошейник, дожидаясь, когда к ним подойдет Гудрид. А она, подоспев, заметила, что Фафни роет ямку на косогоре. В земле, среди пожухлой травы, оказался скелет младенца. Ребеночек лежал словно в утробе матери, поджав ножки, и на хрупком черепе виднелись черные волосики. Сердце Гудрид замерло. Что за злые чары предстали ее взору: кто посмел выкопать ее крошечную дочку на Песчаном Мысе и положить ее здесь, словно зловещее напоминание о том, что Гудрид не способна рожать детей!
Она опустилась на землю, закрыв лицо руками. Над ней раздался голос Карлсефни:
– Похоже, что ребенок умер около года назад, так что ты вряд ли сможешь узнать, чей он…
Гудрид медленно и судорожно вздохнула. Подумав, она ответила:
– В то лето мы с Торстейном отправились на Песчаный Мыс, а Тьодхильд рассказывала, что рабыня Ауд ждет от Ньяля ребенка. Значит, скорее всего это ее дитя. Но что из этого: это крохотное создание умерло, оно мертво… – голос ее прервался, и она перекрестилась.
Карлсефни сел на приличном расстоянии от нее, но она все равно чувствовала тепло его тела, и мысль об этом утешала ее. Наконец она первая прервала молчание. Сама не желая этого, она сложила вису, в которой выплеснулось все, что она носила в душе:
Вся затрепетав, она взглянула на Карлсефни. Взгляд его был отсутствующим, и сам он словно погрузился в тяжелые думы, а глаза его казались черными. Гудрид растерянно пролепетала:
Я под сердцем, носила дитя,
А теперь его тельце
Покоится там,
Где долина простерлась на север.
И печалью объяты
И я, и мой род.
С тоскою взываем к малютке,
Но больше ее не увидим.
– Теперь ты знаешь все! Когда я увидела это несчастное создание, я подумала, что это тельце моей собственной малютки… Когда ты жил у нас в Братталиде, ты, наверное, уже слышал сплетни о том, что я будто бы заколдовала своего младенца. Мне… мне хотелось бы, чтобы ты знал правду обо мне. Я мечтала родить ребенка, он был для меня всем в жизни. И я не хочу, чтобы ты подозревал меня в колдовстве.
Он вздрогнул.
– Я вовсе не думал об этом, Гудрид. Но тебе не следовало бы считать, что жизнь кончена только из-за того, что ребенок родился слишком рано, а муж твой умер. Ты еще слишком молода.
Он встал и протянул Гудрид широкую, загрубевшую от труда ладонь, чтобы помочь ей подняться. Она оперлась на его руку и почти раздраженно ответила:
– Легко тебе говорить! Ты волен распоряжаться собою и делать все что хочешь: путешествовать по чужим краям или гостить у родичей, и все потому, что…
Он улыбнулся и легко подхватил ее за локоть, чтобы она не сползла к реке, которая несла свои шумные, стальные пенистые воды внизу под косогором.
– Ты тоже вольна скатиться вниз. Но прежде хочу предложить тебе взглянуть на другой берег реки. Может, он приглянется тебе больше, чем этот?
Гудрид оглядела оба берега, покрытые валунами, меж которыми цвел желтый душистый ослинник. Показав на другой берег, она произнесла:
– Видишь те цветы? Они тоже называются ослинники, но там они белые. Это единственное место во всей округе, где можно встретить белые цветы ослинника. Ты думаешь, что на том берегу есть что-то особенное, что там все иначе?
– Возможно. И теперь там полно цветов.
Гудрид попыталась улыбнуться, отвечая ему:
– Моя приемная мать учила меня не возражать мужчине и заботиться о том, чтобы вдоволь накормить его. Нам пора возвращаться в дом и посмотреть, что предложит нам Торкатла.
Гудрид нарочно переводила разговор на обыденные темы и за обедом, и в лодке, когда они плыли назад в Братталид. Но едва они оказались посередине фьорда, Карлсефни отложил весла и высказался без обиняков:
– Значит, ты помнишь меня с тех пор, как мы увидели друг друга на альтинге? Или, во всяком случае, мой зеленый плащ…
– Да, Орм, мой приемный отец, рассказал мне, кто ты.
– А я спрашивал о тебе у моего дяди Снорри.
– Но он никогда не говорил мне о том, что ты спрашивал обо мне, – Гудрид обрадовалась, что в этот раз за веслами сидела не она. Сейчас ей казалось, что она не смогла бы шевельнуть пальцем.
– Я спросил у него, кому принадлежит красивая белая кобылка!
– О, да, Снефрид. Она действительно была великолепна.
– Еще бы, и на нее можно было положиться. Потому что в тот вечер я сказал ей, чтобы она помогла мне встретить свою хозяйку. Конечно, это случилось не сразу, но теперь мы сидим здесь вместе!
Они почти уже приблизились к берегу: люди из Братталида собирали у воды мидий и могли услышать их разговор.
– Очень любезно с твоей стороны, Торфинн сын Торда, что ты довез меня до Бревенного Мыса и обратно, – учтиво произнесла Гудрид.
Он быстро обернулся через плечо и ответил столь же вежливо:
– Не стоит благодарности, Гудрид дочь Торбьёрна. Я весьма доволен своей новой парусиной.
В последующие дни Гудрид была так наполнена присутствием Карлсефни, что всякий раз, когда она обносила домочадцев едой за столом, руки у нее начинали дрожать, едва она приближалась к его месту. Когда она ложилась спать, мысли ее текли к постели, которую Карлсефни делил вместе Лейвом. Теперь она понимала, как это бывает и как томление заставляет многих высокородных женщин нарушать обычаи и вести себя безрассудно. И она понимала теперь предсмертные слова отца. Но ощущал ли сам Карлсефни такую же тоску по ней, как ее отец – по Халльвейг?
По гренландским меркам Гудрид жила зажиточно и принадлежала к знатному роду, но Карлсефни был одним из самых богатых и могущественных людей во всей Исландии. У Гудрид не было никаких оснований надеяться, что он захочет всерьез посвататься к ней. Сможет ли она противиться ему, если он предложит ей быть его наложницей на то время, пока он находится в Гренландии?
Гудрид без сна ворочалась в постели и утром вставала еще более усталой, чем ложилась вечером.
Однажды, когда на дворе стояла хорошая погода, Гудрид решила сесть у дома прясть и направилась в кладовую за нечесаной шерстью. Она взяла такую большую охапку, что ничего не видела перед собой из-за шерсти. По дороге к дому она наткнулась на какого-то человека. Тот решительно потянул к себе ее охапку, и она увидела прямо перед собой бледное лицо Карлсефни. Глубоко посаженные, синие глаза смотрели неожиданно мрачно, и Гудрид почувствовала, что ноги ее подкосились.
– Я… я думала, что ты со своими людьми отправился ловить рыбу сегодня утром! – пролепетала она.
– Я – нет. У меня есть здесь дела. Почему ты не пошлешь в кладовую служанку и несешь такую груду шерсти сама?
– Здесь в Гренландии мы заставляем слуг делать только самое необходимое, и потом, у них и без того много хлопот… Я вовсе не думала, что наткнусь на тебя… – она смотрела в сторону.
– Вот как? А я искал встречи именно с тобой… Мне нужно поговорить с тобой кое о чем.
Он молча положил охапку шерсти на холмик под большим деревом, где, по поверью, жил дух этой земли, и потянул Гудрид за собой. Показав в сторону Бревенного Мыса, он сказал:
– Там лежит твой двор, Гудрид. Хозяйство у тебя хорошее и прочное. Торстейн Черный говорит, что двор твой на Песчаном Мысе еще лучше. Я не знаю, сколько заплатил тебе Лейв за корабль, но в любом случае ты имеешь богатое приданое, и я хотел бы знать, не помолвлена ли ты с кем-нибудь. Лейв рассказал мне немногое: он считает лишь, что ты сможешь жить в Братталиде до тех пор, пока Торкель не возьмет себе жену в дом.
Гудрид твердо произнесла:
– Могу сказать только, что никто ко мне не сватался. У меня действительно есть два двора и сумма, уплаченная мне за корабль отца. Но скорее всего, я не смогу больше рожать детей.
– Ты хочешь навсегда остаться в Гренландии?
Она беспомощно подняла на него глаза, чувствуя себя беззащитной перед ним, и это придало ей силы.
– Я не задумывалась над этим… Сейчас я живу здесь. Иногда мне кажется, что я жила здесь всю жизнь, а иногда – что я лишь жду, когда же начнется подлинная жизнь. Когда я была женой Торстейна, я верила, что живу по-настоящему, но это было похоже на зерно, которое проросло слишком рано и замерзло…
Никогда раньше она не высказывала свои мысли вслух. Теперь она словно освобождалась от тяжкого бремени.
Карлсефни наклонился над кручей, взглянув на фьорд. Внезапно он схватил Гудрид за руку.
– Выходи за меня замуж, Гудрид. Судьба хотела, чтобы мы встретились вновь. Не будем же понапрасну терять время!
Он прижал ее к себе, так что голова ее легла ему на грудь. Гудрид втянула в себя запах моря и шерсти и услышала, как гулко бьется его сердце. Она тихо и нежно ответила ему:
– Я с радостью пойду за тебя, Карлсефни! Не годится противиться своей судьбе. И потом, мне так хочется полюбоваться твоим красивым парусом, который я доделаю!
Он наклонился к ней и поцеловал ее, и она ощутила, как их дыхания смешались воедино. Тело его напряглось и запылало. Гудрид затопила волна нежности, но она овладела собой, подумав, что, пожалуй, для нее же лучше, что все эти годы она и не подозревала о томлении плоти. Вслух она сказала:
– Нас могут увидеть…
– Пусть видят! Никогда не желал я свататься к женщине украдкой: иначе в темноте не разглядишь, какое у нее приданое, – сказал он и прибавил уже всерьез: – Нам не нужно прятаться, Гудрид. Я сам себе хозяин, да и ты вправе решать, кого ты себе выбираешь в мужья.
– Да, – ответила Гудрид и посмотрела на фьорд в сторону рыбачьих лодок, а потом перенесла взгляд на двор, где беспрерывно суетились слуги. Здесь она сама была лишь маленьким звеном в цепочке, и над всеми ними главенствовал Лейв. Она медленно продолжала: – Я хочу быть с тобой повсюду, куда бы ты ни отправился. Но будет лучше, если ты, как это принято, спросишь разрешения посвататься ко мне у Лейва.
– Я и сам думал об этом. У меня есть друзья в Кимбавоге, и они смогут замолвить за меня слово Лейву. Теперь, поговорив с тобой, я отправлюсь к своему дяде Торлейву.
– А откуда ты знал, что я соглашусь? – дразнящим голосом спросила Гудрид.
– Я думал, что ты поняла: сама судьба хочет, чтобы мы стали мужем и женой.
– Раз уж я такая разумная, то пора мне вернуться к своей пряже! – Гудрид взяла Карлсефни за руку и повернула к холму, на котором он оставил ее шерсть. Внезапно новая мысль поразила ее, и она, остановившись, тревожно проговорила: – А что скажут твои родичи в Исландии? Они одобрят твой выбор?
– Мой отец умер, когда мне было десять зим от роду, а братьев и сестер у меня нет. Матери моей, Торунн, угодить очень трудно, но я сам буду счастлив, если ты станешь моей женой! С тех пор как умер отец, мне принадлежит половина двора на Рябиновом Хуторе, и я способен обеспечить тебя без посторонней помощи.
Карлсефни нагнулся, чтобы поднять охапку шерсти, и Гудрид воскликнула:
– О, ты, наверное, не знал о том, что под этим деревом живет Хозяин Холма! И если он подумал, что мы оставили шерсть ему, то теперь ему не понравится, что мы уносим ее с собой. Подожди немного…
Она вытащила серебряную цепь, которую носила на шее, и сняла с нее материнский амулет – молот Тора. Положив серебряную вещицу под дерево, она присыпала ее землей. Затем выпрямилась и, перекрестившись, сказала:
– Теперь и Хозяин холма, и Тор не прогневаются на нас!
Карлсефни тоже перекрестился и развязал кошель, висящий у пояса. Гудрид увидела блеск золота, но он попросил ее закрыть глаза и дать ему серебряную цепочку. Открыв глаза, Гудрид ощутила на шее тяжелый предмет и увидела, что Карлсефни повесил ей на цепь амулет Фрейи из чистого золота.
– Мой отец купил его в Скирингсале, в Норвегии. Там стоял дДревний языческий храм, посвященный Фрейе. И если эта богиня поможет нам наравне с Белым Христом, то я уверен, что у нас с тобой будут дети, Гудрид.
Он опустил цепочку ей под воротник, и она ощутила на груди прохладную тяжесть амулета. А потом он взял шерсть и понес ее к солнечной ямке, которую Гудрид приспособила для пряжи.
Отправляясь в Кимбавог, он снова поцеловал ее – нежным и долгим поцелуем. Больше всего ей хотелось поехать с ним, идти с ним рука об руку по зеленым полям, мимо озер, к ледяному фьорду на другой берег, и чувствовать, как ветер перебирает пряди волос.
Нехотя принялась она за работу. Пока она чесала шерсть и крутила веретено, взгляд ее устремлялся на снежные вершины гор, вздымавшихся по дороге на Бревенный Мыс. В первое время, когда она вернулась с Песчаного Мыса, она часто представляла себе свою собственную жизнь в образах этих загадочных и прекрасных очертаниях: льдины неумолимо ползли вниз, теряя блеск, исчезали, с грохотом дробились, ломая друг друга. Мелкие кусочки льда быстро таяли на солнце, превращаясь в пену приливов и отливов.
Она перевела взгляд на цветы подмаренника и последние колокольчики, которые еще росли возле дома. Новые надежды зарождались в ее груди, смешиваясь с радостью. Лето еще продолжалось, и в ее жизни тоже, и счастье улыбнулось ей, хотя она думала, что больше его не видать. Вновь сбываются предсказания Торбьёрг-прорицательницы!
Всякий раз, когда она наклонялась за тем, чтобы взять очередной клочок шерсти, на груди у нее покачивался амулет Фрейи. Грудь наполнялась тяжестью, словно к ней приливало молоко. Добрые силы будут оберегать ее, чтобы она родила Карлсефни детей.
И она жаждала объятий, в которых будут зачаты младенцы, и маленькие личики их унаследуют черты Карлсефни.
ВЛАСТЬ ДОБРЫХ СИЛ
На помолвке Гудрид и Карлсефни надо было подсчитывать много имущества с обеих сторон, и жениху вместе с Лейвом пришлось изрядно потрудиться, ибо супружеская пара намеревалась отправиться в Исландию, чтобы поселиться в отцовской усадьбе Карлсефни. Свадьба была назначена после йоля, и все предвкушали праздничное пиршество. У Карлсефни еще оставалось порядочно ячменя, и кладовые Братталида были больше обычного полны съестными припасами, ибо Карлсефни и его люди почти ежедневно ходили на охоту или ловили рыбу вместе с жителями Братталида, не работая только в день Господень: Лейв чтил воскресения, как это повелось еще при жизни Тьодхильд.
Гудрид сказала Карлсефни, что Скюв собирается купить Бревенный Мыс, и тот ответил ей, что и Скюв, и Бьярни честные люди, и будет славно иметь таких соседей. Остается только подождать, когда они вновь появятся в Братталиде, как обещали. Однако к гренландским берегам за все это время пристала только один-единственный торговый корабль, а потом начался подсчет овец и с севера вернулись охотники, корабль этот принадлежал Бьярни сыну Гримольва из Широкого Фьорда и Торхаллу сыну Гимли из Восточных Фьордов Исландии. Они привезли с собой железо, красивую одежду, мед, и к тому же немного вина. Торговля шла бойко, и все остались довольны. И однажды за ужином Лейв сказал: