Сивер Кирстен А.. Сага о Гудрид

   У Гудрид было много забот по дому, но она все же решила выйти на двор, подышать свежим воздухом, чтобы прогнать тяжелое ощущение после сна. Ночью ей привиделось, что огромный, черный медведь, встав на задние лапы, напал на них со Снорри. Пока она помогала Торкатле и Эмме, она неотвязно вспоминала о непонятной угрозе, пытаясь разгадать, что же означал ночной кошмар.
   Она велела Эмме остаться в маленькой комнатке рядом со спальней и заняться пряжей, пока Снорри сын Торбранда и остальные работали на дворе, Торкатла же оставалась на женской половине за ткацким станком. Гудрид опустилась на кровать, чтобы покормить Снорри, прочитав прежде «Отче наш» в честь святой Суннивы и в благодарность за то, что Бьярни держит своих людей в узде, а скрелинги после отъезда Карлсефни больше не появляются. Она вычислила, что «Рассекающий волны» должен показаться на горизонте примерно через четыре недели…
   Она расстегивала сорочку, улыбаясь при мысли о том, как удивится Карлсефни, увидев, что их сын стал совсем большим. У мальчика уже резались зубки. Она была так поглощена своим малышом, что не заметила, как в комнату вошел человек. Она подняла на него глаза только тогда, когда он уже подошел вплотную к кровати.
   Гудрид очень удивилась, увидев перед собой Ислейва Красавца – статного, пригожего парня ее возраста, которого она замечала лишь за столом. Над ним часто посмеивались, что он не дает проходу женщинам, которые только и засматриваются на его красивое лицо и белокурые кудри. Похоже, все эти истории о своих любовных похождениях сочинял он сам, чтобы показать, что он неотразим.
   Он стоял у кровати, не произнося ни слова, и все смотрел на Гудрид такими глазами, которые напомнили ей о собаке, которая была когда-то у ее приемного отца Орма. Собака имела привычку тайком таскать со стола еду. Прижав Снорри к себе, Гудрид спросила:
   – Что за дело привело тебя сюда, Ислейв?
   Парень усмехнулся, показав ровные, белые зубы.
   – Я пришел поиграть с тобой, Гудрид.
   – Поиграть?…
   Тот ухмыльнулся еще шире.
   – Ну да! Мы оба одинаковы. Ты такая красивая, и вот лежишь без мужа, да и я остался без женской утехи. Ты не хотела одолжить нам свою Эмму, но потом я догадался, что, ты, наверное, решила сама позабавиться.
   – Ты просто ума лишился, – спокойно проговорила Гудрид, не отрывая взгляда от его лица. – Конечно, мужа моего сейчас нет дома, но меня смогут защитить люди на дворе. Убирайся!
   Она снова приложила Снорри к груди, а сама села на кровати и попыталась свесить ноги вниз. Но Ислейв схватил ее за ступни, словно зажал их в тиски.
   – Останься на месте, Гудрид. Ты ведь не хочешь, чтобы люди подумали, что это ты пытаешься затащить меня в постель. Да ты никого и не дозовешься: все убежали ловить быка, он сорвался с привязи. В доме только Арнейд и Гуннхильд, но они заняты с моими друзьями.
   – Но почему бык оборвал привязь?
   – Тебе этого знать не нужно, – ответил Ислейв, снимая с себя пояс и живо предъявляя Гудрид наглядные свидетельства того, что он прямо сейчас готов исполнить свою угрозу.
   Только теперь Гудрид поняла, что значит ее страшный сон. Она хотела лишь уберечь Снорри… Надо ударить так, как учил ее Стейн. Она незаметно вытащила свой нож, держа его острием вверх, подальше от ребенка, но в тот же самый миг Ислейв вдруг упал, получив удар в спину.
   Из соседней команатки бесшумно, словно летучая мышь, показалась Эмма. Она вытащила из спины Ислейва длинный кухонный нож и снова воткнула его, а потом еще раз…
   – Он уже мертв, – пробормотала Гудрид, с трудом отодвигая от себя труп. – Спасибо тебе, Эмма. Как ты догадалась, что он нападет на меня?
   Эмма взглянула на тело Ислейва, и в глазах ее пылала ярая ненависть.
   – Я сразу чувствую, когда в дом входит человек с чем-то недобрым!
   – Как только Карлсефни вернется домой, я попрошу его дать тебе волю, Эмма. А теперь хорошо будет, если ты позовешь кого-нибудь в свидетели этого убийства. Я останусь здесь, чтобы всем было ясно, что произошло. И потом, мне надо утихомирить Снорри.
   Маленькое личико ребенка побагровело от крика, и Гудрид нежно поцеловала его в головку, а затем снова дала ему грудь, чтобы он наконец насытился. Она все думала, что-то ждет их в будущем, – теперь, когда взрыв все-таки произошел.
   Первым в дверях показался Снорри сын Торбранда, а за ним – Бьярни, Торхалл и остальные. Бьярни выпрямился, увидев убитого, и сказал:
   – Это дело серьезное: рабыня Карлсефни подняла руку на свободного человека.
   – Точно так же можно сказать, что Ислейва убила я, – тихо, но твердо произнесла Гудрид. Она говорила спокойно, холодно, отстраненно, испытывая те же чувства, что и тогда, когда выпустила стрелу в Барда Трескоеда. – И если вы перевернете его на спину, то увидите у него в груди мой нож. Я убила его за то, что он пытался взять меня силой и искалечить сына Карлсефни. Я буду очень благодарна тебе, Бьярни, если ты выдернешь этот нож и смоешь с него кровь, чтобы я могла начать готовить ужин.
   Бьярни продолжал стоять на своем месте.
   – Я ведь предупреждал тебя, Гудрид, но ты не захотела слушать меня…
   – Да, ты предупреждал меня, что не в состоянии справиться со своими людьми. Когда вернется Карлсефни, вот и расскажи ему об этом, – презрительно ответила Гудрид и протянула Снорри Эмме. – Помой его и поменяй ему одежду, Эмма. Ты найдешь все необходимое в другой комнате.
   Едва Эмма ушла, напряжение в спальне спало. Снорри сын Торбранда вышел вперед и учтиво произнес:
   – Как ближайший родич Торфинна Карлсефни сына Торда, я прошу всех помочь Бьярни сыну Гримольва удерживать его людей до приезда хозяина. Таково было и желание самого Карлсефни. К счастью, нам не придется рассказывать ему, что его жена и ребенок подверглись нападению одого из наших людей. А теперь я предлагаю, чтобы мы с Бьярни и Торхаллом посовещались в соседнем доме Лейва.
   Последним вышел из спальни Снорри сын Торбранда, но Гудрид попросила его остаться, сев у очага. Она внезапно ощутила дрожь в теле, и спешно накинула поверх окровавленного платья теплый плащ.
   Широкое, добродушное лицо Снорри выглядело опечаленным, и он произнес:
   – Плохо же я забочусь о дочери Торбьёрна. Может, тебе стоит прилечь, Гудрид.
   – Со мной все в порядке. Как только придет Торкатла, я попрошу ее заварить мне трав…
   – Наверное, она пошла разыскивать пропавшего быка…
   Гудрид попыталась улыбнуться.
   – Нет, она сидит у ткацкого станка на женской половине. К старости она стала совсем туга на ухо, так что нужно что-то пострашнее убийства или насилия, чтобы привлечь ее внимание!
   – Всех нас ждет впереди старость, – вздохнул Снорри, – пойду скажу ей, что ты зовешь ее.
   – Спасибо тебе, но сперва я хочу знать, виноваты ли Арнейд и Гуннхильд в том, что произошло. Карлсефни перед отъездом говорил мне, что они заигрывали с холостыми парнями. Бьярни говорил мне о том же, и даже Ислейв упомянул об этом. – Она вздрогнула и настойчиво повторила: – Скажи этим женщинам, что если они не будут вести себя пристойно, ты все расскажешь их мужьям. И тогда, может, Гейр и Коль захотят развестись с ними. Так и скажи им, иначе Гейр и Коль ненароком застанут их с другими мужчинами, и тогда снова прольется кровь.
   – Ты правильно думаешь, Гудрид, я поговорю с ними. – Снорри наклонился и поцеловал ее в щеку, прежде чем уйти. Его кряжистая фигура напомнила Гудрид о давних, мирных временах.
   Когда Карлсефни вернется, все будет хорошо, думала Гудрид. Ее не пугал мертвый Ислейв, но она пережила сильное потрясение. Если и другие мужчины осмелятся на подобное, со всеми им не справиться.

ЗЛО ОДОЛЕВАЕТ

   Через несколько дней в устье бухты показался полосатый парус «Рассекающего волны», и к тому времени двор являл собой мир и спокойствие. Скот пасся на солнышке, жуя свою жвачку. Под крышами сушились подвешенные шкуры. А внизу у берега, на вешалах^[10] сушились треска и лосось. Арнейд и Гуннхильд стирали белье в ручье, и вид у них был самый невинный, словно они только и делали, что стирали все это время. Бьярни сын Гримольва и Снорри сын Торбранда как раз поднимали из плавильни кусок болотной руды, когда они услышали весть о прибытии корабля Карлсефни.
   Гудрид излучала само спокойствие и благополучие, направляясь на склад за шерстью. Услышав крики о приближении корабля, она повернула назад к дому, подхватила на руки Снорри, играющего на ковре у ног Эммы, и радостно воскликнула:
   – Готовимся к пиру! Карлсефни возвращается домой!
   В доме поднялась суета, женщины захлопотали на кухне, и наконец все увидели, что корабль бросил якорь и Карлсефни плывет к берегу на лодке. Гудрид, спешно оделась в льняную сорочку и ярко-синее платье, заколола волосы под шелковым платком. На руках у нее было кольцо, подаренное отцом, и украшенное каменьями золотое обручье – подарок Карлсефни после первой брачной ночи. Она уже выходила из дома, как усышала недовольный голос Торкатлы, жаловавшейся на то, что чистую рубашечку ребенка надо менять снова.
   Гудрид улыбнулась, подхватила малыша на руки и спустилась к берегу, миновав высокий частокол. А в этот самый миг Карлсефни уже ступил на берег.
   Она внезапно застыдилась, увидев своего мужа – широкоплечего, с длинными, стройными ногами, с сияющими синими глазами на обветренном загорелом лице. Прижав к себе Снорри, она подумала, подойдет ли Карлсефни сперва к ним или у него есть дела поважнее.
   Но Карлсефни бросился им навстречу, обнял жену и ребенка и сказал:
   – Здравствуй, Гудрид. Я вижу, ты хорошо заботилась о Снорри!
   Мальчик спрятал лицо на груди у матери, услышав свое имя. Она погладила крепкую спинку малыша и улыбнулась.
   – Здравствуй, Торфинн. Нам со Снорри очень недоставало тебя: он просто еще не понимает этого.
   И она заботливо отдала Снорри мужу, который подхватил его в свои сильные объятия. Снорри задумчиво сосал свой маленький кулачок, а потом вцепился в густую, выгоревшую на солнце бороду отца.
   – Хватка у него крепкая, – удовлетворенно признал Карлсефни.
   – Да, ему есть на чем упражняться. Я потом подровняю тебе волосы!
   Они пошли к дому, и Гудрид казалось, что Карлсефни отсутствовал не два месяца, а всего лишь пару дней. Но ей хотелось так много рассказать ему и узнать, что было с ним в путешествии… Она приготовилась ждать до ужина, когда Карлсефни наконец расскажет о поездке всем собравшимся.
 
   Остаток дня Гудрид провела в приготовлениях к пиру. Карлсефни следил за разгрузкой корабля: на берег сносили древесину и меха. А потом он долго говорил со Снорри сыном Торбранда и Бьярни сыном Гримольва.
   Умываясь перед ужином, он выглядел усталым и изможденным. Гудрид подала ему миску с водой и полотенце, но он отставил их в сторону, а сам усадил жену рядом с собой.
   – Тебе что-то не нравится, Торфинн? – выжидающе спросила Гудрид.
   – Не нравится?… Я узнал, что, оставив тебя здесь, я подверг тебя опасности…
   – Ты имеешь в виду Ислейва… Кто рассказал тебе о нем – Бьярни или Снорри?
   – Оба… И оба они сказали, что у меня верная жена… – слегка улыбнулся он. – Так кто же убил Ислейва – ты или Эмма?
   – Мы обе, – ответила Гудрид. В ней внезапно поднялась волна радости, потому что Карлсефни сам признался, что чувствует раскаяние, не взяв ее с собой. – Я вонзила в него нож немного погодя, а Эмма успела прежде, чем он напал на меня и Снорри. Я хочу, чтобы ты освободил Эмму… Тогда ее не посмеют тронуть, если она будет вольнотпущенницей…
   – Я согласен с тобой, Гудрид. Мне только неясно, почему ты дожидалась меня, чтобы спросить об этом. Я ведь перед отъездом заявил в присутствии свидетелей, что ты вместе со Снорри сыном Торбранда имеешь полное право распоряжаться всем от моего имени, пока меня нет дома!
   – Это так, – сердито проговорила Гудрид. – Но я думала, что если я не буду принимать самостоятельных решений, будто вдова, то я и не овдовею.
   На этот раз улыбнулся Карлсефни, показав в сторону Снорри, который лежал себе в люльке и сосал кусочек вяленой рыбы.
   – Нет, вдовой ты не останешься, Гудрид! Я позабочусь о том, чтобы люлька у нас в доме никогда не пустовала!
 
   Когда после ужина женщины убрали со стола, шум стих. Карлсефни, в праздничном наряде, с золотыми украшениями, с расчесанными волосами и бородой, поднялся с почетного сиденья и начал свой рассказ.
   – Перед тем, как сесть за стол, я поблагодарил Тора и Белого Христа за ниспосланную нам удачу. И прежде чем я расскажу о том, что было с нами в пути, я хочу поблагодарить еще и своих людей за добрую службу. А кроме того, спасибо Бьярни сыну Гримольва и всем остальным, кто оставался стеречь наш двор. В присутствии свидетелей я заявляю, что за свою верную службу у Гудрид Эмма получает свободу. – Он поднял руку, призывая к тишине, и продолжал: – Она оставит себе имя Эмма, а Плосконосый, которого я тоже освободил сегодня вечером, заявил мне, что хочет оставить себе свое настоящее имя – Пекка. При этом он, правда, прибавил, что люди могут называть его и по-прежнему, Плосконосый, потому что надо иметь прозвище. Да к тому же нос его остается все таким же плоским, как и прежде!
   Когда смех вокруг умолк, Карлсефни продолжал:
   – От имени всех гостей я благодарю Гудрид и других женщин за угощение. – На мгновение он задержал взгляд на Гудрид, а потом голос его сделался сухим и деловитым. – Из-за густого тумана нам было трудно продвигаться на запад, вдоль материка, и мы взяли южнее, чтобы попытаться отыскать могилу Торвальда сына Эрика. Небо прояснилось как раз тогда, когда мы добрались до большого острова в устье широкого фьорда. Асгрим вспомнил, что Лейв в свое время исследовал южный берег этого фьорда: легко было узнать эти места по длинному мысу, тянувшемуся слева от нас. Во фьорде мы увидели множество рыбы, тюленей и морских птиц. Течение было сильное, почти как в проливе, и прилив и отлив очень разнились между собой.
   – Фьорд тот был таким длинным, что мы никак не могли проплыть его до конца, да и Лейву это тоже не удалось, – сказал Асгрим. – Земли там богатые – вы видите, сколько мы привезли с собой древесины и шкур. Мы изучили южный берег фьорда, а по пути назад – его северный берег. Течение там такое стремительное, что понадобилось немало времени, чтобы добраться до дома. Чем дальше на юг мы продвигались, тем плодороднее становились пастбища и земли, но все-таки самые тучные земли – именно здесь. Бьярни собирается исследовать наш собственный остров на востоке и юге – он рассчитывает поискать пригодные луга и пастбища, которые находились бы поближе к Гренландии. И мы надеемся, что до прихода зимы мы уже определимся, где нам расчистить земли на следующее лето.
   – А что с виноградом? – спросил один из двух гренландцев Бьярни.
   – Виноград еще не созрел, да и черника пока не поспела, – сказал Карлсефни. – Да мы особенно и не искали его: о винограде можно будет подумать позже, когда большинство наших людей устроится получше и обживет эти места.
   – Если мы находили виноград раньше, то непременно наберем его и теперь, – добродушно сказал гренландец. – А как скрелинги, еще не приспело их время сложить оружие?
   Карлсефни помрачнел.
   – Похоже, мы вторглись в их земли, во внутренней части фьорда, – там в море впадает большая река. Несколько дней мы жили на берегу, в палатках, чтобы передохнуть и наловить рыбы. Однажды утром мы проснулись и увидели, что к берегу плывет множество кожаных лодок; в них стоят скрелинги и гремят трещотками: их шум-то нас и разбудил. Мы повернули белой стороной наши щиты и вышли им навстречу. Они сразу же поняли, что мы не собираемся сражаться с ними, и поплыли своей дорогой. А нам пришла пора возвращаться домой и рассказать вам, что мы видели. Теперь очередь Бьярни плыть в новые земли.
 
   – Эта новая страна действительно такая большая, как говорил Лейв? – спросила Гудрид, когда наконец Карлсефни улегся, а Снорри уснул в своей люльке.
   Карлсефни довольно усмехнулся, откинувшись на подушки.
   – Да… Какая удобная у нас кровать! Да еще и жена под боком, – он прижал Гудрид к себе, зарывшись лицом в ее длинные волосы. – Страна действительно большая, и в ней есть пригодные и непригодные для возделывания земли. А потому нам не следует торопиться туда.
   – А как же скрелинги?
   – Нам надо выждать и посмотреть, что будет дальше. А теперь я хочу подумать о другом.
 
   Едва Гудрид уснула, как захныкал Снорри. Она встала с постели и взяла мокрого малыша из люльки. Дав мальчику грудь, она снова легла под овчину. Карлсефни занял больше половины постели, и лежать с ребенком на руках было трудновато. Снорри еще помнил, как хорошо и просторно было в постели, пока отсутствовал отец, и расхныкался еще больше. Карлсефни сонно заворчал, а Гудрид попыталась успокоить разошедшегося малыша, но это не помогало.
   – Положи его в люльку, Гудрид! – сказал Карлсефни. – Нам нужно выспаться.
   – Но он голодный!
   – Тогда почему же он не сосет?
   – Сам спроси у него! – пробормотала Гудрид. Люди, спящие в соседних кроватях, закашляли и заворочались, и она поняла, что многие из них проснулись и слышали ее слова.
   – А что ты делаешь, когда он кричит днем? – вздохнул Карлсефни.
   – Он почти никогда не кричит. Если сыт и его укачали.
   – Мне показалось, что он был не голоден, когда мы легли. Положи его в люльку, я покачаю – отсюда мне легче дотянуться до нее.
   Возражать было бесполезно. Гудрид снова перелезла через Карлсефни и положила плачущего сына в люльку, завернув в чистую сухую пеленку и хорошенько укрыв одеяльцем. Только бы он не понял, что она изменила ему: нельзя же слушаться одновременно и ребенка, и мужа!
   Натянув на себя одеяло, она прислушалась к мерному поскрипыванию люльки: оно напомнило ей сердитый крик чайки, упустившей мидию. Засыпая, Гудрид думала, почему не зовут свидетелей, когда хозяин, вернувшись домой, вновь забирает права у хозяйки.
 
   Власть Карлсефни была схожа с силой, заставляющей траву пробиваться из-под земли и превращающей цветы в ягоды. Власть его была столь же мирной и неодолимой. Никто не мог возразить ему, когда он предложил Бьярни и его людям подождать с отплытием еще пару дней и всем вместе поохотиться в бухте на кита-белуху.
   Они забили так много китов, что вода стала красного цвета. Мяса теперь у них было вдоволь, а китовый жир оказался таким сладким, что даже маленький Снорри пососал кусочек, и личико его блестело от жира и удовольствия. Гудрид не могла понять, в чем дело, когда вечером взяла малыша на руки, чтобы покормить.
   – Только недавно я мыла его, и смотрите-ка – он скользкий, как камбала!
   Карлсефни отдыхал, лежа на траве вместе с другими, – все сосали сало и обменивались впечатлениями после охоты. Потом он поднялся и подхватил ребенка на руки.
   – Я покажу тебе, как надо самому купаться, сын мой!
   Заботливо прижав к себе Снорри, он подошел к воде, не обращая внимания на Гудрид, которая кинулась за ними. Так же бережно, как он когда-то снял с жены сорочку в первую брачную ночь, он теперь снял с сына рубашечку и осторожно опустил его в воду. На мгновение Снорри затих, а потом начал плескаться, разбрызгивая воду во все стороны. А Карлсефни держал сына по шею в воде – в кровавой воде, – смывая с него китовый жир и внимательно следя за изменениями его личика. Выйдя на берег, он отдал малыша Гудрид.
   – Снорри понравилось купаться, потому что я хотел, чтобы ему это понравилось, – гордо заметил он. – Мой мальчик не испугался ни воды, ни крови.
 
   Бьярни и Торхалл наконец отправились в путь, взяв с собой Арнейд и Гуннхильд. Гудрид с облегчением вздохнула, решив, что вполне управится по хозяйству с одними Эммой и Торкатлой. А эти люди найдут себе хорошие земли и будут чувствовать себя спокойнее в собственных жилищах. И встречаться с ними нужно будет только на пирах и на тингах, как того требует обычай.
   Она все никак не могла узнать у Карлсефни, нашел ли он подходящее место для них самих. Всякий раз, когда она заводила об этом разговор, он умолкал и отвечал лишь, что надо дождаться Бьярни и остальных, чтобы посмотреть, что они надумают.
   И вот в один холодный, сумрачный день, примерно через пять недель, в бухту вошел корабль Бьярни и Торхалла, гонимый порывистым ветром с моря, пахнущего осенью. Гудрид сидела на дворе и услышала крики людей и хлопанье паруса так же явственно, как если бы она стояла на самом берегу. Она заглянула в дом и велела Торкатле с Эммой отложить веретено и поставить варить оленье мясо, а сама заспешила на берег, чтобы Снорри тоже увидел приближение корабля. Ему было уже почти пять месяцев, и он живо воспринимал все происходящее вокруг.
   Гудрид стояла рядом с Карлсефни и другими людьми, наблюдавшими, как подходит корабль. Люди угрюмо молчали, и тогда она осторожно спросила:
   – Наверное, у них много груза на борту, иначе почему корабль так низко погрузился в воду?
   Не отводя глаз от судна, Карлсефни ответил ей:
   – Либо это, либо их залило, и они не в состоянии вычерпать воду.
   Он велел спустить на воду самую большую лодку и сам взялся грести. Люди, оставшиеся на берегу, напряженно следили за происходящим, а «Лунный корабль» тем временем, осторожно обходя рифы, бросил якорь, наткнувшись на первую же отмель. Гудрид видела, как Карлсефни взобрался на корабль, и Торбранд сын Снорри занял его место у штурвала. А потом в лодку спустились Арнейд и Гуннхильд, и Карлсефни отвез их к берегу.
   Обе женщины так растолстели, что Гудрид подумала, не ждут ли они детей, но оказалось, что они просто так отъелись.
   – Если бы на обратном пути мы не черпнули воды, путешествие было бы лучшим из всего, что мы здесь видели, – сказала Арнейд, выжимая воду из подола. – Пришлось мужчинам поработать!
   Она пощекотала Снорри за подбородок и одобрительно сказала:
   – Крепкий у тебя малыш. Кто бы мог подумать, что такое хрупкое создание, как ты, Гудрид, будешь иметь столько молока!
   Гуннхильд пыхтя выбралась на берег вслед за Арнейд и, окинув Гудрид критическим взглядом, тоже одобрила ее.
   – Ты нисколько не растолстела, с тех пор как мы уехали! Я вижу, с малышом все в порядке. Скажи Карлсефни, чтобы он поискал себе такую же хорошую землю для дома, как и мы. Уж тогда ты точно отъешься и раздобреешь!
   Гудрид боялась, что ее толстые помощницы стали такими неуклюжими, что вряд ли смогут приготовить пищу для шестидесяти человек. Но к счастью, вид очага вновь пробудил в них хозяйственную расторопность. И стол в доме у Карлсефни оказался в тот вечер таким же обильным, как и на летнем пире, устроенном Гудрид. Люди еще не вставали из-за стола, лакомясь понемногу ягодами с больших блюд, а Карлсефни попросил Бьярни рассказать о поездке.
   Бьярни подтвердил то, что уже было сказано Гуннхильд, – они действительно нашли себе хорошие участки на юго-восточном берегу острова. «Мы славно поработали, расчистив себе эти участки. Пастбищ там хватит на несколько дворов, и еще там в изобилии растет дикая рожь, много дичи и древесины: запасов пищи хватит и на нас самих, и для продажи. Но главным богатством тех мест являются озера. Нигде больше за пределами Мыса Снежной Горы в Исландии вы не найдете столько рыбы, как вдоль южного берега этой страны. И повсюду можно увидеть китов, тюленей, птиц.
   – Мы только не нашли там виноград! – прибавил все тот же гренландец, который так настойчиво выспрашивал об этом, когда вернулся домой Карлсефни.
   – Верно, винограда мы так и не видели, – подтвердил Бьярни. – Да и скрелингов тоже. Теперь мне ясно, что на этом острове виноград не растет. Надо поискать на материке, где раньше были гренландцы. Хотя я единодушен с Карлсефни в том, что виноград – не самое главное. И я уверен, что мы и без винограда можем сварить себе славную брагу, как в прошлом году! Больше всего меня волнует сейчас мой корабль. Когда мы взяли курс на север, в нем образовалась течь. Мы осмотрели днем корабль вместе с Карлсефни, и он считает, что надо менять обшивку бортов. Я собираюсь завтра же вытащить «Лунный корабль» на сушу и начать чинить его.
 
   У них было больше чем достаточно древесины, чтобы залатать корабль Бьярни, и по всему берегу разносился стук топоров. Пахло свежим деревом. Стоя на коленях у ручья и стирая, Гудрид вдыхала этот запах, мечтая о том, как они с Карлсефни построят себе собственный дом. В такой богатой стране можно, пожалуй, и весь дом выстроить из дерева! Она обернулась через плечо, чтобы взглянуть на Снорри: малыш играл в траве, рассматривая качающиеся стебельки пушицы. Зимой им будет тяжелее: все время придется сидеть дома. Гудрид вспомнила изуродованное лицо и руки ребенка одной из служанок в Братталиде. Малыш ее упал в очаг и обгорел, но мать отказалась утопить своего ребенка.
   «Лучше не думать об этом», – решила Гудрид, выжимая последнее белье и раскладывая его на досках для сушки. Несмотря на все беды и невзгоды, которые сопровождали их в пути к этой стране, несмотря на нарывы и другие болезни кожи, которые начинались с приходом зимы, все люди легко излечивались от своих болезней в этих краях. Она почувствовала облегчение при мысли о том, что в эту зиму ей тоже не придется готовить свои снадобья и лечить людей. Сын занимал у нее все больше и больше времени. И потом, у него резались зубки, и он частенько не давал ей спать по ночам.