Сивер Кирстен А.. Сага о Гудрид

   У берега начиналось мелководье, и «Рассекающий волны» задел дно, хотя они были еще на приличном расстоянии от берега. Карлсефни отдал приказ бросить якорь и травить концы, а сам вступил на корму и сказал:
   – Мы должны выбрать, что нам делать дальше: оставаться на борту, дожидаясь прилива, или спустить лодки и плыть к берегу, а потом уже вернуться на корабль.
   – Спустить лодки! Мы не хотим ждать!
   Перебросив через поручни трап, люди спустились в лодки, а вскоре те, кто добрался до берега первым, радостно вскрикивали на суше, брызгаясь друг в друга водой. Торбранд сын Снорри нес на руках Фафни, а остальные подняли лодки на плечи и вытащили их на берег. Торкатла с Эммой решили оставаться на корабле, но Гудрид отправилась вместе с другими на берег, чтобы успеть приготовить пищу до того, как все шестьдесят голодных людей окажутся на суше. Корабль Бьярни и Торхалла тоже направлялся в бухту следом за ними.
   Гудрид ступила на песок, и в воде от нее в разные стороны бросились камбалы; тут же рядом, в воде, кишмя кишели мидии, а в вечернем воздухе далеко разносились крики потревоженных крачек и чаек. Легкий ветер с берега был напоен ароматом сосен. «Торбьёрг-прорицательница была права, когда предсказывала мне судьбу», – подумала Гудрид.
   В бухту впадал небольшой ручей, а хорошо утоптанная тропинка вела прямо к домам, покрытым дерном: казалось, хозяева их вот-вот вернутся, уйдя ненадолго. Люди уже забыли о трудностях долгого путешествия. Все здесь выглядело по-домашнему и уютно.
   Гудрид омыла ноги в ручье и радостно сказала Карлсефни, подошедшему к ней:
   – Я пойду к домам и разожгу огонь!

ДАР БОГИНИ ФРЕЙИ

   Торвальд и его люди расположились в доме, построенном Лейвом прямо у ручья, но Карлсефни решил, что в ненастье там будет слишком тесно. И он с остальными принялся расчищать участок и резать дерн для большого дома неподалеку от болота, прямо у песчаной гряды, вздымавшейся над бухтой.
   – Ты не хочешь укрепить стены дома камнем? – спросила однажды Гудрид, принеся Карлсефни и Эйндриди Лебединой шее поесть прямо в кузницу, на другом берегу ручья.
   Не отводя глаз от наковальни, Карлсефни ответил:
   – Булыжников здесь хватает, Гудрид, но не в них дело. Дома в Скага-фьорде камня маловато, но для стен годится просто дерн и дерево. Здесь мы покроем дерном и крышу, и стены, балки у нас крепкие, так что бояться нам нечего!
   В бухте высились кучи дров, и люди осторожно носили доски к строящемуся дому. Им пригодятся надежные потолочные балки, они обошьют деревом стены в доме, смастерят себе деревянные лавки… Гудрид привезла с собой ковры и уже представляла себе в мечтах, как будет выглядеть их новое жилище к пиру середины зимы
   Земли эти были богатейшие, что и говорить. Погода держалась мягкая, и люди быстро стянули с себя плащи и шали. Лишь временами с моря дул холодный ветер или стоял густой туман. В ручье и в бухте водилась форель и лосось. Подальше от берега вода просто кишела треской и разной другой рыбой, как говорил Карлсефни; встречались ему тюлени и киты. Однажды в бухту заплыл кит-полосатик, и люди быстро разделали его. Люди ловили кречетов, вновь убеждаясь в том, что Асгрим не преувеличивал. Повсюду в траве росли неведомые им ягоды. В море было много красных водорослей, а на суше колосилась спелая рожь. Оставалось только запастись еще дягилем и щавелем. Вернувшись с охоты, люди рассказывали наперебой о множестве зверей, увиденных ими в лесу, и показывали ветвистые оленьи рога и мягкий куний мех.
   Гудрид чувствовала себя словно растение на тучной, залитой солнцем земле. У нее было немало хлопот, и лишь четыре женщины помогали ей, когда она готовила еду на шестьдесят человек. Но она нарадоваться не могла, видя каждый день свежину^[9] и имея в изобилии топливо для огня.
   Скот, который они привезли с собой из Гренландии, нагулял жирок, пасясь на заливных лугах и питаясь рыбьими внутренностями. А со временем люди выкорчевали деревья и кустарники, чтобы расширить пастбище для скота. К востоку от участка, где строит себе дом Карлсефни, рабы выкладывали из дерна ограду, чтобы животные оставались на ночь в надежном загоне. Днем же скот пасся вокруг, охраняемый Фафни, исландской овчаркой Торхалла и несколькими рабами. И лишь бычок Карлсефни оставался на привязи, находясь на лесной опушке позади домов.
   Гудрид казалось, что люди зря не сушат рыбу и не косят сено на зиму, но когда она напомнила об этом Карлсефни, тот сказал:
   – Лейв говорил, что коровы пасутся здесь круглый год, и те, кто уже зимовал здесь, уверяют меня, что зимы как таковой в этих краях не бывает. И если люди круглый год могут ловить рыбу и охотиться в лесу, то они не задумываются о запасах на зиму, Гудрид!
 
   По примеру Лейва и Торвальда, Карлсефни и два других хёвдинга по очереди оставались со своими людьми у домов, а тем временем другие исследовали окрестности, отправляясь пешком в путь или садясь в лодки. Вокруг бухты они не видели никаких следов скрелингов, но Карлсефни все равно приказал людям быть настороже. К западу от домов, вдоль низкой горной гряды, где Лейв воздвиг два больших камня, чтобы определять время, кончался лес, и Карлсефни рассчитал, как далеко можно отходить от домов, чтобы не пропасть из виду.
   – Торфинн, – нежно сказала Гудрид однажды вечером, когда они легли спать, – Торбранд рассказывал, что вверху от ручья есть чудесное маленькое озеро. Мне хотелось бы сходить к нему, если ты сможешь проводить меня.
   Карлсефни повернулся на другой бок и пробормотал:
   – Придется подождать, Гудрид: сперва я хочу построить дом, и у нас наконец будет настоящая кровать. А потом еще надо заняться баней, ты ведь знаешь. Подожди.
   – Но я хотела бы побывать на озере прежде, чем мне будет тяжело ходить, – настойчиво сказала Гудрид, подавляя улыбку.
   Карлсефни быстро повернулся к ней и, прижавшись губами к ее лицу, прошептал:
   – Завтра же рано утром мы пойдем, куда ты хочешь.
   На следующее утро Гудрид сказала четырем служанкам, что она уходит вместе со своим мужем к озеру, потому что ждет ребенка и позже ей будет тяжело выходить из дома. И хотя никто из женщин не проявлял любопытства и не собирался посмотреть, что лежит поблизости, Гудрид не захотела показывать лишний раз, что она жена хёвдинга и потому имеет право оставить домашние дела.
   И у Арнейд, и у Гуннхильд из Хавгримова Фьорда были дети, оставшиеся у родичей в Гренландии, и они в подробностях пересказывали хозяйке, как они рожали. Торкатла, услышав радостную новость, напротив, потеряла дар речи, и даже молчаливая и угрюмая Эмма выглядела довольной, когда узнала, что Гудрид ждет ребенка.
   Сев за стол, Карлсефни просто сиял, тогда как Снорри и Торбранд хранили торжественное молчание, и Гудрид поняла, что ее муж рассказал им все. Гудрид дотронулась до амулета Фрейи на шее и в голове ее мелькнуло видение хрупкого младенческого тельца, которое они видели с Карлсефни на Бревенном Мысе. Не может быть, чтобы она не родила этого ребенка, как рожают все остальные женщины: ведь малыш этот был самым любимым и желанным для них обоих!
 
   Гудрид шла рядом с Карлсефни, легко и уверенно поднимаясь по пригорку вдоль ручья. Оба держали в руках лук со стрелами, а у Карлсефни висели у пояса еще и его меч и длинный норвежский охотничий нож. Никто не знал, не осмелится ли медведь подойти близко к человеческому жилищу. И если люди ловили лосося в ручье голыми руками, то медведь тоже будет не прочь поохотиться в таком укромном месте.
   По берегам ручья рос такой спелый крыжовник, что Карлсефни с Гудрид остановились, чтобы утолить ягодами жажду. Гудрид прижала крупную ягоду к небу, и кисловато-сладкий сок брызнул прямо ей на язык. Пожевав кожуру крыжовника, она спросила мужа:
   – Ты уверен, что это не тот самый виноград, Торфинн? И из него можно приготовить такое же зеленое вино, которым Тьодхильд потчевала Лейва, когда тот вернулся домой из Виноградной Страны.
   – Нет, это не виноград, Гудрид, я точно знаю это. Они просто похожи на красный виноград, как те сочные ягоды, которые растут вокруг наших домов. Я наверняка знаю это: ведь я пробовал виноград в чужих странах! Асгрим и еще трое тоже знают вкус винограда, ибо пробовали его, когда бывали здесь вместе с Лейвом и Торвальдом. Я хотел бы только, чтобы они не думали, что мы приехали сюда лишь ради того, чтобы собирать виноград… Нашим людям просто не терпится отправиться дальше на поиски этих ягод!
   – И ты… ты тоже поплывешь дальше на юг?
   – Конечно… Ближе к весне. Неважно, что виноград к тому времени еще не поспеет. Я хочу найти хорошие земли и запастись древесиной, жиром, мехами и моржовыми клыками. С таким товаром можно торговать в любой стране! Мы все можем разбогатеть только на одних мехах, ибо зверей здесь водится великое множество. Но я давно занимаюсь торговлей, а потому знаю, что от редких мехов не будет никакого проку, если придется перевозить их на большие расстояния. И если изюм и вино хранятся дольше самого винограда, у нас все равно нет возможности приготовить их. Мы ведь не сумеем продать гниющие на корабле ягоды, и придется нам есть их самим!
   Гудрид улыбнулась и опустилась на землю у ручья, подставив лицо солнцу и зажмурив глаза. Вокруг разносилось пение птиц, и она пыталась представить себе крохотный комочек в своей утробе. Как он выглядит? Как птенчик в яичной скорлупке? Это маленькое живое существо… Знает ли малыш, что у него есть мать и отец, и чувствует ли он любовное трепетание, вдохнувшее в него жизнь?
   Наконец она тихо произнесла:
   – Значит, ты решил перезимовать на этом месте, а к весне отправиться дальше на юг?
   – Ты гораздо реже отрываешь свои глаза от котелков, чем я думал, Гудрид, если ты не заметила льдин, которые каждый день проплывают мимо нашей бухты. Лейв говорил нам, что зимой весь пролив может оказаться подо льдом. На острове гораздо теплее, сказал тогда он, но на материке все покроется льдом и снегом.
   – Все равно здесь прекрасно, – сказала Гудрид и, открыв глаза, внезапно увидела перед собой большую кошку без хвоста и с кисточками на ушах. Карлсефни быстро обернулся, услышав ее вскрик.
   – Торфинн, здесь поблизости наверняка есть другие жилища! Я только что видела огромную кошку, у нее куда-то делся хвост…
   – А у нее были кисточки на ушах и темные пятна на шкуре?
   – Да… ты видел таких прежде?
   – Эта кошка называется рысью, моя дорогая, и зимний мех ее высоко ценится в любой стране. Поймать ее трудно, и хорошо, что мы теперь знаем, что далеко за ней ходить не надо!
   Гудрид испытывала такую радость, словно она обнаружила сокровище. А Карлсефни вновь повернулся к ручью и тихо продолжал:
   – Пока мы сидели здесь, я заметил трех норок, а если ты осторожно подойдешь поближе, я покажу тебе выдру у ручья. Надо будет послать сюда людей с силками.
   Гудрид прижалась к нему, следя взглядом за его пальцем. Карлсефни показывал ей на низовье ручья, где мелькали три длинных зверька с блестящей шерстью. Гудрид вдруг поняла, что до нее доносилось вовсе не щебетание птиц, а звуки, издаваемые этими забавными выдрами, которые играли друг с другом. Ей пришло в голову, что в этой неведомой стране, где у одних животных вместо шкуры иголки, а другие посвистывают, словно птички, – у нее не вызовет никакого удивления, если однажды она встретит птицу, лающую как собака. Возле домов она уже успела заметить бабочек – огромных и пестрых, словно цветы, и теперь, когда они с Карлсефни поднялись с земли, они спугнули целый рой крохотных, голубых, поблескивающих мотыльков. Когда ее малыш научится ходить, она обязательно возьмет его сюда!
   Добравшись наконец до небольшого озера, они встретили двух людей Бьярни и Торхалла, которые с рассвета удили рыбу. И теперь оба занимались тем, что нанизывали улов на ивовые прутья. Нет, они не слышали здесь ни человеческих голосов, ни медвежьего рева. И все же следует поостеречься.
   Все вместе они повернули к дому. Гудрид так хотелось полюбоваться немного прекрасным озером, берега которого поросли редкостными растениями и цветами, но мужчины не могли засиживаться на одном месте. Следующим летом, когда она сможет носить своего ребенка на спине, она обязательно придет сюда сама, чтобы нарвать трав и посмотреть, каковы они на вкус и имеют ли целебную силу. А пока Карлсефни должен быть уверен в том, что жена его соблюдает осторожность! Ей и думать не хотелось о том, что остаток жизни она может провести под неусыпным контролем, словно двухлетний ребенок с заботливой нянькой.
 
   Однажды в туманный день Гудрид принялась в ожидании зимы и коротких дней ткать полотно, как вдруг в дверях появился Карлсефни. Вытирая ноги у входа, он проговорил:
   – Земля здесь до того илистая, что я никак не могу понять, почему Лейв не построил вместо домов на этом месте корабль! Не трать время на тканье, ты займешься этим в нашем новом доме.
   – Я рада, Торфинн! Куда мы идем?
   – Спустимся ненадолго вниз, я хочу, чтобы ты взглянула на очаг, который мы устроили.
   В кухне из угла раздался голос Торкатлы:
   – Наконец-то появилось место, где женщины сами себе хозяйки. Видно, те, кто жил здесь до нас, не очень-то заботились о еде!
   Карлсефни поднял вверх глаза, а Гудрид молча улыбнулась и запахнула свой плащ, прежде чем выйти опять в туманную мглу. Туман стоял такой плотный, что на волосах образовывались капельки воды.
   Внизу, на площадке, четверо мужчин выкладывали камнями крышу из дерна в тех местах, куда чаще всего дул ветер. Из дома доносился стук молотка. Эйндриди Лебединая шея и Снорри сын Торбранда укрепляли длинные земляные лавки в комнате деревянными досками, когда Гудрид и Карлсефни вошли к ним. Запах и звуки в строящемся доме напомнили ей об отце на Бревенном Мысе.
   Войдя внутрь, Гудрид сразу же поняла, что Карлсефни устроил все именно так, как она просила: в противоположных концах длинного очага было сделано место для приготовления пищи, и отдельно еще был установлен плоский камень, чтобы разогревать ее. Рядом в маленькой комнатке был еще один очаг, а в комнате побольше, примыкающей к короткой стене, было лишь место для огня, но не для приготовления пищи. Последняя комната будет спальней, Гудрид сказала:
   – Мне здесь очень нравится, Торфинн! Единственное, чего пока не хватает, – так это большой каменной плиты позади очага и пары полок для моих котелков. А потом, нам нужно еще поставить бочку с водой в доме, и в ней будут красные водоросли: так хочет Торкатла…
   – Похоже, мне предстоит построить дом в точности как у Олава Павлина, – буркнул Карлсефни.
   – Когда мы будем подвешивать мясо, – улыбнулась Гудрид, – с бочкой и водорослями запаха будет меньше. И потом, где же мне поставить ткацкий станок?
   Усталое лицо Карлсефни осветилось его чудесной улыбкой.
   – Как же я мог забыть об этом!
   Они вышли из дома. Вся западная стена дома была обшита деревом. Большой, просторный дом выглядел очень нарядно. Со стороны южной стены была пристроена дополнительная комнатка с собственным входом и очагом в углу. Ее другая половина представляла собой нишу, обшитую деревом по стенам. Комнатка эта была на солнечной стороне, надежно защищенная от ветра с моря. В ней было тихо и уютно, даже когда стояла холодная, сырая погода.
   – Женская половина именно такая, о какой я мечтала! – радостно воскликнула Гудрид. – Иного нам и не понадобится!
   Карлсефни порадовался вместе с ней.
   – Пока нам этого хватит. Похоже, мы сделали для Лейва гораздо больше, чем он сам ожидал. И тебе здесь найдется место, чтобы сидеть и ткать.
 
   Дом был закончен к зиме, и Карлсефни устроил пышный пир. Недостаток трески восполнило тюленье мясо, и Гудрид решила, что в такой холод сочное тюленье мясо делается еще вкуснее. И них было с собой достаточно масла из Гренландии, чтобы заправить им кашу, которую варили из мха и дикой ржи. К празднику припасли немало забродившего бузинного сока. То ли напиток оказался крепким, то ли в доме стало душно оттого, что за столом сидели шестьдесят пять человек, но свет жировой лампы выхватывал из темноты лоснящиеся, раскрасневшиеся лица гостей Карлсефни.
   Эйндриди Лебединая шея играл на свирели, и даже самые молчаливые из гостей говорили наперебой, рассказывая друг другу о людях, от которых отвернулась удача. Снорри сын Торбранда крикнул со своего места Торхаллу сыну Гамли:
   – Мы тут говорим об удаче, Торхалл, а что нового слышно о шурине твоего сына?
   – Последнее, что я знаю о нем, так это то, что Греттир Могучий находится в Норвегии. Сын мой любит его, и тот всегда приглашает его погостить у них, но мне кажется, что распря в его доме неминуема, да и отец его думает то же самое. В их семье все родственники будто щенки одного помета, и если начинает кусаться один, это может повредить всем остальным…
   Снорри, улыбаясь, повернулся к Карлсефни.
   – Эти беспокойные люди могут появиться и в Скага-фьорде… Может, и сам Греттир скоро навестит твою родню!
   – Халльдор из Хова наведет порядок, будь то родня или чужаки, – невозмутимо ответил Карлсефни.
   Бьярни сын Гримольва вставил:
   – А эта несчастная родственница Греттира – помните? Ее звали Рифна, и на ней женился Кьяртан сын Олава Павлина. Вот уж кому не везло в жизни, да и прожила она совсем немного. Станет ли когда-нибудь известно, что сделала с ее шитым золотом платком Гудрун дочь Освивра?
   Арнейд из Хавгримова Фьорда резко выпрямилась на своей скамье.
   – Шитый золотом платок?
   – Попроси своего Гейра рассказать нам эту историю, Арнейд, – сказал Бьярни с улыбкой. – Он ведь был там, когда это случилось.
   Гейр сделался серьезным и начал:
   – Платок пропал как раз во время йоля…
   Арнейд в нетерпении переспросила мужа:
   – Какой платок?
   Гейр важно ответил:
   – Тот платок, который сестра Олава сына Трюгтви Ингебьёрг подарила Кьяртану, когда король позволил ему уехать домой в Исландию, потому что люди приняли новую веру и заложники больше не требовались. Платок тот был белый, и рассказывали, будто на его вышивку пошли восемь английских унций золота. Ингебьёрг думала, что Кьяртан отдаст его Гудрун дочери Освивра, ибо все знали, что те двое любят друг друга. Но когда Кьяртан вернулся в Исландию, оказалось, что Гудрун уже вышла замуж за его лучшего друга Болли: тот тоже был из дружины Олава и вернулся раньше Кьяртана.
   – Видишь, какими неверными бывают женщины! – фыркнула подруга Арнейд, Гуннхильд. Она сидела вся красная, словно викинг.
   – Люди говорят, что Болли посватался к Гудрун, и ее отец ответил согласием, – продолжал Гейр. – Дай мне спокойно рассказать всю историю до конца, Гуннхильд. Может статься, для тебя тоже будет полезно ее послушать! Чтобы забыть свои страдания, Кьяртан посватался к Рифне, и та охотно согласилась выйти за него замуж. Тогда он подарил ей на свадьбу тот самый платок. В то время я состоял на службе у Болли и видел и Кьяртана, и Рифну, и других людей из Хьярдархольта, когда они пожаловали на йоль к хозяину Купального Берега. Новобрачные, казалось, жили в согласии друг с другом. Рифна появилась в своем драгоценном платке, чтобы показаться во всей красе перед Гудрун и ее родней. Она сказала тогда, что ее свекровь уговорила ее надеть платок.
   – И что же, платок этот был ей к лицу? – завистливо спросила Арнейд.
   – К нашей истории это не имеет отношения, – прервал ее Гейр. – Все дело в том, что платок исчез, и никто не мог найти его. А еще раньше Кьяртан потерял меч и ножны, который подарил ему король Олав. И тогда он подозвал к себе Болли и сказал, что подозревает его жену Гудрун во всех этих кражах. Слово за слово, и обе могущественные семьи рассорились друг с другом, а распря может привести только к одному. Вскоре после Пасхи Болли убил Кьяртана. А Рифна умерла от горя. Родня взяла на себя заботу о ее двух маленьких сыновьях.
   – А куда же пропал платок? – упрямо спросила Арнейд.
   – Его так и не нашли. Люди говорят, что об этом знает только Гудрун дочь Освивра.
   – Но почему она это сделала? – спросила Гуннхильд. Ее круглые голубые глазки таращились на раскрасневшемся от браги лице.
   – Наверное, потому, что она любила Кьяртана! – отрезала Торкатла, прежде чем Гейр успел открыть рот. – Об этом говорили еще до того, как я уехала с Мыса Снежной Горы.
   Всего через три года после того, как случились эти события, она сама видела Гудрун дочь Освивра на альтинге, думала Гудрид. Она вспомнила большие синие глаза и точеное, выразительное лицо Гудрун. В таких глазах могут скрываться большие несчастья.
 
   Убирая после йоля ковры, Гудрид все думала об истории, рассказанной Гейром. Наверное, Гудрун дочь Освивра надежно спрятала украденное сокровище в одном из своих сундуков… Доставала ли она этот платок хоть раз, вспоминая о своей безудержной страсти, которая, похоже, была столь же пылкой, как их с Карлсефни любовь?
   Гудрид уложила в сундук ковры и шкуры, которые подарил ей Валь, закрыла крышку и сказала Карлсефни, сидящему на почетном месте с дощечкой для счета:
   – Эта история вчера вечером о Кьяртане и Гудрун и эти чудесные шкуры Валя заставляют меня подумать о том, все ли мы делаем дня того, чтобы поддерживать новую веру. Раньше я мало задумывалась над этим, но теперь… Что ты скажешь?
   Карлсефни передвинул деревянные шарики и взглянул на жену.
   – Я не совсем понимаю тебя, Гудрид.
   Гудрид видела перед собой Валя и его семейство. Больше она не встретится с ними. Когда она еще жила на Песчаном Мысе, Валь исчез, отправившись на другой берег фьорда, а потом люди нашли замершие трупы Николетты, старшей дочери и младшего ребенка и решили, что эти несчастные, скорее всего, отправились на поиски своего кормильца или же собирались просить о помощи соседей.
   – И Кьяртан, и Валь были христианами. Еще отец рассказывал мне, что Кьяртан сын Олава первым в Исландии начал соблюдать пост. И отец мой постился. Тебе не кажется, что нам надо держаться этой традиции, Торфинн?
   – Здесь? Теперь? С этими людьми? Когда ближайший христианский священник отделен от нас полмиром? Я расскажу тебе, что случилось, когда король Хакон сын Харальда попытался ввести христианские обычаи во времена моего деда. Люди подумали, что король просто хочет обмануть их и лишить мяса. С нами в Виноградной Стране слишком много некрещеных, и все они люди вспыльчивые. А распрей нам здесь не надо.
   – Но ведь мы можем готовить побольше рыбы…
   – Неужели я скажу своим людям, чтобы они отложили в сторону жирную дичь, добытую ими же самими? Просто потому, что я так велю им? Даже на борту корабля хёвдинг чувствует себя уверенно только тогда, когда вся команда единодушна, Гудрид. Никто не будет против, если я подниму чашу в честь Белого Христа на пиру, потому что мы еще пожертвовали упитанного поросенка Фрейе в благодарность за то, что ты ждешь ребенка. Самое надежное – это держаться середины.
   Он встал и начал ходить по комнате. Гудрид молча смотрела на него, ожидая продолжения. Что-то произошло между ними: никогда еще он так не сердился на нее. Она надеялась, что он поговорит с ней, но было похоже, что он решил оставить этот разговор.
   Карлсефни вновь взял в руки счеты и медленно сказал:
   – Думаю, что мы будем поститься несмотря ни на что. Асгрим уже сказал, что зима будет холоднее обычного: он думает, что мы не оказали должного почтения духам этой земли. И ты сама видела, что я позволил ему покропить вокруг жертвенной кровью поросенка. Если же мы действительно прогневали духов земли, они нашлют на наши головы всяческие несчастья. И теперь я сижу и подсчитываю, сколько еды нам нужно запасти впрок, чтобы пережить зимние холода.
   – А что будет со скотом?
   – Когда холодно людям, они могут закутаться в шкуры. Если ударит мороз, мы можем держать животных в мастерской. Все-таки они будут под крышей. Бычка мы поместим в амбар у ручья, а овцы смогут пастись на воле.
   Лицо у Карлсефни просветлело, едва он заговорил о насущных делах, и он поспешно схватил свой плащ и вышел из дома, прежде чем Гудрид успела спросить еще что-нибудь.
   Она тяжело вздохнула, глядя ему вслед. Он не хочет, чтобы люди его голодали. Ей не хотелось, чтобы он думал о худшем… И больше всего она желала расспросить его о христианской вере. Но он говорил с ней об этом так же неохотно, как и Торбьёрн. Его занимали земные вещи. И ей оставалось только надеяться на него.
   Гудрид рассказала другим женщинам о том, чего опасается Карлсефни. Гуннхильд села за плетение корзин: в них они будут хранить ягоды и коренья. А другие принялись шить кожаные мешки для съестных припасов. Люди кинулись собирать бруснику и кефали, потому что они долго хранятся. А потом можно пополнить запасы стручковых и корешков дягиля.
   Эмма показала Гудрид большой пятнистый гриб.
   – Их можно есть…
   Но Торкатла схватила Эмму за руку, прежде чем Гудрид успела что-либо ответить.
   – Что за глупости! Люди не едят их. Даже скот не польстится на такое.
   Черные глаза Эммы вспыхнули.
   – Но мох тоже не годится для людей, однако вы постоянно едите его.