Глава третья
   ГЛАВНЫЙ ВЫСТРЕЛ ТАДЕУША КОСТЮШКИ
   1
   А на самом-то деле история эта, как и многие серьезные истории, началась далеко не сегодня. Может быть, год назад, а может, и больше. Нашей группы она коснулась осенью девяносто восьмого, когда генерал-майор Кулаков в очередной раз прилетел ко мне в Бадягино и, посадив вертолет километрах в трех от деревни, с удовольствием прогулялся по берегу Жидохманки, потом через заливные луга, где с покошенной, а где и с перестоявшей, почерневшей от первых морозов травой, потом - через поля, по разбитому тракторами проселку, утопая сапогами в вязкой октябрьской грязи. Дядя Воша вначале вежливо поинтересовался, хорошо ли ловятся окуньки в омутах, а потом раскурил, как водится, не без некоторого усилия свою отсыревшую, плохо набитую отечественную сигарету и, отравляя дивную свежесть осеннего воздуха чудовищно ядовитым дымом, сообщил:
   - Придется тебе созывать ребят и прямо завтра выдвигаться.
   Все это было не оригинально и не ново, собственно, показалось бы очень странным, если б он приехал, а никакого задания не выдал, и срочность всех этих операций давно уже никого не пугала - работа такая. Нам, чай, и платят - грех жаловаться! Но когда Кулаков счел необходимым остановиться на некоторых подробностях, скажу честно, у меня просто челюсть отвисла.
   Я, конечно, понимаю: кризис, дефолт, чехарда в правительстве, напряженность на Балканах, ожидание коммунистического реванша какого-то там ноября, но, пардон, господа, не до такой же степени! В общем, Кулаков предлагал нам поработать практически за бесплатно, на благо родного ЧГУ. Как обычно, с риском для жизни. И поработать непонятно зачем. С необъявленной конечной целью и при очень относительном информационном обеспечении.
   Мы сидели на заднем дворе, я - на чурбаке, который только что служил мне для колки дров, Кулаков - на скамеечке под стеной сарая. Я строгал в задумчивости березовое поленце, пытаясь изобразить нечто вроде древней палицы, и думал, кто же из нас сошел с ума. Или это просто вся страна с нарезки слетела? И теперь - хошь не хошь - придется жить в этом сумасшедшем доме, если, конечно, не избрать другого варианта - то есть эмиграции. Денег-то на это у меня бы хватило, да и специальность такая, что в любой стране без куска хлеба не останешься. Вот только с языками, мягко говоря, так себе, некогда было их учить. И неохотаs
   Да, я люблю иногда поездить по свету, но жить могу только здесь, в Бадягине - на берегу маленькой речки со смешным названием Жидохманка. Между прочим, к жидам она никакого отношения не имеет, и, спешу заметить, лично я не антисемит, просто речка жиденькая такаяs
   Господи, о чем это я? Ведь предлагалось выехать всего лишь на время и, в общем-то, недалеко - в Польшу, в бывшую братскую страну. Я подумал и согласился. Еще не вполне понимая, каким образом стану уговаривать ребят.
   А задание было такое: в относительно конкретное время и в предельно конкретном месте застать одного очень конкретного человека, опознать его, обездвижить и, не привлекая (по возможности) ничьего внимания, сдать польским властям. Все. Маленькая тонкость заключалась в том, что это был не совсем простой человек.
   Даже совсем не простой человек.
   Это был (как выяснилось впоследствии) бывший сотрудник польской разведки Юриуш Семецкий по кличке Эльф, в восьмидесятом году попросивший политического убежища в Западной Германии и работавший позднее на АНБ (Агентство национальной безопасности США), "Моссад", палестинскую разведку "Фарах" (да, да, именно такое сочетание, хотя документального подтверждения на этот счет и не существовало), "Сикрет Интелидженс Сервис" и даже МИ-6, а также внештатно он поставлял информацию нескольким скандинавским спецслужбам и однажды выполнял особое поручение кубинской "секуритады". В настоящее время суперагент Эльф считался агентом БНД (Германия). Всерьез его пытались ловить в разное время американцы, французы и шведы - все безуспешно. Меж тем в результате нелепых случайностей, (которые едва ли были случайностями), Семецкий в разные годы сидел в тюрьмах Италии, Турции и Греции. Отовсюду с успехом бежал при не до конца выясненных обстоятельствах, и однажды был выпущен под залог из тюрьмы штата Орегон. Еще он шесть раз официально объявлялся убитым в перестрелках и даже два раза казненным. Сколько раз подозревали, что он мертв, и сосчитать невозможно. Но факт оставался фактом: Семецкий появлялся в новой роли, под новым именем, в новой стране, и охота на него все никак не кончалась.
   Зачем теперь Юриуш вновь понадобился полякам, нам знать не полагалось. Собственно, и генералу Кулакову никто этого в подробностях не изложил. Оставалось лишь догадываться, исходя из косвенных данных.
   Вероятнее всего, Польша играла в этой истории чисто служебную роль, деньги-то шли из США, а ввиду довольно странной позиции, занятой Россией по вопросу о косовском кризисе, американцы считали не вполне этичным заключение прямого договора. Так что немаленькая сумма аванса в сто семьдесят тысяч долларов была переведена сюда, в Москву, через какую-то греческую турфирму, а еще почти вдвое больше, то есть триста тридцать тысяч, нам надлежало получить в Варшаве, в греческом посольстве, но только после выполнения операции.
   Дорого же они ценили этого злобного персонажа из скандинавской сказки! Я специально заглянул в мифологический словарь на квартире у Циркача и обнаружил, что эльфы вовсе не милые создания с крылышками, перелетающие с цветка на цветок, как мне почему-то запомнилось с детства, а довольно несимпатичные, ворчливые и даже коварные твари, в общем, совершенно отрицательные герои.
   Но дело не в кличке. А дело в том, что по условиям договора весь аванс должно было получить наше славное Управление, а нам из этих денег доставались лишь командировочные, то есть скромные суммы на дорожные расходы и так называемые спецрасходы в Польше. Гонорар же, вполне достойный и даже превышавший нашу обычную ставку, светил лишь в случае успеха, который был весьма проблематичен, учитывая опыт американских, французских и шведских товарищей.
   Одним словом, ЧГУ впервые в жизни взялось за дело, в котором Россия никаким боком заинтересована не была, за дело, в стратегический смысл которого не был посвящен даже генерал Форманов и - в это трудно поверить! его кремлевский куратор. То есть, попросту говоря, самая секретная спецслужба России, созданная еще в 91-м году, если не ошибаюсь, и подчиненная напрямую едва ли не Господу Богу, выполняла роль обычной команды наемников для решения чужой задачи. Нам же в этой ситуации отводилась еще более экзотическая роль - роль азартных игроков. И ставка в игре была высокой, выше, чем обычно - не деньги, а личная безопасность.
   Дожили, называется. Нищета послекризисная заставила. Кулаков так и объяснил, по-простому: "Нам новые аппараты связи купить не на что, а тут живые деньги..."
   В общем, руководители ЧГУ изменили своим принципам, а мы - своим. Понятное дело всем принципам не изменишь. Секретность, например, была соблюдена, Кулаков общался с американцами от имени ФСБ. Ну а мы гордо отказались от требования "деньги вперед", но удержались на достигнутых рубежах по абсолютной сумме. Оплата представлялась вполне реальной. Мы не просто надеялись, мы всерьез рассчитывали получить свои деньги у греков. Мало ли, что кто-то там не сумел поймать этого Эльфа! Мы же - не кто-то. Мы - поймаем. Однакоs
   Как я теперь понимаю, никогда не стоит изменять себе и своим принципам. Ничего хорошего из этого не получается. Скажете мистика? Может, и мистика, но - режьте меня! - а, ввязавшись в это странное дело, мы таки нарушили какое-то равновесие в природе.
   Вот все и полетело кувырком.
   2
   А Польша нам понравилась. Варшава выглядела совершенно современной европейской столицей, если иметь в виду магазины, автозаправки, отели и пестроту реклам, но по домашней уютности, по странной узнаваемости архитектуры, вплоть до вполне московской высотки в центре города, она была ближе к русским городам. И уже совершенно отдельными и ни с чем не сравнимыми были новые Варшавские костелы, построенные в духе такого постмодернизма, что поначалу и с непривычки в них виделось нечто скорее бесовское, чем божественное, но потом я пригляделся и увидел, что поляки правы, потому что с Богом, в которого я не верю, в принципе, можно говорить на любом языке, в том числе и на языке нетрадиционной архитектуры, и молодые люди скорее пойдут в эти легкие, летящие, звенящие на ветру храмы, чем в тяжелые и мрачные костелы с вековой историей.
   А вообще-то Варшаву мы видели на бегу. Оттуда велено было ехать на автобусе в Лодзь, которая на самом деле Лодь, только звук "д" у них этакий особенный, взрывной, но в любом случае буква "з" на конце этого слова так же неуместна, как, например, буква "ж" на конце названия города Пари столицы Франции. Это нас один добродушный поляк в автобусе просветил. Вообще же они там многие по-русски говорят совсем не плохо и даже после вступления в НАТО вовсе не считают Россию своим вероятным противником.
   А из Лодзи во Вроцлав мы ехали еще веселее. Причем хвоста за нами не было - мы постоянно и очень тщательно это отслеживали. В самой Лодзи случилась ночь при полном отсутствии времени на прогулки по ночным заведениям, отчего особенно страдал Циркач, так что, кроме большого вокзала и ярких огней реклам на улицах, мы там ничего не видели. Во Вроцлав отбыли с самым ранним поездом. Ехавшие с нами в купе поляки для шести утра были необычайно разговорчивы. Впрочем, причина их оживленности вскоре прояснилась: время от времени панове доставали большие бутылки с водкой, безобразно теплой, но качественной, почему-то датского производства, и, разливая ее по крошечным рюмочкам, возимым с собою в сумках и дипломатах, опрокидывали свои дозы совершенно без закуски и нам предлагали. О том, что я лично не пью совсем, ничего и никогда, знают, кажется, уже все на свете, но здесь-то дело было не в этом. Думаю, далеко не всякий бадягинский алкоголик найдет в себе мужество похмеляться в такое время и в таких "антисанитарных" условиях. А наши друзья поляки и не похмелялись вовсе они просто пили. Больше ни в одной стране мира я ничего подобного не видел.
   Разговоры при этом шли все больше о железных дорогах. Циркач не выдержал и пошел по вагонам искать себе девочку. Не удивлюсь, если нашел. И девочку, и удобное место, где ею можно попользоваться всласть. Вернулся он перед самым Вроцлавом и с виду был вполне доволен. А мы за это время из разговора много полезного для себя узнали.
   Европейская железнодорожная сеть - это формально единый организм: вы сейчас можете проехать, не выходя из вагона, от Рима до Стокгольма, от Барселоны до Праги, но разницу в обслуживании почувствуете, конечно, да и не только в обслуживании. Например, по германским железкам даже колеса не стучат - два сплошных рельса через всю страну без единого зазора, а у поляков колеса все такие же квадратные, как в старом студенческом анекдоте, мол, площадь круга равна пи-эр-квадрат, отсюда и стук.
   Польские железные дороги - это вообще какой-то неиссякаемый источник анекдотов, шуток, жалоб на жизнь и серьезного озлобления. В Польше принято обязательно ругать все, что связано с поездами и вокзалами, а к самим железнодорожникам - неважно, машинистам, проводникам или контролерам относятся здесь примерно, как у нас к гаишникамs
   Господи! О чем это я рассказываю? Ведь собирался вроде про Эльфа! Между прочим, все это не случайно. Наша поездка в Польшу получилась очень чудной, больше похожей на какую-то познавательную экскурсию, спланированную по чужим правилам. Нас куда-то везли, к кому-то направляли, что-то показывали, но нельзя было сделать ни шагу в сторону, никакого выбора наши "турагенты" и "гиды" не предлагали. Я не застал, но говорят, при советской власти примерно так и строились путешествия наших соотечественников за рубежом. Ох, не хотел бы я снова жить при советской власти!
   В Польше, к счастью, про социализм давно забыли, так что гостиницы у них теперь нормального европейского класса. А мы, слава Богу, по легенде, числились не самыми бедными людьми, и в отель нас поселили приличный пятизвездочный, кажется, "Орбис-Панорама" - на бывшей площади Дзержинского, неподалеку от той самой ротонды, в которой все и должно было произойти. Насчет старого названия это нас пан Вальдек просветил, так что нового, куда сложнее запоминаемого, никто из нас и не употреблял. А Вальдек, кстати, оказался личностью незаурядной и колоритной. Историк из Кракова, он приехал во Вроцлав на какой-то симпозиум с докладом и вез с собой целую гору документов, брошюр, а также атласов, исправленных и дополненных лично им. За обедом в ресторане мы разговорились об отношениях России и Польши, по привычке несколько свысока рассматривая западного соседа как младшего брата, если не сказать грубее - просто как бывшую колонию в составе многовековой Российской империи.
   Вальдек не обиделся, видать, не первый день с русскими общался, он только хитро улыбнулся и предложил подняться к нему в номер. Мы не возражали: на сообщника Эльфа этот пан никак не тянул, а в остальном мне, Филу и Циркачу все равно предписано было вести себя как можно естественнее - этакие богатые бездельники, которым любопытно все. Шкипер с Пиндриком, составлявшие группу прикрытия, жили на другом этаже, подальше от моего одноместного люкса, и конкретно во Вроцлаве нам не полагалось узнавать друг друга.
   Стоит ли говорить, что Циркач роль богатого бездельника исполнял с блеском голливудской звезды. Во Вроцлаве нашлось достаточно заведений, предлагавших как яркие шоу, так и изысканные интимные услуги. И все это Борька получил сполна, в своих лучших традициях не заплатив, по-моему, ни злотого. От польских красавиц он остался в полнейшем восторге. "Европейский профессионализм, славянская непосредственность и дикая восточная страсть", - вот так определил Циркач тип польской женщины. "Понятное дело, - солидно прокомментировал Фил. - Чего еще можно ждать от юных католичек, только что вырвавшихся из-под многолетнего коммунистического гнета? Самого разнузданного, развратного поведения!"
   Но вернемся к пану Вальдеку. Номер его оказался буквально завален листами бумаги и раскрытыми географическими атласами. Приведя это все в относительный порядок, он принялся с университетской обстоятельностью читать нам кратенький курс истории Польши, демонстрируя на различных исторических картах Республику Польшу, ПНР, Жечь Посполиту, Польское королевство и так далее. При этом, чем дальше в прошлое, тем все шире становились польские владения. На какой-то средневековой схеме территория Польши простиралась на восток аж до Смоленска, а на запад едва не до Парижа, и я уже почувствовал, что, если мы продолжим углубляться в том же направлении, вся Европа вскоре окажется под Польшей - от Пиренеев до Урала, ну а потом - чем черт не шутит! - обнаружится где-нибудь в каменном веке всемирное польское господство.
   Но шутки шутками, а ведь и вправду была в истории эпоха, когда Россия и Польша оказывались фактически равны по площади, по населению, по влиянию в мире. Это я усек хорошо, и это было ново. Мне вдруг сделалась понятна и близка национальная гордость поляков, сумевших отстоять свой восьмидесятый год и своего будущего президента Леха Валенсу, я вспомнил виденный когда-то фильм Анжея Вайды "Человек из железа" и проникся новым совершенно особенным уважением к мужеству вроде бы вполне обычных людей, не допустивших тогда очередного советского хамства.
   Между прочим, еще перед поездкой дядя Воша, то бишь генерал Кулаков, как бы невзначай рассказал мне, на грани какого кошмара, оказывается, балансировали мы, в смысле Советский Союз, в конце того давнего восьмидесятого года. По Никите Сергеевичу как раз коммунизм должен был наступить, а по Леониду Ильичу вместо него случились война в Афганистане и Московский праздник спорта и мира с быстро построенной на Юго-западе Олимпийской деревней, тут же получившей прозвище потемкинской. Мне тогда было без малого четырнадцать лет, из Москвы меня увезли, я жил у бабушки в деревне, и восьмидесятый запомнился только финскими продуктами - соками, джемами, йогуртами, нарезанным сервелатом в упаковке - все это в изрядных количествах приволакивала из столицы мамина сестра тетя Лена, работавшая в какой-то большой гостинице.
   А Вовку Кулакова, тогда еще молодого офицера контрразведки ГРУ, срочно отозвали из Кабула и дали приказ готовиться к диверсионным операциям на территории Польши. Мотопехота и танковые части в очень серьезных масштабах уже были подтянуты к западным границам. И день начала общевойсковой операции был назван - 4 декабря. Польшу собирались отутюжить бронетехникой при поддержке стратегической авиации, если потребуется, и даже тактические ракеты держали наготове. Планировался этакий блицкриг. И только уже в самый последний момент лично Войцех Ярузельский сумел убедить лично Юрия Андропова, что очередная русско-польская война никому победы не принесет. И это будет не Гданьск-55, не Будапешт-56, не Прага-68, это будет самая настоящая русско-польская война, весь народ встанет под ружье, да и Войско Польско - не последняя армия в Европе. Ярузельский сумел убедить в этом Андропова, тогда уже реально управлявшего Советским Союзом, и очередной трагедии удалось избежать.
   Конечно, Кулаков не случайно рассказал мне все это. И теперь я понимал, что разговор с паном Вальдеком тоже совсем не лишний. Новые сведения помогали нам понять характер нашего фигуранта.
   Агент-перевертыш доброго десятка разных разведок все-таки был и оставался поляком. И правы оказались американцы: ловить его можно было только на родине. Особенно хорошо - в родном городе, во Вроцлаве. Помимо прочего, одной из тайных страстей нашего суперагента было увлечение живописью и особенно таким редким жанром, как живописная панорама. Юриуш страшно гордился, что знаменитую Рацлавицкую панораму, экспонировавшуюся добрых полвека во Львове, перевезли именно во Вроцлав. По иронии судьбы это произошло в тот самый год, когда Семецкий навсегда покинул Польшу. Однако отец Юриуша входил в Общественный комитет по восстановлению Рацлавицкой панорамы, комитет третий по счету и последний, который как раз и сумел довести дело до победного конца. Так что Юриуш имел возможность увидеть живописный шедевр Яна Стыки и Войцеха Коссака еще за год до того, как панораму развернули в новом здании, в ротонде на берегу Одера. Открытие состоялось в конце ноября восемьдесят первого года, в труднейшее для Польши время, когда многие продукты выдавались по карточкам, в городах были перебои с водой и электричеством, зубы чистили солью, а по ночам еще ходили патрули и кое-где случались перестрелки. Но именно в это время обострились патриотические чувства поляков, вот Ярузельский и не пожалел денег на восстановление гордости польского народа - Рацлавицкой панорамы.
   Офицер разведки Юриуш видел огромный холст без переднего плана и специального освещения, развернутый в большой университетской аудитории, но и в таком виде живописное полотно поразило его. А в ротонду ему довелось попасть лишь спустя пять лет, когда, уже будучи гражданином Израиля, он вернулся инкогнито на похороны отца, а медленно, но верно теряющая свое могущество польская госбезопасность перестала охотиться за всеми подряд беглыми сотрудниками.
   С тех пор Семецкий взял за правило приезжать во Вроцлав каждый год. Причем даты все время менялись, не существовало у него особенного, специального дня. Очевидно, Эльф был подвержен неким минутным настроениям или, наоборот, выстраивал хитрую схему, при которой его трудно оказывалось вычислить.
   Его и на этот раз вычислили только чудом. Австрийцы слушали телефон совсем другого человека, но в польских очень старых, давно не ремонтировавшихся сетях что-то перемкнуло и на запись пошла фраза Эльфа: "Я буду во Вроцлаве в начале ноября, ну и, конечно, побываю в ротондеs". Компьютеры австрийской разведки выловили эту фразу по ключевому слову "ротонда", американцы, проводившие в тот момент некую совместную с Веной акцию, получили доступ к неожиданно возникшим из ниоткуда сведениям, и таким образом родилась идея операции. Но организовывать примитивный захват объекта никому не хотелось. Это они уже проходили. Направлять опергруппу из какой-нибудь соседней страны - полная безнадега. У Эльфа потрясающее, просто фантастическое чутье на опасность, любых мало-мальски знакомых ему по почерку спецов Семецкий почует за версту - и ничего не выйдет.
   Такие уникальные способности встречаются не просто редко, а удивительно редко. Разве что еще палестинско-советский диверсант Санчес Карлос Рамирес Ильич обладал чем-то похожим, вот и уходил ото всех подряд, включая элитные спецподразделения "Моссада". Но легендарный Карлос, обучавшийся не только у Арафата и Фиделя, но и в подмосковной Балашихе, был все-таки в первую очередь террористом, его главной целью всегда было убийство, разрушение. Таких легче ловить, вот французы в итоге и засадили его пожизненно. А Эльф - это птица совсем иного полета. Его цель - сбор информации и торговля ею. Здесь все намного тоньше, хотя по умению убивать и прятаться Эльф, пожалуй, Карлосу еще и фору бы дал.
   Вот почему ловить Юриуша Семецкого должны были обязательно гастролеры - совершенно незнакомые ему люди, с абсолютно неожиданной манерой поведения и, желательно, как можно меньше знающие о фигуранте. Нехилый парадокс! Обычно стараются знать как можно больше, а тут - все наоборот. Логику наших работодателей я, честно говоря, так и не понял, точнее, уже потом сообразил, что логикой, как таковой, там и не пахло. Они рассматривали Эльфа не как объект захвата, а как некий психологический феномен, представляющий уникальную ценность, и то, что делали мы, вернее было называть не спецоперацией, а научным экспериментом. Однако психология - это очень хитрая наука, тяготеющая не столько к математической логике, сколько к черной и белой магии. Интуиция, подозрения, прозрения, всякого рода таинственные предчувствия значат в ней гораздо больше, чем строгие выкладки практиков. И мы все сильнее ощущали, что дирижирует нами именно некий психолог и маг, до сих пор не объявившийся зримо.
   Мы уже второй день слонялись по городу среди старинных костелов в самом центре, по набережной Одера, по аллеям уютных парков и современным проспектам, скучали в ресторанах и маленьких кафешках, попивали "каву", то есть кофе, очень неплохо заваренный, кстати, посещали музеи и развлекательные заведения, лопали продаваемую на каждом углу вкуснейшую пиццу с грибами. Осень выдалась в меру солнечная и в меру дождливая, а главное, теплая, и грибов в окрестных лесах было еще полно. Западная Польша - это вам не Подмосковье, ноябрь у них еще вполне грибной месяц. Впору было самим в лес отправляться. Но сказал же Василий Иванович в известном анекдоте: "Не до грибов, Петька, не до грибов!", когда тот орал "Белые в лесу!"s
   Мы ждали непонятно чего.
   И дождались.
   За ужином второго дня пан Вальдек познакомил нас с профессором Вроцлавского университета паном Збигневом Станюшевским. Примечательный оказался пан - настоящий профессор. Но если он где и преподавал, то вряд ли на гуманитарном факультете, скорее уж в разведакадемии, а по званию был как минимум майором, а то и полковником. Судя по возрасту, в отставке, конечно, но навыков не утратил. Записочку Циркачу в рукав сунул, как заправский карманник или фокусник, и той же ночью с предельной незаметностью просочился ко мне в номер, где мы втроем ждали его. Показывая только жестами, куда следует идти - жучков пан Збигнев подозревал в каждом предмете, хотя думаю, что их как раз и не было, - он вывел нас на улицу каким-то потайным ходом, а там уже ждали Шкипер и Пиндрик, приглашенные заранее.
   По притихшим до утра улицам - в этом районе практически нет ночной жизни - мы хитрым крюком по Яницкого и Моджевского выбрели к ротонде со стороны Одера и юркнули в открытую, очевидно, специально для нас, маленькую железную дверку.
   Со стороны зрительского входа мы уже побывали в Рацлавицкой панораме, полюбовались роскошным круговым полотном и попытались оценить возможности захвата хорошо подготовленного человека среди толпы посетителей, даже изучили пути отхода. Признаюсь, не понравилась нам тамошняя обстановка. Неподходящее, ну, совсем не подходящее было выбрано место, но что поделать, хозяин - барин! А вот картина Яна Стыки и Войцеха Коссака нам очень понравилась. Ее можно было рассматривать подолгу, так натурально и тщательно выписали художники каждую фигурку, каждый кустик, каждый штык. А как увлекательны эти вечные поиски места, где кончается объемное изображение и начинается плоскость холста! Первый раз мне показали подобную штуку в детстве, когда водили в Москве смотреть на Бородинскую панораму. Было интересно, очень интересно, но Рацлавицкая запомнилась еще сильнее. Я даже знаю, почему.
   Во-первых, теперь я глазел на всю эту изящно разрисованную кровавую баню и видел не пластмассовых игрушечных солдатиков, выставленных на дощатом полу в сенях бадягинской избы, а живых людей в дымном кошмаре селенья Итум-Кале, и сквозь убаюкивающее воркование экскурсоводши на полупонятном польском языке мне слышались разрывы гранат, родная матерщина и гортанные чеченские ругательства. И даже запахи соответствующие мерещились.