Страница:
Можно сказать, что резкое противопоставление "фактов" и "ценностей" неудачно, так как понятия играют решающую (конститутивную) роль в вопросах и о фактах, и о ценностях (или нормах). Не случайно нормативные дебаты часто принимают форму обсуждения того, как фактически обстоят дела и как они могут быть наилучшим образом описаны и объяснены.
В качестве примера можно взять дискуссию семидесятых годов о том, должны ли регулироваться или даже быть прекращены исследования рекомбинантных ДНК [1]. Нормативная по своему характеру, эта дискуссия не сосредоточивалась только на ценностях и нормах. Никто не сомневался в нежелательности возможного отрицательного результата, который мог бы в худшем случае вести к гибели человечества из-за распространения прежде неизвестных организмов. В центре обсуждения был теоретический вопрос о том, что мы в то время фактически знали о таких опасностях. Нормативный аспект обсуждения в значительной степени сводился к конфликту между регулированием и свободой, особенно свободой научного исследования, и к вопросу о том, насколько велик риск, который мы можем взять на себя. При этом не обсуждался вопрос о нежелательности возможного отрицательного результата. Каждый считал ответ на него очевидным.
1 О дебатах в связи с рекомбинацией ДНК, см., например, Limits of Scientific Inquiry. Ed. by G.Holton and R.Morison. - N.Y. 1978.
698
В других случаях дебаты могут принять более явный нормативный характер, так как их участники не определились или расходятся относительно того, насколько желательными или нежелательными являются различные следствия. Например, один из участников может использовать теорию решений при обсуждении хирургических методов трансплантации кровеносных сосудов в ногу. Он может прийти к выводу, что метод А ведет к лучшим результатам, чем метод Б, но метод А является более дорогим. Как при использовании разных методов сравнивать экономические затраты и прогнозы в отношении благоприятного исхода трансплантации для пациента? В этой ситуации нормативные вопросы возникают в самом начале обсуждения [1].
1 В этой ситуации перед нами возникает вопрос не только о том, как мы должны сопоставлять материальные затраты и здоровье, но и о том, кто должен платить: пациент или общество?
Мы не будем здесь рассматривать вопрос о том, можно ли интерсубъективно решить, какие нормы и ценности являются общезначимыми (см. Гл. 29 и 30). Сделаем только ряд замечаний.
А) Многие нормативные дискуссии возникают внутри некоторой институциональной рамки (institutional framework) либо формального характера, как в игре или в юридических отношениях, либо неформального, как в различных традициях и культурах. В таких случаях нормативное обсуждение может проходить рациональным образом с помощью отсылок к более или менее неявным понятиям и правилам, которые конституируют фактическую ситуацию. (В "институте", называемом "футбол", ясно, должен ли вратарь защищать свои ворота от попадания в них мяча. Соответствующая норма является частью игры в футбол).
Б) Но такие институциональные рамки также могут стать объектом нормативных дебатов. (Почему мы должны играть в футбол? Ответ на этот вопрос не следует искать в рамках этой игры). Но даже в таких случаях многие утверждают, что и здесь возможно прийти к рациональному решению (см. Хабермас, Гл. 30). Идея состоит в том, что компетентная, свободная и беспрепятственная дискуссия всех заинтересованных сторон может вести к соглашению, и если это так, то это соглашение, можно сказать, будет тем, что мы понимаем под общезначимым, нормативным ответом. Такое соглашение не являет
699
ся безошибочным ответом, но это самый лучший ответ из тех, что мы, смертные, можем получить. Так говорят сторонники умеренного рационализма, отвечая на вопрос, могут ли нормы быть общезначимыми. Этот ответ условен, так как он не является верным на все времена "окончательным ответом". Конечным основанием здесь служит сама открытая дискуссия как непрекращающийся аргумен-тативный процесс "проб и ошибок".
Конечно, умеренный этический рационализм не утверждает, что все нормативные вопросы можно разрешить таким же путем. Всегда будут существовать нормативные и оценочные вопросы, которые являются вопросами вкуса, стиля и культурных предпочтений. Здесь едва ли можно ожидать общего согласия (или надеяться на него!) относительно того, что является правильным и хорошим. Здесь всегда существует большое поле для легитимного многообразия и рациональной толерантности. О чем мы можем в конечном счете договориться как о нормативно общезначимом, так это об основных человеческих правах, связанных с равноценностью индивидов и одинаковым уважением к ним.
В качестве краткого замечания о проблеме ценностей в теории решений отметим, что она хорошо подходит для довольно простых ситуаций экономического выбора (например, когда решается вопрос о вложении капитала в строительство нового пирса). Здесь вопрос о ценностях достаточно прост. Это - вопрос денег, стоимости и прибыли, основанной на рыночных ценах. Это типично "внутриинституциональный" вопрос (см. выше), нормативный аспект которого порожден фактическим аспектом ситуации, в том смысле, что "факты" являются "институциональными" и в силу этого "нормативно-нагруженными". Сказанное относится и к "угловому удару" в футболе, и к "порядку" на бирже. Эти явления есть то, что они есть, благодаря нормативным условиям, имеющим место внутри рассматриваемого института.
Но когда эта схема используется для анализа таких многосторонних проектов, как строительство атомных электростанций и оборонной политики, мы сталкиваемся не только со всеми вышеупомянутыми запутанными междисциплинарными проблемами. Мы также приходим к более острым проблемам ценностей в связи не только с вопросом об отношении цели проекта к другим важным проектам и целям, но и с вопросами взаимосвязей денег и здоровья, ваших и моих издержек и т.д.
700
Сциентизация современного общества характеризуется тем фактом, что такие многосторонние проблемы становятся широко распространенными. В результате на политическом уровне возникают проблемы управления, а на уровне исследований и разработок - научные и нормативные. Проблема управления является вопросом о том, обладают ли политические институты необходимым знанием и пониманием. По-видимому, ответ предполагает сизифоподобную задачу развития внутреннего междисциплинарного сотрудничества и открытой публичной дискуссии, а также формирования общественного мнения.
Отметим также и такой момент: открытые междисциплинарные дебаты между исследователями необходимы, но не достаточны. Людям необходима объективная, детализированная и всесторонняя "журналистская" информация, но одной ее не достаточно. Что еще необходимо, так это открытый канал коммуникации между научным сообществом и журналистами. Каждый из указанных трех аспектов порождает особые проблемы. Чем сложнее становятся различные науки, тем проблематичнее нормальное функционирование последнего канала. Во всех областях современной науки имеется так много направлений, что информация относительно методологических и концептуальных предпосылок, которые формируют основу для научного исследования (ведь возможны и другие предпосылки), должна распространяться совместно с научным "результатом". Результат сам по себе, без этих предпосылок, дает неадекватное понимание того, к чему он относится. (Выражение "статистика лжет!" содержит много истины! Конечно, корректно работающие статистики не лгут, однако извлечь адекватное знание из предоставляемой ими информации могут только те, кто знаком с используемыми методическими, концептуальными и другими предположениями). Таким образом, становится необходимым высокий уровень общего образования. В этой связи политическим деятелям важно иметь доступ к информации, включающей "весь" спектр предпосылок. Принципиальным моментом здесь является качество связи между университетами и средствами массовой информации.
То, что в наше время науки становятся более разнообразными и сложными, демонстрирует современная физика. Если Галилей мог наблюдать невооруженным глазом только колебание маятников и падение шаров, то сегодня ученые помещают между собой и объектами исследования сложное техническое оборудование. Например, для "наблюдения" явлений микромира построен ускоритель элементарных частиц с окружностью в 27 км! Сегодня мы соотносимся с исследуемыми нами природными явлениями с по
701
мощью сложной технологии и сложных теоретических предположений. Для их использования и понимания необходима основательная подготовка. Все это требует философского осмысления и способствует оживлению интереса к эпистемологическим проблемам современного научного исследования.
Но и в повседневной жизни наше отношение к природе и другим людям (да и к самим себе) становится все более и более опосредованным технологией и наукой. Это относится и к нашей работе: многие больше не пишут пером по бумаге, а используют электронное оборудование, которое теоретически и технически столь сложно, что только немногие понимают, как оно функционирует. Это относится и нашему быту, в котором, например, телевидение и радио все более опосредствуют наш жизненный опыт и задают коды для его интерпретации. Итак, сциентизация порождает техническую и теоретическую "среду", посредством которой мы относимся к вещам, окружающим нас людям и социальным явлениям. Следовательно, она жизненно важна и для того, что мы делаем, и для того, чем мы являемся. Благодаря сциентизации не происходит односторонняя стандартизация и тривиализация нашего знания реальности и любых таких "сред" технического и теоретического характера.
В свете современного экологического кризиса становится совершенно неотложной потребность в лучшей научной рациональности, более долгосрочных и разумных предпочтениях и установках. Возникает также необходимость в рациональном "формировании общественного мнения" в том смысле, что как индивидуально, так и институционально мы должны быть открыты для изменения наших ориентаций и ценностей, если результат этого изменения должен быть положительным.
Итак, мы можем сказать, что развитие науки привело к ее дисциплинарному многообразию и обеспечило нас инструментальным типом решений. Но это поставило перед нами совершенно новые проблемы. Можем ли мы вообще разорвать это "магическое кольцо"? Или, как мы предположили в этом параграфе, единственно ответственное решение состоит в том, чтобы идти и дальше по пути рационализации? В дальнейшем мы рассмотрим кратко как отвечают на эти вопросы Хайдеггер и Хабермас (Гл. 30).
Но вначале остановимся на основных особенностях современной философии (Гл. 29).
Глава 29. ОБЗОР СОВРЕМЕННОЙ ФИЛОСОФИИ
В этой главе мы вкратце рассмотрим ряд направлений современной философии, а именно некоторые особенности логического позитивизма и аналитической философии (Поппер, Кун и Витгенштейн), феноменологии и экзистенциализма. Мы затронем философию Ролза и вопрос о справедливости, а также философские дискуссии вокруг проблем социального признания (recognition) и идентичности. Напомним, что такие философские школы, как томизм, марксизм и прагматизм, уже рассматривались в предыдущих главах.
Вообще не следует забывать, что все ранее существовавшие крупные философские направления продолжают развиваться и в наши дни. Платонизм, аристотелизм, томизм, спинозизм, кантианство и т.п. являются направлениями и современной философии. Поэтому понять современные дискуссии и споры споры можно, лишь имея соответствующие знания по истории философии.
Логический позитивизм
В период между первой и второй мировыми войнами были выдвинуты новые философские идеи. Многие из них были стимулированы развитием неклассической физики и стали предметом серьезного эпистемологического анализа со стороны логического позитивизма. Новая жизненная ситуация, возникшая в сложном, основанном на науке обществе, осмысливалась не только развивающимися социальными науками (см. Гл. 27), но и философскими "школами" типа экзистенциализма и "критической теории" (Адорно, Маркузе).
703
Вначале остановимся на логическом позитивизме. Это направление может рассматриваться как развитие наследия британского эмпирицизма и философии Просвещения. В то же время оно является своего рода философским ответом на проблемы современной науки. Наконец, оно представляет собой реакцию на возникновение в 1920-1930-х гг. тоталитарных и отчасти иррациональных идеологий (в частности, нацизма).
Сейчас мало кто придерживается позиций ортодоксального логического позитивизма. Но он сыграл важную роль, подчеркивая непреходящую важность здравых и аргументативных аспектов философской деятельности, а также критикуя концептуальную туманность и развращающую риторику.
В период после второй мировой войны развитие логического позитивизма привело к возникновению различных типов философии науки, акцентирующих внимание либо на логике и формальных языках науки, либо на более содержательном концептуальном анализе науки.
Для классического британского эмпирицизма, от Локка до Юма, основной исходной точкой были в основном чувственные ощущения. В этом смысле он опирался на психологию. В XX столетии, главным образом в период между мировыми войнами, возникает так называемый логический эмпирицизм, или логический позитивизм. Он был довольно тесно связан с лингвистикой и преимущественно занимался методологическими вопросами, то есть вопросами о том, как может быть обосновано знание или как при сопоставлении с опытом усилить или ослабить наши утверждения о реальности. Мы можем рассматривать логический позитивизм как результат синтеза классического эмпирицизма и современной формальной логики. Он обращался частично к логической структуре языка (синтаксису) и частично к методологической верификации знания. Само название "логический позитивизм" указывает на поворот от психологии к языку и методологии [1].
1 Когда говорится о позитивизме в этом значении, то под "позитивным" не понимается что-то "хорошее", "положительное", "нравящееся нам", как это свойственно обыденному словоупотреблению. Термин "позитивное" ("позитивизм") используется в философии во многих смыслах.
1) В философии Конта понятие "позитивизм" указывает на конечную фазу исторического развития, то есть научную и в этом смысле положительную фазу.
2) В логическом эмпирицизме оно связано с точкой зрения, согласно которой знание основано на' простых утверждениях наблюдения, и правильным методом науки является гипотетико-дедуктивный метод.
3) Для Гегеля (Сартра и других) "позитивное" противоположно "негативному" в смысле "отрицания" и изменения. Позитивное дано актуально, тогда как негативное представляет преодоление данного.
704
Ключевой фигурой в создании современной математической логики был немецкий математик и философ Готлоб Фреге (Gottlob Frege, 1848-1925). К его известным работам по философии языка принадлежит труд О смысле и значении (Ober Sinn und Bedeutung, 1892). Одним из наиболее влиятельных логиков в современной философии является американец Уиллард ван Орман Куайн (Willard van Orman Quine, 1908) [1].
Первоначально термин "логический позитивизм" использовался для обозначения группы ориентирующихся на науку философов, которые жили в Вене в 1920-1930-е гг. (Венский кружок). Она включала таких философов, как Мориц Шлик (Moritz Schlick, 1882- 1936, Отто Нейрат (Otto Neurath, 1882-1945) и Рудольф Карнап (Rudolf Carnap, 1891-1970). В эту группу входили и другие немецкоязычные философы (в частности, Карл Гемпель, Carl Hempel, 1905- 1998, и Ганс Рейхенбах, Hans Reichenbach, 1891-1953).
Логических позитивистов объединяло их дистанцирование от спекулятивной философии. Время метафизики давно прошло! То, на что мы должны опираться, это логика (включая математику) и эмпирические науки с физикой в качестве образца. Поэтому логические позитивисты единственной философией признавали лишь аналитическую философию науки в том виде, в каком они ее разрабатывали.
Похожее критическое отношение к традиционной философии характеризовало и британскую философию того времени. Отчасти она являлась концептуальной критикой, основанной на обыденном языке (Джордж Эдуард Мур, George Edward Moore, 1873-1958). Отчасти же использовала логические формальные методы, как это делали Бертран Рассел (Bertrand Russel, 1872-1970) и Алфред Уайт-хед (Alfred..North Whitehead, 1861-1947), завершившие в 1910 г. известный труд по математической логике Principia Mathematica.
В течение некоторого времени Рассел был одним из видных британских защитников логического позитивизма. (Другим был Алфред Джулиус Айер, Alfred Jules Ayer, 1910-1989) [2]. Рассел отстаивал тезис о взаимно-однозначном соответствии языка и действительности. Язык состоит частично из атомарных словесных
1 См. работы Куайна Two Dogmas of Empiricism, Philosophical Review. 1951, 60 и Word and Object. - Cambridge, 1960 (Перевод М.Кронгауза I и V глав см. У.В. О.Куайн. Слово и объект. - В кн. Новое в зарубежной лингвистике. Выпуск XVIII. - М., 1986. - С. 24-98. По современной логике см., например, B.Mates. Elementary Logic. - Oxford, 1962 (second edition 1972) и W.O.Quine. Methods of Logic. - New York, 1950 (fourth edition, 1972).
2 A.Ayer. Language, Truth and Logic. - London, 1936. Перевод А.Яковлевым шестой главы этой книги см. Аналитическая философия. Избранные тексты. - М., 1993. - С. 50-65.
705
(вербальных) выражений, которые соотносятся с атомарными фактами, и частично из логических взаимосвязей между этими словесными выражениями. Причем логические связи описываются формальной логикой. Рассмотрим, например, слова "кот" и "циновка". Эти слова используются как атомарные словесные выражения, которые относятся к атомарным фактам, то есть к определенному коту и к определенной циновке. Предложение "этот кот лежит на этой циновке" взаимно-однозначно соотносится с определенным сложным состоянием вещей, заключающемся в том, что кот лежит на циновке, так как входящие в это предложение простые (атомарные) лингвистические выражения описывают простые состояния вещей. В то же самое время синтаксическая форма рассматриваемого предложения правильно выражает отношение между котом и циновкой.
Итак, имеется тезис о том, что действительность состоит из простых, отдельных фактов и что таким же образом эпистемически осмысленный язык состоит из простых, отдельных выражений, которые соотносятся с этими фактами. При этом правильные логические связи между этими лингвистическими выражениями соответствуют отношениям, существующим между фактами, на которые указывают эти выражения.
Интересными словесными выражениями являются предложения, которые утверждают нечто о том, что имеет место. Такие предложения или утверждения могут находиться во взаимно-однозначном соответствии с действительностью и тем самым быть эпистемически осмысленными. Другие виды словесных выражений (восклицания, команды, вопросы, оценочные суждения, метафорические высказывания и т.п.) не обладают подобным свойством и не представляют познавательного интереса.
Этот атомистический тезис утверждает, что действительность (и язык) состоит из простых, отдельных фактов (и выражений) и что действительность и язык внешне соотносятся друг с другом. Опирающийся на него способ мышления противостоит диалектическому, согласно которому различные понятия и состояния дел отрицают друг друга и указывают на другие понятия и состояния дел. Диалектика обладает тенденцией к поиску целостностей, основанных на внутренних связях понятий, тогда как атомизм понимает мир и язык в качестве отдельных выражений и фактов, находящихся во внешних отношениях друг с другом. Говоря о "внутренней связи", мы подразумеваем, что отдельное понятие не может быть определено вне его отношений с другими понятиями. Другими словами, пол
706
ное определение понятия зависит от других понятий. (Ср. с точкой зрения, согласно которой понятие действия должно быть определено с помощью таких понятий, как намерение, действующее лицо и объект, на который направлено действие).
Говоря о "внешнем отношении", мы подразумеваем, что понятие есть то, что оно есть, независимо от связей с другими понятиями. (Например, кот есть кот независимо от того, в какой связи он находится с циновкой).
Итак, мы имеем два условия, которые должны выполняться для того, чтобы утверждение было способным выражать знание.
1. Утверждение должно быть хорошо сформулированным, то есть грамматически правильным.
2. Утверждение должно быть верифицируемым, то есть мы должны, в принципе, быть способными подтвердить его с помощью наблюдений и гипотетико-дедуктивного метода.
Утверждения, которые не удовлетворяют этим условиям, не выражают знание. Они эпистемически бессмысленны. Их примерами будут такие этические, религиозные и метафизические утверждения, как "не убий", "Бог есть благо" и "субстанция едина". Согласно критериям эпистемической осмысленности, эти утверждения не выражают знание. Конечно, при этом не отрицается, что они могут быть эмоционально осмысленными. Например, утверждения о ценностях часто много значат как для индивида, так и для общества. Но, согласно этим двум критериям, они не являются утверждениями, которые представляют знание.
Имея в виду позицию Рассела (на некотором этапе его философского творчества), можно так кратко выразить точку зрения логического позитивизма. Существуют только два вида эпистемически осмысленных утверждений, а именно аналитические утверждения и хорошо сформулированные апостериорные синтетические утверждения.
Иначе говоря, единственными эпистемически осмысленными являются утверждения, которые мы находим в формальных науках (логика, математика) и науках, опирающихся на опыт и ги-потетико-дедуктивный метод.
Такой - в упрощенной форме - являлась в межвоенный период основная позиция логического позитивизма, представленного Венским кружком [1].
1 Краткое изложение основных идей логического позитивизма см. в кн.: АЛуег. Language, Truth and Logic. - London, 1936.
707
Различие между эпистемически осмысленными и эпистемически бессмысленными утверждениями - между подлинным знанием и псевдознанием здесь определяется как различие между утверждениями, которые являются проверяемыми (верифицируемыми), и утверждениями, которые нельзя проверить. Это различие отождествляется с различием между наукой и псевдонаукой.
Подобно другим формам эмпирицизма, логический позитивизм выступает против гносеологического рационализма [1], то есть против утверждений, претендующих на истинность, но в то же время не удовлетворяющих требованиям проверки с помощью наблюдения и гипотетико-дедуктивного метода. Так, теология и классическая метафизика (например, онтология) отвергаются в силу их эпистемической бессмысленности.
Как мы уже отмечали, такое опровержение является проблематичным, поскольку возникает вопрос, не попадает ли сам эмпирицистский тезис в ту категорию, которую он объявляет эпистемически бессмысленной. Можно ли эмпирически проверить сам этот тезис? Мы упоминали об этом возражении, основанном на самоприменимости, в связи с Декартом и Локком.
Согласно эмпирицистскому тезису, ценностные суждения - этические и эстетические утверждения - следовало бы объявить эпистемически бессмысленными. Но в этом случае их отклонение имеет иной характер, чем для теологических и метафизических утверждений. Можно сказать, что этические и эстетические утверждения эпистемически бессмысленны, но в противоположность теологическим и метафизическим они и не претендуют на познавательную значимость. Они выражают установки и оценки, которые не могут быть обоснованы в терминах "истина" и "ложь", но все же играют важную роль в нашей жизни. Можно напомнить читателю о точке зрения Юма на связь познания ("разума") и эмоций ("чувств"), высказанной им при обсуждении этики [2].
1 Имеется в виду позиция рационализма в теории познания, исходящая из приоритета разума относительно опыта, а не сама концепция рациональности как логической размерности знания, опыта и деятельности. Иначе говоря, понятия "рационализм" и "рациональность" различаются. - С.К.
2 См. R.Camap. Values and Practical Decisions. In The Philosophy of Rudolf Carnap. Ed.by P.Schlipp.The Library of Living Philosophers, vol.XLLaSalle/London, 1963.
708
Венский кружок ни в коей мере не был индифферентным в отношении политических вопросов. В период между мировыми войнами его члены занимали четкую антифашистскую позицию. Одним из следствий эмпирицистского тезиса было опровержение фашизма в качестве научно бессмысленного. Таким образом, логические позитивисты могли позволить себе занять определенные политические и этические позиции. Но при этом важно отметить, что они не считали, что могли бы обосновать посредством рациональных аргументов свой выбор занятой ими нормативной позиции. В конечном счете, когда дело касается этических и политических вопросов, каждый должен полагаться на дорациональные (рrе-rational) решения. Каждый делает выбор, который в принципе не может быть рационально легитимизирован.
Независимо от того, предоставлял ли позитивизм, основываясь на эмпирицистском определении неосмысленного (научно непроверяемого), защиту от фашистского вздора, он все же не мог бы опровергнуть базисные фашистские нормы. Иначе говоря, позитивисты могли бы отклонить то, что являлось эмпирически непроверенным и непроверяемым в фашистских положениях (например, расовую теорию и идею о тысячелетнем Третьем рейхе). Однако позитивисты явно отрицали возможность проведения аргументированной дискуссии о базисных нормах и принципах. По их мнению, дискуссия в этой области не могла бы привести к убедительным выводам.
В качестве примера можно взять дискуссию семидесятых годов о том, должны ли регулироваться или даже быть прекращены исследования рекомбинантных ДНК [1]. Нормативная по своему характеру, эта дискуссия не сосредоточивалась только на ценностях и нормах. Никто не сомневался в нежелательности возможного отрицательного результата, который мог бы в худшем случае вести к гибели человечества из-за распространения прежде неизвестных организмов. В центре обсуждения был теоретический вопрос о том, что мы в то время фактически знали о таких опасностях. Нормативный аспект обсуждения в значительной степени сводился к конфликту между регулированием и свободой, особенно свободой научного исследования, и к вопросу о том, насколько велик риск, который мы можем взять на себя. При этом не обсуждался вопрос о нежелательности возможного отрицательного результата. Каждый считал ответ на него очевидным.
1 О дебатах в связи с рекомбинацией ДНК, см., например, Limits of Scientific Inquiry. Ed. by G.Holton and R.Morison. - N.Y. 1978.
698
В других случаях дебаты могут принять более явный нормативный характер, так как их участники не определились или расходятся относительно того, насколько желательными или нежелательными являются различные следствия. Например, один из участников может использовать теорию решений при обсуждении хирургических методов трансплантации кровеносных сосудов в ногу. Он может прийти к выводу, что метод А ведет к лучшим результатам, чем метод Б, но метод А является более дорогим. Как при использовании разных методов сравнивать экономические затраты и прогнозы в отношении благоприятного исхода трансплантации для пациента? В этой ситуации нормативные вопросы возникают в самом начале обсуждения [1].
1 В этой ситуации перед нами возникает вопрос не только о том, как мы должны сопоставлять материальные затраты и здоровье, но и о том, кто должен платить: пациент или общество?
Мы не будем здесь рассматривать вопрос о том, можно ли интерсубъективно решить, какие нормы и ценности являются общезначимыми (см. Гл. 29 и 30). Сделаем только ряд замечаний.
А) Многие нормативные дискуссии возникают внутри некоторой институциональной рамки (institutional framework) либо формального характера, как в игре или в юридических отношениях, либо неформального, как в различных традициях и культурах. В таких случаях нормативное обсуждение может проходить рациональным образом с помощью отсылок к более или менее неявным понятиям и правилам, которые конституируют фактическую ситуацию. (В "институте", называемом "футбол", ясно, должен ли вратарь защищать свои ворота от попадания в них мяча. Соответствующая норма является частью игры в футбол).
Б) Но такие институциональные рамки также могут стать объектом нормативных дебатов. (Почему мы должны играть в футбол? Ответ на этот вопрос не следует искать в рамках этой игры). Но даже в таких случаях многие утверждают, что и здесь возможно прийти к рациональному решению (см. Хабермас, Гл. 30). Идея состоит в том, что компетентная, свободная и беспрепятственная дискуссия всех заинтересованных сторон может вести к соглашению, и если это так, то это соглашение, можно сказать, будет тем, что мы понимаем под общезначимым, нормативным ответом. Такое соглашение не являет
699
ся безошибочным ответом, но это самый лучший ответ из тех, что мы, смертные, можем получить. Так говорят сторонники умеренного рационализма, отвечая на вопрос, могут ли нормы быть общезначимыми. Этот ответ условен, так как он не является верным на все времена "окончательным ответом". Конечным основанием здесь служит сама открытая дискуссия как непрекращающийся аргумен-тативный процесс "проб и ошибок".
Конечно, умеренный этический рационализм не утверждает, что все нормативные вопросы можно разрешить таким же путем. Всегда будут существовать нормативные и оценочные вопросы, которые являются вопросами вкуса, стиля и культурных предпочтений. Здесь едва ли можно ожидать общего согласия (или надеяться на него!) относительно того, что является правильным и хорошим. Здесь всегда существует большое поле для легитимного многообразия и рациональной толерантности. О чем мы можем в конечном счете договориться как о нормативно общезначимом, так это об основных человеческих правах, связанных с равноценностью индивидов и одинаковым уважением к ним.
В качестве краткого замечания о проблеме ценностей в теории решений отметим, что она хорошо подходит для довольно простых ситуаций экономического выбора (например, когда решается вопрос о вложении капитала в строительство нового пирса). Здесь вопрос о ценностях достаточно прост. Это - вопрос денег, стоимости и прибыли, основанной на рыночных ценах. Это типично "внутриинституциональный" вопрос (см. выше), нормативный аспект которого порожден фактическим аспектом ситуации, в том смысле, что "факты" являются "институциональными" и в силу этого "нормативно-нагруженными". Сказанное относится и к "угловому удару" в футболе, и к "порядку" на бирже. Эти явления есть то, что они есть, благодаря нормативным условиям, имеющим место внутри рассматриваемого института.
Но когда эта схема используется для анализа таких многосторонних проектов, как строительство атомных электростанций и оборонной политики, мы сталкиваемся не только со всеми вышеупомянутыми запутанными междисциплинарными проблемами. Мы также приходим к более острым проблемам ценностей в связи не только с вопросом об отношении цели проекта к другим важным проектам и целям, но и с вопросами взаимосвязей денег и здоровья, ваших и моих издержек и т.д.
700
Сциентизация современного общества характеризуется тем фактом, что такие многосторонние проблемы становятся широко распространенными. В результате на политическом уровне возникают проблемы управления, а на уровне исследований и разработок - научные и нормативные. Проблема управления является вопросом о том, обладают ли политические институты необходимым знанием и пониманием. По-видимому, ответ предполагает сизифоподобную задачу развития внутреннего междисциплинарного сотрудничества и открытой публичной дискуссии, а также формирования общественного мнения.
Отметим также и такой момент: открытые междисциплинарные дебаты между исследователями необходимы, но не достаточны. Людям необходима объективная, детализированная и всесторонняя "журналистская" информация, но одной ее не достаточно. Что еще необходимо, так это открытый канал коммуникации между научным сообществом и журналистами. Каждый из указанных трех аспектов порождает особые проблемы. Чем сложнее становятся различные науки, тем проблематичнее нормальное функционирование последнего канала. Во всех областях современной науки имеется так много направлений, что информация относительно методологических и концептуальных предпосылок, которые формируют основу для научного исследования (ведь возможны и другие предпосылки), должна распространяться совместно с научным "результатом". Результат сам по себе, без этих предпосылок, дает неадекватное понимание того, к чему он относится. (Выражение "статистика лжет!" содержит много истины! Конечно, корректно работающие статистики не лгут, однако извлечь адекватное знание из предоставляемой ими информации могут только те, кто знаком с используемыми методическими, концептуальными и другими предположениями). Таким образом, становится необходимым высокий уровень общего образования. В этой связи политическим деятелям важно иметь доступ к информации, включающей "весь" спектр предпосылок. Принципиальным моментом здесь является качество связи между университетами и средствами массовой информации.
То, что в наше время науки становятся более разнообразными и сложными, демонстрирует современная физика. Если Галилей мог наблюдать невооруженным глазом только колебание маятников и падение шаров, то сегодня ученые помещают между собой и объектами исследования сложное техническое оборудование. Например, для "наблюдения" явлений микромира построен ускоритель элементарных частиц с окружностью в 27 км! Сегодня мы соотносимся с исследуемыми нами природными явлениями с по
701
мощью сложной технологии и сложных теоретических предположений. Для их использования и понимания необходима основательная подготовка. Все это требует философского осмысления и способствует оживлению интереса к эпистемологическим проблемам современного научного исследования.
Но и в повседневной жизни наше отношение к природе и другим людям (да и к самим себе) становится все более и более опосредованным технологией и наукой. Это относится и к нашей работе: многие больше не пишут пером по бумаге, а используют электронное оборудование, которое теоретически и технически столь сложно, что только немногие понимают, как оно функционирует. Это относится и нашему быту, в котором, например, телевидение и радио все более опосредствуют наш жизненный опыт и задают коды для его интерпретации. Итак, сциентизация порождает техническую и теоретическую "среду", посредством которой мы относимся к вещам, окружающим нас людям и социальным явлениям. Следовательно, она жизненно важна и для того, что мы делаем, и для того, чем мы являемся. Благодаря сциентизации не происходит односторонняя стандартизация и тривиализация нашего знания реальности и любых таких "сред" технического и теоретического характера.
В свете современного экологического кризиса становится совершенно неотложной потребность в лучшей научной рациональности, более долгосрочных и разумных предпочтениях и установках. Возникает также необходимость в рациональном "формировании общественного мнения" в том смысле, что как индивидуально, так и институционально мы должны быть открыты для изменения наших ориентаций и ценностей, если результат этого изменения должен быть положительным.
Итак, мы можем сказать, что развитие науки привело к ее дисциплинарному многообразию и обеспечило нас инструментальным типом решений. Но это поставило перед нами совершенно новые проблемы. Можем ли мы вообще разорвать это "магическое кольцо"? Или, как мы предположили в этом параграфе, единственно ответственное решение состоит в том, чтобы идти и дальше по пути рационализации? В дальнейшем мы рассмотрим кратко как отвечают на эти вопросы Хайдеггер и Хабермас (Гл. 30).
Но вначале остановимся на основных особенностях современной философии (Гл. 29).
Глава 29. ОБЗОР СОВРЕМЕННОЙ ФИЛОСОФИИ
В этой главе мы вкратце рассмотрим ряд направлений современной философии, а именно некоторые особенности логического позитивизма и аналитической философии (Поппер, Кун и Витгенштейн), феноменологии и экзистенциализма. Мы затронем философию Ролза и вопрос о справедливости, а также философские дискуссии вокруг проблем социального признания (recognition) и идентичности. Напомним, что такие философские школы, как томизм, марксизм и прагматизм, уже рассматривались в предыдущих главах.
Вообще не следует забывать, что все ранее существовавшие крупные философские направления продолжают развиваться и в наши дни. Платонизм, аристотелизм, томизм, спинозизм, кантианство и т.п. являются направлениями и современной философии. Поэтому понять современные дискуссии и споры споры можно, лишь имея соответствующие знания по истории философии.
Логический позитивизм
В период между первой и второй мировыми войнами были выдвинуты новые философские идеи. Многие из них были стимулированы развитием неклассической физики и стали предметом серьезного эпистемологического анализа со стороны логического позитивизма. Новая жизненная ситуация, возникшая в сложном, основанном на науке обществе, осмысливалась не только развивающимися социальными науками (см. Гл. 27), но и философскими "школами" типа экзистенциализма и "критической теории" (Адорно, Маркузе).
703
Вначале остановимся на логическом позитивизме. Это направление может рассматриваться как развитие наследия британского эмпирицизма и философии Просвещения. В то же время оно является своего рода философским ответом на проблемы современной науки. Наконец, оно представляет собой реакцию на возникновение в 1920-1930-х гг. тоталитарных и отчасти иррациональных идеологий (в частности, нацизма).
Сейчас мало кто придерживается позиций ортодоксального логического позитивизма. Но он сыграл важную роль, подчеркивая непреходящую важность здравых и аргументативных аспектов философской деятельности, а также критикуя концептуальную туманность и развращающую риторику.
В период после второй мировой войны развитие логического позитивизма привело к возникновению различных типов философии науки, акцентирующих внимание либо на логике и формальных языках науки, либо на более содержательном концептуальном анализе науки.
Для классического британского эмпирицизма, от Локка до Юма, основной исходной точкой были в основном чувственные ощущения. В этом смысле он опирался на психологию. В XX столетии, главным образом в период между мировыми войнами, возникает так называемый логический эмпирицизм, или логический позитивизм. Он был довольно тесно связан с лингвистикой и преимущественно занимался методологическими вопросами, то есть вопросами о том, как может быть обосновано знание или как при сопоставлении с опытом усилить или ослабить наши утверждения о реальности. Мы можем рассматривать логический позитивизм как результат синтеза классического эмпирицизма и современной формальной логики. Он обращался частично к логической структуре языка (синтаксису) и частично к методологической верификации знания. Само название "логический позитивизм" указывает на поворот от психологии к языку и методологии [1].
1 Когда говорится о позитивизме в этом значении, то под "позитивным" не понимается что-то "хорошее", "положительное", "нравящееся нам", как это свойственно обыденному словоупотреблению. Термин "позитивное" ("позитивизм") используется в философии во многих смыслах.
1) В философии Конта понятие "позитивизм" указывает на конечную фазу исторического развития, то есть научную и в этом смысле положительную фазу.
2) В логическом эмпирицизме оно связано с точкой зрения, согласно которой знание основано на' простых утверждениях наблюдения, и правильным методом науки является гипотетико-дедуктивный метод.
3) Для Гегеля (Сартра и других) "позитивное" противоположно "негативному" в смысле "отрицания" и изменения. Позитивное дано актуально, тогда как негативное представляет преодоление данного.
704
Ключевой фигурой в создании современной математической логики был немецкий математик и философ Готлоб Фреге (Gottlob Frege, 1848-1925). К его известным работам по философии языка принадлежит труд О смысле и значении (Ober Sinn und Bedeutung, 1892). Одним из наиболее влиятельных логиков в современной философии является американец Уиллард ван Орман Куайн (Willard van Orman Quine, 1908) [1].
Первоначально термин "логический позитивизм" использовался для обозначения группы ориентирующихся на науку философов, которые жили в Вене в 1920-1930-е гг. (Венский кружок). Она включала таких философов, как Мориц Шлик (Moritz Schlick, 1882- 1936, Отто Нейрат (Otto Neurath, 1882-1945) и Рудольф Карнап (Rudolf Carnap, 1891-1970). В эту группу входили и другие немецкоязычные философы (в частности, Карл Гемпель, Carl Hempel, 1905- 1998, и Ганс Рейхенбах, Hans Reichenbach, 1891-1953).
Логических позитивистов объединяло их дистанцирование от спекулятивной философии. Время метафизики давно прошло! То, на что мы должны опираться, это логика (включая математику) и эмпирические науки с физикой в качестве образца. Поэтому логические позитивисты единственной философией признавали лишь аналитическую философию науки в том виде, в каком они ее разрабатывали.
Похожее критическое отношение к традиционной философии характеризовало и британскую философию того времени. Отчасти она являлась концептуальной критикой, основанной на обыденном языке (Джордж Эдуард Мур, George Edward Moore, 1873-1958). Отчасти же использовала логические формальные методы, как это делали Бертран Рассел (Bertrand Russel, 1872-1970) и Алфред Уайт-хед (Alfred..North Whitehead, 1861-1947), завершившие в 1910 г. известный труд по математической логике Principia Mathematica.
В течение некоторого времени Рассел был одним из видных британских защитников логического позитивизма. (Другим был Алфред Джулиус Айер, Alfred Jules Ayer, 1910-1989) [2]. Рассел отстаивал тезис о взаимно-однозначном соответствии языка и действительности. Язык состоит частично из атомарных словесных
1 См. работы Куайна Two Dogmas of Empiricism, Philosophical Review. 1951, 60 и Word and Object. - Cambridge, 1960 (Перевод М.Кронгауза I и V глав см. У.В. О.Куайн. Слово и объект. - В кн. Новое в зарубежной лингвистике. Выпуск XVIII. - М., 1986. - С. 24-98. По современной логике см., например, B.Mates. Elementary Logic. - Oxford, 1962 (second edition 1972) и W.O.Quine. Methods of Logic. - New York, 1950 (fourth edition, 1972).
2 A.Ayer. Language, Truth and Logic. - London, 1936. Перевод А.Яковлевым шестой главы этой книги см. Аналитическая философия. Избранные тексты. - М., 1993. - С. 50-65.
705
(вербальных) выражений, которые соотносятся с атомарными фактами, и частично из логических взаимосвязей между этими словесными выражениями. Причем логические связи описываются формальной логикой. Рассмотрим, например, слова "кот" и "циновка". Эти слова используются как атомарные словесные выражения, которые относятся к атомарным фактам, то есть к определенному коту и к определенной циновке. Предложение "этот кот лежит на этой циновке" взаимно-однозначно соотносится с определенным сложным состоянием вещей, заключающемся в том, что кот лежит на циновке, так как входящие в это предложение простые (атомарные) лингвистические выражения описывают простые состояния вещей. В то же самое время синтаксическая форма рассматриваемого предложения правильно выражает отношение между котом и циновкой.
Итак, имеется тезис о том, что действительность состоит из простых, отдельных фактов и что таким же образом эпистемически осмысленный язык состоит из простых, отдельных выражений, которые соотносятся с этими фактами. При этом правильные логические связи между этими лингвистическими выражениями соответствуют отношениям, существующим между фактами, на которые указывают эти выражения.
Интересными словесными выражениями являются предложения, которые утверждают нечто о том, что имеет место. Такие предложения или утверждения могут находиться во взаимно-однозначном соответствии с действительностью и тем самым быть эпистемически осмысленными. Другие виды словесных выражений (восклицания, команды, вопросы, оценочные суждения, метафорические высказывания и т.п.) не обладают подобным свойством и не представляют познавательного интереса.
Этот атомистический тезис утверждает, что действительность (и язык) состоит из простых, отдельных фактов (и выражений) и что действительность и язык внешне соотносятся друг с другом. Опирающийся на него способ мышления противостоит диалектическому, согласно которому различные понятия и состояния дел отрицают друг друга и указывают на другие понятия и состояния дел. Диалектика обладает тенденцией к поиску целостностей, основанных на внутренних связях понятий, тогда как атомизм понимает мир и язык в качестве отдельных выражений и фактов, находящихся во внешних отношениях друг с другом. Говоря о "внутренней связи", мы подразумеваем, что отдельное понятие не может быть определено вне его отношений с другими понятиями. Другими словами, пол
706
ное определение понятия зависит от других понятий. (Ср. с точкой зрения, согласно которой понятие действия должно быть определено с помощью таких понятий, как намерение, действующее лицо и объект, на который направлено действие).
Говоря о "внешнем отношении", мы подразумеваем, что понятие есть то, что оно есть, независимо от связей с другими понятиями. (Например, кот есть кот независимо от того, в какой связи он находится с циновкой).
Итак, мы имеем два условия, которые должны выполняться для того, чтобы утверждение было способным выражать знание.
1. Утверждение должно быть хорошо сформулированным, то есть грамматически правильным.
2. Утверждение должно быть верифицируемым, то есть мы должны, в принципе, быть способными подтвердить его с помощью наблюдений и гипотетико-дедуктивного метода.
Утверждения, которые не удовлетворяют этим условиям, не выражают знание. Они эпистемически бессмысленны. Их примерами будут такие этические, религиозные и метафизические утверждения, как "не убий", "Бог есть благо" и "субстанция едина". Согласно критериям эпистемической осмысленности, эти утверждения не выражают знание. Конечно, при этом не отрицается, что они могут быть эмоционально осмысленными. Например, утверждения о ценностях часто много значат как для индивида, так и для общества. Но, согласно этим двум критериям, они не являются утверждениями, которые представляют знание.
Имея в виду позицию Рассела (на некотором этапе его философского творчества), можно так кратко выразить точку зрения логического позитивизма. Существуют только два вида эпистемически осмысленных утверждений, а именно аналитические утверждения и хорошо сформулированные апостериорные синтетические утверждения.
Иначе говоря, единственными эпистемически осмысленными являются утверждения, которые мы находим в формальных науках (логика, математика) и науках, опирающихся на опыт и ги-потетико-дедуктивный метод.
Такой - в упрощенной форме - являлась в межвоенный период основная позиция логического позитивизма, представленного Венским кружком [1].
1 Краткое изложение основных идей логического позитивизма см. в кн.: АЛуег. Language, Truth and Logic. - London, 1936.
707
Различие между эпистемически осмысленными и эпистемически бессмысленными утверждениями - между подлинным знанием и псевдознанием здесь определяется как различие между утверждениями, которые являются проверяемыми (верифицируемыми), и утверждениями, которые нельзя проверить. Это различие отождествляется с различием между наукой и псевдонаукой.
Подобно другим формам эмпирицизма, логический позитивизм выступает против гносеологического рационализма [1], то есть против утверждений, претендующих на истинность, но в то же время не удовлетворяющих требованиям проверки с помощью наблюдения и гипотетико-дедуктивного метода. Так, теология и классическая метафизика (например, онтология) отвергаются в силу их эпистемической бессмысленности.
Как мы уже отмечали, такое опровержение является проблематичным, поскольку возникает вопрос, не попадает ли сам эмпирицистский тезис в ту категорию, которую он объявляет эпистемически бессмысленной. Можно ли эмпирически проверить сам этот тезис? Мы упоминали об этом возражении, основанном на самоприменимости, в связи с Декартом и Локком.
Согласно эмпирицистскому тезису, ценностные суждения - этические и эстетические утверждения - следовало бы объявить эпистемически бессмысленными. Но в этом случае их отклонение имеет иной характер, чем для теологических и метафизических утверждений. Можно сказать, что этические и эстетические утверждения эпистемически бессмысленны, но в противоположность теологическим и метафизическим они и не претендуют на познавательную значимость. Они выражают установки и оценки, которые не могут быть обоснованы в терминах "истина" и "ложь", но все же играют важную роль в нашей жизни. Можно напомнить читателю о точке зрения Юма на связь познания ("разума") и эмоций ("чувств"), высказанной им при обсуждении этики [2].
1 Имеется в виду позиция рационализма в теории познания, исходящая из приоритета разума относительно опыта, а не сама концепция рациональности как логической размерности знания, опыта и деятельности. Иначе говоря, понятия "рационализм" и "рациональность" различаются. - С.К.
2 См. R.Camap. Values and Practical Decisions. In The Philosophy of Rudolf Carnap. Ed.by P.Schlipp.The Library of Living Philosophers, vol.XLLaSalle/London, 1963.
708
Венский кружок ни в коей мере не был индифферентным в отношении политических вопросов. В период между мировыми войнами его члены занимали четкую антифашистскую позицию. Одним из следствий эмпирицистского тезиса было опровержение фашизма в качестве научно бессмысленного. Таким образом, логические позитивисты могли позволить себе занять определенные политические и этические позиции. Но при этом важно отметить, что они не считали, что могли бы обосновать посредством рациональных аргументов свой выбор занятой ими нормативной позиции. В конечном счете, когда дело касается этических и политических вопросов, каждый должен полагаться на дорациональные (рrе-rational) решения. Каждый делает выбор, который в принципе не может быть рационально легитимизирован.
Независимо от того, предоставлял ли позитивизм, основываясь на эмпирицистском определении неосмысленного (научно непроверяемого), защиту от фашистского вздора, он все же не мог бы опровергнуть базисные фашистские нормы. Иначе говоря, позитивисты могли бы отклонить то, что являлось эмпирически непроверенным и непроверяемым в фашистских положениях (например, расовую теорию и идею о тысячелетнем Третьем рейхе). Однако позитивисты явно отрицали возможность проведения аргументированной дискуссии о базисных нормах и принципах. По их мнению, дискуссия в этой области не могла бы привести к убедительным выводам.