Скородумова Альбина. Французская мелодия, русский мотив

   Анри был не просто расстроен, он был подавлен. Он практически смирился с тем, что ему придется покинуть «Пристанище Мавра», и теперь просил подыскать ему жилье в недорогом пригороде Парижа.
   Но сдаваться Орлов не хотел. Порецкий казался сильным противником, и Орлову захотелось сразиться с ним. Может быть, последний раз в жизни. Вот только выяснить — есть лейкоз или нет. И в случае, если диагноз подтвердится, определиться — сколько времени ему осталось жить…
   Симон сидел в маленьком уютном кафе «Суаре» за чашкой кофе. С некоторых пор он стал завсегдатаем этого кафе на пять столиков — к великой радости его хозяина. Посетитель выглядел вполне респектабельно, ходил уже третий день подряд, сидел по два-три часа, постоянно что-то заказывая — то стакан красного вина, то кофе, пару раз даже пирожное взял. Явно кого-то поджидал. Скорее всего, женщину.
   Хозяин был прав. Симон действительно поджидал женщину. Вернее, поджидал момент, когда женщина будет одна, без сопровождения. Напротив кафе «Суаре» находилась галерея «Арабески», где Полину наверняка можно было застать. На его телефонные звонки она не отвечала, а он очень хотел встретиться с ней и поговорить. Без Марьяши и Порецкого и, разумеется, без этого вездесущего Абду. Именно по этой причине он уже несколько дней торчал в кафе, из окон которого было так удобно наблюдать за галереей.
   Но пока ему не везло. Абду не отпускал Полину ни на шаг. Тогда Симон пошел на хитрость: он разыскал в своей старой записной книжке телефон приятеля, который целую вечность назад рекомендовал ему взять на работу Абду. Эх, знал бы, чем его это знакомство обернется… Попросил позвонить Абду и выманить его под любым предлогом хотя бы на часок. Сам же он решил воспользоваться моментом и, как только Абду вышел из галереи, тут же бросился вон из кафе.
   Полина, к счастью, была совершенно одна. Секретаря в галерее она не держала, так как прижимистому Абду это казалось верхом расточительства. Пройдя мимо учтивой девушки-экскурсовода, Симон сразу же двинулся к кабинету когда-то горячо любимой женщины.
   Полина сидела в своем старом кресле, с неизменным мундштуком в руках. Здесь почти ничего не изменилось, только появилось множество безделушек — пирамидок, статуэток, которые с некоторых пор стали так ненавистны Симону. Видимо, курила уже не первую сигарету, так как в полутемном кабинете стоял очень густой табачный дым. Симон закашлялся.
   — Это ты вернулся, милый, — спросила она, не оборачиваясь, — приоткрой окно.
   — Это я, Полин, но не кричи, пожалуйста, и не пугай меня тем, что вызовешь полицию.
   Полина от неожиданности дара речи лишилась, чем немедленно воспользовался Симон.
   — Выслушай меня, прошу тебя, Полин. Ты совсем рехнулась с этим своим арабом — не желаешь слушать старых друзей, совершаешь одну глупость за другой, — Симон говорил так страстно и эмоционально, что Полина даже слова вставить не могла, — умоляю тебя, прогони его, пока не поздно. Ты же стала совсем другой, он просто загипнотизировал тебя и откровенно использует в своих интересах. Очнись, поехали сейчас ко мне, а? Я тебя познакомлю с другом Марьяши — это замечательный парень, с Григорием и Виталием. Поехали, очень тебя прошу. Тебе давно уже пора вернуться в свою семью, тем более что она теперь такая большая, дружная. Поверь мне, своему старому другу.
   Во время своего эмоционального монолога он так увлекся, что не заметил, как оказался коленопреклоненным у ног Полины. Симон обнял руками ее колени, но она с силой оттолкнула его от себя.
   — И ты еще смеешь говорить мне о семье, называть себя моим другом? — Полина уже пришла в себя. Она поднялась с кресла и ходила по кабинету из угла в угол.
   — Никогда, слышишь, ты, предатель, никогда у меня не было семьи! Это у моей милой мамочки с ее таинственными Екшинцевыми и у моей доченьки была семья, а я так, пятое колесо в телеге.
   — Полин, не начинай. Эта песня стара как мир…
   — Не перебивай меня, пожалуйста. Я только сейчас, после смерти матери, поняла, что можно дышать полной грудью, без всяких там замечаний, нравоучений, любить кого хочу, а не кто моей мамочке угоден. Я почувствовала себя свободной женщиной. И хочу свободно распоряжаться тем, чем должна владеть по закону.
   — Да по закону как раз не ты должна владеть «Пристанищем Мавра», а ты его вдруг так возжаждала. Полин, умоляю тебя, откажись от этих нелепых притязаний на наследство. У тебя ведь и так достаточно средств, Наталья Александровна не нищей же тебя оставила.
   — Все, Симон, не испытывай больше мое терпение — уходи. И слушать ничего не хочу, — она открыла дверь кабинета, давая понять, что аудиенция закончена.
   Симон понял, что попытка заговорить с ней вновь ни к чему не приведет. Он поднялся с колен и, не проронив более ни слова, вышел из кабинета. Своим русским друзьям он решил ничего не рассказывать о неудачных переговорах с Полиной.
   Фабио никак не мог забыть встречи с Отто. Несколько недель ему пришлось мириться с тем, что отец с Орловым плели интриги против Марьяши и «плохих русских парней», но почему-то ни Порецкий, ни сама Марьяша плохими ему не казались.
   Орлов, на взгляд Фабио, выглядел неважно. Когда он попытался сказать об этом отцу и даже попросил, чтобы он не утомлял Алексея Алексеевича своими проблемами, Анри только усмехнулся:
   — Ты, сынок, опять в доктора играешь. Орлов здоров, как наш Ацтек. Он просто переутомился, но это быстро лечится отдыхом. Вот вся эта чехарда закончится, и все мы отдохнем.
   После этих слов отца Фабио начал задумываться над тем, что его родитель, конечно, великий жокей и большой дока в вопросах коневодства, но в делах житейских — полный профан. Сравнил явно нездорового человека с любимым конем Ацтеком, у которого такая родословная, такие природные данные, такой интеллект, что на всей земле подобных ему не больше десятка наберется! А Орлову действительно лечиться надо, а не ввязываться в такой сложный процесс. Он просто от нервного перенапряжения может себе инсульт заработать, ведь не мальчик уже, на седьмой десяток пошел…
   А тут еще ненавистный Лоран, как с цепи сорвался, просто завалил его работой. Пришлось сидеть в лаборатории сутками, выполняя его заказ. Отцу нужны были деньги.
   Ближе к Рождеству Фабио наткнулся на визитку Отто и решил отправить ему поздравление. Ответ пришел незамедлительно. С тех пор они стали переписываться втайне от отца, который, на счастье Фабио, не умел обращаться с компьютером и никогда к нему не подходил.
   Отто не стал скрывать от Фабио тот факт, что Лоран, возможно, ввел их с отцом в заблуждение относительно диагноза Фабио. Поэтому он настоятельно рекомендовал ему найти возможность приехать в клинику для обследования, обещал любое содействие. И Фабио решил… сбежать. Только надо было все тщательно продумать, организовать так, чтобы с отцом и Эмилией не случилось бы инфаркта одного на двоих.
   Во время своих нечастых поездок в Париж, когда Анри не мог сопровождать сына, Фабио заказывал такси в транспортном агентстве «Гермес», специализирующемся на обслуживании инвалидов. Делал он это уже в течение трех лет, поэтому хорошо знал администратора Жана, такого же инвалида-колясочника, как и он сам. Приготовив все самое необходимое для отъезда, он сообщил отцу, что планирует на пару дней съездить в Париж, чтобы прикупить новые книги и носильные вещи. Анри не стал возражать.
   В Париже Фабио уже ждал Отто.
   Через два дня, когда Анри стал беспокоиться по поводу долгого отсутствия сына, к воротам «Пристанища Мавра» подъехал фургон «Гермеса». Жан ловко скатился с подножки автомобиля, подъехал к почтовому ящику и опустил в прорезь для корреспонденции увесистый пакет. Помахал в глазок камеры рукой, приветствуя хозяина, и, сев в фургон, поехал прочь.
   Анри немедленно бросился к почтовому ящику. На пакете рукой Фабио была сделана надпись: «Анри Рамбалю, лично в руки».
   Не проходя в дом, Анри разорвал пакет и вытащил несколько страниц бумаги, плотно исписанной рукой сына. Его каракули было трудно разбирать, так как он давно уже от руки ничего не писал — компьютер заменил авторучку. Но чтобы у отца не возникло никаких сомнений в подлинности написанного, он вечерами от руки писал свое признание. Анри почти бегом побежал в дом за очками, сел у камина, взял первый лист и только теперь заметил, как сильно у него трясутся руки.
   Фабио подробно, по пунктам перечислил те причины, которые подвигли его на побег. Главной из них была вера в то, что Отто может поставить его на ноги. А этого ему хотелось больше всего. Отто обещал Фабио бесплатное проживание в клинике, операцию и обучение по заочной системе в медицинском колледже. И ничего не просил взамен, но без дела Фабио сидеть не собирался. Он согласен на любую работу, хоть истопником в котельной, но Отто обещал сделать его своим ассистентом. Только после того, как поставит на ноги.
   «Поверь, папа, Отто замечательный человек, он никакой не „ганс“ и не собирается меня использовать в ваших с Орловым интригах. Он просто на своем веку многое повидал, был в „горячих точках“ — в Африке, в Боснии, в Чечне, помог многим людям и мне поможет обязательно. Я ему верю, как себе, как тебе. А Орлову верить больше не хочу, потому что его друг Лоран — подонок. Воспользовался тем, что я научился делать „дурь“, заработал на этом целое состояние и каждый раз убеждал меня в том, что я пожизненный инвалид, что для калеки — это самый лучший способ зарабатывать деньги. Но, пап, я НЕБЕЗНАДЕЖЕН, я могу научиться ходить. И научусь обязательно. И забуду навсегда то, чем занимался в „Пристанище Мавра“. Не хочу больше калечить людей, хочу их лечить».
   Анри несколько раз перечитал письмо сына, вышел из дома, неспешно прошел к конюшне. Через несколько минут он уже верхом на Ацтеке галопом мчался в сторону сельского кладбища. Бедная Эмилия, которая с момента пропажи Фабио места себе не находила, увидев из окна скачущего Анри, поняла, что случилось что-то серьезное. Анри всегда, когда ему было особенно тяжко, верхом ездил на могилу Этель.

Глава 9

   Несмотря на полную абсурдность ситуации с побегом Фабио из отцовского дома, Отто решил помочь пареньку. Они условились, что доктор увезет его из Парижа, когда тот приедет якобы за покупками. Фабио очень понравился ему, несмотря на то, что знакомы они были всего ничего — побродили вместе по усадьбе не более часа. Парнишка был смышленый, с юмором и проявлял невероятные для его возраста и полного отсутствия специального образования познания в медицине. К тому же у доктора просто комплекс вины перед Фабио развился на почве того, что из-за упертости Анри и настойчивости Порецкого он может остаться на улице. Нечестно помогать одному инвалиду — Виталию, и оставлять страдать другого — Фабио. Оба они достаточно настрадались.
   Отто просто помешался на мысли, что должен им обоим помочь. И обязательно подружить их. Он просто руки потирал от удовольствия, когда представлял себе, как они оба выйдут на собственных ногах из его клиники, взявшись за руки. В хорошем смысле, в дружеском, а не в каком-нибудь там… нетрадиционном.
   Но сделать это нужно незаметно, не привлекая особого внимания «Марьяши энд Компани» к факту совместного проживания в клиники Фабио и Виталия.
   В голове доктора созрел следующий план — он забирает Фабио из Парижа, а заодно и Виталия для определения ДНК. Посадит ребят в свою машину и увезет. По дороге они не сразу сообразят, кто есть кто, потому что Виталий плохо говорит на английском, а по-французски так вообще еле-еле. А уж на месте, в клинике, им будет не до разборок. Пока обследование, пока анализы, тренажеры, то да се… В общем, им не до того будет. Главное, поскорее вытащить в Финсттераархорн двух-трех хороших хирургов. Самых лучших хирургов.
   Когда Симон после встречи с Полиной приехал домой, то очень удивился. Григорий носился по дому, собирая Виталькины вещи и раскладывая их по сумкам. Как только они увидели Симона, то наперебой стали рассказывать ему про звонок Отто. Оказалось, что доктор сегодня в Париже и готов увезти Виталия в свою клинику, надо срочно собирать вещи. Через пару часов он заедет за Виталием.
   Симон тут же бросился в подвал за самым лучшим своим вином — надо сделать поистине королевский подарок этому славному немецкому доктору.
   Чтобы отвлечь Мишу от мыслей о неудачной поездке к Рамбалям, Марьяша затащила его в мебельный магазин, чтобы купить новую кровать. Она буквально замучила молодого продавца вопросами: «Вы уверены, что эти пружины прочные? А какой вес кровать может выдержать?», что он уже подозрительно косился в сторону Миши.
   — Марьяша, успокойся, а то бедный юноша подумает, что ты не для нас двоих кровать выбираешь, а сексодром для массовых оргий.
   — Ой, он что, и правда, так может подумать?
   — Вообще, его это не касается, но ты уж так пристала к нему, что мне просто жаль беднягу.
   — А меня не жаль? Сколько раз я падала с кровати, а?
   Звонок мобильного телефона прервал бурные дебаты. Миша услышал в трубке голос Отто. Он просил прощения, что не может встретиться с Марьяшей и Мишей, и сообщил, что забирает Виталия в клинику для обследования. И что скоро Миша будет знать ответ на мучивший его вопрос — являются ли Екшинцевы потомками Графини.
   Отто попрощался и отключился. Миша решил, что краткость изложения — чисто немецкая черта характера. Однако Отто так быстро отключился во избежание лишних вопросов. Чтобы нечаянно не сболтнуть, что вместе с Виталием он увозит в свой горный край и Фабио…
   На покупке новой кровати Марьяша не остановилась — теперь ей захотелось купить посудомоечную машину, хотя в ее маленькой квартирке они готовили крайне редко. Но Марьяше хотелось чем-то заняться, чтобы заполнить паузу, возникшую по вине Орлова. Как они с Мишей только ни пытались выйти на связь с Орловым, но безуспешно. Он как сквозь землю провалился и отсутствовал уже почти месяц.
   Никто не знал, где он находится. В офисе говорили только одно: «Алексей Алексеевич в отпуске, когда будет, неизвестно». Ни по домашнему, ни по мобильному телефонам его было не найти. Миша терялся в догадках и пребывал в состоянии полного профессионального бездействия. Чем умело пользовалась Марьяша. Она, наконец, решилась познакомить Григория с Нюшей и перевезти его от Симона в Иври. Григорию, похоже, уже понравилась такая кочевая жизнь, а может быть, он просто не хотел показывать своей тоски по сыну, по Тихорецку, и безропотно переносил все переезды.
   Виталий периодически присылал по электронке весточки: с ним все в порядке, клиника замечательная, находится в потрясающе красивом месте. Еще писал, что подружился с хорошим парнем, тоже инвалидом, но только с парализованными ногами. В общем, просил за него не переживать.
   Временное бездействие, связанное с отсутствием Орлова, подвигло Мишу на решение познакомиться с Полиной. Заодно и Григория представить, все-таки родная кровь. Но Марьяша от этой идеи не пришла в восторг, скорее наоборот. Даже погрустнела, перестала таскать его по магазинам в поисках бытовых мелочей и засобиралась в Иври. Одна. Миша никак не мог проанализировать ее поведение. Помог тонкий знаток женских натур Симон.
   Пока Марьяша гостила в Иври, Симон решил «проветрить» Порецкого — показать ему ночной Париж — площадь Пигаль, например, заглянуть с ним в кабачок. Миша не возражал.
   В последнее время, когда накал страстей в отношениях с Орловым несколько поутих, и у них с Марьяшей появилось много, слишком много свободного времени, Мише стало некомфортно. Виталька уехал окрыленный и, похоже, полностью доволен своей жизнью у Отто. Григорий делает вид, что все в порядке: помогает в Иври по хозяйству, режется с Петром в карты, обучая его подспудно замечательным образцам разговорной ненормативной лексики типа «бляха муха», «блин малин» и далее по возрастающей (в зависимости от того, выигрывает он или проигрывает). Но находится он в постоянном ожидании, чувствуя себя не то загостившимся гостем, не то нахлебником. Да и у Миши состояние не лучше. Не зря ведь говорится, ничего не может быть хуже, чем ждать да догонять. Поэтому ночной променад с Симоном по бульвару Клиши, утыканному всевозможными ночными клубами и бордельчиками, оказался очень кстати. Если бы Марьяша узнала, куда повел многоуважаемый Симон ее бойфренда, то, пожалуй, досталось бы обоим.
   Побродить, однако, удалось недолго. Пошли от станции метро «Пигаль» по бульвару в сторону «Бланш». Погода не располагала к неспешной прогулке — мелкий дождь плавно перешел в мокрый снег, загнав друзей в небольшое уютное кафе.
   После третьего бокала вина Миша завел разговор о Марьяше. В частности, о том, что его более всего беспокоило — почему она не хочет знакомить его с матерью.
   — Ты хочешь быть представлен ее матери в качестве жениха или в качестве адвоката? — выслушав его претензии, спросил Симон.
   — Да какая разница, в каком качестве? — Порецкий искренне удивился. — Полина ведь в курсе, что дочь приехала из России не одна, а с целой делегацией.
   Друг мой, ты себе даже представить не можешь всей сложности взаимоотношений Марьяши и Полины, — Симон раскраснелся от выпитого, отчаянно жестикулировал руками, — это вечные соперницы. Полина всегда ревновала дочь к матери, к тому, что все жалели девочку, берегли ее, она довольно рано потеряла отца и очень тяжело это переживала. А Полине хотелось, чтобы жалели ее. Но этого никто не делал. И напрасно. Кстати, Графиня все же была очень предвзятой в отношениях с дочерью, а для внучки не жалела ничего. Она сама взлелеяла это противостояние…
   — Симон, ты сейчас не о том говоришь.
   — Да, Мишель, я, пожалуй, увлекся… Марьяша, конечно, ни тебе, ни мне не признается в том, что она просто боится в глазах своей мамочки глупо выглядеть. А та и рада стараться, она всегда в душе гордилась, что внешне гораздо эффектнее своей дочери, и постоянно культивировала в ней комплексы.
   — Марьяша очень хорошенькая, — Миша откровенно возмутился, — не просто хорошенькая, а красивая…
   — Это ты так считаешь и я, а у нее заниженная самооценка в отношении своей внешности. Я тебе об этом уже полчаса толкую, а ты никак не хочешь меня понять.
   — А что я должен понять? — Миша уже начал терять терпение, — объясни ты мне, русскому медведю, ваши французские штучки. Ну не понимаю я, как мать может так тиранить свою дочь. И главное, за что?
   — Мишель, ты не медведь, ты — тупица. Марьяша — великая скромница, ты у нее, возможно, первый мужчина. Она не умеет раскидываться поклонниками, как ее мамочка, которая даже меня двадцать лет с ума сводила, которую я двадцать лет желал. Она, скорее всего, стесняется тебя спросить прямо — женишься ты на ней или нет? И намекнуть тебе на это не может, потому что не знает, как это делается. Мамочка, наверное, знает, от того же Орлова, что у вас с ней некие романтические отношения. Если ты с ней будешь знакомиться как адвокат, то она Марьяшу просто затретирует своими намеками, что ты ее используешь, и всякой прочей ерундой.
   — А если я как жених к ней приду знакомиться, тогда она меня затретирует, что я жиголо и охотник за богатыми невестами.
   — Само собой, но тебе не привыкать, из щекотливых ситуаций выпутываться — твоя профессия, а Марьяшке это сделать сложнее.
   Симон упорно настаивал на том, что Миша должен сделать официальное предложение руки и сердца Марьяше и получить на то разрешение ее матери. Так будет лучше для всех, опять же замечательный повод для знакомства.
   На том и порешили, даже выпили за это. И не один раз. Наутро Марьяша долго возмущалась, звоня из Иври по всем имеющимся телефонам, что Миша не берет трубку. Не знала, бедняжка, что накануне ночью два не очень трезвых человека фактически решили ее судьбу. Хотя почему бедняжка? Как раз наоборот…
   Но не только она не могла дозвониться до Порецкого. Отто тоже все телефоны оборвал, собираясь сообщить важную новость — анализы подтвердили родство Екшинцевых и Графини.
   Однако в теплом уютном кафе так громко играла музыка и разговор с Симоном настолько увлек Мишу, что он просто забыл про свой мобильник, оставленный в куртке. Зато седовласый гардеробщик уже два часа сходил с ума от незнакомой для его французского уха мелодии, каждые десять минут оглашавшей маленькую гардеробную.
   «Оказывается, учить французский язык не так уж и сложно. Так что ты, папань, не ленись, — задорным голосом уговаривал Виталий отца по телефону, — я уже с медсестрами по-французски изъясняюсь. А ты как, продвигаешься?»
   Григорий что-то нечленораздельное пробурчал в ответ, так как похвастать ему было нечем. Какой из него француз? Он и по-русски грамотно никогда писать не умел, а тут французский. Его, кстати, все прекрасно понимают — Симон, хоть и француз, но русский знает не хуже его. А остальные — Нюша, Петр, Марьяша и сами только на родном языке и говорят. Да и потом неизвестно, как еще все тут сложится. От Орлова — ни слуху ни духу. Будут они с Полиной судиться или не будут — никто ничего не знает. Когда это все прекратится — тоже никто не знает. Мишу спрашивать бесполезно. Он говорит, что у них с Орловым было джентльменское соглашение, что тот первым выйдет на связь. Вот Порецкий и ждет у моря погоды. Вот только какой она будет, эта погода?
   Конечно, Григорий очень скучал по сыну, но говорить ему не стал. Судя по голосу, Витальке в горах было хорошо, Отто обнадежил его настолько, что он практически перестал ощущать себя калекой. Отто долго говорил с Марьяшей по телефону, объяснял ей, что шансы встать из инвалидного кресла и ходить самостоятельно у парня есть. Подобрать хороший качественный протез — не проблема, главная проблема у него в голове. Нужно, чтобы он поверил в свой протез, что он сможет ему полностью заменить отсутствующую ногу. Чтобы он научился на него опираться так же, как на свою здоровую ногу. Здесь уже придется поработать не только хирургам, но и психологам. Но это дело двух-трех недель. Все это время он просил не отвлекать Виталия от занятий со специалистами, пореже звонить, чтобы он не затосковал по отцу.
   «Марьяша, поверь мне на слово, ему здесь очень нравится, — убеждал ее Отто по телефону, — он даже за девушками стал ухаживать. Так что передай Григорию, что у него при таком раскладе событий, возможно, скоро невестка появится».
   Конечно, Отто шутил, но Витальке действительно можно было помочь. А вот с Фабио ситуация была куда сложнее. Все, кто его смотрел, были убеждены в том, что ему помочь невозможно. Паралич конечностей — это приговор. Тут добротным протезом не обойдешься. И только его приятель по работе с миссией Красного Креста китаец Сянчжи был уверен, что парнишке можно помочь. Только не в Альпах, а в Китае, в его клинике.
   Это сильно осложняло дело. Везти Фабио в Китай без ведома Анри — нереально, но парнишка ждет и верит в Отто, как в Бога. Что делать? Сказать Фабио прямо, что ни один европейский специалист не верит в успех его лечения и не берется за операцию? И только непризнанный врач-остеопат из Китая, практикующий использование всевозможных восточных «штучек», официальной медициной не признанных, согласен его лечить нетрадиционными методами, о которых Отто вообще мало что знает.
   Но сколько времени уйдет на это — месяц, год, жизнь? И будет ли результат такого нетрадиционного лечения положительным?
   Сянчжи был вполне грамотным хирургом, с европейским дипломом, но, как он сам объяснял, основы медицины были нужны ему для того, чтобы лучше разобраться в тонкостях восточной, как он любил говорить, «народной» медицины. Несколько лет он работал в обычной больнице в Шанхае, затем уехал в отдаленный горный край — поселился в провинции Цинхай, в отдаленном монастыре в Наныпане. Чем он там занимался несколько лет — неизвестно, об этом он не любит рассказывать, но Отто предполагает, что именно в это время он и увлекся нетрадиционной медициной. Мануальная терапия, остеопатия куда более увлекли Сянчжи, чем обычная хирургия.
   Отто шутил, что в его лице мир потерял великого хирурга, зато приобрел великого авантюриста. Но на эти шутки мудрый китаец не обижался, а лишь улыбался чуть хитроватой восточной улыбкой. Однако когда он пару раз сделал Отто свой «фирменный» точечный массаж, после которого не юный уже Шайн почувствовал легкость в теле необыкновенную, шутить доктор перестал. Руки у Сянчжи действительно были волшебными.
   Удивительно, но за несколько недель пребывания в «Финстераархорнской обители» Фабио стал для Отто, пожалуй, самым главным клиентом. Доктор то и дело ловил себя на мысли, что думает об этом черноглазом пареньке постоянно. Сянчжи, кстати, тоже проводил с ним дни напролет, что очень раздражало Витальку, который мог с ним общаться только по вечерам. Ребята подружились, но график пребывания в клинике у них обоих был очень плотным. Жили на одном этаже, в соседних комнатах, но виделись только по вечерам и находились под неустанным присмотром Отто. Они даже не догадывались, что по его воле стали друзьями, хотя фактически должны быть врагами. Но Отто не спешил раскрывать карты.
   Уже за полночь Сянчжи заглянул к нему в кабинет. Тот сидел над медкартой Фабио:
   — Удивительный парень, ты не находишь? — спросил его китаец. — Обаятельный невероятно, всему медперсоналу голову вскружил.
   — Нахожу, только вот не знаю чем помочь. Отпустить его с тобой в Китай? А вдруг ничего не получится?
   — Получится. За месяц я поставлю парня на ноги. Сейчас все зависит от тебя, док. Ты должен решиться. В конце концов, он взрослый человек и сам может принимать решения. А с его отцом я сам поговорю, чтобы снять с тебя этот груз. Завтра же к нему и поеду. Фабио напишет ему записку, и я поеду, так сказать, послом доброй воли…