Страница:
— Зачем же так официально?
— Хорошо, Матвей Семенович, — поправился Жилин, и все же добавил, — будет сделано. Свои люди у меня есть во всех кишлаках, расположенных в этом районе. Но дело вот в чем. Если бы их надежность зависела только от платы за информацию, на них можно было бы положиться. Однако она сильно подмывается страхом, как бы моджахеды не прознали о сотрудничестве с нами. А отсюда чрезмерная осторожность, граничащая с бездеятельностью.
— Конечно, ребятам придется рассчитывать на себя, — сказал Клементьев. — Но с паршивой овцы — хоть шерсти клок.
Через час все, кого перечислил Клементьев, собрались в кабинете Жилина.
— Задание, которое предстоит выполнить вашей группе, может быть, важнее всех, которые она выполняла до сих пор, — сразу начал полковник. — Важнее разгромленных вами караванов, взорванных складов, выкраденных душманских руководителей, разведанных бандитских формирований и других дел. Суть задания в следующем… От нас сбежал старший офицер, подполковник, по долгу службы располагающий важной, особо секретной информацией. По нашим данным, он решил уходить через горы Панджшера, учитывая, что это наиболее труднодоступный для поисков район. Нетрудно сообразить, что стремится он к Ахмад Шах Масуду, хозяину здешних мест. Однако ему не известно, что это зона действия особого отряда ГРУ, то есть вашей группы. Так вот, ваша задача: найти его и задержать, а если не удастся — уничтожить. Должен предупредить, что взять его живым, если не захочет сдаться, оказавшись в безвыходном положении, практически нереально. Подготовка у него не хуже вашей, а может, и лучше, хоть это трудно представить, — с мимолетной улыбкой добавил он. — И все же надо постараться взять живым. Теперь спрашивайте. Так лучше усваивается.
— Известно, хотя бы примерно, где он находится сейчас? — спросил Марьясин.
— Известно, что он миновал все поставленные нами заслоны. Правда, поставленные в спешке. Последний был выставлен вот тут, — показал на карте полковник. — Отбился автоматным огнем и гранатами и ушел. Видимо, с этого места и надо прикидывать его дальнейший путь. В кишлаках на его вероятном маршруте выставляются засады. Но, учитывая высокий профессионализм беглеца, на них надежды мало. Возможно, больше толку будет от агентуры подполковника Жилина. Поэтому одна из ваших раций должна постоянно работать на прием. На случай, если придется брать «языков», с вами пойдет лейтенант Асадов, который знает фарси, таджикский, узбекский языки.
— А что значит идти в поиск с нами, он знает? — совершенно серьезно поинтересовался Юрий Черных.
— Прошел нашу школу, — коротко ответил полковник.
— Тут вот какое дело, — заговорил старший прапорщик Мелентьев. — Он ведь может идти и днем. Мы-то будем скрываться от моджахедов, а он, наоборот, искать их.
— Возможно, — согласился Клементьев, — но нереально. Он должен учитывать, что ему могут встретиться и афганцы, поддерживающие правительство, которые донесут о болтающемся в горах шурави. Он же не знает, что за ним будет охотиться ваша группа. Думаю, что предпочтет двигаться ночью.
— Хорошо, если он не успел запастись пищей, а главное — водой, — заметил Михаил Марьясин. — Тогда ему придется или спускаться в кишлак или грабить встречных, если попадутся.
— К сожалению, о его запасах ничего неизвестно, — развел руками Клементьев.
— Когда вылетаем? — спросил майор Кондратюк.
— Сколько вам нужно времени на подготовку?
— Если Семен Иванович сейчас же даст указание, чтобы нам выдали все необходимое, то полтора часа.
— Уже распорядился, — оказал подполковник.
— Вылетите с наступлением темноты. А пока прикажите людям поспать впрок в нормальных условиях, — распорядился Клементьев.
— Тогда сначала нужно закончить с подготовкой, — сказал Кондратюк и повернулся к Черных. — Займись, Юрий Антонович. Для легкости, и исходя из сути задания, берем с собой только стрелковое оружие и небольшой запас мин на всякий случай. Обязательно проверь у каждого трубки с пористым углем и фильтры. Черт знает, из каких вонючих источников придется пить. Вертолет будем вызывать, если совсем уж худо придется, чтобы не выдать наше присутствие этому бегуну на длинные дистанции. Иди.
— Есть, командир, — ответил лейтенант и, соблюдая субординацию, посмотрел на полковника.
— Выполняйте, — кивнул тот.
— Трудно будет пилотам ночью найти место для посадки в горах, — продолжал Кондратюк. — Разве что использовать какую-то из наших прежних площадок. Но самая близкая расположена довольно далеко отсюда.
— Другого выхода не вижу, — сказал Клементьев и посмотрел на Жилина. Тот, соглашаясь, кивнул.
— Я тоже, — коротко вздохнул майор. — Надо дать указание пилотам, чтобы после высадки пролетели километров пятнадцать-двадцать прежним курсом, а обратно вернулись другим маршрутом. Хорошо бы им приземлиться где-нибудь еще раз-другой, если найдется подходящая площадка. Тогда пусть моджахеды ломают себе голову, зачем они летали.
— Это обсудим с вертолетчиками, — ответил полковник. — А теперь скажи, куда именно вы собираетесь лететь и где намерены искать беглеца.
— Думаю, мы для того и собрались, чтобы обсудить эти вопросы, улыбнулся Кондратюк. — При определении маршрута бежавшего подполковника, полагаю, надо исходить из того, что он наш, профессионал. Значит, кто бы его ни готовил, ГРУ, МВД, КГБ, он прошел в общем нашу школу. Стало быть, надо наметить такой маршрут, какой мы выбрали бы для себя, будучи на его месте. Если б он знал, что за ним будут охотиться тоже профессионалы, тогда, конечно, другое дело. Но вы сказали, что ему неизвестно о нашей группе.
— Вполне здравая мысль, — согласился подполковник Жилин.
— Все равно больше ничего не придумаешь, — усмехнулся Клементьев. — Продолжай.
— А дальше остается думать, — пожал плечами Кондратюк. — Прикинем, сколько он сможет за ночь налегке пройти по горам, которых, видимо, не знает. И это даже лучше, что нам придется не догонять его, а идти навстречу. Далековато, правда, — опять вздохнул он. — Но ничего не поделаешь.
— Что ж, давайте помаракуем, — сказал полковник, жестом приглашая собравшихся к разложенной на столе крупномасштабной карте Панджшера.
Они перебрали много вариантов. Каждое предложение обсуждалось без учета званий, положения и возраста присутствующих. Принимались во внимание лишь здравый смысл и реальность исполнения, иногда противоречащая здравому смыслу, логике и опыту.
Наконец, был в общих чертах выработан план поиска, обговорены некоторые детали. По предложению лейтенанта Асадова решили взять с собой одежду афганских пастухов, в которую при необходимости может переодеться группа. Заботу об этом подполковник Жилин взял на себя.
— Если мне придется спускаться в кишлаки, то могут понадобиться ваши явки, — сказал Асадов.
— Получишь, — кивнул подполковник.
— Теперь по местам и — за дело, — распорядился Клементьев и повернулся к Кондратюку. — К вертолетам двинетесь без дополнительного приказа. Буду ждать вас там.
— Разрешите спросить, товарищ полковник, — обратился к нему Марьясин.
— Что тебе неясно? — несколько удивился Клементьев. — Выкладывай по быстрому.
— Судя по тому, как вы охарактеризовали беглеца, это интересная личность, — стремясь оправдать свой вопрос, пространно начал Михаил и спросил: — Можно узнать, кто он такой? Из какой конторы? Случайно не из нашей?
— А если из нашей, так что? — жестко усмехнулся полковник. Откажешься выполнять приказ?
— Ну, что вы, — тоже усмехнулся Марьясин. — Службу знаем. Но если он из наших, да еще прошел школу нашего спецназа, значит действительно очень опасен. Я спрашиваю, чтобы знать, к чему надо быть готовыми.
— Что ж, правильно, — смягчился полковник и твердо сказал. — Нет, он не из наших. Но от этого не менее опасен.
—18-
—19-
— Хорошо, Матвей Семенович, — поправился Жилин, и все же добавил, — будет сделано. Свои люди у меня есть во всех кишлаках, расположенных в этом районе. Но дело вот в чем. Если бы их надежность зависела только от платы за информацию, на них можно было бы положиться. Однако она сильно подмывается страхом, как бы моджахеды не прознали о сотрудничестве с нами. А отсюда чрезмерная осторожность, граничащая с бездеятельностью.
— Конечно, ребятам придется рассчитывать на себя, — сказал Клементьев. — Но с паршивой овцы — хоть шерсти клок.
Через час все, кого перечислил Клементьев, собрались в кабинете Жилина.
— Задание, которое предстоит выполнить вашей группе, может быть, важнее всех, которые она выполняла до сих пор, — сразу начал полковник. — Важнее разгромленных вами караванов, взорванных складов, выкраденных душманских руководителей, разведанных бандитских формирований и других дел. Суть задания в следующем… От нас сбежал старший офицер, подполковник, по долгу службы располагающий важной, особо секретной информацией. По нашим данным, он решил уходить через горы Панджшера, учитывая, что это наиболее труднодоступный для поисков район. Нетрудно сообразить, что стремится он к Ахмад Шах Масуду, хозяину здешних мест. Однако ему не известно, что это зона действия особого отряда ГРУ, то есть вашей группы. Так вот, ваша задача: найти его и задержать, а если не удастся — уничтожить. Должен предупредить, что взять его живым, если не захочет сдаться, оказавшись в безвыходном положении, практически нереально. Подготовка у него не хуже вашей, а может, и лучше, хоть это трудно представить, — с мимолетной улыбкой добавил он. — И все же надо постараться взять живым. Теперь спрашивайте. Так лучше усваивается.
— Известно, хотя бы примерно, где он находится сейчас? — спросил Марьясин.
— Известно, что он миновал все поставленные нами заслоны. Правда, поставленные в спешке. Последний был выставлен вот тут, — показал на карте полковник. — Отбился автоматным огнем и гранатами и ушел. Видимо, с этого места и надо прикидывать его дальнейший путь. В кишлаках на его вероятном маршруте выставляются засады. Но, учитывая высокий профессионализм беглеца, на них надежды мало. Возможно, больше толку будет от агентуры подполковника Жилина. Поэтому одна из ваших раций должна постоянно работать на прием. На случай, если придется брать «языков», с вами пойдет лейтенант Асадов, который знает фарси, таджикский, узбекский языки.
— А что значит идти в поиск с нами, он знает? — совершенно серьезно поинтересовался Юрий Черных.
— Прошел нашу школу, — коротко ответил полковник.
— Тут вот какое дело, — заговорил старший прапорщик Мелентьев. — Он ведь может идти и днем. Мы-то будем скрываться от моджахедов, а он, наоборот, искать их.
— Возможно, — согласился Клементьев, — но нереально. Он должен учитывать, что ему могут встретиться и афганцы, поддерживающие правительство, которые донесут о болтающемся в горах шурави. Он же не знает, что за ним будет охотиться ваша группа. Думаю, что предпочтет двигаться ночью.
— Хорошо, если он не успел запастись пищей, а главное — водой, — заметил Михаил Марьясин. — Тогда ему придется или спускаться в кишлак или грабить встречных, если попадутся.
— К сожалению, о его запасах ничего неизвестно, — развел руками Клементьев.
— Когда вылетаем? — спросил майор Кондратюк.
— Сколько вам нужно времени на подготовку?
— Если Семен Иванович сейчас же даст указание, чтобы нам выдали все необходимое, то полтора часа.
— Уже распорядился, — оказал подполковник.
— Вылетите с наступлением темноты. А пока прикажите людям поспать впрок в нормальных условиях, — распорядился Клементьев.
— Тогда сначала нужно закончить с подготовкой, — сказал Кондратюк и повернулся к Черных. — Займись, Юрий Антонович. Для легкости, и исходя из сути задания, берем с собой только стрелковое оружие и небольшой запас мин на всякий случай. Обязательно проверь у каждого трубки с пористым углем и фильтры. Черт знает, из каких вонючих источников придется пить. Вертолет будем вызывать, если совсем уж худо придется, чтобы не выдать наше присутствие этому бегуну на длинные дистанции. Иди.
— Есть, командир, — ответил лейтенант и, соблюдая субординацию, посмотрел на полковника.
— Выполняйте, — кивнул тот.
— Трудно будет пилотам ночью найти место для посадки в горах, — продолжал Кондратюк. — Разве что использовать какую-то из наших прежних площадок. Но самая близкая расположена довольно далеко отсюда.
— Другого выхода не вижу, — сказал Клементьев и посмотрел на Жилина. Тот, соглашаясь, кивнул.
— Я тоже, — коротко вздохнул майор. — Надо дать указание пилотам, чтобы после высадки пролетели километров пятнадцать-двадцать прежним курсом, а обратно вернулись другим маршрутом. Хорошо бы им приземлиться где-нибудь еще раз-другой, если найдется подходящая площадка. Тогда пусть моджахеды ломают себе голову, зачем они летали.
— Это обсудим с вертолетчиками, — ответил полковник. — А теперь скажи, куда именно вы собираетесь лететь и где намерены искать беглеца.
— Думаю, мы для того и собрались, чтобы обсудить эти вопросы, улыбнулся Кондратюк. — При определении маршрута бежавшего подполковника, полагаю, надо исходить из того, что он наш, профессионал. Значит, кто бы его ни готовил, ГРУ, МВД, КГБ, он прошел в общем нашу школу. Стало быть, надо наметить такой маршрут, какой мы выбрали бы для себя, будучи на его месте. Если б он знал, что за ним будут охотиться тоже профессионалы, тогда, конечно, другое дело. Но вы сказали, что ему неизвестно о нашей группе.
— Вполне здравая мысль, — согласился подполковник Жилин.
— Все равно больше ничего не придумаешь, — усмехнулся Клементьев. — Продолжай.
— А дальше остается думать, — пожал плечами Кондратюк. — Прикинем, сколько он сможет за ночь налегке пройти по горам, которых, видимо, не знает. И это даже лучше, что нам придется не догонять его, а идти навстречу. Далековато, правда, — опять вздохнул он. — Но ничего не поделаешь.
— Что ж, давайте помаракуем, — сказал полковник, жестом приглашая собравшихся к разложенной на столе крупномасштабной карте Панджшера.
Они перебрали много вариантов. Каждое предложение обсуждалось без учета званий, положения и возраста присутствующих. Принимались во внимание лишь здравый смысл и реальность исполнения, иногда противоречащая здравому смыслу, логике и опыту.
Наконец, был в общих чертах выработан план поиска, обговорены некоторые детали. По предложению лейтенанта Асадова решили взять с собой одежду афганских пастухов, в которую при необходимости может переодеться группа. Заботу об этом подполковник Жилин взял на себя.
— Если мне придется спускаться в кишлаки, то могут понадобиться ваши явки, — сказал Асадов.
— Получишь, — кивнул подполковник.
— Теперь по местам и — за дело, — распорядился Клементьев и повернулся к Кондратюку. — К вертолетам двинетесь без дополнительного приказа. Буду ждать вас там.
— Разрешите спросить, товарищ полковник, — обратился к нему Марьясин.
— Что тебе неясно? — несколько удивился Клементьев. — Выкладывай по быстрому.
— Судя по тому, как вы охарактеризовали беглеца, это интересная личность, — стремясь оправдать свой вопрос, пространно начал Михаил и спросил: — Можно узнать, кто он такой? Из какой конторы? Случайно не из нашей?
— А если из нашей, так что? — жестко усмехнулся полковник. Откажешься выполнять приказ?
— Ну, что вы, — тоже усмехнулся Марьясин. — Службу знаем. Но если он из наших, да еще прошел школу нашего спецназа, значит действительно очень опасен. Я спрашиваю, чтобы знать, к чему надо быть готовыми.
— Что ж, правильно, — смягчился полковник и твердо сказал. — Нет, он не из наших. Но от этого не менее опасен.
—18-
Полковник Клементьев, хоть с последнего времени и стал официальным полномочным представителем Главного разведывательного управления Генштаба в Афганистане, знал лишь то, что ему положено было знать, и никогда не проявлял излишнего любопытства к высшим интересам Управления. Пресекал он это любопытство и у подчиненных, по его убеждению — для их же пользы. Поэтому хоть и признал правомочность заданного Марьясиным вопроса, все же остался недоволен, поскольку без этого вопроса можно было обойтись без ущерба для выполнения задания. Недовольство было вызвано еще и тем, что ответ его был правдивым лишь наполовину. Впрочем, это зависело, пожалуй, от меры понимания.
Сбежавший подполковник Медведский занимал должность начальника разведотдела корпуса, значит, несомненно являлся человеком одной с Клементьевым, а также Марьясиным, конторы — ГРУ. Однако, как выяснилось после захвата генерал-лейтенанта Сиворонова, он уже многие годы был информатором КГБ и, разумеется, не из заботы о государственной безопасности, а за немалую мзду. Вряд ли его можно было назвать ренегатом, поскольку ренегат переходит в лагерь противника, согласно своим изменившимся убеждениям. Верил человек в бога, но по здравому размышлению стал атеистом. В этом смысле эволюция познания по существу — сплошное ренегатство. Но ведь не во имя вдруг открывшейся ему идеи, не истины ради, не веры ради перебежал в лагерь соперника подполковник Медведский. Да и смешно говорить о ренегатстве, когда кто-то изменяет ГРУ с КГБ. Возможно, исходя из оценки высших политических целей, предпочтительнее была бы измена наоборот. Однако полковник Клементьев напрочь отметал допущение «возможно» и безоговорочно отнес подполковника в категорию изменников: сперва он изменил интересам ведомства, а после бегства — интересам родины. Этого было более чем достаточно для полного оправдания полученного им приказа: настичь и покарать.
Подполковник действительно располагал ценнейшей для афганской вооруженной оппозиции информацией. Кроме того, частично знал агентуру ГРУ и КГБ в пограничных с Афганистаном странах. Любой лидер противостоящей правительству республики партии и группировки принял бы его с распростертыми объятиями.
Но не этим он был интересен разведке Генштаба вооруженных сил СССР. Разоблаченный в двурушничестве подполковник заверил руководителей ГРУ, что имеющуюся у него информацию он передавал только КГБ. И, учитывая примененные к нему психологические методы допроса с использованием транквилизаторов, этому можно было верить. Но в военной разведке хорошо знали цену порядочности стражей государственной безопасности и на всякий случай предупредили свою агентуру об опасности. Однако пока не рекомендовали свертывать работу и ждать особого распоряжения центра. Было приостановлено и осуществление оперативных планов 40-й армии, которые могли быть известны Медведскому и, следовательно, КГБ. Было решено на время отложить и расплату за предательство. Подполковник мог бы еще пожить…
Полковника Клементьева не сочли нужным поставить в известность о том, что его коллега из разведотдела корпуса являлся связующим звеном между КГБ и Ахмад Шах Масудом. Он также контролировал движение караванов с валютой, золотом, драгоценностями, но прежде всего — с наркотиками, по тайным тропах через горы Гиндукуша к советской границе. В его ведении была и переброска на сгруппированных в колонны машинах вооружения, боеприпасов, одежды, питания, медикаментов к базам Масуда. Не знал полковник и того, что ГРУ приняло решение отсечь КГБ от этого сверхприбыльного бизнеса и взять дело в свои руки.
Впрочем, на вопрос, кем на самом деле было принято это решение, мог бы ответить шеф Главного разведывательного управления Иван Петрович Вашутин. Мог бы, но уклонился от ответа. Когда вернувшийся из Афганистана генерал Ермолин в приватном разговоре поинтересовался, от кого, вернее, откуда исходит идея, он, усмехнувшись, сказал:
— Сие большая тайна есть. И не тебе бы, Анатолий Павлович, спрашивать. Я ведь всего лишь один из заместителей Генерального штаба, даже не первый. И, не лишне будет заметить, назначаюсь не сенатом и не пожизненно, как судьи в Штатах.
— Темна вода во облацех, — вздохнул Ермолин, — и, кажется, протухла… Спасибо за Максима, Иван Петрович.
— Не за что.
— Поскольку оценивать мне, считаю, что есть за что, — улыбнулся Ермолин и поинтересовался. — А не вызовет подозрений у наших «друзей»?
— С какой стати? — возразил Ватутин. — Его отозвал МИД. Правда, по нашей подсказке, но об этом знает лишь один верный человек. Официально его отозвали, чтобы он некоторое время поработал здесь, в МИДе, и набрался знаний о стране своего будущего пребывании в качестве первого секретаря посольства. Пусть поработает, пока мы полностью не прикроем это мошенничество. Раз Максим уже дома, стало быть, твоя поездка в Канаду не связана с отзывом сына. Кстати говоря, как он?
— Искренне уверен, что пойдет на повышение благодаря исключительно своим блестящим способностям.
— Не знаю, насколько они блестящи, но ведь, но сути, так оно и есть, — заговорил Вашутин и остановился. — Постойте, — снова перешел, как между ними было принято, на «вы». — Так вы ему не говорили, что его разрабатывает КГБ?
— Нет. По принципу разведки: меньше знаешь, дольше живешь. К тому же, хоть и говорят, что он способный дипломат, но оболтус редкостный, — Вашутин рассмеялся.
— Может быть, вы и правы. Может быть, — уже с меньшей уверенностью повторил Иван Петрович и поинтересовался. — Как уживаетесь с вашей приходящей прислугой?
Пять лет назад, после смерти жены, оставшись один в большой квартире, Ермолин по совету лучшей подруги покойной и по ее рекомендации взял домработницу, приходившую убирать два раза в неделю. Через полмесяца, несколько придя в себя после похорон, он обнаружил подслушивающие аппараты в ножке деревянной кровати и в расположенной в прихожей вешалке. Последнее размещение он даже оценил — именно здесь люди, не замечая того, полагая, что уже нет необходимости сдерживаться, более раскованно обмениваются мнениями о разговорах и событиях в гостиной. Когда женщина пришла в очередной раз, Ермолин сполна уплатил ей не только за предыдущий, но и за сегодняшний визит и сказал, что она неряха, так как не столько убирает, сколько оставляет мусор. И передал ей подслушивающие аппараты.
О принадлежности второй, тоже приходящей прислуги, по всем статьям привлекательной девицы лет двадцати пяти, к числу осведомителей КГБ, стало известно спустя два дня, поскольку этим занимались специально. Однако, посоветовавшись с коллегами, Ермолин решил, что лучше известный недруг в доме, чем неизвестный вне его, и девица осталась. Эта демонстративно начала с ультиматума по поводу времени работы. Он ответил, что она будет приходить и уходить в тот день и час, когда это удобно ему.
Если не согласна, он ее не задерживает. Потом она попыталась залезть к нему в постель. В другое время он, наверное, и не отказался бы от ее шикарного тела, но очень уж не вовремя она предложила себя. С тех пор они жили в мире. Но он видел, что девица регулярно своим подобранным ключом открывает его стол, и иногда оставлял там «небезынтересный» для ее начальства документ.
— Уживаемся, — сказал Ермолин. — Хотя за пять лет девица значительно порастеряла свою былую привлекательность. Мы даже, вроде бы, подружились. Только в последнее время меня почему-то подмывает спросить, кто ей платит больше, КГБ или я.
— Иногда находит такое, непредвиденное, — кивнул Иван Петрович. — Как дочь?
— Защитила докторскую по физике квантов. Живет все там же, в новосибирском Академгородке со своим писателем, широко известным в семейном кругу. На днях собирается приехать сюда по своим академическим делам.
— О писательской известности — это ты неплохо. Только ведь большинство классиков стали известны посмертно, — улыбнулся Вашутин. — Сколько сейчас лет Лене?
— Двадцать девять. На три года старше Максима. За столько лет, наконец, побудут вместе. Надеюсь, найдется, о чем поговорить. Но, коль речь уже зашла о семейных делах, стало быть, пора оставить начальство в покое. Когда мне вылетать?
— Ну, что вы, Анатолий Павлович, для меня это действительно интересно, — возразил Вашутин, тем не менее, заговорил о деле. — А вылетать надо как можно скорее. Лучше завтра же.
— Надеюсь, не будет дополнительных заданий относительно новой наркоидеи?
— Не будет, пока о командировке знаем только мы с вами да бухгалтерия. Потому и говорю, что надо лететь, не мешкая. Как бы КГБ, чего доброго, не направил свои фальшивки в ЦК. Этот Скрипун — нетерпеливый и злобный мужик. Да, вот что хотел спросить. Как полагаешь, можно оставить нашим полномочным представителем в Афганистане полковника Клементьева?
— Можно. Исключительно исполнительный офицер, умный, напористый, знающий. Звезд с неба не хватает, так это ведь ему и не надо.
— Это не удается даже астрономам, — рассмеялся шеф.
Осуществить задуманное дело намеревались с помощью подполковника Медведского, которого Ахмад Масуд знал лично по торговым сделкам и с которым поддерживал связь. По замыслу, на встречу с Масудом вместе с подполковником должны были пойти два офицера ГРУ, которые с этих пор становились полномочными представителями КГБ по организации и осуществлению торговых сделок. ГРУ не было заинтересовано в раскрытии своего инкогнито, здраво полагая, что Масуд вряд ли заинтересуется, чем вызвана смена посредников, — лишь бы честно вели дело.
Медведский принял предложение без колебаний. Он понимал, что передав связь, теряет для ГРУ всякую ценность, и не надеялся, что оказанная им услуга окупит его прегрешения. Не такие в этой конторе были нравы. Ему было ведомо, как кончают люди, нарушившие законы ГРУ. Более того, подполковник не сомневался, что после приема дел офицерам приказано тихо прикончить его и ни в коем случае не допустить бегства, дабы не раскрыл тайну причастности к этому темному бизнесу военной разведки. Но выбора не было. А умереть всегда лучше завтра, чем сегодня. К тому же, оставалась надежда. Конечно, он не собирался возвращаться. За годы войны на его счету в исламабадском банке скопилась сумма, на которую в любой стране можно было более чем безбедно прожить всю оставшуюся жизнь.
Случись его разоблачение в Союзе и даже узнай он об этом заранее, подполковник и не подумал бы о бегстве — настолько оно было бы бессмысленно и бесполезно. А здесь все-таки был шанс, которым бы разве что дурак не воспользовался. Он же дураком не был, как, впрочем, и прожектером. Поэтому рассуждал здраво, без иллюзий. В пути не сбежишь: их двое, спать будут по очереди. Рассказать Масуду, что произошло, и попросить защиты — нелепо. Он только посмеется над интригами жадных шурави, а иметь дело с таинственным ГРУ ему будет даже лестно. И вряд ли он захочет портить отношения с этой могущественной организацией ради ставшей совершенно ненужной ему жизни какого-то гяура. Чем меньше их останется на земле, тем лучше, ибо так угодно аллаху. И все же уходить нужно именно от Масуда.
Кажется, он все продумал и рассчитал. Но когда уже был согласован день встречи, определен маршрут движения в горах, назначено время вылета вертолета в заранее указанный пункт, за несколько часов до вылета, несмотря на всю предшествующую психологическую закалку, подполковник Медведский дрогнул и побежал. Пока это обнаружилось, его мощный трофейный джип с модернизированным мотором был уже на пути к Панджшеру.
Сбежавший подполковник Медведский занимал должность начальника разведотдела корпуса, значит, несомненно являлся человеком одной с Клементьевым, а также Марьясиным, конторы — ГРУ. Однако, как выяснилось после захвата генерал-лейтенанта Сиворонова, он уже многие годы был информатором КГБ и, разумеется, не из заботы о государственной безопасности, а за немалую мзду. Вряд ли его можно было назвать ренегатом, поскольку ренегат переходит в лагерь противника, согласно своим изменившимся убеждениям. Верил человек в бога, но по здравому размышлению стал атеистом. В этом смысле эволюция познания по существу — сплошное ренегатство. Но ведь не во имя вдруг открывшейся ему идеи, не истины ради, не веры ради перебежал в лагерь соперника подполковник Медведский. Да и смешно говорить о ренегатстве, когда кто-то изменяет ГРУ с КГБ. Возможно, исходя из оценки высших политических целей, предпочтительнее была бы измена наоборот. Однако полковник Клементьев напрочь отметал допущение «возможно» и безоговорочно отнес подполковника в категорию изменников: сперва он изменил интересам ведомства, а после бегства — интересам родины. Этого было более чем достаточно для полного оправдания полученного им приказа: настичь и покарать.
Подполковник действительно располагал ценнейшей для афганской вооруженной оппозиции информацией. Кроме того, частично знал агентуру ГРУ и КГБ в пограничных с Афганистаном странах. Любой лидер противостоящей правительству республики партии и группировки принял бы его с распростертыми объятиями.
Но не этим он был интересен разведке Генштаба вооруженных сил СССР. Разоблаченный в двурушничестве подполковник заверил руководителей ГРУ, что имеющуюся у него информацию он передавал только КГБ. И, учитывая примененные к нему психологические методы допроса с использованием транквилизаторов, этому можно было верить. Но в военной разведке хорошо знали цену порядочности стражей государственной безопасности и на всякий случай предупредили свою агентуру об опасности. Однако пока не рекомендовали свертывать работу и ждать особого распоряжения центра. Было приостановлено и осуществление оперативных планов 40-й армии, которые могли быть известны Медведскому и, следовательно, КГБ. Было решено на время отложить и расплату за предательство. Подполковник мог бы еще пожить…
Полковника Клементьева не сочли нужным поставить в известность о том, что его коллега из разведотдела корпуса являлся связующим звеном между КГБ и Ахмад Шах Масудом. Он также контролировал движение караванов с валютой, золотом, драгоценностями, но прежде всего — с наркотиками, по тайным тропах через горы Гиндукуша к советской границе. В его ведении была и переброска на сгруппированных в колонны машинах вооружения, боеприпасов, одежды, питания, медикаментов к базам Масуда. Не знал полковник и того, что ГРУ приняло решение отсечь КГБ от этого сверхприбыльного бизнеса и взять дело в свои руки.
Впрочем, на вопрос, кем на самом деле было принято это решение, мог бы ответить шеф Главного разведывательного управления Иван Петрович Вашутин. Мог бы, но уклонился от ответа. Когда вернувшийся из Афганистана генерал Ермолин в приватном разговоре поинтересовался, от кого, вернее, откуда исходит идея, он, усмехнувшись, сказал:
— Сие большая тайна есть. И не тебе бы, Анатолий Павлович, спрашивать. Я ведь всего лишь один из заместителей Генерального штаба, даже не первый. И, не лишне будет заметить, назначаюсь не сенатом и не пожизненно, как судьи в Штатах.
— Темна вода во облацех, — вздохнул Ермолин, — и, кажется, протухла… Спасибо за Максима, Иван Петрович.
— Не за что.
— Поскольку оценивать мне, считаю, что есть за что, — улыбнулся Ермолин и поинтересовался. — А не вызовет подозрений у наших «друзей»?
— С какой стати? — возразил Ватутин. — Его отозвал МИД. Правда, по нашей подсказке, но об этом знает лишь один верный человек. Официально его отозвали, чтобы он некоторое время поработал здесь, в МИДе, и набрался знаний о стране своего будущего пребывании в качестве первого секретаря посольства. Пусть поработает, пока мы полностью не прикроем это мошенничество. Раз Максим уже дома, стало быть, твоя поездка в Канаду не связана с отзывом сына. Кстати говоря, как он?
— Искренне уверен, что пойдет на повышение благодаря исключительно своим блестящим способностям.
— Не знаю, насколько они блестящи, но ведь, но сути, так оно и есть, — заговорил Вашутин и остановился. — Постойте, — снова перешел, как между ними было принято, на «вы». — Так вы ему не говорили, что его разрабатывает КГБ?
— Нет. По принципу разведки: меньше знаешь, дольше живешь. К тому же, хоть и говорят, что он способный дипломат, но оболтус редкостный, — Вашутин рассмеялся.
— Может быть, вы и правы. Может быть, — уже с меньшей уверенностью повторил Иван Петрович и поинтересовался. — Как уживаетесь с вашей приходящей прислугой?
Пять лет назад, после смерти жены, оставшись один в большой квартире, Ермолин по совету лучшей подруги покойной и по ее рекомендации взял домработницу, приходившую убирать два раза в неделю. Через полмесяца, несколько придя в себя после похорон, он обнаружил подслушивающие аппараты в ножке деревянной кровати и в расположенной в прихожей вешалке. Последнее размещение он даже оценил — именно здесь люди, не замечая того, полагая, что уже нет необходимости сдерживаться, более раскованно обмениваются мнениями о разговорах и событиях в гостиной. Когда женщина пришла в очередной раз, Ермолин сполна уплатил ей не только за предыдущий, но и за сегодняшний визит и сказал, что она неряха, так как не столько убирает, сколько оставляет мусор. И передал ей подслушивающие аппараты.
О принадлежности второй, тоже приходящей прислуги, по всем статьям привлекательной девицы лет двадцати пяти, к числу осведомителей КГБ, стало известно спустя два дня, поскольку этим занимались специально. Однако, посоветовавшись с коллегами, Ермолин решил, что лучше известный недруг в доме, чем неизвестный вне его, и девица осталась. Эта демонстративно начала с ультиматума по поводу времени работы. Он ответил, что она будет приходить и уходить в тот день и час, когда это удобно ему.
Если не согласна, он ее не задерживает. Потом она попыталась залезть к нему в постель. В другое время он, наверное, и не отказался бы от ее шикарного тела, но очень уж не вовремя она предложила себя. С тех пор они жили в мире. Но он видел, что девица регулярно своим подобранным ключом открывает его стол, и иногда оставлял там «небезынтересный» для ее начальства документ.
— Уживаемся, — сказал Ермолин. — Хотя за пять лет девица значительно порастеряла свою былую привлекательность. Мы даже, вроде бы, подружились. Только в последнее время меня почему-то подмывает спросить, кто ей платит больше, КГБ или я.
— Иногда находит такое, непредвиденное, — кивнул Иван Петрович. — Как дочь?
— Защитила докторскую по физике квантов. Живет все там же, в новосибирском Академгородке со своим писателем, широко известным в семейном кругу. На днях собирается приехать сюда по своим академическим делам.
— О писательской известности — это ты неплохо. Только ведь большинство классиков стали известны посмертно, — улыбнулся Вашутин. — Сколько сейчас лет Лене?
— Двадцать девять. На три года старше Максима. За столько лет, наконец, побудут вместе. Надеюсь, найдется, о чем поговорить. Но, коль речь уже зашла о семейных делах, стало быть, пора оставить начальство в покое. Когда мне вылетать?
— Ну, что вы, Анатолий Павлович, для меня это действительно интересно, — возразил Вашутин, тем не менее, заговорил о деле. — А вылетать надо как можно скорее. Лучше завтра же.
— Надеюсь, не будет дополнительных заданий относительно новой наркоидеи?
— Не будет, пока о командировке знаем только мы с вами да бухгалтерия. Потому и говорю, что надо лететь, не мешкая. Как бы КГБ, чего доброго, не направил свои фальшивки в ЦК. Этот Скрипун — нетерпеливый и злобный мужик. Да, вот что хотел спросить. Как полагаешь, можно оставить нашим полномочным представителем в Афганистане полковника Клементьева?
— Можно. Исключительно исполнительный офицер, умный, напористый, знающий. Звезд с неба не хватает, так это ведь ему и не надо.
— Это не удается даже астрономам, — рассмеялся шеф.
Осуществить задуманное дело намеревались с помощью подполковника Медведского, которого Ахмад Масуд знал лично по торговым сделкам и с которым поддерживал связь. По замыслу, на встречу с Масудом вместе с подполковником должны были пойти два офицера ГРУ, которые с этих пор становились полномочными представителями КГБ по организации и осуществлению торговых сделок. ГРУ не было заинтересовано в раскрытии своего инкогнито, здраво полагая, что Масуд вряд ли заинтересуется, чем вызвана смена посредников, — лишь бы честно вели дело.
Медведский принял предложение без колебаний. Он понимал, что передав связь, теряет для ГРУ всякую ценность, и не надеялся, что оказанная им услуга окупит его прегрешения. Не такие в этой конторе были нравы. Ему было ведомо, как кончают люди, нарушившие законы ГРУ. Более того, подполковник не сомневался, что после приема дел офицерам приказано тихо прикончить его и ни в коем случае не допустить бегства, дабы не раскрыл тайну причастности к этому темному бизнесу военной разведки. Но выбора не было. А умереть всегда лучше завтра, чем сегодня. К тому же, оставалась надежда. Конечно, он не собирался возвращаться. За годы войны на его счету в исламабадском банке скопилась сумма, на которую в любой стране можно было более чем безбедно прожить всю оставшуюся жизнь.
Случись его разоблачение в Союзе и даже узнай он об этом заранее, подполковник и не подумал бы о бегстве — настолько оно было бы бессмысленно и бесполезно. А здесь все-таки был шанс, которым бы разве что дурак не воспользовался. Он же дураком не был, как, впрочем, и прожектером. Поэтому рассуждал здраво, без иллюзий. В пути не сбежишь: их двое, спать будут по очереди. Рассказать Масуду, что произошло, и попросить защиты — нелепо. Он только посмеется над интригами жадных шурави, а иметь дело с таинственным ГРУ ему будет даже лестно. И вряд ли он захочет портить отношения с этой могущественной организацией ради ставшей совершенно ненужной ему жизни какого-то гяура. Чем меньше их останется на земле, тем лучше, ибо так угодно аллаху. И все же уходить нужно именно от Масуда.
Кажется, он все продумал и рассчитал. Но когда уже был согласован день встречи, определен маршрут движения в горах, назначено время вылета вертолета в заранее указанный пункт, за несколько часов до вылета, несмотря на всю предшествующую психологическую закалку, подполковник Медведский дрогнул и побежал. Пока это обнаружилось, его мощный трофейный джип с модернизированным мотором был уже на пути к Панджшеру.
—19-
Чтобы не отвлекать Кондратюка от навалившихся на него дел, полковник Клементьев взял на себя переговоры с вертолетчиками. Двое из тех, кому уже приходилось работать со «спасателями», оказались на месте. На карте полковника они безошибочно определили площадки, на которые им приходилось садиться по вызову группы, включая и избранную отправной точкой для начала нынешней операции. Поэтому полет прошел стремительно, и вертолеты приземлились точно. На высадку группе потребовалось не более двух минут. Обе машины сразу поднялись и ушли дальше вглубь территории по заранее намеченному курсу, чтобы по возможности произвести еще одну-две посадки, имитируя заброску разведывательных, диверсионных или боевых отрядов.
Машинально, по укоренившейся привычке проверив наличие людей и снаряжения, Кондратюк повел группу на запад, все выше поднимаясь в горы. Даже если высадку засекли, вряд ли кому могло прийти в голову, что люди пойдут в том направлении, откуда только что прилетели. К тому же, на такую высоту, по которой был проложен маршрут, редко забредал какой-нибудь чудак из местных, и моджахеды никогда не поднимались — просто им нечего было там делать. Тропы и удобные места для засад вдоль них находились значительно ниже. Из-за трудностей с подъемом невыгодно было размещать наверху и склады. Тем не менее, нужно было как можно быстрее и дальше уйти от места высадки. Осторожность, благодаря которой группа была неуловима, возникая, как джинн, и растворяясь, как приведение, командир соблюдал неукоснительно. И теперь он выслал по три человека в головное и боковые охранения. Поспавшие днем парни шли ходко, насколько это возможно в горах при подъеме, и, как всегда, молча. Слышны были лишь шорох ног по камням и жаркое дыхание людей.
Сверяясь по компасу, шли, то сползая с гор, то вновь поднимаясь к вершинам, обходя преграждавшие путь расселины и нагромождения завалов, скопления скал, ровных, как поставленные на бок столы, и готовые обрушиться вниз от малейшего прикосновения насыпи. Скоро забылась начальная легкость движения. Все больше хрипа слышалось в дыхании. Пот струился по лицам, тек по груди и спине, скапливался подмышками. Ноги наливались тяжестью и слабели. Как ни стремились на базе уменьшить вес поклажи, но добились лишь того, что он не превышал тридцати килограммов, — никто не хотел экономить на боеприпасах. Сейчас этот вес чугунной плитой гнул к земле. Однако парни умели так расслаблять все мышцы за десять минут привала после каждого часа пути, что двигались, не снижая темпа. И такова была их психологическая закалка, что все чувства сейчас перераспределились между зрением и слухом. Никакие посторонние, не о деле, мысли сейчас им просто не приходили в голову — так их учили. И никто из них, ослепленных потом, измученных жаждой, с потерявшими силу от постоянного напряжения мышцами, не потеряет и доли секунды, если придется прокладывать путь огнем. Разом ударят семнадцать автоматов, грохнут семнадцать гранат, сея смерть всем, кто встал на пути изнуренной усталостью группы.
Но никто и ничто, ни психологическая закалка, ни сотни психоаналитиков, психотерапевтов, психологов, гипнотизеров, экстрасенсов, не способны изгнать из сознания мысль о воде. Она постоянно терзает мозг, но не лишает терпения. Их учили умению терпеть и терпеть жажду — тоже. Не зря их бросали в пустыне с компасом, картой и флягой воды. И когда из фляги выжимали последние капли, не каждому помогали карта и компас…
Внизу еще чернела ночь, а вершины гор уже величественно, будто эскадра из тумана, выплывали из темноты. Командир остановил людей на дневку и приказал искать место для базы.
— Можно попить, — разрешил он.
Мгновенно фляга оказалась в руках лейтенанта Асадова. Вздрагивающими от нетерпения пальцами он отвернул крышку и жадно сделал два глотка. Но тут же на флягу легла ладонь командира.
— Остановись, лейтенант. Воду нельзя сразу глотать. Возьми немного в рот, подержи, чтобы смочить язык и горло, потом можешь проглотить. Не выплевывать же, — улыбнулся Кондратюк.
На последние слова командира пившие по науке парни отозвались веселым хмыканьем.
— Да я знаю, — смутился лейтенант. — Давно не участвовал в такой гонке. Забылся.
— Если в пути не забылся, значит, дело поправимое, — обнадежил майор. — Я заметил, что ты удивился, когда мы от шоколада отказались. Действительно, в кои-то веки нам его предложили, а мы нос воротим. Потому и отказались, что после него пить хочется. Иногда мы берем с собой даже консервы, если имеется возможность рассчитывать на вертолет. В этом поиске рассчитывать на вертолет мы не можем, по крайней мере, до окончания операции. Поэтому и взяли с собой только галеты и воды сколько положено — по стакану на человека в сутки.
— Понял, товарищ майор, — отозвался Асадов.
— Лучше без чинов.
— Есть без чинов, командир.
— Место для дневки нашли, — доложил подошедший Марьясин, — для сортира тоже, просматривается со всех сторон.
— Пойдем посмотрим, — сказал Кондратюк и на ходу поинтересовался: — Не слишком высокий темп взяли для первого перехода?
— Нормальный. Просто отвыкли на отдыхе. Потому и показалось трудновато. Да ведь и от места высадки надо было скорей убираться. За шесть часов прошли почти пять километров. Совсем неплохо. Думаю, что быстрей и не надо. Он ведь тоже идет нам навстречу. Жаль, конечно, что ближе к нашему Лангару на маршруте не оказалось разведанной площадки, ну да что теперь… Нас с беглецом разделяло пятьдесят километров. Если он идет в том же темпе, что и мы, то теперь разделяет уже сорок. Значит, на пятую ночь, считая минувшую первой, надо раскидывать сеть. А пока можно спать спокойно. Благо, не требуется каждый привал наполовину использовать для поиска вертолетной площадки.
— Расчеты твои, Миша, правильны при трех «если», — сказал Кондратюк. — Если он не решится идти и днем. Если он не пережидает где-нибудь у своего человека. Если он…
Машинально, по укоренившейся привычке проверив наличие людей и снаряжения, Кондратюк повел группу на запад, все выше поднимаясь в горы. Даже если высадку засекли, вряд ли кому могло прийти в голову, что люди пойдут в том направлении, откуда только что прилетели. К тому же, на такую высоту, по которой был проложен маршрут, редко забредал какой-нибудь чудак из местных, и моджахеды никогда не поднимались — просто им нечего было там делать. Тропы и удобные места для засад вдоль них находились значительно ниже. Из-за трудностей с подъемом невыгодно было размещать наверху и склады. Тем не менее, нужно было как можно быстрее и дальше уйти от места высадки. Осторожность, благодаря которой группа была неуловима, возникая, как джинн, и растворяясь, как приведение, командир соблюдал неукоснительно. И теперь он выслал по три человека в головное и боковые охранения. Поспавшие днем парни шли ходко, насколько это возможно в горах при подъеме, и, как всегда, молча. Слышны были лишь шорох ног по камням и жаркое дыхание людей.
Сверяясь по компасу, шли, то сползая с гор, то вновь поднимаясь к вершинам, обходя преграждавшие путь расселины и нагромождения завалов, скопления скал, ровных, как поставленные на бок столы, и готовые обрушиться вниз от малейшего прикосновения насыпи. Скоро забылась начальная легкость движения. Все больше хрипа слышалось в дыхании. Пот струился по лицам, тек по груди и спине, скапливался подмышками. Ноги наливались тяжестью и слабели. Как ни стремились на базе уменьшить вес поклажи, но добились лишь того, что он не превышал тридцати килограммов, — никто не хотел экономить на боеприпасах. Сейчас этот вес чугунной плитой гнул к земле. Однако парни умели так расслаблять все мышцы за десять минут привала после каждого часа пути, что двигались, не снижая темпа. И такова была их психологическая закалка, что все чувства сейчас перераспределились между зрением и слухом. Никакие посторонние, не о деле, мысли сейчас им просто не приходили в голову — так их учили. И никто из них, ослепленных потом, измученных жаждой, с потерявшими силу от постоянного напряжения мышцами, не потеряет и доли секунды, если придется прокладывать путь огнем. Разом ударят семнадцать автоматов, грохнут семнадцать гранат, сея смерть всем, кто встал на пути изнуренной усталостью группы.
Но никто и ничто, ни психологическая закалка, ни сотни психоаналитиков, психотерапевтов, психологов, гипнотизеров, экстрасенсов, не способны изгнать из сознания мысль о воде. Она постоянно терзает мозг, но не лишает терпения. Их учили умению терпеть и терпеть жажду — тоже. Не зря их бросали в пустыне с компасом, картой и флягой воды. И когда из фляги выжимали последние капли, не каждому помогали карта и компас…
Внизу еще чернела ночь, а вершины гор уже величественно, будто эскадра из тумана, выплывали из темноты. Командир остановил людей на дневку и приказал искать место для базы.
— Можно попить, — разрешил он.
Мгновенно фляга оказалась в руках лейтенанта Асадова. Вздрагивающими от нетерпения пальцами он отвернул крышку и жадно сделал два глотка. Но тут же на флягу легла ладонь командира.
— Остановись, лейтенант. Воду нельзя сразу глотать. Возьми немного в рот, подержи, чтобы смочить язык и горло, потом можешь проглотить. Не выплевывать же, — улыбнулся Кондратюк.
На последние слова командира пившие по науке парни отозвались веселым хмыканьем.
— Да я знаю, — смутился лейтенант. — Давно не участвовал в такой гонке. Забылся.
— Если в пути не забылся, значит, дело поправимое, — обнадежил майор. — Я заметил, что ты удивился, когда мы от шоколада отказались. Действительно, в кои-то веки нам его предложили, а мы нос воротим. Потому и отказались, что после него пить хочется. Иногда мы берем с собой даже консервы, если имеется возможность рассчитывать на вертолет. В этом поиске рассчитывать на вертолет мы не можем, по крайней мере, до окончания операции. Поэтому и взяли с собой только галеты и воды сколько положено — по стакану на человека в сутки.
— Понял, товарищ майор, — отозвался Асадов.
— Лучше без чинов.
— Есть без чинов, командир.
— Место для дневки нашли, — доложил подошедший Марьясин, — для сортира тоже, просматривается со всех сторон.
— Пойдем посмотрим, — сказал Кондратюк и на ходу поинтересовался: — Не слишком высокий темп взяли для первого перехода?
— Нормальный. Просто отвыкли на отдыхе. Потому и показалось трудновато. Да ведь и от места высадки надо было скорей убираться. За шесть часов прошли почти пять километров. Совсем неплохо. Думаю, что быстрей и не надо. Он ведь тоже идет нам навстречу. Жаль, конечно, что ближе к нашему Лангару на маршруте не оказалось разведанной площадки, ну да что теперь… Нас с беглецом разделяло пятьдесят километров. Если он идет в том же темпе, что и мы, то теперь разделяет уже сорок. Значит, на пятую ночь, считая минувшую первой, надо раскидывать сеть. А пока можно спать спокойно. Благо, не требуется каждый привал наполовину использовать для поиска вертолетной площадки.
— Расчеты твои, Миша, правильны при трех «если», — сказал Кондратюк. — Если он не решится идти и днем. Если он не пережидает где-нибудь у своего человека. Если он…