Страница:
— Теперь придется тебе искать докторшу, чтобы восстановить звание, — с улыбкой сказал Кондратюк и под смех офицеров продолжал, меняя тему: — А знаете, что первоначально означало это: мать твою имел?.. Сначала это татарское выражение было вовсе не ругательством, а приветствием. И означало расположение к человеку, так как тот, кому сообщалась эта информация о матери, возможно, являлся его сыном или дочерью.
— Или выблядком, — язвительно заметил кто-то со стороны. — А вот у меня в Союзе была баба! Ну, братцы!..
— Знаем, слышали, надоело, — остановили его.
— Не береди душу.
— У меня самая свежая новость. Только что узнал, что наш спасатель капитан Кондратюк в отпуске женился.
— Да ну?.. Опупел, что ли?..
— Точно, — с улыбкой подтвердил Игорь, — опупел. Влюбился сразу и на всю жизнь.
Все сразу оживленно заговорили:
— Если и не всю жизнь, то хорошо уже то, что так кажется.
— Кто знает, сколько той жизни осталось.
— Да и надо ли сирот плодить?
— Я думаю иначе, — не согласился капитан — Если убьют, то останется на земле моя плоть и кровь, а может быть, и хорошие мозги, так как дураком я себя я не считаю.
— Слушай, ты ведь недавно из Союза. Как там?
— Наверное, везде по разному. Лично меня ошарашило вот что. Прихожу в исполком, чтобы потолковать о льготной очереди на квартиру, а там — толпа евреев весьма почтенного возраста и, оказывается, — все «афганцы»… Записали меня где-то во вторую сотню претендентов.
— Вот где настоящее блядство!.. Сволочи!.. Те, кто это устраивает, еще худшее мурло… — посыпались реплики.
— Может быть и хуже. Но кто из вас видел в Афгане хоть одного еврея? В армии, я имею в виду?
— Я видел — в политуправлении армии.
— Лично я никогда не страдал юдофобией, — заметил Василий. — Но раз об этом заговорили, могу привести такой факт. Кажется в 1919 году, когда Ленин был болен, сионисты добились в Совнаркоме принятия закона о смертной казни за антисемитизм. Значит, все остальные нации можно было поливать грязью, угнетать, оскорблять безнаказанно, а еврея не тронь, иначе — пуля. Точно не могу сказать, но, по-моему, этот закон до сих пор никто не отменял. Так что вы тут поосторожней с выражением своих симпатий и антипатий, — рассмеялся он.
— А ты не врешь?.. Это же идиотизм!.. Как могли допустить такое?.. — загалдели собеседники.
— Так оно и было, — заверил Василий. — Да и как было не допустить, если в правительстве было абсолютное большинство евреев. Русских два — Ленин и Чичерин, один армянин, один грузин и восемнадцать евреев. К тому же, как я сказал, Ленин был болен после покушения на него еврейкой Каплан. И вообще, в то время все руководящие посты всех без исключения наркоматов почти на девяносто пять процентов были захвачены евреями.
— Во! — с горьким отчаянием и запоздалой ненавистью произнес лейтенант бывший капитаном.
— Наверное, все так и было, — сказал вдруг побледневший черноволосый старший лейтенант. — Но что мне теперь делать? У меня мать еврейка, значит я — еврей…
Многие знали старшего лейтенанта как отличного командира роты и знающего, образованного офицера. Наступившее вдруг неловкое молчание нарушил тот же бывший капитан:
— Значит ты — самый глупый из евреев.
Все с облегчением рассмеялись.
— Ты трус! — вознесся над разговорами насыщенный злостью голос с другого конца комнаты. — Его взвод гибнет под огнем душманов, а он, командир взвода, на единственном БТРе улепетывает в тыл, будто за боеприпасами! Жалко я тебя тогда не прикончил, думал, трибунал разберется. Знал бы, что у тебя волосатая рука в штабе дивизии, пристрелил бы, как собаку. Заткнись, дерьмо, а то я сейчас!..
— Какие там к … матери партизаны! — нервно кричал в другой стороне капитан. — Эта душманская сволочь выпускает брошюры об опыте партизанской борьбы в Белорусии, а Шах Масуд штудирует опыт партизан в Ленинградской области! Ладно. Но где они там вычитали, чтобы наши партизаны отступали, прикрываясь толпой местных жителей? Где?! Это немцы гнали на партизанские пулеметы наших людей, скрываясь за их спинами. А партизаны, наоборот, оставляли деревни, чтобы жители не пострадали. Конечно, немцы потом все равно их вырезали, расстреливали, сжигали за пособничество. Но ведь не свои же, не партизаны! А эти, приверженцы аллаха, гонят перед собой под пули своих же мирных жителей, чтобы спасти свои шкуры, вырезают целые кишлаки! И это партизаны!? Это зверье без чести и совести! Подсылают пацанов на базары, чтобы бросали в толпу своих же людей гранаты! Их надо убивать без пощады!
— А кто тебя звал сюда убивать без пощады? — прозвучал хриплый от напряжения голос. — Чем мы отличаемся от немцев? Тем, что не гоним перед собой в атаку дехкан? Большое благородство!.. А когда сравниваем с землей кишлаки, это как понимать?.. Как понимать эту политику выжженной земли?
— Кто меня звал, говоришь?.. Меня звал приказ, понял! А ты — гниль интеллигентская! И если увильнул от душманской пули, то от нашей не увильнешь!..
После короткой свалки спорщиков успокоили. И руководство пьянкой взял на себя Марьясин.
— Тихо! — крикнул он. — Кончайте идиотствовать, мужики! Мало того, что нас духи убивают, не хватало еще, чтобы сами себя перестреляли. Все свары отменяются! Здесь хозяева мы — наш командир, я и лейтенант Черных. От имени хозяев приказываю: перейти на анекдоты. На это время звания упраздняются, обиды не учитываются, претензии не принимаются. Я начинаю. О Штирлице хотите?
— О Штирлице все знают, — поддерживая своего заместителя, включился в игру Кондратюк. — Наш лейтенант Юра хоть и имеет сибирскую фамилию Черных, но по натуре хохол. С хохлов и начнем. Так вот Что такое один украинец?.. Партизан… Два украинца?.. Партизанский отряд… Три украинца?.. Партизанский отряд с предателем.
Анекдот понравился, и все искренне рассмеялись.
— Ну, держись, командир, — наигранно громко возмутился Юрий и пояснил. — Он у нас, чтобы вы знали, молдаванин. А анекдот такой. Американцы — это народность или нация?.. Это философия… Румыны — это нация или философия?.. Это профессия… Молдаване — это профессия или философия?.. Это диагноз.
Грохнул смех.
— Ну и подчиненные нынче пошли! — хохотал майор-комбат.
— Поехали дальше, — ухмыляясь, продолжал Михаил. — Монголы тут есть? Нет. Ну все равно… Какая страна самая независимая в мире? Монголия. Потому что от нее ни хрена не зависит.
Анекдоты действительно вызывали смех, но офицеры смеялись еще и с облегчением оттого, что как-то сгладилось атмосфера начинавшегося, порой беспричинного озлобления, которое возникает между душевно несвязанными людьми в безудержной пьянке. Теперь почти все уже готовы были слушать Марьясина, ради интереса гася агрессивность. С этих пор смех звучал не переставая, и все искренней. Люди стали подтягиваться к компании, центром которой стал Марьясин. Хозяева, конечно, тоже были изрядно на взводе, но, осознавая себя хозяевами, и имея школу общения с людьми различных интеллектуальных и социальных категорий, продолжали держаться на нужном уровне.
— Чтобы никого не обижать, включая комбатов как старших по должности и званию, — с улыбкой сказал Михаил, — давайте все-таки о Штирлице.
— Кончай, старшой, слышали… Осточертел этот мудак… Давай другое… — раздались голоса.
— Во-первых, это новые анекдоты, к тому же из первых, можно сказать рук; во-вторых, у кого есть чувство юмора, тот не заметит повтора, а у кого нет этого чувства, тому ничем не смогу помочь, — театрально развел руками Михаил.
Поскольку никто не хотел считать себя ущербным в отношении юмора, возражений не последовало.
Чтобы не сбивать поднявшееся над недоброжелательностью настроение, Михаил говорил без пауз, сквозь смех теперь уже всего застолья.
— Валяй, старшой.
— Откуда только берешь?
— Мало того, что живем тут во вшах, так и без свежих анекдотов.
Комнату сотрясал веселый смех. Несколько человек уже лежали, отключившись, на кроватях; те, что еще не потеряли сознание, увлекшись общим весельем, отставили выпивку.
— Пока хватит, мужики, дайте отдохнуть, — сказал Михаил. — Теперь предлагаю по очереди выдавать веселые хохмы, кто какие помнит. А пока вы копаетесь в своих мозгах, я пройдусь в адрес своего любимого командира, чтобы впредь знал, как обижать подчиненных. Так вот… Как по-молдавски будет: «Простите, но ваше мнение не совсем совпадает с моим»?.. Ответ: «Эй да!». Теперь валяйте…
— Ну, дает старшой, — забыв о распрях, смеялись офицеры.
— Ты, старший лейтенант, кажется из спецназа МВД. Вот тебе загадки. Что такое менталитет?.. Власть ментов… Как называется вертолет ГАИ?.. Ментокрылый мусоршмит… Почему на новой ментовской форме по две пуговицы на рукаве?.. Чтобы нос рукавом не вытирали… А почему они блестят?.. Так все равно вытирают.
Смех звучал, не стихая. От хохота, дробясь, шарахался в воздухе сигаретный дым.
— Ах так, майор, — крутя от неловкости головой, с улыбкой вступил в перепалку спецназовец. — Тогда слушай. К какой отрасли промышленности относятся военные академии?.. Специалисты утверждают, что к деревообрабатывающей. Потому что принимают дубы, выпускают липу.
Все хохотали. Анекдот понравился, на следующий же день разнесся по гарнизону и приобрел статус крылатого выражения.
— Мир вашему дурдому! — в тон общему настроению донеслось вдруг от двери, где никем не замеченный возник подполковник Жилин.
— О, какая честь! Честь какая! — вскочил Михаил. — Какие настали благословенные времена! Теперь особый отдел не к себе людей тащит, а обслуживает их на дому. Так что особого произошло на фронте освобождения афганского народа от ига проклятого феодализма, товарищ подполковник?
— Ох, доболтаешься ты у меня, Михаил, — покачал годовой Жилин. — Придется все-таки сдать тебя в особый отдел.
Юмор дошел до всех, не окончательно потерявших соображение, поскольку исходил от самого начальника особого отдела.
— О меч аллаха, солнце справедливости, гроза злоумышленников! Не вели казнить! Вели слово молвить! — продолжал весело ерничать Марьясин, подходя к подполковнику с полным стаканом водки. — Выкушайте с нами, свет Семен Иванович! Чтобы на старости лет каждый из нас мог похваляться детям и как легенду рассказывать внукам, что пил с самим начальником особого отдела!
Подполковник с усмешкой посмотрел на него, взял стакан и под любопытными взглядами заметно притихших офицеров без передыху выпил.
— А особисты-то, оказывается, тоже не пальцем деланы! — крикнул кто-то из глубины комнаты.
— Теперь — анекдот, товарищ подполковник, — сказал Михаил. — Чтобы по полной программе.
— Ладно, — ответил Жилин, беря со стола ломтик сала. — Во-первых: говорят, сало есть — ума не надо. Во-вторых, — под веселый гул застолья продолжал он, — имеющий глаза да увидит, имеющий уши да развесит. В-третьих, кто ответит, что лучше: склероз или маразм?.. Не знаете? Так я вам скажу: лучше склероз. Потому что забываешь, что у тебя еще и маразм… И, в-четвертых, — переждав смех, закончил он, — не пора ли кончать ваш шабаш, товарищи офицеры?
— Что вы, Семен Иванович, — просительно произнес Михаил, — еще не вечер.
— В том-то и дело, что у вас тут уже вечер. Анекдоты — бог с ними. А до анекдотов сколько всякой хреновины успели наболтать…
— Как вы узнали? — тараща пьяные глаза, заинтересовался лейтенант-десантник.
— Окно открыто, — сказал подполковник.
Грохнул смех. Жилин нашел взглядом Кондратюка, кивнул в сторону двери:
— Ты мне нужен, капитан.
— Вот так вырывают из наших рядов лучшие кадры, — заявил лейтенант, бывший капитаном. — Как говорится, возлюби ближнего своего, но порох держи сухим.
— Правильно, — прищурившись, ответил Жилин. — А лично тебе я посоветую еще и другое: бойся данайцев, приносящих яйцев.
На улице подполковник подождал Кондратюка. Тот вышел, несколько раз глубоко вдохнул свежий воздух и направился к Жилину, не шатаясь, но шире обычного расставляя ноги.
— Пить умеешь, — одобрительно кивнул Жилин. — Но все равно приказываю протрезветь. Рано утром полетишь в Кабул. Вызывают в разведотдел армии. Теперь вот что. Это вы караван уничтожили?
— Мы. Уже кто-то доложил? — удивился Кондратюк. — Быстро.
— Не так уж и быстро, да и то случайно обнаружили. Численность людей и животных в караване?
— Животных — пятьдесят три, людей — сто десять: семьдесят погонщиков, сорок человек охраны, по нашим выводам — солдаты пакистанской армии.
— Так и есть, — сказал Жилин. — Против этого каравана готовилась серьезная войсковая операция. Теперь надо по быстрому все проверить и отменить операцию.
— Проверяйте, — пожал плечами капитан. — Теперь там безопасно. Тропы больше не существует и духам в том месте делать нечего.
— Безопасно, — передразнил подполковник. — Расхвастался.
— Так я ведь только перед вами, — улыбнулся Игорь.
— Ладно. Передо мной можно. А вообще молодцы. Лихо сработали. И никаких потерь. Ни одного раненого. Лихо воюете, — повторил Жилин.
6-
В Кабуле вертолет, на котором Жилин отправил Кондратюка, встретил сам полковник Клементьев.
— Обойдемся без рапортов, — отмахнулся он, когда капитан попытался доложить о прибытии. — Что прибыл, вижу. Этого пока достаточно. Быстро в машину!
Полковник посадил его на заднее сидение, сам устроился рядом. Когда машина тронулась, взял с переднего сидения большой кожаный саквояж, достал из него не новые, но отличной работы джинсы, слегка помятую модную рубашку, изящные туфли.
— Переодевайся, — приказал он.
Не задавая вопросов, Игорь стянул с себя форму капитана ВДВ и переоделся в гражданское. Клементьев приладил ему на голову светло-русый парик, критически осмотрел преображенного Кондратюка и удовлетворительно кивнул. Потом сложил в саквояж капитанскую форму, десантные ботинки, бросил его на переднее сидение и поинтересовался:
— Почему ни о чем не спрашиваешь?
— Раз вы ничего не объясняете, значит спрашивать не положено, — с улыбкой ответил Игорь.
— Правильно, — кивнул Клементьев и обратился к водителю. — Шорников, цепляй внутреннее зеркало заднего обзора.
Шофер прикрепил на свое место зеркало. И только теперь Кондратюк подумал, что полковник сумел провести его к машине и посадить так, что водитель не мог видеть его в капитанской форме. Но строить догадки не стал — стало быть, полковнику для чего-то нужна такая подстраховка.
Машина миновала штаб армии, где располагался разведотдел, к которому, как было известно Кондратюку, на время пребывания в Афганистане причислялся Клементьев, и остановилась у ворот посольства. Видимо, охрана хорошо знала полковника — машину пропустили беспрепятственно.
Миновав парадный вход, они обогнули здание и остановились у незаметной обшарпанной двери. Здесь охрана приветствовала полковника как знакомого, но и после того, как тот предъявил два пропуска, на себя и Игоря, их не сразу пропустили внутрь. Клементьев сказал несколько слов в переговорное устройство. Оттуда прозвучала короткая команда. Лишь тогда офицер охраны открыл перед ними отделанную под дерево тяжелую металлическую дверь.
Они прошли коротким коридором, спустились по лестнице в подземный этаж, миновали еще два коридора и три поста охраны, которая придирчиво знакомилась с их пропусками, и остановились возле незаметной, почти — сливавшейся со стеной двери. Здесь тоже было переговорное устройство. Полковник коротко доложил о себе, и дверь тут же открылась. За ней была большая ярко освещенная комната, оказавшаяся приемной. Молодой парень в штатском костюме по-военному вытянулся, но как-то по-свойски сказал:
— Вас ждут, Леонид Игнатьевич.
Клементьев кивнул Кондратюку и толкнул боковую дверь. Эта комната скорее напоминала средней руки зал заседаний, чем кабинет. Стены были забраны яркими раздвигающимися драпировками. На сверкающей поверхности необычно широкого стола аккуратными стопками лежали папки, стояли письменные принадлежности, мерцала панель телефонной связи. От стола к двери шел невысокий стройный мужчина с моложавым лицом в прекрасно сшитом сером костюме. По тому, как расправил плечи и подтянулся полковник, Игорь понял, что перед ними — начальник высокого ранга, и тоже невольно подтянулся. Мужчина пожал им руки и, словно напоминая о чем-то, взглянул на Клементьева.
— Капитан, — обратился к Кондратюку полковник, — все, что прикажет вам Виктор Николаевич, — он с явным почтением кивнул в сторону стоявшего напротив хозяина кабинета, — выполнять неукоснительно.
— Есть, — вытянулся Игорь.
— Этого не надо, — чуть заметно улыбнулся мужчина. — Здесь ценится другое. Вас, Леонид Игнатьевич, жду через тридцать минут.
Когда Клементьев вышел, хозяин кабинета пригласил Кондратюка за низенький столик в углу, жестом указал на кресло, сам устроился напротив.
— Можете обращаться ко мне по имени и отчеству или, если для вас так удобнее, — товарищ полковник.
В планы генерала Ватолина пока не входило раскрываться перед капитаном. За годы работы в разведку он вывел для себя твердое правило: подстраховка никогда не может быть лишней. Даже если она окажется действительно необходимой лишь один раз из ста. Ведь поди угадай, когда выпадет этот самый настоящий раз — в конце сотни или на первом десятке.
— О вас, Игорь Васильевич, я, пожалуй, знаю все. Может быть, даже то, что вы сами о себе забыли, — откровенно изучая напряженное лицо капитана, заговорил он. — Поэтому сразу приступим к делу. Вам предстоит выполнить весьма ответственное задание. Сегодня же вы вылетите в Москву в распоряжение Главного разведывательного управления. Суть дела узнаете на месте. Не потому что вам не доверяют — иначе вы сейчас не были бы здесь, — а потому, что пока вы находитесь в Кабуле, и за время полета мало ли что может случиться, не так ли?
— Так точно, — ответил Игорь.
— Я же сказал, что этого не надо, — удивленно вскинул бровь Ермолин. — Судя по тому, что мне о вас известно, повторять дважды вам не требуется.
— Я больше не буду, — расслабляясь, с улыбкой сказал Кондратюк.
— О вашей улыбке я тоже знаю, — ответно улыбнулся Ермолин. — Вижу, она действительно обаятельная. Но не надо использовать ее слишком расточительно. В нашем деле это тоже оружие. В Москве вас встретят в аэропорту. Полетите в качестве советника по культуре советского посольства в Афганистане. Разумеется, с соответствующими документами. Как смотрите на такое прикрытие?
— Мне кажется, это не лучший вариант, товарищ полковник, — ответил Игорь и пояснил. — Гражданская одежда хороша здесь, в посольстве. Учитывая парик, наверное, сойдет и в Кабуле. В аэропорту, видимо, тоже не буду болтаться. А в самолете могут встретиться знакомые.
— Хорошо, что вы подумали о такой возможности, — кивнул Ермолин. — В этом самолете знакомые вам не встретятся. Вы могли бы лететь и в военной форме. Но нам нужно, чтобы пассажиры видели не капитана ВДВ, а гражданского человека, чиновника посольства — на тот случай, если будут спрашивать, что вы делали в Афганистане. Но продолжим. Учитывая, как вы справлялись с учебными заданиями и ваш опыт нынешней войны, с делом, которое предстоит вам, вы справитесь. А после этого забудете о нем, постараетесь забыть саму память об этом задании.
— Слушаюсь, — ответил Игорь.
— И вот что, — продолжал Ватолин. — Чтобы вы не обольщались на свой счет, скажу следующее. Наш выбор пал на вас не потому, что вы самый лучший из наших формирований особого назначения. Пожалуй, вас можно отнести к тремстам лучших. Вас выбрали потому, что вы более других подходите именно для этого задания. Обязан предупредить, что дело — чрезвычайно ответственное и опасное.
— Думаю, не опаснее того, чем мы занимаемся здесь, — сказал Игорь.
— С уверенностью гарантировать это не могу. Придется рисковать жизнью, причем, не здесь, где можно умереть героем, а там, где есть риск умереть предателем. При самом худшем исходе, если не удастся вас вытащить из передряги, мы от вас откажемся, — вас просто никогда не было в нашем спецназе. Сейчас еще не поздно отказаться. И учтите, не последует абсолютно никаких так называемых оргвыводов. Даю минуту на размышление.
— Не надо, — сказал Игорь. — Я готов. И считаю за честь ваше доверие и то, что выбор пал на меня. Понимаю, что звучит как-то выспренно, но я действительно так считаю.
Кадровикам пятого управления ГРУ, контролирующего все войска специального назначения Советской Армии и агентурные сети всех военных округов, групп войск, флотов, пришлось потрудиться, выполняя задание Ермолина. Но дело облегчалось тем, что искать подходящего человека пришлось не среди всего армейского спецназа, а в подразделениях, находящихся в непосредственном подчинении ГРУ. Они не знали и не могли знать, зачем такой человек понадобился генералу, перед самым отъездом в Афганистан назначенному заместителем начальника их управления.
В числе двух десятков отобранных кандидатур был и Кондратюк. Ермолин сократил список сперва до десяти, затем до пяти, поскольку все двадцать вполне отвечали его требованиям — абсолютная преданность, превосходная профессиональная подготовка, мгновенная реакция на изменение обстановки, высокий интеллектуальный уровень, оперативность и твердость в принятии решений, опыт работы в системе ГРУ — выбор был не легким. Ему больше приходилось полагаться на интуицию. Изучая досье на капитана Кондратюка, он задержал внимание на его абсолютной верности и, сопоставив различные мелкие факты служебной, пока еще начинающейся карьеры этого кандидата, пришел к выводу, что капитан, пожалуй, больше других предан не только Советской Родине, но именно системе ГРУ. Хоть и незначительную, но достаточно важную роль в выборе сыграла и его национальность молдаванина — меньше личных знакомств и привязанностей в спецназе, где, как, впрочем, и всюду люди больше тянулись к землякам. Да и в Москве, где предстояло действовать, он никак не мог примелькаться. Сейчас, встретившись с ним, последним из пятерки отобранных, Ермолин укрепился в своем решении назначить капитана руководителем пятерки, и если пытался несколько запугать его и предлагал отказаться, то лишь потому, что обязан был это сказать.
— У нас еще есть немного времени, — Ермолин взглянул на большие настенные часы. — Для ваших подчиненных вы будете находиться в командировке в районе Герата, где сейчас активизировались моджахеды. Старший лейтенант Марьясин в ваше отсутствие справится с командованием группой?
— Справится, — заверил Игорь. — И не только в мое отсутствие.
— Приятно слышать такой отзыв о заместителе, — сказал Ермолин. — Мне известно, что к вам ребята относятся с уважением. А как вообще вы строите свои отношения с людьми? Доброжелательность, улыбка, умение слушать и другие вещи этого рода, которым вас учили, проблемы не исчерпывает. Успели вы выработать какой-то свой принцип?
— Выработать не успел, товарищ полковник. Позаимствовал. Где-то вычитал заповедь босса мафии, и она мне понравилась. Звучит это так: всегда лучше, если друг недооценивает твои достоинства, а враг преувеличивает твои недостатки.
Ермолин рассмеялся.
— Для некоторых ситуаций это неплохо. Но не всегда, далеко не всегда. Иногда бывает нужно создать как раз обратное впечатление. Скажите, трудно приходится без вашего специального снаряжения? — вдруг спросил он.
— Трудно. Сейчас уже вроде бы привыкли, притерпелись, но все равно… Особенно зимой. Днями приходится лежать в этих проклятых горах. Ветер, холод. Кажется, даже кости мерзнут. Какая там может быть боеготовность, тем более — мгновенная реакция. Все же как-то справляемся.
— Считаете, из сложившейся ситуации нельзя извлечь положительного опыта?
— Можно, — улыбнулся Игорь. — Надо учиться долезть в любом снаряжении.
— Это само собой, — усмехнулся Ермолин. — И прежде всего учиться таким подразделениям, как ваше. К сожалению, изменить в этом отношении ничего нельзя. Придется и дальше воевать при таком снаряжении, если мы не хотим раскрыть инкогнито спецназа ГРУ. А мы не хотим этого.
У парней группы Кондратюка не было специального обмундирования разведчиков, как не было и многого другого: ни автоматов с прибором бесшумной и беспламенной стрельбы — ПБС, ни ночных бесподсветных прицелов — НБП-3, ни бесшумных пистолетов — П-8, ни диверсионных ножей-стропорезов, хранивших внутри рукояти могучую пружину, которая с силой арбалета выстреливает лезвие на двадцать с лишним метров, ни аппаратуры засекречивания, ни аппаратуры сверхскоростной передачи сигналов.
Из всего предназначенного спецназу ГРУ великолепия группа имела модернизированные автоматы Калашникова, пистолеты Макарова, обычные десантные ножи, пластиковую взрывчатку, мины направленного действия, гранаты, пулеметы, гранатометы, рюкзаки десантников — РД, таблетки сухого спирта для подогрева пищи, обеззараживающие таблетки, относительно очищающие зловонные лужи, из которых потом можно пить, сдерживая тошноту. Словом, они имели лишь то, чем располагал любой разведвзвод любого мотострелкового полка. А ходить надо было в сотни раз больше, и встречаться с противником — в сто раз чаще.
— Знаю, что вам еще не приходилось попадать в ситуации, когда необходимо умертвить своего раненого или убить вполне здорового шифровальщика, — заговорил Ермолин и спросил. — А если придется, уверены, что сможете?
— Или выблядком, — язвительно заметил кто-то со стороны. — А вот у меня в Союзе была баба! Ну, братцы!..
— Знаем, слышали, надоело, — остановили его.
— Не береди душу.
— У меня самая свежая новость. Только что узнал, что наш спасатель капитан Кондратюк в отпуске женился.
— Да ну?.. Опупел, что ли?..
— Точно, — с улыбкой подтвердил Игорь, — опупел. Влюбился сразу и на всю жизнь.
Все сразу оживленно заговорили:
— Если и не всю жизнь, то хорошо уже то, что так кажется.
— Кто знает, сколько той жизни осталось.
— Да и надо ли сирот плодить?
— Я думаю иначе, — не согласился капитан — Если убьют, то останется на земле моя плоть и кровь, а может быть, и хорошие мозги, так как дураком я себя я не считаю.
— Слушай, ты ведь недавно из Союза. Как там?
— Наверное, везде по разному. Лично меня ошарашило вот что. Прихожу в исполком, чтобы потолковать о льготной очереди на квартиру, а там — толпа евреев весьма почтенного возраста и, оказывается, — все «афганцы»… Записали меня где-то во вторую сотню претендентов.
— Вот где настоящее блядство!.. Сволочи!.. Те, кто это устраивает, еще худшее мурло… — посыпались реплики.
— Может быть и хуже. Но кто из вас видел в Афгане хоть одного еврея? В армии, я имею в виду?
— Я видел — в политуправлении армии.
— Лично я никогда не страдал юдофобией, — заметил Василий. — Но раз об этом заговорили, могу привести такой факт. Кажется в 1919 году, когда Ленин был болен, сионисты добились в Совнаркоме принятия закона о смертной казни за антисемитизм. Значит, все остальные нации можно было поливать грязью, угнетать, оскорблять безнаказанно, а еврея не тронь, иначе — пуля. Точно не могу сказать, но, по-моему, этот закон до сих пор никто не отменял. Так что вы тут поосторожней с выражением своих симпатий и антипатий, — рассмеялся он.
— А ты не врешь?.. Это же идиотизм!.. Как могли допустить такое?.. — загалдели собеседники.
— Так оно и было, — заверил Василий. — Да и как было не допустить, если в правительстве было абсолютное большинство евреев. Русских два — Ленин и Чичерин, один армянин, один грузин и восемнадцать евреев. К тому же, как я сказал, Ленин был болен после покушения на него еврейкой Каплан. И вообще, в то время все руководящие посты всех без исключения наркоматов почти на девяносто пять процентов были захвачены евреями.
— Во! — с горьким отчаянием и запоздалой ненавистью произнес лейтенант бывший капитаном.
— Наверное, все так и было, — сказал вдруг побледневший черноволосый старший лейтенант. — Но что мне теперь делать? У меня мать еврейка, значит я — еврей…
Многие знали старшего лейтенанта как отличного командира роты и знающего, образованного офицера. Наступившее вдруг неловкое молчание нарушил тот же бывший капитан:
— Значит ты — самый глупый из евреев.
Все с облегчением рассмеялись.
— Ты трус! — вознесся над разговорами насыщенный злостью голос с другого конца комнаты. — Его взвод гибнет под огнем душманов, а он, командир взвода, на единственном БТРе улепетывает в тыл, будто за боеприпасами! Жалко я тебя тогда не прикончил, думал, трибунал разберется. Знал бы, что у тебя волосатая рука в штабе дивизии, пристрелил бы, как собаку. Заткнись, дерьмо, а то я сейчас!..
— Какие там к … матери партизаны! — нервно кричал в другой стороне капитан. — Эта душманская сволочь выпускает брошюры об опыте партизанской борьбы в Белорусии, а Шах Масуд штудирует опыт партизан в Ленинградской области! Ладно. Но где они там вычитали, чтобы наши партизаны отступали, прикрываясь толпой местных жителей? Где?! Это немцы гнали на партизанские пулеметы наших людей, скрываясь за их спинами. А партизаны, наоборот, оставляли деревни, чтобы жители не пострадали. Конечно, немцы потом все равно их вырезали, расстреливали, сжигали за пособничество. Но ведь не свои же, не партизаны! А эти, приверженцы аллаха, гонят перед собой под пули своих же мирных жителей, чтобы спасти свои шкуры, вырезают целые кишлаки! И это партизаны!? Это зверье без чести и совести! Подсылают пацанов на базары, чтобы бросали в толпу своих же людей гранаты! Их надо убивать без пощады!
— А кто тебя звал сюда убивать без пощады? — прозвучал хриплый от напряжения голос. — Чем мы отличаемся от немцев? Тем, что не гоним перед собой в атаку дехкан? Большое благородство!.. А когда сравниваем с землей кишлаки, это как понимать?.. Как понимать эту политику выжженной земли?
— Кто меня звал, говоришь?.. Меня звал приказ, понял! А ты — гниль интеллигентская! И если увильнул от душманской пули, то от нашей не увильнешь!..
После короткой свалки спорщиков успокоили. И руководство пьянкой взял на себя Марьясин.
— Тихо! — крикнул он. — Кончайте идиотствовать, мужики! Мало того, что нас духи убивают, не хватало еще, чтобы сами себя перестреляли. Все свары отменяются! Здесь хозяева мы — наш командир, я и лейтенант Черных. От имени хозяев приказываю: перейти на анекдоты. На это время звания упраздняются, обиды не учитываются, претензии не принимаются. Я начинаю. О Штирлице хотите?
— О Штирлице все знают, — поддерживая своего заместителя, включился в игру Кондратюк. — Наш лейтенант Юра хоть и имеет сибирскую фамилию Черных, но по натуре хохол. С хохлов и начнем. Так вот Что такое один украинец?.. Партизан… Два украинца?.. Партизанский отряд… Три украинца?.. Партизанский отряд с предателем.
Анекдот понравился, и все искренне рассмеялись.
— Ну, держись, командир, — наигранно громко возмутился Юрий и пояснил. — Он у нас, чтобы вы знали, молдаванин. А анекдот такой. Американцы — это народность или нация?.. Это философия… Румыны — это нация или философия?.. Это профессия… Молдаване — это профессия или философия?.. Это диагноз.
Грохнул смех.
— Ну и подчиненные нынче пошли! — хохотал майор-комбат.
— Поехали дальше, — ухмыляясь, продолжал Михаил. — Монголы тут есть? Нет. Ну все равно… Какая страна самая независимая в мире? Монголия. Потому что от нее ни хрена не зависит.
Анекдоты действительно вызывали смех, но офицеры смеялись еще и с облегчением оттого, что как-то сгладилось атмосфера начинавшегося, порой беспричинного озлобления, которое возникает между душевно несвязанными людьми в безудержной пьянке. Теперь почти все уже готовы были слушать Марьясина, ради интереса гася агрессивность. С этих пор смех звучал не переставая, и все искренней. Люди стали подтягиваться к компании, центром которой стал Марьясин. Хозяева, конечно, тоже были изрядно на взводе, но, осознавая себя хозяевами, и имея школу общения с людьми различных интеллектуальных и социальных категорий, продолжали держаться на нужном уровне.
— Чтобы никого не обижать, включая комбатов как старших по должности и званию, — с улыбкой сказал Михаил, — давайте все-таки о Штирлице.
— Кончай, старшой, слышали… Осточертел этот мудак… Давай другое… — раздались голоса.
— Во-первых, это новые анекдоты, к тому же из первых, можно сказать рук; во-вторых, у кого есть чувство юмора, тот не заметит повтора, а у кого нет этого чувства, тому ничем не смогу помочь, — театрально развел руками Михаил.
Поскольку никто не хотел считать себя ущербным в отношении юмора, возражений не последовало.
Чтобы не сбивать поднявшееся над недоброжелательностью настроение, Михаил говорил без пауз, сквозь смех теперь уже всего застолья.
— Валяй, старшой.
— Откуда только берешь?
— Мало того, что живем тут во вшах, так и без свежих анекдотов.
Комнату сотрясал веселый смех. Несколько человек уже лежали, отключившись, на кроватях; те, что еще не потеряли сознание, увлекшись общим весельем, отставили выпивку.
— Пока хватит, мужики, дайте отдохнуть, — сказал Михаил. — Теперь предлагаю по очереди выдавать веселые хохмы, кто какие помнит. А пока вы копаетесь в своих мозгах, я пройдусь в адрес своего любимого командира, чтобы впредь знал, как обижать подчиненных. Так вот… Как по-молдавски будет: «Простите, но ваше мнение не совсем совпадает с моим»?.. Ответ: «Эй да!». Теперь валяйте…
— Ну, дает старшой, — забыв о распрях, смеялись офицеры.
— Ты, старший лейтенант, кажется из спецназа МВД. Вот тебе загадки. Что такое менталитет?.. Власть ментов… Как называется вертолет ГАИ?.. Ментокрылый мусоршмит… Почему на новой ментовской форме по две пуговицы на рукаве?.. Чтобы нос рукавом не вытирали… А почему они блестят?.. Так все равно вытирают.
Смех звучал, не стихая. От хохота, дробясь, шарахался в воздухе сигаретный дым.
— Ах так, майор, — крутя от неловкости головой, с улыбкой вступил в перепалку спецназовец. — Тогда слушай. К какой отрасли промышленности относятся военные академии?.. Специалисты утверждают, что к деревообрабатывающей. Потому что принимают дубы, выпускают липу.
Все хохотали. Анекдот понравился, на следующий же день разнесся по гарнизону и приобрел статус крылатого выражения.
— Мир вашему дурдому! — в тон общему настроению донеслось вдруг от двери, где никем не замеченный возник подполковник Жилин.
— О, какая честь! Честь какая! — вскочил Михаил. — Какие настали благословенные времена! Теперь особый отдел не к себе людей тащит, а обслуживает их на дому. Так что особого произошло на фронте освобождения афганского народа от ига проклятого феодализма, товарищ подполковник?
— Ох, доболтаешься ты у меня, Михаил, — покачал годовой Жилин. — Придется все-таки сдать тебя в особый отдел.
Юмор дошел до всех, не окончательно потерявших соображение, поскольку исходил от самого начальника особого отдела.
— О меч аллаха, солнце справедливости, гроза злоумышленников! Не вели казнить! Вели слово молвить! — продолжал весело ерничать Марьясин, подходя к подполковнику с полным стаканом водки. — Выкушайте с нами, свет Семен Иванович! Чтобы на старости лет каждый из нас мог похваляться детям и как легенду рассказывать внукам, что пил с самим начальником особого отдела!
Подполковник с усмешкой посмотрел на него, взял стакан и под любопытными взглядами заметно притихших офицеров без передыху выпил.
— А особисты-то, оказывается, тоже не пальцем деланы! — крикнул кто-то из глубины комнаты.
— Теперь — анекдот, товарищ подполковник, — сказал Михаил. — Чтобы по полной программе.
— Ладно, — ответил Жилин, беря со стола ломтик сала. — Во-первых: говорят, сало есть — ума не надо. Во-вторых, — под веселый гул застолья продолжал он, — имеющий глаза да увидит, имеющий уши да развесит. В-третьих, кто ответит, что лучше: склероз или маразм?.. Не знаете? Так я вам скажу: лучше склероз. Потому что забываешь, что у тебя еще и маразм… И, в-четвертых, — переждав смех, закончил он, — не пора ли кончать ваш шабаш, товарищи офицеры?
— Что вы, Семен Иванович, — просительно произнес Михаил, — еще не вечер.
— В том-то и дело, что у вас тут уже вечер. Анекдоты — бог с ними. А до анекдотов сколько всякой хреновины успели наболтать…
— Как вы узнали? — тараща пьяные глаза, заинтересовался лейтенант-десантник.
— Окно открыто, — сказал подполковник.
Грохнул смех. Жилин нашел взглядом Кондратюка, кивнул в сторону двери:
— Ты мне нужен, капитан.
— Вот так вырывают из наших рядов лучшие кадры, — заявил лейтенант, бывший капитаном. — Как говорится, возлюби ближнего своего, но порох держи сухим.
— Правильно, — прищурившись, ответил Жилин. — А лично тебе я посоветую еще и другое: бойся данайцев, приносящих яйцев.
На улице подполковник подождал Кондратюка. Тот вышел, несколько раз глубоко вдохнул свежий воздух и направился к Жилину, не шатаясь, но шире обычного расставляя ноги.
— Пить умеешь, — одобрительно кивнул Жилин. — Но все равно приказываю протрезветь. Рано утром полетишь в Кабул. Вызывают в разведотдел армии. Теперь вот что. Это вы караван уничтожили?
— Мы. Уже кто-то доложил? — удивился Кондратюк. — Быстро.
— Не так уж и быстро, да и то случайно обнаружили. Численность людей и животных в караване?
— Животных — пятьдесят три, людей — сто десять: семьдесят погонщиков, сорок человек охраны, по нашим выводам — солдаты пакистанской армии.
— Так и есть, — сказал Жилин. — Против этого каравана готовилась серьезная войсковая операция. Теперь надо по быстрому все проверить и отменить операцию.
— Проверяйте, — пожал плечами капитан. — Теперь там безопасно. Тропы больше не существует и духам в том месте делать нечего.
— Безопасно, — передразнил подполковник. — Расхвастался.
— Так я ведь только перед вами, — улыбнулся Игорь.
— Ладно. Передо мной можно. А вообще молодцы. Лихо сработали. И никаких потерь. Ни одного раненого. Лихо воюете, — повторил Жилин.
6-
В Кабуле вертолет, на котором Жилин отправил Кондратюка, встретил сам полковник Клементьев.
— Обойдемся без рапортов, — отмахнулся он, когда капитан попытался доложить о прибытии. — Что прибыл, вижу. Этого пока достаточно. Быстро в машину!
Полковник посадил его на заднее сидение, сам устроился рядом. Когда машина тронулась, взял с переднего сидения большой кожаный саквояж, достал из него не новые, но отличной работы джинсы, слегка помятую модную рубашку, изящные туфли.
— Переодевайся, — приказал он.
Не задавая вопросов, Игорь стянул с себя форму капитана ВДВ и переоделся в гражданское. Клементьев приладил ему на голову светло-русый парик, критически осмотрел преображенного Кондратюка и удовлетворительно кивнул. Потом сложил в саквояж капитанскую форму, десантные ботинки, бросил его на переднее сидение и поинтересовался:
— Почему ни о чем не спрашиваешь?
— Раз вы ничего не объясняете, значит спрашивать не положено, — с улыбкой ответил Игорь.
— Правильно, — кивнул Клементьев и обратился к водителю. — Шорников, цепляй внутреннее зеркало заднего обзора.
Шофер прикрепил на свое место зеркало. И только теперь Кондратюк подумал, что полковник сумел провести его к машине и посадить так, что водитель не мог видеть его в капитанской форме. Но строить догадки не стал — стало быть, полковнику для чего-то нужна такая подстраховка.
Машина миновала штаб армии, где располагался разведотдел, к которому, как было известно Кондратюку, на время пребывания в Афганистане причислялся Клементьев, и остановилась у ворот посольства. Видимо, охрана хорошо знала полковника — машину пропустили беспрепятственно.
Миновав парадный вход, они обогнули здание и остановились у незаметной обшарпанной двери. Здесь охрана приветствовала полковника как знакомого, но и после того, как тот предъявил два пропуска, на себя и Игоря, их не сразу пропустили внутрь. Клементьев сказал несколько слов в переговорное устройство. Оттуда прозвучала короткая команда. Лишь тогда офицер охраны открыл перед ними отделанную под дерево тяжелую металлическую дверь.
Они прошли коротким коридором, спустились по лестнице в подземный этаж, миновали еще два коридора и три поста охраны, которая придирчиво знакомилась с их пропусками, и остановились возле незаметной, почти — сливавшейся со стеной двери. Здесь тоже было переговорное устройство. Полковник коротко доложил о себе, и дверь тут же открылась. За ней была большая ярко освещенная комната, оказавшаяся приемной. Молодой парень в штатском костюме по-военному вытянулся, но как-то по-свойски сказал:
— Вас ждут, Леонид Игнатьевич.
Клементьев кивнул Кондратюку и толкнул боковую дверь. Эта комната скорее напоминала средней руки зал заседаний, чем кабинет. Стены были забраны яркими раздвигающимися драпировками. На сверкающей поверхности необычно широкого стола аккуратными стопками лежали папки, стояли письменные принадлежности, мерцала панель телефонной связи. От стола к двери шел невысокий стройный мужчина с моложавым лицом в прекрасно сшитом сером костюме. По тому, как расправил плечи и подтянулся полковник, Игорь понял, что перед ними — начальник высокого ранга, и тоже невольно подтянулся. Мужчина пожал им руки и, словно напоминая о чем-то, взглянул на Клементьева.
— Капитан, — обратился к Кондратюку полковник, — все, что прикажет вам Виктор Николаевич, — он с явным почтением кивнул в сторону стоявшего напротив хозяина кабинета, — выполнять неукоснительно.
— Есть, — вытянулся Игорь.
— Этого не надо, — чуть заметно улыбнулся мужчина. — Здесь ценится другое. Вас, Леонид Игнатьевич, жду через тридцать минут.
Когда Клементьев вышел, хозяин кабинета пригласил Кондратюка за низенький столик в углу, жестом указал на кресло, сам устроился напротив.
— Можете обращаться ко мне по имени и отчеству или, если для вас так удобнее, — товарищ полковник.
В планы генерала Ватолина пока не входило раскрываться перед капитаном. За годы работы в разведку он вывел для себя твердое правило: подстраховка никогда не может быть лишней. Даже если она окажется действительно необходимой лишь один раз из ста. Ведь поди угадай, когда выпадет этот самый настоящий раз — в конце сотни или на первом десятке.
— О вас, Игорь Васильевич, я, пожалуй, знаю все. Может быть, даже то, что вы сами о себе забыли, — откровенно изучая напряженное лицо капитана, заговорил он. — Поэтому сразу приступим к делу. Вам предстоит выполнить весьма ответственное задание. Сегодня же вы вылетите в Москву в распоряжение Главного разведывательного управления. Суть дела узнаете на месте. Не потому что вам не доверяют — иначе вы сейчас не были бы здесь, — а потому, что пока вы находитесь в Кабуле, и за время полета мало ли что может случиться, не так ли?
— Так точно, — ответил Игорь.
— Я же сказал, что этого не надо, — удивленно вскинул бровь Ермолин. — Судя по тому, что мне о вас известно, повторять дважды вам не требуется.
— Я больше не буду, — расслабляясь, с улыбкой сказал Кондратюк.
— О вашей улыбке я тоже знаю, — ответно улыбнулся Ермолин. — Вижу, она действительно обаятельная. Но не надо использовать ее слишком расточительно. В нашем деле это тоже оружие. В Москве вас встретят в аэропорту. Полетите в качестве советника по культуре советского посольства в Афганистане. Разумеется, с соответствующими документами. Как смотрите на такое прикрытие?
— Мне кажется, это не лучший вариант, товарищ полковник, — ответил Игорь и пояснил. — Гражданская одежда хороша здесь, в посольстве. Учитывая парик, наверное, сойдет и в Кабуле. В аэропорту, видимо, тоже не буду болтаться. А в самолете могут встретиться знакомые.
— Хорошо, что вы подумали о такой возможности, — кивнул Ермолин. — В этом самолете знакомые вам не встретятся. Вы могли бы лететь и в военной форме. Но нам нужно, чтобы пассажиры видели не капитана ВДВ, а гражданского человека, чиновника посольства — на тот случай, если будут спрашивать, что вы делали в Афганистане. Но продолжим. Учитывая, как вы справлялись с учебными заданиями и ваш опыт нынешней войны, с делом, которое предстоит вам, вы справитесь. А после этого забудете о нем, постараетесь забыть саму память об этом задании.
— Слушаюсь, — ответил Игорь.
— И вот что, — продолжал Ватолин. — Чтобы вы не обольщались на свой счет, скажу следующее. Наш выбор пал на вас не потому, что вы самый лучший из наших формирований особого назначения. Пожалуй, вас можно отнести к тремстам лучших. Вас выбрали потому, что вы более других подходите именно для этого задания. Обязан предупредить, что дело — чрезвычайно ответственное и опасное.
— Думаю, не опаснее того, чем мы занимаемся здесь, — сказал Игорь.
— С уверенностью гарантировать это не могу. Придется рисковать жизнью, причем, не здесь, где можно умереть героем, а там, где есть риск умереть предателем. При самом худшем исходе, если не удастся вас вытащить из передряги, мы от вас откажемся, — вас просто никогда не было в нашем спецназе. Сейчас еще не поздно отказаться. И учтите, не последует абсолютно никаких так называемых оргвыводов. Даю минуту на размышление.
— Не надо, — сказал Игорь. — Я готов. И считаю за честь ваше доверие и то, что выбор пал на меня. Понимаю, что звучит как-то выспренно, но я действительно так считаю.
Кадровикам пятого управления ГРУ, контролирующего все войска специального назначения Советской Армии и агентурные сети всех военных округов, групп войск, флотов, пришлось потрудиться, выполняя задание Ермолина. Но дело облегчалось тем, что искать подходящего человека пришлось не среди всего армейского спецназа, а в подразделениях, находящихся в непосредственном подчинении ГРУ. Они не знали и не могли знать, зачем такой человек понадобился генералу, перед самым отъездом в Афганистан назначенному заместителем начальника их управления.
В числе двух десятков отобранных кандидатур был и Кондратюк. Ермолин сократил список сперва до десяти, затем до пяти, поскольку все двадцать вполне отвечали его требованиям — абсолютная преданность, превосходная профессиональная подготовка, мгновенная реакция на изменение обстановки, высокий интеллектуальный уровень, оперативность и твердость в принятии решений, опыт работы в системе ГРУ — выбор был не легким. Ему больше приходилось полагаться на интуицию. Изучая досье на капитана Кондратюка, он задержал внимание на его абсолютной верности и, сопоставив различные мелкие факты служебной, пока еще начинающейся карьеры этого кандидата, пришел к выводу, что капитан, пожалуй, больше других предан не только Советской Родине, но именно системе ГРУ. Хоть и незначительную, но достаточно важную роль в выборе сыграла и его национальность молдаванина — меньше личных знакомств и привязанностей в спецназе, где, как, впрочем, и всюду люди больше тянулись к землякам. Да и в Москве, где предстояло действовать, он никак не мог примелькаться. Сейчас, встретившись с ним, последним из пятерки отобранных, Ермолин укрепился в своем решении назначить капитана руководителем пятерки, и если пытался несколько запугать его и предлагал отказаться, то лишь потому, что обязан был это сказать.
— У нас еще есть немного времени, — Ермолин взглянул на большие настенные часы. — Для ваших подчиненных вы будете находиться в командировке в районе Герата, где сейчас активизировались моджахеды. Старший лейтенант Марьясин в ваше отсутствие справится с командованием группой?
— Справится, — заверил Игорь. — И не только в мое отсутствие.
— Приятно слышать такой отзыв о заместителе, — сказал Ермолин. — Мне известно, что к вам ребята относятся с уважением. А как вообще вы строите свои отношения с людьми? Доброжелательность, улыбка, умение слушать и другие вещи этого рода, которым вас учили, проблемы не исчерпывает. Успели вы выработать какой-то свой принцип?
— Выработать не успел, товарищ полковник. Позаимствовал. Где-то вычитал заповедь босса мафии, и она мне понравилась. Звучит это так: всегда лучше, если друг недооценивает твои достоинства, а враг преувеличивает твои недостатки.
Ермолин рассмеялся.
— Для некоторых ситуаций это неплохо. Но не всегда, далеко не всегда. Иногда бывает нужно создать как раз обратное впечатление. Скажите, трудно приходится без вашего специального снаряжения? — вдруг спросил он.
— Трудно. Сейчас уже вроде бы привыкли, притерпелись, но все равно… Особенно зимой. Днями приходится лежать в этих проклятых горах. Ветер, холод. Кажется, даже кости мерзнут. Какая там может быть боеготовность, тем более — мгновенная реакция. Все же как-то справляемся.
— Считаете, из сложившейся ситуации нельзя извлечь положительного опыта?
— Можно, — улыбнулся Игорь. — Надо учиться долезть в любом снаряжении.
— Это само собой, — усмехнулся Ермолин. — И прежде всего учиться таким подразделениям, как ваше. К сожалению, изменить в этом отношении ничего нельзя. Придется и дальше воевать при таком снаряжении, если мы не хотим раскрыть инкогнито спецназа ГРУ. А мы не хотим этого.
У парней группы Кондратюка не было специального обмундирования разведчиков, как не было и многого другого: ни автоматов с прибором бесшумной и беспламенной стрельбы — ПБС, ни ночных бесподсветных прицелов — НБП-3, ни бесшумных пистолетов — П-8, ни диверсионных ножей-стропорезов, хранивших внутри рукояти могучую пружину, которая с силой арбалета выстреливает лезвие на двадцать с лишним метров, ни аппаратуры засекречивания, ни аппаратуры сверхскоростной передачи сигналов.
Из всего предназначенного спецназу ГРУ великолепия группа имела модернизированные автоматы Калашникова, пистолеты Макарова, обычные десантные ножи, пластиковую взрывчатку, мины направленного действия, гранаты, пулеметы, гранатометы, рюкзаки десантников — РД, таблетки сухого спирта для подогрева пищи, обеззараживающие таблетки, относительно очищающие зловонные лужи, из которых потом можно пить, сдерживая тошноту. Словом, они имели лишь то, чем располагал любой разведвзвод любого мотострелкового полка. А ходить надо было в сотни раз больше, и встречаться с противником — в сто раз чаще.
— Знаю, что вам еще не приходилось попадать в ситуации, когда необходимо умертвить своего раненого или убить вполне здорового шифровальщика, — заговорил Ермолин и спросил. — А если придется, уверены, что сможете?