- Я не с потолка цифры беру! - профессионально оскорбился Чуинков.
- Не сомневаюсь! Но Кичину это издательство не нравится, и он хочет его наказать. Он недавно взял почитать книжку, которую его семилетний сын читает, этим издательством выпущенную, и пришел в ужас. Детская порнография под видом современной сказки!
При этих словах Женечка и сам пришел в ужас, он разгневался так, будто у самого было трое малолетних детей, над которыми нависла опасность заразиться поганым чтивом, выпускаемым гадким издательством.
- Зачем же мы с ними дело заимели? - задала Ирина резонный вопрос. - Ты этим занимался, Женечка, разве нет?
- Не сообразил, ошибся, бывает, - спокойно ответил Женечка. - Зато теперь мы точно знаем, с кем будем работать. Кичин считает, что издательство Азархова не в пример лучше.
- Еще бы, - осведомленно согласился Чуинков. - У Азархова с Кичиным деньги в одном банке! Ты не в курсе?
- Теперь в курсе, спасибо.
И Женечка перешел к третьему пункту.
- Итак, родные мои, с Хазаровым судимся или договариваемся по принципу "не хотите по-плохому, по-хорошему будет хуже", берем у него на корню проект "Метро-ном". Кичин в восторге от проекта, но предлагает его перепозиционировать. Не человек, живущий в метро, а человек города, ибо метро, господа, прежде всего город, понимаете? - Женечка явно гордился своей приближенностью к мыслительной лаборатории господина Кичина, с результатами работы которой теперь знакомил нас. - Итак, человек города. Ну, и метро как такового. Кичин предлагает объединить идею книжную и идею телевизионную: "Метро-ном" - это общее название серии книг Зиновия Асимова, то есть ваших, Алекасандр Николаевич, и - ток-шоу.
- Какого еще ток-шоу? - удивилась Ирина. - Минуточку! А "Были о небывалом"?
- Иришечка, не торопись! Кичин гениально придумал! Ток-шоу, соединенное с игрой! Представьте: каждую, к примеру, пятницу, при стечении публики, возле уменьшенной копии эскалатора, которую мы построим в павильоне, собираются финалисты. Они всю неделю покупали в метро билеты лотереи - и выиграли. Их будет двенадцать. Задача этих двенадцати - оказаться наверху. Эскалатор идет медленно, все резиновое, никакого травматизма. Разрешается бежать, скакать, отшвыривать соперников, но не бить при этом! Толкать, пихать, но не бить! Ну, если кто-то исподтишка - это на совести участников, за всеми не уследишь. Выигравший становится участником собственно ток-шоу. Понимаешь, Иришечка? Ты сможешь показать себя в полном блеске! Ты должна за пять минут узнать о нем все или почти все. В студии звонки, люди, знающие финалиста, звонят и говорят о нем правду или клепают, неважно. Финалист должен доказать, что достоин получить деньги, а это будет серьезная сумма, господа! - и убедить, что он достойно их потратит! А? Красиво?
- Не очень, - сказала Ирина. - Пять минут? Я на час рассчитывала.
- В этом и прелесть! За час человека раскрутить любой умеет, а за пять минут - это высший пилотаж! Я вас уверяю, Кичин не ошибается, рейтинг будет бешеный! Через два месяца, Иришечка, ты становишься супер-звездой, мега-звездой, и, - понизил голос Женечка, - Кичин вынужден будет платить тебе гораздо больше, чтобы тебя не переманили на другой канал! Это мое предположение, прошу на меня не ссылаться! Параллельно, Александр Николаевич, на рынок вбрасываются книги Асимова. Кичин очень вас просит в первый же роман заложить тему метро, при вашем таланте это можно сделать легко и быстро. Знаете, он действительно гениален! - Женечка покачал головой, будто сочувствовал начальнику, который несет на себе тяжелое бремя гениальности. - Он, знаете, что сказал? Говорит: метро - пространство забвения и анонимности. Опускаешь монету - и теряешь себя, сливаешься с толпой, она ведь там гораздо однородней, чем на улице! Роскошная мысль! Но каждый все-таки мечтает выделиться, и мы - поможем!
- Мысль неплохая, - сказал я, - но почему монету опускать надо?
- А что? Жетон?
- Карточку.
- Да? - Женечка посмотрел на Чуинкова, словно сомневаясь.
- Там давно карточки, - подтвердил Чуинков. - По крайней мере, год назад были.
- А я уже лет десять туда не спускался, - сокрушенно вздохнул Женечка. Получалось, беря во внимание его возраст, что последний раз он катался на метро примерно восемнадцати лет от роду. Если, конечно, не врал, таким странным образом набивая себе цену (или просто ради удовольствия безнаказанно соврать).
- Ну, милые мои! - хлопнул в ладоши Женечка. - Вопросы есть?
Вопросов у нас не было, мы понимали: все уже решено. И Женечка, в соответствии с распорядком, приступил к пункту "Разное". Или, как он его озаглавил, "Лав-стори", документальный сериал о горячей любви.
- Нам нужна, дорогие мои влюбленные, серия ваших фотографий на фоне моря, - сказал он. - Опубликуем в нескольких телевизионных журналах, в кое-каких газетах, в Интернете вывесим. Продлите себе лето, разве плохо?
- Наверняка какая-нибудь туристическая фирма заказала, - догадалась Ирина.
- А если и так? Хорошо всем: и вам, и каналу, и фирме. Бесплатно в ... слетать и пожить в "..." я бы не отказался!* Фотографа, правда, дать не можем, и так большие расходы, дадим хороший фотоаппарат, снимете себя сами. Годится?
----------------------------------------------------------------------
* Прошу не удивляться, что здесь, как и ранее, как и далее, я не даю названий кафе, клубов, ресторанов и даже стран: сказывается телевизионная привычка избегать скрытой рекламы. - А. А.
----------------------------------------------------------------------
- Годится! - поспешил сказать я и лишь после этого посмотрел на Ирину, чтобы увидеть, какова ее реакция.
Она улыбалась.
34
После этого Ирина захотела поговорить с Аней о моем имидже.
- Ты, конечно, специалист, Анечка, - сказала она, тончайшим обертоном голоса давая понять, что так не считает, именно тончайшим, расслышать почти невозможно, а уж придраться тем более. - Ты специалист, но как-то ты не продумала, мне кажется. Не маловато одной бейсболки для имиджа?
- Имидж строится на детали. Излишество вредит. Часы не на левой руке, а на правой - и всё. Просто и внятно! Или кепка, сами знаете, у кого. Эта кепка стоит пару миллионов избирательских голосов, золотая кепка!
- Но кроме часов и кепки там еще что-то есть. Нужна мнемоническая история, - снизошла до объяснения Ирина. И изложила свои мысли по этому поводу, с которыми до этого познакомила меня.
Аня слушала, иронически улыбаясь. И сказала:
- Извини, Ириша, но ничего уже не надо придумывать. Уже есть.
- Что?
- Обморок, потеря сознания! С этого ведь у вас все и началось. Пусть Александр Николаевич время от времени падает в обморок. Он творец, у него воспаленная психика. Он себя заводит и не выдерживает. Причем публично. Например, во время выступления. Народ будет просто ломиться, чтобы своими глазами это увидеть. Будут пари заключать: упадет или не упадет?
Я, слушавший до этого их девичье щебетанье с усмешкой, сообразил, что они говорят серьезно.
- Девочки, алло, вас куда это несет? У нас не шапито, я не клоун!
Ирина, успевшая оценить идею Ани и загореться ею, несмотря на снисходительное отношение к самой Ане, тут же стала убеждать меня:
- Саша, но это ведь эффектно! И ведь тебе даже врать не придется, ты ведь в самом деле теряешь сознание! Достоевский был эпилептиком, это все помнят! У Пушкина аневризм был, Некрасов в карты играл, тоже болезнь, перечисляла Ирина, торопясь вспомнить примеры. - Тот же Есенин мало что повесился, алкоголиком был! Булгаков морфий употреблял, Горький сноху совратил, то есть у каждого большого писателя были или приступы чего-нибудь, или причуды, понимаешь? Я училась когда, у нас был педагог, лекции по античному театру читал, так он впадал в истерику, если слышал слово "кактус". У него и кличка была - Кактус. Кто-нибудь крикнет нарочно: "Кактус!" - и он начинает беситься, кричать, ногами топать, представляете! Даже пена изо рта шла. Валерьянкой отпаивали. А потом я узнала, что это он себе придумал. Зачем? Очень просто: и на лекциях всегда народу полно, и студенты его навечно запомнят! Все же мы хотим, чтобы нас помнили. А по сценической речи преподавательница даже летом пуховую шаль накидывала и курила трубку, вот такую вот длинную! - Ирина показала размер, расставив ладони. - Тоже ведь понимала: эту трубку навсегда запомнят! Понимаешь?
- Понимаю. Но нарочно в обморок падать не буду! - отрезал я.
- Как хочешь, - пожала плечами Ирина, но я видел, что она не сдалась и надеется меня уговорить.
35
Мы полетели в страну ... и поселились в отеле "...".
Обладать женщиной, которая тебя не любит, счастье сомнительное, хотя известно, что мужчины сплошь и рядом этим занимаются, ничуть не смущаясь двойственностью процесса, ведь для тебя это, говоря современно, занятие любовью, а для нее - половое сношение. Но мы отлично адаптируемся. Женщины в том числе. Нелюбящий партнер (партнерша) что-нибудь для себя придумывает. Мокшин рассказывал, что "Камасутра", например (я до сих пор не удосужился прочитать эту книгу), со знанием дела советует представить в нужный момент кого-то желанного. Результат гарантирован. А любящий, в силу извечного заблуждения, надеется, что терпение и труд все перетрут, капля камень точит, что посеешь, то и пожнешь - и т.п. То есть ждет пробуждения любви в хладной душе вследствие пробуждения тела. Если же человек заблуждаться не умеет, он придумывает что-то более хитрое. Индивидууму творческому, в частности, полезно убедить себя в том, что он, как все творцы, слегка извращенец. Значит - ему все позволено. Он мощью своего фантазийного интеллекта воображает себя поработителем женщины, рабовладельцем; дополнительное его самоутешение - не просто для себя старается, копит психологический материал для будущих творений! Как описать глубину темноты (или темноту глубины), не достигнув ее?
Но тут проблема! Двадцатый век обожал своих извращенцев и много усилий приложил, чтобы их не только реабилитировать, но и возвеличить. На фоне горячо любимых сюжетов о насилуемых девочках, о плотской любви сыновей к мамам, племянников к теткам, равно как и мам к сыновьям, а теток к племянникам, на фоне историй о любовных треугольниках, когда она любит его, а он любит другого, а другой любит ее, любя отчасти и его, при этом, чтобы никому не обидно, они все спят друг с другом поочередно или одновременно, на фоне всего этого понимаешь, что эротическая гимнастика с нелюбящей женщиной на извращение никак не тянет, слишком мелко, занятие вполне пристойное и даже респектабельное.
Мокшин, которому я как специалисту доверительно показал запись этих рассуждений, заметил, что я отстал от жизни: у любителей это теперь называется аналоговый секс. О талантливой партнерше, умеющей изобразить удовольствие или действительно испытать его, говорят: аналоговая девушка. А еще есть выражения: аналоговые стоны, аналоговые ласки, аналоговый оргазм. Действительно, я отстал...
Я нашел другое, более простое утешение: стал думать, что мы с Ириной не любовники, а сотрудники, коллеги. Приехали вместе отдыхать, не противны друг другу, есть о чем поговорить. Ну, заодно и сексом занимаются. Без ненужных слов. А зачем? Например, мужчина и женщина с удовольствием танцуют или играют друг с другом в пинг-понг. Им хорошо. Они получают радость друг от друга. Но странно ведь, если кто-то во время танца или игры вдруг спросит: "Ты меня любишь?". И в случае отрицательного ответа откажется играть!
Погода выпала дрянная: ветра и дождики. Служители отеля клялись, что такой погоды в их стране не было сто лет, а может, и никогда.
Что ж, я с увлечением дорабатывал первую книгу проекта "Метро-ном" (назвав ее без хитростей "Метро-ном-1"), все более сокращая и внедряя в сюжет, по просьбе Кичина, эпизоды в метро. Мне стало казаться, что в результате этой адаптации может получиться нечто действительно необычное; перечитывая, я обнаруживал за почти детской простотой и ясностью изложения смыслы, которые ранее тонули в потоке слов. То есть я всерьез озадачился целью написать вещь, понятную любому, но при этом стильную и глубокую.
(Правило беллетристики: заблуждение персонажа должно быть искренним. Но оно таким и было. Просто совпало с этим правилом. За это ручаюсь, поскольку персонаж - я сам. - А. А.)
Когда летели обратно, фотоаппарат Ирина зачем-то сдала в багаж, и он разбился. Когда вернулись, пленка оказалась засвеченной. Был скандал. Ирина оправдывалась, я ее выгораживал.
36
"- Надо же, - сказала Арина, проводя пальцами по шершавой щеке Переверчева. - В такого колючего, такого некрасивого - влюбилась!
- Хватит! - вскипел Переверчев. - Жалеешь меня - спасибо! Нравится то, что я делаю, - большое спасибо! А про любовь - молчи, дура! Убью! Корова сентиментальная!
Она привыкла к его крепким выражениям и не боялась. Больше того, они ей нравились. Но теперь она вдруг обиделась.
- Если ты мне не веришь, как ты можешь делать со мной это? - спросила она.
- Как я могу тебя ...? - переспросил Переверчев, заменив деликатный оборот прямым и грубым словом. - А почему нет? Ты мне нравишься. И надо же с кем-то ... ! Это и для здоровья полезно! И что у баб за привычка: обязательно в постели о любви поболтать! Я же не требую, заметь! Мне и так нормально!
Арина отвернулась. Плечи ее начали вздрагивать. Переверчев недоумевал.
- Чего это ты?
- Люблю я тебя, идиот! - закричала она, резко поворачиваясь к нему и показывая свое некрасивое, но прекрасное (лучше не скажешь!) лицо. - Давно люблю! Вокруг все слабые, все потакали моим капризам, все лежали у моих ног, а ты первый разрушил этот заколдованный круг, потому что любой женщине нужен властитель! Понял? Чем я еще могу доказать? Чем?
Переверчев был растерян. Он ожидал чего угодно, только не этого. В один миг он осознал, что его жизнь сейчас, вот в эту секунду, может измениться: эта женщина потенциально может заслонить собой то, ради чего он жил, и он начнет жить для нее. Поэтому, пусть это жестоко, надо сделать вид, что он ей не верит.
Нет! Это ошибка! Наоборот, надо сделать вид, что верит, но в действительности - не верить! Это слишком опасно! И нельзя позволять себе любить ее! Он никого не может любить, только свою Музу, свой талант, свои картины!
- Ладно, - сказал он с грубоватой нежностью. - Иди ко мне".
Конечно, у нас с Ириной такого разговора не было. Но в один из вечеров, выпив предварительно бутылку вина и три бутылки пива (отличалась вообще изумительной стойкостью и не только не напивалась, но, кажется, никогда особенно не хмелела), она все-таки произнесла несколько слов. И я что-то такое ответил. Вполне нежно. По упомянутым только что правилам беллетристики, тут хорошо бы затуманить, затемнить, утончить и психологизировать, но обойдусь и скажу непозволительно прямо: Ирина была актриса по образованию и по сути, а еще - женщина. Как актриса она была собой довольна, отдаваясь мне вполне достоверно, по системе Станиславского (аналогово! -А.А.), но как женщине ей мало было войти в образ, ей хотелось слиться с ним. Ибо все-таки желательно для душевного комфорта чувствовать себя немного влюбленной. От этого очень повышается качество жизни, оно ведь, как я говорил уже выше (или не говорил, не помню, а смотреть сейчас лень), очень субъективно. Овсяная каша без соли, сахара и масла противна. Но если знаешь, что ешь ее для здоровья, уже легче. Если же научишься находить в ней вкус, ты счастлив. Сужу по себе: я такую кашу ем каждое утро из года в год и, честное слово, наслаждаюсь!
37
Настала осень: сезон телевизионный, книжный, политический.
Против Баязета Бекмуратовича кампания на телевидении развернулась вовсю, даже жалко его было. Несколько репортажей, аналитический материал одного из авторитетных журналистов (меня поразил подлинный гражданский гнев, с которым он излагал факты деятельности Беклеяева, явно направленные против государства и простого народа). Появилось и в газетах несколько статеек. Я чувствовал себя заговорщиком. Ощущение новое и занятное: видеть, как разворачиваются события, и быть одним из немногих, кто знает подоплеку именно такого разворота, такой трактовки этих событий; обыватель же ахает и ужасается вместе с журналистами, будучи утешен мыслью, что они хоть и не всегда, но вот ведь защищают же правду!
Мы с Ириной жили порознь, но вместе ходили на светские мероприятия. Иногда она приезжала вечером и оставалась ночевать. Я хоть и тверд был в намерении не обольщаться, но иногда казалось, что она и в самом деле слегка в меня все-таки влюбилась. Или я стал наконец овсяной кашей, употребляемой с внушенным себе удовольствием. Как сказала бы Темнова: "Наиболее искусно мы обманываем не других, а себя!".
Впрочем, было не до психологии: Ирина с утра до ночи занималась новой передачей, я бесконечно терзал и правил тексты, доводя их если не до совершенства, то до оптимального объема и содержания.
Издательство Азархова выпустило книгу "Метро-ном-1" сумасшедшим тиражом (даже если судить по объявленному). Аня Ликина, становящаяся все преданнее и старательнее, с гордостью сообщала, что проехалась по многим магазинам и везде книга продается у входа, на стеллажах и полках, где висят таблички: "Бестселлер месяца" или "Книга недели", или "Лидеры продаж". Помощник Азархова Кубичев, душа и честолюбие издательства, сулил мне мировую известность. Я не перечил.
Намечалась масштабная презентация книги на ВВЦ, в рамках очередной Московской международной книжной ярмарки. Я удивлялся: какая же презентация, если книга уже вовсю продается? Душа-человек Кубичев объяснил мне по телефону: надо уметь книгу сделать новостью несколько раз. После выхода книги разогреть публику, хорошо начать продавать. Чуть попривыкли к ней устроить презентацию. Опять попривыкли - что-нибудь такое выкинуть на информационный рынок, связанное с автором.
- Не надо, - сказал я. - В аварию я уже попадал.
- Зачем же так грустно? В жизни есть события попроще. Разводы, расставания, влюбления. Или, того лучше, дом человек построил. Не собираетесь дом строить?
- Нет. Интересно, что вы будете делать, когда интерес совсем иссякнет?
- Иссякнет - забудьте это слово! Возможно только некоторое снижение спроса. Условно говоря, не тысяча проданных в день книг, а триста. Для кого-то это сумасшедший успех, для вас - пробуксовка. Тут же выбрасываем новую книгу. Вы сами специалист, знаете это не хуже меня!
- Я другими делами занимался...
- Может быть, - с вежливым сомнением сказал Кубичев.
38
И вот день презентации. Ирина с утра была возбуждена, будто ее, а не меня ждало испытание. Спросила:
- Ты решил, какой отрывок будешь читать?
- Я должен что-то читать?
- А как же! Это все-таки презентация книги, текста! Я советую: вот это. Потренируйся. Хочу послушать, как звучит голос. Ты когда-нибудь читал вслух?
- Приходилось вообще-то. Работал в многотиражке на заводе, а там еще и радио было, тоже в моем ведении. За диктора даже принимали.
Я важно сел в кресло и с важным видом начал читать.
- Не так! - тут же прервала Ирина. - Слишком сухо, будто в самом деле диктор какой-то!
Я попробовал поживее. С некоторым даже артистизмом. Читал - и мне самому, честно говоря, нравился собственный текст.
Но Ирина опять меня прервала:
- Нет, нет, нет! Актерствовать тоже не надо, это слишком! Попробуй спокойно, задушевно, будто рассказываешь!
Я попробовал. Стало получаться.
Тут приехала Аня и прервала наши чтения.
- В чем идете? - спросила она меня.
- Костюм, - ответила Ирина. - Строгий черный костюм.
- С какой стати?
- С такой. Строгий текст - строгая одежда.
- Ну, вы даете! - удивилась Аня. - Абсолютно непрофессиональный подход, масло масляное! Александр Николаевич должен позиционировать себя как народный писатель! И нате вам - костюм! А бейсболку куда денем? Он на всех фотографиях уже в ней!
- Это народно? - в свою очередь удивилась Ирина. - Какого народа он у нас представитель в таком случае?
Я, посмеиваясь, предложил:
- Тогда пусть костюм - и бейсболка. Не знаю, как с народностью, а нелепо будет, гарантирую.
- И хорошо! - вдруг одобрила Аня. - Костюм лучше все-таки без галстука, это чересчур. А что нелепо, это как раз и народу будет понятно: вы же гений, гений имеет право немного чудить! Народ чудаков любит!
Ирина засомневалась. Я ее понимал: народ-то народом, но как она будет смотреться рядом с чудаком? С другой стороны, пытался я угадать ход ее мыслей, любовные отношения с гением, как меня только что обозвала Аня, лестны для всякой женщины, в том числе молодой и блистательной: у гениев возраст и внешность второстепенны. Поэтому она решила согласиться с Аней.
- Девочки! - сказал я. - Все это полный бред. И если я вас слушаюсь, то потому, что не хочу вас расстраивать.
- И дальше не расстраивайте! - похвалила Аня. - Вы решили, когда в обморок будете падать?
- Опять за свое? Не буду я падать, не смешите меня!
Ирина приложила руку к моей щеке (зная, как я люблю этот жест) и сказала:
- Саш, ну чего ты? Это же игра. Нельзя так серьезно относиться.
- Публика разогрета уже! - подхватила Аня, доставая и разворачивая газетный лист. Вот, слушайте: "Многие ждут встречи с Асимовым. Книга, несомненно, замечательная. А еще многим хочется посмотреть, выдержит ли писатель испытание: из достоверных источников известно, что у него своеобразная фобия, связанная с публичными выступлениями. В детстве Зяма..."
- Какой Зяма?
- Зиновий, - пояснила Аня и продолжила чтение: - "В детстве Зяма любил участвовать в самодеятельности, добивался этого, но кончалось, как правило, тем, что он, не выдержав внимания публики, падал в обморок. Несмотря на усилия врачей, эти приступы повторяются. Из трех недавних выступлений лишь одно он довел до конца, а на двух потерял сознание, которое, правда, ему вернул присутствовавший там же личный доктор".
- Какие выступления? Какой дурак это сочинил?
- Я сама! - похвасталась Аня.
Тут я засмеялся, потом захохотал. Даже сполз с кресла от хохота.
Девушки терпеливо ждали.
- Ну, врать! - сказал я, утирая благодарные слезы. - Спасибо, Анечка, повеселила! Личный доктор, надо же!
- И сегодня будет, - спокойно сказала Аня. - Не беспокойтесь, это мой приятель, он будет знать, что у вас никакого обморока нет.
- Именно: нет! И не будет!
- Саша, - мягко сказала Ирина. И улыбнулась.
"И ее улыбка, как всегда, обезоружила его, и он, как всегда, был готов на все, лишь бы улыбка эта вечно сияла над ним!"
Я согласился, твердо зная, что не буду падать ни в какой обморок.
- Класс! - сказала Аня и раскрыла блокнот. - Теперь по распорядку. С десяти до двенадцати, Александр Николаевич, сидите у стенда, раздаете автографы, отвечаете на вопросы журналистов, которых я отфильтрую. Потом в одном из конференц-залов соберется народ. Часа примерно на полтора.
- Полтора часа говорить! О чем?
- Будет о чем, не беспокойтесь!
- Одно чтение сколько займет, - согласилась с ней Ирина.
- Какое чтение? - очень удивилась Аня. - Кто будет слушать, вы что? Народ припрется на вас посмотреть, вопросы задать, ответы послушать. Книгу сами прочитают, грамотные!
39
У входа толпилась очередь. И все, как один, повернулись к нам, когда мы подъехали. Ко мне в первую очередь, не оставляя вниманием и Ирину, конечно. По ней-то меня и опознали, предполагал я, но, приблизившись ко входу, увидел огромный плакат с моей фотографией. На ней я был, само собой, в бейсболке.
У стенда издательства Азархова тоже собрался народ. Что ж, издательство достаточно популярное. Да и у стендов других крупных издательств людей не меньше.
Но каково было мое изумление, когда я понял, что ждут именно меня! Не меньше тридцати-сорока человек, и у каждого в руках моя книжка. Преобладали, как я заметил, женщины среднего возраста, но и молодежи было немало, как и вообще на ярмарке; это утешало и вселяло надежды.
Работники издательства встретили меня с уважением, если не с почтением. Жали руку, говорили какие-то слова.
Сев за стол, я принялся надписывать книги. Первой подошла раскрасневшаяся женщина с сияющим и смущенным лицом.
- Знаете, просто бальзам! Просто бальзам! - пропела она мне, прижимая книгу к груди.
- Женщина, вы тут не одна! - сказала Аня голосом сварливой продавщицы, отбирая у нее книгу и кладя передо мной. Чтобы сгладить ее наскок, я осведомился у читательницы, как ее зовут.
- Ольга Поликарповна! - торопливо ответила она, виновато глянув на Аню. И тут же поправилась: - Можно - Оля!
Аня хмыкнула, а я написал: "Милой Оле, моей преданной читательнице, с благодарностью!" - и расписался, как привык, привык же я расписываться не закорючкой, а примерно так: А. Анисимов. Женщина приняла книгу, как драгоценность, прочла надпись, расцвела и вдруг:
- А почему "Анисимов"?
- Извините, ошибся.
Я взял у нее книгу и исправил.
Странная тень какого-то странного сомнения промелькнула в глазах женщины, но ее уже отпихивал шустрый старичок - точно так же, как бывало в советской очереди за дефицитом: "Получили - отходите!"
Старичок подсунул книгу. Я увидел, что это не моя.
- Простите...
- Напутал! - воскликнул старичок, схватил книжку и сунул в объемистый, видавший виды портфель, порылся в нем и извлек наконец мою книгу. Наверное, у него дома целая коллекция книг с автографами.
Но большинство были все-таки мои читатели, мои поклонники. А некоторые подавали на подпись две и даже три книги, подсказывая:
- Тут напишите: Виталику. Он будет счастлив! А эту: уважаемому Константину Сергеевичу. Ему будет очень приятно!
Я трудился в поте лица. Имена спрашивать перестал. Дату писать перестал. Подмахивал только подпись, да и то не полностью, на ходу выдумав: А.А. - и загогулина после второго А.
- Не сомневаюсь! Но Кичину это издательство не нравится, и он хочет его наказать. Он недавно взял почитать книжку, которую его семилетний сын читает, этим издательством выпущенную, и пришел в ужас. Детская порнография под видом современной сказки!
При этих словах Женечка и сам пришел в ужас, он разгневался так, будто у самого было трое малолетних детей, над которыми нависла опасность заразиться поганым чтивом, выпускаемым гадким издательством.
- Зачем же мы с ними дело заимели? - задала Ирина резонный вопрос. - Ты этим занимался, Женечка, разве нет?
- Не сообразил, ошибся, бывает, - спокойно ответил Женечка. - Зато теперь мы точно знаем, с кем будем работать. Кичин считает, что издательство Азархова не в пример лучше.
- Еще бы, - осведомленно согласился Чуинков. - У Азархова с Кичиным деньги в одном банке! Ты не в курсе?
- Теперь в курсе, спасибо.
И Женечка перешел к третьему пункту.
- Итак, родные мои, с Хазаровым судимся или договариваемся по принципу "не хотите по-плохому, по-хорошему будет хуже", берем у него на корню проект "Метро-ном". Кичин в восторге от проекта, но предлагает его перепозиционировать. Не человек, живущий в метро, а человек города, ибо метро, господа, прежде всего город, понимаете? - Женечка явно гордился своей приближенностью к мыслительной лаборатории господина Кичина, с результатами работы которой теперь знакомил нас. - Итак, человек города. Ну, и метро как такового. Кичин предлагает объединить идею книжную и идею телевизионную: "Метро-ном" - это общее название серии книг Зиновия Асимова, то есть ваших, Алекасандр Николаевич, и - ток-шоу.
- Какого еще ток-шоу? - удивилась Ирина. - Минуточку! А "Были о небывалом"?
- Иришечка, не торопись! Кичин гениально придумал! Ток-шоу, соединенное с игрой! Представьте: каждую, к примеру, пятницу, при стечении публики, возле уменьшенной копии эскалатора, которую мы построим в павильоне, собираются финалисты. Они всю неделю покупали в метро билеты лотереи - и выиграли. Их будет двенадцать. Задача этих двенадцати - оказаться наверху. Эскалатор идет медленно, все резиновое, никакого травматизма. Разрешается бежать, скакать, отшвыривать соперников, но не бить при этом! Толкать, пихать, но не бить! Ну, если кто-то исподтишка - это на совести участников, за всеми не уследишь. Выигравший становится участником собственно ток-шоу. Понимаешь, Иришечка? Ты сможешь показать себя в полном блеске! Ты должна за пять минут узнать о нем все или почти все. В студии звонки, люди, знающие финалиста, звонят и говорят о нем правду или клепают, неважно. Финалист должен доказать, что достоин получить деньги, а это будет серьезная сумма, господа! - и убедить, что он достойно их потратит! А? Красиво?
- Не очень, - сказала Ирина. - Пять минут? Я на час рассчитывала.
- В этом и прелесть! За час человека раскрутить любой умеет, а за пять минут - это высший пилотаж! Я вас уверяю, Кичин не ошибается, рейтинг будет бешеный! Через два месяца, Иришечка, ты становишься супер-звездой, мега-звездой, и, - понизил голос Женечка, - Кичин вынужден будет платить тебе гораздо больше, чтобы тебя не переманили на другой канал! Это мое предположение, прошу на меня не ссылаться! Параллельно, Александр Николаевич, на рынок вбрасываются книги Асимова. Кичин очень вас просит в первый же роман заложить тему метро, при вашем таланте это можно сделать легко и быстро. Знаете, он действительно гениален! - Женечка покачал головой, будто сочувствовал начальнику, который несет на себе тяжелое бремя гениальности. - Он, знаете, что сказал? Говорит: метро - пространство забвения и анонимности. Опускаешь монету - и теряешь себя, сливаешься с толпой, она ведь там гораздо однородней, чем на улице! Роскошная мысль! Но каждый все-таки мечтает выделиться, и мы - поможем!
- Мысль неплохая, - сказал я, - но почему монету опускать надо?
- А что? Жетон?
- Карточку.
- Да? - Женечка посмотрел на Чуинкова, словно сомневаясь.
- Там давно карточки, - подтвердил Чуинков. - По крайней мере, год назад были.
- А я уже лет десять туда не спускался, - сокрушенно вздохнул Женечка. Получалось, беря во внимание его возраст, что последний раз он катался на метро примерно восемнадцати лет от роду. Если, конечно, не врал, таким странным образом набивая себе цену (или просто ради удовольствия безнаказанно соврать).
- Ну, милые мои! - хлопнул в ладоши Женечка. - Вопросы есть?
Вопросов у нас не было, мы понимали: все уже решено. И Женечка, в соответствии с распорядком, приступил к пункту "Разное". Или, как он его озаглавил, "Лав-стори", документальный сериал о горячей любви.
- Нам нужна, дорогие мои влюбленные, серия ваших фотографий на фоне моря, - сказал он. - Опубликуем в нескольких телевизионных журналах, в кое-каких газетах, в Интернете вывесим. Продлите себе лето, разве плохо?
- Наверняка какая-нибудь туристическая фирма заказала, - догадалась Ирина.
- А если и так? Хорошо всем: и вам, и каналу, и фирме. Бесплатно в ... слетать и пожить в "..." я бы не отказался!* Фотографа, правда, дать не можем, и так большие расходы, дадим хороший фотоаппарат, снимете себя сами. Годится?
----------------------------------------------------------------------
* Прошу не удивляться, что здесь, как и ранее, как и далее, я не даю названий кафе, клубов, ресторанов и даже стран: сказывается телевизионная привычка избегать скрытой рекламы. - А. А.
----------------------------------------------------------------------
- Годится! - поспешил сказать я и лишь после этого посмотрел на Ирину, чтобы увидеть, какова ее реакция.
Она улыбалась.
34
После этого Ирина захотела поговорить с Аней о моем имидже.
- Ты, конечно, специалист, Анечка, - сказала она, тончайшим обертоном голоса давая понять, что так не считает, именно тончайшим, расслышать почти невозможно, а уж придраться тем более. - Ты специалист, но как-то ты не продумала, мне кажется. Не маловато одной бейсболки для имиджа?
- Имидж строится на детали. Излишество вредит. Часы не на левой руке, а на правой - и всё. Просто и внятно! Или кепка, сами знаете, у кого. Эта кепка стоит пару миллионов избирательских голосов, золотая кепка!
- Но кроме часов и кепки там еще что-то есть. Нужна мнемоническая история, - снизошла до объяснения Ирина. И изложила свои мысли по этому поводу, с которыми до этого познакомила меня.
Аня слушала, иронически улыбаясь. И сказала:
- Извини, Ириша, но ничего уже не надо придумывать. Уже есть.
- Что?
- Обморок, потеря сознания! С этого ведь у вас все и началось. Пусть Александр Николаевич время от времени падает в обморок. Он творец, у него воспаленная психика. Он себя заводит и не выдерживает. Причем публично. Например, во время выступления. Народ будет просто ломиться, чтобы своими глазами это увидеть. Будут пари заключать: упадет или не упадет?
Я, слушавший до этого их девичье щебетанье с усмешкой, сообразил, что они говорят серьезно.
- Девочки, алло, вас куда это несет? У нас не шапито, я не клоун!
Ирина, успевшая оценить идею Ани и загореться ею, несмотря на снисходительное отношение к самой Ане, тут же стала убеждать меня:
- Саша, но это ведь эффектно! И ведь тебе даже врать не придется, ты ведь в самом деле теряешь сознание! Достоевский был эпилептиком, это все помнят! У Пушкина аневризм был, Некрасов в карты играл, тоже болезнь, перечисляла Ирина, торопясь вспомнить примеры. - Тот же Есенин мало что повесился, алкоголиком был! Булгаков морфий употреблял, Горький сноху совратил, то есть у каждого большого писателя были или приступы чего-нибудь, или причуды, понимаешь? Я училась когда, у нас был педагог, лекции по античному театру читал, так он впадал в истерику, если слышал слово "кактус". У него и кличка была - Кактус. Кто-нибудь крикнет нарочно: "Кактус!" - и он начинает беситься, кричать, ногами топать, представляете! Даже пена изо рта шла. Валерьянкой отпаивали. А потом я узнала, что это он себе придумал. Зачем? Очень просто: и на лекциях всегда народу полно, и студенты его навечно запомнят! Все же мы хотим, чтобы нас помнили. А по сценической речи преподавательница даже летом пуховую шаль накидывала и курила трубку, вот такую вот длинную! - Ирина показала размер, расставив ладони. - Тоже ведь понимала: эту трубку навсегда запомнят! Понимаешь?
- Понимаю. Но нарочно в обморок падать не буду! - отрезал я.
- Как хочешь, - пожала плечами Ирина, но я видел, что она не сдалась и надеется меня уговорить.
35
Мы полетели в страну ... и поселились в отеле "...".
Обладать женщиной, которая тебя не любит, счастье сомнительное, хотя известно, что мужчины сплошь и рядом этим занимаются, ничуть не смущаясь двойственностью процесса, ведь для тебя это, говоря современно, занятие любовью, а для нее - половое сношение. Но мы отлично адаптируемся. Женщины в том числе. Нелюбящий партнер (партнерша) что-нибудь для себя придумывает. Мокшин рассказывал, что "Камасутра", например (я до сих пор не удосужился прочитать эту книгу), со знанием дела советует представить в нужный момент кого-то желанного. Результат гарантирован. А любящий, в силу извечного заблуждения, надеется, что терпение и труд все перетрут, капля камень точит, что посеешь, то и пожнешь - и т.п. То есть ждет пробуждения любви в хладной душе вследствие пробуждения тела. Если же человек заблуждаться не умеет, он придумывает что-то более хитрое. Индивидууму творческому, в частности, полезно убедить себя в том, что он, как все творцы, слегка извращенец. Значит - ему все позволено. Он мощью своего фантазийного интеллекта воображает себя поработителем женщины, рабовладельцем; дополнительное его самоутешение - не просто для себя старается, копит психологический материал для будущих творений! Как описать глубину темноты (или темноту глубины), не достигнув ее?
Но тут проблема! Двадцатый век обожал своих извращенцев и много усилий приложил, чтобы их не только реабилитировать, но и возвеличить. На фоне горячо любимых сюжетов о насилуемых девочках, о плотской любви сыновей к мамам, племянников к теткам, равно как и мам к сыновьям, а теток к племянникам, на фоне историй о любовных треугольниках, когда она любит его, а он любит другого, а другой любит ее, любя отчасти и его, при этом, чтобы никому не обидно, они все спят друг с другом поочередно или одновременно, на фоне всего этого понимаешь, что эротическая гимнастика с нелюбящей женщиной на извращение никак не тянет, слишком мелко, занятие вполне пристойное и даже респектабельное.
Мокшин, которому я как специалисту доверительно показал запись этих рассуждений, заметил, что я отстал от жизни: у любителей это теперь называется аналоговый секс. О талантливой партнерше, умеющей изобразить удовольствие или действительно испытать его, говорят: аналоговая девушка. А еще есть выражения: аналоговые стоны, аналоговые ласки, аналоговый оргазм. Действительно, я отстал...
Я нашел другое, более простое утешение: стал думать, что мы с Ириной не любовники, а сотрудники, коллеги. Приехали вместе отдыхать, не противны друг другу, есть о чем поговорить. Ну, заодно и сексом занимаются. Без ненужных слов. А зачем? Например, мужчина и женщина с удовольствием танцуют или играют друг с другом в пинг-понг. Им хорошо. Они получают радость друг от друга. Но странно ведь, если кто-то во время танца или игры вдруг спросит: "Ты меня любишь?". И в случае отрицательного ответа откажется играть!
Погода выпала дрянная: ветра и дождики. Служители отеля клялись, что такой погоды в их стране не было сто лет, а может, и никогда.
Что ж, я с увлечением дорабатывал первую книгу проекта "Метро-ном" (назвав ее без хитростей "Метро-ном-1"), все более сокращая и внедряя в сюжет, по просьбе Кичина, эпизоды в метро. Мне стало казаться, что в результате этой адаптации может получиться нечто действительно необычное; перечитывая, я обнаруживал за почти детской простотой и ясностью изложения смыслы, которые ранее тонули в потоке слов. То есть я всерьез озадачился целью написать вещь, понятную любому, но при этом стильную и глубокую.
(Правило беллетристики: заблуждение персонажа должно быть искренним. Но оно таким и было. Просто совпало с этим правилом. За это ручаюсь, поскольку персонаж - я сам. - А. А.)
Когда летели обратно, фотоаппарат Ирина зачем-то сдала в багаж, и он разбился. Когда вернулись, пленка оказалась засвеченной. Был скандал. Ирина оправдывалась, я ее выгораживал.
36
"- Надо же, - сказала Арина, проводя пальцами по шершавой щеке Переверчева. - В такого колючего, такого некрасивого - влюбилась!
- Хватит! - вскипел Переверчев. - Жалеешь меня - спасибо! Нравится то, что я делаю, - большое спасибо! А про любовь - молчи, дура! Убью! Корова сентиментальная!
Она привыкла к его крепким выражениям и не боялась. Больше того, они ей нравились. Но теперь она вдруг обиделась.
- Если ты мне не веришь, как ты можешь делать со мной это? - спросила она.
- Как я могу тебя ...? - переспросил Переверчев, заменив деликатный оборот прямым и грубым словом. - А почему нет? Ты мне нравишься. И надо же с кем-то ... ! Это и для здоровья полезно! И что у баб за привычка: обязательно в постели о любви поболтать! Я же не требую, заметь! Мне и так нормально!
Арина отвернулась. Плечи ее начали вздрагивать. Переверчев недоумевал.
- Чего это ты?
- Люблю я тебя, идиот! - закричала она, резко поворачиваясь к нему и показывая свое некрасивое, но прекрасное (лучше не скажешь!) лицо. - Давно люблю! Вокруг все слабые, все потакали моим капризам, все лежали у моих ног, а ты первый разрушил этот заколдованный круг, потому что любой женщине нужен властитель! Понял? Чем я еще могу доказать? Чем?
Переверчев был растерян. Он ожидал чего угодно, только не этого. В один миг он осознал, что его жизнь сейчас, вот в эту секунду, может измениться: эта женщина потенциально может заслонить собой то, ради чего он жил, и он начнет жить для нее. Поэтому, пусть это жестоко, надо сделать вид, что он ей не верит.
Нет! Это ошибка! Наоборот, надо сделать вид, что верит, но в действительности - не верить! Это слишком опасно! И нельзя позволять себе любить ее! Он никого не может любить, только свою Музу, свой талант, свои картины!
- Ладно, - сказал он с грубоватой нежностью. - Иди ко мне".
Конечно, у нас с Ириной такого разговора не было. Но в один из вечеров, выпив предварительно бутылку вина и три бутылки пива (отличалась вообще изумительной стойкостью и не только не напивалась, но, кажется, никогда особенно не хмелела), она все-таки произнесла несколько слов. И я что-то такое ответил. Вполне нежно. По упомянутым только что правилам беллетристики, тут хорошо бы затуманить, затемнить, утончить и психологизировать, но обойдусь и скажу непозволительно прямо: Ирина была актриса по образованию и по сути, а еще - женщина. Как актриса она была собой довольна, отдаваясь мне вполне достоверно, по системе Станиславского (аналогово! -А.А.), но как женщине ей мало было войти в образ, ей хотелось слиться с ним. Ибо все-таки желательно для душевного комфорта чувствовать себя немного влюбленной. От этого очень повышается качество жизни, оно ведь, как я говорил уже выше (или не говорил, не помню, а смотреть сейчас лень), очень субъективно. Овсяная каша без соли, сахара и масла противна. Но если знаешь, что ешь ее для здоровья, уже легче. Если же научишься находить в ней вкус, ты счастлив. Сужу по себе: я такую кашу ем каждое утро из года в год и, честное слово, наслаждаюсь!
37
Настала осень: сезон телевизионный, книжный, политический.
Против Баязета Бекмуратовича кампания на телевидении развернулась вовсю, даже жалко его было. Несколько репортажей, аналитический материал одного из авторитетных журналистов (меня поразил подлинный гражданский гнев, с которым он излагал факты деятельности Беклеяева, явно направленные против государства и простого народа). Появилось и в газетах несколько статеек. Я чувствовал себя заговорщиком. Ощущение новое и занятное: видеть, как разворачиваются события, и быть одним из немногих, кто знает подоплеку именно такого разворота, такой трактовки этих событий; обыватель же ахает и ужасается вместе с журналистами, будучи утешен мыслью, что они хоть и не всегда, но вот ведь защищают же правду!
Мы с Ириной жили порознь, но вместе ходили на светские мероприятия. Иногда она приезжала вечером и оставалась ночевать. Я хоть и тверд был в намерении не обольщаться, но иногда казалось, что она и в самом деле слегка в меня все-таки влюбилась. Или я стал наконец овсяной кашей, употребляемой с внушенным себе удовольствием. Как сказала бы Темнова: "Наиболее искусно мы обманываем не других, а себя!".
Впрочем, было не до психологии: Ирина с утра до ночи занималась новой передачей, я бесконечно терзал и правил тексты, доводя их если не до совершенства, то до оптимального объема и содержания.
Издательство Азархова выпустило книгу "Метро-ном-1" сумасшедшим тиражом (даже если судить по объявленному). Аня Ликина, становящаяся все преданнее и старательнее, с гордостью сообщала, что проехалась по многим магазинам и везде книга продается у входа, на стеллажах и полках, где висят таблички: "Бестселлер месяца" или "Книга недели", или "Лидеры продаж". Помощник Азархова Кубичев, душа и честолюбие издательства, сулил мне мировую известность. Я не перечил.
Намечалась масштабная презентация книги на ВВЦ, в рамках очередной Московской международной книжной ярмарки. Я удивлялся: какая же презентация, если книга уже вовсю продается? Душа-человек Кубичев объяснил мне по телефону: надо уметь книгу сделать новостью несколько раз. После выхода книги разогреть публику, хорошо начать продавать. Чуть попривыкли к ней устроить презентацию. Опять попривыкли - что-нибудь такое выкинуть на информационный рынок, связанное с автором.
- Не надо, - сказал я. - В аварию я уже попадал.
- Зачем же так грустно? В жизни есть события попроще. Разводы, расставания, влюбления. Или, того лучше, дом человек построил. Не собираетесь дом строить?
- Нет. Интересно, что вы будете делать, когда интерес совсем иссякнет?
- Иссякнет - забудьте это слово! Возможно только некоторое снижение спроса. Условно говоря, не тысяча проданных в день книг, а триста. Для кого-то это сумасшедший успех, для вас - пробуксовка. Тут же выбрасываем новую книгу. Вы сами специалист, знаете это не хуже меня!
- Я другими делами занимался...
- Может быть, - с вежливым сомнением сказал Кубичев.
38
И вот день презентации. Ирина с утра была возбуждена, будто ее, а не меня ждало испытание. Спросила:
- Ты решил, какой отрывок будешь читать?
- Я должен что-то читать?
- А как же! Это все-таки презентация книги, текста! Я советую: вот это. Потренируйся. Хочу послушать, как звучит голос. Ты когда-нибудь читал вслух?
- Приходилось вообще-то. Работал в многотиражке на заводе, а там еще и радио было, тоже в моем ведении. За диктора даже принимали.
Я важно сел в кресло и с важным видом начал читать.
- Не так! - тут же прервала Ирина. - Слишком сухо, будто в самом деле диктор какой-то!
Я попробовал поживее. С некоторым даже артистизмом. Читал - и мне самому, честно говоря, нравился собственный текст.
Но Ирина опять меня прервала:
- Нет, нет, нет! Актерствовать тоже не надо, это слишком! Попробуй спокойно, задушевно, будто рассказываешь!
Я попробовал. Стало получаться.
Тут приехала Аня и прервала наши чтения.
- В чем идете? - спросила она меня.
- Костюм, - ответила Ирина. - Строгий черный костюм.
- С какой стати?
- С такой. Строгий текст - строгая одежда.
- Ну, вы даете! - удивилась Аня. - Абсолютно непрофессиональный подход, масло масляное! Александр Николаевич должен позиционировать себя как народный писатель! И нате вам - костюм! А бейсболку куда денем? Он на всех фотографиях уже в ней!
- Это народно? - в свою очередь удивилась Ирина. - Какого народа он у нас представитель в таком случае?
Я, посмеиваясь, предложил:
- Тогда пусть костюм - и бейсболка. Не знаю, как с народностью, а нелепо будет, гарантирую.
- И хорошо! - вдруг одобрила Аня. - Костюм лучше все-таки без галстука, это чересчур. А что нелепо, это как раз и народу будет понятно: вы же гений, гений имеет право немного чудить! Народ чудаков любит!
Ирина засомневалась. Я ее понимал: народ-то народом, но как она будет смотреться рядом с чудаком? С другой стороны, пытался я угадать ход ее мыслей, любовные отношения с гением, как меня только что обозвала Аня, лестны для всякой женщины, в том числе молодой и блистательной: у гениев возраст и внешность второстепенны. Поэтому она решила согласиться с Аней.
- Девочки! - сказал я. - Все это полный бред. И если я вас слушаюсь, то потому, что не хочу вас расстраивать.
- И дальше не расстраивайте! - похвалила Аня. - Вы решили, когда в обморок будете падать?
- Опять за свое? Не буду я падать, не смешите меня!
Ирина приложила руку к моей щеке (зная, как я люблю этот жест) и сказала:
- Саш, ну чего ты? Это же игра. Нельзя так серьезно относиться.
- Публика разогрета уже! - подхватила Аня, доставая и разворачивая газетный лист. Вот, слушайте: "Многие ждут встречи с Асимовым. Книга, несомненно, замечательная. А еще многим хочется посмотреть, выдержит ли писатель испытание: из достоверных источников известно, что у него своеобразная фобия, связанная с публичными выступлениями. В детстве Зяма..."
- Какой Зяма?
- Зиновий, - пояснила Аня и продолжила чтение: - "В детстве Зяма любил участвовать в самодеятельности, добивался этого, но кончалось, как правило, тем, что он, не выдержав внимания публики, падал в обморок. Несмотря на усилия врачей, эти приступы повторяются. Из трех недавних выступлений лишь одно он довел до конца, а на двух потерял сознание, которое, правда, ему вернул присутствовавший там же личный доктор".
- Какие выступления? Какой дурак это сочинил?
- Я сама! - похвасталась Аня.
Тут я засмеялся, потом захохотал. Даже сполз с кресла от хохота.
Девушки терпеливо ждали.
- Ну, врать! - сказал я, утирая благодарные слезы. - Спасибо, Анечка, повеселила! Личный доктор, надо же!
- И сегодня будет, - спокойно сказала Аня. - Не беспокойтесь, это мой приятель, он будет знать, что у вас никакого обморока нет.
- Именно: нет! И не будет!
- Саша, - мягко сказала Ирина. И улыбнулась.
"И ее улыбка, как всегда, обезоружила его, и он, как всегда, был готов на все, лишь бы улыбка эта вечно сияла над ним!"
Я согласился, твердо зная, что не буду падать ни в какой обморок.
- Класс! - сказала Аня и раскрыла блокнот. - Теперь по распорядку. С десяти до двенадцати, Александр Николаевич, сидите у стенда, раздаете автографы, отвечаете на вопросы журналистов, которых я отфильтрую. Потом в одном из конференц-залов соберется народ. Часа примерно на полтора.
- Полтора часа говорить! О чем?
- Будет о чем, не беспокойтесь!
- Одно чтение сколько займет, - согласилась с ней Ирина.
- Какое чтение? - очень удивилась Аня. - Кто будет слушать, вы что? Народ припрется на вас посмотреть, вопросы задать, ответы послушать. Книгу сами прочитают, грамотные!
39
У входа толпилась очередь. И все, как один, повернулись к нам, когда мы подъехали. Ко мне в первую очередь, не оставляя вниманием и Ирину, конечно. По ней-то меня и опознали, предполагал я, но, приблизившись ко входу, увидел огромный плакат с моей фотографией. На ней я был, само собой, в бейсболке.
У стенда издательства Азархова тоже собрался народ. Что ж, издательство достаточно популярное. Да и у стендов других крупных издательств людей не меньше.
Но каково было мое изумление, когда я понял, что ждут именно меня! Не меньше тридцати-сорока человек, и у каждого в руках моя книжка. Преобладали, как я заметил, женщины среднего возраста, но и молодежи было немало, как и вообще на ярмарке; это утешало и вселяло надежды.
Работники издательства встретили меня с уважением, если не с почтением. Жали руку, говорили какие-то слова.
Сев за стол, я принялся надписывать книги. Первой подошла раскрасневшаяся женщина с сияющим и смущенным лицом.
- Знаете, просто бальзам! Просто бальзам! - пропела она мне, прижимая книгу к груди.
- Женщина, вы тут не одна! - сказала Аня голосом сварливой продавщицы, отбирая у нее книгу и кладя передо мной. Чтобы сгладить ее наскок, я осведомился у читательницы, как ее зовут.
- Ольга Поликарповна! - торопливо ответила она, виновато глянув на Аню. И тут же поправилась: - Можно - Оля!
Аня хмыкнула, а я написал: "Милой Оле, моей преданной читательнице, с благодарностью!" - и расписался, как привык, привык же я расписываться не закорючкой, а примерно так: А. Анисимов. Женщина приняла книгу, как драгоценность, прочла надпись, расцвела и вдруг:
- А почему "Анисимов"?
- Извините, ошибся.
Я взял у нее книгу и исправил.
Странная тень какого-то странного сомнения промелькнула в глазах женщины, но ее уже отпихивал шустрый старичок - точно так же, как бывало в советской очереди за дефицитом: "Получили - отходите!"
Старичок подсунул книгу. Я увидел, что это не моя.
- Простите...
- Напутал! - воскликнул старичок, схватил книжку и сунул в объемистый, видавший виды портфель, порылся в нем и извлек наконец мою книгу. Наверное, у него дома целая коллекция книг с автографами.
Но большинство были все-таки мои читатели, мои поклонники. А некоторые подавали на подпись две и даже три книги, подсказывая:
- Тут напишите: Виталику. Он будет счастлив! А эту: уважаемому Константину Сергеевичу. Ему будет очень приятно!
Я трудился в поте лица. Имена спрашивать перестал. Дату писать перестал. Подмахивал только подпись, да и то не полностью, на ходу выдумав: А.А. - и загогулина после второго А.