Костик представил меня, как всегда: "Это Александр Николаевич, он в курсе".
- В курсе чего? - спросил Щирый, умещаясь в кресле. - Еще и курса-то не было!
- В курсе всего, - смирно говорит Костик.
- Я только с тобой вообще-то собирался обсудить. Дело такое...
Мне бы встать и уйти, но я почему-то начинаю злиться. Пусть Костик распоряжается и решает, на то он и начальник.
Костик не хочет остаться один, говорит Щирому, что я его правая рука.
- И левое полушарие? - спрашивает Щирый. - Ладно, будем говорить.
Моя злость дает результат: меня вышибает в очередной раз. Я слышу голос Щирого, но перестаю его понимать.
Думаю: сейчас пройдет, не надо волноваться.
Не проходит. Я понимаю только одно: Щирый что-то предлагает. Я вижу, что Костика предложение очень заинтересовало, но он интереса старается не обнаруживать.
Щирый заканчивает. Костик делает паузу. Его дело более ответственное: обдумать. Мое дело маленькое: говорить.
- Да, - говорю я, пробуя голос. И слышу его странно - гулко и чуждо, будто из собственной утробы. Неважно, главное - говорю!
- Да, - говорю я. - Это все очень интересно.
- Не то слово! - восклицает Костик.
Я удивляюсь: что за чушь? Щирого не понимаю, а Костика понимаю? Но тут же соображаю: слов Костика я тоже не разобрал, всего лишь догадался.
- Некоторые детали, конечно, требуют доработки, - говорю я.
Щирый отвечает. В том смысле, наверно, что детали его сейчас не интересуют, важнее обсудить вещи принципиальные.
- Согласен, - произношу я безошибочное слово.
Щирый опять говорит. Слегка сердится: дело очевидное, ясное, чего тут толковать? И выкладывает на стол бумаги.
Костик берет их, читает, передает мне.
Я вижу буквы и слова, но не улавливаю смысла.
Костик начинает говорить сам. Это редкость. Видимо, дело очень серьезное. Говорит он медленно, спотыкаясь, посматривая на меня. Я не могу его выручить, я не знаю, о чем речь. Я только вдруг каким-то чутьем догадываюсь: нам предлагают нечто особенное и, возможно, не стопроцентно законное. Мне известно это выражение лица Костика, когда светит большая выгода, сопряженная, однако, с некоторым риском. Он не любит риска, но любит выгоду.
- Как ты думаешь? - спрашивает он меня, закончив свою речь (я догадываюсь о смысле вопроса).
Отвечаю осторожно:
- Надо бы все взвесить.
Щирый, с трудом усмиряя голос (дело все-таки келейное), изумляется, негодует и, кажется, грозит пойти в другое место с этим предложением. Костик пугается, поднимает руки, смотрит на меня почти умоляюще.
- Да нет, - говорю я. - В принципе, думаю, стоит согласиться. Но некоторые пункты все-таки оговорить отдельно.
Щирый хлопает ладонью по бумагам: о чем речь, тут основное, а некоторые пункты - всегда пожалуйста, в любое время!
Костик ставит свою подпись.
И я ставлю свою подпись. Так Щирый захотел. Я глянул на Костика, он кивнул: подписывай, это бумажка особая, на ней - можно.
Так я превращаюсь из человека, который в курсе, в человека, который ставит подпись. Большая разница.
Приступ кончился неожиданно, как и начался: прощаясь, Щирый начал рассказывать анекдот. Я понял охальную фразу, которой он венчался, а потом и все остальное: Щирый рассказал еще три или четыре анекдота.
- Дай-ка еще раз посмотреть, - сказал я Костику, когда мы проводили Щирого.
- Обойдешься, - сказал он, засовывая бумаги в сейф. - Некоторые документы лучше сразу забыть. Но помнить! - поднял он палец.
И поэтому я о содержании этих бумаг узнал гораздо позже.
10
Вечером я позвал друга Мокшина, чтобы напиться с ним и рассказать о том, что со мной происходит. Но, пока собирался, он вдруг сам пустился в излияния:
- Хочешь, скажу тебе всю правду? Никому не говорил, учти. Почему я ушел из спортивной ходьбы? Почему не женат? Почему только на север летом уезжаю, каждое лето, ты заметил?
- Заметил.
- Рассказать?
- Расскажи.
- У меня аллергия на собственный пот.
- Это бывает?
- Бывает. Мама за мое здоровье боялась. Форточки наглухо закрывала и постоянно лоб щупала. Не вспотел ли. Больше всего этого боялась. Я злился. Не понимал, что материнское сердце чуяло, откуда мне беды ждать. А с подросткового возраста сыпь замучила. Под мышками, в паху, а иногда везде. В аллергологический центр возили, исследовали. Долго ничего не могли понять. Я уже вырос, ходьбой начал заниматься, сначала ничего не было, организм, наверно, перестраивался. А потом опять началось. Опять всякие центры, клиники. А один старичок, простой терапевт, никакими анализами не интересовался, только поспрашивал. И посоветовал: попробуй не потеть. Так оно и выяснилось.
- То есть стоит тебе...
- Вот именно! Стоит вспотеть - сыпь. Ну, если не очень обильно, то еще ничего. А если настоящий пот - все, сыпь. Ты пей.
- Сам пей. Вечно отлыниваешь. Вспотеть боишься? Значит - и Прибалтика, и все остальное...
- В Прибалтике прохладно. А работа у меня теперь такая, что потеть не приходится. Машина с кондиционером. Квартиры показываю только с лифтом, никаких пятиэтажек!
- А при чем женитьба?
- Семья - это неизбежный пот. Дети, хозяйство. Гвоздь забить - вот и пот.
- Ясно. А с женщинами?
- Там пота нет. Я нежен и медлителен. За это и обожают.
- Да...
- Что да? Ты хотел своими симптомами похвастаться, а у меня, как понимаешь, вся жизнь - симптом.
- От этого не умирают.
- Неизвестно. Я себя все чаще плохо чувствую. Ладно, хватит о грустном.
И Мокшин в виде анекдота рассказал о трудном клиенте, какой-то административной шишке провинциального масштаба.
- Они все сейчас этим увлеклись: квартиры в Москве скупают. Или детей селят, или вообще квартиры пустые стоят. Деньги вкладывают. Или столичную старость себе готовят.
"Столитьную", сказал Мокшин. У него странный дефект речи: "ч" звучит как "ть". Другие шипящие тоже мягче, но все-таки без явных искажений.
- Этот тюдак, - рассказывал Мокшин, - отень интересно понимает престижность. Показываю ему дом, тюдесный дом на Ленинском, до Воробьевых гор пятнадцать минут пешком, тего ж больше желать? А он спрашивает: "Кто тут живет?". Я: "В каком смысле?". - "Из знаменитостей кто тут живет?". Оказывается, два его приятеля, губернаторы Пензы и Самары или Сызрани и Тамбова, не помню, купили квартиры в домах, где у одного артист А. живет, а у другого поп-певитька Б. Вот и мой клиент хотет, тьтобы обязательно кто-то жил из знаменитостей! Представляешь дурака? Ну, нашел я ему такой дом, на Сухаревке, там артистка эта, тьфу ты, сам уже фамилию забыл, ну, в фильме этом играла, - и Мокшин назвал телевизионный многосерийный фильм про колхозную жизнь тридцатилетней давности. - А он говорит: "Нет, это не знаменитая!". Хорошо. Тратю время и кровные денежки, покупаю у пиратов компьютерный диск с адресами и телефонами всех московских знаменитостей, живых и мертвых, узнаю, где тьто продается, нахожу дом, в котором жили в разное время Гиляровский, Дзига Вертов, а сейтяс живет М., - Мокшин назвал фамилию очень хорошего и очень известного писателя. - Так это тютело меня спрашивает: "А это кто?". Зато сегодня сам приволок меня в один дом, захлебывается от радости и критит, тьто тут В. живет! Ты знаешь В.?
- Нет.
- В., деревня, великий эстрадный имитатор, певец, пародист, хохмать и все такое! Вся страна знает.
- Я не знаю.
- И я не знаю. Но он хотет тут квартиру. И он ее полутит. И я ему даже не скажу, тьто отопление в этих домах дрянь, тьто последний ремонт был сорок лет назад, а нового не предвидится! Он хотет - он полутит!
Мокшин рассказал о своем, я о своем. Он выслушал. Спросил:
- Говоришь, само прошло?
- Да. Само собой. Слушал анекдот и вдруг начал понимать.
- Матерный?
- Да.
- Я всегда говорил: если кто тего не понимает, надо объяснять матом! Просто слушал, без эмоций?
- Злился. Человек очень не нравится.
- Уже яснее! Завелся, разозлился, адреналин пошел. Слушай мой совет: тебе надо сделать то, тьто раньше никогда не делал. Встряхнуть организм, поставить его в необытьные условия. Я не знаю... В сафари поучаствовать. На Эльбрус залезть. К тибетским монахам поехать.
- Не хочу.
- Это и хорошо! Тьто хотется - то вредно как правило.
Упоминание о тибетских монахах неожиданно переключило мои мысли сначала на сына, а потом на Книгу Иова. Я спросил:
- Ты Библию читал?
Мокшин сразу соскучился.
- Ну, титал.
- А Книгу Иова?
- Да все титал. Тебя замутил вопрос: за тьто? Или: потему жизнь так несправедлива? Не утруждайся! Жизнь такова, какова! Как Бог устроил или кто-то другой, без разницы. За тьто на теловека кирпить с крыши упал? Именно этот кирпить, именно в это время, именно на этого теловека? Ни за тьто! Так полутилось!
- Не в этом дело. Просто я много думал и понял, почему Иов так мучается. Он был когда-то очень богат, очень здоров. Ну, и молод. Его воспоминания замучили, хоть он об этом не очень распространяется. А у меня даже путных воспоминаний нет.
- А у кого они есть? И потему, кстати, Ио'в? - он сделал ударение, как и я, на втором слоге. - И'ов вообще-то, на первом слоге ударение.
- Почему?
- Откуда я знаю. Церковнославянская традиция.
- Тебе-то откуда известно?
- Мало ли тьто мне известно! - неохотно сказал Стас и посмотрел на часы.
Я ему неизменно удивляюсь: он откуда-то знает много серьезных вещей. Но никогда не говорит об этих серьезных вещах серьезно. Интересно, почему?
11
Листаю роман Темновой "Звезда эфира". Вместо оракула.
"Их встреча, по сути, была такой же невероятной, как встреча двух одинаковых или хотя бы похожих планет в мегагалактике, но они все же встретились.
Страсть кидает людей друг к другу, а жизнь разводит - жестоко и резко. Но это все слова. Он был уверен, что ничем не заинтересовал ее внимание, он был уверен, что она уже забыла о нем, и сам, хоть у него был номер ее телефона, не собирался звонить ей. Но вдруг звонок среди ночи. И ее голос, возникший из бездны ночного города:
- Это я.
- Кто?
- Не узнал?
- Арина?
- Да. Я хочу тебя видеть.
- Что ж, завтра у меня...
- Нет. Сейчас!"
Прочитав эту чушь, я посмотрел на телефон. И он зазвонил.
- Здравствуйте! - незнакомый девичий голос. - Вы сказали позвонить, я звоню.
- Вы кто?
- Не помните? Ну, в метро, нас две девушки было, а вы мне дали свою визитку и сказали...
- Вспомнил, вспомнил. Чем могу служить?
Девушка хихикнула:
- Вы вообще-то насчет помощи говорили.
- Я? Да, говорил. Хорошо. Приезжай.
- А можно я с подругой?
Я вспомнил какие-то щеки.
- Можно.
Через час она появилась.
Очень стеснялась. Щекастая ее спутница взяла на себя роль бонны: бдеть. Москва город опасный, мало ли на кого нарвешься. Нормальные люди не предлагают денег ни за что. Поэтому она внимательно осмотрела квартиру, будто выискивая следы психического расстройства хозяина. Крюки в потолке, цепи в углу, на стенах крупноформатные фотографии голых женщин. Ничего не обнаружила, увидела, что хозяин хоть не очень, вроде, богат, но, кажется, нормален. Однако, на всякий случай, оставалась строгой и неподкупной.
А Валерия (так представилась красавица) освоилась, стала задавать невинные вопросы: чем занимаюсь, чем увлекаюсь и т.п. Рассказала вкратце о себе и о подруге Ларисе. Приехали в столицу из Тамбова к тетке Ларисы, но тетка попала в больницу с аппендицитом и никак не вылечат, воспаление у нее гнойное.
После этого Лариса вдруг захотела приготовить мне ужин, а нас попросила не мешать.
Мы ушли из кухни, и Валерия приступила к существу дела:
- Понимаете... Можно правду?
- Конечно.
- Само собой, взять деньги просто так я у вас не могу! - твердо сказала Валерия.
Полагаю, твердость ее принципа основывалась на понимании того, что никто ей просто так денег и не даст. Если этот странный дядя, то есть я, нищему отвалил сколько-то, так наверняка спьяну. А если не спьяну, то ей-то больше требуется, она не нищая.
- Я вообще-то цинизм в отношениях ненавижу, - продолжала она. - Но иногда просто люди друг друга устраивают, правда ведь?
- Правда.
- У меня вот подруга есть, она старше меня на год, ей девятнадцать, студентка, она нашла хорошего человека, ему сорок семь, а живет один. Она ему по хозяйству помогает, ну, и в остальном смысле, то есть не как домработница или прислуга, а как, ну, почти жена или даже любовница, но не любовница, а просто люди вместе живут и нормально друг к другу относятся, друг другу помогают, без всякого оформления. И ей спокойно, он ей как старший товарищ, ну, не только товарищ, это понятно, но все-таки больше товарищ, и ему удобно, все-таки еще мужчина, не искать где-то там чего-то. Правильно?
- Вполне.
- Ну, и я тоже подумала. Только я думала, что в Москве не сразу ведь приличного человека найдешь, а вас увидела и подумала, что мне, наверно, повезло.
- Определенно повезло, - не стал отрицать я.
- Ну... Ну, и вот! - закончила она и рассмеялась с явным облегчением. Но тут же засерьезилась и добавила самое существенное (для себя):
- Только, сами понимаете, конечно, отношения - это очень важно, но, кроме отношений, есть еще, ну, сами понимаете, ну, что-то вроде гарантии, потому что мужчина всегда же защищенный, а девушка нет, сегодня он так относится, а завтра уже по-другому, а ей что делать? И она все-таки даже если, может, и любит человека (моя подруга своего в самом деле любит, серьезно, такой замечательный оказался), а все-таки ведь не жена, правда? Не дочь там или не опять-таки любовница, а все-таки что-то, в общем-то, другое, ведь правда?
- Правда.
- И она даже не просила ничего, он сам предложил. Она потом узнала, что некоторые наглеют, берут и тысячу, и даже больше. Но он сказал: пятьсот, и она согласилась, у нее совесть есть, уже год живут, и она больше не просит, не хамничает, только если он сам даст, ну, или подарки там, он даже шубу целую ей купил, чуть ли не песцовую, не знаю, врать не хочу, понимаете? Она мне всегда говорит: Томка, ты лучше все честно.
- Почему Томка?
- Кто?
- Ты сказала.
- А... Она меня как Тамару знает.
- А на самом деле ты кто?
- Валерия.
- Честно?
- Ну, Даша. Я просто свое имя не люблю. Дарья, сельпо какое-то.
- Мне очень нравится. Будешь Даша, хорошо?
- Ладно.
- На чем мы остановились? Значит, пятьсот долларов. Да?
- Да, - сказала Валерия-Тамара-Даша, и заметно было, что она все-таки побаивается, ожидая, быть может, что я сейчас затопаю ногами, закричу, обзову ее или ударю и прогоню прочь вместе с подругой. В кухне, кстати, именно в этот момент после непрерывных суетливых стуков и хлопаний дверцами настала тишина.
- Выйди на минутку, - сказал я.
- А что?
- Ничего. Тебе трудно?
- Да нет...
Она вышла, а я наскоро начал анализировать ситуацию. Естественно, любимым своим адаптационным способом. Который учит: всякий текст сначала нужно расчленить, структурировать и понять, что самое важное и самое нужное. Да и нужен ли этот текст вообще? Разберемся.
1. Я слишком стар и болен для этой девушки, поэтому она мне не нужна.
2. Она не нужна мне еще потому, что мне нужна Ирина.
3. И потому, что от ремонта и прочих расходов у меня осталось чуть больше того, что она просит в месяц. Нет у меня денег элементарно.
4. К тому же, моральные принципы.
Тут же я эти пункты последовательно опроверг:
1. Не настолько уж я стар и болен!
2. Не настолько уж мне нужна Ирина!
3. Да, нет у меня денег, но - будут. Заработаю. Взаймы возьму.
4. Какие моральные принципы? У нее с ними все в порядке, ты благодетелем ее будешь, не ты ее выбрал, в сущности, а она тебя! Ты откажешься - найдет другого, хуже, извращеннее и т.п.
И, уже подходя к шкафу и доставая своего Ашура Калымбекова, я сделал окончательное заключение, неожиданное, но очень для меня самого убедительное.
1. Да, ты стар и болен, но именно поэтому тебе нужна эта девушка!
2. Да, тебе нужна Ирина, но именно поэтому нужна еще и эта девушка!
3. Да, у тебя нет денег, именно поэтому надо потратить последние как можно более неразумно и лихо.
4. Четвертого пункта в этом заключении не было.
Я позвал Дашу и вручил пять стодолларовых бумажек.
На ее щеках проступили пунцовые пятна: взволновалась по-настоящему.
- Зачем прямо сейчас-то?
- А когда? Бери, бери!
И она взяла деньги и скомкала их в руке, держа ее чуть на отлете.
- Как там наш ужин? - спросил я и пошел на кухню.
Ужин был готов.
Я выставил бутылку французского вина, которое Даше понравилось, а Ларисе нет: кислит.
Говорили о том, о сем, они рассказывали о городе Тамбове, где, по мнению Ларисы, жить невозможно, а, с точки зрения Даши, вполне терпимо, и вообще, жить можно везде, если рядом люди хорошие.
- Это ты кого имеешь в виду? Где ты в жизни вообще хороших людей видела? - очень удивилась Лариса.
Но Даша ответила ей коротким напоминающим взглядом, и Лариса тут же сменила гнев на милость:
- Нет, в самом деле, если найти хорошего человека, жить можно везде!
И кокетливо мне улыбнулась, чтобы я наверняка понял, кого она имеет в виду. Впрочем, она еще не была в этом уверена, она ведь не знала, чем кончился разговор, я не дал им возможности пообщаться. И лишь когда встал, чтобы включить чайник, заметил, что Даша быстро показала Ларисе большой палец: все отлично!
Потом стали возникать паузы, и вот Лариса сказала Даше:
- Ну что, пойдем?
- Я остаюсь, - ответила Даша и потупила глазки.
- Да? - чрезвычайно изумилась Лариса. - Вот, значит, как у вас?
- Так, - подтвердила Даша.
- Ну, вы даете! - подмигнула мне Лариса. - Какой мужчина, а?! Ну, тогда я одна, что ж делать!
- У меня две комнаты, между прочим, - сказал я. - Оставайся, переночуешь.
- Что вы, что вы, нет! - запротестовала Лариса, бог весть что подумав. - Мне надо, я к тетке в больницу с утра обещала, а от вас ехать далеко! Нет, пойду.
- Просто поздно уже, - сказал я. - А у метро у нас в это время всякие люди. Собираются, в нарды играют, отдыхают. Могут пристать. Давай тогда я тебя провожу.
- Не надо, зачем? Как вы квартиру оставите?
- Тут Даша.
- Это да, но все равно, нет, спасибо! - торопилась Лариса.
- Ну, пусть Даша тебя проводит.
Даша посмотрела на меня внимательно.
- А ко мне не пристанут? - спросила она. - Когда я одна назад пойду?
- Не пристанут. Они увидят, что ты провожаешь, подумают, что местная. А к местным они побаиваются приставать. Мало ли кого ты на помощь позовешь.
- Да, наверно...
- Пошли, Дашка! - горячо и невинно обрадовалась Лариса. - В самом деле, проводишь. А то потом неизвестно когда увидимся!
С растерянным видом Даша пошла с ней в прихожую, обувала туфли и все посматривала на меня вопрошающе, но лицо мое было улыбчиво и непроницаемо. А что я при этом думал, не скажу, потому что не знаю, что я думал при этом. Не помню. Могу только догадываться. Это лишь в литературе гладко бывает: глядя на нее, дескать, я думал восемнадцать лет назад... - на самом деле, как правило, ни черта человек не помнит, что он думал, глядя на нее, восемнадцать лет назад. За исключением редких случаев, но это не тот случай.
Они ушли.
Был ли я уверен, что она вернется, опять-таки не помню. Нет, скорее, все-таки не ждал возвращения, поскольку удивился.
Она вошла, пошмыгивая носом, будто успела простыть. Прошла в комнату и уселась в кресле с обиженным видом, явно приготовившись говорить. Я не торопил.
И тут слезы покатились по ее лицу, легкие и прозрачные. По Темновой:
"В этих слезах не было еще горькой соли прожитых лет, в них была только чистая влага чистой и юной обиды".
- Вы что думаете обо мне? - спросила Даша. - Думаете, я аферистка какая-нибудь? Думали, я уйду, да?
- Нет.
- Думали, думали! Между прочим, Лариска тоже подговаривала, говорит: дальше неизвестно что, а сейчас уже деньги! Вы правды жизни не знаете, я смотрю! Другая бы так и сделала, деньги бы взяла, и вы бы не увидели ее никогда! А я такими вещами не занимаюсь, ясно?
- И все-таки, почему вернулась? Не будешь же говорить, что я тебе понравился.
- Не буду. Хотя рвотного рефлекса тоже нет! - она усмехнулась, довольная тем, что удачно ввернула ловкую фразу, где-то от кого-то услышанную. - А просто я четко знаю: даром ничего брать нельзя! Бог накажет.
- Ты верующая?
- Неважно. Верю, не верю, ему-то все равно, Богу, он и неверующих наказывает!
Эта девочка, явно не сильно начитанная и не очень много знающая, не каждую минуту думающая о смысле бытия, повторила почти в точности то, о чем я думал все это время.
- Значит, хочешь честно отработать?
- Слушайте, вы взрослый мужчина, - возмутилась Даша, - а такие циничные вещи говорите! Вы меня знаете? Мы с вами вместе были хотя бы сколько-нибудь? Что вы на меня, как на торговку, смотрите?
- Ошибаешься. Просто я думал, что таких девушек не бывает.
- Всякие бывают! - махнула Даша рукой, и в голосе ее слышалась не похвала себе, а скорее, наоборот, осуждение: всякие бывают как раз умными и нормальными, а я-то как раз дура!
Я ожидал, что наедине с нею мне станет неловко. Слишком разный жизненный опыт, другой багаж мыслей и знаний. Слишком разные сферы жизни. Возраст. Лексикон. И т.п.
Но через полчаса я сидел перед телевизором в своем любимом широком кресле, а она втиснулась рядом, пихала меня кулаком под ложечку и говорила:
- Худой какой!
- Тебе нравятся с животами?
- Нет. Но ты солидный же мужчина, у тебя должно быть тут много. Тебя надо кормить!
Она сбегала на кухню, принесла колбасу, сыр и прочее, что попалось, и начала, дурачась, меня кормить. Не скажу, что это было неприятно.
"И у них возникло чувство, что они знают друг друга всю жизнь!
И настала ночь, которой они оба так боялись, но одновременно ждали ее, желали и жаждали. Ночь! Приют надежд, но и пристанище разочарований! Именно ночью часто решается судьба любви, и дело не в нюансах телесных взаимопознаний, тут что-то необъяснимое. Над каждым ложем выстраиваются звезды, и двое образуют проекцию этих звезд. Если эта проекция совпадет любовь будет жить, если нет - увы. Поэтому кто-то из двоих должен быть искусным звездочетом, а лучше, если оба. Но при этом искусство любви в его технических проявлениях это хоть и путешествие иногда в космосе, но в корабле, в скафандре, любовь же настоящая - полет без всего, соприкосновение с космосом непосредственное, и в каждом миге - бездонная бездна!"
Ольга Ликина. "Моя любовь Любовь".
Даша, как только мы улеглись, тут же начала возиться со мной, деловито пошмыгивая своим слегка простуженным носом. Я, понимая, что такой красоты сроду в руках не держал (истинная правда!), должен был блаженствовать и восхищаться, но как-то не получалось. Отстранив ее, я сказал:
- Постой. Полежи спокойно.
- Может, вообще заснуть? - обиделась она.
Я не ответил. И начал действовать сам.
Наверное, во мне и тут проснулся адаптатор, а процесс того, что было дальше и описания чего вы ждете, но не дождетесь, был схож с процессом адаптации текста, ибо текст, который ты взялся привести в удобоваримый вид, обычно покорен, безропотен и молчалив. А если бы каким-то образом зашевелился, заартачился, запищал или, напротив, взялся помогать (смешно представить), это очень помешало бы.
И еще. Впервые я понял, что именно такие простушки мне всю жизнь и нравились, просто я не имел к ним доступа. В них все настолько понятно, если не искать сложностей там, где их нет, настолько адаптировано, извините за долбление в одну точку, настолько просто и мило, что... что? Пока извинялся, забыл. Ну, и не надо.
12
Даша осталась у меня. И, надо заметить, здоровье мое в это время заметно улучшилось.
И деньги появились: Костик позвал и вручил конверт. Я заглянул.
- Однако...
- Это в связи с тем договором, - сказал он.
- А-а...
И я мог бы в этот момент опять попросить показать договор. Но не попросил. Небрежно сунул деньги в карман. С мыслью, что, в принципе, моя деятельность в издательстве стоит даже больше. Так что все справедливо.
Даша привыкла ко мне, как к доброму дядюшке. Удивительно быстро привыкла и удивительно крепко. Я, конечно, не очень в это верил, хотя и умилялся. Она весьма облегчила мою жизнь: убиралась, готовила, стирала. Я уже подумывал, что надо бы увеличить ее жалованье. В свободное от хозяйства время она смотрела телевизор и читала все подряд из моей библиотеки. По вечерам пересказывала прочитанное, часто делая точные замечания. На основании этого я чуть было не сделал вывод о ее природном вкусе и попросил перечислить любимые книги.
- Да у меня много, - сказала она. - Ну, если детские тоже считать, "Незнайка на Луне", "Человек-амфибия", то есть весь Беляев вообще, у нас в районной библиотеке собрание его было, я все прочитала. "Республика Шкид", значит, потом... Ну, зарубежные, то есть "Дон Кихот", "Робинзон Крузо", "Гулливер"... Это детские. Ну, потом классика, само собой. "Анна Каренина" нравится. "Война и мир" нет, нудно. Достоевский тяжелый, но "Братья Карамазовы" ничего, я только пропускала, где там про детей и про Алешу, помнишь, да? Но все равно тяжелый. А Чехов еще тяжелее.
- Ранние рассказы смешные. "Хамелеон", например.
- А это разве его?
- А ты думала, чье?
- Мало ли. В школе проходили, а я там через раз была... Нет, рассказ помню. Но я думала - Зощенко какой-нибудь.
- Это до революции было, а Зощенко писал после.
- Ну и пусть. Чего пристал вообще?
Я отстал и решил сводить ее в кино. Кино модное и кассовое. Фантастика, спецэффекты, зрелище масштабное и качественное мне скорее даже понравилось, ибо давно отучил себя от эстетства. Но Даша осталась недовольна:
- Надоело как-то быстро, одно и то же. Мне про людей нравится.
- В курсе чего? - спросил Щирый, умещаясь в кресле. - Еще и курса-то не было!
- В курсе всего, - смирно говорит Костик.
- Я только с тобой вообще-то собирался обсудить. Дело такое...
Мне бы встать и уйти, но я почему-то начинаю злиться. Пусть Костик распоряжается и решает, на то он и начальник.
Костик не хочет остаться один, говорит Щирому, что я его правая рука.
- И левое полушарие? - спрашивает Щирый. - Ладно, будем говорить.
Моя злость дает результат: меня вышибает в очередной раз. Я слышу голос Щирого, но перестаю его понимать.
Думаю: сейчас пройдет, не надо волноваться.
Не проходит. Я понимаю только одно: Щирый что-то предлагает. Я вижу, что Костика предложение очень заинтересовало, но он интереса старается не обнаруживать.
Щирый заканчивает. Костик делает паузу. Его дело более ответственное: обдумать. Мое дело маленькое: говорить.
- Да, - говорю я, пробуя голос. И слышу его странно - гулко и чуждо, будто из собственной утробы. Неважно, главное - говорю!
- Да, - говорю я. - Это все очень интересно.
- Не то слово! - восклицает Костик.
Я удивляюсь: что за чушь? Щирого не понимаю, а Костика понимаю? Но тут же соображаю: слов Костика я тоже не разобрал, всего лишь догадался.
- Некоторые детали, конечно, требуют доработки, - говорю я.
Щирый отвечает. В том смысле, наверно, что детали его сейчас не интересуют, важнее обсудить вещи принципиальные.
- Согласен, - произношу я безошибочное слово.
Щирый опять говорит. Слегка сердится: дело очевидное, ясное, чего тут толковать? И выкладывает на стол бумаги.
Костик берет их, читает, передает мне.
Я вижу буквы и слова, но не улавливаю смысла.
Костик начинает говорить сам. Это редкость. Видимо, дело очень серьезное. Говорит он медленно, спотыкаясь, посматривая на меня. Я не могу его выручить, я не знаю, о чем речь. Я только вдруг каким-то чутьем догадываюсь: нам предлагают нечто особенное и, возможно, не стопроцентно законное. Мне известно это выражение лица Костика, когда светит большая выгода, сопряженная, однако, с некоторым риском. Он не любит риска, но любит выгоду.
- Как ты думаешь? - спрашивает он меня, закончив свою речь (я догадываюсь о смысле вопроса).
Отвечаю осторожно:
- Надо бы все взвесить.
Щирый, с трудом усмиряя голос (дело все-таки келейное), изумляется, негодует и, кажется, грозит пойти в другое место с этим предложением. Костик пугается, поднимает руки, смотрит на меня почти умоляюще.
- Да нет, - говорю я. - В принципе, думаю, стоит согласиться. Но некоторые пункты все-таки оговорить отдельно.
Щирый хлопает ладонью по бумагам: о чем речь, тут основное, а некоторые пункты - всегда пожалуйста, в любое время!
Костик ставит свою подпись.
И я ставлю свою подпись. Так Щирый захотел. Я глянул на Костика, он кивнул: подписывай, это бумажка особая, на ней - можно.
Так я превращаюсь из человека, который в курсе, в человека, который ставит подпись. Большая разница.
Приступ кончился неожиданно, как и начался: прощаясь, Щирый начал рассказывать анекдот. Я понял охальную фразу, которой он венчался, а потом и все остальное: Щирый рассказал еще три или четыре анекдота.
- Дай-ка еще раз посмотреть, - сказал я Костику, когда мы проводили Щирого.
- Обойдешься, - сказал он, засовывая бумаги в сейф. - Некоторые документы лучше сразу забыть. Но помнить! - поднял он палец.
И поэтому я о содержании этих бумаг узнал гораздо позже.
10
Вечером я позвал друга Мокшина, чтобы напиться с ним и рассказать о том, что со мной происходит. Но, пока собирался, он вдруг сам пустился в излияния:
- Хочешь, скажу тебе всю правду? Никому не говорил, учти. Почему я ушел из спортивной ходьбы? Почему не женат? Почему только на север летом уезжаю, каждое лето, ты заметил?
- Заметил.
- Рассказать?
- Расскажи.
- У меня аллергия на собственный пот.
- Это бывает?
- Бывает. Мама за мое здоровье боялась. Форточки наглухо закрывала и постоянно лоб щупала. Не вспотел ли. Больше всего этого боялась. Я злился. Не понимал, что материнское сердце чуяло, откуда мне беды ждать. А с подросткового возраста сыпь замучила. Под мышками, в паху, а иногда везде. В аллергологический центр возили, исследовали. Долго ничего не могли понять. Я уже вырос, ходьбой начал заниматься, сначала ничего не было, организм, наверно, перестраивался. А потом опять началось. Опять всякие центры, клиники. А один старичок, простой терапевт, никакими анализами не интересовался, только поспрашивал. И посоветовал: попробуй не потеть. Так оно и выяснилось.
- То есть стоит тебе...
- Вот именно! Стоит вспотеть - сыпь. Ну, если не очень обильно, то еще ничего. А если настоящий пот - все, сыпь. Ты пей.
- Сам пей. Вечно отлыниваешь. Вспотеть боишься? Значит - и Прибалтика, и все остальное...
- В Прибалтике прохладно. А работа у меня теперь такая, что потеть не приходится. Машина с кондиционером. Квартиры показываю только с лифтом, никаких пятиэтажек!
- А при чем женитьба?
- Семья - это неизбежный пот. Дети, хозяйство. Гвоздь забить - вот и пот.
- Ясно. А с женщинами?
- Там пота нет. Я нежен и медлителен. За это и обожают.
- Да...
- Что да? Ты хотел своими симптомами похвастаться, а у меня, как понимаешь, вся жизнь - симптом.
- От этого не умирают.
- Неизвестно. Я себя все чаще плохо чувствую. Ладно, хватит о грустном.
И Мокшин в виде анекдота рассказал о трудном клиенте, какой-то административной шишке провинциального масштаба.
- Они все сейчас этим увлеклись: квартиры в Москве скупают. Или детей селят, или вообще квартиры пустые стоят. Деньги вкладывают. Или столичную старость себе готовят.
"Столитьную", сказал Мокшин. У него странный дефект речи: "ч" звучит как "ть". Другие шипящие тоже мягче, но все-таки без явных искажений.
- Этот тюдак, - рассказывал Мокшин, - отень интересно понимает престижность. Показываю ему дом, тюдесный дом на Ленинском, до Воробьевых гор пятнадцать минут пешком, тего ж больше желать? А он спрашивает: "Кто тут живет?". Я: "В каком смысле?". - "Из знаменитостей кто тут живет?". Оказывается, два его приятеля, губернаторы Пензы и Самары или Сызрани и Тамбова, не помню, купили квартиры в домах, где у одного артист А. живет, а у другого поп-певитька Б. Вот и мой клиент хотет, тьтобы обязательно кто-то жил из знаменитостей! Представляешь дурака? Ну, нашел я ему такой дом, на Сухаревке, там артистка эта, тьфу ты, сам уже фамилию забыл, ну, в фильме этом играла, - и Мокшин назвал телевизионный многосерийный фильм про колхозную жизнь тридцатилетней давности. - А он говорит: "Нет, это не знаменитая!". Хорошо. Тратю время и кровные денежки, покупаю у пиратов компьютерный диск с адресами и телефонами всех московских знаменитостей, живых и мертвых, узнаю, где тьто продается, нахожу дом, в котором жили в разное время Гиляровский, Дзига Вертов, а сейтяс живет М., - Мокшин назвал фамилию очень хорошего и очень известного писателя. - Так это тютело меня спрашивает: "А это кто?". Зато сегодня сам приволок меня в один дом, захлебывается от радости и критит, тьто тут В. живет! Ты знаешь В.?
- Нет.
- В., деревня, великий эстрадный имитатор, певец, пародист, хохмать и все такое! Вся страна знает.
- Я не знаю.
- И я не знаю. Но он хотет тут квартиру. И он ее полутит. И я ему даже не скажу, тьто отопление в этих домах дрянь, тьто последний ремонт был сорок лет назад, а нового не предвидится! Он хотет - он полутит!
Мокшин рассказал о своем, я о своем. Он выслушал. Спросил:
- Говоришь, само прошло?
- Да. Само собой. Слушал анекдот и вдруг начал понимать.
- Матерный?
- Да.
- Я всегда говорил: если кто тего не понимает, надо объяснять матом! Просто слушал, без эмоций?
- Злился. Человек очень не нравится.
- Уже яснее! Завелся, разозлился, адреналин пошел. Слушай мой совет: тебе надо сделать то, тьто раньше никогда не делал. Встряхнуть организм, поставить его в необытьные условия. Я не знаю... В сафари поучаствовать. На Эльбрус залезть. К тибетским монахам поехать.
- Не хочу.
- Это и хорошо! Тьто хотется - то вредно как правило.
Упоминание о тибетских монахах неожиданно переключило мои мысли сначала на сына, а потом на Книгу Иова. Я спросил:
- Ты Библию читал?
Мокшин сразу соскучился.
- Ну, титал.
- А Книгу Иова?
- Да все титал. Тебя замутил вопрос: за тьто? Или: потему жизнь так несправедлива? Не утруждайся! Жизнь такова, какова! Как Бог устроил или кто-то другой, без разницы. За тьто на теловека кирпить с крыши упал? Именно этот кирпить, именно в это время, именно на этого теловека? Ни за тьто! Так полутилось!
- Не в этом дело. Просто я много думал и понял, почему Иов так мучается. Он был когда-то очень богат, очень здоров. Ну, и молод. Его воспоминания замучили, хоть он об этом не очень распространяется. А у меня даже путных воспоминаний нет.
- А у кого они есть? И потему, кстати, Ио'в? - он сделал ударение, как и я, на втором слоге. - И'ов вообще-то, на первом слоге ударение.
- Почему?
- Откуда я знаю. Церковнославянская традиция.
- Тебе-то откуда известно?
- Мало ли тьто мне известно! - неохотно сказал Стас и посмотрел на часы.
Я ему неизменно удивляюсь: он откуда-то знает много серьезных вещей. Но никогда не говорит об этих серьезных вещах серьезно. Интересно, почему?
11
Листаю роман Темновой "Звезда эфира". Вместо оракула.
"Их встреча, по сути, была такой же невероятной, как встреча двух одинаковых или хотя бы похожих планет в мегагалактике, но они все же встретились.
Страсть кидает людей друг к другу, а жизнь разводит - жестоко и резко. Но это все слова. Он был уверен, что ничем не заинтересовал ее внимание, он был уверен, что она уже забыла о нем, и сам, хоть у него был номер ее телефона, не собирался звонить ей. Но вдруг звонок среди ночи. И ее голос, возникший из бездны ночного города:
- Это я.
- Кто?
- Не узнал?
- Арина?
- Да. Я хочу тебя видеть.
- Что ж, завтра у меня...
- Нет. Сейчас!"
Прочитав эту чушь, я посмотрел на телефон. И он зазвонил.
- Здравствуйте! - незнакомый девичий голос. - Вы сказали позвонить, я звоню.
- Вы кто?
- Не помните? Ну, в метро, нас две девушки было, а вы мне дали свою визитку и сказали...
- Вспомнил, вспомнил. Чем могу служить?
Девушка хихикнула:
- Вы вообще-то насчет помощи говорили.
- Я? Да, говорил. Хорошо. Приезжай.
- А можно я с подругой?
Я вспомнил какие-то щеки.
- Можно.
Через час она появилась.
Очень стеснялась. Щекастая ее спутница взяла на себя роль бонны: бдеть. Москва город опасный, мало ли на кого нарвешься. Нормальные люди не предлагают денег ни за что. Поэтому она внимательно осмотрела квартиру, будто выискивая следы психического расстройства хозяина. Крюки в потолке, цепи в углу, на стенах крупноформатные фотографии голых женщин. Ничего не обнаружила, увидела, что хозяин хоть не очень, вроде, богат, но, кажется, нормален. Однако, на всякий случай, оставалась строгой и неподкупной.
А Валерия (так представилась красавица) освоилась, стала задавать невинные вопросы: чем занимаюсь, чем увлекаюсь и т.п. Рассказала вкратце о себе и о подруге Ларисе. Приехали в столицу из Тамбова к тетке Ларисы, но тетка попала в больницу с аппендицитом и никак не вылечат, воспаление у нее гнойное.
После этого Лариса вдруг захотела приготовить мне ужин, а нас попросила не мешать.
Мы ушли из кухни, и Валерия приступила к существу дела:
- Понимаете... Можно правду?
- Конечно.
- Само собой, взять деньги просто так я у вас не могу! - твердо сказала Валерия.
Полагаю, твердость ее принципа основывалась на понимании того, что никто ей просто так денег и не даст. Если этот странный дядя, то есть я, нищему отвалил сколько-то, так наверняка спьяну. А если не спьяну, то ей-то больше требуется, она не нищая.
- Я вообще-то цинизм в отношениях ненавижу, - продолжала она. - Но иногда просто люди друг друга устраивают, правда ведь?
- Правда.
- У меня вот подруга есть, она старше меня на год, ей девятнадцать, студентка, она нашла хорошего человека, ему сорок семь, а живет один. Она ему по хозяйству помогает, ну, и в остальном смысле, то есть не как домработница или прислуга, а как, ну, почти жена или даже любовница, но не любовница, а просто люди вместе живут и нормально друг к другу относятся, друг другу помогают, без всякого оформления. И ей спокойно, он ей как старший товарищ, ну, не только товарищ, это понятно, но все-таки больше товарищ, и ему удобно, все-таки еще мужчина, не искать где-то там чего-то. Правильно?
- Вполне.
- Ну, и я тоже подумала. Только я думала, что в Москве не сразу ведь приличного человека найдешь, а вас увидела и подумала, что мне, наверно, повезло.
- Определенно повезло, - не стал отрицать я.
- Ну... Ну, и вот! - закончила она и рассмеялась с явным облегчением. Но тут же засерьезилась и добавила самое существенное (для себя):
- Только, сами понимаете, конечно, отношения - это очень важно, но, кроме отношений, есть еще, ну, сами понимаете, ну, что-то вроде гарантии, потому что мужчина всегда же защищенный, а девушка нет, сегодня он так относится, а завтра уже по-другому, а ей что делать? И она все-таки даже если, может, и любит человека (моя подруга своего в самом деле любит, серьезно, такой замечательный оказался), а все-таки ведь не жена, правда? Не дочь там или не опять-таки любовница, а все-таки что-то, в общем-то, другое, ведь правда?
- Правда.
- И она даже не просила ничего, он сам предложил. Она потом узнала, что некоторые наглеют, берут и тысячу, и даже больше. Но он сказал: пятьсот, и она согласилась, у нее совесть есть, уже год живут, и она больше не просит, не хамничает, только если он сам даст, ну, или подарки там, он даже шубу целую ей купил, чуть ли не песцовую, не знаю, врать не хочу, понимаете? Она мне всегда говорит: Томка, ты лучше все честно.
- Почему Томка?
- Кто?
- Ты сказала.
- А... Она меня как Тамару знает.
- А на самом деле ты кто?
- Валерия.
- Честно?
- Ну, Даша. Я просто свое имя не люблю. Дарья, сельпо какое-то.
- Мне очень нравится. Будешь Даша, хорошо?
- Ладно.
- На чем мы остановились? Значит, пятьсот долларов. Да?
- Да, - сказала Валерия-Тамара-Даша, и заметно было, что она все-таки побаивается, ожидая, быть может, что я сейчас затопаю ногами, закричу, обзову ее или ударю и прогоню прочь вместе с подругой. В кухне, кстати, именно в этот момент после непрерывных суетливых стуков и хлопаний дверцами настала тишина.
- Выйди на минутку, - сказал я.
- А что?
- Ничего. Тебе трудно?
- Да нет...
Она вышла, а я наскоро начал анализировать ситуацию. Естественно, любимым своим адаптационным способом. Который учит: всякий текст сначала нужно расчленить, структурировать и понять, что самое важное и самое нужное. Да и нужен ли этот текст вообще? Разберемся.
1. Я слишком стар и болен для этой девушки, поэтому она мне не нужна.
2. Она не нужна мне еще потому, что мне нужна Ирина.
3. И потому, что от ремонта и прочих расходов у меня осталось чуть больше того, что она просит в месяц. Нет у меня денег элементарно.
4. К тому же, моральные принципы.
Тут же я эти пункты последовательно опроверг:
1. Не настолько уж я стар и болен!
2. Не настолько уж мне нужна Ирина!
3. Да, нет у меня денег, но - будут. Заработаю. Взаймы возьму.
4. Какие моральные принципы? У нее с ними все в порядке, ты благодетелем ее будешь, не ты ее выбрал, в сущности, а она тебя! Ты откажешься - найдет другого, хуже, извращеннее и т.п.
И, уже подходя к шкафу и доставая своего Ашура Калымбекова, я сделал окончательное заключение, неожиданное, но очень для меня самого убедительное.
1. Да, ты стар и болен, но именно поэтому тебе нужна эта девушка!
2. Да, тебе нужна Ирина, но именно поэтому нужна еще и эта девушка!
3. Да, у тебя нет денег, именно поэтому надо потратить последние как можно более неразумно и лихо.
4. Четвертого пункта в этом заключении не было.
Я позвал Дашу и вручил пять стодолларовых бумажек.
На ее щеках проступили пунцовые пятна: взволновалась по-настоящему.
- Зачем прямо сейчас-то?
- А когда? Бери, бери!
И она взяла деньги и скомкала их в руке, держа ее чуть на отлете.
- Как там наш ужин? - спросил я и пошел на кухню.
Ужин был готов.
Я выставил бутылку французского вина, которое Даше понравилось, а Ларисе нет: кислит.
Говорили о том, о сем, они рассказывали о городе Тамбове, где, по мнению Ларисы, жить невозможно, а, с точки зрения Даши, вполне терпимо, и вообще, жить можно везде, если рядом люди хорошие.
- Это ты кого имеешь в виду? Где ты в жизни вообще хороших людей видела? - очень удивилась Лариса.
Но Даша ответила ей коротким напоминающим взглядом, и Лариса тут же сменила гнев на милость:
- Нет, в самом деле, если найти хорошего человека, жить можно везде!
И кокетливо мне улыбнулась, чтобы я наверняка понял, кого она имеет в виду. Впрочем, она еще не была в этом уверена, она ведь не знала, чем кончился разговор, я не дал им возможности пообщаться. И лишь когда встал, чтобы включить чайник, заметил, что Даша быстро показала Ларисе большой палец: все отлично!
Потом стали возникать паузы, и вот Лариса сказала Даше:
- Ну что, пойдем?
- Я остаюсь, - ответила Даша и потупила глазки.
- Да? - чрезвычайно изумилась Лариса. - Вот, значит, как у вас?
- Так, - подтвердила Даша.
- Ну, вы даете! - подмигнула мне Лариса. - Какой мужчина, а?! Ну, тогда я одна, что ж делать!
- У меня две комнаты, между прочим, - сказал я. - Оставайся, переночуешь.
- Что вы, что вы, нет! - запротестовала Лариса, бог весть что подумав. - Мне надо, я к тетке в больницу с утра обещала, а от вас ехать далеко! Нет, пойду.
- Просто поздно уже, - сказал я. - А у метро у нас в это время всякие люди. Собираются, в нарды играют, отдыхают. Могут пристать. Давай тогда я тебя провожу.
- Не надо, зачем? Как вы квартиру оставите?
- Тут Даша.
- Это да, но все равно, нет, спасибо! - торопилась Лариса.
- Ну, пусть Даша тебя проводит.
Даша посмотрела на меня внимательно.
- А ко мне не пристанут? - спросила она. - Когда я одна назад пойду?
- Не пристанут. Они увидят, что ты провожаешь, подумают, что местная. А к местным они побаиваются приставать. Мало ли кого ты на помощь позовешь.
- Да, наверно...
- Пошли, Дашка! - горячо и невинно обрадовалась Лариса. - В самом деле, проводишь. А то потом неизвестно когда увидимся!
С растерянным видом Даша пошла с ней в прихожую, обувала туфли и все посматривала на меня вопрошающе, но лицо мое было улыбчиво и непроницаемо. А что я при этом думал, не скажу, потому что не знаю, что я думал при этом. Не помню. Могу только догадываться. Это лишь в литературе гладко бывает: глядя на нее, дескать, я думал восемнадцать лет назад... - на самом деле, как правило, ни черта человек не помнит, что он думал, глядя на нее, восемнадцать лет назад. За исключением редких случаев, но это не тот случай.
Они ушли.
Был ли я уверен, что она вернется, опять-таки не помню. Нет, скорее, все-таки не ждал возвращения, поскольку удивился.
Она вошла, пошмыгивая носом, будто успела простыть. Прошла в комнату и уселась в кресле с обиженным видом, явно приготовившись говорить. Я не торопил.
И тут слезы покатились по ее лицу, легкие и прозрачные. По Темновой:
"В этих слезах не было еще горькой соли прожитых лет, в них была только чистая влага чистой и юной обиды".
- Вы что думаете обо мне? - спросила Даша. - Думаете, я аферистка какая-нибудь? Думали, я уйду, да?
- Нет.
- Думали, думали! Между прочим, Лариска тоже подговаривала, говорит: дальше неизвестно что, а сейчас уже деньги! Вы правды жизни не знаете, я смотрю! Другая бы так и сделала, деньги бы взяла, и вы бы не увидели ее никогда! А я такими вещами не занимаюсь, ясно?
- И все-таки, почему вернулась? Не будешь же говорить, что я тебе понравился.
- Не буду. Хотя рвотного рефлекса тоже нет! - она усмехнулась, довольная тем, что удачно ввернула ловкую фразу, где-то от кого-то услышанную. - А просто я четко знаю: даром ничего брать нельзя! Бог накажет.
- Ты верующая?
- Неважно. Верю, не верю, ему-то все равно, Богу, он и неверующих наказывает!
Эта девочка, явно не сильно начитанная и не очень много знающая, не каждую минуту думающая о смысле бытия, повторила почти в точности то, о чем я думал все это время.
- Значит, хочешь честно отработать?
- Слушайте, вы взрослый мужчина, - возмутилась Даша, - а такие циничные вещи говорите! Вы меня знаете? Мы с вами вместе были хотя бы сколько-нибудь? Что вы на меня, как на торговку, смотрите?
- Ошибаешься. Просто я думал, что таких девушек не бывает.
- Всякие бывают! - махнула Даша рукой, и в голосе ее слышалась не похвала себе, а скорее, наоборот, осуждение: всякие бывают как раз умными и нормальными, а я-то как раз дура!
Я ожидал, что наедине с нею мне станет неловко. Слишком разный жизненный опыт, другой багаж мыслей и знаний. Слишком разные сферы жизни. Возраст. Лексикон. И т.п.
Но через полчаса я сидел перед телевизором в своем любимом широком кресле, а она втиснулась рядом, пихала меня кулаком под ложечку и говорила:
- Худой какой!
- Тебе нравятся с животами?
- Нет. Но ты солидный же мужчина, у тебя должно быть тут много. Тебя надо кормить!
Она сбегала на кухню, принесла колбасу, сыр и прочее, что попалось, и начала, дурачась, меня кормить. Не скажу, что это было неприятно.
"И у них возникло чувство, что они знают друг друга всю жизнь!
И настала ночь, которой они оба так боялись, но одновременно ждали ее, желали и жаждали. Ночь! Приют надежд, но и пристанище разочарований! Именно ночью часто решается судьба любви, и дело не в нюансах телесных взаимопознаний, тут что-то необъяснимое. Над каждым ложем выстраиваются звезды, и двое образуют проекцию этих звезд. Если эта проекция совпадет любовь будет жить, если нет - увы. Поэтому кто-то из двоих должен быть искусным звездочетом, а лучше, если оба. Но при этом искусство любви в его технических проявлениях это хоть и путешествие иногда в космосе, но в корабле, в скафандре, любовь же настоящая - полет без всего, соприкосновение с космосом непосредственное, и в каждом миге - бездонная бездна!"
Ольга Ликина. "Моя любовь Любовь".
Даша, как только мы улеглись, тут же начала возиться со мной, деловито пошмыгивая своим слегка простуженным носом. Я, понимая, что такой красоты сроду в руках не держал (истинная правда!), должен был блаженствовать и восхищаться, но как-то не получалось. Отстранив ее, я сказал:
- Постой. Полежи спокойно.
- Может, вообще заснуть? - обиделась она.
Я не ответил. И начал действовать сам.
Наверное, во мне и тут проснулся адаптатор, а процесс того, что было дальше и описания чего вы ждете, но не дождетесь, был схож с процессом адаптации текста, ибо текст, который ты взялся привести в удобоваримый вид, обычно покорен, безропотен и молчалив. А если бы каким-то образом зашевелился, заартачился, запищал или, напротив, взялся помогать (смешно представить), это очень помешало бы.
И еще. Впервые я понял, что именно такие простушки мне всю жизнь и нравились, просто я не имел к ним доступа. В них все настолько понятно, если не искать сложностей там, где их нет, настолько адаптировано, извините за долбление в одну точку, настолько просто и мило, что... что? Пока извинялся, забыл. Ну, и не надо.
12
Даша осталась у меня. И, надо заметить, здоровье мое в это время заметно улучшилось.
И деньги появились: Костик позвал и вручил конверт. Я заглянул.
- Однако...
- Это в связи с тем договором, - сказал он.
- А-а...
И я мог бы в этот момент опять попросить показать договор. Но не попросил. Небрежно сунул деньги в карман. С мыслью, что, в принципе, моя деятельность в издательстве стоит даже больше. Так что все справедливо.
Даша привыкла ко мне, как к доброму дядюшке. Удивительно быстро привыкла и удивительно крепко. Я, конечно, не очень в это верил, хотя и умилялся. Она весьма облегчила мою жизнь: убиралась, готовила, стирала. Я уже подумывал, что надо бы увеличить ее жалованье. В свободное от хозяйства время она смотрела телевизор и читала все подряд из моей библиотеки. По вечерам пересказывала прочитанное, часто делая точные замечания. На основании этого я чуть было не сделал вывод о ее природном вкусе и попросил перечислить любимые книги.
- Да у меня много, - сказала она. - Ну, если детские тоже считать, "Незнайка на Луне", "Человек-амфибия", то есть весь Беляев вообще, у нас в районной библиотеке собрание его было, я все прочитала. "Республика Шкид", значит, потом... Ну, зарубежные, то есть "Дон Кихот", "Робинзон Крузо", "Гулливер"... Это детские. Ну, потом классика, само собой. "Анна Каренина" нравится. "Война и мир" нет, нудно. Достоевский тяжелый, но "Братья Карамазовы" ничего, я только пропускала, где там про детей и про Алешу, помнишь, да? Но все равно тяжелый. А Чехов еще тяжелее.
- Ранние рассказы смешные. "Хамелеон", например.
- А это разве его?
- А ты думала, чье?
- Мало ли. В школе проходили, а я там через раз была... Нет, рассказ помню. Но я думала - Зощенко какой-нибудь.
- Это до революции было, а Зощенко писал после.
- Ну и пусть. Чего пристал вообще?
Я отстал и решил сводить ее в кино. Кино модное и кассовое. Фантастика, спецэффекты, зрелище масштабное и качественное мне скорее даже понравилось, ибо давно отучил себя от эстетства. Но Даша осталась недовольна:
- Надоело как-то быстро, одно и то же. Мне про людей нравится.