Страница:
Лев Славин
Интервенция
Пьеса в четырех действиях, двенадцати картинах
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Бродский, Жанна Барбье, Орловская, Степиков – большевики-подпольщики.Бондаренко – торговый моряк.
Санька – восемнадцатилетняя.
Мадам Ксидиас – негоциантка.
Женя Ксидиас – ее сын, юноша.
Генерал – командующий силами Антанты на юге России.
Полковник Фредамбе – начальник штаба союзного командования.
Капитан Филлиатр. Лейтенант Бенуа. Капрал Барбару.
Селестен, Марсиаль, Гастон, Жув – зуавы.
Али – сенегальский стрелок.
Maцко – рабочий помоложе.
Левит – рабочий постарше.
Филипп (Филька-анархист) – бандит.
Мария Токарчук – убийца.
Имерцаки – человек с асимметричным лицом,
Петя – парень с верфи.
Аптекарь.
1-й господин петербургской наружности.
2-й господин петербургской наружности.
Конферансье.
Начальник патруля.
Стражник.
Партизаны, рабочие, солдаты, матросы, офицеры, белошвейки, артисты, дамы, господа, палачи.
…Мы победили Антанту тем, что отняли у нее рабочих и крестьян, одетых в солдатские мундиры.
В. И. Ленин
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Картина первая. ЗДЕСЬ ВСЯ ИМПЕРИЯ
Все смотрят вниз, в море.
Группа: 1. Мадам Ксидиас, негоциантка, одета в черный шелк и золото – пиковая дама с сильным налетом вульгарности. 2. Женя Ксидиас – ее сын, восемнадцатилетний, говорит аффектированно, заинтересован впечатлением, какое производит на окружающих. 3. Его репетитор – малый лет тридцати, в студенческой куртке, астеник, лицо насмешливое, сильное, говорит мало, предпочитает посмеиваться, известен в доме Ксидиас под фамилией Воронов.
Ксидиас. Что ты видишь? Говори. Отчего ты молчишь?
Женя (с большой старинной подзорной трубой). Я вижу штыки, и капралы ругаются, и золотые плюмажи, и походные кухни, и кресты Почетного легиона, и сзади идут еще пароходы, и дым, и барабаны.
Ксидиас. Мсье Воронов, он видит барабаны. Что ты еще видишь, Женя?
Труба ломается.
Женя. Опять вывихнулась. Ты не можешь купить приличный бинокль!
Ксидиас. Это старинная вещь, мсье Воронов. Она у нас в роду три поколения.
Воронов. Может быть, через такую кишку смотрел Колумб, когда он подплывал к берегам Вест-Индии…
Женя. Ее купил мой дедушка. Он был вор.
Ксидиас. Ты опять начинаешь свои штуки!
Женя. Мой прадед был греческий рыбак. Нищий! Мой дед стал одесским контрабандистом. Золото! Моя мать пустила золото в оборот. Банкирша! Но я это золото промотаю. Я хочу быть пролетарием!
Ксидиас. Женя! Штуки!
Встречаются два господина петербургской наружности.
1-й. И вы здесь?
2-й. Как вам нравятся одесситки?
1-й. Здесь вся империя!
2-й Ничего, правда?
1-й. Она сжалась в комок у моря.
2-й. Напоминают парижанок?
1-й. Но она начнет разворачиваться с сегодняшнего дня.
2-й. Пожалуй, немного толстоваты?
1-й. Сначала до Киева. Потом до Харькова. Потом до Москвы, потом до Петербурга.
2-й. Киевлянки тоньше?
1-й. Большевики хотели сбросить нас в Черное море. Мы их сбросим в Белое.
2-й. Очень милы, очень милы!
Ксидиас. Что ты еще видишь, Женя?
Женя. Я вижу облака, иволны, и капитаны кричат в рупора, и негры смеются, и вот кладут сходни, и вот солдаты прыгают на берег. Их очень много! Мамочка, явижу, наверно, дивизию! Мамочка, это дивизия, знаешь, какая?
Ксидиас. Какая?
Женя. Черная.
Ксидиас. Черная?
Женя. Как голенище!
Воронов. Цветные войска…
Ксидиас. Ах, мсье Воронов, лучше цветные, чем большевики.
Женя. Мамочка, а вдруг они цветные большевики?
Ксидиас. Штуки! Мсье Воронов, я хочу вам пожаловаться на вашего ученика. Вы живете с ним в одной комнате, но вы не знаете его.
Женя. Мамочка, донос? Мишель, не слушайте ее.
Воронов. Мадам, что случилось? Женя, вы опять проигрались?
Ксидиас. Хуже.
Воронов. Хуже? О, молодость!
Подходит Санька, она продает цветы, девушка грубая и застенчивая.
Женя. Господа, встретим союзников цветами!
Покупка цветов.
Группа: 1. Степиков, рабочий, одетый празднично, чтобы не выделяться в нарядной толпе; настроен по отношению к окружающей обстановке независимо и иронически. 2. Бондаренко, торговый моряк, наружности немолодой, веской, силится придать себе вид бульварного фланера. Оба говорят негромко и скупо.
Степиков. Почем твои цветы, девушка? (Тихо.) Ты видишь, там стоит такой пижон в лаковых туфлях?
Санька. Такой с грубым носом?
Степиков. Иди до него и скажи: «Господин Филипп, вас спрашивает Степиков, он имеет до вас дело». Будь вежлива, Санька.
Санька идет.
Бондаренко. Кто он?
Степиков. Филька-анархист.
Бондаренко. Не выдаст?
Степиков. Покупателей не выдают.
Подходит Филька-анархист. По манерам и одежде видно, что идеал его жизни – Макс Линдер. Знающие Фильку предпочитают не приближаться к нему вплотную.
Здорово, Филипп! Это мой товарищ, торговый моряк Бондаренко.
Филипп. Мое почтение! Филипп, свободный анархист. Ну, что вы скажете на Антанту? Через полчаса она будет здесь.
Бондаренко. Товарищ Филипп, нам нужно оружие.
Филипп. Понимаю. Шпайеры? Винты? Может быть, кинжалы?
Степиков. Пока что бомбы.
Филипп (Саньке). Будьте любезны, барышня! Вы видите, там стоит такая чудачка, в английском синем костюме?
Санька. Такая с перьями?
Филипп. Я вас прошу подойти до нее и спросить: «Мадам Токарчук, мсье Филипп интересуется – или у нас есть сейчас приличных бомб?»
Санька уходит.
Как поживает товарищ Бродский? Он что-то не бережет себя.
Степиков. А разве что?
Филипп. Я его вижу гулять по бульваре. Сегодня на бульваре горячо. Много жаб.
Бондаренко. Что такое?
Степиков. Говорит, на бульваре опасно. Много сыщиков.
Бондаренко. Мишель в такой компании, что ему не страшно.
Подходит Санька.
Санька. Мадам говорит: «Есть».
Филипп. Спасибо. Где моя голова? Как нарочно имеется чудная партия австрийских бомб со свежей начинкой.
Степиков. Почем?
Филипп. Как для вас?
Степиков. Как для меня.
Филипп. Четыреста пятьдесят дюжина. После ста штук скидка четыре процента. Доставка за счет покупателя.
Бондаренко. Это дорого. У нас нет таких денег.
Филипп. Свободные анархисты не торгуются.
Степиков. Ну да, они просто грабят.
Филипп. Не будем заводить здесь партийных дискуссий, товарищи. Для успеха революции я скину по красненькой с дюжины. Сколько вам требуется бомб?
Степиков. Пока что сотня.
Филипп. Сотня… (Бормочет.) Сто на десять – восемь, четыре в остатке, три тысячи двести плюс сто тридцать… (Решительно.) Три косых. Это по-божески, товарищи.
Бондаренко. Есть у нас?
Степиков. Найдется.
Филипп. Когда доставить?
Степиков. Двадцать второго в десять утра.
Филипп. Адрес?
Степиков. Судостроительная верфь Ксидиас.
Филипп. Пароль?
Степиков. «Не здесь ли ремонтируется пароход «Юнион-Кастель-Кайн»? Ответ: «Мы давно ждем ваших корабельных канатов».
Филипп. Уплата?
Степиков. На месте.
Филипп. Мое почтение. Дух разрушающий есть дух созидающий. Если понадобится динамит по доступной цене, я к вашим услугам. (Уходит.)
Бондаренко. Куда вы положите оружие?
Степиков. Туда же, где лежит, которое мы у немцев купили.
Бондаренко. Вода не проникает?
Степиков. Не беспокойся.
Бондаренко. Смазываете?
Степиков. А то как же.
Уходят.
Воронов. Вы меня пугаете, мадам Ксидиас. Балы? Кокаин? Может быть, притоны?
Ксидиас. Знаете, мсье Воронов, я уже была бы довольна, если бы мой мальчик шлялся по притонам. Я была бы просто счастлива. Дело обстоит хуже.
Женя. Мамочка!
Воронов. Хуже?
Женя. Мишель!
Ксидиас. Ребенок снюхался с политикой.
Воронов. Что вы говорите?!
Ксидиас. У людей мальчики как мальчики: гоняют голубей или лазят девчонкам под юбки; а мой мерзавец сидит целыми днями за письменным столом и читает теорию прибавочной стоимости.
Воронов. Ах, вот как!
Ксидиас. Он вас обманывает, мсье Воронов. Он нас всех обманывает. Я нашла у него на столе под учебниками – знаете что?
Воронов. Порнографические открытки?
Ксидиас. Коммунистические брошюрки!
Воронов. Откуда они у вас?
Женя. Мишель, от любви к революции!
Воронов. А без трепанья?
Ксидиас. Женя, смотри сюда. Ты видишь пакгаузы? Это набито шелками, коньяком, машинами до самой крыши. Смотри дальше. Паровые молоты. Мужчины. Девушки. Корабли. Судостроительная верфь. Смотри сюда. Гора. Зеркальные стекла. Аккредитивы. Американские доллары. Мексиканские доллары. Канадские доллары. Банкирский дом Ксидиас. И вот я тебя назначаю управляющим этим всем. Ты будешь вице-король страны Ксидиас. В девятнадцать лет!
Женя. Плевал я на это!
Ксидиас. Ты хочешь, чтобы тебя повесили?
Женя. Мне нравится быть повешенным. Робеспьер погиб на плахе. Демулену отрубили голову. Наполеон умер в неволе. Даже в самой их гибели есть нечто великое.
Ксидиас. Сморкач!
Мадам Ксидиас и Воронов уходят.
Женя (вслед). Буржуйка!
Появляется Филька-анархист.
Филипп. Напрасно вы отказались стать банкиром, напрасно. Для такого субчика, как вы, это прекрасная карьера.
Женя. В чем дело? Кто вы такой?
Филипп. Свободный анархист.
Женя. Ах, я слышал про вас. Вы…
Филипп. Смелей, малютка, больше жизни.
Женя…бандит…
Филипп. Среди мещан, ханжей и ростовщиков именно так называется моя скромная профессия. Я неизбежное зло капиталистического строя.
Женя. О, я вижу, вы бандит с философией.
Филипп. Это не моя философия… Это философия Прудона, Бакунина, Кропоткина…
Женя. Вы интеллектуальны!
Филипп. Да, я кумекаю малость (с жестами) в анатомии и в клептомании.
Женя. Бросьте этот маскарад. Вы кончили университет?
Филипп. Нет, но я прочел всего энциклопедического словаря.
Женя. Вы подслушали мой разговор с матерью. Это подло!
Филипп. Вы по природе валет. Зачем вы сопротивляетесь природе?
Женя. Я не валет! Я революционер!
Филипп. Вам забивает голову этот большевистский фанатик Мишель Бродский.
Женя. Я не знаю никакого Бродского. Послушайте… Ах! Значит, это он? Ах! Откуда вы знаете?
Филипп. Я знаю все. Знать все – входит в мою профессию. Я знаю, например, что вы на днях проиграли в железку восемь тысяч рублей. Я даже знаю, чьи эти восемь тысяч рублей. Скажите, малютка: как вы думаете выпутаться из этого положения?
Женя. Дайте мне эти деньги!
Филипп. Пожалуйста.
Женя. Я правду говорю.
Филипп. За одну небольшую услугу.
Женя. Именно?
Филипп. Разнюхай, когда в мамашином банке ляжет приличный куш, и сообщи мне. Тебе гарантирована десятая часть. Мы предпримем небольшой экс.
Женя. Довольно шуток! Я не бандит. Я революционер!
Филипп. Мне жаль твоей молодой жизни. Ты погибнешь, как свинья, вместе с твоим ненормальным Бродским и всей его оперой.
Женя. Пусть я погибну. Робеспьер погиб на плахе, Демулену…
Филипп. Ша! Заткнись! Я уже слышал эту муру. Это хорошо, чтобы заливать калоши Бродскому. Я тебя знаю лучше.
Женя. А ты не боишься, что я на тебя донесу?
Филипп. Кому?
Женя. Полиции.
Филипп. Она у меня на жалованье. Прощай, малютка! Подумай о моем предложении. Дух разрушающий есть дух созидающий. Десять процентов с оборота! (Уходит.)
Женя. Слушайте! Подождите! (Бежит за Филиппом.)
Входят мадам Ксидиас и Воронов,
Ксидиас. Окружите его мальчиками и девочками из лучших семей.
Воронов. Будьте покойны. При моих связях…
Ксидиас. Я хотела бы, чтобы он приобрел аристократические манеры.
Воронов. Он станет принцем.
Ксидиас. Вышибите ему из головы политику.
Воронов. Я всажу ему туда арифметику.
Дама. Идут! Идут!
Другая дама. Я вижу голубые шинели! Я вижу черные усики! Я вижу множество черных усиков!
Белый офицер. Как прекрасна регулярная армия!
1-й господин петербургской наружности. Вы слышите шаги? Это шагают союзники. Они прошли весь мир. Ничто не устояло перед ними.
2-й господин. Франками интересуетесь? Три рубля шестьдесят копеек. Долларами интересуетесь?
1-й господин. Бальзаки! Вольтеры! Жорж Санды!
Белый офицер. Гаубицы! Бомбометы! Танки!
2-й господин. Аспирином интересуетесь? Есть два вагона аспирина.
Ксидиас. Мсье Мишель, смотрите. Сила!
Воронов (бормочет). Славные парни… Очень усталые…
1-й господин. Ну, берегитесь! Ну, берегитесь, все голоштанники, захотевшие стать хозяевами. Все языкатые студентики, подстрекающие народ. Все бабы, начавшие заниматься мужскими делами. Все недострелянные каторжники в рваных штанах, вообразившие себя государственными деятелями. Ну, теперь берегитесь!
Идет армия союзников.
Картина вторая. СОЛДАТЫ
Казарма. Зуавы. Снят. Читают. Чинят одежду. Жуют. Играют. Чистят винтовки.
У очага разговаривают трое. 1. Капрал Барбару, старый армейский служака. 2. Селестен, задира, весельчак. 3. Франтоватый, беспрерывно охорашивающийся Марсиаль.
Неподалеку молча лежит Жув. В нем более всего отразились черты послеверсальской армии союзников, могущественной по внешности, овеянной славой победы, усталой, озлобленной, тоскующей
по родине.
Марсиаль. Среди русских есть хорошенькие…
Барбару. Они слишком холодные.
Марсиаль. Капрал, я не могу пожаловаться на холодность русских. Одна девчонка на бульваре поцеловала меня так, что я до сих пор дрожу. И при этом сунула мне в карман какую-то бумажку.
Барбару. Ну, разворачивай свое любовное письмо, хвастун.
Марсиаль (вынимая). Жаль, что я не читаю по-иностранному.
Барбару. Корова… Это по-нашему.
Марсиаль. Ах, по-нашему? Жаль, что я не читаю по-нашему.
Селестен. Мальчики, спокойствие. Странное письмо… Оно не написано.
Марсиаль. Оно нарисовано?
Селестен. Дурак. Оно напечатано. Твоя возлюбленная издает свои любовные записки. (Читает.) «Иностранным солдатам и матросам. Товарищи, что вы здесь делаете? Вас снова обманули, как в тысяча девятьсот четырнадцатом году. Вы снова выступаете против своих же братьев…» Значит, она тебя поцеловала как брата?
Барбару. У одних любовь кончается триппером. У тебя она может кончиться петлей.
Жув. Покажи. (Берет листовку.) Такая же, как и моя! Тебе дал эту штуку высокий худой малый, славный парень? По имени Мишель.
Селестен. Ах, у вас одна возлюбленная, и та в штанах.
Марсиаль. Девушка мне дала это! Между нами, она моя невеста.
Селестен. Она тоже так думает?
Барбару. Быстро – имя!
Марсиаль. Мадемуазель… (Вспоминает.) Эти русские имена… Я тебе сейчас скажу. (Достает записную книжку.) Она мне записала.
Селестен (читает). Мадемуазель Фекла.
Все. Ого! Это – имя! Фекла? Да!…
Селестен. Может быть, это часть тела?
Марсиаль. Надо понимать. Это – русское аристократическое имя.
Селестен. Рот до ушей. Ноги как спаржа. И лет восьмидесяти пяти.
Марсиаль. Глаза как у черта. Талия акробатки. Нежный голос. Нет, это девчонка.
Селестен. Но все-таки – как ты ее зовешь? Каждый раз берешь с собой в кровать записную книжку?
Марсиаль. О, для любви не нужно имен. Моя маленькая! Моя миленькая! Моя беленькая невеста номер пять! (Поспешно.) Считайте сами: номер один – в Марселе, номер два – в Салониках, номер три – в Галлиполи, номер четыре – в Яссах, номер пять – в Одессе. Весь путь союзной армии.
Барбару. О, хвастовство! Итак, пока мы побеждали немцев, ты побеждал девочек. Это гораздо легче.
Марсиаль. И гораздо приятней.
Селестен. Но у тебя было больше Седанов, чем Верденов.
Марсиаль. Нет! Моя мадемуазель… (Лезет за записной книжкой.)
Селестен…Фекла.
Марсиаль. Мерси.
Жмут друг другу руки.
Фекла ко мне благосклонна.
Барбару. Значит, ты с ней уже…
Марсиаль. Нет еще, но я надеюсь.
Барбару. Спеши, спеши. Генеральный штаб дает тебе для этого одну неделю срока.
Селестен. Да, если ты в течение недели не уговоришь свою Феклу, что ты красавец, умница и буржуа, будет поздно. Через неделю мы покидаем Россию!
Жув. Кто тебе сказал?
Селестен. Мой грустный Жув, это было объявлено в приказе: «…на две недели в Россию для несения караульной службы».
Жув. Подотрись своим приказом.
Барбару. Без свинства!
Жув. Где ты видел, чтобы война кончалась в две недели?
Барбару. Корова! Какая война?
Селестен. Жув болен.
Марсиаль. У него бред.
Селестен. Я предлагаю поставить ему клизму.
Все (окружая Жува). Поставим ему клизму!
Жув. Я буду стрелять!
Барбару. Оставьте припадочного.
Жув. Это у тебя припадок глупости! Вы все знаете Гастона.
Селестен. Из сто семьдесят шестого пехотного?
Марсиаль. Мы знаем Гастона.
Жув. Три дня тому назад Гастон был в бою возле Одессы. Вот Гастон, спросите его.
Входят двое. 1. Гастон – солдат, как другие. 2. Некий сапер -малый лет тридцати, лицо насмешливое, сильное, говорит мало, предпочитает посмеиваться.
Барбару. Гастон, с начала кампании этот парень не перестает врать. Он изоврался. Разоблачи его. Последняя его выдумка: ты был позавчера в бою под Одессой.
Гастон. Ну да.
Барбару. Как, в бою?!
Mарсиаль. Мы прибыли для караульной службы.
Селестен. С кем? Из-за чего?
Барбару. Тише! Настоящий бой?
Гастон. Десять раненых, четыре убитых.
Селестен. Какое свинство!
Марсиаль. А где же Версальский мир?
Жув. Они мне не верили. Ну-ка, вынимай свою лопату, Барбару, рой землю, рой глубже, падай в грязь – родная грязь, мы лежали в ней четыре года… Она – наша семья!… Всю жизнь – рыть, чесаться, блиндажи, проволока, снаряд… Он твердый, я мягкий. Он меня ударит – я потеку… Я не хочу быть лужей! Я человек! Я человек! Я человек!
Селестен. Не могу этого слышать!
Гастон (саперу). Это военная истерика, болезнь старых солдат. Это бывает со всеми нами.
Барбару. Ну, успокойся, Жув. Чего ты орешь? Ты еще не в окопах.
Жув. Я и не буду там. Я лучше прострелю себе пальчик.
Барбару. Речь дезертира!
Жув. Речь идиота!
Селестен. Спокойствие, мальчики. Давайте разберемся. С кем, собственно, был бой?
Марсиаль. Ведь мы со всеми в мире.
Гастон. Дело в том, что у русских революция.
Селестен (как бы обращаясь к России). У вас революция? На здоровье. Селестен здесь ни при чем.
Барбару. Кто противник – тебя спрашивают!
Гастон. Какие-то русские. Я плохо разбираюсь. Их тут два лагеря. Большевики.
Марсиаль. В конце концов какая разница?
Гастон. Но вот тут Мишель. Мишель хорошо знает русские дела.
Барбару. Из какого вы полка, мсье Мишель?
Гастон. Он сапер.
Барбару. Вы сапер?
Гастон. Он недавно прибыл.
Селестен. Может быть, он знает, что такое большевики?
Марсиаль. Скажи, сапер, вот ты хорошо знаешь русские дела: Фекла – аристократическое имя?
Сапер. А ты уже завел себе бабенку? Не огорчайся, товарищ: тебя любит пролетарка.
Первый солдат (протискиваясь). Был задан вопрос о большевиках. Я могу сказать, что такое большевики.
Барбару. Ну, говори.
Первый солдат. Это русские дикари. У них общие жены. Они едят детей.
Марсиаль. В Африке есть племена, которые едят человечину. Я был в Африке.
Сапер. Может быть, он нам для товарищеского обеда зажарит свою Феклу? Правда, Гастон?
Г а стон. Если она жирная.
Барбару. Россия не далеко ушла от Африки. Это известно.
Сапер. Скажи мне, что ты видел, как большевики едят детей. Скажи, что тебе в ресторане предложили грудного ребенка с маслинами, но ты отказался. Ты попросил со спаржей.
Смех.
Гастон. Эй ты, умница! От кого ты узнал, что большевики едят детей?
Первый солдат. От лейтенанта Бенуа.
Селестен. Ах, от лейтенанта!…
Марсиаль. Что ж ты раньше не сказал?
Жув. О, дерьмо!
Второй солдат (протискиваясь). Он дурак. Я могу объяснить, что такое большевики. Это партия бедных. Это вроде наших синдикалистов, но поинтереснее. Будто бы в стране большевиков нет банкиров, нет фабрикантов, нет помещиков. Так я слышал от ребят.
Барбару. А куда же они девались?
Марсиаль. А земля чья?
Селестен. А из-за чего мы с большевиками воюем?
Жув. Припоминаю, что в этой бумажке Марсиаля кое-что сказано. (Читает.) «К иностранным солдатам и матросам. Товарищи, что вы здесь делаете? Вас снова обманули, как в тысяча девятьсот четырнадцатом году. Вы снова выступаете против своих же братьев – рабочих и крестьян. Ваша жизнь – непрерывный труд. Ваш пот – соль на столе богатых. Вспомните об этом, прежде чем открывать огонь. Сражаясь против нас, вы поддерживаете богачей против бедняков, паразитов против трудящихся…»
Марсиаль. Ну и пусть себе русские богачи и бедняки сами дерутся между собой. Лезть под пули из-за каких-то дурацких русских дел!…
Барбару. Она преувеличивает, эта бумажка. Она немножко перехватывает через край, я думаю. Не может быть, чтобы мы, парижские ребята, шли помогать каким-то паразитам. Все войны мы вели за свободу. Мы республика. Мы демократия, черт возьми! У нас самих было штук пять революций. Устали немножко? Есть. Но надо покончить. У нас в штабе тоже не дураки сидят. Раз решено воевать с большевиками – значит, причина есть.
Сапер. Рассказать, какая причина у нас воевать с большевиками?
Жув. Расскажи.
Сапер. Пусть кто-нибудь постоит у двери.
Гастон идет за дверь.
(Нагибаясь к очагу и поднимая что-то.) Вот причина, из-за которой вы воюете с большевиками.
Селестен. Ты видишь?
Жув. Нечто маленькое, черное…
Сапер (жонглируя). Кусочек угля! Кусочек угля, дети мои, весом в сотню миллионов тонн, ценою в сотню миллионов франков. Кусочек угля, который называется «Донбасс». Десять капиталистов владели этим кусочком угля. Это был не ты, Барбару. И не ты, Марсиаль. И не я. И никто из нас, стоящих здесь. Там были барон Рено и барон Кальмер. Там было три помещика и пять банкиров. Армия шахтеров с утра до вечера возилась под землей, чтобы взвод акционеров мог лопать омары и рассуждать о демократии. Пока это им не надоело! И они скинули с себя…
Селестен. Постой, постой! С этого места я перестал понимать. Вот ты сказал: «им надоело», «они скинули». Кто это «они»?
Сапер. Вот этот стул – пусть это будет Донбасс. Ты – армия. Бери Донбасс.
Селестен. Беру.
Сапер. Нет, я не дам.
Селестен. А ты кто такой?
Сапер. А я – русские рабочие и крестьяне. Донбасс-то наш!
Селестен. Может быть, ты отдашь его все-таки? чтоб не было возни?
Сапер. Когда вам нужно было достать для своих, буржуа железо Эльзаса и уголь Вестфалии, вы убили пять миллионов человек, десять миллионов сделали калеками и, наконец, преподнесли своим буржуа этот маленький железо-угольный подарок. Как же вы можете говорить русским рабочим, чтобы они не защищали свое добро от хищников, которым вы служите? Это они, русские рабочие, могли бы сказать тебе: «Брось свою винтовку, Селестен, братоубийца!»
Жув. Браво!
Первый солдат. Все ли хозяева изгнаны из России, сапер?
Сапер. Все.
Второй солдат. И вся страна принадлежит рабочим, сапер?
Сапер. Вся.
Жув. И Одесса тоже?
Сапер. Нет. Одесса еще у белых.
Селестен. Водятся ли здесь также и большевики?
Сапер. Да, здесь есть и большевики. Но они прячутся. Всякий раз, когда союзники ловят большевика, они его убивают. За голову каждого большевика обещано десять тысяч франков.
Марсиаль. Сколько?
Сапер. Десять тысяч. Но еще никто не выдал большевика.
Барбару. Я люблю храбрых людей. Я хотел бы увидеть большевика. Я пожал бы ему руку.
Сапер протягивает руку. Все удивлены. Сапер распахивает шинель. Под ней штатское платье.
Жув. Я узнаю тебя: ты – Мишель! С бульвара!
Все. Большевик!
Сапер. Да, я большевик. Смотрите, смотрите на меня, ребята. Я ем детей. Я национализирую женщин. Вот мои когти. Вот мой хвост.
Смех.
Есть в Одессе улица под названием Приморская. Есть на этой улице кабачок под названием «Взятие Дарданелл». Там неплохое виной довольно приятная музыка. Я туда прихожу иногда вечером выпить мой стакан, поговорить о жизни…
Вбегает Гастон.
Гастон. Лейтенант идет!
Сапер. «Взятие Дарданелл»!
Убегает сГастоном. Казарма принимает прежний вид. Входит лейтенант Б е н у а, среди солдат непопулярен, из тех, кого фронтовики называют «тыловая крыса». Тем не менее продвигается в чинах довольно успешно – заслугами, видно, не боевыми.
Лейтенант. Что за шум?
Барбару. Не совсем, мой лейтенант.
Лейтенант. Я слышал топот.
Барбару. Может быть, мыши, мой лейтенант. Они водятся в подполье.
Лейтенант. Вы разговаривали о политике?
Барбару. Все тихо, мой лейтенант.
Лейтенант. Я слышал: «Взятие Дарданелл». Дарданеллы уже взяты. Не стоит разговаривать о политике, капрал Барбару.
Барбару. Слушаю, мой лейтенант.
Лейтенант. Получен приказ: отправить два взвода на судостроительную верфь Ксидиас. Мы там произведем обыск. Во главе отряда пойду я. Приготовьтесь.
Селестен. Мы убирали, мой лейтенант. (Уходит.)
Лейтенант. Солдаты, здесь грязно.
У очага разговаривают трое. 1. Капрал Барбару, старый армейский служака. 2. Селестен, задира, весельчак. 3. Франтоватый, беспрерывно охорашивающийся Марсиаль.
Неподалеку молча лежит Жув. В нем более всего отразились черты послеверсальской армии союзников, могущественной по внешности, овеянной славой победы, усталой, озлобленной, тоскующей
по родине.
Марсиаль. Среди русских есть хорошенькие…
Барбару. Они слишком холодные.
Марсиаль. Капрал, я не могу пожаловаться на холодность русских. Одна девчонка на бульваре поцеловала меня так, что я до сих пор дрожу. И при этом сунула мне в карман какую-то бумажку.
Барбару. Ну, разворачивай свое любовное письмо, хвастун.
Марсиаль (вынимая). Жаль, что я не читаю по-иностранному.
Барбару. Корова… Это по-нашему.
Марсиаль. Ах, по-нашему? Жаль, что я не читаю по-нашему.
Селестен. Мальчики, спокойствие. Странное письмо… Оно не написано.
Марсиаль. Оно нарисовано?
Селестен. Дурак. Оно напечатано. Твоя возлюбленная издает свои любовные записки. (Читает.) «Иностранным солдатам и матросам. Товарищи, что вы здесь делаете? Вас снова обманули, как в тысяча девятьсот четырнадцатом году. Вы снова выступаете против своих же братьев…» Значит, она тебя поцеловала как брата?
Барбару. У одних любовь кончается триппером. У тебя она может кончиться петлей.
Жув. Покажи. (Берет листовку.) Такая же, как и моя! Тебе дал эту штуку высокий худой малый, славный парень? По имени Мишель.
Селестен. Ах, у вас одна возлюбленная, и та в штанах.
Марсиаль. Девушка мне дала это! Между нами, она моя невеста.
Селестен. Она тоже так думает?
Барбару. Быстро – имя!
Марсиаль. Мадемуазель… (Вспоминает.) Эти русские имена… Я тебе сейчас скажу. (Достает записную книжку.) Она мне записала.
Селестен (читает). Мадемуазель Фекла.
Все. Ого! Это – имя! Фекла? Да!…
Селестен. Может быть, это часть тела?
Марсиаль. Надо понимать. Это – русское аристократическое имя.
Селестен. Рот до ушей. Ноги как спаржа. И лет восьмидесяти пяти.
Марсиаль. Глаза как у черта. Талия акробатки. Нежный голос. Нет, это девчонка.
Селестен. Но все-таки – как ты ее зовешь? Каждый раз берешь с собой в кровать записную книжку?
Марсиаль. О, для любви не нужно имен. Моя маленькая! Моя миленькая! Моя беленькая невеста номер пять! (Поспешно.) Считайте сами: номер один – в Марселе, номер два – в Салониках, номер три – в Галлиполи, номер четыре – в Яссах, номер пять – в Одессе. Весь путь союзной армии.
Барбару. О, хвастовство! Итак, пока мы побеждали немцев, ты побеждал девочек. Это гораздо легче.
Марсиаль. И гораздо приятней.
Селестен. Но у тебя было больше Седанов, чем Верденов.
Марсиаль. Нет! Моя мадемуазель… (Лезет за записной книжкой.)
Селестен…Фекла.
Марсиаль. Мерси.
Жмут друг другу руки.
Фекла ко мне благосклонна.
Барбару. Значит, ты с ней уже…
Марсиаль. Нет еще, но я надеюсь.
Барбару. Спеши, спеши. Генеральный штаб дает тебе для этого одну неделю срока.
Селестен. Да, если ты в течение недели не уговоришь свою Феклу, что ты красавец, умница и буржуа, будет поздно. Через неделю мы покидаем Россию!
Жув. Кто тебе сказал?
Селестен. Мой грустный Жув, это было объявлено в приказе: «…на две недели в Россию для несения караульной службы».
Жув. Подотрись своим приказом.
Барбару. Без свинства!
Жув. Где ты видел, чтобы война кончалась в две недели?
Барбару. Корова! Какая война?
Селестен. Жув болен.
Марсиаль. У него бред.
Селестен. Я предлагаю поставить ему клизму.
Все (окружая Жува). Поставим ему клизму!
Жув. Я буду стрелять!
Барбару. Оставьте припадочного.
Жув. Это у тебя припадок глупости! Вы все знаете Гастона.
Селестен. Из сто семьдесят шестого пехотного?
Марсиаль. Мы знаем Гастона.
Жув. Три дня тому назад Гастон был в бою возле Одессы. Вот Гастон, спросите его.
Входят двое. 1. Гастон – солдат, как другие. 2. Некий сапер -малый лет тридцати, лицо насмешливое, сильное, говорит мало, предпочитает посмеиваться.
Барбару. Гастон, с начала кампании этот парень не перестает врать. Он изоврался. Разоблачи его. Последняя его выдумка: ты был позавчера в бою под Одессой.
Гастон. Ну да.
Барбару. Как, в бою?!
Mарсиаль. Мы прибыли для караульной службы.
Селестен. С кем? Из-за чего?
Барбару. Тише! Настоящий бой?
Гастон. Десять раненых, четыре убитых.
Селестен. Какое свинство!
Марсиаль. А где же Версальский мир?
Жув. Они мне не верили. Ну-ка, вынимай свою лопату, Барбару, рой землю, рой глубже, падай в грязь – родная грязь, мы лежали в ней четыре года… Она – наша семья!… Всю жизнь – рыть, чесаться, блиндажи, проволока, снаряд… Он твердый, я мягкий. Он меня ударит – я потеку… Я не хочу быть лужей! Я человек! Я человек! Я человек!
Селестен. Не могу этого слышать!
Гастон (саперу). Это военная истерика, болезнь старых солдат. Это бывает со всеми нами.
Барбару. Ну, успокойся, Жув. Чего ты орешь? Ты еще не в окопах.
Жув. Я и не буду там. Я лучше прострелю себе пальчик.
Барбару. Речь дезертира!
Жув. Речь идиота!
Селестен. Спокойствие, мальчики. Давайте разберемся. С кем, собственно, был бой?
Марсиаль. Ведь мы со всеми в мире.
Гастон. Дело в том, что у русских революция.
Селестен (как бы обращаясь к России). У вас революция? На здоровье. Селестен здесь ни при чем.
Барбару. Кто противник – тебя спрашивают!
Гастон. Какие-то русские. Я плохо разбираюсь. Их тут два лагеря. Большевики.
Марсиаль. В конце концов какая разница?
Гастон. Но вот тут Мишель. Мишель хорошо знает русские дела.
Барбару. Из какого вы полка, мсье Мишель?
Гастон. Он сапер.
Барбару. Вы сапер?
Гастон. Он недавно прибыл.
Селестен. Может быть, он знает, что такое большевики?
Марсиаль. Скажи, сапер, вот ты хорошо знаешь русские дела: Фекла – аристократическое имя?
Сапер. А ты уже завел себе бабенку? Не огорчайся, товарищ: тебя любит пролетарка.
Первый солдат (протискиваясь). Был задан вопрос о большевиках. Я могу сказать, что такое большевики.
Барбару. Ну, говори.
Первый солдат. Это русские дикари. У них общие жены. Они едят детей.
Марсиаль. В Африке есть племена, которые едят человечину. Я был в Африке.
Сапер. Может быть, он нам для товарищеского обеда зажарит свою Феклу? Правда, Гастон?
Г а стон. Если она жирная.
Барбару. Россия не далеко ушла от Африки. Это известно.
Сапер. Скажи мне, что ты видел, как большевики едят детей. Скажи, что тебе в ресторане предложили грудного ребенка с маслинами, но ты отказался. Ты попросил со спаржей.
Смех.
Гастон. Эй ты, умница! От кого ты узнал, что большевики едят детей?
Первый солдат. От лейтенанта Бенуа.
Селестен. Ах, от лейтенанта!…
Марсиаль. Что ж ты раньше не сказал?
Жув. О, дерьмо!
Второй солдат (протискиваясь). Он дурак. Я могу объяснить, что такое большевики. Это партия бедных. Это вроде наших синдикалистов, но поинтереснее. Будто бы в стране большевиков нет банкиров, нет фабрикантов, нет помещиков. Так я слышал от ребят.
Барбару. А куда же они девались?
Марсиаль. А земля чья?
Селестен. А из-за чего мы с большевиками воюем?
Жув. Припоминаю, что в этой бумажке Марсиаля кое-что сказано. (Читает.) «К иностранным солдатам и матросам. Товарищи, что вы здесь делаете? Вас снова обманули, как в тысяча девятьсот четырнадцатом году. Вы снова выступаете против своих же братьев – рабочих и крестьян. Ваша жизнь – непрерывный труд. Ваш пот – соль на столе богатых. Вспомните об этом, прежде чем открывать огонь. Сражаясь против нас, вы поддерживаете богачей против бедняков, паразитов против трудящихся…»
Марсиаль. Ну и пусть себе русские богачи и бедняки сами дерутся между собой. Лезть под пули из-за каких-то дурацких русских дел!…
Барбару. Она преувеличивает, эта бумажка. Она немножко перехватывает через край, я думаю. Не может быть, чтобы мы, парижские ребята, шли помогать каким-то паразитам. Все войны мы вели за свободу. Мы республика. Мы демократия, черт возьми! У нас самих было штук пять революций. Устали немножко? Есть. Но надо покончить. У нас в штабе тоже не дураки сидят. Раз решено воевать с большевиками – значит, причина есть.
Сапер. Рассказать, какая причина у нас воевать с большевиками?
Жув. Расскажи.
Сапер. Пусть кто-нибудь постоит у двери.
Гастон идет за дверь.
(Нагибаясь к очагу и поднимая что-то.) Вот причина, из-за которой вы воюете с большевиками.
Селестен. Ты видишь?
Жув. Нечто маленькое, черное…
Сапер (жонглируя). Кусочек угля! Кусочек угля, дети мои, весом в сотню миллионов тонн, ценою в сотню миллионов франков. Кусочек угля, который называется «Донбасс». Десять капиталистов владели этим кусочком угля. Это был не ты, Барбару. И не ты, Марсиаль. И не я. И никто из нас, стоящих здесь. Там были барон Рено и барон Кальмер. Там было три помещика и пять банкиров. Армия шахтеров с утра до вечера возилась под землей, чтобы взвод акционеров мог лопать омары и рассуждать о демократии. Пока это им не надоело! И они скинули с себя…
Селестен. Постой, постой! С этого места я перестал понимать. Вот ты сказал: «им надоело», «они скинули». Кто это «они»?
Сапер. Вот этот стул – пусть это будет Донбасс. Ты – армия. Бери Донбасс.
Селестен. Беру.
Сапер. Нет, я не дам.
Селестен. А ты кто такой?
Сапер. А я – русские рабочие и крестьяне. Донбасс-то наш!
Селестен. Может быть, ты отдашь его все-таки? чтоб не было возни?
Сапер. Когда вам нужно было достать для своих, буржуа железо Эльзаса и уголь Вестфалии, вы убили пять миллионов человек, десять миллионов сделали калеками и, наконец, преподнесли своим буржуа этот маленький железо-угольный подарок. Как же вы можете говорить русским рабочим, чтобы они не защищали свое добро от хищников, которым вы служите? Это они, русские рабочие, могли бы сказать тебе: «Брось свою винтовку, Селестен, братоубийца!»
Жув. Браво!
Первый солдат. Все ли хозяева изгнаны из России, сапер?
Сапер. Все.
Второй солдат. И вся страна принадлежит рабочим, сапер?
Сапер. Вся.
Жув. И Одесса тоже?
Сапер. Нет. Одесса еще у белых.
Селестен. Водятся ли здесь также и большевики?
Сапер. Да, здесь есть и большевики. Но они прячутся. Всякий раз, когда союзники ловят большевика, они его убивают. За голову каждого большевика обещано десять тысяч франков.
Марсиаль. Сколько?
Сапер. Десять тысяч. Но еще никто не выдал большевика.
Барбару. Я люблю храбрых людей. Я хотел бы увидеть большевика. Я пожал бы ему руку.
Сапер протягивает руку. Все удивлены. Сапер распахивает шинель. Под ней штатское платье.
Жув. Я узнаю тебя: ты – Мишель! С бульвара!
Все. Большевик!
Сапер. Да, я большевик. Смотрите, смотрите на меня, ребята. Я ем детей. Я национализирую женщин. Вот мои когти. Вот мой хвост.
Смех.
Есть в Одессе улица под названием Приморская. Есть на этой улице кабачок под названием «Взятие Дарданелл». Там неплохое виной довольно приятная музыка. Я туда прихожу иногда вечером выпить мой стакан, поговорить о жизни…
Вбегает Гастон.
Гастон. Лейтенант идет!
Сапер. «Взятие Дарданелл»!
Убегает сГастоном. Казарма принимает прежний вид. Входит лейтенант Б е н у а, среди солдат непопулярен, из тех, кого фронтовики называют «тыловая крыса». Тем не менее продвигается в чинах довольно успешно – заслугами, видно, не боевыми.
Лейтенант. Что за шум?
Барбару. Не совсем, мой лейтенант.
Лейтенант. Я слышал топот.
Барбару. Может быть, мыши, мой лейтенант. Они водятся в подполье.
Лейтенант. Вы разговаривали о политике?
Барбару. Все тихо, мой лейтенант.
Лейтенант. Я слышал: «Взятие Дарданелл». Дарданеллы уже взяты. Не стоит разговаривать о политике, капрал Барбару.
Барбару. Слушаю, мой лейтенант.
Лейтенант. Получен приказ: отправить два взвода на судостроительную верфь Ксидиас. Мы там произведем обыск. Во главе отряда пойду я. Приготовьтесь.
Селестен. Мы убирали, мой лейтенант. (Уходит.)
Лейтенант. Солдаты, здесь грязно.