Я спустился в дежурку. Здесь были уже известны последние новости.
Моего однокашника подняли с кровати. Он устроил скандал, сказал, что пойдет в тюрьму с партбилетом, но, узнав, что арест согласован наверху, сразу стих.
Супруги были готовы к обыску. Никаких ценностей и сберкнижек у Агаева не нашли и не описали, кроме видеосистемы и машины "Жигули" - ВАЗ-2105, на которой он ездил по доверенности от тестя.
Единственное, что всех очень удивило, прямо-таки поразило, - огромное количество мужских костюмов - около ста! - висевших в его комнате. Все новые, один-два раза ношенные, импортные и отечественные, разных цветов и покроев. Агаев объяснил, что все они являются носильными вещами и не могут быть описаны.
В квартире, перед тем как вести кмашине, на Эдика надели наручники.
Одновременно с Агаевым был арестован и Бураков. У него тоже не нашли никаких ценностей. Жена Буракова объяснила, что у мужа была другая семья, которую он тщательно скрывал, - сбережения и зарплату держал там, дома бывал редко. Соседи подтвердили ее показания. Не обнаружили даже огромной библиотеки, которую Бураков собрал в надежде, будучи на пенсии, заняться серьезным чтением.
Ни Агаев, ни Бураков виновными себя не признали.
Агаев показал, в частности, что знал Баларгимова как человека ранее судимого и по долгу службы - в порядке предупреждения новых преступлений с его стороны - иногда бывал у него дома с беседами профилактического характера, о чем всегда составлял справки. Он поражен, узнав, что Балар-гимову в течение трех лет удавалось открыто в три смены снаряжать лодки за осетровыми и продавать улов на берегу. Свидетельские показания против себя Агаев рассматривал в качестве мести ему за партийную принципиальность при выполнении служебного долга, как отплату за нежелание идти на компромисс с браконьерской мафией.
Я был еще в дежурке, когда с самыми свежими новостями приехал Хаджинур Ореэов - в последнюю минуту, по рекомендации Балы, его тоже включили в следственно-оперативную группу.
Мы поднялись ко мне.
- Бураков п о п л ы л... - сообщил Хаджинур, когда мы остались вдвоем.
- Начал давать показания?
- Пока нет. Но просил дать подумать...
- Да-а...
Главари восточнокаспийской мафии, снимавшие процент с браконьерской ловли осетровых, конечно, никогда не контактировали непосредственно с шефом лодок, поручая это кому-то в самом низу.
Судя по всему, этим и занимался Бураков. По приказу Агаева он взимал ежемесячную дань, сообщал браконьерам о повышении "налога", организовывал уничтожение лодок наиболее строптивых и несговорчивых.
Теперь все упиралось в его показания.
"Поплывет Бураков - и следствие выйдет бог знает на какой уровень! Умолчит - примет весь удар на себя. Нет, Буракову не выдержать очных ставок с браконьерами, которые давали ему деньги..." - подумалось мне.
- Он уже в тюрьме?
- Да.
- А что начальник рыбинспекции?
Цаххан Алиев снова оказался хитрее и удачливее всех - в час, когда следственно-оперативная группа покинула Дом рыбака, он, предупрежденный кем-то, обманом захватил катер на воздушной подушке - "гепард", принадлежащий заповеднику, и скрылся.
- Если по тихой воде да не подвели рубчатые ремни, он куда хочешь умотал... - Хаджинур был возбужден, как гончая, почувствовавшая азарт псовой охоты, опьяняющую радость преследования и гонки. - Сейчас, наверное, уже на Кавказе. А может, в России...
Дела Хаджинура складывались удачно - руководители группы заметили сметливость и трудолюбие молодого лезгина - за его судьбу, по крайней мере на данном этапе, можно было не беспокоиться.
Он ушел, а я все сидел за столом.
Тайное становилось явным. Преступления, совершенные группой, как обычно, раскрывались все одновременно.
- Игорь Николаевич! Не забыли? - Гезель в дверях показала мне на часы. - Может, лучше раньше приехать? Они не любят, когда опаздывают!
- Сейчас еду. Мне надо еще заскочить на набережную... Бала не появился?
- Нет. Я звонила - дома его тоже нет.
Садясь в машину, я увидел у ворот отца Умара Кулиева вместе с его снохой - они проводили теперь много времени у нас во дворе, ожидая известий.
Он пожелал мне счастливого пути, а его строптивая спутница, похоже, наконец улыбнулась.
Анна уезжала паромом "Советская Нахичевань". Я наблюдал с верхней дороги. Мелкая пыль, принесенная ветром, в городе была совсем незаметна, но, глядя сверху, можно было заметить, что он весь в дымке - небольшой, уютный, опущенный в неглубокое седло между двумя вершинами, названными в честь царских генералов - путешественников и топографов.
Паром медленно отвалил. На причале было пусто и голо. Надрывно прокричал маневровый паровозик внизу, тащивший игрушечные платформы с контейнерами.
"Познай самого себя!" - говорили древние. В школе я не раз смеялся над заблуждением мудрецов: да что может быть проще! Разве я не знаю, что у меня на уме? Куда собираюсь сегодня? Завтра? "Познать другого!" - вот проблема! Кто он? Какие у него намерения?
Святая простота! Что я знаю о себе? Не буду ли я всю оставшуюся жизнь мечтать об Анне, как об утерянном рае, утраченном навсегда отчем доме?
Не оглядываясь, стартовал я в нашей прокурорской "Ниве" кратчайшей дорогой - через перевал - и уже через несколько минут был в центре Нахалсгроя, у парикмахерской Гарегина.
Но что это? Согомоныч стоял на своем традиционном месте, только на этот раз он смотрел внутрь здания, словно не решаясь войти. Представитель частного капитала слышал шум подъехавшей машины и даже, как мне показалось, на мгновение глянул в мою сторону, прежде чем отвернуться.
Я вышел из машины, подошел ближе, и мне открылась картина варварски уничтоженной парикмахерской.
Дверь частного предприятия была высажена, она так и стояла с отжатым ригелем замка; окна разбиты. Внутри злоумышленники разбросали, затоптали, побили все, что попалось им под руку.
- Надо вызвать милицию. - Я тронул Согомоныча за плечо.
- Нет, - он отвел глаза. - У нас так не Делается. Нужно сделать вид, что ничего не случилось, - он взглянул на меня. - Жаль только, чтоя не могу теперь по-прежнему заниматься вашей головой...
Это был еще один мой заложник, попавший в беду. Расположение ко мне навлекло несчастье на его заведение.
Я отошел к машине. Постоял, прежде чем сесть за руль.
Вокруг сплошным беспределом тянулся одноэтажный Самстрой - поставщик самой опасной уголовной преступности, организованной вокруг браконьерских СемейиЛодок. Честолюбивые юноши, взлелеянные крестными отцами Берега, уже освоили свой путь, пока одряхлевшие вожди наверху награждали друг друга, а придворная номенклатура делила дачи, квартиры, пайки, пристраивала детей за границей.
"Новыми успехами встретим..." - было выведено на розоватом выгоревшем полотнище, соединявшем городской роддом с домом для престарелых. Продолжение не читалось, но мысль была ясна. "Успехов много, хотя старых для встречи чего-то там пока недостаточно...
Я закрывал "Ниву", когда к обкому подкатила черная служебная "Волга". Из нее вышел человек в прокурорской форме. Я узнал Фурмана.
- Привет, Игорь! - Мы вместе вошли в здание. Поднялись по лестнице. Фурман вел себя так, словно между нами ничего не произошло. - Хочешь новость? В этом доме пока никто не знает. Ты - первый... Бураков повесился. В следственном изоляторе.
Я поразился:
- У нас в следственном изоляторе? Чего они...
- Не у нас, слава Аллаху! В следственном изоляторе КГБ...
- А туда-то он как попал? - удивился я. - Как шпион?
- Да нет! При поступлении у Буракова обнаружили обострившийся геморрой. Ну, и решили подлечить. Консервативно, разумеется. В нашем изоляторе условий нет, а у них и условия, и специалисты. Тебя это удивляет?
- Меня уже трудно чем-нибудь удивить, Фурман. - Постепенно я пришел в себя. - У других обвиняемых, надеюсь, нет геморроя?
- Нет вроде.
Над дверью вспыхнула лампочка, и секретарь Митрохина, до того не обращавшая на меня ни малейшего внимания, оторвалась от своих ногтей и кокетливо улыбнулась:
- Вас приглашают...
Знакомое аэродромное величие кабинета, ощущение взлетной полосы, обозначенной ковровой дорожкой. Первый поднялся из-за стола.
- Присаживайся... - Митрохин кивнул на приставной столик и сам тоже пересел, оказавшись напротив меня. - Что там с этим делом Умара Кулиева? спросил он. - Ну, мало ли что преступник сочинит, чтобы выкрутиться? Стоит ли сразу бить в самые большие колокола! Я по поводу телеграмм...
- Стоит! Умар Кулиев невиновен... Меня мучила жажда, но графин с водой стоял на столике в стороне.
- Мне докладывали обратное... - сказал Митрохин.
Без стука в кабинете появились прокурор Довиденко и полковник Эминов. Довиденко поздоровался со мной коротким, сухим кивком. С лица Эминова не сходило злое, капризное выражение. Он снова не заметил меня.
Митрохин подал знак - Довиденко и Эминов сели чуть поодаль, чтобы не мешать нам, и в то же время при первой необходимости дать Первому справку. Все у них спланировано, который раз я снова мог в этом убедиться.
- ...Между прочим - раз уж мы заговорили о работе водной прокуратуры, - сказал Митрохин, - как ты смотришь, если мы переведем вас в помещение бывшей военной?
Это - нежилой дом, все приспособлено. Вначале людям необходимо создать нормальные условия, а потом спрашивать с них работу. Устроитесь, а там, глядишь, решим и жилищные вопросы... Надоело, наверное, жить как на бивуаке?
Я знал теперь, что меня ждет, если я соглашусь быть послушным. Особняк бывшей военной прокуратуры. Квартира. Кормушка. Как равный, получу я свой кусок от общего жирного пирога. Я перестану быть парией в среде местного начальства. Мы будем встречаться с Митрохиным, Довиден-ко и Эминовым на сессиях и активах, обмениваться новостями, приглашать друг друга на юбилеи и праздники. "Ты - нам, мы - тебе!" Ничего другого не требовалось.
В кабинете стало тихо. От меня ждали ответа.
- Надо срочно освободить невиновного, - повторил я. - Дело Умара Кулиева полностью сфальсифицировано... Сделка не состоялась.
- Вы говорите об улучшении работы водной прокуратуры... - тотчас подал голос Эминов. Это был опытный демагог. - А он делает вид, что не понимает!
Брезгливое выражение не сходило с его лица.
"Это не маска, - подумал я. - Он действительно оскорблен. Какой-то водный прокуроришка выступил против исконных привилегий здешней чиновничьей мафии..."
- Пусть скажет тогда, для кого его помощник сегодня утром получил взятку - ни много ни мало - тридцать тысяч...
Я выслушал эту клевету молча, не шевельнув ни одним мускулом.
- Бала Ибрагимов уже взят под стражу, и деньги у него изъяты! Я говорил с ним. Молодой, но уже глубоко аморальный, развращенный юноша...
"Толстый, неуклюжий Бала! - подумал я. - Деликатный, в темных очках-консервах, идеалист... Конец твоим честолюбивым мечтам о прокурорской карьере!"
Я посмотрел на графин - я просто умирал от жажды.
- А вот письмо от следователя водной прокуратуры Гусейна Ниязова, он возмущен...
"Сколько-же еще у них для меня новостей? Вечно занятый семьей и детьми Гусейн! Не поэтому ли он сидит на больничном и не показывает носа..."
Митрохин снова возвратился к Умару Кулиеву - меня к чему-то готовили.
- В связи с делом Кулиева нам удалось поднять - и на такую высоту! принципиальные вопросы борьбы с браконьерством! Народ до этого здесь спал, свыкся с тем, что происходит...
- О чем вы говорите... - невежливо прервал я Первого. - О каких принципиальных вопросах, когда невиновный осужден на смерть!
Но Митрохин словно не услышал меня:
- Сразу же пошли десятки, сотни писем! Тысячи подписи со всего Союза. "Смерть! Никакой пощады убийце!" Я лично выступил в республиканской газете... И теперь как? Что мы им скажем? "Ошиблись. Извините!" Так? - Что об этом говорить зря... - Я снова прервал его.
Митрохин снова взглянул на меня. - Ты в курсе? - О чем вы?
Теперь уже не только Митрохин, но и Довиденко, и Эминов смотрели на меня волчьими, настороженными глазами.
Я все прочитал в их глазах.
Умара Кулиева не было больше в живых. Живой он был им опасен, и приговор спешно приведен в исполнение.
Я не рванул рубаху на груди, не взвыл глубоко, по-собачьи, от невыразимого отчаяния и безнадежной боли. Я поднялся, налил из графина воды.
- А мои телеграммы в Москву? В Президиум Верховного Совета? Генеральному прокурору?
- Видишь ли... - объяснил Митрохин. - Довиденко попридержал их. Ему показалось, что он обязан посоветоваться со мной.
- Когда его расстреляли? - спросил я.
- Сегодня. Рано утром.
Довиденко задержал телеграммы. Эминов, член коллегии республиканского МВД, ускорил приведение приговора в исполнение.
Они все еще следили за мной. Настороженно и в то же время уже успокаиваясь.
Поезд ушел. Ничего нельзя было больше сделать. Я поднял стакан и долгим неудержимым швырком выплеснул содержимое в их перекосившиеся лица. У меня было чувство, словно я окропил их кровью невинно казненного. Никто не сказал мне ни слова. Я поставил стакан и пошел к дверям.
ЭПИЛОГ
Последним в ряду смертоносных событий этих недель была гибель молодого следователя Алиханова, который вел дело Умара Кулиева.
В машине у него отказали Тормоза, она сбила легкое ограждение на причале, недалеко от кафе "Сахиль", и сверзилась в море.
Эдик Агаев на следствии и в суде все отрицал и получил шесть лет. Шефу лодок определили пятнадцать. Цаххана Алиева так и не нашли.
Бала был осужден на восемь лет. Многократные обращения в надзорные инстанции его родителей и мои пока ни к чему не привели.
Незадолго до отъезда между роддомом и домом для престарелых я случайно встретил вдову Умара Кулиева. Мы остановились в растерянности, но, когда я хотел что-то сказать, она вдруг бросилась от меня, словно от зачумленного.
Я сдал дела. Мое новое место службы на этот раз оказалось не близким Камчатка. Директор саженого комбината оказался провидцем.
Впрочем, и теперь нашлись люди, которые попытались снова убедить меня в том. что это - синекура.
Анна ни разу не сделала попытки со мной связаться. Из записки, брошенной в мой почтовый ящик, я узнал, что фотографии, сделанные ночью, когда мы с Анной выходили из кафе "Сахиль", неизвестный доброжелатель послал моей жене, "действуя во имя спасения оскверненного семейного очага".
Лена не уведомила меня об этом.
Я не заехал домой - у меня не хватило мужества. Прямо с парома, которым, конечно же, оказалась "Советская Нахичевань", я перебрался в аэропорт, улетел в Москву, а оттуда в Петропавловск-Камчатский.
- Там есть несколько браконьерских дел... - предупредил один из заместителей Генерального прокурора, напутствовавший меня перед отъездом. Но не знаю, захотите ли вы повторить все с самого начала...
Во время двенадцатичасового перелета я перелистал нашу с женой научную студенческую работу - "Поведение браконьера в конфликтной ситуации". Мы ни разу не упомянули в ней о прошлом опыте как факторе, влияющем на поведение инспектора.
Но, может, мы и были правы.
Незадолго до отъезда я обнаружил у себя под кроватью убитую стальным капканом огромную серую крысу.
Осторожно, то и дело оглядываясь, чтобы предупредить внезапное нападение со стороны другого страшилища, я опустился на корточки.
Предыдущий печальный опыт никого и ничему не учит, даже таких биологически совершенных, как крысы. Крыса была без хвоста.
Моего однокашника подняли с кровати. Он устроил скандал, сказал, что пойдет в тюрьму с партбилетом, но, узнав, что арест согласован наверху, сразу стих.
Супруги были готовы к обыску. Никаких ценностей и сберкнижек у Агаева не нашли и не описали, кроме видеосистемы и машины "Жигули" - ВАЗ-2105, на которой он ездил по доверенности от тестя.
Единственное, что всех очень удивило, прямо-таки поразило, - огромное количество мужских костюмов - около ста! - висевших в его комнате. Все новые, один-два раза ношенные, импортные и отечественные, разных цветов и покроев. Агаев объяснил, что все они являются носильными вещами и не могут быть описаны.
В квартире, перед тем как вести кмашине, на Эдика надели наручники.
Одновременно с Агаевым был арестован и Бураков. У него тоже не нашли никаких ценностей. Жена Буракова объяснила, что у мужа была другая семья, которую он тщательно скрывал, - сбережения и зарплату держал там, дома бывал редко. Соседи подтвердили ее показания. Не обнаружили даже огромной библиотеки, которую Бураков собрал в надежде, будучи на пенсии, заняться серьезным чтением.
Ни Агаев, ни Бураков виновными себя не признали.
Агаев показал, в частности, что знал Баларгимова как человека ранее судимого и по долгу службы - в порядке предупреждения новых преступлений с его стороны - иногда бывал у него дома с беседами профилактического характера, о чем всегда составлял справки. Он поражен, узнав, что Балар-гимову в течение трех лет удавалось открыто в три смены снаряжать лодки за осетровыми и продавать улов на берегу. Свидетельские показания против себя Агаев рассматривал в качестве мести ему за партийную принципиальность при выполнении служебного долга, как отплату за нежелание идти на компромисс с браконьерской мафией.
Я был еще в дежурке, когда с самыми свежими новостями приехал Хаджинур Ореэов - в последнюю минуту, по рекомендации Балы, его тоже включили в следственно-оперативную группу.
Мы поднялись ко мне.
- Бураков п о п л ы л... - сообщил Хаджинур, когда мы остались вдвоем.
- Начал давать показания?
- Пока нет. Но просил дать подумать...
- Да-а...
Главари восточнокаспийской мафии, снимавшие процент с браконьерской ловли осетровых, конечно, никогда не контактировали непосредственно с шефом лодок, поручая это кому-то в самом низу.
Судя по всему, этим и занимался Бураков. По приказу Агаева он взимал ежемесячную дань, сообщал браконьерам о повышении "налога", организовывал уничтожение лодок наиболее строптивых и несговорчивых.
Теперь все упиралось в его показания.
"Поплывет Бураков - и следствие выйдет бог знает на какой уровень! Умолчит - примет весь удар на себя. Нет, Буракову не выдержать очных ставок с браконьерами, которые давали ему деньги..." - подумалось мне.
- Он уже в тюрьме?
- Да.
- А что начальник рыбинспекции?
Цаххан Алиев снова оказался хитрее и удачливее всех - в час, когда следственно-оперативная группа покинула Дом рыбака, он, предупрежденный кем-то, обманом захватил катер на воздушной подушке - "гепард", принадлежащий заповеднику, и скрылся.
- Если по тихой воде да не подвели рубчатые ремни, он куда хочешь умотал... - Хаджинур был возбужден, как гончая, почувствовавшая азарт псовой охоты, опьяняющую радость преследования и гонки. - Сейчас, наверное, уже на Кавказе. А может, в России...
Дела Хаджинура складывались удачно - руководители группы заметили сметливость и трудолюбие молодого лезгина - за его судьбу, по крайней мере на данном этапе, можно было не беспокоиться.
Он ушел, а я все сидел за столом.
Тайное становилось явным. Преступления, совершенные группой, как обычно, раскрывались все одновременно.
- Игорь Николаевич! Не забыли? - Гезель в дверях показала мне на часы. - Может, лучше раньше приехать? Они не любят, когда опаздывают!
- Сейчас еду. Мне надо еще заскочить на набережную... Бала не появился?
- Нет. Я звонила - дома его тоже нет.
Садясь в машину, я увидел у ворот отца Умара Кулиева вместе с его снохой - они проводили теперь много времени у нас во дворе, ожидая известий.
Он пожелал мне счастливого пути, а его строптивая спутница, похоже, наконец улыбнулась.
Анна уезжала паромом "Советская Нахичевань". Я наблюдал с верхней дороги. Мелкая пыль, принесенная ветром, в городе была совсем незаметна, но, глядя сверху, можно было заметить, что он весь в дымке - небольшой, уютный, опущенный в неглубокое седло между двумя вершинами, названными в честь царских генералов - путешественников и топографов.
Паром медленно отвалил. На причале было пусто и голо. Надрывно прокричал маневровый паровозик внизу, тащивший игрушечные платформы с контейнерами.
"Познай самого себя!" - говорили древние. В школе я не раз смеялся над заблуждением мудрецов: да что может быть проще! Разве я не знаю, что у меня на уме? Куда собираюсь сегодня? Завтра? "Познать другого!" - вот проблема! Кто он? Какие у него намерения?
Святая простота! Что я знаю о себе? Не буду ли я всю оставшуюся жизнь мечтать об Анне, как об утерянном рае, утраченном навсегда отчем доме?
Не оглядываясь, стартовал я в нашей прокурорской "Ниве" кратчайшей дорогой - через перевал - и уже через несколько минут был в центре Нахалсгроя, у парикмахерской Гарегина.
Но что это? Согомоныч стоял на своем традиционном месте, только на этот раз он смотрел внутрь здания, словно не решаясь войти. Представитель частного капитала слышал шум подъехавшей машины и даже, как мне показалось, на мгновение глянул в мою сторону, прежде чем отвернуться.
Я вышел из машины, подошел ближе, и мне открылась картина варварски уничтоженной парикмахерской.
Дверь частного предприятия была высажена, она так и стояла с отжатым ригелем замка; окна разбиты. Внутри злоумышленники разбросали, затоптали, побили все, что попалось им под руку.
- Надо вызвать милицию. - Я тронул Согомоныча за плечо.
- Нет, - он отвел глаза. - У нас так не Делается. Нужно сделать вид, что ничего не случилось, - он взглянул на меня. - Жаль только, чтоя не могу теперь по-прежнему заниматься вашей головой...
Это был еще один мой заложник, попавший в беду. Расположение ко мне навлекло несчастье на его заведение.
Я отошел к машине. Постоял, прежде чем сесть за руль.
Вокруг сплошным беспределом тянулся одноэтажный Самстрой - поставщик самой опасной уголовной преступности, организованной вокруг браконьерских СемейиЛодок. Честолюбивые юноши, взлелеянные крестными отцами Берега, уже освоили свой путь, пока одряхлевшие вожди наверху награждали друг друга, а придворная номенклатура делила дачи, квартиры, пайки, пристраивала детей за границей.
"Новыми успехами встретим..." - было выведено на розоватом выгоревшем полотнище, соединявшем городской роддом с домом для престарелых. Продолжение не читалось, но мысль была ясна. "Успехов много, хотя старых для встречи чего-то там пока недостаточно...
Я закрывал "Ниву", когда к обкому подкатила черная служебная "Волга". Из нее вышел человек в прокурорской форме. Я узнал Фурмана.
- Привет, Игорь! - Мы вместе вошли в здание. Поднялись по лестнице. Фурман вел себя так, словно между нами ничего не произошло. - Хочешь новость? В этом доме пока никто не знает. Ты - первый... Бураков повесился. В следственном изоляторе.
Я поразился:
- У нас в следственном изоляторе? Чего они...
- Не у нас, слава Аллаху! В следственном изоляторе КГБ...
- А туда-то он как попал? - удивился я. - Как шпион?
- Да нет! При поступлении у Буракова обнаружили обострившийся геморрой. Ну, и решили подлечить. Консервативно, разумеется. В нашем изоляторе условий нет, а у них и условия, и специалисты. Тебя это удивляет?
- Меня уже трудно чем-нибудь удивить, Фурман. - Постепенно я пришел в себя. - У других обвиняемых, надеюсь, нет геморроя?
- Нет вроде.
Над дверью вспыхнула лампочка, и секретарь Митрохина, до того не обращавшая на меня ни малейшего внимания, оторвалась от своих ногтей и кокетливо улыбнулась:
- Вас приглашают...
Знакомое аэродромное величие кабинета, ощущение взлетной полосы, обозначенной ковровой дорожкой. Первый поднялся из-за стола.
- Присаживайся... - Митрохин кивнул на приставной столик и сам тоже пересел, оказавшись напротив меня. - Что там с этим делом Умара Кулиева? спросил он. - Ну, мало ли что преступник сочинит, чтобы выкрутиться? Стоит ли сразу бить в самые большие колокола! Я по поводу телеграмм...
- Стоит! Умар Кулиев невиновен... Меня мучила жажда, но графин с водой стоял на столике в стороне.
- Мне докладывали обратное... - сказал Митрохин.
Без стука в кабинете появились прокурор Довиденко и полковник Эминов. Довиденко поздоровался со мной коротким, сухим кивком. С лица Эминова не сходило злое, капризное выражение. Он снова не заметил меня.
Митрохин подал знак - Довиденко и Эминов сели чуть поодаль, чтобы не мешать нам, и в то же время при первой необходимости дать Первому справку. Все у них спланировано, который раз я снова мог в этом убедиться.
- ...Между прочим - раз уж мы заговорили о работе водной прокуратуры, - сказал Митрохин, - как ты смотришь, если мы переведем вас в помещение бывшей военной?
Это - нежилой дом, все приспособлено. Вначале людям необходимо создать нормальные условия, а потом спрашивать с них работу. Устроитесь, а там, глядишь, решим и жилищные вопросы... Надоело, наверное, жить как на бивуаке?
Я знал теперь, что меня ждет, если я соглашусь быть послушным. Особняк бывшей военной прокуратуры. Квартира. Кормушка. Как равный, получу я свой кусок от общего жирного пирога. Я перестану быть парией в среде местного начальства. Мы будем встречаться с Митрохиным, Довиден-ко и Эминовым на сессиях и активах, обмениваться новостями, приглашать друг друга на юбилеи и праздники. "Ты - нам, мы - тебе!" Ничего другого не требовалось.
В кабинете стало тихо. От меня ждали ответа.
- Надо срочно освободить невиновного, - повторил я. - Дело Умара Кулиева полностью сфальсифицировано... Сделка не состоялась.
- Вы говорите об улучшении работы водной прокуратуры... - тотчас подал голос Эминов. Это был опытный демагог. - А он делает вид, что не понимает!
Брезгливое выражение не сходило с его лица.
"Это не маска, - подумал я. - Он действительно оскорблен. Какой-то водный прокуроришка выступил против исконных привилегий здешней чиновничьей мафии..."
- Пусть скажет тогда, для кого его помощник сегодня утром получил взятку - ни много ни мало - тридцать тысяч...
Я выслушал эту клевету молча, не шевельнув ни одним мускулом.
- Бала Ибрагимов уже взят под стражу, и деньги у него изъяты! Я говорил с ним. Молодой, но уже глубоко аморальный, развращенный юноша...
"Толстый, неуклюжий Бала! - подумал я. - Деликатный, в темных очках-консервах, идеалист... Конец твоим честолюбивым мечтам о прокурорской карьере!"
Я посмотрел на графин - я просто умирал от жажды.
- А вот письмо от следователя водной прокуратуры Гусейна Ниязова, он возмущен...
"Сколько-же еще у них для меня новостей? Вечно занятый семьей и детьми Гусейн! Не поэтому ли он сидит на больничном и не показывает носа..."
Митрохин снова возвратился к Умару Кулиеву - меня к чему-то готовили.
- В связи с делом Кулиева нам удалось поднять - и на такую высоту! принципиальные вопросы борьбы с браконьерством! Народ до этого здесь спал, свыкся с тем, что происходит...
- О чем вы говорите... - невежливо прервал я Первого. - О каких принципиальных вопросах, когда невиновный осужден на смерть!
Но Митрохин словно не услышал меня:
- Сразу же пошли десятки, сотни писем! Тысячи подписи со всего Союза. "Смерть! Никакой пощады убийце!" Я лично выступил в республиканской газете... И теперь как? Что мы им скажем? "Ошиблись. Извините!" Так? - Что об этом говорить зря... - Я снова прервал его.
Митрохин снова взглянул на меня. - Ты в курсе? - О чем вы?
Теперь уже не только Митрохин, но и Довиденко, и Эминов смотрели на меня волчьими, настороженными глазами.
Я все прочитал в их глазах.
Умара Кулиева не было больше в живых. Живой он был им опасен, и приговор спешно приведен в исполнение.
Я не рванул рубаху на груди, не взвыл глубоко, по-собачьи, от невыразимого отчаяния и безнадежной боли. Я поднялся, налил из графина воды.
- А мои телеграммы в Москву? В Президиум Верховного Совета? Генеральному прокурору?
- Видишь ли... - объяснил Митрохин. - Довиденко попридержал их. Ему показалось, что он обязан посоветоваться со мной.
- Когда его расстреляли? - спросил я.
- Сегодня. Рано утром.
Довиденко задержал телеграммы. Эминов, член коллегии республиканского МВД, ускорил приведение приговора в исполнение.
Они все еще следили за мной. Настороженно и в то же время уже успокаиваясь.
Поезд ушел. Ничего нельзя было больше сделать. Я поднял стакан и долгим неудержимым швырком выплеснул содержимое в их перекосившиеся лица. У меня было чувство, словно я окропил их кровью невинно казненного. Никто не сказал мне ни слова. Я поставил стакан и пошел к дверям.
ЭПИЛОГ
Последним в ряду смертоносных событий этих недель была гибель молодого следователя Алиханова, который вел дело Умара Кулиева.
В машине у него отказали Тормоза, она сбила легкое ограждение на причале, недалеко от кафе "Сахиль", и сверзилась в море.
Эдик Агаев на следствии и в суде все отрицал и получил шесть лет. Шефу лодок определили пятнадцать. Цаххана Алиева так и не нашли.
Бала был осужден на восемь лет. Многократные обращения в надзорные инстанции его родителей и мои пока ни к чему не привели.
Незадолго до отъезда между роддомом и домом для престарелых я случайно встретил вдову Умара Кулиева. Мы остановились в растерянности, но, когда я хотел что-то сказать, она вдруг бросилась от меня, словно от зачумленного.
Я сдал дела. Мое новое место службы на этот раз оказалось не близким Камчатка. Директор саженого комбината оказался провидцем.
Впрочем, и теперь нашлись люди, которые попытались снова убедить меня в том. что это - синекура.
Анна ни разу не сделала попытки со мной связаться. Из записки, брошенной в мой почтовый ящик, я узнал, что фотографии, сделанные ночью, когда мы с Анной выходили из кафе "Сахиль", неизвестный доброжелатель послал моей жене, "действуя во имя спасения оскверненного семейного очага".
Лена не уведомила меня об этом.
Я не заехал домой - у меня не хватило мужества. Прямо с парома, которым, конечно же, оказалась "Советская Нахичевань", я перебрался в аэропорт, улетел в Москву, а оттуда в Петропавловск-Камчатский.
- Там есть несколько браконьерских дел... - предупредил один из заместителей Генерального прокурора, напутствовавший меня перед отъездом. Но не знаю, захотите ли вы повторить все с самого начала...
Во время двенадцатичасового перелета я перелистал нашу с женой научную студенческую работу - "Поведение браконьера в конфликтной ситуации". Мы ни разу не упомянули в ней о прошлом опыте как факторе, влияющем на поведение инспектора.
Но, может, мы и были правы.
Незадолго до отъезда я обнаружил у себя под кроватью убитую стальным капканом огромную серую крысу.
Осторожно, то и дело оглядываясь, чтобы предупредить внезапное нападение со стороны другого страшилища, я опустился на корточки.
Предыдущий печальный опыт никого и ничему не учит, даже таких биологически совершенных, как крысы. Крыса была без хвоста.