Смирнов Борис. Небо моей молодости

   10 мая я с летчиком Гурой еще до рассвета вылетел на связном самолете к месту нашего командного пункта. После того как лейтенант потерял глаз, мне стоило больших трудов уговорить командарма оставить летчика в дивизии. Командующий разрешил, но без права полета на боевых машинах, хотя Гура отлично видел землю. В этом я убедился, проверяя его технику пилотирования после ранения. И вот летим бреющим полетом. Самолет пилотирует Гура - мои руки лежат на бортах кабины. Лейтенант замечает это, и я знаю, что он благодарен мне за полное доверие. Впереди высоковольтная линия. "Видит ли Гура провода?" подумалось мне невольно. Видит - нырнул под них. На посадку заходим с ходу, маскируясь высокими тополями. И вдруг шерпеновский плацдарм точно взорвался! Земля, смешанная с пороховым дымом, вздыбилась, поднялась к самому небу сплошным коричневым валом. Это противник начал артиллерийскую подготовку. Теперь следовало ожидать и появления вражеских самолетов. Они не заставили себя ждать долго и над плацдармом появились, когда еще не рассеялся смрад от артиллерийской подготовки. Я успел отдать распоряжение на вылет дежурной эскадрилье, но наши самолеты были на полпути. Группу "яков" вел старший лейтенант Рагозин. Получив сведения об обстановке над плацдармом, он прибавил скорость. В группе Рагозина летел командир звена Тайч. Ему я приказал, чтобы он завел свое звено в тыл "юнкерсам" и отрезал им отход. А тем временем четверка Рагозина уже вступила в бой и сбила два самолета противника. Один наш самолет тоже был подбит. С дымящимся мотором летчик пытался дотянуть машину до левого берега, но не дотянул и врезался в середину Днестра. "Юнкерсы" стали уходить. На обратном пути они наткнулись на четверку Тайча и потеряли еще две машины.
   Так закончился первый бой над плацдармом Шерпены.
   - Все видели. Молодцы! Спасибо летчикам! - передали нам с командного пункта генерала Чуйкова. Выше награды, чем благодарность матушки-пехоты, для нас не было!..
   Генерал Чуйков очень хорошо относился к нам, летчикам. Он неоднократно посещал наш командный пункт, с которого просматривался весь плацдарм. Запомнился такой случай.
   В разгар боя Чуйков приехал к нам на КП и потребовал усилить прикрытие с воздуха, а также активизировать действия авиации по наземным целям. Я вызвал очередную группу "яков", ведущим которой был старший лейтенант Илья Павловский. Как раз в это время на КП появился и генерал Судец. Я доложил командарму о результатах боевых вылетов, о том, что на подходе очередная группа самолетов. Тут прозвучал сигнал вызова к телефону, и Люба протянула трубку Чуйкову:
   - Вас, товарищ командующий.
   Чуйков слушал молча, нахмурив брови. Потом коротко ответил:
   - Все оружие к бою! - и, обращаясь к нам, пояснил: - Более пятидесяти танков занимают исходные позиции для атаки...
   В это время старший лейтенант Павловский подходил со своей группой к плацдарму. Получив дополнительную корректировку на цель, он передал:
   - "Сокол-1", вас понял. Танки вижу, начинаем работать...
   Все летчики его группы мгновенно перестроились в боевой порядок. Ведущий пошел в атаку первым. И вдруг из репродуктора на командный пункт ворвалось громкое:
   - Соколы-павлодарцы, в атаку! Ура-а-а!..
   Все летчики разом подхватили призыв командира, и громкое разноголосое "Ура!" не смолкало до момента открытия пушечного огня по танкам. Судец строго посмотрел на меня и спросил:
   - Товарищ Смирнов, почему ваши летчики нарушают дисциплину в эфире?
   А я стоял молча и думал: "Вот они-то - достойные потомки павлодарских гренадеров!" Чем бы закончилось все - не знаю. Слава богу, заступился генерал Чуйков.
   - Ты что его ругаешь? Летчики, можно сказать, на перевес со штыками в атаку идут, а тебе, видите ли, не нравится - дисциплину нарушили...
   Словом, все обошлось. Оба командарма наблюдали за атакой в бинокли. От удара группы Павловского на плацдарме взметнулись три столба черного дыма. Горели танки. 37-миллиметровые снаряды автоматических пушек, установленных на наших самолетах, надежно пробивали верхнюю броню танков. Когда в воздухе появились две группы штурмовиков, я приказал Павловскому прекратить атаки и прикрывать "ильюшины" на случай появления истребителей противника.
   Немцы не выдержали. Их танки после атак штурмовиков повернули обратно, в свои укрытия. Тогда Чуйков позвонил на свой КП:
   - Используйте момент, поднимайте гвардейцев в атаку!..
   Однако не все и не всегда шло так гладко. На следующий день небо над плацдармом накрыла низкая облачность. Казалось, можно было передохнуть, но вдруг над нами появился самолет-разведчик. Сделав два виража, он ушел. А минут через сорок в воздухе раздался характерный шипящий звук. "Мина"! успел подумать я, и тут же - взрыв, потом второй, третий. И пошло... На радиостанции повисла антенна. Семенов принялся поправлять ее, но я приказал ему лечь в укрытие. Пытаюсь позвонить на КП генерала Чуйкова - связи нет. Люба поняла, в чем дело, и мигом выползла из окопа. Я успел схватить ее за ногу, но в руке остался только сапог. Мины рвались в промежутке двух-трех секунд: огонь вели из нескольких минометов. Минуты через три раздался писк телефонного зуммера это вызывали с армейского КП.
   - Что случилось? - кричал кто-то на другом конце провода.
   - Минометы накрыли! Дайте артогня!.. - кричу в ответ.
   В это время шагах в десяти от окопа показалась Люба. Она держала в руке полевой провод и, ориентируясь по нему, ползком преодолевала последние метры. Я охватил ее за плечи и стащил вниз. В окоп спрыгнул взволнованный Семенов.
   - Люба, ты ранена!
   - Нет, только запылилась. Подай, пожалуйста, сапог!
   Она села на ящик с ракетами, вынула из кармана гимнастерки расческу, маленькое зеркальце и расчесала волосы, долго и старательно укладывая свой любимый непокорный завиток...
   Командный пункт нам пришлось перенести в другое место. А к концу мая гвардейцы генерала Чуйкова, вконец измотав гитлеровцев, заняли Шерпены и Пугачевы.
   Рядовая связистка Люба и сержант Семенов приказом по дивизии были награждены медалью "За Отвагу".
   Вспоминая все, выпавшие на твою долю, боевые дела, анализируя промахи, удачи, невольно приходишь к выводу, что продуманное применение в боевой обстановке радиосредств в значительной степени решало успех дела.
   Так, радиостанция наведения обеспечила нам управление авиацией над полем боя. Летчики знали, что в любую минуту могут получить с земли необходимые указания, точные ориентиры размещения наземных целей или место нахождения, высоту и количество самолетов противника в воздухе. А сколько раз команды, поданные с помощью радио, спасали летчиков от смертельной опасности!
   Помню, однажды лейтенант Поцыба с ведомым возвращались с боевого задания. Противника в воздухе не было, и пара наших истребителей спокойно, без оглядки подходила к своему аэродрому. В это время из окна между облаков выскочили четыре ФВ-190 и оказались в хвосте нашей пары. Дистанция между самолетами быстро сокращалась. Еще мгновение - и немцы откроют огонь. Но вот с земли поступило предупреждение - Поцыба резко развернулся, и "фоккеры" проскочили мимо. Завязался бой. Через несколько минут один из "фоккеров" свалился вниз, оставляя за собой черный шлейф дыма.
   Или другой случай. После воздушного боя в силу каких-то обстоятельств старший лейтенант Меренков остался в воздухе один, а в километре от него летел "мессер" в сторону нашей территории. Оба не видели друг друга, но, получив необходимые координаты, Меренков атаковал первым. С дистанции не более пятидесяти метров потребовалось всего лишь три снаряда, чтобы на приблудном "мессере" поставить крест.
   Понимая, насколько велико в боевой обстановке назначение радиостанции наведения, я как-то решил потренировать командиров эскадрилий управлению боем с КП. Ведь с земли динамику воздушной схватки видишь несколько иначе, чем из кабины истребителя. Однако мои старания свелись к весьма малым результатам. Присутствующие на передовых позициях летчики, охваченные сильными впечатлениями, никак не могли удержаться от эмоций и выражали их примерно так: "Лешка, Лешка, дурак! Оглянись - поджарят!.." Другой, глядя в небо, кричал: "Куда, куда, лопух, разворачиваешься?!" или с сожалением: "Эх, желторотик... словно на верблюде сидишь!.."
   В другой раз я приказал прибыть на радиостанцию наведения летчикам Панину, Бондарю и Колдунову. И вот вскоре прямо над нами завязался сильный воздушный бой. Смотрят пилоты и, чувствую, места не находят. Первым не выдержал Колдунов:
   - Товарищ командир! Отпустите нас, мы лучше слетаем.
   Бондарь добавил;
   - Тут нервы надо железные иметь! Мы уж как-нибудь без этой школы. Отпустите...
   Только один летчик, капитан Дмитрий Сырцов, нашелся, один только и смог овладеть методикой работы на КП. Что вскоре обернулось на мою же голову: генерал Судец то и дело стал посылать хорошего бойца на вспомогательные радиостанции наведения, которых в армии у нас было немало.
   Ну а самому на передовых позициях приходилось бывать очень часто. Без преувеличения можно сказать: там было проведено времени не менее, чем на аэродромах. Приходилось работать и среди красноармейцев первой линии окопов. Ездил туда не ради любопытства - инструктировал, как и когда давать ракеты в сторону противника, чтобы не ошибались наши летчики, не били бы по своим. В окопах то и дело возникали интересные беседы. Чаще всего приходилось рассказывать красноармейцам о том, как воюют летчики-истребители. Многие не могли понять, как это с самолета, летящего на большой скорости, умудряются попадать в танки, машины, паровозы. Приходилось объяснять, рассказывать, как порой самые храбрые ходят и "со штыком наперевес", как однажды выразился генерал Чуйков.
   - Ну и ну, - помню, недоверчиво заметил один из бойцов, - значит, штыка нет, а идет в штыковую. Как же это?
   - А вот так. Подойдет к "юнкерсу" метров на двадцать да как стеганет его из двух пулеметов, да еще из пушки добавит!
   Пехота понимающе кивала, ну а тому, кто полюбопытнее да понедоверчивей, каску на лоб:
   - Эх, Ваня... деревушка ты серая, непроглядная!.. Однажды сидим в окопах, обедаем. Рядом со мной бывалый красноармеец моих лет. Разговорились. Оказалось, он почти мой земляк - из села Троицкое, что в километрах в сорока пяти от Куйбышева, вниз по Волге.
   Вдруг противник начал вести артиллерийский огонь. Смотрю на гвардейцев те не обращают внимания и продолжают есть. А мой сосед приговаривает:
   - Этот с перелетом - поше-ел с перелетом. А вот этот наш!
   Волжанин мгновенно сорвал с головы пилотку и прикрыл котелок. Тут же раздался грохот. Земля вздрогнула. Сверху что-то посыпалось. Снаряд взорвался метрах в пятнадцати от бруствера окопа. Мой котелок улетел, но любезный сосед подсунул тогда свой.
   - Хлебай со мной. Хватит на двоих!
   Меня, однако, заинтересовало, как же это боец угадал, где ляжет тот снаряд.
   - Так ведь каждый снаряд свою песню имеет, - принялись теперь объяснять мне. - Если он летит над нами, то свист ровный, протяжный. С недолетом - его еле слышно. А. вот когда свистит все сильнее и сильнее - тот ляжет рядом...
   Подивился я мудрости солдатской. Сколько за войну таких окопных встреч было...
   Вскоре наступили дни, предвещавшие начало освобождения Молдавии.
   На рубеже Днестра противник создал глубокую и сильно укрепленную систему обороны, сосредоточил группу армий "Южная Украина", насчитывавшую около 900 тысяч человек, более 7600 орудий и минометов, свыше 400 танков и штурмовых орудий и 810 боевых самолетов. В начале августа 1944 года фронты получили директиву Ставки на подготовку и проведение Ясско-Кишиневской операции.
   И вот командующий 17-й воздушной армией генерал Судец собрал всех командиров дивизий и подробно ознакомил нас с положением на фронте и предстоящей задачей. Нам предписывалось действовать согласно планам 2-го и 3-го Украинских фронтов, которым в свою очередь надлежало прорвать оборону противника северо-западнее Ясс и южнее Тирасполя и развивать наступление по сходящимся к району Хуши, Васлуй направлениям с целью окружить и уничтожить основные силы группы армий "Южная Украина", оборонявшиеся в кишиневском выступе.
   Планом операции 3-го Украинского фронта предусматривалось использовать главные силы 17-й воздушной армии в первый и второй день для поддержки 57, 37 и 46-й армий на участке прорыва обороны и обеспечения ввода в прорыв в полосе действий 37-й и 46-й армий 4-го гвардейского и 7-го механизированных корпусов. В дальнейшем главные силы воздушной армии должны были переключиться на поддержку этих механизированных корпусов, которые получили задачу наступать в стремительном темпе, обходя узлы сопротивления противника, выйти к Пруту и Хуши, соединиться с войсками 2-го Украинского фронта и завершить окружение кишиневской группировки.
   С началом отхода главных сил врага с кишиневского выступа на запад, к Пруту, воздушная армия должна была действовать по этой группировке и задержать их выход на Прут до подхода наших наземных войск. Кроме того, воздушная армия должна была обеспечить боевые действия 46-й армии на левом крыле фронта по прорыву обороны, окружению и уничтожению 3-й королевской румынской армии.
   Сказанное командармом было яснее ясного. Но до начала наступления нам предстояло провести огромную работу. Штабу дивизии нужно было подготовить несколько вариантов оперативных планов с учетом обеспечения дивизии горючим и смазочными материалами, боеприпасами, предстоящих перебазирований, налаживания многосторонней полевой связи, составления оперативных групп управления и многих других вопросов. Больше же всех забот было у инженера дивизии инженер-майора Н. И. Алимова. Ему требовалось привести в полную боевую готовность максимальное количество самолетов, но как это сделать, если запасных частей для ремонта машин хронически не хватало? Приходилось то и дело подновлять старые, изношенные детали или, в лучшем случае, снимать с самолетов, предназначенных к списанию. Бывало, смотришь на авиатехников и думаешь: послала же судьба людям такую специальность - ни днем, ни ночью ни отдыха, ни сна. А в штаб армии ежедневно требовали сводку: сколько в дивизии самолетов исправных, сколько на выходе из ремонта?..
   Летный состав тоже стоял перед проблемой. Менялся штатный состав полков: кого-то переводили в другие авиационные соединения, прибывало пополнение молодых летчиков, которых надо было проверять, тренировать в воздухе. Но горючего не хватало. Командиры полков и эскадрилий невольно планировали летные упражнения с учетом минимального расхода бензина и боеприпасов. В общем, предстоящее наступление требовало большой и всесторонней подготовки в сложных условиях.
   С началом Ясско-Кишиневской операции нашей авиадивизии предстояло взаимодействовать с 4-м механизированным корпусом, которым командовал генерал-лейтенант В. И. Жданов. Командир корпуса был волевым, храбрейшим человеком. Он сразу же поставил условие, чтобы мой командный пункт размещался вместе с его КП. В данном случае генерал Жданов был прав. Его корпусу предстояло совершить глубокий рейд в тыл противника, выйти на побережье реки Прут и отрезать отход гитлеровцам.
   В течение двух суток передовые части корпуса с оперативной группой штаба, пройдя сто десять километров, вышли к берегу западнее населенного пункта Сарата-Розеш. Где-то на. полпути колонну пытались разбомбить "юнкерсы". Первую серию бомб они уложили правее дороги по ходу колонны, а второй заход немцам сделать уже не удалось. Истребители нашей дивизии, беспрерывно патрулируя в районе движения корпуса, вовремя заметили вражеские самолеты. С ходу сбили "юнкерс", который находился в центре группы. Этот почин сделал старший лейтенант Александр Бондарь, а командир 897-го истребительного авиаполка, майор Марков, возглавлявший вторую четверку истребителей, подбил ведущий "юнкерс". Атака противника с воздуха была сорвана.
   Свой командный пункт генерал Жданов разместил на холме, в двух километрах от реки, с очень хорошим обзором направления, откуда ожидалось появление отступающего противника. В тот август стояла нестерпимая жара. Трава пожелтела, земля потрескалась.
   Когда командный пункт был готов, генерал Жданов окликнул меня:
   - Смирнов! Поехали в разведку.
   Генерал уже сидел в моем "виллисе", а я ничего не мог понять: в какую еще разведку?..
   - Ну что стоишь? Поедем, искупаемся. Предложение было соблазнительным, но, на мой взгляд, слишком рискованным.
   - Что, летчик, струсил? - засмеялся Жданов. - Да там мои разведчики залегли.
   Пришлось сесть в машину. Дорога к реке шла пологим уклоном, вплотную примыкая к полю с созревшей кукурузой. Я взял бинокль и посмотрел в сторону тополей на противоположном берегу: "Что это?" Между стволов стояли три каких-то массивных предмета, замаскированных ветвями.
   - Товарищ генерал! Смотрите - похоже, танки. Прежде чем посмотреть, Жданов ответил:
   - У меня есть имя и отчество - для вас, товарищ полковник.
   - По уставу, товарищ генерал.
   - По уставу, по уставу... - заворчал генерал. - А по-человечески - когда хоронить будешь?
   Жданов взял бинокль.
   - А ну-ка, останови! Нет, там не танки, что-то другое...
   Мы тронулись дальше, и тут один за другим разорвались два снаряда - всего в пятидесяти метрах от машины. Водитель свернул в кукурузу, а Жданов взглянул на меня и хитро улыбнулся:
   - Ну вот, разведку произвели, - и словно в оправдание добавил: - Глаз-то у тебя соколиный!..
   Вечер и наступившая ночь прошли спокойно. С рассветом начался бой в четырех километрах севернее нашего командного пункта. По крутому склону противник пытался прорваться к реке, но тщетно - гитлеровцы всюду встречали мощный отпор.
   В тот же день на командный пункт прибыл еще один представитель от авиации, заместитель командира 306-й штурмовой авиадивизии майор А. В. Самохин. Его я хорошо знал. С этой дивизией моим летчикам приходилось часто взаимодействовать. Здесь, у генерала Жданова, нам вместе стало удобнее управлять над полем боя прилетающими самолетами. Расстояние до наших аэродромов было значительное - до ста километров, но выход нашли. Сначала эскадрилью капитана Колдунова удалось посадить на шестьдесят километров ближе, а затем и полк Маркова. Теперь, если бы возникла необходимость, до аэродрома можно было добраться на "виллисе". Для связного самолета площадки возле КП не оказалось. Легче стало и с бензином. Алимов сообщил мне, что горючего хоть отбавляй. Анализ показал, что трофейный бензин мог быть использован и для наших моторов.
   Наступление войск 3-го Украинского фронта развивалось успешно. Окруженная группировка гитлеровских войск распалась на несколько частей, каждая из которых пыталась самостоятельно вырваться из окружения. Тем самым облегчалась задача полного разгрома группы армий гитлеровских и румынских войск. В штабах и на командных пунктах противника прекратилась радио- и проводная связь, боевое управление войсками было парализовано. В стане врага возникла паника и растерянность, что подтверждали данные наземной и воздушной разведки, показания пленных немецких и румынских генералов и офицеров. Командующий группой армий "Южная Украина" генерал Г. Фриснер спустя годы напишет в своих мемуарах об этом сражении:
   "Ни о каком планомерном и упорядоченном руководстве войсками в тех совершенно ненормальных условиях говорить, конечно, не приходилось".
   А Верховный Главнокомандующий в своем приказе от 22 августа 1944 года отмечал:
   "Войска 3-го Украинского фронта, перейдя в наступление, при поддержке массированных ударов артиллерии и авиации прорвали сильно укрепленную и развитую в глубину оборону противника южнее Бендер и за три дня наступательных боев продвинулись вперед до 70 километров и расширили прорыв до 130 километров по фронту, освободив более 150 населенных пунктов, в том числе крупные населенные пункты: Каушаны, Чимишлия, Лейпциг, Тарутино.
   В боях при прорыве обороны противника отличились... летчики генерал-полковника авиации Судец, генерал-лейтенанта авиации Толстикова, полковника Иванова, подполковника Шаталина, полковника Смирнова..."
   24 августа был взят Кишинев. Бои на нашем направлении, в низовьях реки Прут, продолжались, и мы с Самохиным, пользуясь данными штаба корпуса, нацеливали самолеты в те места, где противнику удавалось подойти к реке. Летчикам приходилось работать в чрезвычайно запутанной обстановке. Все смешалось! Если смотреть на карту - на ней четко отмечались три окруженные группировки противника, имеющие возможность поддерживать друг друга. Создавалась опасность удара по своим же войскам с воздуха. Немцы понимали это, и при появлении "илов" стали давать сигнальные ракеты в сторону наших войск. Пришлось прибегнуть к испытанному методу. Перед появлением штурмовиков я вызывал опытных истребителей-разведчиков. Они на бреющем полете вели детальную ориентировку, а затем точно наводили штурмовики на вражеские войска. Работа у нас с Самохиным пошла на лад.
   Маршал авиации В. А. Судец уже после войны припомнит один день нашей боевой работы. Это было 25 августа. Владимир Александрович тогда находился на командном пункте 4-го гвардейского механизированного корпуса, и вот запомнилось: "К боевым порядкам корпуса по долинам подходило несколько десятков тысяч неорганизованных войск врага, пытавшихся прорваться к Пруту. Командир корпуса генерал Жданов, на командном пункте которого находился командир 288-й истребительной дивизии полковник Б. А. Смирнов, пригласил к стереотрубе одного из пленных немецких генералов, чтобы он осмотрел поле боя и выслал через немецких офицеров приказ о сдаче в плен, дабы прекратить бессмысленное сопротивление и поголовное истребление нашей авиацией, танками и артиллерией отходивших фашистских войск. Генерал от ужаса, происходящего на его глазах, схватился руками за голову и заплакал, но отдать приказ о сдаче в плен отказался, чем обрек большую часть этих войск на гибель".
   Однако сдерживать отход противника генералу Жданову приходилось трудно. Основные силы 3-го Украинского фронта были еще только на подходе к реке Прут, в ее низовьях, и 4-й мехкорпус Жданова, по существу, сражался в тылу гитлеровских войск, которые всеми силами пытались столкнуть корпус с занятых позиций. Тем и объяснялось частое появление фашистских самолетов в этом районе.
   Истребители нашей дивизии в те дни штурмовали наземные цели, вели бои в воздухе с рассвета до наступления сумерек. Летчиков водили в бой сами командиры полков, командиры эскадрилий. Молодежь сражалась вровень со "стариками". Только в воздушных боях за три первых дня взаимодействия с 4-м мехкорпусом летчики дивизии уничтожили четырнадцать самолетов противника, не потеряв ни одного своего.
   День 27 августа прошел сравнительно спокойно. Вечером шофер Станишевский принес нам на КП три котелка борща, вдобавок сварили полведра кукурузных початков, мой адъютант раздобыл полфляги спирта, так что поужинали мы на славу и улеглись спать на настиле из кукурузных стеблей. Вдруг где-то около часа ночи поднялась оглушительная стрельба. Автоматные и пулеметные очереди смешались с взрывами гранат, уханьем танковых пушек. Бой шел в непосредственной близости от штаба корпуса. Самохин, я, Станишевский, мой адъютант и радист Семенов залегли около "виллиса". Я достал из машины несколько ручных гранат, пристроил их рядом, и стали ждать.
   Бой шел около часа. Утром все стало ясно. Пробиваясь к реке Прут со стороны Сарата-Розеш, одна из блуждающих групп противника, численностью около тысячи человек, наткнулась на штаб корпуса. Гитлеровцы случайно вышли в этот район и были вооружены только ручным оружием, а в охрану штаба и КП корпуса входили танки, бронетранспортеры и до батальона гвардейцев. Недалеко от КП сидели на земле охраняемые пленные, среди которых оказался и один генерал. Жданов приказал ему подойти к стереотрубе, чтобы убедиться в бессмысленности бегства войск. Генерал посмотрел, схватился за голову и молча опустился на землю, ничего не ответив. Тогда Жданов приказал поставить рядом с КП три машины с установками "катюш". Я наблюдал и думал: "Что же будет дальше?" Жданов немногословно заявил:
   - Сейчас будет дано три залпа по отступающим в течение двух минут. Вы, генерал, подумайте за это время. Приказ о немедленной сдаче в плен - лучшее, что вам остается...
   Сам я никогда не был рядом с "катюшами" перед их залпом и смутно представлял, как это происходит. С направляющих с оглушительным шумом срывались реактивные снаряды, оставляя за собой огненные струи. Пленные падали на землю, зажимая уши, кто-то из них истошно орал. А через две минуты наступила тишина. Тогда немецкий генерал трясущейся рукой подписал приказ своим отступающим войскам о сдаче в плен. На участке фронта 4-го мехкорпуса боевая работа закончилась блестящей победой.
   Нам предстояло возвращаться в расположение своей дивизии. Попрощавшись с генералом Ждановым, выехали рано утром, чтобы до наступления полуденной жары добраться до штаба. Солончаковая земля от тысяч колес и танковых гусениц превратилась в мельчайшую пыль. Стоило только на минуту остановиться, как машину окутывало непроницаемое облако. По дороге и ее обочинам брели толпы румынских пленных. Они шли без конвоя, а немецкие солдаты - в сопровождении наших бойцов.