— Мы еще в этом не уверены.
— Есть какие-нибудь догадки насчет личности убийцы?
— Нет.
— Может, это тот самый парень, что прикончил констебля?
— Возможно, но “почерк” здесь совершенной иной. Эндрюс избит дубиной до смерти. А этого человека… растерзали. Иначе не скажешь.
— Вы не могли бы описать это поподробнее?
Боже милостивый! Репортеры походили на ворон, сидящих на деревьях в ожидании конца битвы при Баннокберне.[5] Им только одно подавай — сенсацию. Но от инспектора Ленденнинга они не получат этого лакомства.
— Инспектор, на ярмарке что-то нечисто, вы не находите? У Ленденнинга стянуло кожу на затылке. Они тоже почувствовали! В воздухе витает что-то жуткое и необъяснимое. Он ощущал присутствие невидимого зла точно так же, как взгляды резных фигур. Глупости, не может быть такого, ведь это всего-навсего деревяшки. Все дело в глубокой депрессии, вызванной переутомлением и непогодой. Надо поберечь себя, не то и свихнуться недолго. Может, все-таки съездить сегодня к жене? Хоть на два-три часа в целях терапии вырваться отсюда?
— На ярмарках всегда нечисто. — Ленденнинг слегка расслабился. — Просто цепочка случайностей, начиная с заварушки, устроенной мотоциклистами.
Инспектор и сам в это не верил, не говоря уж о репортерах. Он поворошил на столе бумаги. Журналисты поняли намек, встали и убрали блокноты. Но они еще вернутся. Не позднее завтрашнего утра. “Вам удалось напасть на след убийцы? Не тот ли это парень, что расправился с констеблем Эндрюсом? Вы еще не можете сообщить нам подробности?”
Невольно он вернулся мыслями на ярмарку. Вот он входит в “пещеру”, кругом — полумрак, потому что так задумано Шэфером. Призраки сохранили позы, в которых их застала остановка электромотора, но царство кошмара ухе не выглядит искусственным. Вы бы ощутили присутствие зла, затаившегося там, куда не достает тусклый свет фонариков, заметили бы тень, скользнувшую в никуда. Ваши ноздри втягивают запахи машинного масла, жженой резины и… приторный аромат смерти. Единожды узнав, его уже невозможно забыть.
Полицейские видят труп. Сержант Отдела уголовного розыска вскрикивает и едва не роняет фонарик. Бывалые офицеры пятятся, каждый надеется, что кому-нибудь из его спутников хватит смелости первым выйти на полянку посреди картонных деревьев. Лицом к ним стоит ведьма, из беззубой пасти сочится кровь — жидкая, теплая, пахучая. Пожиратель трупов приник к растерзанному человеческому телу, сжимая в огромных клыках мягкую губчатую плоть.
Алая жидкость мерно капает на пол. Если бы вы остановились послушать, эти звуки напомнили бы вам китайскую водяную пытку. Кап… кап… кап…
На пришельцев с издевкой глядит пара светящихся глаз. Размалеванная нечисть внезапно обрела жизнь. Стоит остановиться, и на людей обрушивается тишина. Стены пещеры не пропускают шум снаружи.
— Боже! — Трясущийся фонарик сержанта описывает круг. Повсюду кровь. Сержант наступает на что-то мягкое и отскакивает, устремляя луч вниз. Кисть руки с окровавленными обрывками сухожилий. Кулак сжат с такой силой, что ногти вонзились в кожу — свидетельство неописуемой боли. Куда ни глянь, везде клочья окровавленной материи с прилипшими к ним лоскутами кожи.
Один из офицеров отворачивается. Его полупереваренный завтрак вываливается прямо на человеческие останки. Тошнит всех, даже Ленденнинга.
Внезапно полицейские замечают голову.
Она лежит в центре “полянки”, шея служит ей подставкой. Отовсюду, из каждой ссадинки на коже, сочится кровь, губы окоченели в крике ужаса, глаза отсвечивают красным.
Глаза смотрят на пришельцев. Щеки раздуваются, рот выплевывает сгусток крови. Затем голова опрокидывается на бок и катится по полу.
Разум каждого из шести полицейских балансирует на грани безумия. Чувство долга заставляет инспектора Ленденнинга двинуться вперед. Понимая, что подчиненные ждут от него поддержки, он бормочет, как ему кажется, ободряющие слова: “Похоже, кому-то здесь крепко досталось”. На самом деле это звучит глупо. Сержант нервно хохочет, окружающие тени отвечают насмешливым эхом.
Потом полицейские занимались рутинной работой. Кто-то включил все лампы. Ленденнинг сидел в сторонке и вел протокол почерком, ничем не напоминающим его уверенные каракули. Машинистка будет недовольна, но Ленденнинг ничего не мог с собой поделать.
Наконец расчлененный труп увезли в полицейском фургоне, но инспектор не испытал облегчения — служебный долг требовал удерживать в памяти все подробности кровавого зрелища. Удерживать не день и не два, а недели, месяцы. Эта картина останется в подсознании даже после того, как Шэфер увезет отсюда злосчастную ярмарку.
А все-таки Ленденнинг поедет сегодня с женой ужинать. Пожалуй, вегетарианский ресторан на Марин-драйв подойдет. После, возможно, он вернется к работе. Спать некогда, и это, сказать по правде, радовало его. Он боялся кошмаров. Только бы усталость не свалила с ног.
Снова Ровена оказалась в огромном лесу. Но сейчас здесь было не так, как в прошлый раз — гораздо темнее; деревья плоские, по всей видимости, мертвые, ни одного круглого ствола с листьями наверху; земля под ногами твердая, голая, без единого ростка.
Она вышла на большую поляну, но и ее не узнала. Ни колокольчиков, ни грибов, ни сладковатого дурманящего аромата. Девочка попятилась, всматриваясь во тьму и понимая, что она не одна, в любую минуту на нее могут накинуться отвратительные маленькие гоблины. Но страха не было — верный Куколка тотчас придет на помощь. А потом они пойдут куда-нибудь вдвоем. На этот раз лучше бы не в жуткое стойбище индейцев, а в его хижину. Интересно, как она выглядит?
Из-за ближайшего ряда силуэтов деревьев донеслись шаги, и Ровена насторожилась. Это гоблин! Но почему-то он не бежит, а идет, волоча ноги и тяжело дыша. Карлик! Скоро он появится, и Ровена разглядит живое и доброе лицо выросшего Куколки. Бояться не надо.
Из мрака показалась темная приземистая фигура. Это не Куколка! Страшная кривая физиономия ничем не напоминает его деревянное лицо. Рот — горизонтальный, а не вертикальный, крошечные сощуренные глазки недружелюбно смотрят на Ровену.
Надо бежать. Прочь отсюда, от этого ужасного коротышки, который приближается к ней, растопырив длинные ручищи.
Ровена обнаружила, что не в силах сдвинуться с места.
— Красивая маленькая девочка! — Карлик шмыгнул и чихнул — так громыхают пуговицы в маминой жестяной коробке, если ее встряхнуть. — Красивая маленькая глухая девочка!
Он остановился примерно в ярде от Ровены, и она почувствовала мерзкий запах из его рта. Глаза его расширялись, росли как мыльные пузыри, и казалось, они вот-вот лопнут. Правый глаз был крупнее левого и расположен выше. И носа у карлика в сущности не было, лишь дырочки, которыми, похоже, он дышал не без труда.
— Красивая маленькая девочка одна-одинешенька в лесу. Только ты да я, гы!
Тут Ровена обнаружила, что вновь способна двигаться — очевидно, ее разум оправился от потрясения. Прочь отсюда! Подальше от этого злобного гремлина! Она отпрыгнула, длинные ногти царапнули ее плечо. Знай Ровена, куда надо бежать, она мчалась бы сломя голову. Но со всех сторон ее окружали только зловещие тени.
Она налетела на что-то упругое, изогнувшееся от удара и выпрямившееся. Дерево! Но почему оно не растет из земли, а просто стоит на ней? Как страшно! Пробежав еще несколько ярдов, девочка остановилась и прислушалась. Сначала — тишина, затем — хриплое дыхание преследователя, прерываемое визгливым смехом. Эти звуки почти парализовали Ровену — совсем маленькая, она все же поняла, что карлик безумен.
Он приближается… Нет! Шаги слишком легки и быстры для его слабых ножек. Кто-то другой.
Едва девочка заметила движущуюся тень, та исчезла. Ровена опустилась на корточки, моля Бога, чтобы ночные чудища не услышали биения ее сердца. Где она? Окружающие силуэты выглядят знакомо, совсем недавно она их видела… Это не тот лес, где Куколка вырос и пришел к ней на помощь… Когда она это поняла, с ее уст сорвался тихий возглас. Такой же лес был в “пещере призраков”! Такой — и не такой. Тут нет ни поезда, ни скелетов, ни ведьм с пустым котлом. Только она, карлик и кто-то третий.
Казалось, время остановилось, а может быть, минута растянулась в вечность. Этому кошмару не будет конца! Из глаз Ровены брызнули слезы, но она не произнесла ни звука. Она ничего не слышала, даже дыхания карлика. Возможно, ему надоело гоняться за ней, и он куда-то ушел.
Похожая на молнию вспышка осветила всю сцену: три плоских голых дерева с кривыми ветвями — уродливые порождения дурного сна, застывшие в угрожающих позах. Протяжный вопль. Когда он оборвался, Ровена услышала глухой удар, как будто рухнуло что-то тяжелое. Она закрыла лицо дрожащими руками, затем, отважившись посмотреть в щелочки между пальцами, с удивлением обнаружила, что вокруг намного светлей: небо залито мягким сиянием, как будто солнце внезапно, минуя стадию зари, взмыло над восточным горизонтом. Но ни горизонта, ни солнца девочка не увидела. Только бескрайний лес ненастоящих деревьев.
Совсем недалеко, в каких-то пяти-шести ярдах, виднелась поляна, а в темноте Ровене показалось, будто она пробежала не меньше полумили. Наверное, она двигалась по кругу.
Облегчение она испытывала недолго. Вскоре ее внимание привлек к себе загадочный шар посреди полянки. Он походил на дешевый футбольный мяч, каким мальчишки на пляже играют в футбол, но был не столь правильной формы и весь выпачкан чем-то красным. Как будто его облили земляничным муссом, а затем пришлепнули сверху комок водорослей. Ровена шагнула вперед, и в тот же миг красная жидкость потекла вниз по поверхности шара и образовала вокруг него сладковато пахнущую лужицу.
Ровена поняла. На сей раз крику удалось вырваться из ее груди.
На нее смотрела человеческая голова, оторванная от туловища и аккуратно поставленная на землю. Свежая кровь струилась по коже, делая лицо неузнаваемым. Вначале Ровена решила, что это та самая сушеная голова из бутылки, но вскоре кровь стекла, и девочка поняла, что ошиблась. Продолговатое, с резкими чертами лицо… Будучи покрыто густыми волосами, оно бы напоминало лицо человека, привязанного к столбу в индейской деревне. А так — точь-в-точь спутник Ровены в “пещере призраков”!
Вопль Ровены перешел в хрип. Ее мозг отказывается воспринимать то, что видели глаза: разбросанные по земле конечности, алые брызги на “стволах” деревьев, ритмично капающая с “ветвей” кровь — как вода после внезапного ливня. От густого сладкого запаха першило в горле.
Откуда-то издали донесся хохот безумца. Он перешел в восторженный визг, постепенно затихший. Теперь Ровена знала наверняка, на чьей совести лежит расправа над человеком из “поезда призраков”.
Ровена лихорадочно искала Куколку. Ее окружал не лес, а стены гостиничной спальни. Она металась по комнате, выдвигала ящики тумбочки, сбрасывала на пол одежду и белье.
Куколка где-то здесь, не мог он просто взять и исчезнуть, особенно сейчас, когда должен был вырасти и ходить. Может быть, он превратился в карлика? Нет, карлик злой, противный, а Куколка добрый. Ровена тихо плакала. В спальне ярко горел свет, не осталось ни единой тени, где могло бы укрыться какое-нибудь чудовище. Но перед глазами стояла страшная сцена: залитая кровью полянка среди плоских деревьев, и на ней — отрубленная голова, напоминающая человека, который приставал к Ровене в “поезде призраков”, и пленника индейцев… А еще — сушеную голову из бутыли.
Воспоминания были невыносимы, тошнотворны. Это сон, кошмар! Иного объяснения нет и быть не может. Однако все казалось таким реальным… Но Ровена снова в своей комнате, ужасы исчезли. Почти. В ее мозгу все еще звучал смех. Она потрясла головой, но это не помогло. Казалось, в любую минуту дверь может распахнуться, в комнату, шаркая, войдет приземистое человекоподобное существо и, злорадно хохоча, загонит Ровену в угол.
Внезапно сквозняк дунул ей в лицо, задрал нейлоновую сорочку. Она не смела повернуться к двери, взглянуть в уродливое лицо карлика. Чужие пальцы вцепились в предплечье. Девочка вскрикнула, рванулась. НЕТ! Я НЕ БУДУ СМОТРЕТЬ НА ТЕБЯ! ОТПУСТИ!
— Ровена! Проснись!
Не сразу она поняла, что это не чудовище из призрачного леса. А когда поняла, лишилась сил от счастья. Уже не сдерживаемые, брызнули слезы, тело содрогалось, сжимаясь в комок.
— Ровена, проснись! — Лиз потрясла дочь, заставила выпрямиться, повернула к себе лицом. — Ты опять ходила во сне. Что, снова кошмар?
— Куколка… — пробормотала Ровена, и ее широко раскрытые глаза вновь тревожно заблестели. — Куколка потелялся!
— Послушай, сейчас не до кукол. — Лиз почуствовала укол совести и потупилась на миг. — Иди-ка лучше в нашу спальню, ложись…
Не договорив, она зажмурилась. Рой исчез. Около десяти ушел, несмотря на дождь. Не дождавшись его до одиннадцати, Лиз пришла в неистовство: к полуночи гнев сменился мрачными предчувствиями. За всю супружескую жизнь Рой ни разу так не поступал. И вообще, последние два дня он вел себя странно. Как будто не в себе. Да еще эти дождливые выходные… Лучше их бы вовсе не было. Пожалуй, надо обратиться в полицию… Честное слово, она так и поступит, если
Рой не вернется через полчаса. С другой стороны, Ровену нельзя оставлять одну…
— Куколка! Надо найти Куколку!
— Должно быть, он где-то здесь. Завтра найдем. — Лиз солгала, и ей стало не по себе.
— Нет! Сейчас! — завопила Ровена, прочитав ответ по губам. Опять остаться одной?! Опять увидеть карлика?
Лиз вздохнула: когда Ровена упрямится, она просто несносна. И вовсе ни к чему ей эта деревяшка. Без нее будет лучше. Именно эта мысль побудила Лиз унести Куколку в свою спальню. Завтра она найдет способ избавиться от него, а Рою ничего не скажет. Незачем ему знать.
— Послушай, — Лиз решила не уступать: в случаях, подобных этому, от матери требуется мягкость и непреклонность. — Тебе приснился кошмар, поэтому сейчас ты ляжешь спать… с нами. А завтра отыщешь свою куклу. Пошли!
Она схватила Ровену за запястье и потащила к двери. Дочь упиралась ногами в пол, даже пиналась.
— Нет! Я хочу Куколку!
— Заткнись! — Лиз затащила ее в соседнюю комнату и, ногой захлопнув дверь, грубо встряхнула. — Прекрати! Всю гостиницу поднимешь!
Ровена умолкла. “Я хочу Куколку! — повторила она мысленно. — Ненавижу тебя! — Взгляд ее обежал комнату и замер на кровати. Только с одной стороны откинуто одеяло и смяты простыни! Что это значит?
Снова в ее душе зашевелились страх и недобрые предчувствия.
— Где папа? — Она пристально посмотрела на мать и заметила искорку злобы в ее глазах.
— Он… ушел. — На этот раз Лиз сказала правду.
— Куда?
Лиз насупилась: умеют же дети задавать неприятные вопросы! И чувствовать ложь.
— Он… Ему не спалось. И он пошел подышать свежим воздухом. Наверное, голова заболела.
— Там дождь! Он пломокнет!
Снаружи ливень яростно хлестал в окно. Сама мысль о том, что в такую погоду можно выйти на прогулку, даже страдая головной болью, выглядела нелепой.
— Тем хуже для него. — Лиз подтолкнула Ровену к кровати. — Ложись и постарайся уснуть. Папа скоро вернется.
Снова ложь, причем напрасная. Ровена была намного чувствительнее любого ребенка с нормальным слухом. Только что увиденные ею ужасы были не просто кошмарными сновидениями. И сейчас в ее мире безмолвия снова раздавался безумный визгливый смех.
Перебегая на противоположный тротуар Променада, Рой вспотел, но не от жары, а от страха. У него сосало под ложечкой, однако он решительно шагал по направлению к ярмарке, пока отель “Бьюмонт” не скрылся из виду; до сего момента Лиз наверняка следила за ним из окна спальни.
Он шел вдоль усыпанного галькой пустующего пляжа к разноцветным огням, изо всех сил пытаясь удержать в душе остатки бодрости. Потом он прибавил шагу, почти побежал и наконец достиг границы созданной Шэфером империи.
В этот вечер ярмарка закрылась рано, и теперь без толпы посетителей она выглядела негостеприимно, даже неприступно. Было в ней что-то зловещее. Рой вдруг поймал себя на том, что крадется в тени, перебегая от укрытия к укрытию, как солдат, посланный на разведку в лагерь противника. Возле зверинца он посидел некоторое время на корточках, озираясь и прислушиваясь. В одной из запертых клеток шумно зашевелился зверь, раздался хриплый рык — лев Рем заинтересовался, что в столь поздний час привело к его логову человека.
Затем Рой увидел полицейские машины, свет в “пещере призраков” и веревочный барьер перед распахнутыми воротами. Возле барьера стоял офицер в форме. Сегодня там погиб человек. Очевидно, его смерть полиция связывает с убийством в “комнате смеха”. Рою несдобровать, если его здесь обнаружат.
Он двинулся дальше, настороженно оглядываясь на каждом шагу. Один раз он сбился с пути в лабиринте узких переулков, но в конце концов увидел очертания фургонов. Он вспомнил, что фургон Джейн стоит справа от шэферова. За окнами обоих — мрак.
Рой тяжело дышал, в горле пересохло, он почти раскаивался, что пришел сюда, но отступать было поздно. Тихий стук в дверь. Тоскливое ожидание. Джейн нет дома. Он сдержал обещание и со спокойной совестью может возвращаться в отель, чтобы никогда больше не увидеться с индейской гадалкой.
— Я рада, что ты пришел.
Он вздрогнул, едва не вскрикнул, увидев перед собой приближающееся черное пятно. В ярде от него оно превратилось в силуэт Джейн. Как и прежде, она была закутана в одеяла. Она появилась из-за фургона — наверное, в нем был запасной выход.
— Лучше зайти, — сказала она, — и не зажигать света. И говорить потише. Кругом много недобрых глаз и ушей.
Толчком отворив дверь, Джейн сделала Рою знак войти. Он на ощупь двинулся вперед, боясь обо что-нибудь споткнуться, боясь самой тьмы. Джейн шла следом. Рой услышал, как она осторожно затворяет дверь, почувствовал, как берет его за руку, подводит к скамье или к кушетке, усаживается рядом и снимает с себя одеяла. Даже в кромешной мгле это казалось ему восхитительным.
— Здесь творится что-то страшное. — Рой ощутил тепло и аромат ее дыхания, нежные губы щекотали ему ухо. — Убийство в “пещере призраков” еще ужаснее, чем в “комнате смеха”. И Ровена каталась сегодня на “поезде призраков”…
— Откуда ты знаешь?
— Просто… чувствую. Многие события я предвижу, о многих узнаю в тот момент, когда они происходят… А о некоторых — только потом. Иногда — слишком поздно. Ровена была в “пещере”, но вернулась оттуда целой в невредимой, и слава Богу. Это я виновата. Я надоумила ее прийти сюда, дала ей…
— Что ты ей дала?
— Куклу. Не надо было этого делать, потому что кукла связала нас друг с другом, и эту связь нелегко разорвать.
— Но что же здесь происходит?
— Я уже говорила тебе сегодня — сама не знаю, но чувствую, что все замыкается на мне. Возможно, здесь всегда было так, однако мне кажется, это началось с драки рокеров. Во мне тогда проснулись стыд и ненависть.
— Ничего не понимаю. — Рой обнял Джейн за плечи, опасаясь, что она сбросит его руку. Но она не шевелилась.
— Один из них… — Рой уловил дрожь в ее голосе, — …изнасиловал меня.
— О Господи! Бедняжка…
— Что было, то было. Но я никогда не прощу себе…
— Глупости, что ты могла сделать? Сопротивляться? Тебя бы убили.
— Я не сопротивлялась — это было бессмысленно. Но… я и в душе не противилась. Хотела, чтобы со мной это сделали, наслаждалась, внешне оставаясь бесчувственной. Даже оргазм испытала… А после прокляла этого подонка самым страшным проклятием, но было уже поздно.
У Роя свело челюсти от ревности и ненависти к безвестному Ангелу Ада. И вместе с тем он ощутил эрекцию.
— Я опозорила свою благородную расу, нарушила священный обычай шайеннов, — бесцветным голосом, словно исповедуясь окружающей тьме, продолжала Джейн. — Женщины нашего племени дорожат своей честью, девушки до замужества носят пояс целомудрия. Блюсти этот обычай надлежало и мне, но теперь я — нечистая, и мой удел — под покровом темноты забираться на ложе какого-нибудь мужчины. Как последняя шлюха! Нет, я хуже, чем шлюха, — я убийца!
— Ну что ты! Ведь ты же никого не убила!
— Нет, убила. Я прокляла того, кто лежал на мне, и того, кто помогал ему. И они погибли до захода солнца. Я прокляла солнце и веселье, которое оно дарило людям на этой мерзкой ярмарке — и к вечеру пошел дождь. И до сих пор идет.
— Совпадения, — прошептал Рой.
— Может быть. А может быть, и нет. Как бы там ни было, здесь ожили существа, против которых я бессильна. Напрасно я просила тебя о помощи — никто не способен помочь мне, кроме Маниту, который сделал меня ясновидящей. Но даже он отвернулся от меня, потому что я предала мой народ. Если я уйду отсюда, все беды и напасти, возможно, последуют за мной, и этот город избавится от проклятья индейских богов.
— Нет! — При мысли о том, что он потеряет Джейн, Роя охватила паника. Он притянул ее к себе. — Не уходи, Джейн! Не покидай меня.
— Плохие мысли внушила я тебе. — Она провела пальцами по упругой выпуклости на его брюках. — Но это потому, что я — плохая женщина.
Рот индианки соприкоснулся со ртом Роя, зубы дразняще куснули его нижнюю губу, и он ощутил, как к его груди прижимаются мягкие нагие полушария. — Я поступила дурно, попросив тебя прийти этим вечером. Но с первого взгляда на тебя мне стало ясно, что так будет. Даже я не в силах изменить путь судьбы… Но ты должен обещать, что после вернешься к жене. И к Ровене, потому что ты нужен ей.
— Обещаю. — Он знал, что отступать поздно — путь судьбы, как сказала Джейн, изменить нельзя.
Ему казалось, он спит — эротические грезы обернулись явью, но в любой миг она может рассеяться, как осенний туман под лучами утреннего солнца. Но этого не случилось. Ее обнаженное тело стало частью его собственного. Мягкий ритм — словно покачивание детской колыбели; обещания, которые исходят из самого сердца, но никогда не исполняются. Постепенное убыстрение ритма, наслаждение, растущее с каждой секундой, и вот наконец волна, смывающая обоих в пропасть наивысшего блаженства — в пропасть, где не существует никого, кроме них двоих. Медленное возвращение в реальность, смутное ощущение вины под взглядом невидимых глаз. Торопливое одевание.
— Да, я плохая, — губы Джейн оторвались от губ Роя, — но лишь потому, что я — жертва судьбы. Что произошло, то произошло.
— Не уезжай! — взмолился Рой.
— Там будет видно. А пока мы с тобой должны оберегать Ровену. Будущее не желает открывать свои тайны. Больше всего я боюсь Салина.
— Салина?
— Горбуна, который чистит зверинец. Это самый омерзительный тип на ярмарке. У него гнилая душа. Мне не понравилось, как он на вас смотрел, когда вы с женой и Ровеной уходили домой. От него даже лев с гориллой прячутся.
— Я вернусь. — Выйдя в дождливую ночь. Рой услышал, как за спиной щелкнула дверная задвижка. Он быстро пошел прочь, стараясь держаться в тени и опасливо посматривая в ту сторону, где стояли полицейские машины.
Проходя мимо зверинца, он заметил движение в тени, присел на корточки, съежился, до боли в глазах всматриваясь во мрак. Но ничего не увидел. Он пошел дальше, и к тому времени, как добрался до Променада, убедил себя, что у него просто разыгралось воображение. Померещился ему, наверное, и далекий взрыв визгливого смеха.
8. Четверг. Утро
— Есть какие-нибудь догадки насчет личности убийцы?
— Нет.
— Может, это тот самый парень, что прикончил констебля?
— Возможно, но “почерк” здесь совершенной иной. Эндрюс избит дубиной до смерти. А этого человека… растерзали. Иначе не скажешь.
— Вы не могли бы описать это поподробнее?
Боже милостивый! Репортеры походили на ворон, сидящих на деревьях в ожидании конца битвы при Баннокберне.[5] Им только одно подавай — сенсацию. Но от инспектора Ленденнинга они не получат этого лакомства.
— Инспектор, на ярмарке что-то нечисто, вы не находите? У Ленденнинга стянуло кожу на затылке. Они тоже почувствовали! В воздухе витает что-то жуткое и необъяснимое. Он ощущал присутствие невидимого зла точно так же, как взгляды резных фигур. Глупости, не может быть такого, ведь это всего-навсего деревяшки. Все дело в глубокой депрессии, вызванной переутомлением и непогодой. Надо поберечь себя, не то и свихнуться недолго. Может, все-таки съездить сегодня к жене? Хоть на два-три часа в целях терапии вырваться отсюда?
— На ярмарках всегда нечисто. — Ленденнинг слегка расслабился. — Просто цепочка случайностей, начиная с заварушки, устроенной мотоциклистами.
Инспектор и сам в это не верил, не говоря уж о репортерах. Он поворошил на столе бумаги. Журналисты поняли намек, встали и убрали блокноты. Но они еще вернутся. Не позднее завтрашнего утра. “Вам удалось напасть на след убийцы? Не тот ли это парень, что расправился с констеблем Эндрюсом? Вы еще не можете сообщить нам подробности?”
Невольно он вернулся мыслями на ярмарку. Вот он входит в “пещеру”, кругом — полумрак, потому что так задумано Шэфером. Призраки сохранили позы, в которых их застала остановка электромотора, но царство кошмара ухе не выглядит искусственным. Вы бы ощутили присутствие зла, затаившегося там, куда не достает тусклый свет фонариков, заметили бы тень, скользнувшую в никуда. Ваши ноздри втягивают запахи машинного масла, жженой резины и… приторный аромат смерти. Единожды узнав, его уже невозможно забыть.
Полицейские видят труп. Сержант Отдела уголовного розыска вскрикивает и едва не роняет фонарик. Бывалые офицеры пятятся, каждый надеется, что кому-нибудь из его спутников хватит смелости первым выйти на полянку посреди картонных деревьев. Лицом к ним стоит ведьма, из беззубой пасти сочится кровь — жидкая, теплая, пахучая. Пожиратель трупов приник к растерзанному человеческому телу, сжимая в огромных клыках мягкую губчатую плоть.
Алая жидкость мерно капает на пол. Если бы вы остановились послушать, эти звуки напомнили бы вам китайскую водяную пытку. Кап… кап… кап…
На пришельцев с издевкой глядит пара светящихся глаз. Размалеванная нечисть внезапно обрела жизнь. Стоит остановиться, и на людей обрушивается тишина. Стены пещеры не пропускают шум снаружи.
— Боже! — Трясущийся фонарик сержанта описывает круг. Повсюду кровь. Сержант наступает на что-то мягкое и отскакивает, устремляя луч вниз. Кисть руки с окровавленными обрывками сухожилий. Кулак сжат с такой силой, что ногти вонзились в кожу — свидетельство неописуемой боли. Куда ни глянь, везде клочья окровавленной материи с прилипшими к ним лоскутами кожи.
Один из офицеров отворачивается. Его полупереваренный завтрак вываливается прямо на человеческие останки. Тошнит всех, даже Ленденнинга.
Внезапно полицейские замечают голову.
Она лежит в центре “полянки”, шея служит ей подставкой. Отовсюду, из каждой ссадинки на коже, сочится кровь, губы окоченели в крике ужаса, глаза отсвечивают красным.
Глаза смотрят на пришельцев. Щеки раздуваются, рот выплевывает сгусток крови. Затем голова опрокидывается на бок и катится по полу.
Разум каждого из шести полицейских балансирует на грани безумия. Чувство долга заставляет инспектора Ленденнинга двинуться вперед. Понимая, что подчиненные ждут от него поддержки, он бормочет, как ему кажется, ободряющие слова: “Похоже, кому-то здесь крепко досталось”. На самом деле это звучит глупо. Сержант нервно хохочет, окружающие тени отвечают насмешливым эхом.
Потом полицейские занимались рутинной работой. Кто-то включил все лампы. Ленденнинг сидел в сторонке и вел протокол почерком, ничем не напоминающим его уверенные каракули. Машинистка будет недовольна, но Ленденнинг ничего не мог с собой поделать.
Наконец расчлененный труп увезли в полицейском фургоне, но инспектор не испытал облегчения — служебный долг требовал удерживать в памяти все подробности кровавого зрелища. Удерживать не день и не два, а недели, месяцы. Эта картина останется в подсознании даже после того, как Шэфер увезет отсюда злосчастную ярмарку.
А все-таки Ленденнинг поедет сегодня с женой ужинать. Пожалуй, вегетарианский ресторан на Марин-драйв подойдет. После, возможно, он вернется к работе. Спать некогда, и это, сказать по правде, радовало его. Он боялся кошмаров. Только бы усталость не свалила с ног.
Снова Ровена оказалась в огромном лесу. Но сейчас здесь было не так, как в прошлый раз — гораздо темнее; деревья плоские, по всей видимости, мертвые, ни одного круглого ствола с листьями наверху; земля под ногами твердая, голая, без единого ростка.
Она вышла на большую поляну, но и ее не узнала. Ни колокольчиков, ни грибов, ни сладковатого дурманящего аромата. Девочка попятилась, всматриваясь во тьму и понимая, что она не одна, в любую минуту на нее могут накинуться отвратительные маленькие гоблины. Но страха не было — верный Куколка тотчас придет на помощь. А потом они пойдут куда-нибудь вдвоем. На этот раз лучше бы не в жуткое стойбище индейцев, а в его хижину. Интересно, как она выглядит?
Из-за ближайшего ряда силуэтов деревьев донеслись шаги, и Ровена насторожилась. Это гоблин! Но почему-то он не бежит, а идет, волоча ноги и тяжело дыша. Карлик! Скоро он появится, и Ровена разглядит живое и доброе лицо выросшего Куколки. Бояться не надо.
Из мрака показалась темная приземистая фигура. Это не Куколка! Страшная кривая физиономия ничем не напоминает его деревянное лицо. Рот — горизонтальный, а не вертикальный, крошечные сощуренные глазки недружелюбно смотрят на Ровену.
Надо бежать. Прочь отсюда, от этого ужасного коротышки, который приближается к ней, растопырив длинные ручищи.
Ровена обнаружила, что не в силах сдвинуться с места.
— Красивая маленькая девочка! — Карлик шмыгнул и чихнул — так громыхают пуговицы в маминой жестяной коробке, если ее встряхнуть. — Красивая маленькая глухая девочка!
Он остановился примерно в ярде от Ровены, и она почувствовала мерзкий запах из его рта. Глаза его расширялись, росли как мыльные пузыри, и казалось, они вот-вот лопнут. Правый глаз был крупнее левого и расположен выше. И носа у карлика в сущности не было, лишь дырочки, которыми, похоже, он дышал не без труда.
— Красивая маленькая девочка одна-одинешенька в лесу. Только ты да я, гы!
Тут Ровена обнаружила, что вновь способна двигаться — очевидно, ее разум оправился от потрясения. Прочь отсюда! Подальше от этого злобного гремлина! Она отпрыгнула, длинные ногти царапнули ее плечо. Знай Ровена, куда надо бежать, она мчалась бы сломя голову. Но со всех сторон ее окружали только зловещие тени.
Она налетела на что-то упругое, изогнувшееся от удара и выпрямившееся. Дерево! Но почему оно не растет из земли, а просто стоит на ней? Как страшно! Пробежав еще несколько ярдов, девочка остановилась и прислушалась. Сначала — тишина, затем — хриплое дыхание преследователя, прерываемое визгливым смехом. Эти звуки почти парализовали Ровену — совсем маленькая, она все же поняла, что карлик безумен.
Он приближается… Нет! Шаги слишком легки и быстры для его слабых ножек. Кто-то другой.
Едва девочка заметила движущуюся тень, та исчезла. Ровена опустилась на корточки, моля Бога, чтобы ночные чудища не услышали биения ее сердца. Где она? Окружающие силуэты выглядят знакомо, совсем недавно она их видела… Это не тот лес, где Куколка вырос и пришел к ней на помощь… Когда она это поняла, с ее уст сорвался тихий возглас. Такой же лес был в “пещере призраков”! Такой — и не такой. Тут нет ни поезда, ни скелетов, ни ведьм с пустым котлом. Только она, карлик и кто-то третий.
Казалось, время остановилось, а может быть, минута растянулась в вечность. Этому кошмару не будет конца! Из глаз Ровены брызнули слезы, но она не произнесла ни звука. Она ничего не слышала, даже дыхания карлика. Возможно, ему надоело гоняться за ней, и он куда-то ушел.
Похожая на молнию вспышка осветила всю сцену: три плоских голых дерева с кривыми ветвями — уродливые порождения дурного сна, застывшие в угрожающих позах. Протяжный вопль. Когда он оборвался, Ровена услышала глухой удар, как будто рухнуло что-то тяжелое. Она закрыла лицо дрожащими руками, затем, отважившись посмотреть в щелочки между пальцами, с удивлением обнаружила, что вокруг намного светлей: небо залито мягким сиянием, как будто солнце внезапно, минуя стадию зари, взмыло над восточным горизонтом. Но ни горизонта, ни солнца девочка не увидела. Только бескрайний лес ненастоящих деревьев.
Совсем недалеко, в каких-то пяти-шести ярдах, виднелась поляна, а в темноте Ровене показалось, будто она пробежала не меньше полумили. Наверное, она двигалась по кругу.
Облегчение она испытывала недолго. Вскоре ее внимание привлек к себе загадочный шар посреди полянки. Он походил на дешевый футбольный мяч, каким мальчишки на пляже играют в футбол, но был не столь правильной формы и весь выпачкан чем-то красным. Как будто его облили земляничным муссом, а затем пришлепнули сверху комок водорослей. Ровена шагнула вперед, и в тот же миг красная жидкость потекла вниз по поверхности шара и образовала вокруг него сладковато пахнущую лужицу.
Ровена поняла. На сей раз крику удалось вырваться из ее груди.
На нее смотрела человеческая голова, оторванная от туловища и аккуратно поставленная на землю. Свежая кровь струилась по коже, делая лицо неузнаваемым. Вначале Ровена решила, что это та самая сушеная голова из бутылки, но вскоре кровь стекла, и девочка поняла, что ошиблась. Продолговатое, с резкими чертами лицо… Будучи покрыто густыми волосами, оно бы напоминало лицо человека, привязанного к столбу в индейской деревне. А так — точь-в-точь спутник Ровены в “пещере призраков”!
Вопль Ровены перешел в хрип. Ее мозг отказывается воспринимать то, что видели глаза: разбросанные по земле конечности, алые брызги на “стволах” деревьев, ритмично капающая с “ветвей” кровь — как вода после внезапного ливня. От густого сладкого запаха першило в горле.
Откуда-то издали донесся хохот безумца. Он перешел в восторженный визг, постепенно затихший. Теперь Ровена знала наверняка, на чьей совести лежит расправа над человеком из “поезда призраков”.
Ровена лихорадочно искала Куколку. Ее окружал не лес, а стены гостиничной спальни. Она металась по комнате, выдвигала ящики тумбочки, сбрасывала на пол одежду и белье.
Куколка где-то здесь, не мог он просто взять и исчезнуть, особенно сейчас, когда должен был вырасти и ходить. Может быть, он превратился в карлика? Нет, карлик злой, противный, а Куколка добрый. Ровена тихо плакала. В спальне ярко горел свет, не осталось ни единой тени, где могло бы укрыться какое-нибудь чудовище. Но перед глазами стояла страшная сцена: залитая кровью полянка среди плоских деревьев, и на ней — отрубленная голова, напоминающая человека, который приставал к Ровене в “поезде призраков”, и пленника индейцев… А еще — сушеную голову из бутыли.
Воспоминания были невыносимы, тошнотворны. Это сон, кошмар! Иного объяснения нет и быть не может. Однако все казалось таким реальным… Но Ровена снова в своей комнате, ужасы исчезли. Почти. В ее мозгу все еще звучал смех. Она потрясла головой, но это не помогло. Казалось, в любую минуту дверь может распахнуться, в комнату, шаркая, войдет приземистое человекоподобное существо и, злорадно хохоча, загонит Ровену в угол.
Внезапно сквозняк дунул ей в лицо, задрал нейлоновую сорочку. Она не смела повернуться к двери, взглянуть в уродливое лицо карлика. Чужие пальцы вцепились в предплечье. Девочка вскрикнула, рванулась. НЕТ! Я НЕ БУДУ СМОТРЕТЬ НА ТЕБЯ! ОТПУСТИ!
— Ровена! Проснись!
Не сразу она поняла, что это не чудовище из призрачного леса. А когда поняла, лишилась сил от счастья. Уже не сдерживаемые, брызнули слезы, тело содрогалось, сжимаясь в комок.
— Ровена, проснись! — Лиз потрясла дочь, заставила выпрямиться, повернула к себе лицом. — Ты опять ходила во сне. Что, снова кошмар?
— Куколка… — пробормотала Ровена, и ее широко раскрытые глаза вновь тревожно заблестели. — Куколка потелялся!
— Послушай, сейчас не до кукол. — Лиз почуствовала укол совести и потупилась на миг. — Иди-ка лучше в нашу спальню, ложись…
Не договорив, она зажмурилась. Рой исчез. Около десяти ушел, несмотря на дождь. Не дождавшись его до одиннадцати, Лиз пришла в неистовство: к полуночи гнев сменился мрачными предчувствиями. За всю супружескую жизнь Рой ни разу так не поступал. И вообще, последние два дня он вел себя странно. Как будто не в себе. Да еще эти дождливые выходные… Лучше их бы вовсе не было. Пожалуй, надо обратиться в полицию… Честное слово, она так и поступит, если
Рой не вернется через полчаса. С другой стороны, Ровену нельзя оставлять одну…
— Куколка! Надо найти Куколку!
— Должно быть, он где-то здесь. Завтра найдем. — Лиз солгала, и ей стало не по себе.
— Нет! Сейчас! — завопила Ровена, прочитав ответ по губам. Опять остаться одной?! Опять увидеть карлика?
Лиз вздохнула: когда Ровена упрямится, она просто несносна. И вовсе ни к чему ей эта деревяшка. Без нее будет лучше. Именно эта мысль побудила Лиз унести Куколку в свою спальню. Завтра она найдет способ избавиться от него, а Рою ничего не скажет. Незачем ему знать.
— Послушай, — Лиз решила не уступать: в случаях, подобных этому, от матери требуется мягкость и непреклонность. — Тебе приснился кошмар, поэтому сейчас ты ляжешь спать… с нами. А завтра отыщешь свою куклу. Пошли!
Она схватила Ровену за запястье и потащила к двери. Дочь упиралась ногами в пол, даже пиналась.
— Нет! Я хочу Куколку!
— Заткнись! — Лиз затащила ее в соседнюю комнату и, ногой захлопнув дверь, грубо встряхнула. — Прекрати! Всю гостиницу поднимешь!
Ровена умолкла. “Я хочу Куколку! — повторила она мысленно. — Ненавижу тебя! — Взгляд ее обежал комнату и замер на кровати. Только с одной стороны откинуто одеяло и смяты простыни! Что это значит?
Снова в ее душе зашевелились страх и недобрые предчувствия.
— Где папа? — Она пристально посмотрела на мать и заметила искорку злобы в ее глазах.
— Он… ушел. — На этот раз Лиз сказала правду.
— Куда?
Лиз насупилась: умеют же дети задавать неприятные вопросы! И чувствовать ложь.
— Он… Ему не спалось. И он пошел подышать свежим воздухом. Наверное, голова заболела.
— Там дождь! Он пломокнет!
Снаружи ливень яростно хлестал в окно. Сама мысль о том, что в такую погоду можно выйти на прогулку, даже страдая головной болью, выглядела нелепой.
— Тем хуже для него. — Лиз подтолкнула Ровену к кровати. — Ложись и постарайся уснуть. Папа скоро вернется.
Снова ложь, причем напрасная. Ровена была намного чувствительнее любого ребенка с нормальным слухом. Только что увиденные ею ужасы были не просто кошмарными сновидениями. И сейчас в ее мире безмолвия снова раздавался безумный визгливый смех.
Перебегая на противоположный тротуар Променада, Рой вспотел, но не от жары, а от страха. У него сосало под ложечкой, однако он решительно шагал по направлению к ярмарке, пока отель “Бьюмонт” не скрылся из виду; до сего момента Лиз наверняка следила за ним из окна спальни.
Он шел вдоль усыпанного галькой пустующего пляжа к разноцветным огням, изо всех сил пытаясь удержать в душе остатки бодрости. Потом он прибавил шагу, почти побежал и наконец достиг границы созданной Шэфером империи.
В этот вечер ярмарка закрылась рано, и теперь без толпы посетителей она выглядела негостеприимно, даже неприступно. Было в ней что-то зловещее. Рой вдруг поймал себя на том, что крадется в тени, перебегая от укрытия к укрытию, как солдат, посланный на разведку в лагерь противника. Возле зверинца он посидел некоторое время на корточках, озираясь и прислушиваясь. В одной из запертых клеток шумно зашевелился зверь, раздался хриплый рык — лев Рем заинтересовался, что в столь поздний час привело к его логову человека.
Затем Рой увидел полицейские машины, свет в “пещере призраков” и веревочный барьер перед распахнутыми воротами. Возле барьера стоял офицер в форме. Сегодня там погиб человек. Очевидно, его смерть полиция связывает с убийством в “комнате смеха”. Рою несдобровать, если его здесь обнаружат.
Он двинулся дальше, настороженно оглядываясь на каждом шагу. Один раз он сбился с пути в лабиринте узких переулков, но в конце концов увидел очертания фургонов. Он вспомнил, что фургон Джейн стоит справа от шэферова. За окнами обоих — мрак.
Рой тяжело дышал, в горле пересохло, он почти раскаивался, что пришел сюда, но отступать было поздно. Тихий стук в дверь. Тоскливое ожидание. Джейн нет дома. Он сдержал обещание и со спокойной совестью может возвращаться в отель, чтобы никогда больше не увидеться с индейской гадалкой.
— Я рада, что ты пришел.
Он вздрогнул, едва не вскрикнул, увидев перед собой приближающееся черное пятно. В ярде от него оно превратилось в силуэт Джейн. Как и прежде, она была закутана в одеяла. Она появилась из-за фургона — наверное, в нем был запасной выход.
— Лучше зайти, — сказала она, — и не зажигать света. И говорить потише. Кругом много недобрых глаз и ушей.
Толчком отворив дверь, Джейн сделала Рою знак войти. Он на ощупь двинулся вперед, боясь обо что-нибудь споткнуться, боясь самой тьмы. Джейн шла следом. Рой услышал, как она осторожно затворяет дверь, почувствовал, как берет его за руку, подводит к скамье или к кушетке, усаживается рядом и снимает с себя одеяла. Даже в кромешной мгле это казалось ему восхитительным.
— Здесь творится что-то страшное. — Рой ощутил тепло и аромат ее дыхания, нежные губы щекотали ему ухо. — Убийство в “пещере призраков” еще ужаснее, чем в “комнате смеха”. И Ровена каталась сегодня на “поезде призраков”…
— Откуда ты знаешь?
— Просто… чувствую. Многие события я предвижу, о многих узнаю в тот момент, когда они происходят… А о некоторых — только потом. Иногда — слишком поздно. Ровена была в “пещере”, но вернулась оттуда целой в невредимой, и слава Богу. Это я виновата. Я надоумила ее прийти сюда, дала ей…
— Что ты ей дала?
— Куклу. Не надо было этого делать, потому что кукла связала нас друг с другом, и эту связь нелегко разорвать.
— Но что же здесь происходит?
— Я уже говорила тебе сегодня — сама не знаю, но чувствую, что все замыкается на мне. Возможно, здесь всегда было так, однако мне кажется, это началось с драки рокеров. Во мне тогда проснулись стыд и ненависть.
— Ничего не понимаю. — Рой обнял Джейн за плечи, опасаясь, что она сбросит его руку. Но она не шевелилась.
— Один из них… — Рой уловил дрожь в ее голосе, — …изнасиловал меня.
— О Господи! Бедняжка…
— Что было, то было. Но я никогда не прощу себе…
— Глупости, что ты могла сделать? Сопротивляться? Тебя бы убили.
— Я не сопротивлялась — это было бессмысленно. Но… я и в душе не противилась. Хотела, чтобы со мной это сделали, наслаждалась, внешне оставаясь бесчувственной. Даже оргазм испытала… А после прокляла этого подонка самым страшным проклятием, но было уже поздно.
У Роя свело челюсти от ревности и ненависти к безвестному Ангелу Ада. И вместе с тем он ощутил эрекцию.
— Я опозорила свою благородную расу, нарушила священный обычай шайеннов, — бесцветным голосом, словно исповедуясь окружающей тьме, продолжала Джейн. — Женщины нашего племени дорожат своей честью, девушки до замужества носят пояс целомудрия. Блюсти этот обычай надлежало и мне, но теперь я — нечистая, и мой удел — под покровом темноты забираться на ложе какого-нибудь мужчины. Как последняя шлюха! Нет, я хуже, чем шлюха, — я убийца!
— Ну что ты! Ведь ты же никого не убила!
— Нет, убила. Я прокляла того, кто лежал на мне, и того, кто помогал ему. И они погибли до захода солнца. Я прокляла солнце и веселье, которое оно дарило людям на этой мерзкой ярмарке — и к вечеру пошел дождь. И до сих пор идет.
— Совпадения, — прошептал Рой.
— Может быть. А может быть, и нет. Как бы там ни было, здесь ожили существа, против которых я бессильна. Напрасно я просила тебя о помощи — никто не способен помочь мне, кроме Маниту, который сделал меня ясновидящей. Но даже он отвернулся от меня, потому что я предала мой народ. Если я уйду отсюда, все беды и напасти, возможно, последуют за мной, и этот город избавится от проклятья индейских богов.
— Нет! — При мысли о том, что он потеряет Джейн, Роя охватила паника. Он притянул ее к себе. — Не уходи, Джейн! Не покидай меня.
— Плохие мысли внушила я тебе. — Она провела пальцами по упругой выпуклости на его брюках. — Но это потому, что я — плохая женщина.
Рот индианки соприкоснулся со ртом Роя, зубы дразняще куснули его нижнюю губу, и он ощутил, как к его груди прижимаются мягкие нагие полушария. — Я поступила дурно, попросив тебя прийти этим вечером. Но с первого взгляда на тебя мне стало ясно, что так будет. Даже я не в силах изменить путь судьбы… Но ты должен обещать, что после вернешься к жене. И к Ровене, потому что ты нужен ей.
— Обещаю. — Он знал, что отступать поздно — путь судьбы, как сказала Джейн, изменить нельзя.
Ему казалось, он спит — эротические грезы обернулись явью, но в любой миг она может рассеяться, как осенний туман под лучами утреннего солнца. Но этого не случилось. Ее обнаженное тело стало частью его собственного. Мягкий ритм — словно покачивание детской колыбели; обещания, которые исходят из самого сердца, но никогда не исполняются. Постепенное убыстрение ритма, наслаждение, растущее с каждой секундой, и вот наконец волна, смывающая обоих в пропасть наивысшего блаженства — в пропасть, где не существует никого, кроме них двоих. Медленное возвращение в реальность, смутное ощущение вины под взглядом невидимых глаз. Торопливое одевание.
— Да, я плохая, — губы Джейн оторвались от губ Роя, — но лишь потому, что я — жертва судьбы. Что произошло, то произошло.
— Не уезжай! — взмолился Рой.
— Там будет видно. А пока мы с тобой должны оберегать Ровену. Будущее не желает открывать свои тайны. Больше всего я боюсь Салина.
— Салина?
— Горбуна, который чистит зверинец. Это самый омерзительный тип на ярмарке. У него гнилая душа. Мне не понравилось, как он на вас смотрел, когда вы с женой и Ровеной уходили домой. От него даже лев с гориллой прячутся.
— Я вернусь. — Выйдя в дождливую ночь. Рой услышал, как за спиной щелкнула дверная задвижка. Он быстро пошел прочь, стараясь держаться в тени и опасливо посматривая в ту сторону, где стояли полицейские машины.
Проходя мимо зверинца, он заметил движение в тени, присел на корточки, съежился, до боли в глазах всматриваясь во мрак. Но ничего не увидел. Он пошел дальше, и к тому времени, как добрался до Променада, убедил себя, что у него просто разыгралось воображение. Померещился ему, наверное, и далекий взрыв визгливого смеха.
8. Четверг. Утро
Как Рой и ожидал, до его возвращения Лиз не заснула. Когда он, крадучись, вошел в спальню, освещенную только лучами уличных фонарей, жена в напряженной позе сидела на краю кровати, рядом свернулась калачиком дочь. Наверное, Ровене приснился кошмар, но она цела и невредима — значит, ничего страшного.
— Ну, — с металлическим тембром произнесла Лиз, — где же ты пропадал, интересно узнать?
— Я же говорил, что пойду подышать свежим воздухом.
— Два часа шлялся под дождем? — Лиз усмехнулась и включила свет, чтобы видеть лицо мужа. — Рой, ты чего-то не договариваешь. Я вижу.
Рой почувствовал, как его покидает отвага. Он редко спорил с Лиз, когда она бывала не в духе. И напрасно — надо было обуздать ее сразу после женитьбы. Сейчас поздно брать реванш, но он все равно решил попытаться.
— Что значит — не договариваю?
Лиз задержала дыхание. Она кипела гневом, но не позволила ему выплеснуться наружу, поскольку не верила, что ее муж действительно способен на это. Боже, точь-в-точь как в дамских журналах — поздней ночью муж возвращается домой, жена подозревает, что он был у другой, от его одежды пахнет духами, на пиджаке — два-три длинных волоса. Нет, Рой не мог! Он не такой.
— Я… мне кажется, — она не знала, с чего начать, — … что… что ты с кем-то встречался.
Он рассмеялся, но смех получился натянутым.
— Совсем сдурела? Что мне, больше делать нечего под таким дождем? Нет, я осматривал одно место.
— Какое?
— Ярмарку.
— Боже! Зачем?
— Там происходит что-то странное. Помимо убийств.
— Допустим, но какое тебе дело? Кажется, мы договаривались держаться подальше от этой ярмарки.
— Да. Но сегодня Ровена каталась на “поезде призраков”.
— Ну, — с металлическим тембром произнесла Лиз, — где же ты пропадал, интересно узнать?
— Я же говорил, что пойду подышать свежим воздухом.
— Два часа шлялся под дождем? — Лиз усмехнулась и включила свет, чтобы видеть лицо мужа. — Рой, ты чего-то не договариваешь. Я вижу.
Рой почувствовал, как его покидает отвага. Он редко спорил с Лиз, когда она бывала не в духе. И напрасно — надо было обуздать ее сразу после женитьбы. Сейчас поздно брать реванш, но он все равно решил попытаться.
— Что значит — не договариваю?
Лиз задержала дыхание. Она кипела гневом, но не позволила ему выплеснуться наружу, поскольку не верила, что ее муж действительно способен на это. Боже, точь-в-точь как в дамских журналах — поздней ночью муж возвращается домой, жена подозревает, что он был у другой, от его одежды пахнет духами, на пиджаке — два-три длинных волоса. Нет, Рой не мог! Он не такой.
— Я… мне кажется, — она не знала, с чего начать, — … что… что ты с кем-то встречался.
Он рассмеялся, но смех получился натянутым.
— Совсем сдурела? Что мне, больше делать нечего под таким дождем? Нет, я осматривал одно место.
— Какое?
— Ярмарку.
— Боже! Зачем?
— Там происходит что-то странное. Помимо убийств.
— Допустим, но какое тебе дело? Кажется, мы договаривались держаться подальше от этой ярмарки.
— Да. Но сегодня Ровена каталась на “поезде призраков”.