Возражаю, черт тебя возьми, чуть не сказал Лукас. Но Оливия опасалась сплетен и потом, возможно, она хочет танцевать со Стенли, а не с ним. Лукас взял себя в руки и ответил:
   — Мне все равно пора идти. Желаю хорошо провести вечер.
   Он услышал, как Оливия мягко произнесла:
   «До свидания», передал ее в руки другого мужчины и зашагал прочь, понимая, что ему нужно поскорее убираться отсюда.
   И, тем не менее, какой-то дьявол заставил Лукаса задержаться у дверей. Он обернулся, и у него свело живот. Стенли и Оливия разговаривали, танцуя, как показалось Лукасу, слишком близко друг к другу. Со стороны казалось — они так увлечены, что не замечают танцующих вокруг. Коротко и громко выругавшись, так, что если бы не музыка, его услышали бы все, Лукас вышел из кафетерия. Ему как воздух нужно было ранчо с его просторами, чтобы хорошенько все обдумать.
   Лукас даже не попрощался с ней, поэтому Оливия, чтобы заглушать обиду, позволила Стенли кружить себя в традиционном вальсе. Невозможно было предугадать, как поведет себя Лукас в следующую минуту. Когда он пригласил ее на танец, по спине ее пробежала дрожь. Объятия Лукаса волновали, возбуждали; сейчас же, в объятиях своего босса, она не чувствовала ни волнения, ни трепета, даже удовольствия от танца с мужчиной, которым… восхищалась? Уважала? Что же на самом деле она чувствовала к Стенли?
   — Вы что, с Лукасом вместе?
   — Не понимаю, что вы имеете в виду.
   — Будьте осторожны, Оливия. Лукас Хантер опасный выбор.
   — Что это значит?
   — Он продает себя по самым высоким ценам. Вернее сказать, умеет себя продавать. Корпорации рвут его на части, желая нанять для очередной сделки. Но он не желает связывать себя надолго ни с одной компанией. Я даже слышал, что нью-йоркская фирма последние два месяца пытается заполучить его. При этом они постоянно повышают цену.
   За неделю, которую прожила в доме Лукаса, Оливия совершенно не думала о том, какова его репутация, его стиль жизни. Всего несколько минут назад он убеждал ее расслабиться, наслаждаться моментом… Но это так трудно! Оливия привыкла планировать свое будущее. Что, если она выйдет замуж за Лукаса, а он будет постоянно переезжать с места на место, как ее отец? Что, если они поженятся ради ребенка, а после его рождения он уйдет?
   — Кажется, Лукасу нравится работать в «Баррингтоне», — попыталась она возразить, искренне желая, чтобы это было правдой.
   — Лукасу нравится эта работа, и пока она ему не наскучила. Но это не значит, что так будет продолжаться вечно. Словом, будьте с ним осторожны. Я слышал, у него кто-то есть во Флагстаффе.
   Ее сердце оборвалось, ей очень хотелось верить, что Лукас действительно навещает там друзей.
   — Вы верите слухам?
   — Нет, конечно. Но обычно в них есть доля истины. Я не хочу, чтобы вы страдали. В Лукасе чувствовалась уверенность собственника, когда он приглашал вас на днях на ланч. Именно поэтому я вас предупреждаю.
   — Спасибо, Стенли, но я способна сама о себе позаботиться. Вы должны были уже понять это.
   — Я понимаю и другое. Будучи очень привлекательной молодой женщиной, вы с полной отдачей и работаете и готовитесь к экзамену, и то и другое вы делаете замечательно. Только мне кажется, что вы переутомились, вам нужно позаботиться о своем здоровье.
   Оливия привыкла видеть в Стенли наставника, искала его совета по любому поводу. Сейчас она поняла, что заботливое отношение к людям было частью его натуры, она же пыталась видеть в этом нечто большее. Он отговаривал ее от сближения с Лукасом не потому, что ревновал, а потому, что действительно беспокоился за нее.
   — Спасибо за заботу, Стенли. Вы знаете, как высоко я ценю ваше мнение.
   — Но при этом не собираетесь прислушиваться к нему, не так ли? — спросил он, и по лбу его пробежали морщинки. — Ни темп в работе замедлить не намерены, ни быть осторожнее с Лукасом?
   — Не беспокойтесь за меня, Стенли. Он покачал головой и вздохнул:
   — Вы как моя дочь. Она все делает по-своему.
   — Разве это плохо? — спросила Оливия с улыбкой. Он усмехнулся.
   — Хорошо, если я одобряю эти действия. — И помолчав, спросил:
   — Наша договоренность насчет вечера понедельника остается в силе?
   Оливия и забыла, что у них запланировано еще одно, последнее перед экзаменом занятие. Стенли занимался с ней в течение последних нескольких недель, помогая вспомнить то, что она мота забыть с августа. Она была благодарна ему за помощь.
   — Да, в понедельник вечером. Чем ближе экзамен, тем больше я нервничаю.
   — Мы проверим, насколько вы готовы, — улыбнувшись, сказал он.
   Заглянув в его глаза, она увидела в них искреннюю заботу, и поняла, что он — хороший друг. Очевидно, был им всегда. И никем больше.
   Оливия подумала о Лукасе и вдруг обрадовалась, что проведет эти выходные с мамой. Может, она поможет ей во всем разобраться.
   Лукас спешился со своей пегой лошади и, помогая Тревору вылезти из седла, с наслаждением вдохнул в легкие холодный воздух. Взору открывались вершины, покрытые снегом, сосновые леса, изрешеченные дорожками и тропинками для верховых и пеших прогулок. Вокруг было необыкновенно красиво. Этот дом был его единственным настоящим домом, хотя он и чувствовал себя временным жильцом среди пяти-шести мальчишек, которые постоянно здесь менялись. Лукас был единственным, кто остался здесь навсегда, потому что никто не захотел его усыновить и ему некуда было идти. Только благодаря доброте Мим и Уатта у него была крыша над головой.
   Он уехал от них, только когда вырос. И теперь старался заботиться о мальчиках, которые здесь жили. Так он мог хоть частично отблагодарить Мим и Уатта, столько ему давших. Сейчас на ранчо жили четыре мальчика. Тревор находился здесь всего неделю и никак не мог привыкнуть к новой жизни, с трудом ладил со всеми. Лукас очень хорошо понимал его и, чтобы помочь мальчику почувствовать себя здесь как дома, брал его на верховые прогулки.
   — Нужно почистить лошадей, — сказал Лукас, когда Тревор направился в дом, находящийся поблизости от загона.
   — А ты сам не можешь? Я замерз.
   — В конюшне будет теплее, — ответил на это Лукас, передавая вожжи маленькому наезднику. Чувствовать ответственность за других — самый главный урок, которому учили на ранчо.
   Тревор скривился, но поводья взял и повел Пулю в конюшню.
   — Я помогу тебе, а потом ты поможешь мне, продолжил Лукас, заводя лошадей в стойла. Обе лошади были смирными, но нужно убедиться, что Тревор не сделает неожиданных резких движений и не спугнет их, что может привести к несчастному случаю.
   Гнедая кобыла, любимица на ранчо, негромко заржала, и Лукас ласково потрепал ее. Через несколько недель у нее должен был родиться жеребенок.
   — Сегодня ты очень хорошо проехал, — Лукас передал Тревору одну из щеток для чистки лошадей.
   — Но у меня не получается ездить быстро, проворчал Тревор.
   Лукас пускал лошадей только шагом, чтобы мальчик не вылетел из седла.
   — Подожди немного, всему свое время.
   — Я недолго здесь пробуду. Я уеду домой, к маме. — Его черные глаза горели дерзостью.
   Жил Тревор со своей матерью в грязной комнатенке и был чаще голодным, чем сытым. Его мать была совершенно неграмотной и поэтому на работах долго не задерживалась. Ее включили в программу ликвидации неграмотности, и сейчас она находилась в специальном пансионе. Обучение должно было помочь ей получить какую-нибудь более доходную работу. Когда Мим и Уатт узнали про Тревора, они предложили взять его к себе, пока его мать не разрешит свои проблемы. Каждую пятницу, после школы, Тревор навещал ее, а затем Уатт забирал его на ранчо.
   — Тревор, ты здесь вовсе не потому, что сделал что-то плохое, понимаешь?
   Мальчик отвел глаза в сторону.
   — Тогда почему они не разрешают мне жить с мамой? — Голос его дрогнул, хотя мальчик пытался казаться сильным и независимым. Лукас взял его за плечо и развернул к себе.
   — Твоя мама хочет лучшей жизни для вас обоих. Для этого ей нужно еще немного времени.
   — Я могу ей помочь!
   Глядя на его раскрасневшиеся щеки, прядь волос, упавшую на лоб, и грустные глаза, Лукасу захотелось крепко обнять его. Но Тревор держал дистанцию, как физически, так и эмоционально. Присев на корточки, так, чтобы их глаза оказались на одном уровне, Лукас сжал плечо мальчика.
   — Я знаю, видеться со своей мамой только по пятницам очень трудно. Я знаю, ты хочешь остаться с ней в городе и не приезжать сюда. Но надо дать ей немного времени. И ей нужно знать, что у тебя все хорошо и что ты пока что справляешься без нее.
   — Мне не нравится жить здесь. Курт разбрасывает свои вещи на моей кровати. Джерри указывает мне, что делать, только потому, что он старше. А Русс совсем еще ребенок и вечно просит меня завязать ему ботинки.
   — Ему только пять, и он хочет брать с тебя пример. Он тоже скучает по своей маме.
   Отец Русса, буйный пьяница, лечится от алкоголизма, но пока что безрезультатно. Отец Джерри отбыл в неизвестном направлении, оставив сына на попечение дяди, который посчитал, что не в состоянии заботиться о племяннике. Джерри дольше всех жил на ранчо, около трех лет. Мать Курта находилась на реабилитации от наркотической зависимости.
   — Да что ты знаешь об этом? — взорвался Тревор, разозлившись, что не может противостоять логике Лукаса.
   Обычно Лукас никому не рассказывал о себе, но этот мальчик должен убедиться, что он, Лукас, знает, о чем говорит:
   — Я появился здесь, когда был таким, как Русс, потому что у меня не было отца, а моя мама погибла в катастрофе. Мим и Уатт взяли меня, точно так же, как они взяли тебя, Русса, Джерри или Курта. Я знаю, каково это, лежать всю ночь с открытыми глазами и думать, что ждет тебя завтра. Я хочу сказать тебе только одно: здесь ты в безопасности, пока твоя мама не сможет снова быть с тобой, заботиться о тебе. И если ты сдружишься с мальчиками, тебе, возможно, еще понравится жить здесь. На глаза Тревора навернулись слезы.
   — Я хочу домой.
   — Знаю. И ты вернешься домой, только через какое-то время.
   Подбородок мальчика задрожал, и он вывернулся из рук Лукаса.
   Лукас поднялся, дал ему несколько секунд, чтобы прийти в себя, а затем протянул мальчику щетку для чистки лошадей. Тревор должен работать наравне с другими, чтобы разобраться, что к чему, чтобы понять — его помощь нужна здесь. Тогда, быть может, он смирится с тем, что ранчо, хотя бы на короткое время, станет его домом.
   Дом.
   Лукасу очень хотелось создать семью с Оливией. Он еще не сказал Мим и Уатту, что скоро станет отцом. Он надеялся, что вечером, когда мальчики уснут, для этого найдется несколько спокойных минут.
   Оливия задумчиво ковыряла ложкой в вазочке с клубничным мороженым. Они с мамой решили пройтись по магазинам и по пути заглянули в кафе, поесть мороженого, как в старые времена.
   — Ты хочешь о чем-то сказать, не так ли? — спросила мать.
   Несмотря на то, что Розмари Макговерн было уже за пятьдесят, она оставалась красивой женщиной.
   — О чем сказать? — Оливия поняла, что произнести «я беременна» будет много труднее, чем она ожидала.
   — Почему ты съела лишь кусочек тоста за завтраком. Почему ты заказала лимонад, а не кока-колу. Почему я обнаружила новые витамины в твоем шкафчике. Если бы я не знала тебя так хорошо, то подумала бы…
   — Я беременна. — Опередила ее Оливия. Мать дважды моргнула, но спросила вполне спокойно:
   — Это тот мужчина, который взял трубку, когда я звонила?
   — Его зовут Лукас Хантер. Он тоже работает в «Баррингтоне».
   После короткой паузы мать вопросительно посмотрела на дочь:
   — А как же Стенли Уиткомб? Мне казалось, ты положила на него глаз.
   — Мама…
   — Ну что «мама»? Ты достаточно часто упоминала его.
   — Я думала, что из Стенли получится прекрасный муж, потому и была увлечена им. — Оливия никогда не врала матери и не собиралась делать это сейчас.
   — Была? Что же произошло?
   — Произошел Лукас. На праздновании Рождества. Я до сих пор не понимаю, как я… как я… позволила этому произойти.
   — Какой он? — мягко спросила ее мать. Теплые чувства наполнили сердце Оливии.
   — Он высокий, симпатичный и такой… — в конце концов, она должна признать это, — сексуальный. Мать улыбнулась:
   — А еще?
   Оливия съела немного мороженого.
   — Он может быть упрямым и решительным и в то же время нежным.
   — И что он думает о твоей беременности?
   — Он хочет, чтобы я вышла за него замуж, он хочет стать отцом. Но, мамочка, он не такой надежный и стабильный, как Стенли. Ему, может быть, даже не захочется оставаться в Финиксе. У него собственный самолет, он может улететь по делам или по собственной прихоти куда угодно и, боюсь, может оказаться таким же, как папа, хотя и не решаюсь себе в этом признаться.
   — Очень важно знать, о чем мечтает мужчина, дорогая. Мечты твоего отца были и до сих пор остаются призрачными.
   — Я даже не знаю, о чем он мечтает, — призналась Оливия и, отрешенно мешая ложечкой мороженое, добавила:
   — Я переехала к Лукасу, чтобы узнать его лучше. Никаких обязательств, никаких уз. Пока. Я живу у него всего лишь неделю. Он очень сложный.
   — Ты тоже не простая, — мать взяла руку Оливии. — Дорогая, скучный мужчина не является залогом счастья в будущем, а страсть может создать прочный союз. Только твое сердце знает верный ответ на этот вопрос. Не нужно принимать решение сломя голову, только потому, что ты беременна.
   — Я знаю. Я и не буду. Просто все произошло так быстро.
   — Дай страстям в твоей душе улечься. И знай: если я буду нужна, я всегда приду тебе на помощь.
   Оливия понимала, какое это счастье, когда мать готова прийти на помощь в любой ситуации. Пока отец ее гонялся за призрачными мечтами, мама делала все возможное, чтобы реалистичные мечты Оливии претворились в жизнь.
   Лукас вошел в свой дом, думая только об Оливии. Он не увидел ее машины на привычном месте. А войдя в гостиную, почти осязаемо ощутил ее отсутствие. Он возвратился раньше обычного. Такое рвение было ему несвойственно.
   Он попытался читать воскресные газеты, но мысленно возвращался к разговору с Мим и Уаттом. Они загорелись желанием познакомиться с Оливией, но отнеслись с пониманием к тому, что он не хотел торопиться с этим, памятуя об истории с Селестой. Что, если Оливии все это будет не нужно? Вот когда они с Оливией станут ближе друг другу…
   Когда открылась дверь, он сделал глубокий вдох и небрежно отложил газету.
   — О, ты уже вернулся, — произнесла Оливия, увидев его.
   Он надеялся на более эмоциональное приветствие. Неужели их разговор со Стенли перерос во что-либо большее?
   В джинсах и футболке, с волосами, собранными в конский хвост, она выглядела как подросток.
   — Мама уехала? — поинтересовался он.
   Оливия опустила сумку рядом с софой.
   — Мы прошлись по магазинам, а затем она отправилась домой. Мама настояла на том, чтобы купить что-нибудь для ребенка.
   — Как она отреагировала на известие?
   — Моя мама, Лукас, исключительная женщина. Она была удивлена, но… поддержала меня, как всегда. Лишь предостерегла от скоропалительного решения.
   — Относительно меня?
   — Относительно всего. Как прошел твой уикенд?
   — Нормально.
   — Нормально. И это все?
   — Приятно отвлечься от дел. Флагстафф сильно отличается от Финикса, там даже снег еще не растаял.
   — Ты катался на лыжах?
   В получасе езды от ранчо была горнолыжная база и хороший сервис по обслуживанию туристов. Но ранчо влекло его больше, чем лыжные спуски.
   — В этот раз нет. — Потянувшись к софе, он подхватил сумку. — Можно посмотреть?
   — Конечно.
   Желтые рубашечка, штанишки и крошечные ботиночки выглядели словно кукольная одежка.
   — Какие малюсенькие! Она засмеялась:
   — Они рассчитаны на трехмесячного ребенка. Мама сказала, что одежду нужно покупать на вырост.
   — На вырост? О боже…
   — Не верится, правда? — Она положила руку на живот, и в ее глазах появилось мечтательное выражение. — Я еще не чувствовала, как он шевелится и, наверно, еще пару месяцев не почувствую, но каждый миг осознаю, что внутри меня новая жизнь. Мне даже кажется, что я ощущаю биение крошечного сердечка.
   Лукас встал. Его сердце было переполнено эмоциями.
   — Ты ведь действительно хочешь этого ребенка?
   — Хочу ли я его? Больше всего на свете! — воскликнула она с жаром. Он заглянул ей в глаза:
   — Прошла неделя. Что ты решила насчет нас? Несколько секунд она колебалась:
   — Я по-прежнему считаю, что нам еще нужно пройти долгий путь.
   В его груди все сжалось. Он понимал, что она может уйти из его жизни в любую минуту и забрать их ребенка с собой. Возможно, прямо к Стенли Уиткомбу.

Глава 5

   По выражению лица Лукаса Оливия поняла, что ему не понравился ее ответ.
   — Пройти долгий путь до чего? — спросил он. — Пока ты не забудешь о жизни, которую планировала до беременности? Я уже начинаю думать, сможешь ли ты о ней забыть.
   — Да, я все еще думаю о карьере, — ответила она после напряженной паузы. — Я хочу сдать экзамен и заниматься частной практикой… — Зазвонил телефон, прервав их, но Оливия не обратила на него внимания, ей нужно было высказать все, что у нее накопилось на сердце. — И, между прочим, я до сих пор ничего не знаю о тебе. О твоем прошлом, о твоих мечтах. Мы… Телефон не затихал.
   — Я лучше возьму, — сказал Лукас, дотягиваясь до него.
   Ей показалось, что на его лице мелькнуло облегчение оттого, что их прервали. Что он от нее скрывает? Куда уезжал на выходные и с кем их провел? Ответы на эти вопросы ей нужны были сейчас, прежде чем их взаимоотношения будут развиваться дальше.
   Лукас напряженно слушал говорящего. Наконец он произнес:
   — Мы потратили на это дело слишком много времени и сил, чтобы позволить переговорам развалиться. Не беспокойтесь. Я уже выезжаю.
   — Неприятности? — спросила она, когда Лукас , положил трубку.
   — Это Рекс. Сделка проваливается и нужно выработать новую стратегию. — Он направился к лестнице. — Мне нужно переодеться. Скорее всего, я пробуду на заседании до утра.
   Он уже поднялся на три ступеньки, когда Оливия окликнула его:
   — Лукас? — Он остановился. — Но нам нужно договорить.
   Держась одной рукой за перила, он обернулся.
   Оливия не могла понять, что выражал его взгляд.
   — Завтра вечером. Мы пойдем куда-нибудь в тихое местечко поужинать.
   — Я не могу завтра. Стенли обещал помочь мне подготовиться к экзамену. У меня осталась всего неделя.
   Лукас стиснул зубы.
   — Понятно. Что ж, тогда дай мне знать, когда у тебя появится время для меня. А сейчас у меня нет времени. — Он поднялся наверх и закрыл дверь в свою комнату.
   Мать Оливии всегда говорила, что приличным женщинам ругаться непозволительно. Но Оливия помнила, как ругался ее отец. И громким шепотом с яростью произнесла его ругательства. Потом решила, что Лукас Хантер — самый несносный человек на земле.
   И она в него влюблена.
   Всю ночь Оливия пролежала без сна, прислушиваясь, не пришел ли Лукас, но ничего не услышала. На рассвете, выскользнув из постели и набросив на себя халат, она направилась к его спальне. Дверь была закрыта. Она постучала, но ответа не последовало. Открыв дверь, она увидела, что постель не смята. Нигде не было и следа его присутствия.
   Наспех одевшись, она съела кусочек тоста и поспешила к своей машине. Уже в машине ей пришло в голову, что нужно было ему позвонить. Но ей не хотелось, чтобы он думал, будто она шпионит за ним. Лучше подойти к его кабинету и незаметно выяснить, там ли он. И в «Баррингтоне» ли он вообще… Может быть, он снова улетел навестить своего «друга»…
   Войдя в здание, Оливия почти сразу же направилась к лифту восточного крыла. Она приехала рано, поэтому служащих было немного. Ее сердце глухо стучало, когда она вышла из лифта и прямиком направилась к офису Лукаса. Около его кабинета она заставила себя замедлить шаг, сделала глубокий вдох, постучала в дверь и, не дождавшись ответа, повернула круглую ручку. Дверь была не заперта.
   Сначала ей показалось, что в кабинете никого нет. Но затем ее взгляд наткнулся на ноги в носках, свешивающиеся с дивана. Лукас лежал на кушетке в одежде. Манжеты расстегнуты, белая рубашка помята, узел на галстуке приспущен и сбился на бок. Когда она тихонько обогнула стол и подошла к нему, Лукас открыл глаза. Взгляд его был затуманен со сна.
   — Доброе утро, — мягко произнесла Оливия, не зная, какой ответ ее ждет.
   Он спустил ноги с дивана и сел, взъерошенный и такой сексуальный… Посмотрел на часы, потянулся:
   — Ты сегодня рано.
   — Я волновалась. Не знала, что думать, то ли ты работаешь, то ли решил не приходить домой.
   — Мы собрались поздно ночью, а потом мне нужно было продумать условия будущего контракта. Наверно, следовало позвонить, но я боялся, что ты уже спишь.
   — Я плохо спала этой ночью потому, что тебя не было, — призналась она.
   Какое-то время он внимательно смотрел на нее, затем покрутил шеей и поморщился.
   — Давай помассирую, — предложила Оливия.
   — Все в порядке, — отозвался он хрипло.
   — Все же позволь. — Ей необходимо было почувствовать его рядом, снять напряжение не только в его мышцах, но и в их отношениях. Оливия подошла к нему и положила руки ему на плечи. — Повернись боком. — На этот раз он не сопротивлялся. — Если ты снимешь рубашку, мне будет удобнее.
   — Ты совсем не думаешь о последствиях, пробормотал он, стягивая галстук. Затем одним движением выдернул рубашку из брюк, расстегнул и скинул ее.
   Размах плеч и широкая спина Лукаса, чувственная сила туго натянутых мышц и загорелая кожа притягивали Оливию как магнит, манили ее прикоснуться к нему, вызывая приятную и томительную тяжесть внизу живота. Жар его тела передался ей, когда кончики ее пальцев коснулись его плеч. Большими пальцами она начала разминать узлы его мышц, с наслаждением вдыхая запах его кожи…
   Лукас тихонько постанывал. Он наклонил голову, чтобы ей было удобнее массировать. Глядя на его шею, ей хотелось прекратить массаж и покрыть ее поцелуями. Что с ней происходит? Что за чувства бурлят в ней, разливаясь по всему телу подобно жидкому огню?.. Когда пальцы Оливии скользнули в его волосы, чтобы добраться до затылка, он выпрямился и, повернувшись, перехватил ее руку.
   — Хватит, — его голос был хриплым.
   — Я еще не закончила, — пролепетала она, не в состоянии ни двигаться, ни дышать. Она не понимала, что заставило ее отдаться импульсу, страстно захотеть того, что могло навредить ее планам и просто противоречило здравому смыслу.
   — Если я позволю тебе закончить, то ни один из нас не приступит к работе в ближайший час.
   В его глазах горело желание, и перед Оливией возникла картина рождественской ночи: разбросанная в спешке одежда и яростные поцелуи, которые породили шквал страсти, пугающий и одновременно сметающий все на своем пути. Пытаясь обуздать свое воображение и свои воспоминания, она спросила:
   — Ты поедешь домой?
   Он встал и снова посмотрел на часы.
   — Нет. У меня в шкафу есть чистые рубашки и бритва. Через пятнадцать минут я должен быть в кабинете у руководства, будет еще одно совещание.
   Она не могла оторвать взгляда от волос на его груди, они завораживали ее.
   — Ты приедешь домой к ужину, или это включено в твои уроки? — спросил он ровным голосом.
   — Стенли знает магазин, который доставляет заказы на дом.
   — Не сомневаюсь, — огрызнулся Лукас и, подойдя к шкафчику, стянул рубашку с вешалки. Вешалка упала на пол, но он не стал ее поднимать. — И когда тебя ждать домой?
   — Около девяти.
   — Тогда до вечера. — И он стал застегивать рубашку, намеренно игнорируя ее присутствие.
   Напряжение между ними возросло до предела. Оливия развернулась и вышла. Она слишком долго и упорно добивалась адвокатской карьеры, чтобы позволить одному сексапильному мужчине в одну секунду спутать все ее жизненные планы.
   Лукас сидел на кухне перед раскрытым компьютером, то и дело посматривая на часы. Было уже больше девяти, когда он его выключил и принялся расхаживать по квартире. Оливия пришла в девять тридцать, и он не знал, то ли схватить пульт и притвориться, что смотрит телевизор, то ли забросать ее вопросами, на которые она, возможно, и не захочет отвечать.
   Он выбрал ворчание:
   — Что, урок затянулся?
   Положив учебник и тетради на край стола, она посмотрела на него:
   — Это был последний урок. У меня осталась эта неделя и выходные, чтобы убедиться, что я ничего не забыла с лета.
   — Ты все прекрасно сдашь.
   — Я в этом не уверена, Лукас, пока не придет уведомление. — И с опаской взглянув на него, добавила:
   — Стенли считает, что мне следует накануне экзамена переехать в отель, поближе к тому месту, где он будет проходить. И, я думаю, он прав.
   — Но это совсем недалеко отсюда.
   — Невозможно предвидеть всего, что может произойти. Я несколько лет готовилась к этому моменту, но по прихоти судьбы в августе не попала на экзамен и пришлось ждать еще шесть месяцев. Стенли говорит, известны случаи, когда люди застревали в лифте по дороге на экзамен. Я не позволю чему-либо помешать мне на этот раз.
   — Он делает из тебя параноика, — оборвал ее Лукас. Ему не нравилась идея переезда в отель, не нравилось, что советы Стенли для нее имеют силу закона.
   — Он вовсе не делает из меня параноика. Ты должен понять, что значит для меня этот экзамен.
   И без Стенли…