Смит Карен Роуз. Ночь, которая решила все

   За столом текла неторопливая беседа, когда Мим сняла блюдо с жареной курицей с жаровни и поставила его на середину стола. Возле каждого стояли стаканы с молоком.
   Уатт разговаривал с Лукасом о ценах на фураж, когда Русс потянулся за своим молоком и нечаянно опрокинул стакан Оливии. Молоко разлилось по столу и потекло на джинсы Оливии. Вскочив с места, Русс испуганно смотрел на нее широко раскрытыми зелеными глазами.
   — Извините. Простите меня. Я не хотел. Не сердитесь на меня. — Оливия услышала даже страх в его голосе и поняла, что этого мальчика раньше жестоко наказывали за малейшие проступки.
   За столом все притихли.
   — Я и не сержусь, — сказала она, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно мягче. — Помоги-ка мне собрать молоко салфеткой.
   Долю секунды Русс смотрел на нее раскрыв рот, затем схватил салфетку. Мим принесла полотенца. Через минуту и стол и пол были чистыми.
   — У вас джинсы мокрые, — заметил Джерри. Русс снова с испугом посмотрел на нее:
   — Простите меня.
   Оливия присела на корточки, чтобы их глаза были на одном уровне:
   — Все в порядке. Русс. Джинсы отлично отстирываются, и чем больше их стираешь, тем мягче они становятся. Садись-ка и заканчивай свой ужин, пока он не остыл. Я пойду переоденусь и через пару минут вернусь.
   Русс улыбнулся ей и скользнул на свое место.
   Лукас встал:
   — Пойду принесу твою сумку из машины.
   — Оливия, ваша комната наверху, вторая справа. И принесите мокрые джинсы, я брошу их в стиральную машину, — предложила Мим.
   Лукас вышел на улицу, а Оливия поднялась на второй этаж. Ей очень понравились разрисованные балясины и деревянные украшения лестницы. Дверь в ее комнату была открыта, там стояла кованая кровать, накрытая лоскутным одеялом. Через некоторое время появился Лукас с ее дорожной сумкой в руке. Он поставил ее на кровать.
   — Ты взяла с собой еще одни джинсы?
   — Я в отличие от тебя не путешествую налегке, поддела она его. Он не взял с собой даже туалетные принадлежности.
   — У меня здесь есть все, так удобнее. — Он повернулся, чтобы уйти, но остановился в дверях. — Спасибо, что не рассердилась на Русса.
   Она внимательно посмотрела Лукасу в глаза.
   — Он испугался, что я ударю его, да?
   — Русс не привык к доброму отношению. Его отец и бил и орал на него, и он до сих пор ожидает этого, особенно от незнакомых людей.
   — Ну, уж от меня он не дождется ни того, ни другого. Тебе-то об этом известно.
   — Иногда не знаешь, как человек поведет себя, пока не увидишь его в конкретной ситуации, — уклончиво ответил Лукас.
   — Ты привез меня сюда, чтобы познакомить со своей жизнью или проверить, пройду ли я что-то вроде теста?
   — И то, и другое, — он ответил после недолгого молчания.
   — Понятно. — Она обиделась.
   — Оливия…
   — Все нормально, Лукас. Просто теперь я буду следить за каждым своим шагом.
   Когда он вышел, ей захотелось разбить что-то или… разрыдаться. Опять эти гормоны.
   После десерта Оливия настояла на том, чтобы Мим разрешила ей помочь на кухне. Тогда мальчики смогут провести больше времени с Лукасом. Убирая со стола, она задумалась, искренне ли предложила помощь или хочет заработать себе побольше очков? Черт бы побрал Лукаса. Из-за него она начала анализировать свои поступки.
   Мим осторожно расспрашивала Оливию о ее прошлом, и Оливия тоже задавала вопросы. Она узнала, что ранчо принадлежало семье Уатта уже несколько поколений, и что Мим не могла иметь детей, поэтому они брали чужих ребятишек, которые на время нуждались в убежище и чьи-то заботе.
   Сцена, которую она увидела в гостиной, когда закончила помогать Мим и вышла из кухни, заставила ее остановиться в дверях. Лукас, Тревор, Курт и Джерри играли в домино, растянувшись на полу перед камином. Русс сидел у Уатта на коленях и слушал сказку. В камине потрескивал огонь.
   Всю жизнь Оливия мечтала о сестре или о брате, о большой семье. И сейчас, наблюдая за мальчиками, Лукасом и Уаттом, поняла, что между ними существует тесная связь, какая существует в большой семье, между родственниками. Закончив читать, Уатт сказал Руссу:
   — Тебе и Курту пора спать. Тут Русс увидел Оливию, соскочил с коленей Уатта и подбежал к ней:
   — Хочешь посмотреть мои грузовики?
   — Че ей смотреть на твои грузовики, у тебя их всего два, — тряхнул головой Тревор. — Ведешь себя как маленький.
   Оливия поняла, что дети хотели внимания к себе, которого им так не хватало.
   — Русс, наверно, больше всех игрушек любит свои грузовики. А разве у тебя нет чего-нибудь такого, что ты бережешь больше всего на свете? спросила она Тревора.
   — У меня есть стеклянные шарики, — тихо ответил Тревор.
   — А кошачий глаз есть?
   — Есть несколько. — Он был явно удивлен ее осведомленностью.
   Русс потянул ее за руку:
   — Ты пойдешь со мной?
   — Ну конечно пойду, — улыбнулась она ему. Поднимаясь с Руссом по ступенькам, она чувствовала, как Лукас пристально смотрит ей вслед.
   Когда все мальчики были в постели, Мим приготовила себе и Оливии по чашке чая, Лукас с Уаттом предпочли кофе. Постепенно разговор затих, и Мим обменялась взглядом с Уаттом. Они встали.
   — Возьми подушки и одеяло в прачечной, — обратилась Мим к Лукасу. Уатт обнял жену за плечи.
   — Дорогая, он сможет сам о себе позаботиться. Доброй вам ночи. Увидимся утром.
   — Ты собираешься спать здесь? — спросила Оливия, сидя на противоположном краю софы.
   Ругая себя за то, что вел себя с Оливией грубо, Лукас понимал, что их разделяют не только подушки, лежащие между ними на диване.
   — Софа раздвигается.
   Их глаза встретились. После долгого молчания она прокашлялась.
   — Я тоже, пожалуй, пойду спать.
   Прежде, чем она стала еще дальше от него, а Лукасу казалось, что с наступлением ночи дистанция между ними резко возрастала, он сознался:
   — Я волновался, как пройдут эти выходные, Оливия. Я не знал, как ты примешь все это.
   — Ты имеешь в виду мальчиков?
   — И Мим, и Уатта. И простую сельскую жизнь.
   — То, что у меня нет ботинок, не означает, что мне не нравится жизнь на ранчо.
   — Ты еще почти ничего не видела.
   — Надеюсь, завтра ты мне покажешь? Взгляд ее таз явно был бесхитростным, и он понял, что ей действительно здесь нравится.
   — С этого завтра и начнем.
   Она улыбнулась, и ее голос стал мягче:
   — Хорошо.
   Раздосадованный тем, что ему приходится постоянно бороться со своим желанием, он потихоньку придвинулся к ней, так что их колени соприкоснулись.
   — Я знаю, ты сама должна решить, работать ли тебе во время беременности или нет. И что будет потом. И как растить нашего ребенка. Но ты должна меня тоже понять; иногда мне кажется, что я стою на улице и наблюдаю за всем со стороны, и единственное, что я могу, это высказать свое мнение.
   Она положила руку ему на колено.
   — Мне важно твое мнение. Но ты тоже должен понять: я становлюсь мамой впервые, мне нужно время, чтобы взвесить все, прежде чем принимать решения.
   — Я пытаюсь дать тебе время.
   — Я знаю, — ответила она мягко.
   Казалось, мир замер, когда он наклонил голову, и она прильнула к нему. Их губы встретились. Он испытывал голод по ней, по ее прикосновениям, по ее губам с самого Рождества. Оливия обвила его руками, крепко прижимая к себе. Он чувствовал ее грудь, но ему хотелось видеть эту грудь, прикасаться к ней, целовать ее. Ее дыхание стало его дыханием, он отклонился назад, потянув ее за собой, так что она легла на него. Оливия тихонько постанывала, все сильнее сжимала его плечи, его чувственность была на пределе от прикосновения кончиков ее пальцев к его шее, от цветочного запаха, который всегда исходил от ее волос. Ее стройные ноги переплелись с его ногами, он ощущал на себе ее дивную сладкую тяжесть.
   Он гладил ее спину, опускаясь все ниже, пока его руки не добрались до ягодиц. Он прижался к ней в возбуждении, и она начала двигать бедрами в такт ему; он не знал, понимает ли она, что делает с ним.
   Он стал целовать ее лицо, шею, плечи. Когда она прошептала его имя, он еще раз сделал толчок бедрами, ища удовольствия и одновременно желая дать его. Хриплым голосом он произнес:
   — Оливия, ты не представляешь, как я хотел этого. Как сильно я тебя хочу.
   Внезапно она замерла, и он понял, что разрушил колдовство. Теперь она перестанет действовать импульсивно, а это значит…
   — Лукас, мы не можем… Мальчики, Мим, Уатт… Она попыталась встать, но он удержал ее, прижимая к себе.
   — Поцелуй меня на прощание, Оливия. Пожелай мне спокойной ночи. Покажи, что хочешь меня. — Когда она заколебалась, он пробормотал:
   — Ладно, не надо. — Мужская гордость заставила его высвободиться из-под нее. Сев на краешек софы, он немигающим взглядом уставился прямо перед собой.
   — Лукас, ты меня не понял…
   — Я прекрасно понял тебя, — оборвал он ее. Все ясно: она не испытывает влечения к нему, даже когда они оказываются рядом.
   Выражение лица Лукаса, его застывшая поза говорили Оливии, что лучше сейчас его не трогать, даже не говорить с ним.
   — Я ухожу спать, — сказала она. Он продолжал смотреть перед собой. — Извини меня. — Тебе не за что извиняться, — отрезал он. — Я думал, мы хотим друг друга, но, очевидно, я один испытываю влечение.
   — Это не правда. Просто ты забыл, что я беременна и что значит эта беременность для меня, для моей жизни. Мне трудно во всем разобраться.
   — Что ж, когда разберешься, не забудь сообщить мне.
   — Уатт сказал, что ты можешь быть упрямым, но забыл добавить, что к тому же ты можешь быть несносным!
   Она направилась к лестнице и внезапно осознала, что Лукас, сам того не желая, открыл ей свои чувства, пусть это было лишь физическое влечение. Они действительно начинают узнавать друг друга.
   Знает Лукас Хантер об этом или нет, но он сбросил маску равнодушия и безразличия. И это давало ей надежду.

Глава 7

   Утро на ранчо начиналось с завтрака, состоящего из яиц, сосисок и блинов, после чего мальчики приступали к своим домашним обязанностям, учась таким образом ответственности и умению работать вместе. Мим позволила Оливии помочь ей с приготовлением завтрака, но настояла на том, чтобы потом ее гостья отдыхала и наслаждалась свободным временем. Лукас нашел ей пару ботинок и повел на небольшую прогулку. Все утро кто-нибудь неизменно оказывался рядом с ними, и у них не было возможности остаться наедине, хотя бы ненадолго. Да и нарочитая отчужденность Лукаса не особо располагала к общению.
   Он внимательно за ней наблюдал, когда показывал лошадей. До этого Оливия никогда не видела их вблизи и сейчас наслаждалась зрелищем. Ей захотелось подойти к этим красивым животным поближе. Пуля тыкалась ей мордой в шею и жакет, но Оливии это нравилось.
   Тут в конюшню ворвался Русс со щеткой в руках, чтобы подмести дорожки. Все мальчики старались побыстрее управиться с делами, чтобы успеть на верховую прогулку с Лукасом после обеда.
   Когда Мим поставила тарелки с, горячим супом и домашний хлеб на стол, Тревор, склонив голову набок, спросил Оливию:
   — А ты едешь с нами кататься?
   — В этот раз нет.
   Тревор явно обрадовался — выходит, Лукас полностью будет принадлежать им.
   После обеда Оливия помогала Мим убрать со стола. Внезапно, относя тарелки в раковину, она почувствовала усталость.
   — Лукас на этот раз выглядит каким-то притихшим, — заметила Мим.
   Их взгляды пересеклись, и Оливия поняла, что может довериться этой женщине.
   — Я не понимаю, что происходит. Лукас наблюдает за мной, как будто ожидая, что я вот-вот потребую отвезти меня домой.
   — До этого вы общались в совершенно другой обстановке, — сказала Мим. — Нет, здесь что-то еще. Впрочем, может быть, у меня просто разыгралось воображение.
   — Или это интуиция.
   — Вы знаете, что его беспокоит, да? Мим убирала со стола столовые приборы.
   — Лукас рассказывал тебе о Седеете?
   — Седеете? Он… встречался с ней?
   — Она хотела выйти замуж за Лукаса. Корысти ради. Он был сильно увлечен ею, пока однажды они не провели выходные на ранчо.
   — Ей здесь не понравилось?
   — Это мягко сказано.
   — А если я спрошу его об этом?
   — Он не захочет говорить. И причин у него на это более чем достаточно.
   Оливия открыла посудомоечную машину и сложила в нее тарелку. Потом быстро выпрямилась и почувствовала небольшое головокружение.
   — Что с тобой? — испуганно спросила Мим.
   — Ничего особенного. Доктор сказал, что у меня пониженное давление. Иногда кружится голова.
   Работа по кухне была забыта. Мим выдвинула стул и села рядом с Оливией.
   — Почему бы тебе не поспать, пока все на прогулке?
   — Я лучше останусь и помогу вам. Мим похлопала ее по руке.
   — Ты поможешь мне с ужином. Иди. Отдохни немного. Подумай о том, что тебе нужно беречь себя. И накопить сил для рабочей недели.
   Почувствовав душевную близость с Мим, Оливия решилась высказать вслух то, что давно было у нее на сердце:
   — Лукасу очень повезло, что он встретил вас с Уаттом в своей жизни.
   — Мы всего лишь делали то, что было в наших силах. Вы с Лукасом сделаете то же самое.
   Через несколько минут Оливия уже разделась и, скользнув в ночную рубашку, удобно устроилась под одеялом.
   Свернувшись калачиком и закрыв глаза, она подумала, кто же такая Селеста и как она выглядела?
   Когда Лукас потихоньку открыл дверь в комнату для гостей, Оливия спала, лежа к нему лицом. Ее каштановые волосы разметались по подушке.
   Он вспомнил прошлую ночь. После того, как она назвала его несносным и ушла спать, он, сидя в одиночестве перед камином, кое-что понял. Оливия в самом деле верила в то, что иметь физические отношения с мужчиной означает принадлежать ему полностью, всю оставшуюся жизнь, а ей пока что неясно, хочет ли она стать его женой. Будущее представлялось Лукасу еще более неопределенным, хотя, кажется, Оливия поняла, какое важное место занимает в его жизни ранчо. Но не сравнивает ли она его с Уиткомбом?
   Как будто ощутив его присутствие, Оливия открыла глаза.
   Лукас сел на краешек кровати:
   — Мим сказала, что у тебя кружилась голова. Она убрала волосы со лба и села, опершись на подушку.
   — Мне уже лучше.
   Он никак не мог оторвать взгляд от ее голых рук, от ее груди. Он посмотрел на соски, которые напряглись под шелковой материей, затем взглянул ей в глаза и увидел в них желание, такое же, какое испытывал сам. Он был уверен в этом. И все же знал, что должен уйти.
   — Лукас, расскажи мне о Седеете.
   На него словно подуло холодным ветром.
   — Мне нечего рассказывать.
   — Но Мим сказала… Он нахмурился:
   — Я не думал, что Мим будет сплетничать за моей спиной.
   — Она и не сплетничала. Лишь сказала, что Селеста хотела выйти за тебя замуж и что ты привозил ее сюда.
   — Все в прошлом, Оливия. Давай оставим это.
   — Твое прошлое — это часть тебя, а ты стараешься его спрятать. Я хочу знать, почему.
   — Может, у тебя нет права знать, почему, — отрезал он.
   Ее молчание подчеркнуло боль, которая была в ее глазах. Он и сам не мог понять, почему так резко ответил ей.
   — Лукас! — раздался голос с лестницы и топот детских ног по деревянным ступенькам.
   Оливия натянула одеяло до плеч, а Лукас пошел к двери.
   — Иду, — крикнул он вниз и обернулся. — Я обещал им помочь собрать модель аэроплана.
   — А я обещала Мим помочь с ужином. Мне нужно одеться.
   Лукас знал, она не встанет до тех пор, пока он не выйдет из комнаты.
   — Встретимся внизу, — буркнул он. Оливия не ответила, и он понял, что еще больше увеличил дистанцию между ними…
   Снежок со свистом пролетел мимо нее, когда Оливия в воскресенье в полдень вышла на заднее крыльцо. Она сощурилась от слепящего солнца, которое усердно пыталось растопить снег на полях. Лукас, Русс и Джерри лепили снежную бабу. Курт и Тревор обстреливали друг друга снежками.
   Джерри окликнул ее:
   — Поможешь нам?
   Она одолжила перчатки и ботинки у Мим, надеясь, что ей позволят присоединиться.
   — Если вы не против. А то, может быть, это проект-только-для-настоящих-парней? — Она говорила, обращаясь к Тревору.
   — Можешь помочь, если хочешь, — проворчал он. Она шагнула в сторону Лукаса и тут же провалилась в снег.
   — Когда ты хочешь ехать? — спросил Лукас.
   — Этот же вопрос я хотела задать тебе. — Отношения между ними были натянуты еще со вчерашнего дня, когда он сказал ей, что у нее нет права спрашивать его о прошлом. Этой ночью она ушла спать одновременно с Мим и Уаттом, решив, что им с Лукасом нужно какое-то время побыть вдали друг от друга.
   — Если хочешь, можем отправиться до ужина, — сказал он.
   — Мим обещала показать мне, как связать крючком свитерок для малыша. К тому же, она испекла яблочный пирог.
   Он улыбнулся:
   — Она знает, что я все отдам за кусочек яблочного пирога. Ты хочешь научиться вязать крючком?
   — Я бы хотела сделать для ребенка что-нибудь особенное.
   Лукас внимательно посмотрел на нее:
   — Хорошо, поедем после ужина.
   С помощью Оливии снежная баба быстро приобрела нужную форму. Они соорудили еще и вторую, маленькими камешками выложили рот, камнями побольше глаза, из веток сделали руки, из морковки — носы. После этого Оливия пошла обучаться искусству вязания крючком, а Лукас с мальчиками остались играть в пятнашки во дворе.
   Перед ужином Уатт объявил:
   — Кобыла Песня Ночи до утра ожеребится.
   — Правда? — Оливия не видела ничего подобного в своей жизни.
   — Могу спорить на что угодно: это произойдет в полночь, — сказал он с улыбкой. — Как жаль, что вас здесь не будет!
   Оливия вопросительно взглянула на Лукаса. Он удивленно поднял брови:
   — Что? Ты хочешь остаться?
   — А мы можем? Я так хотела бы посмотреть!
   — Мы тоже! Мы тоже! — скандировали мальчики. Все, кроме Тревора.
   — Песне Ночи не понравится такая компания, сказал Уатт. — Но я могу разбудить вас, когда все начнется. Это стоит того, чтобы немного недоспать.
   — А я не собираюсь вылезать на холод из постели среди ночи, — проворчал Тревор.
   — Ты и не обязан, — заверила его Мим. — Я видела, как рождаются на свет жеребята, поэтому останусь с тобой в доме.
   Оливия села за стол напротив Лукаса. Он задумчиво посмотрел на нее:
   — Мы можем выехать завтра рано утром, если ты уверена, что хочешь остаться.
   — Я уверена.
   После ужина Мим помогла мальчикам приготовить все к школе, а Лукас с Уаттом пошли проверить жеребую кобылу. После того, как они с Мим уложили мальчиков в постель, Оливия почувствовала непреодолимое желание пойти в конюшню, чтобы увидеть все от начала до конца. Выскользнув на улицу, она направилась туда.
   Глубоко вдохнув бодрящего ночного воздуха, Оливия посмотрела на небо, усеянное мириадами звезд. Здесь царили тишина и покой, и остро ощущалась успокаивающая душу связь с неким высшим началом. Возможно, этому способствовали горы, вершины которых были покрыты снегом, или горделиво возвышающиеся сосны, или осины, качающиеся на ветру. И это было прекрасно.
   Она уже почти дошла до ворот, когда до нее донеслись мужские голоса.
   — Я хочу попросить тебя кое о чем, — услышала Оливия голос Уатта.
   — О чем угодно, — ответил Лукас.
   — Мы с Мим хотим, чтобы ты принял мое завещание. Если что-нибудь случится со мной или с ней, ранчо должно стать твоим.
   Лукас молчал.
   — Мы хотим, — продолжал Уатт, — чтобы ты сделал из него приют для детей, которым негде жить, а может, если у вас возникнет такое желание, ранчо станет и вашим домом.
   — Я не могу принять этот щедрый дар, Уатт.
   — Не отвечай сразу «нет». Подумай.
   Почему Лукас отказал Уатту? — размышляла Оливия. Потому, что не хочет ответственности? Или потому, что не хочет привязываться ни к одному месту, даже к этому? Но он любит этот дом! Или ему просто нравится приезжать сюда, когда вздумается? На его условиях.
   Но если так, если он не хочет быть ничем связанным, как она может на него рассчитывать?
   Она сделала шаг назад, снег под ее ботинками захрустел, и Лукас, подойдя к воротам, заметил ее. Он отодвинул задвижку.
   — Мне было любопытно, что происходит с Песней Ночи.
   Его голубые глаза испытующе смотрели на нее.
   — Она ведет себя беспокойно и подпускает только Уатта. Но мы можем посмотреть, только тихо. — И Лукас пропустил Оливию в конюшню.
   В дальнем углу Песня Ночи беспокойно металась из стороны в сторону. Уатт и Лукас удалили перегородку, и у кобылы было двойное стойло. Лукас уложил тюки прессованного сена так, чтобы Оливия могла сесть и наблюдать за ней на расстоянии. Наклонившись к Оливииы, он прошептал, что они с Уаттом будут в помещении для фуража.
   Время шло. Песня Ночи становилась все беспокойнее, часто взбрыкивала. Оливия не отрывала глаз от лошади, обхватив себя руками, хотя одежда ее отсырела.
   Вскоре вернулся Лукас.
   — Замерзла? — Он говорил приглушенным голосом.
   — Немного.
   — Хочешь вернуться в дом? Она покачала головой.
   — Надо согреть тебя немного, а то простынешь еще до того, как все закончится.
   Не поняв, что он имеет в виду, она пошла за ним в свободное стойло, где лежало свежее сено. Он вышел и через некоторое время вернулся с попонами, постелил их одну на другую и так же тихо сказал:
   — Можем, поспать немного, согреваясь теплом наших тел. — В выражении лица Лукаса было что-то, что заставило ее подчиниться. Они не оставались наедине с того момента, как он вчера покинул ее комнату.
   Оливия примостилась рядом с ним, он обнял ее за плечи и крепко прижал к себе. Теперь ей уже не нужно было одеяла, тем не менее он накрыл их попоной.
   — Прости меня за то, что я сказал тебе вчера.
   Кажется, извинения даются ему с трудом.
   — Ты понимаешь, за что просишь прощения? — спросила она мягко.
   Возникла небольшая пауза.
   — Да. Я не привык к тому, что мне задают вопросы о моей личной жизни.
   — Мим и Уатт тоже не задают тебе таких вопросов?
   — Они ждут, и в конце концов я сам все рассказываю.
   — Я тоже должна ждать?
   Он вздохнул, и она поняла, что загнала его в угол. Но они должны расставить все точки над «i» сейчас.
   — Ты не хотел даже рассказывать мне о ранчо, а все эти выходные словно бы ждал, что я сбегу отсюда, поджав хвост. И я хочу знать, почему.
   Он смотрел прямо перед собой, сжав челюсти, и, чтобы прорваться сквозь невидимые преграды, она нежно взяла его за руку:
   — Лукас?
   Мышцы у нее под рукой напряглись. Наконец он произнес:
   — Мы с Селестой встречались несколько месяцев. У нее был свой бутик, и она часто работала по выходным, поэтому, когда я улетал сюда, она не возражала.
   — Она знала, что ты вырос на ранчо?
   — Я сказал ей это перед тем, как привезти сюда. Помолчав, он продолжил:
   — Выяснилось, что Селесту интересовал лишь мой имидж — удачливый адвокат, который летает на собственном самолете, водит ее в дорогие рестораны и на престижные вечеринки. Она красива, образованна, из прекрасной семьи, но я не понимал, пока не привез ее сюда, что она — сноб… всего лишь сноб. Эта женщина не любит детей.
   — Ты собирался жениться на ней? — спросила Оливия, в ее горле стоял ком.
   — Мы обсуждали это. И наших будущих детей. Но здесь, на ранчо, я увидел, как она отвернулась от плачущего Русса, когда он упал и ободрал коленку. Она выходила из комнаты, если в ней оказывались дети. Она накричала на Курта из-за того, что тот положил на ее сумочку непросохший рисунок. Я понял, что она из тех женщин, которые отдают своего ребенка на воспитание няньке, а затем отсылают его в школу-пансион.
   Теперь Оливии стало ясно, почему он не хотел рассказывать ей о своем прошлом, о ранчо. Но если бы он действительно любил ту женщину…
   — Я не хочу, чтобы моего ребенка растила няня, прошептала она.
   — Но ты мечтаешь о карьере. — Его голубые глаза напряженной испытующе смотрели на нее, он , пытался понять, кто она такая на самом деле.
   Так вот почему он так отреагировал, когда она сообщила ему о предложении работать в «Баррингтоне»!
   — Лукас, я толком еще не решила по поводу ребенка… и работы. Я хочу кормить ребенка грудью, обнимать его, отмывать его липкие пальчики и смазывать его на ночь детским кремом. Больше всего на свете я хочу качать нашего ребенка и петь ему колыбельные песни. Я обещаю тебе это.
   В конюшне воцарилось тяжелое молчание, пока он взвешивал ее слова, лишь беспокойное метание Песни Ночи и хруст соломы под ее копытами нарушали его. Большим пальцем Лукас приподнял подбородок Оливии:
   — Клянись, что ты выполнишь свои обещания.
   — Клянусь, — торжественно повторила за ним Оливия.
   В этот момент вошел Уатт.
   Губы Лукаса коснулись губ Оливии, но поцелуй получился обидно коротким, хотя и успел всколыхнуть огонь их чувств.
   — Лучше поспи немного, пока есть возможность, а то завтра предстоит долгий и трудный день.
   Лукас притянул ее к себе поближе, так что она смогла положить голову ему на плечо, как на подушку.
   Показалось, что прошло лишь несколько минут, когда Уатт позвал их. Рука Оливии лежала на груди у Лукаса, а его губы почти касались ее затылка. Взгляд его был внимательным и сосредоточенным.
   — Ты спал? — спросила она.
   — Отдыхал, — ответил он с улыбкой, которая заставила ее сердце растаять. — Пойду посмотрю, нужна ли Уатту помощь, а ты зови мальчиков. Все может произойти очень быстро.
   Мим и Оливия быстренько одели Курта, Русса и Джерри потеплее. Они на ночь оставались в одежде, чтобы быть наготове. К удивлению Оливии, Тревор тоже остался в одежде и пошел вместе со всеми. Проходя мимо нее на кухне, он сказал: