Смит Карен Роуз. Ночь, которая решила все

   Должно быть, ее остановило выражение его лица, хотя он всегда считал, что прекрасно умеет контролировать свои чувства. До этого момента.
   — Продолжай, Оливия. Что без Стенли? Как ты полагаешь, сможешь ли ты жить без него?
   — Что ты хочешь этим сказать? — Оливия распрямила плечи.
   Он приблизился к ней:
   — Если мы думаем о создании семьи, а мне казалось, что именно этим мы и занимаемся, раз живем вместе, негоже выставлять напоказ свои чувства к Стенли.
   — Я не выставляю.
   — Я прекрасно вижу, какие взгляды ты на него бросаешь. Я наблюдал ваш интимный разговор во время танца. Вы были так увлечены друг другом, что, казалось, и землетрясение не разлучит вас. Что же мне сделать, чтобы заставить тебя забыть его?
   Оливия стояла в растерянности, не в состоянии произнести что-либо, но Лукас сам решил, что делать. С чувством собственника, от которого он никак не мог избавиться, он смял ее в своих объятиях и страстно поцеловал.
   Целовать Оливию всегда было неземным блаженством для Лукаса, но этой ночью взрыв чувств был такой силы, что это потрясло и даже испугало Лукаса. Чем он вызван? Тем, что он боролся за создание семьи, которой у него никогда не было? Тем, что она была такой нежной, сладкой и полной страсти? Тем, что она носила его ребенка? Или тем, что на карту было поставлено слишком много, больше, чем просто удовлетворение физического желания?
   Руки его скользнули под ее жакет, лаская бедра и грудь. Он услышал, как она тихонько застонала, и почувствовал, как она обмякла в его руках. Он так хотел, чтобы они всегда были вместе, чтобы она согласилась наконец стать его женой.
   Но как только это видение и страсть унесли прочь его досаду на нее, Оливия прервала поцелуй и отпрянула. Она раскраснелась, глаза ее блестели, губы припухли от поцелуя.
   — Стенли всегда был моим наставником и другом, и я не чувствую тут никакой вины. К тому же я толком не знаю, чего ты хочешь от меня, Лукас. И почему ты ревнуешь меня к Стенли, если сам улетаешь на выходные, чтобы увидеться с какой-то женщиной?
   Ошарашенный тем, что она призналась в своих чувствах к боссу, он не сразу осознал смысл ее последней фразы. Выходит, она решила, что он встречается с кем-то?
   — С чего ты взяла?
   — Все в «Баррингтоне» знают…
   — В «Баррингтоне» никто не знает, что я делаю в выходные. Это не имеет никакого отношения к женщине.
   — Сюда звонила какая-то женщина и спрашивала тебя. — Вопрос в глазах Оливии требовал ответа.
   Проведя рукой по волосам, Лукас понял, что должен впустить Оливию в свою личную жизнь, которую он по множеству причин скрывал от всех. И тем не менее он еще колебался…
   — Лукас, мы не сможем стать никем, кроме как соседями по квартире, если ты не позволишь мне узнать тебя лучше и не подпустишь меня к себе.
   Это было что-то вроде ультиматума, но Оливии нельзя было отказать в правоте.
   — Женщину, которая звонила, зовут Мим Карсон. Она и ее муж, Уатт, — мои приемные родители. Они живут на ранчо около Флагстаффа, и именно туда я летаю на большинство уикендов, чтобы помочь им с мальчиками, которые живут у них.
   Глаза Оливии расширились от удивления, а губы изогнулись в улыбке.
   — Как замечательно, Лукас. Но почему ты не рассказал мне об этом раньше? Почему ты не хочешь, чтобы другие знали об этом?
   — Не то чтобы я намеренно делаю из этого секрет, ведь до сих пор меня никто об этом напрямую не спрашивал. Гораздо проще говорить, что я навещаю друзей.
   Она села на софу:
   — Но это не объясняет, почему ты не рассказывал мне.
   Он вспомнил Селесту.
   — Ранчо очень много значит для меня. Если бы не Мим и Уатт, я не знаю, что бы со мной стало. У меня не было отца. Мама забеременела, когда была совсем молодой, и он не захотел иметь с нами ничего общего. Она погибла в автомобильной катастрофе, когда мне было пять лет. Никаких родственников у меня не было, и Мим с Уаттом взяли меня к себе.
   Оливия накрыла его руку своей.
   — Мне очень жаль. Лукас пожал плечами.
   — У меня была хорошая жизнь.
   — Но это не может восполнить твоей потери. То, что она сочувствовала ему, было очень важно, но ему показалось, что она не до конца все поняла.
   — Я чувствую себя обязанным им и пытаюсь хоть как-то отблагодарить за то, что они помогли мне добиться успеха в жизни. Они не подняли меня на смех, когда я сказал им, что хочу стать юристом. Более того, поощряли, подбадривали меня, нашли фонд, в который я подал прошение о стипендии. Я ничего не платил за учебу. Мне очень повезло, и я хочу, чтобы мальчики, которые живут там сейчас, поняли, что они тоже смогут осуществить свои мечты.
   Пальцы Оливии сжали его руку.
   — Почему ты не хотел рассказывать мне об этом?
   — Потому, что я связан обязательствами перед ними, и я не знал, как ты отреагируешь на это.
   В течение нескольких секунд она пристально смотрела на него, затем спросила:
   — Когда ты собираешься ехать на ранчо снова?
   — Точно не знаю. Ты хочешь поехать со мной?
   — Очень, — произнесла она мягко. Надо суметь доказать ей, что Уиткомб ей не нужен даже как наставник, подумал Лукас.
   — В эти выходные я буду дома, и мы сможем проверить, готова ли ты к экзаменам. А в следующий уикенд поедем на ранчо вдвоем. Как тебе такой план?
   — Ты уверен, что хочешь помогать мне?
   — Позволь мне быть твоим наставником. И потом, это прекрасная практика, разминка для мозгов. Она засмеялась:
   — Ну если ты хочешь…
   — Очень хочу.
   — Лукас… — Глядя ему прямо в глаза, Оливия постаралась его успокоить:
   — Стенли всего лишь… друг. Он помогал мне с учебой. И это все.
   Лукас изо всех сил пытался поверить ей, но мысль о том, что она только из-за беременности отказывается от своих чувств к шефу, не давала ему покоя.
   Только время даст ответ на этот вопрос.
   Ярко-оранжевый и все оттенки розового окрасили небо, когда сумерки окутали горы Макдауэлл. В этот воскресный вечер, у Лукаса на веранде. Оливия отвечала на вопросы, которые он задавал ей по конституционному праву. Когда они закончили, он захлопнул книгу:
   — Вот и все, леди. Вы великолепно подготовлены. Вся неделя прошла в каждодневных делах. Домой они возвращались обычно одно и то же время и готовили вместе ужин. Ужинали в гостиной, и Лукас признался, что использует эту комнату впервые. Говорили в основном о работе, но касались и других тем. Оливия рассказала ему, что ее родители разведены. Лукас — о прошлом мальчиков, которые живут сейчас на ранчо. И хотя он отвечал на ее вопросы, Оливия все же чувствовала, что в нем появлялась какая-то напряженность, когда речь заходила о ранчо.
   После того яростного и страстного поцелуя в понедельник он к ней не прикасался. Из-за того ли, что она тогда отстранилась? Или он думает, что она любит Стенли? Или понимает, что, начав целоваться, они не остановятся на этом?
   Наблюдая, как легкий ветерок играет волосами Лукаса, она сказала:
   — Спасибо, ты мне очень помог.
   Подавшись к ней, он заинтересованно спросил:
   — Теперь ты чувствуешь себя уверенно?
   — Скорее, чувствую страх. В желудке урчит то ли из-за ребенка, то ли из-за экзамена!
   — Наверно, из-за того и другого, — засмеялся он. Зазвонил телефон.
   — Я возьму, — сказал Лукас. Оливия пошла за ним в квартиру, поскольку на улице похолодало. Лукас взял трубку и, нахмурившись, передал ей:
   — Это Уиткомб.
   При этом он не ушел и, пока она говорила, наблюдал за ней.
   — Здравствуйте, Стенли.
   — Это был Лукас? — спросил босс.
   — Да.
   — Понятно. Я позвонил, чтобы узнать, не похоронили ли вы себя за книгами и не забыли ли поесть. Я мог бы привезти вам что-нибудь.
   — Спасибо за заботу, но я поела.
   — Вы ведь занимались?
   Она поняла, что он подумал, поскольку трубку взял Лукас.
   — Да, почти все выходные. Я не подведу ни вас, ни «Баррингтон».
   — Я верю в вас, Оливия. Вам нужен выходной завтра?
   — Нет, напротив, мне нужно быть чем-то занятой. Я отработаю, как положено, а вечером зарезервирую себе место в отеле.
   — Оливия, помните, что я говорил вам о Лукасе.
   — Хорошо. Спасибо вам.
   Когда она положила трубку, Лукас не сдвинулся с места:
   — Хотел пригласить тебя на ужин?
   — Предлагал привезти мне что-нибудь, если вдруг у меня не было времени поесть.
   — Он хорошо тебя знает.
   — Я довольно давно уже работаю с ним.
   — Ты не сказала ему, что живешь у меня или хотя бы что я помогаю тебе готовиться к экзамену.
   — Почему я должна была говорить ему об этом? Это мое личное дело. Его это не касается.
   — Что еще он говорил?
   — Больше ничего. — Не могла же она сказать ему, что Стенли не одобряет их встреч и что она разделяет его сомнения. Потому что, хотя Лукас не встречается с другой женщиной, она до сих пор не знает, нужно ли ему то постоянство, которое необходимо ей.
   Когда Лукас встал, у него ходили желваки.
   — Ты прячешь голову в песок, Оливия. Тебе все равно придется принимать решение.
   — Пока я не буду уверена в том, что поступаю правильно, я не собираюсь принимать никаких решений. И мне не нравится, что ты начинаешь поджаривать меня при каждом упоминании имени Стенли.
   — Отлично, — оборвал ее Лукас. — Больше этого не повторится, но помни, ты носишь моего ребенка. — И он зашагал прочь.
   Ей так хотелось окликнуть его, но она промолчала. Быть может, после экзамена, когда ей удастся расслабиться, все станет более понятным и ясным, она сумеет разобраться в своих чувствах к нему, чувствах, которые, казалось, появились в мгновение ока.
   Или в то мгновение, когда соединились их тела.
   Он не должен терять терпение с Оливией, напомнил себе Лукас в сотый раз. С коробкой в руках он поднимался на второй этаж скромного отеля, в котором остановилась Оливия. Порой ему нестерпимо хотелось поцеловать ее так, чтобы она забыла о всякой осторожности.
   После звонка Стенли они занялись каждый своим делом. На следующее утро, не глядя друг на друга, собрались на работу. Он ушел первым и был уверен, что после его ухода она вздохнула с облегчением.
   Лукас прежде не был ревнивцем, но когда дело касалось Оливии… Оно и понятно, ведь она станет матерью его ребенка.
   Лукас постучал в дверь ее гостиничного номера. Оливия открыла дверь через минуту — должно быть, посмотрела в глазок.
   — Лукас, что ты здесь делаешь?
   Было непонятно, рада ли она ему. Она была очень бледной, явно находилась в стрессовом состоянии в ожидании завтрашнего дня. Именно поэтому он и пришел.
   — Я кое-что принес тебе, — ответил он с улыбкой, показывая на коробку. — Можно войти?
   — Конечно, — Оливия пошире открыла дверь, впуская его.
   — Это набор для выживания при сдаче экзамена на адвоката. Крекеры, чтобы заморить червячка, который может завестись у тебя в желудке. Пена для ванны, чтобы расслабиться. Бумага для письма на всякий случай. Вот эти штучки придадут твоим вещам аромат. И последнее, но не худшее — книга, которую, я надеюсь, ты с удовольствием прочтешь.
   Когда Оливия взяла в руки книгу, на обложке которой красовался малыш и которая называлась «Первый год жизни вашего ребенка», ее подбородок задрожал, а по щекам покатились слезы.
   Схватив ее за плечи, он развернул ее к себе:
   — Что-то не так? Я думал, это поможет…
   — О, Лукас, все великолепно!
   Проведя рукой по ее волосам, он взял ее за подбородок.
   — Почему же ты плачешь?
   — Я не знаю! Я просто… — Она захлебнулась рыданием.
   Он притянул ее к себе и крепко обнял.
   — Тебе нужно выплакаться, Оливия. Все хорошо. Все будет хорошо.
   Пока она плакала, Лукас крепко прижимал ее к себе и гладил ей волосы. На прошлой неделе он купил две книги о женщинах в период беременности и был поражен, узнав, какие изменения происходят в женском организме в это время.
   Через несколько минут Оливия успокоилась и отстранилась от него. Она выглядела совершенно растерянной.
   — Прости, я не знаю, что со мной. Должно быть, гормоны.
   Он нежно вытер слезинки с ее щеки.
   — Такой трудный экзамен — это огромный стресс даже для человека, у которого ничего особенного не происходит в жизни. А уж когда на тебя свалилось столько всего… За что же извиняться?
   Она стыдливо посмотрела на него.
   — Я, наверно, выгляжу как пугало.
   — Ты красива, как всегда. И прекрасно выглядишь для ужина в тихом ресторанчике и небольшой прогулки, которая поможет тебе заснуть.
   — Я действительно немного проголодалась и как раз решала, где мне поужинать, когда ты постучал в дверь, — Что ж, значит, поужинаем вместе. Лукас подождал, пока Оливия умылась и причесалась. Помогая ей надеть пальто, он усилием воли поборол страстное желание поцеловать ее. Они поужинали в небольшом ресторанчике при отеле. Их взгляды часто встречались, а колени то и дело соприкасались. Он рассказал ей о том, что прочел в книжках: полеты в маленьких самолетах, где нет герметизированной кабины, при беременности противопоказаны. Они решили не испытывать судьбу и ехать во Флагстафф на машине.
   После ужина они прогулялись, угадывая на небе созвездия и слушая шелест пальмовых листьев на ветру. Затем вернулись в отель и поднялись к ее комнате.
   Она спросила:
   — Войдешь?
   Ему хотелось заключить ее в объятия и воспользоваться одной из двух кроватей в ее комнате. Но эта ночь не предназначалась для возрождения страсти, которую они испытали на праздновании Рождества.
   — Ложись лучше спать. Уверен, ты заведешь будильник часов на шесть, чтобы иметь кучу времени в запасе.
   — Да, а затем заведу его еще раз, чтобы вовремя выйти, — призналась она, широко улыбаясь. После чего сделала нечто неожиданное: встав на цыпочки, обхватила руками его шею, и поцеловала в щеку с нежной страстью, что заставило его сердце бешено колотиться.
   Но прежде, чем он успел как-то отреагировать, она улыбнулась:
   — Спасибо тебе, Лукас, за сегодняшний вечер.
   Ты замечательный!
   Он наклонился к ее уху и прошептал:
   — Только никому об этом не говори, а то разрушишь мой имидж. — И, быстро поцеловав ее в губы, попятился назад. — Удачи тебе завтра.
   Улыбаясь, она кивнула. Прежде, чем она переступила порог, он ее окликнул:
   — И не забудь накинуть цепочку на дверь. Скорчив ему рожицу, она закрыла дверь. Через секунду он услышал, как звякнула цепочка.
   Лукас засмеялся, но когда осознал, что ему нужно возвращаться домой, где не будет Оливии, улыбка сошла с его лица.
   Что, черт возьми, с ним происходит?
   Меньше чем через восемь месяцев он станет отцом. Этого достаточно, чтобы сбить с толку кого угодно.

Глава 6

   Из окна джипа Оливия наблюдала, как меняются цвета пустыни. Они ехали во Флагстафф на машине Лукаса.
   Во вторник, после первого дня экзаменов, они опять встретились в отеле. Во время ужина и прогулки обсудили вопросы, которые ей задавали, и ее ответы. А когда вернулись в отель, он поцеловал ее у двери номера, развернулся и ушел, оставив трепетать от желания, которое ночью заполнило все ее сны. В среду, когда она вернулась домой после второго дня экзаменов, ее ждал огромный букет розовых роз и приготовленный им ужин.
   Он ухаживал за ней, и это было прекрасно! Но почему он это делал? Из-за ребенка или из-за искреннего чувства к ней?
   Отхлебнув несколько глотков содовой, он поставил банку на подставку.
   — Если захочешь остановиться и размяться, скажи.
   — Спасибо.
   Сегодня утром они приехали в «Баррингтон» и уехали вместе. Вроде бы никто не заметил. Дорога делала поворот, и Оливия решила, что сейчас самое время рассказать Лукасу о замечательном событии, которое произошло в конце рабочего дня.
   — Мистер Баррингтон звонил мне сегодня. Лукас взглянул на нее:
   — Рекс? Чего он хотел?
   — Должно быть, решил поближе познакомиться со своими сотрудниками. Напомнил мне, что после того, как я получу уведомление, в «Баррингтоне» для меня освободится место. Стенли подал ему мою характеристику, и мистер Баррингтон сказал, что оба они довольны моей работой. Здорово, правда? — Она ожидала, что Лукас обрадуется. Но вместо этого он нахмурился:
   — И что ты ему ответила?
   — Я сказала, что буду счастлива стать официальным сотрудником юридического департамента в «Баррингтоне». Если сдам экзамен.
   Шуршание шин по дороге подчеркивало напряженное молчание Лукаса. Наконец он спросил:
   — А как же наш малыш?
   — А что с нашим малышом? — Оливия не заметила резкости в его вопросе.
   — Наш ребенок заслуживает мамы, которая будет полностью отдаваться ему, а не работе.
   Честно говоря, она еще не задумывалась о том, как будет работать, когда родится ребенок. До сих пор все ее мысли были сосредоточены на учебе, на том, чтобы сдать экзамен и получить хорошую работу.
   — Ты хочешь, чтобы я потеряла все годы, что училась и работала?
   — Я хочу, чтобы ты поняла: ты собираешься стать матерью, а это значит, что у тебя теперь должны быть совершенно другие приоритеты.
   — А почему я не могу быть и матерью, и одновременно работать? — Она чувствовала, что сейчас взорвется…
   Лукас покачал головой:
   — Не представляю, как это можно совместить. Как ты сможешь дать ребенку все, что ему нужно, если тебя не будет рядом?
   — Значит, вся ответственность ложится на меня?
   — Нет, конечно, нет. Но первые шесть месяцев ребенка особенно важны. Или ты хочешь, чтобы о малыше заботился чужой человек? И когда ты намерена сказать Рексу, что беременна? Или ты собираешься работать до самых родов и выйти на следующий день после них?
   — Не говори ерунды!
   — Ты должна прийти к какому-то решению, Оливия. И уже в ближайшее время.
   Ярость, с какой он произнес эти слова, заставила Оливию посмотреть на него. За солнечными очками ей не были видны его глаза, но руки с силой сжимали руль. Неужели он из тех мужчин, что всегда настаивают на своем? Неужели он не в состоянии взглянуть на все с ее точки зрения? Узнала ли она его лучше с тех пор, как переехала к нему?
   Да, узнала. Но еще не поняла, что им движет, чего он хочет в жизни, кроме того, чтобы быть отцом. Может, эти выходные подскажут ей ответ?
   Лукас ехал, по-прежнему сжав челюсти и упрямо смотря перед собой. Пейзаж за окном машины менялся. Ряды пальм, раскачивающихся на ветру, сменились еловыми лесами. Дорога была уже чистая, но поля покрыты снегом. Лукас включил магнитофон, и Оливия попыталась расслабиться под музыку. Но ничего не получалось. Ее беспокоила не только их с Лукасом размолвка, но и предстоящий уикенд. Что, если она не понравится этим людям?
   Наконец Лукас свернул с шоссе и примерно через , милю повернул на заснеженную дорогу. Вскоре показался дом, — высокий, с плоской крышей, с пристройкой сбоку. Над крыльцом горел яркий фонарь. Бело-черные ставни на окнах по обе стороны крыльца придавали дому уютный и гостеприимный вид.
   Она надеялась, что первое впечатление не изменит ей.
   Въехав на подъездную дорожку, Лукас глянул на ее кроссовки. Они вышли из машины и по заснеженной дорожке направились к дому. Неожиданно Оливия поскользнулась, и Лукас поймал ее за локоть. Прежде, чем она успела сообразить, что он собирается делать, он подхватил ее на руки.
   — Лукас, что все подумают?
   — Ты слишком часто заботишься о том, что подумают другие. Лучше будет, если ты упадешь? Она знала, что он беспокоится о ребенке.
   — Нет. Но в любом случае ты же не будешь носить меня на руках весь уикенд?
   — Думаю, у Мим есть запасная пара старых ботинок, у вас с ней приблизительно один размер. — С этими словами он донес ее до самого дома и опустил, только поднявшись на крыльцо.
   Шапка закрывала его глаза, и она не могла понять, какое у него настроение. Ей было очень тяжело оттого, что они поссорились.
   Лукас не стал звонить или стучать, просто открыл дверь и вошел. Не успели они зайти внутрь, как она услышала топот несущихся ног и детский голосок:
   — Лукас, это ты?
   Через несколько секунд они уже стояли в окружении четырех мальчишек, которые внимательно ее разглядывали.
   — Это Оливия, — сказал Лукас. И, взъерошивая волосы каждому из мальчиков по очереди, перечислил:
   — Это Джерри, Русс, Курт и Тревор.
   Подошла женщина, которая обняла Лукаса и протянула руку Оливии:
   — Мим Карсон. А это мой муж — Уатт. Мы очень рады, что вы смогли к нам приехать.
   Волосы Мим были черными, как агат, с прожилками седины и собраны в хвост. Высокие скулы говорили о том, что ее предками были индейцы, коренные американцы. Она крепко пожала руку Оливии. Ее рука была теплой, а темно-карие глаза светились добротой.
   — Приятно познакомиться, — ответила Оливия, и ей действительно было приятно. Уатт взял ее руку и потряс-:
   — Лукас, ты не сказал нам, что она настоящая красавица, — его карие глаза блеснули под густыми бровями. Он был высоким, такого же роста, как Лукас, сильным мужчиной с бородой.
   Прежде, чем она успела ответить на приветствие, самый маленький из мальчиков, Русс, повис на руке у Лукаса:
   — Ты покатаешься с нами завтра? Пожалуйста! Мальчик, который стоял с краю — Тревор, она помнила, — шмыгнул носом:
   — Не будь дураком. Уж если он с кем-то и поедет, то с ней.
   Воцарилось молчание. Лукас снял шапку и повесил ее на вешалку, затем повернулся к Тревору:
   — Я обещал, что возьму вас всех на прогулку, когда приеду в следующий раз, если будет хорошая погода. На завтра обещали ясную погоду, значит, после того, как вы закончите свои домашние дела, мы сможем ехать.
   — Но это уже будет полдень, — заныл Тревор.
   — Возможно. У тебя что, другие планы? — улыбнулся Лукас.
   Джерри, самый старший из мальчиков, сказал:
   — Не обращай на него внимания. Он так ведет себя, потому что не смог остаться сегодня подольше со своей мамой. Она нашла работу, и ей нужно было выходить на нее.
   — Да что ты знаешь! — огрызнулся Тревор и, развернувшись, направился к лестнице.
   — Тревор… — окликнула его Мим.
   — Пойду поговорю с ним, — предложил Лукас. Уатт обменялся взглядами со своей женой, и она кивнула.
   Оливия почувствовала себя неловко, когда Лукас ушел. Оставшиеся мальчики не сводили с нее глаз.
   — Ну и встреча получилась, — пробормотал Уатт. — Добро пожаловать, Оливия. Снимайте пальто. У вас, должно быть, руки замерзли. Сейчас разожжем огонь, и вы согреетесь, пока мальчики помогут Мим накрыть стол к ужину.
   Мим похлопала ее по плечу:
   — Мы действительно рады, что вы приехали. Чувствуйте себя как дома.
   Снимая пальто, Оливия подумала: вот так должен выглядеть настоящий дом. Длинная софа, стул с высокой спинкой и кресло-качалка по обе стороны от нее. На грубом деревянном полу тут и там разноцветные плетеные коврики. Камин сложенный из камня, добавлял комнате колоритности.
   — Я надеюсь, вы простите Тревору его грубость, сказал Уатт, отодвигая черный защитный экран от камина. — Я не знаю, говорил ли вам Лукас что-нибудь о мальчиках…
   Оливия подошла к камину и повесила свой вязаный жакет на спинку кресла-качалки.
   — Он рассказал мне об их прошлом.
   — А говорил ли он, что между ним и Тревором установилась связь, особое доверие? — (Она покачала головой.) — С Тревором были большие проблемы. Но в прошлый свой приезд Лукас взял его на верховую прогулку, а когда они вернулись, мальчика как будто подменили. С тех пор Тревор уже не такой колючий. — Уатт положил в камин поверх щепок два длинных полена. — Как вы себя чувствуете? Лукас говорил нам, что вас беспокоит тошнота по утрам.
   — Теперь уже получше, — пробормотала Оливия, озадаченно думая, что еще Лукас рассказал им.
   — Лукас объяснил нам, что произошло, Оливия. И сказал, что вы переехали к нему. Она покраснела от неловкости:
   — Мы пытаемся получше узнать друг друга. Лукаво улыбаясь, Уатт вынул спички из коробки:
   — Ну, и как успехи?
   Оливия поняла, что в этом доме прежде всего ценится честность, поэтому ответила:
   — Иногда хорошо, иногда не очень.
   — Но ведь есть надежда?
   Она вспомнила о поцелуях Лукаса, о его нежной заботе о ней и о своем растущем чувстве к нему и ответила:
   — Да, безусловно.
   — Только не позволяйте парню давить на себя, он может быть чертовски упрямым. — Уатт помолчал. — Но у него доброе сердце.
   — Мне хочется задать вам тысячу вопросов. Но я знаю, что должна узнать о Лукасе от самого Лукаса.
   — Вы мудрая женщина. — Уатт зажег щепки под поленьями.
   Оливия улыбнулась — она поняла, что Уатт одобряет ее.
   — Пойду посмотрю, может, вашей жене нужна помощь.
   Уатт поставил каминный экран на место и, сев в кресло-качалку, показал ей на стул:
   — Свои обязанности по дому Мим и мальчики довели до автоматизма. Останьтесь и поболтайте со мной немного.
   Минут через пятнадцать Мим позвала их.
   — Идите на кухню, а я позову Лукаса и Тревора, — сказал Уатт.
   Он очень понравился Оливии. Они поговорили о Флагстаффе, о том, что Флагстафф в основном привлекает туристов, которые едут смотреть Гранд-Каньон. Она также узнала, что пристройка сбоку от дома — это офис Уатта: он был не только хозяином ранчо, но и бухгалтером.
   Оливия толкнула дверь в кухню. Посредине стоял большой обеденный стол, по периметру — длинный рабочий стол с кухонной утварью. Мебель, пол, занавески — все было выдержано в голубых тонах, что делало кухню приветливой и уютной.
   — Добро пожаловать, — сказала Мим с улыбкой, неся к столу огромную чашу с толченой картошкой. — Джерри покажет вам ваше место.
   Сидя между пятилетним Руссом и семилетним Куртом, Оливия улыбнулась Лукасу, когда он и Тревор занимали свои места. «Интересно, он такой хмурый из-за меня или из-за разговора с Тревором», — подумала Оливия.