«Ксиа, – прошептал Баккат. – Ксиа, мой враг, шел за мной и узнал мои тайны. Теперь он бежит к хозяину крепости. И вскоре много всадников отправятся к Маджубе за Сомойей и Велангой. – Баккат не знал, что ему делать. – Вернуться и предупредить Сомойю или продолжать путь в Хай-Уэлд? Насколько Ксиа опередил меня? – Потом он пришел к прежнему решению. – Сомойя уже оставил Маджубу. Кайзер и его солдаты движутся медленней Сомойи. Если я буду пить ветер, я смогу предупредить Клиба и Сомойю раньше, чем их поймает Кайзер».
   И он побежал, как редко бегал раньше, как будто преследовал раненого быка или за ним гнался лев.
 
   Ксиа добрался до колонии поздно ночью. Ворота крепости были закрыты и не откроются до утренней побудки и подъема флага ВОК на рассвете. Но Ксиа знал, что его хозяин Гвеньяма редко спит в своей просторной квартире за каменными стенами. По ночам его неодолимо влекло нечто более приятное.
   По указу совета директоров ВОК в Амстердаме бюргеры колонии, в особенности же служащие компании, не имеют права сожительствовать с туземцами. Как и многие другие указы Семнадцати, это записано только на бумаге, и у полковника Кайзера есть небольшой незаметный дом на дальнем краю садов компании. К нему ведет немощеная тропа, и он заслонен живой изгородью из высокой цветущей вербены. Ксиа знал, что не стоит тратить время на споры с часовым у ворот крепости. Он направился прямо к любовному гнездышку полковника и пробрался в отверстие в живой изгороди. На кухне, в задней части дома, горела лампа, и Ксиа постучал в окно. Между лампой и оконным стеклом промелькнула тень, и знакомый женский голос спросил:
   – Кто там?
   Голос звучал резко и нервно.
   – Шала! Это Ксиа, – ответил он на готтентотском языке и услышал, как она отодвигает затвор. Женщина раскрыла дверь и выглянула. Она была чуть выше Ксиа и казалась ребенком, но отнюдь им не была.
   – Гвеньяма здесь? – спросил Ксиа.
   Женщина отрицательно покачала головой. Ксиа смотрел на нее с удовольствием: готтентоты – братья людей сан, а Шала, по мнению Ксиа, – идеал женской красоты. Ее кожа в свете лампы блестит, как янтарь, темные глаза – раскосые, скулы широкие и высокие, подбородок узкий, и лицо формой напоминает перевернутый наконечник стрелы. Череп совершенно круглый и покрыт короткими курчавыми волосами цвета горчицы.
   – Нет! Он ушел, – повторила женщина и шире раскрыла дверь, приглашая зайти.
   Ксиа колебался. По прежним встречам он отлично представлял себе ее срам. Он похож на сочный цветок пустынного кактуса, с выпяченными мясистыми лепестками пурпурного цвета. К тому же Ксиа всегда испытывал напряженное наслаждение, когда помешивал похлебку в горшке своего хозяина. Шала однажды описала Ксиа мужской орган полковника: «Он похож на изогнутый клюв нектарницы. Тонкий и кривой. Чуть отхлебнет нектара и тут же уходит».
   Мужчины племени сан славились размерами пениса, несмотря на их миниатюрный рост. Шала, обладавшая огромным личным опытом в таких делах, считала Ксиа «одаренным» больше всех прочих мужчин его племени.
   – А где он?
   Ксиа разрывался между долгом и искушением.
   – Уехал вчера с десятью своими людьми.
   Она взяла Ксиа за руку, провела в кухню, закрыла дверь и заперла ее на засов.
   – Куда они пошли? – спросил он, когда Шала остановилась перед ним, расстегивая платье. Кайзеру нравилось одевать ее в яркие индийские платья, и он покупал ей на складе братьев Кортни дорогие жемчужные ожерелья и другие украшения.
   – Он сказал, что они идут за фургонами Бомву, рыжего, – сказала она и позволила платью соскользнуть на пол. Ксиа резко выдохнул. Сколько раз он видел эти груди, столько раз испытывал огромное наслаждение.
   – Зачем он идет за этими фургонами? – спросил он, взял в руку одну ее грудь и сжал.
   Она мечтательно улыбнулась и придвинулась к нему.
   – Он сказал, что они приведут его к беглецам: к Сомойе, сыну Кортни, и женщине, которая сбежала с корабля, – ответила она хрипло. Подняла его набедренную повязку и просунула под нее руку. Глаза ее похотливо скосились, и она улыбнулась, показав мелкие белые зубы.
   – У меня мало времени, – предупредил он.
   – Тогда скорее, – ответила она, опускаясь перед ним на колени.
   – В какую сторону он пошел?
   – Я следила за ним с вершины Сигнального холма, – ответила она. – Они пошли по прибрежной дороге на запад.
   Она уперлась локтями в пол, чтобы удерживаться на месте, и наклонялась вперед, пока ее невероятные золотистые ягодицы не поднялись к крытому тростником потолку. Ксиа склонился к ней, развел ей колени, протиснулся между ними, держа Шалу за бедра, и притянул к себе. Когда он развел ее мясистые лепестки и глубоко проник в них, она негромко вскрикнула.
   В конце она снова вскрикнула, но на этот раз словно в предсмертной муке, упала ничком на пол и лежала, слабо дергаясь.
   Ксиа встал и поправил кожаную набедренную повязку. Потом поднял лук и колчан и повесил их на плечо.
   – Когда ты вернешься? – спросила она, садясь.
   – Когда смогу, – пообещал он и исчез в ночи.
 
   Перевалив через вершину холма над Хай-Уэлдом, Баккат увидел, что во всем поместье кипит необычайно бурная деятельность. Все слуги были чем-то заняты. Конюхи, их помощники и погонщики фургонов выводили из загона в дальнем конце крааля тягловых быков. Они уже подготовили четыре упряжки по двенадцать быков в каждой, и эти упряжки направлялись по дороге к поместью. Другая группа пастухов отобрала небольшое стадо овец с жирными курдюками, дойных коров с не отнятыми от вымени телятами и запасных быков для упряжек и медленно гнала их на север. Стадо уже растянулось настолько, что первые животные превратились в точки, едва заметные в тучах поднятой пыли.
   – Они уже пошли к проходу реки Гариеп на встречу с Сомойей, – довольно кивнул Баккат и начал спускаться по холму к поместью.
   Войдя во двор, он сразу увидел, что подготовка к выступлению почти закончилась. Возле склада, на погрузочной наклоненной площадке, Том Кортни в рубашке, без сюртука, отдавал распоряжения рабочим, которые относили в фургон последние ящики.
   – Что в этом ящике? – спросил он. – Я его не узнаю.
   – Хозяйка велела мне погрузить его. Я не знаю, что в нем. – Рабочий пожал плечами. – Какие-нибудь женские вещи, наверно.
   – Отнеси во второй фургон. – Том повернулся и увидел входящего во двор Бакката. – Я увидел тебя, как только ты поднялся на холм. Ты с каждым днем становишься все выше, Баккат.
   Баккат довольно улыбнулся, расправил плечи и чуть выпятил грудь.
   – Вижу, твой план сработал, Клиб?
   Это было скорее утверждение, чем вопрос.
   – Через несколько часов после того как Бомву повел фургоны по дороге на запад, Кайзер со своими людьми пошел за ним. – Том рассмеялся. – Не знаю, скоро ли он поймет, что преследует не ту дичь, и побежит назад. Нам нужно убираться побыстрее.
   – Клиб, у меня дурные новости.
   Том увидел выражение лица маленького человека, и его улыбка исчезла.
   – Пошли! Пойдем туда, где можно поговорить наедине.
   Он провел Бакката в склад и с серьезным видом выслушал все, что маленький человек рассказал ему о своем походе в горы. Он с облегчением вскрикнул: его догадка оказалась верной, и Баккат нашел Джима в Маджубе.
   – Сейчас Сомойя, Зама и девушка уже оставили Маджубу и идут к месту встречи у холма Голова Бабуина, – продолжал Баккат.
   – Это хорошая новость, – сказал Том. – Что же ты такой мрачный?
   – За мной следили, – признался Баккат. – Кое-кто дошел за мной до самой Маджубы.
   – Кто это был?
   Том не смог скрыть тревогу.
   – Человек из племени сан, – сказал Баккат. – Посвященный из моего родного племени, единственный, кто может распутать мой след. Тот, кто подсмотрел, как я ухожу из Хай-Уэлда.
   – Ищейка Кайзера! – свирепо воскликнул Том.
   – Ксиа, – подтвердил Баккат. – Он провел меня и сейчас, конечно, торопится к своему хозяину. Завтра он поведет Кайзера к Маджубе.
   – Сомойя знает, что Ксиа проведал, где он?
   – Я обнаружил след Ксиа на полпути от Маджубы. И сначала пришел предупредить тебя, – сказал Баккат. – Теперь я могу вернуться, рассказать Сомойе и увести его от опасности.
   – Ты должен дойти до него раньше Кайзера.
   Черты Тома были искажены тревогой.
   – Ксиа должен вернуться к Маджубе, прежде чем сможет взять след Сомойи. Кайзер и его люди продвигаются медленно, потому что не привыкли к горам, – объяснил Баккат. – Ему придется сделать большой крюк на юг. С другой стороны, я могу пройти через горы прямо на север, опередить их и найти Сомойю раньше.
   – Иди быстрей, старый друг, – сказал Том. – Отдаю жизнь сына в твои руки.
   Баккат, прощаясь, наклонил голову, но Том окликнул его.
   – Женщина… – Он замолчал, не в силах посмотреть в лицо маленькому человеку. – Она еще с ним? – спросил он хрипло.
   Баккат утвердительно кивнул.
   – Какая она… – Том, замолчал и попытался спросить иначе: – Она?..
   Баккат сжалился над ним.
   – Я назвал ее Веланга. Ее волосы как свет солнца.
   – Я не это хочу знать.
   – Думаю, Веланга будет идти рядом с ним долго-долго. Может, всю остальную жизнь. Ты это хотел узнать?
   – Да, Баккат, именно это я и хотел узнать.
   С погрузочной площадки он смотрел, как Баккат идет к выходу со двора, выходит и поворачивает в сторону гор. Он задумался о том, когда маленький человек в последний раз отдыхал или спал… но это не имело значения. Баккат будет на ногах столько, сколько потребует долг.
   – Том! – услышал он голос Сары, обернулся и увидел, что она бежит к нему со стороны кухни. К его удивлению, она была в штанах, сапогах для верховой езды и в широкополой шляпе, подвязанной под подбородком красной лентой. – Что здесь делал Баккат?
   – Он нашел Джима.
   – И девушку?
   – Да. – Том неохотно кивнул. – Девушку тоже.
   – Тогда почему мы еще не выезжаем? – спросила она.
   – Мы? – переспросил он. – Мы никуда не едем. Но я буду готов выступить через час.
   Сара подбоченилась. Он знал, что это все равно что грохот вулкана, который начинает извержение.
   – Томас Кортни, – холодно сказала она, но в ее глазах горел огонь битвы. – Джеймс мой сын. Мой единственный ребенок. По-твоему, я буду сидеть на кухне, пока ты едешь прощаться с ним, возможно, навсегда?
   – Я передам ему твою любовь, – пообещал он, – а вернувшись, опишу девушку в мельчайших подробностях.
   Он еще немного посопротивлялся, но когда выезжал из Хай-Уэлда, Сара ехала рядом с ним. Подбородок она задрала и пыталась скрыть улыбку торжества. Искоса взглянула на него и ласково сказала:
   – Том Кортни, ты все еще самый красивый мужчина, какого мне приходилось видеть, особенно когда дуешься.
   – Я не дуюсь. Я никогда не дуюсь, – мрачно возразил он.
   – Давай вперегонки до брода. Победитель может потребовать поцелуй.
   Она тронула кобылу хлыстом и поскакала. Том пытался сдержать жеребца, но тот заплясал, стремясь вдогонку.
   – Черт побери! Ну хорошо.
   Том перестал сдерживать жеребца. Он дал Саре слишком большую фору, а она отличная наездница.
   Она ждала его у брода: щеки раскраснелись, глаза сверкали.
   – Где мой поцелуй? – спросила она.
   Он наклонился в седле и по-медвежьи облапил ее.
   – Это только задаток, – пообещал он, снова выпрямляясь в седле. – Окончательной расплаты подожди до вечера.
 
   У Джима было отлично развитое чувство направления, но Баккат знал, что и он может ошибаться. Он помнил, как однажды Джим ушел из лагеря, когда все остальные спали в жаркий полдень. Джим увидел на горизонте небольшое стадо сернобыков и, так как у них кончилось мясо, поехал к ним. Три дня спустя Баккат нашел его в бездорожных холмах: Джим, полумертвый от жажды, ходил кругами, ведя захромавшую лошадь.
   Джим терпеть не мог, когда ему напоминали об этом случае, но прежде чем они расстались в Маджубе, он внимательно выслушал указания Бакката, как найти дорогу в горах, следуя вдоль звериных троп, которые столетиями используют слоны и стада антилоп. Одна из таких троп приведет его к броду через реку Гариеп, где та разливается по равнинам на границе неведомых диких земель. С этого места на восточном горизонте будет ясно виден холм Голова Бабуина. Баккат рассчитывал, что Джим точно последует его указаниям, и поэтому ясно представлял себе, где тот может находиться в данный момент и каким маршрутом лучше всего идти, чтобы его перехватить.
   Баккат двинулся прямо на север и далеко углубился в горы, прежде чем повернул к главной тропе и оказался между высокими утесами янтарного цвета в горной долине. На пятый день после выхода из Хай-Уэлда он пересек след молодых людей. Две подкованных лошади и шесть тяжело груженных мулов оставляли очень заметный след. Незадолго до полудня Баккат догнал отряд Джима. Он не стал показываться, прошел вперед и стал ждать у тропы, по которой они пройдут.
   Баккат увидел Джима в голове колонны. Когда Драмфайр поравнялся с ним, он выскочил из-за камня, как черт из табакерки, и закричал:
   – Я вижу тебя, Сомойя!
   Драмфайр так испугался, что дико заржал. Захваченному врасплох Джиму пришлось ухватиться за шею лошади, и Баккат захохотал своей шутке. Джим мгновенно справился с лошадью и поскакал за ним, потому что Баккат, все еще смеясь, побежал вперед по тропе. Джим сорвал шляпу, наклонился в седле и хлопнул бушмена по круглой голове и плечам.
   – Отвратительный маленький человек! Ты такой маленький, такой крохотный, такой мелкий, что я тебя не вижу.
   От этих оскорблений Баккат захохотал пуще прежнего, без сил упал на землю и стал кататься по ней.
   Когда он успокоился настолько, что смог встать, Джим внимательно оглядел его и поздоровался более церемонно. Было видно, насколько исхудал Баккат. Хотя его племя славилось силой духа и выносливостью, за последние недели Баккат пробежал по горам сотни миль, не давая себе поесть или напиться спокойно, и спал по нескольку часов. Кожа его потеряла блеск и золотистый цвет, стала серой и тусклой, как зола вчерашнего костра. Голова напоминала череп, на лице торчали острые скулы. Глаза глубоко ввалились. Ягодицы бушмена – то же, что горбы верблюда: когда он хорошо питается и вволю отдыхает, они огромны и при ходьбе независимо покачиваются. Зад Бакката ссохся, и складки кожи свисали из-под набедренной повязки. Его ноги и руки были тонкими, как лапки богомола.
   – Зама! – крикнул Джим в конец цепочки мулов. – Сними мешок с чаггой!
   Баккат сразу приступил к отчету, но Джим его остановил.
   – Сначала поешь и напейся, – сказал он, – потом поспи. Поговорим позже.
   Зама принес кожаный мешок с чаггой из мяса канны. Полоски просоленного мяса были наполовину высушены на солнце и упакованы в мешок так плотно, что к ним не могли добраться ни воздух, ни мухи. Первые африканские путешественники, должно быть, заимствовали эту мысль у североамериканских индейцев с их пеммиканом. Обработанное таким образом мясо не портится и хранится сколь угодно долго. Оно сохраняет большую часть влаги и хотя припахивает, соль помогает бороться с душком. В трудных обстоятельствах такое мясо незаменимо.
   Баккат сел в тени у горного ручья, взял в руки большой черный кусок чагги и начал есть. Луиза выкупалась в одном из омутов ниже по течению, подошла, села рядом с Джимом, и оба они смотрели, как ест Баккат.
   Немного погодя она спросила:
   – Сколько он может съесть?
   – Он только начал входить во вкус, – ответил Джим.
   Много позже Луиза сказала:
   – Посмотри на его живот. Он раздувается.
   Баккат встал, подошел к ручью и наклонился.
   – Сыт! – сказала Луиза. – Я думала, он будет есть, пока не лопнет.
   – Нет, – покачал головой Джим. – Ему нужно запить съеденное, чтобы освободилось место для второго блюда.
   Баккат вернулся на место, с его подбородка капала вода. С неубывающим аппетитом он снова набросился на чаггу. Луиза захлопала в ладоши и изумленно рассмеялась.
   – Он такой маленький! Это невозможно! Он никогда не остановится.
   Но все-таки Баккат остановился. С явным усилием он проглотил последний кусок. Потом сел, скрестив ноги, и громко, осоловело икнул.
   – Он похож на беременную на восьмом месяце. – Джим показал на выпирающий живот. Луиза покраснела от столь неприличного сравнения, но не сдержала улыбку. Очень подходящее описание. Баккат улыбнулся ей, упал на бок, свернулся в клубок и захрапел.
   Утром его щеки чудесным образом округлились, а ягодицы, хотя и не вернувшие все прежнее великолепие, отчетливо выпирали из-под повязки. За завтраком он с прежним аппетитом наелся чагги и, подкрепившись, готов был отчитаться перед Джимом.
   Джим слушал молча. Когда Баккат рассказал про доказательства того, что Ксиа шел за ним и несомненно приведет Кайзера к Маджубе и пойдет оттуда по их следу, Джим встревожился. Потом Баккат передал ему привет отца и обещание поддержки. Темные тучи, сгустившиеся было вокруг Джима, как будто разошлись, лицо озарилось знакомой улыбкой. Когда Баккат закончил, оба какое-то время молчали. Потом Джим встал и спустился к ручью. Он сел на гнилой древесный ствол и глубоко задумался. Отломил кусок сгнившей коры, достал белых личинок и бросил в воду. К поверхности поднялась большая желтая рыба и, взвихрив воду, проглотила их. Наконец Джим вернулся туда, где терпеливо сидел Баккат, и присел рядом лицом к нему.
   – Мы не можем идти к реке Гариеп, если Кайзер идет за нами. Мы приведем его прямо к отцу и его фургонам. – Баккат кивнул. – Надо увести его в сторону и запутать след.
   – Твои мудрость и понимание намного превосходят твой нежный возраст, Сомойя.
   Джим уловил сарказм. Он наклонился вперед и по-дружески хлопнул Бакката по плечу.
   – Тогда скажи мне, принц рода хорьков из племени сан, что нам делать.
 
   Баккат вел их по широкому извилистому кругу, прочь от реки Гариеп, в ту сторону, откуда они пришли. Они двигались звериными тропами, переходили из долины в долину, пока не вернулись к Маджубе. Но не стали приближаться к каменной, крытой тростником хижине, а разбили лагерь за восточным водоразделом долины. Костер не разжигали, пищу ели холодной и спали, закутавшись в кароссы из шкур шакала. Днем мужчины по очереди поднимались на вершину с подзорной трубой Джима и осматривали лагерь у Маджубы в поисках Ксиа, Кайзера и его солдат.
   – Они не могут сравниться со мной по резвости в этих горах, – хвастал Баккат. – И придут только послезавтра. Но до тех пор мы должны таиться: у Ксиа глаза стервятника и чутье гиены.
   Джим и Баккат построили под вершиной укрытие из сухих ветвей и травы. Баккат осмотрел его со всех углов, желая убедиться, что оно незаметно. Удовлетворенный, он предупредил Джима и Заму, чтобы те не пользовались подзорной трубой, когда солнце может отразиться от стекла. Первым утреннюю вахту в укрытии проводил Джим.
   Он устроился поудобнее и погрузился в приятные размышления. Он думал об обещании отца привезти фургоны и припасы. Благодаря им мечты о путешествии на край света становятся явью. Он думал о приключениях, которые ожидали их с Луизой, о чудесах, которые они встретят в этой глуши. Он вспоминал легенды о берегах рек, усеянных золотыми самородками, об огромных стадах слонов, о пустынях, вымощенных алмазами.
   Неожиданно его вернул к реальности звук покатившегося камня у него за спиной. Он машинально потянулся к висящему на поясе пистолету. Но рисковать, стреляя, нельзя. Баккат не слишком мягко отзывался о его мушкетном выстреле во время охоты на канну. Тот выстрел и привел к ним Ксиа.
   – Ксиа никогда не распутал бы мой след, если бы ты сам не привел его к нам, Сомойя. Этот твой выстрел нас выдал.
   – Прости меня, Баккат, – иронично извинялся Джим. – Я знаю, ты терпеть не можешь вкус чагги из мяса канны. Лучше бы мы умерли с голоду!
   Он отвел руку от пистолета и взялся за нож с острым и длинным лезвием. Он держал его наготове для удара, но в этот миг за стеной укрытия голос Луизы негромко произнес:
   – Джим?
   Тревога сменилась радостью.
   – Заходи быстрей, Ежик. Не показывайся.
   Она заползла в низкий вход. Для них обоих внутри едва хватало места. Они сидели рядом, в нескольких дюймах друг от друга. Молчание было тяжелым и неловким. Наконец Джим нарушил его.
   – У остальных все в порядке?
   – Все спят.
   Она не смотрела на него, но не осознавать остро его присутствие было невозможно. Он так близко, от него пахнет потом, кожей, лошадьми. Такой сильный и мужественный… она чувствовала смущение и растерянность. Мрачные воспоминания смешались с новыми противоречивыми чувствами, и Луиза отодвинулась так далеко, как позволяло пространство. Он сразу сделал то же самое.
   – Здесь тесно, – сказал он. – Баккат строил для себя.
   – Я не имела в виду… – начала она.
   – Я понимаю, Ежик, – сказал он. – Ты мне один раз уже объяснила.
   Она покосилась на него и с облегчением увидела, что его улыбка искренняя. За последние дни она поняла, что Ежик – не выговор и не оскорбление, а дружеская шутка.
   – Ты как-то сказал, что мечтал о домашнем любимце.
   Она думала о своем.
   – Что?
   Он удивился.
   – О ежике. Почему ты не нашел себе ежа?
   – Это не так-то легко. Они в Африке не живут. – Он улыбнулся. – Я видел их в книгах. Ты первая во плоти. Не возражаешь, что я так тебя называю?
   Она задумалась и поняла, что он не смеется над ней, что говорит ласково.
   – Вначале возражала, теперь привыкла, – сказала она и негромко добавила: – Позволь сказать тебе, что ежики очень милые и приятные маленькие зверьки. Нет, я нисколько не возражаю.
   Они снова замолчали, но молчание уже не было неловким и напряженным. Немного погодя Луиза проделала глазок в травяной стене. Джим дал ей подзорную трубу и показал, как наводить на резкость.
   – Ты сказала, ты сирота. Расскажи о своих родителях, – попросил он. Вопрос потряс ее, она вспыхнула. Он не имеет права спрашивать об этом! Она сосредоточенно уставилась в трубу, но ничего не увидела. Но вот гнев ее схлынул. И она почувствовала глубокую потребность поговорить о своей утрате. Она никогда не говорила об этом, даже с Элизой, когда еще доверяла ей.
   – Мой отец был учителем, человеком мягким и добрым. Он любил книги и науку.
   Голос ее вначале звучал почти неслышно, но набирал силу и уверенность по мере того, как она вспоминала удивительные вещи о своих родителях, их любовь и доброту.
   Джим сидел тихо, задавая вопросы, когда Луиза замолкала. Он словно вскрыл нарыв в ее душе и дал возможность яду и боли вытечь. Она чувствовала растущее доверие к нему, как будто могла рассказать ему все и он сумел бы понять. Она потеряла всякое представление о времени, а потом неожиданно пришла в себя, услышав негромкое царапанье в задней стене укрытия. Голос Бакката шепотом спросил о чем-то. Джим ответил, и Баккат исчез так же неслышно, как появился.
   – Что он сказал? – спросила Луиза.
   – Он пришел сменить меня на вахте, но я его отослал.
   – Я слишком много говорила. Который час?
   – Ну, здесь время мало что значит. Ты рассказывай, рассказывай. Мне нравится тебя слушать.
   Когда она рассказала ему все, что могла вспомнить о родителях, они перешли к обсуждению других тем – всего, что приходило в голову или к чему ее подводили его вопросы. Для нее было огромной радостью так свободно говорить с кем-то.
   Теперь, когда она отчасти успокоилась и перестала отгораживаться от мира, Джим с радостью обнаружил у нее своеобразное сухое чувство юмора: Луиза одновременно была умна, самокритична, наблюдательна и зло иронична. По-английски она говорила свободно, намного лучше, чем он по-голландски, но акцент придавал ее словам свежее звучание, а редкие ошибки – очарование.
   Образование, данное Луизе отцом, вооружило ее широкими знаниями и пониманием поразительного количества вопросов, и она много путешествовала, что особенно интересовало Джима. В Англии, на родине своих предков и своей духовной родине, он никогда не бывал, а Луиза описывала картины и места, о которых он слышал от родителей, но сам никогда не видел.
   Часы утекали незаметно, и только когда длинная тень горы упала на маленькую хижину, Джим понял, что день почти закончился. Он виновато подумал, что пренебрег своими обязанностями и даже уже несколько часов не заглядывал в глазок.
   Он наклонился вперед и посмотрел вниз по склону. Луиза вздрогнула от неожиданности, когда он положил руку ей на плечо.
   – Они здесь! – Голос его прозвучал резко и настойчиво, но она не сразу поняла. – Кайзер и его люди.
   Ее сердце забилось чаще, тонкие волоски на предплечье встали дыбом. Луиза со страхом выглянула и увидела далеко внизу, в долине, движение. Ручей пересекала колонна всадников, но узнать кого-либо на таком расстоянии было невозможно. Джим схватил с ее колен подзорную трубу. Взглядом определил высоту солнца: хижина уже в тени, и нет опасности, что солнце отразится от стекол. Он быстро навел на резкость.
   – Их ведет бушмен Ксиа. Я давно знаю эту свинью. Он хитер, как бабуин, и опасен, как раненый леопард. Они с Баккатом смертельные враги. Баккат клянется, что Ксиа колдовством убил его жену. Говорит, Ксиа заколдовал мамбу и заставил ужалить ее.