– Когда же я смогу полететь? – печально спросил он.
Дэвид получил в западной пустыне орден «Крест за летные заслуги», а в Италии в дополнение к нему нашивку. Он сбил девять вражеских самолетов и закончил войну командиром авиакрыла, в то время как Шаса потерял в Абиссинии глаз, был отправлен домой и дослужился только до командира эскадрильи.
– Он для тебя слишком хорош, – сказал Шаса и бросил свой багаж в заднее отделение кадиллака Дэвида.
Пока Дэвид ехал к воротам аэродрома, они обменивались семейными новостями. Дэвид был женат на Матильде Джанин, младшей сестре Тары, так что они с Шасой были свояками. Шаса похвастал Шоном и Изабеллой, не упоминая двух других сыновей, потом они перешли к истинным причинам встречи.
В порядке значимости это были, во-первых, вопрос, браться ли за осуществление нового проекта строительства шахт в районе реки Серебряной в Свободной Оранжевой республике, и, во-вторых, неприятности с химическим заводом компании на побережье Наталя. Здесь образовалась группа активистов, которая подняла шум из-за отравления морского дна и рифов на побережье: компания сливала отходы прямо в море. И, наконец, бзик Дэвида, бороться с которым Шасе было трудно: Дэвид считал, что они должны истратить около четверти миллиона фунтов на покупку новых гигантских электронных счетных устройств.
– На такой счетной машине янки сделали все расчеты для атомной бомбы, – доказывал Дэвид. – И они называют их компьютерами, а не счетными машинами, – поправил он Шасу.
– Послушай, Дэви, а что мы собираемся взрывать? – возражал Шаса. – Я не разрабатываю атомную бомбу.
– Англо-американцы ее уже создали. Это тенденция будущего, Шаса. Нам лучше обзавестись такой.
– Тенденция стоимостью в четверть миллиона фунтов, старина, – заметил Шаса. – А нам сейчас нужен каждый пенни для Серебряной реки.
– Если бы один из таких компьютеров анализировал данные геологической разведки на Серебряной реке, мы окупили бы почти всю стоимость этого месторождения и были бы гораздо больше уверены в своем окончательном решении, чем сейчас.
– Но как машина может быть лучше человеческого мозга?
– Сам посмотри, – умолял Дэвид. – Университет установил IBM-701. Я договорился на сегодня о демонстрации для тебя.
– Ну хорошо, Дэви, – капитулировал Шаса. – Посмотреть схожу, но это не значит, что куплю.
Женщина у клавиатуры IBM в подвале университетского здания была не старше двадцати шести лет.
– Да тут работают дети! – воскликнул Шаса. – Это наука молодежи.
Программистка пожала Шасе руку и сняла очки в роговой оправе. И Шаса вдруг чрезвычайно заинтересовался электронно-вычислительными машинами. У девушки были яркие зеленые глаза и волосы цвета дикого меда из цветов мимозы. Облегающий зеленый свитер из ангорской шерсти, юбка в клетку, не закрывавшая стройных загорелых икр. Сразу стало ясно, что перед ним специалист. С мучительным для слуха южным акцентом, но без запинки она ответила на все вопросы Шасы.
– У Мэрилин диплом инженера-системотехника Массачусетского технологического института, – прошептал Дэвид, и к первоначальному интересу Шасы добавилось уважение.
– Но он такой большой, – возражал Шаса. – Занимает весь подвал. Эта красная штука – размером с четырехкомнатный дом.
– Это все охлаждение, – пояснила Мэрилин. – Машина нагревается. Основная часть этого объема – охлаждающие масляные батареи.
– А что вы обрабатываете сейчас?
– Археологический материал из Стеркфонтейнских пещер для профессора Дарт. Сопоставляем двести тысяч наблюдений с более чем миллионом из других раскопов в Восточной Африке.
– И сколько это у вас займет?
– Начали двадцать минут назад и закончим еще до того, как закроемся в пять.
– То есть через четверть часа, – усмехнулся Шаса. – Вы меня заинтриговали!
– Нисколько не возражаю, – задумчиво ответила она и улыбнулась. Рот у нее был широкий, влажный, готовый к поцелуям.
– Говорите, закрываете в пять? – спросил Шаса. – А когда снова начинаете?
– Завтра в восемь утра.
– И машина всю ночь бездельничает?
Мэрилин окинула взглядом подвал. Дэвид на другом конце рассматривал печатающее устройство, а гул компьютера заглушал их голоса.
– Совершенно верно. Она всю ночь бездельничает. Точь-в-точь как я.
Эта женщина явно знала, чего хочет и как это получить. Она прямо и вызывающе посмотрела на него.
– Этого нельзя допустить. – Шаса серьезно покачал головой. – Мама учила меня: «Не транжирь и не возжелай». Я знаю заведение под названием «Звездная пыль». Оркестр там невероятный. Ставлю один фунт против уикэнда в Париже, что затанцую вас так, что вы будете умолять о пощаде.
– Согласна, – серьезно ответила она. – Не обманете?
– Конечно, обману, – ответил он. Возвращался Дэвид, и Шаса гладко и умело сменил тему: – А во что обходится обслуживание?
– В целом, со страховкой и проверкой опротестованных результатов, чуть меньше четырех тысяч фунтов в месяц, – с таким же деловым выражением ответила Мэрилин. Когда прощались и обменивались рукопожатиями, она сунула в руку Шасе карточку.
– Мой адрес.
– В восемь часов? – спросил он.
– Буду на месте, – согласилась она.
В «кадиллаке» Шаса закурил сигарету и выпустил аккуратное кольцо дыма, которое разбилось о ветровое стекло.
– Ладно, Дэвид, завтра утром прежде всего свяжись с деканом инженерного факультета. Предложи ему контракт на использование этого чудовища в нерабочее время с пяти вечера до восьми утра, а также на все уикэнды. Предложи четыре тысячи в месяц и добавь, что дополнительных расходов у него не будет: мы оплатим все расходы за это время.
Дэвид удивленно повернулся к нему и едва не наехал на тротуар, исправив ошибку резким поворотом руля.
– Почему я сам об этом не подумал? – удивился он, справившись с кадиллаком.
– Надо раньше вставать, – улыбнулся Шаса и продолжил: – Разобравшись, сколько времени нужно нам самим, мы станем лишнее время сдавать в субаренду другим фирмам без компьютеров, которые тоже подумывают о покупке такой машины. Так компьютер будет работать на нас бесплатно, а когда IBM усовершенствует дизайн и сделает эту проклятую штуку поменьше, мы купим собственный.
– Сукин сын! – Дэвид восхищенно покачал головой. – Сукин сын… – И с внезапным воодушевлением добавил: – Привлеку к ночной работе молодую Мэрилин…
– Нет, – резко сказал Шаса. – Найди кого-нибудь другого.
Дэвид снова посмотрел на него, и все его возбуждение схлынуло. Он хорошо знал свояка.
– Ты ведь сегодня не примешь приглашение Мэтти на ужин? – мрачно спросил он.
– Не сегодня, – подтвердил Шаса. – Передай ей привет и извинения.
– Только будь осторожен. Это маленький город, а ты человек заметный, – предупредил Дэвид, высаживая Шасу у отеля «Карлтон», где компания снимала постоянный номер. – Сможешь завтра работать?
– В восемь утра, – ответил Шаса. – Как штык!
По взаимному соглашению танцевальное соревнование в «Звездной пыли» закончилось ничьей, и Шаса и Мэрилин вернулись в отель «Карлтон» чуть за полночь.
У нее было молодое, гладкое, упругое тело. Перед тем как уснуть, разметав по его голой груди густые волосы цвета меда, она сонно прошептала:
– Наверно, это единственное, чего мне не может дать моя IBM-701.
На следующее утро Шаса пришел в «Горно-финансовую компанию Кортни» на четверть часа раньше Дэвида. Он любил держать всех в напряжении. Их компания целиком занимала третий этаж здания банка «Стандарт» на Комиссионер-стрит. Хотя Шасе принадлежал участок земли на углу Дайагонал-стрит, напротив биржи и рядом с головной конторой «Англо-Американской корпорации», он так и не собрался построить там здание: все свободные деньги сразу уходили на добычу полезных ископаемых или на расширение других приносящих доход предприятий.
Молодую кровь в совете директоров компании Кортни благоразумно разбавляли несколько седых голов. Здесь по-прежнему работал доктор Твентимен-Джонс в старомодном черном костюме с галстуком-шнурком; свое восхищение Шасой он прятал за скорбной миной. В начале двадцатых именно он, один из самых опытных и одаренных консультантов в Южной Африке, а значит, во всем мире, начал разрабатывать для Сантэн шахту Х’ани.
Отец Дэвида Эйб Абрахамс по-прежнему возглавлял юридический отдел; он сидел рядом с сыном, бодрый и жизнерадостный, как маленькая серебряная ласточка. Перед ним на столе высилась груда папок, но ему редко приходилось к ним обращаться. Вместе с полудюжиной новичков, отобранных лично Сантэн и Шасой, получилась уравновешенная и успешно действующая команда.
– Вначале поговорим о химическом заводе в заливе Чаки, – открыл заседание Шаса. – Насколько обвинения против нас справедливы, Эйб?
– Мы сбрасываем в море горячие сернистые кислотные воды от одиннадцати до шестнадцати тонн ежедневно в концентрации один к десяти тысячам, – сухо ответил Эйб Абрахамс. – Я попросил независимого морского биолога подготовить для нас отчет. – Он похлопал по документу. – Дело плохо. Мы изменили значение pH на протяжении пяти миль вдоль побережья.
– Вы не распространили этот отчет? – резко спросил Шаса.
– А как ты думаешь? – покачал головой Эйб.
– Хорошо. Дэвид. Во сколько нам обойдется модификация производства удобрений, если мы решим избавляться от отходов каким-нибудь другим способом?
– Есть два возможных выхода, – ответил Дэвид. – Простой и самый дешевый – вывозить отходы в танкерах, но тогда понадобится отыскать другое место для сброса. Идеальное решение – рециклирование кислоты.
– Цена?
– Сто тысяч фунтов в год за танкеры – и единичная затрата, зато втрое большая, при другом способе.
– Годовой доход в канализацию, – сказал Шаса. – Это неприемлемо. А кто эта женщина Пирсон, которая возглавляет движение протеста? С ней можно договориться?
Эйб покачал головой.
– Мы пытались. На ней держится весь комитет. Без нее они разбегутся.
– Каково ее положение?
– Ее муж – владелец местной пекарни.
– Купите его пекарню, – сказал Шаса. – Если он не продаст, сообщите ему – неофициально, – что мы откроем другую пекарню и разорим его своими ценами. Я хочу, чтобы эта Пирсон уехала далеко и надолго. Вопросы? – Он оглядел сидящих за столом. Все делали заметки, никто на него не смотрел, и Шасе захотелось спросить: «Неужели, джентльмены, вы готовы потратить триста тысяч фунтов, чтобы предоставить уютный дом устрицам и морским ежам в заливе Чаки?»
Но вместо этого он кивнул:
– Вопросов нет. Хорошо, переходим к главной проблеме. Серебряная река.
Все заерзали и разом нервно перевели дух.
– Джентльмены, мы все внимательно читали геологический отчет доктора Твентимен-Джонса, основанный на проведенных им пробных бурениях на этой территории. Превосходная работа, и мне нет надобности вам говорить, что более обоснованное мнение вы не получите и на Харли-стрит[14]. Я хочу услышать мнение всех руководителей подразделения. Начнем с вас, Руперт?
Руперт Хорн, самый молодой член совета, казначей и главный бухгалтер, вел всю финансовую документацию.
– Если не воспользоваться этой возможностью, значит, за последние полтора года мы напрасно истратили на разведку два миллиона триста тысяч. Если начнем разработку, потребуется немедленно заплатить четыре миллиона.
– Можно покрыть из отложенного на черный день, – вмешался Шаса.
– У нас есть четыре миллиона триста тысяч во временном фонде, – согласился Руперт Хорн. – В настоящее время эти деньги вложены в семь процентов акций «Эскома»[15], но использовав этот резерв, мы окажемся в очень рискованном положении.
Один за другим, в порядке возрастания старшинства, управленцы Шасы высказывали мнение от лица своих отделов, а итоги подвел Дэвид.
– Итак, до срока предъявления заявки остается двадцать шесть дней, и необходимо заплатить четыре миллиона, если мы беремся за дело. Это оставляет нас без штанов и перед обязательной уплатой еще трех миллионов за главную шахту и еще пяти – за фабрику, проценты и издержки, чтобы начать производство в 1956 году, через четыре года.
Он умолк. Все напряженно смотрели на Шасу, который тем временем выбрал в своем золотом портсигаре сигарету и теперь постукивал ею о стол.
У Шасы было абсолютно серьезное лицо. Он лучше любого из них знал, что решение может погубить компанию или вознести ее на новую высоту и никто не может принять это решение за него. Он одинок на командных высотах.
– Мы знаем, что золото там есть, – наконец заговорил он. – Богатая золотая жила. Если мы доберемся до нее, она еще пятьдесят лет не истощится. Однако золото сейчас стоит тридцать пять долларов за унцию. Американцы определяют эту цену и грозят поддерживать ее такой постоянно. Тридцать пять долларов за унцию – а наши затраты на то, чтобы добраться до золота и поднять его на поверхность, выльются в двадцать – двадцать пять долларов за унцию. Разница очень мала, слишком мала, джентльмены.
Он закурил сигарету, и все вздохнули и расслабились, испытав разочарование, смешанное с облегчением. Великолепно было бы принять вызов, но опасно потерпеть поражение. Ну, теперь уж не узнаешь. Однако Шаса еще не закончил. Выдохнув кольцо дыма, поплывшее вдоль стола, он продолжил:
– Однако не думаю, что американцы смогут долго ограничивать цену золота. Их ненависть к золоту основана на эмоциях, а не на экономической реальности. В глубине души я чувствую, что недалек день, когда мы будем продавать золото по шестьдесят долларов за унцию, а потом, в другой прекрасный день – и он наступит раньше, чем многие из нас думают, – цена унции золота дойдет до ста пятидесяти, а может, и до двухсот долларов!
Все недоверчиво зашевелились, а Твентимен-Джонс, казалось, вот-вот расплачется от такого оптимизма, но Шаса не обратил на него внимания и повернулся к Эйбу Абрахамсу.
– Эйб, восемнадцатого числа следующего месяца, в полдень, за двенадцать часов до истечения срока, вы отдадите владельцам фермы «Серебряная река» чек на четыре миллиона долларов и оформите от лица компании документы на владение собственностью. – Он повернулся к Дэвиду. – Одновременно мы откроем на Йоханнесбургской и Лондонской биржах ценных бумаг подписные листы на десять миллионов однофунтовых акций золотодобывающей компании на Серебряной реке. Вы с доктором Твентимен-Джонсом сегодня же начнете готовить рекламные проспекты. Компания Кортни оставит за собой пять миллионов акций новой компании. Мы также будем целиком отвечать за управление и развитие новой компании.
Шаса быстро и сжато изложил основы организации новой компании, ее финансирования и управления ею, и эти закаленные бойцы не раз, откровенно восхищенные, отрывались от своих записей, видя какой-то необычный и искусный штрих, добавленный к общей схеме.
– Я что-нибудь упустил? – спросил в конце Шаса и, когда все отрицательно покачали головами, улыбнулся. Дэвид вспомнил кинофильм, на который они с Мэтти водили детей в прошлую субботу, «Морской ястреб»[16]: с повязкой через глаз Шаса походил на пирата больше, чем Эррол Флинн в заглавной роли.
– Основатель нашей компании мадам Сантэн де Тири Кортни-Малкомс никогда не одобряла спиртное в зале заседаний совета. Однако… – Шаса, продолжая улыбаться, кивнул Дэвиду. Тот распахнул дверь, ведущую в зал, и секретарша вкатила столик с рядом звенящих бокалов и бутылками «Дом Периньон» в серебряных ведерках со льдом. – Старые обычаи уступают новым, – сказал Шаса и с хлопком открыл первую бутылку.
Шаса снял кислородную маску, повисшую на груди, и, натягивая плечевые ремни, наклонился вперед и через ветровое стекло всмотрелся вперед, за голубой нос «москита».
Он разглядел крошечную стальную башню бурильной установки, почти затерявшуюся в бесконечности пыльных равнин, и, используя ее как ориентир, скользнул взглядом вдоль паутины изгороди, окружавшей ферму «Серебряная река», – одиннадцать тысяч акров, преимущественно голых и необработанных. Поразительно, как геологи крупных горнодобывающих компаний просмотрели этот небольшой карман, но ведь никто не ожидал появления здесь золотой жилы – никто, кроме Твентимен-Джонса и Шасы Кортни.
Однако жила залегает под землей, над которой сейчас кружит «москит». Казалось невероятным, что человек в силах так глубоко уйти под землю, и все же Шаса мысленно уже видел высокий копер шахты «Серебряная река», поднимающийся на двести футов над унылой равниной, и ствол шахты, спускающийся на милю и глубже в подземную реку драгоценного металла.
«Янки не смогут удерживать цену на золото – им придется ее отпустить», – сказал себе Шаса.
Он положил «москит» на крыло, и на приборном щитке стал ровно поворачиваться указатель гирокомпаса. Шаса поднял крыло, и самолет лег точно на новый курс 125°.
– Пятнадцать минут при таком ветре, – пробормотал Шаса, отмечая курс на лежащей на коленях крупномасштабной карте, и волнение не оставляло его весь остаток полета, пока он не увидел прямо впереди в неподвижном воздухе черный карандаш дыма. Для него зажгли дымный бакен.
В конце полосы перед одиноким ангаром из оцинкованного железа стояла «дакота», большой самолет со знаками военно-воздушных сил. Дорожка была из желтой глины, твердой и гладкой, и «москит» опустился на нее без малейшего толчка. Потребовались бесконечные упражнения, чтобы, потеряв глаз, научиться так точно определять расстояния.
Шаса откинул капот и подрулил к ангару. У мачты с ветровым конусом стоял «форд»-пикап, а рядом с ямой, из которой шел дым, виднелась одинокая фигура в брюках защитного цвета и рубашке. Человек, подбоченясь, смотрел, как Шаса подъезжает и глушит двигатель. Когда Шаса спрыгнул на землю, человек подошел и протянул руку, но его лицо оставалось серьезным, выражение – сдержанным, что противоречило приветственному жесту.
– Добрый день, господин министр, – сказал Шаса, тоже без улыбки. Рукопожатие было крепким, но коротким. Когда Шаса глубоко заглянул в светлые глаза Манфреда Деларея, его охватило странное ощущение дежавю, будто он в каких-то отчаянных обстоятельствах уже смотрел в эти глаза. Ему пришлось тряхнуть головой, чтобы избавиться от этого ощущения.
– Я рад за нас обоих, что вы смогли прилететь. Помочь с багажом? – спросил Манфред Деларей.
– Не беспокойтесь, я справлюсь.
Шаса закрепил «москит» и достал из бомболюка багаж, а Манфред тем временем гасил огонь в яме.
– Прихватили ружье? – заметил Манфред. – Какое у вас?
– «Ремингтон магнум», семимиллиметровка. – Шаса сложил багаж в кузов грузовика и раскрыл пассажирскую дверцу «форда».
– Очень подходит для такой стрельбы, – одобрил Манфред, трогая пикап с места. – На дальнее расстояние на плоской поверхности.
Он развернул грузовик, и несколько минут они ехали в молчании.
– Премьер-министр не смог быть, – сказал наконец Манфред. – Собирался, но прислал вам письмо. Оно подтверждает, что у меня есть полномочия.
– Принимается, – ответил Шаса с бесстрастным лицом.
– Но здесь министр финансов, а наш хозяин – министр сельского хозяйства, это его ферма. Одна из самых крупных в Свободной республике.
– На меня это произвело впечатление.
– Да, – кивнул Манфред. – Наверняка. – Он прямо посмотрел на Шасу. – Не кажется ли вам странным, что мы постоянно противостоим друг другу?
– Мне приходило это в голову, – признался Шаса.
– Не кажется ли вам, что тому должна быть причина… что-то такое, о чем мы не подозреваем? – настаивал Манфред, и Шаса пожал плечами.
– Не думаю – это всего лишь совпадение.
Ответ, казалось, разочаровал Манфреда.
– Ваша мать никогда не говорила обо мне?
Шаса удивился.
– Моя мать? Господи Боже, не думаю. Возможно, упоминала – а почему вы спрашиваете?
Манфред, казалось, не слышал; он смотрел вперед.
– А вот и поместье, – сказал он, решительно закрывая тему.
Грузовик выехал на край неглубокой долины, и прямо под ними открылось поместье. Должно быть, вода здесь залегала неглубоко под поверхностью, потому что растительность была буйная и зеленая. По всей долине были разбросаны стальные башни десятка ветряков. Дом стоял на плантации эвкалиптов, многочисленные пристройки за домом были недавно выбелены и выглядели превосходно. Перед одним из длинных гаражей выстроились в ряд двадцать или больше новеньких тракторов, а на пастбищах виднелись стада овец. Равнина за домом, уходившая почти к горизонту, была целиком распахана; тысячи акров шоколадного суглинка готовы к посеву кукурузы. Это сердце народа африкандеров, здесь националистическая партия всегда пользуется безусловной и неизменной поддержкой, и именно поэтому в период правления националистов границы избирательных округов были изменены, чтобы удалить центры власти от скоплений городского населения, в избирательные участки в сельской местности. Поэтому теперь националисты могли вечно оставаться у власти. Шаса поморщился. Манфред сразу посмотрел на него, но Шаса ничего не стал объяснять. Они подъехали к дому и остановились на переднем дворе.
За длинным кухонным столом желтого дерева сидело больше десятка мужчин, они курили, пили кофе и беседовали. Женщины им прислуживали. Мужчины встали, здороваясь с Шасой, и он обошел стол, пожимая руки и обмениваясь вежливыми, хотя и сдержанными приветствиями.
Шаса всех их знал. Он много раз смотрел им в лицо через зал заседаний парламента, и почти каждый хоть раз да пал жертвой его злого языка, а они в свою очередь нападали на него с едкой критикой, но сейчас они подвинулись, давая Шасе место за столом, и хозяйка налила ему крепкого черного кофе и поставила перед ним блюдо с сухарями и сладкими булочками. Все обращались с ним с теми врожденными вежливостью и радушием, которые составляют неотъемлемые черты африкандеров. Хотя все были одеты в простые охотничьи костюмы и старались казаться простыми неотесанными фермерами, на самом деле это были проницательные и искусные политики, входившие в число самых богатых и влиятельных людей этой земли.
Шаса превосходно говорил на их языке, понимал самые завуалированные намеки и смеялся шуткам, но не был одним из них. Он был rooinek’ом (красношеим), традиционным врагом, и они незаметно сомкнули ряды против него.
Когда Шаса допил кофе, хозяин, министр сельского хозяйства, сказал:
– Покажу вам вашу комнату. Переоденьтесь и распакуйте ружье. Как только станет прохладней, начнем охоту.
В самом начале пятого караван грузовиков-пикапов отправился в путь. Более пожилые и важные охотники ехали в кабинах, остальные стояли в открытых кузовах. Караван выбрался из долины, обогнул возделанные поля и направился к равнинам за грядой невысоких холмов на горизонте.
Наконец они увидели дичь – небольшие стада антилоп-прыгунов далеко на равнине, словно светлую землю присыпали тонко смолотой корицей, но машины продолжали движение и задержались только у подножия каменистых холмов. Передовой грузовик на мгновение остановился, из него выпрыгнули двое охотников и тут же углубились в заросшую донгу.
– Удачи! Стреляйте метко! – напутствовали их остальные, проезжая. Через несколько сотен ярдов процессия снова остановилась и высадила новую пару охотников.
Через полчаса все охотники заняли свои места на неровной линии, вытянутой вдоль подножия холмов. Манфреду Деларею и Шасе досталась груда серых камней, и они присели в ожидании, положив ружья на колени и глядя на равнину, усеянную более темными кустами.
Грузовики, которые вели подростки, сыновья хозяина, удалились по широкой дуге и превратились в точки на светлой полоске горизонта; каждый обозначало страусовое перо пыли, поднятой машиной. Потом грузовики повернули назад к холмам, медленно, не быстрее пешехода, и погнали перед собой рассеянные по равнине стада антилоп.
Шасе и Манфреду почти час предстояло ждать, пока дичь окажется на расстоянии выстрела, и они болтали, с виду бесцельно и небрежно, почти не касаясь политики, но обсуждая хозяина, министра сельского хозяйства, и остальных гостей. Затем Манфред совершенно неожиданно сменил тему разговора и заметил, как мало отличается политика и стремления правящей Националистической партии и оппозиционной Объединенной партии Шасы.
Дэвид получил в западной пустыне орден «Крест за летные заслуги», а в Италии в дополнение к нему нашивку. Он сбил девять вражеских самолетов и закончил войну командиром авиакрыла, в то время как Шаса потерял в Абиссинии глаз, был отправлен домой и дослужился только до командира эскадрильи.
– Он для тебя слишком хорош, – сказал Шаса и бросил свой багаж в заднее отделение кадиллака Дэвида.
Пока Дэвид ехал к воротам аэродрома, они обменивались семейными новостями. Дэвид был женат на Матильде Джанин, младшей сестре Тары, так что они с Шасой были свояками. Шаса похвастал Шоном и Изабеллой, не упоминая двух других сыновей, потом они перешли к истинным причинам встречи.
В порядке значимости это были, во-первых, вопрос, браться ли за осуществление нового проекта строительства шахт в районе реки Серебряной в Свободной Оранжевой республике, и, во-вторых, неприятности с химическим заводом компании на побережье Наталя. Здесь образовалась группа активистов, которая подняла шум из-за отравления морского дна и рифов на побережье: компания сливала отходы прямо в море. И, наконец, бзик Дэвида, бороться с которым Шасе было трудно: Дэвид считал, что они должны истратить около четверти миллиона фунтов на покупку новых гигантских электронных счетных устройств.
– На такой счетной машине янки сделали все расчеты для атомной бомбы, – доказывал Дэвид. – И они называют их компьютерами, а не счетными машинами, – поправил он Шасу.
– Послушай, Дэви, а что мы собираемся взрывать? – возражал Шаса. – Я не разрабатываю атомную бомбу.
– Англо-американцы ее уже создали. Это тенденция будущего, Шаса. Нам лучше обзавестись такой.
– Тенденция стоимостью в четверть миллиона фунтов, старина, – заметил Шаса. – А нам сейчас нужен каждый пенни для Серебряной реки.
– Если бы один из таких компьютеров анализировал данные геологической разведки на Серебряной реке, мы окупили бы почти всю стоимость этого месторождения и были бы гораздо больше уверены в своем окончательном решении, чем сейчас.
– Но как машина может быть лучше человеческого мозга?
– Сам посмотри, – умолял Дэвид. – Университет установил IBM-701. Я договорился на сегодня о демонстрации для тебя.
– Ну хорошо, Дэви, – капитулировал Шаса. – Посмотреть схожу, но это не значит, что куплю.
Женщина у клавиатуры IBM в подвале университетского здания была не старше двадцати шести лет.
– Да тут работают дети! – воскликнул Шаса. – Это наука молодежи.
Программистка пожала Шасе руку и сняла очки в роговой оправе. И Шаса вдруг чрезвычайно заинтересовался электронно-вычислительными машинами. У девушки были яркие зеленые глаза и волосы цвета дикого меда из цветов мимозы. Облегающий зеленый свитер из ангорской шерсти, юбка в клетку, не закрывавшая стройных загорелых икр. Сразу стало ясно, что перед ним специалист. С мучительным для слуха южным акцентом, но без запинки она ответила на все вопросы Шасы.
– У Мэрилин диплом инженера-системотехника Массачусетского технологического института, – прошептал Дэвид, и к первоначальному интересу Шасы добавилось уважение.
– Но он такой большой, – возражал Шаса. – Занимает весь подвал. Эта красная штука – размером с четырехкомнатный дом.
– Это все охлаждение, – пояснила Мэрилин. – Машина нагревается. Основная часть этого объема – охлаждающие масляные батареи.
– А что вы обрабатываете сейчас?
– Археологический материал из Стеркфонтейнских пещер для профессора Дарт. Сопоставляем двести тысяч наблюдений с более чем миллионом из других раскопов в Восточной Африке.
– И сколько это у вас займет?
– Начали двадцать минут назад и закончим еще до того, как закроемся в пять.
– То есть через четверть часа, – усмехнулся Шаса. – Вы меня заинтриговали!
– Нисколько не возражаю, – задумчиво ответила она и улыбнулась. Рот у нее был широкий, влажный, готовый к поцелуям.
– Говорите, закрываете в пять? – спросил Шаса. – А когда снова начинаете?
– Завтра в восемь утра.
– И машина всю ночь бездельничает?
Мэрилин окинула взглядом подвал. Дэвид на другом конце рассматривал печатающее устройство, а гул компьютера заглушал их голоса.
– Совершенно верно. Она всю ночь бездельничает. Точь-в-точь как я.
Эта женщина явно знала, чего хочет и как это получить. Она прямо и вызывающе посмотрела на него.
– Этого нельзя допустить. – Шаса серьезно покачал головой. – Мама учила меня: «Не транжирь и не возжелай». Я знаю заведение под названием «Звездная пыль». Оркестр там невероятный. Ставлю один фунт против уикэнда в Париже, что затанцую вас так, что вы будете умолять о пощаде.
– Согласна, – серьезно ответила она. – Не обманете?
– Конечно, обману, – ответил он. Возвращался Дэвид, и Шаса гладко и умело сменил тему: – А во что обходится обслуживание?
– В целом, со страховкой и проверкой опротестованных результатов, чуть меньше четырех тысяч фунтов в месяц, – с таким же деловым выражением ответила Мэрилин. Когда прощались и обменивались рукопожатиями, она сунула в руку Шасе карточку.
– Мой адрес.
– В восемь часов? – спросил он.
– Буду на месте, – согласилась она.
В «кадиллаке» Шаса закурил сигарету и выпустил аккуратное кольцо дыма, которое разбилось о ветровое стекло.
– Ладно, Дэвид, завтра утром прежде всего свяжись с деканом инженерного факультета. Предложи ему контракт на использование этого чудовища в нерабочее время с пяти вечера до восьми утра, а также на все уикэнды. Предложи четыре тысячи в месяц и добавь, что дополнительных расходов у него не будет: мы оплатим все расходы за это время.
Дэвид удивленно повернулся к нему и едва не наехал на тротуар, исправив ошибку резким поворотом руля.
– Почему я сам об этом не подумал? – удивился он, справившись с кадиллаком.
– Надо раньше вставать, – улыбнулся Шаса и продолжил: – Разобравшись, сколько времени нужно нам самим, мы станем лишнее время сдавать в субаренду другим фирмам без компьютеров, которые тоже подумывают о покупке такой машины. Так компьютер будет работать на нас бесплатно, а когда IBM усовершенствует дизайн и сделает эту проклятую штуку поменьше, мы купим собственный.
– Сукин сын! – Дэвид восхищенно покачал головой. – Сукин сын… – И с внезапным воодушевлением добавил: – Привлеку к ночной работе молодую Мэрилин…
– Нет, – резко сказал Шаса. – Найди кого-нибудь другого.
Дэвид снова посмотрел на него, и все его возбуждение схлынуло. Он хорошо знал свояка.
– Ты ведь сегодня не примешь приглашение Мэтти на ужин? – мрачно спросил он.
– Не сегодня, – подтвердил Шаса. – Передай ей привет и извинения.
– Только будь осторожен. Это маленький город, а ты человек заметный, – предупредил Дэвид, высаживая Шасу у отеля «Карлтон», где компания снимала постоянный номер. – Сможешь завтра работать?
– В восемь утра, – ответил Шаса. – Как штык!
По взаимному соглашению танцевальное соревнование в «Звездной пыли» закончилось ничьей, и Шаса и Мэрилин вернулись в отель «Карлтон» чуть за полночь.
У нее было молодое, гладкое, упругое тело. Перед тем как уснуть, разметав по его голой груди густые волосы цвета меда, она сонно прошептала:
– Наверно, это единственное, чего мне не может дать моя IBM-701.
На следующее утро Шаса пришел в «Горно-финансовую компанию Кортни» на четверть часа раньше Дэвида. Он любил держать всех в напряжении. Их компания целиком занимала третий этаж здания банка «Стандарт» на Комиссионер-стрит. Хотя Шасе принадлежал участок земли на углу Дайагонал-стрит, напротив биржи и рядом с головной конторой «Англо-Американской корпорации», он так и не собрался построить там здание: все свободные деньги сразу уходили на добычу полезных ископаемых или на расширение других приносящих доход предприятий.
Молодую кровь в совете директоров компании Кортни благоразумно разбавляли несколько седых голов. Здесь по-прежнему работал доктор Твентимен-Джонс в старомодном черном костюме с галстуком-шнурком; свое восхищение Шасой он прятал за скорбной миной. В начале двадцатых именно он, один из самых опытных и одаренных консультантов в Южной Африке, а значит, во всем мире, начал разрабатывать для Сантэн шахту Х’ани.
Отец Дэвида Эйб Абрахамс по-прежнему возглавлял юридический отдел; он сидел рядом с сыном, бодрый и жизнерадостный, как маленькая серебряная ласточка. Перед ним на столе высилась груда папок, но ему редко приходилось к ним обращаться. Вместе с полудюжиной новичков, отобранных лично Сантэн и Шасой, получилась уравновешенная и успешно действующая команда.
– Вначале поговорим о химическом заводе в заливе Чаки, – открыл заседание Шаса. – Насколько обвинения против нас справедливы, Эйб?
– Мы сбрасываем в море горячие сернистые кислотные воды от одиннадцати до шестнадцати тонн ежедневно в концентрации один к десяти тысячам, – сухо ответил Эйб Абрахамс. – Я попросил независимого морского биолога подготовить для нас отчет. – Он похлопал по документу. – Дело плохо. Мы изменили значение pH на протяжении пяти миль вдоль побережья.
– Вы не распространили этот отчет? – резко спросил Шаса.
– А как ты думаешь? – покачал головой Эйб.
– Хорошо. Дэвид. Во сколько нам обойдется модификация производства удобрений, если мы решим избавляться от отходов каким-нибудь другим способом?
– Есть два возможных выхода, – ответил Дэвид. – Простой и самый дешевый – вывозить отходы в танкерах, но тогда понадобится отыскать другое место для сброса. Идеальное решение – рециклирование кислоты.
– Цена?
– Сто тысяч фунтов в год за танкеры – и единичная затрата, зато втрое большая, при другом способе.
– Годовой доход в канализацию, – сказал Шаса. – Это неприемлемо. А кто эта женщина Пирсон, которая возглавляет движение протеста? С ней можно договориться?
Эйб покачал головой.
– Мы пытались. На ней держится весь комитет. Без нее они разбегутся.
– Каково ее положение?
– Ее муж – владелец местной пекарни.
– Купите его пекарню, – сказал Шаса. – Если он не продаст, сообщите ему – неофициально, – что мы откроем другую пекарню и разорим его своими ценами. Я хочу, чтобы эта Пирсон уехала далеко и надолго. Вопросы? – Он оглядел сидящих за столом. Все делали заметки, никто на него не смотрел, и Шасе захотелось спросить: «Неужели, джентльмены, вы готовы потратить триста тысяч фунтов, чтобы предоставить уютный дом устрицам и морским ежам в заливе Чаки?»
Но вместо этого он кивнул:
– Вопросов нет. Хорошо, переходим к главной проблеме. Серебряная река.
Все заерзали и разом нервно перевели дух.
– Джентльмены, мы все внимательно читали геологический отчет доктора Твентимен-Джонса, основанный на проведенных им пробных бурениях на этой территории. Превосходная работа, и мне нет надобности вам говорить, что более обоснованное мнение вы не получите и на Харли-стрит[14]. Я хочу услышать мнение всех руководителей подразделения. Начнем с вас, Руперт?
Руперт Хорн, самый молодой член совета, казначей и главный бухгалтер, вел всю финансовую документацию.
– Если не воспользоваться этой возможностью, значит, за последние полтора года мы напрасно истратили на разведку два миллиона триста тысяч. Если начнем разработку, потребуется немедленно заплатить четыре миллиона.
– Можно покрыть из отложенного на черный день, – вмешался Шаса.
– У нас есть четыре миллиона триста тысяч во временном фонде, – согласился Руперт Хорн. – В настоящее время эти деньги вложены в семь процентов акций «Эскома»[15], но использовав этот резерв, мы окажемся в очень рискованном положении.
Один за другим, в порядке возрастания старшинства, управленцы Шасы высказывали мнение от лица своих отделов, а итоги подвел Дэвид.
– Итак, до срока предъявления заявки остается двадцать шесть дней, и необходимо заплатить четыре миллиона, если мы беремся за дело. Это оставляет нас без штанов и перед обязательной уплатой еще трех миллионов за главную шахту и еще пяти – за фабрику, проценты и издержки, чтобы начать производство в 1956 году, через четыре года.
Он умолк. Все напряженно смотрели на Шасу, который тем временем выбрал в своем золотом портсигаре сигарету и теперь постукивал ею о стол.
У Шасы было абсолютно серьезное лицо. Он лучше любого из них знал, что решение может погубить компанию или вознести ее на новую высоту и никто не может принять это решение за него. Он одинок на командных высотах.
– Мы знаем, что золото там есть, – наконец заговорил он. – Богатая золотая жила. Если мы доберемся до нее, она еще пятьдесят лет не истощится. Однако золото сейчас стоит тридцать пять долларов за унцию. Американцы определяют эту цену и грозят поддерживать ее такой постоянно. Тридцать пять долларов за унцию – а наши затраты на то, чтобы добраться до золота и поднять его на поверхность, выльются в двадцать – двадцать пять долларов за унцию. Разница очень мала, слишком мала, джентльмены.
Он закурил сигарету, и все вздохнули и расслабились, испытав разочарование, смешанное с облегчением. Великолепно было бы принять вызов, но опасно потерпеть поражение. Ну, теперь уж не узнаешь. Однако Шаса еще не закончил. Выдохнув кольцо дыма, поплывшее вдоль стола, он продолжил:
– Однако не думаю, что американцы смогут долго ограничивать цену золота. Их ненависть к золоту основана на эмоциях, а не на экономической реальности. В глубине души я чувствую, что недалек день, когда мы будем продавать золото по шестьдесят долларов за унцию, а потом, в другой прекрасный день – и он наступит раньше, чем многие из нас думают, – цена унции золота дойдет до ста пятидесяти, а может, и до двухсот долларов!
Все недоверчиво зашевелились, а Твентимен-Джонс, казалось, вот-вот расплачется от такого оптимизма, но Шаса не обратил на него внимания и повернулся к Эйбу Абрахамсу.
– Эйб, восемнадцатого числа следующего месяца, в полдень, за двенадцать часов до истечения срока, вы отдадите владельцам фермы «Серебряная река» чек на четыре миллиона долларов и оформите от лица компании документы на владение собственностью. – Он повернулся к Дэвиду. – Одновременно мы откроем на Йоханнесбургской и Лондонской биржах ценных бумаг подписные листы на десять миллионов однофунтовых акций золотодобывающей компании на Серебряной реке. Вы с доктором Твентимен-Джонсом сегодня же начнете готовить рекламные проспекты. Компания Кортни оставит за собой пять миллионов акций новой компании. Мы также будем целиком отвечать за управление и развитие новой компании.
Шаса быстро и сжато изложил основы организации новой компании, ее финансирования и управления ею, и эти закаленные бойцы не раз, откровенно восхищенные, отрывались от своих записей, видя какой-то необычный и искусный штрих, добавленный к общей схеме.
– Я что-нибудь упустил? – спросил в конце Шаса и, когда все отрицательно покачали головами, улыбнулся. Дэвид вспомнил кинофильм, на который они с Мэтти водили детей в прошлую субботу, «Морской ястреб»[16]: с повязкой через глаз Шаса походил на пирата больше, чем Эррол Флинн в заглавной роли.
– Основатель нашей компании мадам Сантэн де Тири Кортни-Малкомс никогда не одобряла спиртное в зале заседаний совета. Однако… – Шаса, продолжая улыбаться, кивнул Дэвиду. Тот распахнул дверь, ведущую в зал, и секретарша вкатила столик с рядом звенящих бокалов и бутылками «Дом Периньон» в серебряных ведерках со льдом. – Старые обычаи уступают новым, – сказал Шаса и с хлопком открыл первую бутылку.
* * *
Шаса уменьшил обороты двигателей «роллс-ройс», «москит» пошел на снижение сквозь разбросанные кучевые облака, и ему навстречу ринулись бесконечные золотые равнины африканского высокогорья. На западе Шаса различал скопление зданий шахтерского города Уэлком, центра золотодобывающей промышленности Свободной Оранжевой республики. Основанный всего несколько десятилетий назад, когда огромная «Англо-Американская корпорация» начала разрабатывать здесь золотоносные поля, он уже превратился в образцовый город с населением более ста тысяч жителей.Шаса снял кислородную маску, повисшую на груди, и, натягивая плечевые ремни, наклонился вперед и через ветровое стекло всмотрелся вперед, за голубой нос «москита».
Он разглядел крошечную стальную башню бурильной установки, почти затерявшуюся в бесконечности пыльных равнин, и, используя ее как ориентир, скользнул взглядом вдоль паутины изгороди, окружавшей ферму «Серебряная река», – одиннадцать тысяч акров, преимущественно голых и необработанных. Поразительно, как геологи крупных горнодобывающих компаний просмотрели этот небольшой карман, но ведь никто не ожидал появления здесь золотой жилы – никто, кроме Твентимен-Джонса и Шасы Кортни.
Однако жила залегает под землей, над которой сейчас кружит «москит». Казалось невероятным, что человек в силах так глубоко уйти под землю, и все же Шаса мысленно уже видел высокий копер шахты «Серебряная река», поднимающийся на двести футов над унылой равниной, и ствол шахты, спускающийся на милю и глубже в подземную реку драгоценного металла.
«Янки не смогут удерживать цену на золото – им придется ее отпустить», – сказал себе Шаса.
Он положил «москит» на крыло, и на приборном щитке стал ровно поворачиваться указатель гирокомпаса. Шаса поднял крыло, и самолет лег точно на новый курс 125°.
– Пятнадцать минут при таком ветре, – пробормотал Шаса, отмечая курс на лежащей на коленях крупномасштабной карте, и волнение не оставляло его весь остаток полета, пока он не увидел прямо впереди в неподвижном воздухе черный карандаш дыма. Для него зажгли дымный бакен.
В конце полосы перед одиноким ангаром из оцинкованного железа стояла «дакота», большой самолет со знаками военно-воздушных сил. Дорожка была из желтой глины, твердой и гладкой, и «москит» опустился на нее без малейшего толчка. Потребовались бесконечные упражнения, чтобы, потеряв глаз, научиться так точно определять расстояния.
Шаса откинул капот и подрулил к ангару. У мачты с ветровым конусом стоял «форд»-пикап, а рядом с ямой, из которой шел дым, виднелась одинокая фигура в брюках защитного цвета и рубашке. Человек, подбоченясь, смотрел, как Шаса подъезжает и глушит двигатель. Когда Шаса спрыгнул на землю, человек подошел и протянул руку, но его лицо оставалось серьезным, выражение – сдержанным, что противоречило приветственному жесту.
– Добрый день, господин министр, – сказал Шаса, тоже без улыбки. Рукопожатие было крепким, но коротким. Когда Шаса глубоко заглянул в светлые глаза Манфреда Деларея, его охватило странное ощущение дежавю, будто он в каких-то отчаянных обстоятельствах уже смотрел в эти глаза. Ему пришлось тряхнуть головой, чтобы избавиться от этого ощущения.
– Я рад за нас обоих, что вы смогли прилететь. Помочь с багажом? – спросил Манфред Деларей.
– Не беспокойтесь, я справлюсь.
Шаса закрепил «москит» и достал из бомболюка багаж, а Манфред тем временем гасил огонь в яме.
– Прихватили ружье? – заметил Манфред. – Какое у вас?
– «Ремингтон магнум», семимиллиметровка. – Шаса сложил багаж в кузов грузовика и раскрыл пассажирскую дверцу «форда».
– Очень подходит для такой стрельбы, – одобрил Манфред, трогая пикап с места. – На дальнее расстояние на плоской поверхности.
Он развернул грузовик, и несколько минут они ехали в молчании.
– Премьер-министр не смог быть, – сказал наконец Манфред. – Собирался, но прислал вам письмо. Оно подтверждает, что у меня есть полномочия.
– Принимается, – ответил Шаса с бесстрастным лицом.
– Но здесь министр финансов, а наш хозяин – министр сельского хозяйства, это его ферма. Одна из самых крупных в Свободной республике.
– На меня это произвело впечатление.
– Да, – кивнул Манфред. – Наверняка. – Он прямо посмотрел на Шасу. – Не кажется ли вам странным, что мы постоянно противостоим друг другу?
– Мне приходило это в голову, – признался Шаса.
– Не кажется ли вам, что тому должна быть причина… что-то такое, о чем мы не подозреваем? – настаивал Манфред, и Шаса пожал плечами.
– Не думаю – это всего лишь совпадение.
Ответ, казалось, разочаровал Манфреда.
– Ваша мать никогда не говорила обо мне?
Шаса удивился.
– Моя мать? Господи Боже, не думаю. Возможно, упоминала – а почему вы спрашиваете?
Манфред, казалось, не слышал; он смотрел вперед.
– А вот и поместье, – сказал он, решительно закрывая тему.
Грузовик выехал на край неглубокой долины, и прямо под ними открылось поместье. Должно быть, вода здесь залегала неглубоко под поверхностью, потому что растительность была буйная и зеленая. По всей долине были разбросаны стальные башни десятка ветряков. Дом стоял на плантации эвкалиптов, многочисленные пристройки за домом были недавно выбелены и выглядели превосходно. Перед одним из длинных гаражей выстроились в ряд двадцать или больше новеньких тракторов, а на пастбищах виднелись стада овец. Равнина за домом, уходившая почти к горизонту, была целиком распахана; тысячи акров шоколадного суглинка готовы к посеву кукурузы. Это сердце народа африкандеров, здесь националистическая партия всегда пользуется безусловной и неизменной поддержкой, и именно поэтому в период правления националистов границы избирательных округов были изменены, чтобы удалить центры власти от скоплений городского населения, в избирательные участки в сельской местности. Поэтому теперь националисты могли вечно оставаться у власти. Шаса поморщился. Манфред сразу посмотрел на него, но Шаса ничего не стал объяснять. Они подъехали к дому и остановились на переднем дворе.
За длинным кухонным столом желтого дерева сидело больше десятка мужчин, они курили, пили кофе и беседовали. Женщины им прислуживали. Мужчины встали, здороваясь с Шасой, и он обошел стол, пожимая руки и обмениваясь вежливыми, хотя и сдержанными приветствиями.
Шаса всех их знал. Он много раз смотрел им в лицо через зал заседаний парламента, и почти каждый хоть раз да пал жертвой его злого языка, а они в свою очередь нападали на него с едкой критикой, но сейчас они подвинулись, давая Шасе место за столом, и хозяйка налила ему крепкого черного кофе и поставила перед ним блюдо с сухарями и сладкими булочками. Все обращались с ним с теми врожденными вежливостью и радушием, которые составляют неотъемлемые черты африкандеров. Хотя все были одеты в простые охотничьи костюмы и старались казаться простыми неотесанными фермерами, на самом деле это были проницательные и искусные политики, входившие в число самых богатых и влиятельных людей этой земли.
Шаса превосходно говорил на их языке, понимал самые завуалированные намеки и смеялся шуткам, но не был одним из них. Он был rooinek’ом (красношеим), традиционным врагом, и они незаметно сомкнули ряды против него.
Когда Шаса допил кофе, хозяин, министр сельского хозяйства, сказал:
– Покажу вам вашу комнату. Переоденьтесь и распакуйте ружье. Как только станет прохладней, начнем охоту.
В самом начале пятого караван грузовиков-пикапов отправился в путь. Более пожилые и важные охотники ехали в кабинах, остальные стояли в открытых кузовах. Караван выбрался из долины, обогнул возделанные поля и направился к равнинам за грядой невысоких холмов на горизонте.
Наконец они увидели дичь – небольшие стада антилоп-прыгунов далеко на равнине, словно светлую землю присыпали тонко смолотой корицей, но машины продолжали движение и задержались только у подножия каменистых холмов. Передовой грузовик на мгновение остановился, из него выпрыгнули двое охотников и тут же углубились в заросшую донгу.
– Удачи! Стреляйте метко! – напутствовали их остальные, проезжая. Через несколько сотен ярдов процессия снова остановилась и высадила новую пару охотников.
Через полчаса все охотники заняли свои места на неровной линии, вытянутой вдоль подножия холмов. Манфреду Деларею и Шасе досталась груда серых камней, и они присели в ожидании, положив ружья на колени и глядя на равнину, усеянную более темными кустами.
Грузовики, которые вели подростки, сыновья хозяина, удалились по широкой дуге и превратились в точки на светлой полоске горизонта; каждый обозначало страусовое перо пыли, поднятой машиной. Потом грузовики повернули назад к холмам, медленно, не быстрее пешехода, и погнали перед собой рассеянные по равнине стада антилоп.
Шасе и Манфреду почти час предстояло ждать, пока дичь окажется на расстоянии выстрела, и они болтали, с виду бесцельно и небрежно, почти не касаясь политики, но обсуждая хозяина, министра сельского хозяйства, и остальных гостей. Затем Манфред совершенно неожиданно сменил тему разговора и заметил, как мало отличается политика и стремления правящей Националистической партии и оппозиционной Объединенной партии Шасы.