— С моими детьми, — возмутилась Энни. — Кажется, ты хочешь сказать, что это только моя работа. Можно подумать, что ты ничего не делал и я была в полном одиночестве.
Мартин скорчил такую гримасу, словно на него вылили целый чан кислоты. Ужаснейшее лицо в мире. Энни была уверена, что с таким лицом он мог бы быть главным номером в каком-нибудь цирке, гастролирующем на континенте.
— Или это был тот высокий черный незнакомец, скрывающийся в тени?
— Сколько ему было заплачено?
Энни держала над головой железную сковородку, изображая гнев, когда Шен и Джейн вошли в кухню. Взглянув на них, Энни заметила брызги воды на их одежде. Собравшись бранить их, она краем глаза увидела Мартина и улыбнулась. Он показывал детям чудовищное лицо. Это была одна из гримас, припасенных специально для детей. Особая гримаса. Так он изображал ее, когда она была недовольна или рассержена. Она не могла удержаться от смеха. Может, Мартин и был не прав, говоря, что сегодня будет великий день, но она знала, что огонек теплоты, исходивший от него, сделает этот день счастливым. Бог знал, в чем они нуждались. И вдобавок ко всему ярко светило солнце.
— Что вы там делали, разбойники? — спросил Мартин строгим голосом.
— Шен брызгал в меня водой.
— Она первая начала.
— Не важно, кто начал первым, — оборвала Энни. — Вы уже достаточно большие, чтобы понять, что так делать нельзя. Только маленькие дети так себя ведут.
Она вдруг почувствовала, как несколько капель попали ей на лицо. Виновник этого сидел, разглядывая что-то на потолке и тихонько насвистывая.
— А это самый большой ребенок из всех, — она опустила сковороду, задержав ее над головой Мартина.
— Кто, я?
Энни заметила, как его рука потянулась к стакану с водой. Схватив его, прежде чем он успел до него дотянуться, она уронила стакан на пол.
— Смотри, что наделала, — Мартин поднял палец и повернулся к детям. — Вы заставляете вашу мать ронять все вокруг. Если вы не исправитесь, ваша мать снова устроит бурю. Вы хотите этого?
Шен посмотрел на Джейн. Их взгляды встретились, и в их глазах заблестели искорки радости. Они сели на свои места друг против друга, их лица светились счастьем. Они оба были рады, что проснулись так рано.
Энни мыла посуду, Мартин вытирал ее, а дети уже почти доели завтрак, когда зазвонил телефон, Мартин положил тарелку и, вытерев руки, пошел к телефону.
— Я говорю тебе, Энни, это наверняка звонит его милость.
После очередного звонка он поднял трубку.
— Алло.
Энни грустно посмотрела на мужа. Он так надеялся получить место профессора с тех пор, как Джон Госс сказал ему об этом. Она подумала, что ему действительно слишком трудно получить работу.
Энни с детьми прислушивались к разговору Мартина. Казалось, Джон раздавал свои очередные обещания. Было слышно, как Мартин что-то бурчал в трубку, согласно кивая, но на его лице не было и тени улыбки. Джон всегда правдоподобно рассуждал, когда они встречались. Мартин говорил, что с тех пор как он его знает, он был единственным из их группы, кто никогда не имел затруднений с работой. Обычно он говорил много, строил массу планов, которые, правда, не мог полностью осуществить. Некоторое время назад Джон убедил Мартина послать свою заявку и сказал, что он может быть почти уверен в этом месте. Он сказал, что Мартин — единственный человек, который, он был убежден, мог занять это место. Он заверил, что проблем не возникнет, поскольку он был там дружен со всеми.
— Хорошо, Джон, скоро увидимся.
Энни была удивлена, что звонил действительно Джон.
Повесив трубку, Мартин вошел в кухню.
— Как там, Марта, хорошо или плохо?
— Не знаю, Энни, — ответил он, задумчиво потирая подбородок, — но я думаю, мы едем на Ньюфаундленд.
— Ты получил место? — спросила она недоверчиво.
— Еще не совсем, — Мартин старался сохранить контроль над собой, пытаясь вести себя как обычно спокойно и выдержанно. Он должен был иметь достойный вид перед детьми. — Джон скоро приедет сюда, и все будет железно.
Черт побери! В такой день он мог и не сдерживаться. Он радостно, по-детски закричал «ура!» и, подхватив Энни, поцеловал ее в кончик носа.
— Мы будем жить там счастливо и богато.
Энни хихикнула и, повернув голову, спросила:
— Как Джон?
Мартин поставил ее на пол. Он был полон энергии, его лицо светилось от счастья.
— Ну, может, и не как Джон, но мы тоже закинем кое-какие удочки.
— А что делать со школой?
Джейн первая сообразила, что они собираются переезжать. До этого Джейн и Шен сидели молча, пытаясь понять, что происходит. У Джейн было много друзей в классе, и она не хотела покидать их. И как могут родители собираться в дорогу, когда осталось так мало времени до конца учебного года?
— Не беспокойся об этом, — сказал ей отец. — Мы быстро устроим вас в новую школу.
Он не видел больших проблем в том, что касалось учебы. Они были замечательными детьми; Джейн — одна из лучших в классе, Шен выглядел старше своих лет. Они были способны быстро адаптироваться и были достаточно молоды, чтобы переезд мог травмировать их всерьез.
Задумавшийся о чем-то Шен сидел, уставившись в остатки завтрака в своей тарелке. Он играл с яичным желтком, растекшимся по дну тарелки, рисуя фигурки. Это было, как когда-то в детском саду, когда он рисовал пальцем. Закончив одну фигурку, он начал рисовать другую. Они были похожи на буквы, неровные и корявые. Скоро он вывел слово «Кэнди».[1] Секунду подумав, он зачеркнул букву "К". Никто не обратил внимания, когда он встал из-за стола и ушел в свою комнату.
— Джейн, ты сможешь, как и раньше, поддерживать отношения со своими друзьями. — Энни знала, что Джейн будет трудно понять, почему она должна покидать своих друзей. Они всегда придерживались мнения, что друзья и семья — две самые важные вещи на свете.
— Все, что для этого нужно, это лист бумаги, карандаш и почтовая марка. И, Джейн, подумай о новых друзьях, которых ты встретишь.
Мать была права. Скоро ей будет тринадцать, а значит, она станет почти взрослой, И она должна поступать как взрослая. К тому же волнение предстоящей поездки возбуждало ее, и скоро она почувствовала, что не может дождаться начала сборов. О большинстве друзей она не жалела, кроме Пегги Кент. Да, Пегги — единственная, о ком она действительно будет грустить. Она хотела быть уверенной, что ей будет известен ее новый адрес перед отъездом.
— Ты видишь, дорогая, что все это не так уж плохо.
Джейн взглянула на мать и покраснела. Она не должна была так долго упрямиться. Она чувствовала себя виноватой, что не согласилась сразу. Поездка обещала быть приятной. Джейн не любила своего учителя. Ей было интересно пойти в новую школу. Может быть, там она не будет ходить в любимчиках.
— Да, мам, я знаю, — покорно сказала она.
Энни положила руку ей на голову и погладила волосы. Она была рада, что Джейн поняла, иначе ей пришлось бы приложить усилия, чтобы поездка прошла без проблем. Теперь оставался только Шен. Она смотрела на его пустой стул.
— Почему бы тебе не убедить Шена в том, что поездка — вещь не такая уж плохая?
— Хорошо, мам.
Энни посмотрела, как дочь вышла из кухни, и услышала, как она побежала в холл. И откуда дети берут столько энергии? За что она была благодарна детям, так это за то, что они были дружны между собой. Они не воевали за исключительность. Они могли говорить между собой обо всем, что их волновало, лучше, чем она и Мартин.
— Все будет хорошо.
Обернувшись, Энни увидела Мартина, убиравшего последние тарелки.
— С детьми больше не будет проблем.
— Ты думаешь, дети воспримут это?
— Лучше не будем гадать наперед, — сказал Мартин. — Но после всего, что было, я уже не хочу этим заниматься.
— У тебя все будет хорошо?
— Я знаю, что да, — ответил он тихо. — И не волнуйся за детей, им это понравится.
— Надеюсь.
Они сели рядом на старую коричневую софу, и каждый задумался о чем-то своем. Если были какие-то сомнения, то их необходимо было устранить до прибытия Джона. Они сидели в полной тишине, прерываемой лишь их собственным дыханием и отдельными звуками городского шума. Не было слышно даже шумящих детей. Они были погружены в себя.
— Что ты делаешь, Шен? — спросила Джейн, войдя в комнату.
— Ничего, просто думаю.
— О чем?
— О том, почему мы вдруг собираемся уезжать, — он взглянул на сестру большими карими глазами. — Я не хочу ехать туда, мне даже страшно думать об этом.
Джейн села рядом с братом на пол. Шен расставил на ковре свои красивые игрушки. Хотя он уже давно вырос из них, но иногда все же снова доставал их. Это случалось, когда он чувствовал себя не очень хорошо. Подобные занятия успокаивали его и позволяли забыть о неприятностях. Последний раз он доставал игрушки, когда Джемми Смит поколотил его после школы с месяц назад.
— Подумай лучше, как будет здорово, когда мы переедем и встретим новых друзей.
— Мне и здесь хорошо, — хмуро пробурчал мальчик.
— Да, мне тоже, — согласилась Джейн. — Но я уверена, что там у нас будет много радостей. И совершенно не важно, куда ты едешь, это просто короткая прогулка на рыбалку. Ведь мы всегда хотели половить рыбу, разве нет?
— Да. Но я видел плохие сны про эту поездку. — Шен рассматривал линию, проделанную гусеницами танка. Взяв у Джейн пушку, которую та вертела в руках, он расположил ее позади вездехода. Он избегал смотреть в глаза сестре. — Я не хочу ехать туда. Мне страшно.
— Ты большой испуганный кот, — засмеялась Джейн. — Я думала, что ты уже вырос и не веришь в привидения.
— Это не привидение.
— Что же тогда тебя так пугает?
— Я не знаю. Но мне снится парень с маленькими острыми зубами. Он приходит ко мне каждую ночь... — Шен смущенно взглянул сестре в глаза. — Он шепчет мое имя, каждый раз все громче и громче.
— И это все, Шен? — Джейн положила руку ему на плечо. — Это всего лишь плохой сон, а сон не может тебе повредить.
— Но это кажется таким реальным... — у него на глаза навернулись слезы. — Он зовет меня. И я не хочу его видеть. Я боюсь его.
— Это только сон, Шен, — сказала Джейн тихо. — И когда мы уедем, ты наверняка оставишь его здесь.
— Но этот зубастый живет не здесь, — прошептал мальчик. — Он живет в том месте, куда мама и папа хотят ехать.
Глава 2
Глава 3
Мартин скорчил такую гримасу, словно на него вылили целый чан кислоты. Ужаснейшее лицо в мире. Энни была уверена, что с таким лицом он мог бы быть главным номером в каком-нибудь цирке, гастролирующем на континенте.
— Или это был тот высокий черный незнакомец, скрывающийся в тени?
— Сколько ему было заплачено?
Энни держала над головой железную сковородку, изображая гнев, когда Шен и Джейн вошли в кухню. Взглянув на них, Энни заметила брызги воды на их одежде. Собравшись бранить их, она краем глаза увидела Мартина и улыбнулась. Он показывал детям чудовищное лицо. Это была одна из гримас, припасенных специально для детей. Особая гримаса. Так он изображал ее, когда она была недовольна или рассержена. Она не могла удержаться от смеха. Может, Мартин и был не прав, говоря, что сегодня будет великий день, но она знала, что огонек теплоты, исходивший от него, сделает этот день счастливым. Бог знал, в чем они нуждались. И вдобавок ко всему ярко светило солнце.
— Что вы там делали, разбойники? — спросил Мартин строгим голосом.
— Шен брызгал в меня водой.
— Она первая начала.
— Не важно, кто начал первым, — оборвала Энни. — Вы уже достаточно большие, чтобы понять, что так делать нельзя. Только маленькие дети так себя ведут.
Она вдруг почувствовала, как несколько капель попали ей на лицо. Виновник этого сидел, разглядывая что-то на потолке и тихонько насвистывая.
— А это самый большой ребенок из всех, — она опустила сковороду, задержав ее над головой Мартина.
— Кто, я?
Энни заметила, как его рука потянулась к стакану с водой. Схватив его, прежде чем он успел до него дотянуться, она уронила стакан на пол.
— Смотри, что наделала, — Мартин поднял палец и повернулся к детям. — Вы заставляете вашу мать ронять все вокруг. Если вы не исправитесь, ваша мать снова устроит бурю. Вы хотите этого?
Шен посмотрел на Джейн. Их взгляды встретились, и в их глазах заблестели искорки радости. Они сели на свои места друг против друга, их лица светились счастьем. Они оба были рады, что проснулись так рано.
Энни мыла посуду, Мартин вытирал ее, а дети уже почти доели завтрак, когда зазвонил телефон, Мартин положил тарелку и, вытерев руки, пошел к телефону.
— Я говорю тебе, Энни, это наверняка звонит его милость.
После очередного звонка он поднял трубку.
— Алло.
Энни грустно посмотрела на мужа. Он так надеялся получить место профессора с тех пор, как Джон Госс сказал ему об этом. Она подумала, что ему действительно слишком трудно получить работу.
Энни с детьми прислушивались к разговору Мартина. Казалось, Джон раздавал свои очередные обещания. Было слышно, как Мартин что-то бурчал в трубку, согласно кивая, но на его лице не было и тени улыбки. Джон всегда правдоподобно рассуждал, когда они встречались. Мартин говорил, что с тех пор как он его знает, он был единственным из их группы, кто никогда не имел затруднений с работой. Обычно он говорил много, строил массу планов, которые, правда, не мог полностью осуществить. Некоторое время назад Джон убедил Мартина послать свою заявку и сказал, что он может быть почти уверен в этом месте. Он сказал, что Мартин — единственный человек, который, он был убежден, мог занять это место. Он заверил, что проблем не возникнет, поскольку он был там дружен со всеми.
— Хорошо, Джон, скоро увидимся.
Энни была удивлена, что звонил действительно Джон.
Повесив трубку, Мартин вошел в кухню.
— Как там, Марта, хорошо или плохо?
— Не знаю, Энни, — ответил он, задумчиво потирая подбородок, — но я думаю, мы едем на Ньюфаундленд.
— Ты получил место? — спросила она недоверчиво.
— Еще не совсем, — Мартин старался сохранить контроль над собой, пытаясь вести себя как обычно спокойно и выдержанно. Он должен был иметь достойный вид перед детьми. — Джон скоро приедет сюда, и все будет железно.
Черт побери! В такой день он мог и не сдерживаться. Он радостно, по-детски закричал «ура!» и, подхватив Энни, поцеловал ее в кончик носа.
— Мы будем жить там счастливо и богато.
Энни хихикнула и, повернув голову, спросила:
— Как Джон?
Мартин поставил ее на пол. Он был полон энергии, его лицо светилось от счастья.
— Ну, может, и не как Джон, но мы тоже закинем кое-какие удочки.
— А что делать со школой?
Джейн первая сообразила, что они собираются переезжать. До этого Джейн и Шен сидели молча, пытаясь понять, что происходит. У Джейн было много друзей в классе, и она не хотела покидать их. И как могут родители собираться в дорогу, когда осталось так мало времени до конца учебного года?
— Не беспокойся об этом, — сказал ей отец. — Мы быстро устроим вас в новую школу.
Он не видел больших проблем в том, что касалось учебы. Они были замечательными детьми; Джейн — одна из лучших в классе, Шен выглядел старше своих лет. Они были способны быстро адаптироваться и были достаточно молоды, чтобы переезд мог травмировать их всерьез.
Задумавшийся о чем-то Шен сидел, уставившись в остатки завтрака в своей тарелке. Он играл с яичным желтком, растекшимся по дну тарелки, рисуя фигурки. Это было, как когда-то в детском саду, когда он рисовал пальцем. Закончив одну фигурку, он начал рисовать другую. Они были похожи на буквы, неровные и корявые. Скоро он вывел слово «Кэнди».[1] Секунду подумав, он зачеркнул букву "К". Никто не обратил внимания, когда он встал из-за стола и ушел в свою комнату.
— Джейн, ты сможешь, как и раньше, поддерживать отношения со своими друзьями. — Энни знала, что Джейн будет трудно понять, почему она должна покидать своих друзей. Они всегда придерживались мнения, что друзья и семья — две самые важные вещи на свете.
— Все, что для этого нужно, это лист бумаги, карандаш и почтовая марка. И, Джейн, подумай о новых друзьях, которых ты встретишь.
Мать была права. Скоро ей будет тринадцать, а значит, она станет почти взрослой, И она должна поступать как взрослая. К тому же волнение предстоящей поездки возбуждало ее, и скоро она почувствовала, что не может дождаться начала сборов. О большинстве друзей она не жалела, кроме Пегги Кент. Да, Пегги — единственная, о ком она действительно будет грустить. Она хотела быть уверенной, что ей будет известен ее новый адрес перед отъездом.
— Ты видишь, дорогая, что все это не так уж плохо.
Джейн взглянула на мать и покраснела. Она не должна была так долго упрямиться. Она чувствовала себя виноватой, что не согласилась сразу. Поездка обещала быть приятной. Джейн не любила своего учителя. Ей было интересно пойти в новую школу. Может быть, там она не будет ходить в любимчиках.
— Да, мам, я знаю, — покорно сказала она.
Энни положила руку ей на голову и погладила волосы. Она была рада, что Джейн поняла, иначе ей пришлось бы приложить усилия, чтобы поездка прошла без проблем. Теперь оставался только Шен. Она смотрела на его пустой стул.
— Почему бы тебе не убедить Шена в том, что поездка — вещь не такая уж плохая?
— Хорошо, мам.
Энни посмотрела, как дочь вышла из кухни, и услышала, как она побежала в холл. И откуда дети берут столько энергии? За что она была благодарна детям, так это за то, что они были дружны между собой. Они не воевали за исключительность. Они могли говорить между собой обо всем, что их волновало, лучше, чем она и Мартин.
— Все будет хорошо.
Обернувшись, Энни увидела Мартина, убиравшего последние тарелки.
— С детьми больше не будет проблем.
— Ты думаешь, дети воспримут это?
— Лучше не будем гадать наперед, — сказал Мартин. — Но после всего, что было, я уже не хочу этим заниматься.
— У тебя все будет хорошо?
— Я знаю, что да, — ответил он тихо. — И не волнуйся за детей, им это понравится.
— Надеюсь.
Они сели рядом на старую коричневую софу, и каждый задумался о чем-то своем. Если были какие-то сомнения, то их необходимо было устранить до прибытия Джона. Они сидели в полной тишине, прерываемой лишь их собственным дыханием и отдельными звуками городского шума. Не было слышно даже шумящих детей. Они были погружены в себя.
— Что ты делаешь, Шен? — спросила Джейн, войдя в комнату.
— Ничего, просто думаю.
— О чем?
— О том, почему мы вдруг собираемся уезжать, — он взглянул на сестру большими карими глазами. — Я не хочу ехать туда, мне даже страшно думать об этом.
Джейн села рядом с братом на пол. Шен расставил на ковре свои красивые игрушки. Хотя он уже давно вырос из них, но иногда все же снова доставал их. Это случалось, когда он чувствовал себя не очень хорошо. Подобные занятия успокаивали его и позволяли забыть о неприятностях. Последний раз он доставал игрушки, когда Джемми Смит поколотил его после школы с месяц назад.
— Подумай лучше, как будет здорово, когда мы переедем и встретим новых друзей.
— Мне и здесь хорошо, — хмуро пробурчал мальчик.
— Да, мне тоже, — согласилась Джейн. — Но я уверена, что там у нас будет много радостей. И совершенно не важно, куда ты едешь, это просто короткая прогулка на рыбалку. Ведь мы всегда хотели половить рыбу, разве нет?
— Да. Но я видел плохие сны про эту поездку. — Шен рассматривал линию, проделанную гусеницами танка. Взяв у Джейн пушку, которую та вертела в руках, он расположил ее позади вездехода. Он избегал смотреть в глаза сестре. — Я не хочу ехать туда. Мне страшно.
— Ты большой испуганный кот, — засмеялась Джейн. — Я думала, что ты уже вырос и не веришь в привидения.
— Это не привидение.
— Что же тогда тебя так пугает?
— Я не знаю. Но мне снится парень с маленькими острыми зубами. Он приходит ко мне каждую ночь... — Шен смущенно взглянул сестре в глаза. — Он шепчет мое имя, каждый раз все громче и громче.
— И это все, Шен? — Джейн положила руку ему на плечо. — Это всего лишь плохой сон, а сон не может тебе повредить.
— Но это кажется таким реальным... — у него на глаза навернулись слезы. — Он зовет меня. И я не хочу его видеть. Я боюсь его.
— Это только сон, Шен, — сказала Джейн тихо. — И когда мы уедем, ты наверняка оставишь его здесь.
— Но этот зубастый живет не здесь, — прошептал мальчик. — Он живет в том месте, куда мама и папа хотят ехать.
Глава 2
Он поднял голову, принюхиваясь к холодному ночному воздуху. Раньше он удивился бы полной луне, сияющей между верхушками деревьев, освещавшей лес серебристым светом. Теперь он удивлялся лишь тому, что снова пришла ночь, и он был близок к добыче. Запах страха, пронизывая воздух, щекотал его обостренное обоняние.
Это был лось с молодым лосенком. Лось был испуган, но не мог понять почему. В панике он бросился бежать.
Началась погоня. Сделав несколько скачков, преследователь легко побежал сквозь лес. Ветки хлестали его тело, но они причиняли лишь легкую кратковременную боль. Лес был его домом, он жил в гармонии с ним и знал каждый уголок, каждое дерево, каждый камень и каждый запах. Он проснулся, почувствовав запах добычи. Жажда, однажды зародившаяся в нем, требовала удовлетворения. Это была жажда крови.
Приближаясь с каждым скачком, он чувствовал запах страха, исходивший из тела лося. Чувствуя этот запах, он знал, что погоня подходит к концу. Он бежал все быстрее, огибая камни, торчавшие из земли, перепрыгивая через поваленные деревья. Преследователь вдруг выбежал на поляну. Это было единственное место, которого он старался избегать и где не чувствовал себя в безопасности. Ноздри его интенсивно втягивали воздух, который был заполнен запахом ужаса. Ничто не мешало охоте.
Жертва была в нескольких ярдах впереди, и преследователь, легко дыша, прыгнул на спину лося. Его руки обвились вокруг шеи. Вес был слишком тяжел для лося. Он упал вместе с нападавшим, крепко вцепившимся в него.
Из последних сил лось пытался обороняться. Боли он не чувствовал. Он извивался и корчился, пытаясь сбросить нападавшего. Смерть все не приходила к нему. Постепенно лось прекратил борьбу, он лежал не двигаясь, ожидая конца.
Шум борьбы разбудил спящих животных. Они бежали через кусты, прыгали с ветки на ветку, ища безопасное место. Они чуяли в воздухе смерть. Эта смерть была сильнее их.
Он посмотрел в большие коричневые глаза, безжизненно смотревшие на луну. Голова лося неестественно подвернулась по отношению к телу. Охота была закончена. Погрузив пальцы в шерсть, он впился ими в еще горячую плоть. Звук разрываемой ткани наполнил окружающую тишину. Все другие существа разбегались от страшного места. Он уже привык к звуку разрываемой плоти. Он обнаружил, что этот звук доставляет ему радость.
Почувствовав в руках сочную мякоть, он закрыл рану кожей, сохраняя тепло добычи. С диким урчаньем он погрузил челюсти в теплое мясо и начал есть. Боль, мучившая его, утихала с каждым глотком. Свежая кровь давала ему новые силы, силы, которых, он знал, ему хватит ненадолго. Единственным способом поддержать силы была свежая кровь.
Убийство утолило его голод на короткое время. На несколько дней в лучшем случае. После этого он снова должен будет охотиться.
Он выпрямился, стоя на длинных, сильных ногах, его тень терялась во множестве ночных теней. Он чувствовал, как кровь стекает из уголка его рта. Он наслаждался этим чувством, в то время как лунный свет играл на его окровавленном лице. Его зубы блестели, как красноватые жемчужины. Он взглянул на труп у своих ног. Его живот был полон, голод утих. Он оставит эту тушу в ночи, и звери сбегутся на это место, когда он уйдет. Они вернутся. Так бывало всегда.
Утолив свою жажду, он пересек поляну и скрылся в объятиях ночного леса.
Это был лось с молодым лосенком. Лось был испуган, но не мог понять почему. В панике он бросился бежать.
Началась погоня. Сделав несколько скачков, преследователь легко побежал сквозь лес. Ветки хлестали его тело, но они причиняли лишь легкую кратковременную боль. Лес был его домом, он жил в гармонии с ним и знал каждый уголок, каждое дерево, каждый камень и каждый запах. Он проснулся, почувствовав запах добычи. Жажда, однажды зародившаяся в нем, требовала удовлетворения. Это была жажда крови.
Приближаясь с каждым скачком, он чувствовал запах страха, исходивший из тела лося. Чувствуя этот запах, он знал, что погоня подходит к концу. Он бежал все быстрее, огибая камни, торчавшие из земли, перепрыгивая через поваленные деревья. Преследователь вдруг выбежал на поляну. Это было единственное место, которого он старался избегать и где не чувствовал себя в безопасности. Ноздри его интенсивно втягивали воздух, который был заполнен запахом ужаса. Ничто не мешало охоте.
Жертва была в нескольких ярдах впереди, и преследователь, легко дыша, прыгнул на спину лося. Его руки обвились вокруг шеи. Вес был слишком тяжел для лося. Он упал вместе с нападавшим, крепко вцепившимся в него.
Из последних сил лось пытался обороняться. Боли он не чувствовал. Он извивался и корчился, пытаясь сбросить нападавшего. Смерть все не приходила к нему. Постепенно лось прекратил борьбу, он лежал не двигаясь, ожидая конца.
Шум борьбы разбудил спящих животных. Они бежали через кусты, прыгали с ветки на ветку, ища безопасное место. Они чуяли в воздухе смерть. Эта смерть была сильнее их.
Он посмотрел в большие коричневые глаза, безжизненно смотревшие на луну. Голова лося неестественно подвернулась по отношению к телу. Охота была закончена. Погрузив пальцы в шерсть, он впился ими в еще горячую плоть. Звук разрываемой ткани наполнил окружающую тишину. Все другие существа разбегались от страшного места. Он уже привык к звуку разрываемой плоти. Он обнаружил, что этот звук доставляет ему радость.
Почувствовав в руках сочную мякоть, он закрыл рану кожей, сохраняя тепло добычи. С диким урчаньем он погрузил челюсти в теплое мясо и начал есть. Боль, мучившая его, утихала с каждым глотком. Свежая кровь давала ему новые силы, силы, которых, он знал, ему хватит ненадолго. Единственным способом поддержать силы была свежая кровь.
Убийство утолило его голод на короткое время. На несколько дней в лучшем случае. После этого он снова должен будет охотиться.
Он выпрямился, стоя на длинных, сильных ногах, его тень терялась во множестве ночных теней. Он чувствовал, как кровь стекает из уголка его рта. Он наслаждался этим чувством, в то время как лунный свет играл на его окровавленном лице. Его зубы блестели, как красноватые жемчужины. Он взглянул на труп у своих ног. Его живот был полон, голод утих. Он оставит эту тушу в ночи, и звери сбегутся на это место, когда он уйдет. Они вернутся. Так бывало всегда.
Утолив свою жажду, он пересек поляну и скрылся в объятиях ночного леса.
Глава 3
Джон Госс не принадлежал к числу тех людей, которые верят в тайное значение снов. Иначе он не поехал бы через весь город, чтобы сообщить своему старому Другу Мартину о работе, предлагаемой в Сент-Джонсе. Он немедленно полетел бы обратно на остров и сейчас сидел бы, сгорбившись у окна с сигаретой и выпивкой, пролетая над Монреалем.
Наверняка это подтолкнуло бы его. Он был смертельно напуган, проснувшись в три часа ночи в холодном поту. Кровь стучала у него в ушах. Его первым чувством была радость спасения. Он был дома, невредимый, в своей постели, свободный от когтей той ужасной твари.
Мороз пробегал по коже, когда он вспоминал длинные грязные когти, почти достигшие его, царапающие его лицо, выкалывающие глаза. Он пытался кричать, но словно ком застрял у него в горле. Только беспомощные стоны издавал он. Он был разорван на части и не мог даже позвать кого-то на помощь.
Это было в том доме, который он купил недавно и где хотел поселить Лоуренсов, если Мартин получит место, которого он добивался. Он помнил, как прекратил свои тщетные попытки закричать. Он неподвижно лежал на полу и смотрел на чудовище. Оно выползло из темного угла и яростно набросилось на него.
Алые щели его глаз прорезали темноту. Он заметил клочья шерсти на тыльной стороне его кистей. Его лицо было гладким, как у ребенка, кроме безобразной раны на правой щеке. Рваные края раны свисали над его челюстью, трясясь при каждом шаге чудовища, приближавшегося к нему.
Несмотря на искажение, которое, он знал, возникло у него в подсознании, лицо выглядело знакомым. Когда тварь оскалилась, обнажив большие белые зубы, он узнал это лицо. Оно было похоже на Шена Лоуренса — сына Мартина Лоуренса.
Если бы он верил сновидениям, он сказал бы Мартину, что место занято, и предотвратил бы его приезд на Ньюфаундленд в этот дом.
Зерна сомнений зародились в его голове, когда он вспомнил, что один из местных «бейменов», как их называли жители Сент-Джонса, говорил ему, что этот дом был проклят. «Не стоит ходить в этот дом, сынок. Это нехорошо. В нем живут призраки...» В то время он пропустил мимо ушей пустую болтовню старого шкипера. Будь он проклят, если будет обращать внимание на старые бейменские байки. Это все, что было. Это был просто шкипер, треплющий языком, слова которого засели где-то в мозгу и вызвали сон об ужасной твари в доме.
Теперь, когда он входил в этот дом, он думал только о том, как бы поскорее выйти оттуда. Он не мог этого объяснить, но этот чертов дом был явно не для него. Он был для Марта. Хоть он и купил эту чертову вещь, он не был обязан входить туда.
Будь он проклят, если позволит какому-то ночному кошмару расстраивать его. Да почему, собственно? Сны — это сны и больше ничего.
Посмеиваясь над собой, он дошел до Стурджен-Плазен. Он рассматривал разные лавчонки, тянувшиеся по обе стороны, ища ресторан Ройда. Он нашел его с некоторым трудом между «Универмагом» Пола и «Рыбой и чипсами» Гемми. Коричневая дверь выглядела соединяющей эти два магазина. Номер 304 был слегка не по центру.
— Проклятье, — выругался Джон.
Джон никогда не был раньше в новой квартире Мартина. Он поддерживал традицию, и какие-то контакты между ними существовали. Он был сейчас за три тысячи домов от того места, где должен был быть. Но сколько ресторанов в этом богом забытом городе могло носить имя Ройда? Не так уж много, думал он. Это должно быть на правой стороне. Это было похоже на Марти — перепутать свой номер. Единственные цифры, которые он правильно запомнил за всю свою жизнь, касались его жены.
Он подошел к двери и увидел призрачную семерку перед четверкой. Цифра отвалилась, или, что вероятнее, была оторвана, оставив после себя бледный отпечаток. Какой-нибудь дрянной мальчишка захотел приклеить ее на дверь своей спальни. Бледная семерка не была видна на расстоянии.
Он дважды позвонил. Он ничего не услышал, но квартира была над магазином, и звонок наверняка был где-нибудь в кухне. Через несколько секунд он снова нетерпеливо нажал на кнопку. Три года он не видел Мартина. Память возвращалась к их первой встрече.
Это было в таверне на одной из маленьких площадей Сент-Джонса. Они обычно называли ее «наше место». Это была уютная нора для него и нескольких его друзей. Вместо того, чтобы идти в большое, шумное и людное место, они шли сюда. Тут было чисто и мило, идеальное место, чтобы взять пару пива и поболтать. Это было небольшое квадратное помещение, где у них всегда были места. У них были свои постоянные места. Лучшие места в городе. Только однажды их места оказались заняты. Это случилось потому, что автобус с хоккейной командой, только что победившей местную команду, сломался перед самой дверью.
Вечер, когда он встретил Мартина, начинался так же, как и другие. В пятницу они пошли к «Биг-Бену», чтобы развлечься, но там, как обычно, была большая очередь. Тогда они передумали. Они были не в настроении ждать в очереди без всякой уверенности, что смогут войти, и тогда они пошли в свое обычное место. Кое-что было не так в этот вечер. Их излюбленный столик был занят. Места рядом с музыкальным автоматом были свободны, кроме одного.
Они всегда занимали один из этих столиков. Даже в знаменитый хоккейный вечер они не были лишены своих обычных мест.
— Оставьте их, — тихо сказала им официантка. — Я знаю, что у вас на уме.
Слова официантки вызвали у него улыбку. Ее звали Рут. Она была их любимой официанткой из трех, работавших там. Они менялись нерегулярно, и зависело лишь от удачи, кто работал в данный вечер. Каждый вечер, когда они приходили, Рут практиковалась в искусстве бармена. Она вставала за стойку и пыталась изобрести новые напитки, используя их как подопытных кроликов. Они подшучивали над ней, называя потомком доктора Франкенштейна.
Некоторые из ее смесей имели такой вкус, словно были приготовлены в лаборатории безумного ученого, хотя некоторые, честно говоря, были на удивление хороши. Они не жаловались. Они заверяли ее, что даже эти неудачные коктейли доставляли им удовольствие. Они никогда не платили и ломаного гроша за эти сюрпризы. Все было за счет заведения.
— Конечно, — сказал Джон.
Он был негласным лидером компании. Ему доверяли решать, что и где они будут делать в тот или иной вечер. Было легче следовать за кем-то, чем вести самому, кроме того, никто не хотел нести ответственность за неудачный вечер. Один из них — Глен — вообще не мог высказать каких-то соображений по поводу того, где и чем им следует заняться. Он всегда просто шел вместе со всеми.
Скотт толкнул его локтем.
— Что значит «конечно»? Ведь это наши места.
— Ни о чем не беспокойся, — заверил его Джон.
Они прошли к столику у другой стены зала. Там были шесть хороших столиков, кроме их обычных мест.
— Как только этот педик побежит писать, мы оторвем наши задницы и переметнемся туда.
Решение было встречено дружным одобрительным смехом.
— Что вы сегодня затеваете? — Рут подошла к столику с подносом в руках. Она поставила на стол бутылки. Каждому — свой напиток: «Индиану» для Джона, «Черную лошадь» — Скотту, «Жокея» — Глену. «Голубую звезду» — Фреду и «Доминион» — Дереку.
Рут была незаменима. Как только она замечала, что вы вошли в бар, она была без промедления готова обслужить вас без всякого требования. Она всегда знала, что надо принести каждые двадцать минут. Она работала как часы и знала привычки каждого. Ее удивительные ведьминские коктейли появлялись после третьего круга. И снова ни о чем не нужно было напоминать этой рабочей пчелке. Это было частью ее работы.
— О, ничего, крошка, — ответил Фред. — Мы смеялись над шуткой, которую рассказал Глен.
— Может быть, это развеселит уставшую официантку?
— Я рассмешу тебя кое-чем, — сказал Джон, наклоняясь к Скотту. Он был уверен, что говорил достаточно громко, чтобы Рут его услышала. Она посмотрела на него, словно говоря: «Ну когда же ты повзрослеешь?»
За столом раздалось легкое хихиканье.
— Может, попозже? — Глен выглядел неуверенно. Он огляделся, ожидая поддержки остальных. Продолжающийся смех был тем, что было нужно.
— Ну, хорошо. Что имеет четыре ноги и крылья?
Недоуменное лицо Рут вызвало новый взрыв смеха.
— И это не Пегас, — добавил Глен. Это дополнение всегда ставило людей в тупик. Узнав, что этот ответ не верен, они сходили с ума, пытаясь придумать новый.
— Я не знаю, — сказала она. — Что это?
— Дохлая собака в яме.
За столом воцарилось молчание. Они смотрели на Рут, ожидая ее реакции.
— Не поняла.
Такой ответ, как всегда, вызвал новый прилив хохота. Смеялись все, кроме Глена и, конечно, Рут. Не однажды они смеялись уже этой шутке, она была рассказана многим.
— Представь себе дохлую собаку, — начинал объяснять Глен. — И крылья. Не обычные, как ты думаешь, а такие, которые жужжат — крылья мух.
— Вы ненормальные парни, — сказала она, еле сдерживая улыбку.
После третьего бокала, когда они пили сюрприз Рут, названный «Вселенский кутеж», человек, сидевший у музыкального автомата, встал со стула и через узкий проход у стойки протиснулся к двери. Он ушел, не замеченный никем, кроме Скотта. Если бы он не заметил пустого стула, когда все были увлечены беседой, они никогда бы не встретили Мартина. Оживившись, они допили напитки и, словно атакующие «коммандос», подбежали к столику. Они удобно устроились, словно сидели так весь вечер. В центре стола стояла наполовину выпитая бутылка «Фифти».
Приятно, когда можно неожиданно в корне изменить чьи-то планы.
Они надеялись повеселиться, поставив этого парня в неловкое положение. Они знали, драки не будет, если он окажется один против пятерых. Парень не был похож на одного из мастеров кунг-фу, но даже если так, они никогда не отступали, если дело доходило до хорошей разборки. Они не думали, что он даже попытается получить свою недопитую бутылку. Более чем вероятно, что он просто поджал бы хвост и покорно ушел из бара.
Но случилось то, чего они не ожидали. Не было ни драки, ни позорного бегства. Вместо этого он взял стул у соседнего столика и втиснул его между Дереком и Скоттом. Без колебаний он взял свою «Фифти» и поднял ее со словами приветствия. Затем осушил двумя глотками.
Они смотрели друг на друга, не зная, что и думать. Во время этого замешательства он заказал еще две бутылки и спокойно сидел на своем стуле. В те дни, если ты заказывал пару пива и мог выпить его, пока оно не нагрелось, тебя считали своим. Бутылки звякнули на столе, и возникла крепкая дружба.
Так это было. Джон улыбнулся и протянул палец к дверному звонку. Глухой не стал бы так тянуть время. Прежде чем он нажал звонок снова, он услышал шаги, приближающиеся к двери.
Не было большой разницы между человеком, которого они встретили в ту ночь, и тем, который стоял сейчас перед ним. Улыбка его растянулась до ушей.
— Привет, Марти, — сказал Джон, протягивая руку.
— Рад видеть тебя снова. Пошли, посмотрим, не приготовила ли жена чего-нибудь выпить.
Рукопожатие было крепким, и, как обычно, Мартин первый отдернул руку. У Джона была самая сильная рука, какую он когда-либо чувствовал, и Джон любил давать людям понять это. Он поставил на колени многих борцов в соревнованиях по армрестлингу.
— Я должен отказаться от выпивки, старина Мартин. Знаешь, плотное расписание и вся эта спешка. Я должен лететь самолетом, чтобы сэкономить несколько часов.
Лестница была старой и скрипела при каждом шаге. А шагов было много. Двадцать восемь, если точно. Это была одна из его привычек, от которой он не смог избавиться за долгие годы. Везде, где он шел, маленький человечек в его голове считал каждый шаг, на который он поднимался. Иногда он громко напевал про себя, чтобы заглушить этот голос. Это никогда не получалось.
Наверняка это подтолкнуло бы его. Он был смертельно напуган, проснувшись в три часа ночи в холодном поту. Кровь стучала у него в ушах. Его первым чувством была радость спасения. Он был дома, невредимый, в своей постели, свободный от когтей той ужасной твари.
Мороз пробегал по коже, когда он вспоминал длинные грязные когти, почти достигшие его, царапающие его лицо, выкалывающие глаза. Он пытался кричать, но словно ком застрял у него в горле. Только беспомощные стоны издавал он. Он был разорван на части и не мог даже позвать кого-то на помощь.
Это было в том доме, который он купил недавно и где хотел поселить Лоуренсов, если Мартин получит место, которого он добивался. Он помнил, как прекратил свои тщетные попытки закричать. Он неподвижно лежал на полу и смотрел на чудовище. Оно выползло из темного угла и яростно набросилось на него.
Алые щели его глаз прорезали темноту. Он заметил клочья шерсти на тыльной стороне его кистей. Его лицо было гладким, как у ребенка, кроме безобразной раны на правой щеке. Рваные края раны свисали над его челюстью, трясясь при каждом шаге чудовища, приближавшегося к нему.
Несмотря на искажение, которое, он знал, возникло у него в подсознании, лицо выглядело знакомым. Когда тварь оскалилась, обнажив большие белые зубы, он узнал это лицо. Оно было похоже на Шена Лоуренса — сына Мартина Лоуренса.
Если бы он верил сновидениям, он сказал бы Мартину, что место занято, и предотвратил бы его приезд на Ньюфаундленд в этот дом.
Зерна сомнений зародились в его голове, когда он вспомнил, что один из местных «бейменов», как их называли жители Сент-Джонса, говорил ему, что этот дом был проклят. «Не стоит ходить в этот дом, сынок. Это нехорошо. В нем живут призраки...» В то время он пропустил мимо ушей пустую болтовню старого шкипера. Будь он проклят, если будет обращать внимание на старые бейменские байки. Это все, что было. Это был просто шкипер, треплющий языком, слова которого засели где-то в мозгу и вызвали сон об ужасной твари в доме.
Теперь, когда он входил в этот дом, он думал только о том, как бы поскорее выйти оттуда. Он не мог этого объяснить, но этот чертов дом был явно не для него. Он был для Марта. Хоть он и купил эту чертову вещь, он не был обязан входить туда.
Будь он проклят, если позволит какому-то ночному кошмару расстраивать его. Да почему, собственно? Сны — это сны и больше ничего.
Посмеиваясь над собой, он дошел до Стурджен-Плазен. Он рассматривал разные лавчонки, тянувшиеся по обе стороны, ища ресторан Ройда. Он нашел его с некоторым трудом между «Универмагом» Пола и «Рыбой и чипсами» Гемми. Коричневая дверь выглядела соединяющей эти два магазина. Номер 304 был слегка не по центру.
— Проклятье, — выругался Джон.
Джон никогда не был раньше в новой квартире Мартина. Он поддерживал традицию, и какие-то контакты между ними существовали. Он был сейчас за три тысячи домов от того места, где должен был быть. Но сколько ресторанов в этом богом забытом городе могло носить имя Ройда? Не так уж много, думал он. Это должно быть на правой стороне. Это было похоже на Марти — перепутать свой номер. Единственные цифры, которые он правильно запомнил за всю свою жизнь, касались его жены.
Он подошел к двери и увидел призрачную семерку перед четверкой. Цифра отвалилась, или, что вероятнее, была оторвана, оставив после себя бледный отпечаток. Какой-нибудь дрянной мальчишка захотел приклеить ее на дверь своей спальни. Бледная семерка не была видна на расстоянии.
Он дважды позвонил. Он ничего не услышал, но квартира была над магазином, и звонок наверняка был где-нибудь в кухне. Через несколько секунд он снова нетерпеливо нажал на кнопку. Три года он не видел Мартина. Память возвращалась к их первой встрече.
Это было в таверне на одной из маленьких площадей Сент-Джонса. Они обычно называли ее «наше место». Это была уютная нора для него и нескольких его друзей. Вместо того, чтобы идти в большое, шумное и людное место, они шли сюда. Тут было чисто и мило, идеальное место, чтобы взять пару пива и поболтать. Это было небольшое квадратное помещение, где у них всегда были места. У них были свои постоянные места. Лучшие места в городе. Только однажды их места оказались заняты. Это случилось потому, что автобус с хоккейной командой, только что победившей местную команду, сломался перед самой дверью.
Вечер, когда он встретил Мартина, начинался так же, как и другие. В пятницу они пошли к «Биг-Бену», чтобы развлечься, но там, как обычно, была большая очередь. Тогда они передумали. Они были не в настроении ждать в очереди без всякой уверенности, что смогут войти, и тогда они пошли в свое обычное место. Кое-что было не так в этот вечер. Их излюбленный столик был занят. Места рядом с музыкальным автоматом были свободны, кроме одного.
Они всегда занимали один из этих столиков. Даже в знаменитый хоккейный вечер они не были лишены своих обычных мест.
— Оставьте их, — тихо сказала им официантка. — Я знаю, что у вас на уме.
Слова официантки вызвали у него улыбку. Ее звали Рут. Она была их любимой официанткой из трех, работавших там. Они менялись нерегулярно, и зависело лишь от удачи, кто работал в данный вечер. Каждый вечер, когда они приходили, Рут практиковалась в искусстве бармена. Она вставала за стойку и пыталась изобрести новые напитки, используя их как подопытных кроликов. Они подшучивали над ней, называя потомком доктора Франкенштейна.
Некоторые из ее смесей имели такой вкус, словно были приготовлены в лаборатории безумного ученого, хотя некоторые, честно говоря, были на удивление хороши. Они не жаловались. Они заверяли ее, что даже эти неудачные коктейли доставляли им удовольствие. Они никогда не платили и ломаного гроша за эти сюрпризы. Все было за счет заведения.
— Конечно, — сказал Джон.
Он был негласным лидером компании. Ему доверяли решать, что и где они будут делать в тот или иной вечер. Было легче следовать за кем-то, чем вести самому, кроме того, никто не хотел нести ответственность за неудачный вечер. Один из них — Глен — вообще не мог высказать каких-то соображений по поводу того, где и чем им следует заняться. Он всегда просто шел вместе со всеми.
Скотт толкнул его локтем.
— Что значит «конечно»? Ведь это наши места.
— Ни о чем не беспокойся, — заверил его Джон.
Они прошли к столику у другой стены зала. Там были шесть хороших столиков, кроме их обычных мест.
— Как только этот педик побежит писать, мы оторвем наши задницы и переметнемся туда.
Решение было встречено дружным одобрительным смехом.
— Что вы сегодня затеваете? — Рут подошла к столику с подносом в руках. Она поставила на стол бутылки. Каждому — свой напиток: «Индиану» для Джона, «Черную лошадь» — Скотту, «Жокея» — Глену. «Голубую звезду» — Фреду и «Доминион» — Дереку.
Рут была незаменима. Как только она замечала, что вы вошли в бар, она была без промедления готова обслужить вас без всякого требования. Она всегда знала, что надо принести каждые двадцать минут. Она работала как часы и знала привычки каждого. Ее удивительные ведьминские коктейли появлялись после третьего круга. И снова ни о чем не нужно было напоминать этой рабочей пчелке. Это было частью ее работы.
— О, ничего, крошка, — ответил Фред. — Мы смеялись над шуткой, которую рассказал Глен.
— Может быть, это развеселит уставшую официантку?
— Я рассмешу тебя кое-чем, — сказал Джон, наклоняясь к Скотту. Он был уверен, что говорил достаточно громко, чтобы Рут его услышала. Она посмотрела на него, словно говоря: «Ну когда же ты повзрослеешь?»
За столом раздалось легкое хихиканье.
— Может, попозже? — Глен выглядел неуверенно. Он огляделся, ожидая поддержки остальных. Продолжающийся смех был тем, что было нужно.
— Ну, хорошо. Что имеет четыре ноги и крылья?
Недоуменное лицо Рут вызвало новый взрыв смеха.
— И это не Пегас, — добавил Глен. Это дополнение всегда ставило людей в тупик. Узнав, что этот ответ не верен, они сходили с ума, пытаясь придумать новый.
— Я не знаю, — сказала она. — Что это?
— Дохлая собака в яме.
За столом воцарилось молчание. Они смотрели на Рут, ожидая ее реакции.
— Не поняла.
Такой ответ, как всегда, вызвал новый прилив хохота. Смеялись все, кроме Глена и, конечно, Рут. Не однажды они смеялись уже этой шутке, она была рассказана многим.
— Представь себе дохлую собаку, — начинал объяснять Глен. — И крылья. Не обычные, как ты думаешь, а такие, которые жужжат — крылья мух.
— Вы ненормальные парни, — сказала она, еле сдерживая улыбку.
После третьего бокала, когда они пили сюрприз Рут, названный «Вселенский кутеж», человек, сидевший у музыкального автомата, встал со стула и через узкий проход у стойки протиснулся к двери. Он ушел, не замеченный никем, кроме Скотта. Если бы он не заметил пустого стула, когда все были увлечены беседой, они никогда бы не встретили Мартина. Оживившись, они допили напитки и, словно атакующие «коммандос», подбежали к столику. Они удобно устроились, словно сидели так весь вечер. В центре стола стояла наполовину выпитая бутылка «Фифти».
Приятно, когда можно неожиданно в корне изменить чьи-то планы.
Они надеялись повеселиться, поставив этого парня в неловкое положение. Они знали, драки не будет, если он окажется один против пятерых. Парень не был похож на одного из мастеров кунг-фу, но даже если так, они никогда не отступали, если дело доходило до хорошей разборки. Они не думали, что он даже попытается получить свою недопитую бутылку. Более чем вероятно, что он просто поджал бы хвост и покорно ушел из бара.
Но случилось то, чего они не ожидали. Не было ни драки, ни позорного бегства. Вместо этого он взял стул у соседнего столика и втиснул его между Дереком и Скоттом. Без колебаний он взял свою «Фифти» и поднял ее со словами приветствия. Затем осушил двумя глотками.
Они смотрели друг на друга, не зная, что и думать. Во время этого замешательства он заказал еще две бутылки и спокойно сидел на своем стуле. В те дни, если ты заказывал пару пива и мог выпить его, пока оно не нагрелось, тебя считали своим. Бутылки звякнули на столе, и возникла крепкая дружба.
Так это было. Джон улыбнулся и протянул палец к дверному звонку. Глухой не стал бы так тянуть время. Прежде чем он нажал звонок снова, он услышал шаги, приближающиеся к двери.
Не было большой разницы между человеком, которого они встретили в ту ночь, и тем, который стоял сейчас перед ним. Улыбка его растянулась до ушей.
— Привет, Марти, — сказал Джон, протягивая руку.
— Рад видеть тебя снова. Пошли, посмотрим, не приготовила ли жена чего-нибудь выпить.
Рукопожатие было крепким, и, как обычно, Мартин первый отдернул руку. У Джона была самая сильная рука, какую он когда-либо чувствовал, и Джон любил давать людям понять это. Он поставил на колени многих борцов в соревнованиях по армрестлингу.
— Я должен отказаться от выпивки, старина Мартин. Знаешь, плотное расписание и вся эта спешка. Я должен лететь самолетом, чтобы сэкономить несколько часов.
Лестница была старой и скрипела при каждом шаге. А шагов было много. Двадцать восемь, если точно. Это была одна из его привычек, от которой он не смог избавиться за долгие годы. Везде, где он шел, маленький человечек в его голове считал каждый шаг, на который он поднимался. Иногда он громко напевал про себя, чтобы заглушить этот голос. Это никогда не получалось.