Сноу Чарльз Перси. Смерть под парусом

   Когда мы уже были в постелях и я тщетно ломал голову, пытаясь найти оправдание поведению Эвис, Финбоу пробормотал сквозь сон:
   — Любопытная штука, Иен, легко найти множество причин, объясняющих желание всей этой компанийки разделаться с Роджером, но ещё легче найти куда более веские причины, которые объяснили бы желание самого Роджера разделаться с каждым из них.

Глава четырнадцатая

ЛЮБОВНЫЕ ПОХОЖДЕНИЯ РОДЖЕРА

   На следующее утро за завтраком столовая ничем не напоминала ту мрачную комнату, какой она была накануне вечером. Тони красовалась в зеленом пеньюаре, который, скорее, выставлял напоказ, нежели скрывал её экзотическую пижаму. И это привело миссис Тафтс в такое состояние, что у бедняжки даже шея побагровела от негодования, она всячески демонстрировала нам свой протест, со звоном швыряя на стол тарелки. Она, очевидно, ещё не отошла после той шутки, которую сыграл с ней Филипп за чаем. Всех развлекала эта пантомима. Комнату заливал яркий солнечный свет. После вчерашнего взрыва, когда накал страстей достиг своей наивысшей точки, наконец-то установилась внешне дружеская атмосфера.
   Даже я, невзирая на то что Финбоу исключал одного подозреваемого за другим, на время позабыл свои страхи. Наступило какое-то странное, необъяснимое затишье; почти не отдавая себе отчёта, я уговаривал себя, что, в конце концов, Финбоу мог и ошибиться, и это давало мне временное облегчение. Остальные всеми силами старались показать, что они сожалеют о размолвке во время обеда и что только нервозная обстановка виновата во всем; они хотели замять ссору, сохранить видимость прежних отношений.
   Безобразная сцена при свете свечей была словно по уговору предана забвению. Финбоу рассказал длинную, полную всяческих нелепостей историю о том, как однажды ему доверили провезти по Франции, от Лиона до Ле-Тукета, пару молодожёнов-французов и двух их заботливых друзей-провинциалов. Тони особенно позабавило, когда Финбоу рассказывал, что ему пришлось предпринимать, чтобы создать удобства les jeunes maries, как называли молодую пару их заботливые друзья.
   — Финбоу, — спросила Тони, — а вы не согласились бы сопровождать и нас с Филиппом в свадебном путешествии? Нам тоже нужен опекун.
   — Я человек скромный, — ответил с улыбкой Финбоу. — Боюсь, что такая миссия мне не по плечу.
   Кристофер тоже был в хорошем настроении.
   — Сегодня я доставлю Алоизу Берреллу огромное удовольствие, — заявил он.
   — Каким образом? — заинтересовался Филипп.
   — Зайду в полицейский участок на Вайн-стрит и отмечусь там, — рассмеялся Кристофер. — Если он попадётся кому-нибудь из вас на глаза, можете смело ему сказать, что я выполню все его предписания и что опасность побега почти исключена. Если же он, невзирая ни на что, будет проявлять беспокойство, заверьте его, что я непременно приеду последним поездом.
   — Я возьму эту задачу на себя, — любезно вызвался Финбоу.
   — Вот спасибо так спасибо, — ответил Кристофер. — Ничего не могу с собой поделать: как увижу Беррелла, так и подмывает ткнуть его в живот и сказать: «У-у!»
   — Я тоже еле сдерживаюсь, — пробормотал Финбоу.
   — Надеюсь, Кристофер, правление не срежет тебе для начала зарплату наполовину. А то старые хрычи, засевшие в таких заведениях, любят наводить экономию, — заметил Уильям, потягивая чай.
   — Да, тогда мне придётся туговато, — улыбнулся Кристофер. — Ну, пожелайте, чтоб мне скостили не более десяти процентов.
   Мы хором воскликнули: «Ни пуха, ни пера!» — и, подняв свои чашки с чаем, выпили за это. Эвис, переглянувшись с Кристофером, ласково улыбнулась ему.
   Кристофер уехал сразу же после завтрака, а мы, оставшиеся, коротали время до ленча, занимаясь кто чем: читали, писали письма, болтали или играли в карты — в покерного дурака, честь изобретения этой игры принадлежит Филиппу. Правила её оказались довольно сложными. Сначала надо было выискивать в газетах вопиющие глупости, произнесённые публично властителями умов Англии. Потом эти цитаты выписывали на маленькие картонные квадратики, а дальше игра шла по всем правилам покера, только ценность карты определялась размером глупости, содержавшейся в данном изречении. Лучшим игроком была признана Эвис: у неё на руках оказался весьма внушительный набор цитат, куда внесли свою лепту три директора школ и два епископа.
   Первые утренние часы царило спокойствие, совсем как в былые времена, ничто не напоминало нашу тревожную насторожённость. Однако, как и следовало ожидать, этот покой был только временной передышкой. Нарушила его Тони: задолго до ленча она демонстративно отсела в сторонку, зло поджав свои ярко-красные губы. Потом всякие мелочи стали действовать на нервы, и незаметно, шаг за шагом начали рушиться наладившиеся отношения. Погода после полудня тоже испортилась — похолодало, поднялся ветер, и нам ничего другого не оставалось, как сидеть в гостиной, деться нам больше было некуда, и это ещё больше накаляло атмосферу. Дождь непрерывно стучал в окна, шумел ветер в камышах, и над болотами плыли, подгоняя друг друга, бесконечные свинцовые тучи.
   На реке напротив нашего дома боролась с ветром какая-то яхта. Она явно попала в неумелые руки, двое юнцов с исхлёстанными дождём лицами бестолково гоняли судно от одного берега к другому, не продвигаясь вперёд ни на ярд. Я уныло наблюдал за их манёврами.
   Вдруг на реке послышалось тарахтение, и, как стрела, мелькнула, едва не задев мечущуюся по реке яхту, моторная лодка Беррелла. Проскочив мимо дома, лодка внезапно повернула обратно.
   — А наш Беррелл виртуоз, — заметил Финбоу. — Наверное, приехал поговорить с нами.
   Мы открыли сержанту дверь и впустили его через веранду в дом. Нимало не смущаясь тем, что у него под ногами образовалась лужа, он с места в карьер обрушил на наши головы целую речь:
   — Добрый день. Я хочу ещё разок допросить всех вас о… пострадавшем. Как выяснилось, я не могу завершить построение своей системы, — он произнёс это слово торжественно, почти с благоговением, — пока не получу дополнительных сведений о докторе Миллзе. Я хочу, чтобы каждый из вас рассказал мне без утайки все, что может вспомнить о докторе Миллзе со дня знакомства с ним. Мисс Гилмор, вас это, разумеется, не касается, так как вы раньше не знали доктора Миллза. Начнём с вас, мистер Кейпл.
   — Прежде чем приступить к делу, — мягко вмешался Финбоу, — снимите, пожалуйста, пальто. Вы не можете себе позволить болеть — в полиции без вас как без рук. Вы же промокли до костей.
   — А я даже и не заметил, — ответил Беррелл с горящими глазами. — Когда я занят расследованием, для меня ничего вокруг не существует.
   — Это делает вам честь, — сказал Финбоу. Беррелл признательно улыбнулся.
   — Но все-таки позвольте нам побеспокоиться о вашем здоровье. — Финбоу помог сержанту снять пальто. Потом усадил его в кресло у окна.
   Я отлично понимал, что у него были свои соображения, чтобы сохранить хорошие отношения с Берреллом, но такая подчёркнутая предупредительность казалась мне совсем неуместной. Я сел рядом с Берреллом и, еле сдерживая раздражение, стал отвечать на его вопросы. Я рассказал ему, что впервые познакомился с Роджером в 1921 году, когда он только начал хирургическую практику в собственной клинике; в последующие десять лет мы постоянно с ним общались: дважды я гостил на его вилле в Италии и один раз он приезжал отдыхать в моё имение в Россшире. На вопрос Беррелла, был ли Роджер богат, я ответил:
   — Да, он был человек с достатком, да и врачебная практика приносила ему немалые доходы.
   Беррелл продолжал:
   — К тому же он был наследником состояния своего дядюшки, не так ли? Он должен был как будто бы получить очень большое наследство после смерти сэра Артура Миллза?
   — Кажется, — ответил я, не желая вдаваться в подробности.
   — А не приходилось ли вам, мистер Кейпл, слышать, — спросил Беррелл, — о намерении мистера Миллза жениться?
   — Надо полагать, у него было такое намерение, — ответил я. — У большинства мужчин в его возрасте рано или поздно появляются такие намерения.
   — Нельзя ли поконкретнее, мистер Кейпл, — сделал мне замечание Беррелл.
   Решив, что в подобной ситуации нет смысла увиливать от прямо поставленных вопросов, даже если имеешь дело с Алоизом Берреллом, я сказал:
   — Ходили слухи о его неудачной любви.
   Беррелл медленно записывал каждое моё слово в новую записную книжку, на обложке которой, как я краем глаза заметил, было начертано: «Данные дела Миллза». Он прочитал написанное с озадаченным видом и подозрительно взглянул на меня.
   — Боюсь, что так мы далеко не уедем, — заметил он.
   — Это не моя вина, — ответил я.
   — Ну ничего, — заявил он, добродушно отмахнувшись, — все равно эти сведения пригодятся мне при окончательном построении системы.
   Освободившись, я присоединился к Финбоу и Тони, сидевшим в углу гостиной, в то время как остальные трое ожидали своей очереди для разговора с Берреллом.
   — А-а, Иен, — тихо обратился ко мне Финбоу, — ты подоспел вовремя: сейчас я буду предсказывать Тони судьбу.
   — А я её и без вас знаю, — ответила Тони с коротким смешком. — Лучше не морочьте мне голову всякой чепухой.
   — Не пожалеете, уверяю вас, — улыбнулся Финбоу. — Ну, будьте пай-девочкой, сходите и принесите мне карты.
   Тони принесла две колоды карт, и Финбоу стал сосредоточенно тасовать их. Моё внимание раздвоилось. У окна Беррелл допрашивал Эвис, и, хотя я знал, что ничего нового он от неё не узнает, я напрягал слух, чтобы не упустить ни слова из их разговора. С другой стороны, я догадывался, что Финбоу неспроста вызвался гадать Тони: он хотел понять, что творится у неё в душе. Это его излюбленный приём. И я был уверен, что ему удастся ухватиться за какую-нибудь ниточку, незаметную, быть может, для меня, но которая поможет размотать клубок и разобраться в истинных причинах беспокойства Тони. Финбоу разложил карты двумя горизонтальными рядами по пять штук в каждом и начал рассказывать:
   — Когда вам не было ещё и двадцати лет, вы были влюблены в какого-то брюнета.
   — Он был шатен, а не брюнет, — поправила Тони.
   — Ну, по картам не узнаешь таких тонкостей. (Послышался голос Беррелла: «Вы часто виделись с доктором Миллзом последние четыре года, мисс Лоринг?» Я услышал, как Эвис тихо прошептала: «Да».)
   — А вам ещё какие-то короли выпали, — продолжал Финбоу. — Я не могу сказать точно, но их было больше двух.
   Смех Тони показался мне немного неестественным.
   — Вот этот шатен с краю, должно быть, Филипп, — плёл свою паутину Финбоу. — Карты говорят, что оба они, и Филипп и брюнет, были влюблены в вас.
   («…Мой кузен любил весело пожить», — услышал я голос Эвис.)
   — Но позвольте, до Филиппа, оказывается, у вас ещё кто-то был, — заметил Финбоу, вглядываясь в карты, как будто в самом деле что-то читал там.
   — О, это, наверное, Борис, — поспешила объяснить Тони. — Неужели я никогда не рассказывала вам о Борисе, Финбоу? Я с ним познакомилась в Ницце. Он был влюблён в меня по уши, но мне было не до него — я увлекалась тогда музыкой.
   — Тогда это вряд ли Борис, — пробормотал Финбоу. — Потому что здесь вам выпал взаимный интерес.
   (Беррелл меж тем перешёл к допросу Филиппа: «Давно ли вы знакомы с доктором Миллзом?..») — Карты все врут, — заявила Тони.
   — Почему же? Ведь они правильно сказали, что вы пользовались успехом у Филиппа и у того брюнета, — продолжал Финбоу, — по-видимому, они верно говорят насчёт… э-э… других вещей? Всякое, знаете ли, в жизни бывает.
   Тони вскочила как ужаленная… зрачки её глаз настолько расширились, что остались только тоненькие, коричневый и серый, ободки вокруг огромных чёрных кругов.
   — Дурацкая игра! — воскликнула она. — Спасибо за удовольствие, Финбоу… но давайте лучше займёмся чем-нибудь другим.
   — Но я ещё не дошёл до вашего будущего, — улыбнулся Финбоу.
   — Чему быть, того не миновать, — отрезала она.
   Её накрашенные губы дрожали. Финбоу зорко всматривался в лицо Тони.
   — Воля ваша, — отступил он, и я понял, что он уже выяснил для себя все, что задумал.
   Исписав чуть ли не всю записную книжку, Беррелл пошептался с Финбоу и укатил.
   С его уходом накопившееся за день напряжение наконец-то прорвалось наружу. Снова посыпались обвинения, о которых через несколько часов пришлось пожалеть.
   Во время чая Эвис сидела с несчастным видом: чашка в её руке дрожала, лицо было искажено гримасой страдания; Уильям забился в угол и, никого не удостаивая вниманием, угрюмо глотал чай, листая журнал; Филипп несколько раз пытался заговорить с Эвис, но тут же умолкал. Отказавшись от чая с таким презрительным видом, что даже миссис Тафтс оторопела, Тони потребовала себе виски с содовой. Финбоу выполнил свой обычный ритуал приготовления чая и, поднося чашку ко рту, как всегда, торжественно произнёс тихим голосом: «Лучший в мире чай».
   Мне так все осточертело, что после чая я надел макинтош и вышел в сад прогуляться. После долгих часов заточения в четырех стенах приятно было ощущать капли дождя на лице. Я стоял и прислушивался к завыванию ветра.
   Рядом послышался голос Финбоу:
   — Как здесь хорошо, правда, Иен?
   — Во всяком случае, приятнее, чем внутри, — буркнул я. — Финбоу, неужели ты не находишь, что это ужасно? Видеть, как эти юные создания пытаются держать себя в руках, нервничают и срываются? Ты не считаешь, что это душераздирающее зрелище?
   — Я нахожу это… забавным, — спокойно ответил он.
   — Бог мой, да человек ты или нет?! — взорвался я. — Неужели тебе доставляет удовольствие видеть, как они корчатся и страдают у тебя на глазах?
   — Милый, старый Иен, — ответил он с улыбкой, поднимая воротник пальто, — если бы я поддавался жалости, от меня было бы мало толку. Я хочу прежде всего понять людей и вовсе не вижу оснований для унизительной жалости.
   Взглянув в его лицо, я сказал:
   — Ты намного добрее, чем хочешь казаться. Он рассмеялся, но ничего не ответил.
   Сильный ветер пробежал по камышу, пригнул его к самой воде и затих где-то вдали. Я спросил Финбоу:
   — Ты, наверное, хотел выяснить, какую роль играла Тони в судьбе Роджера, когда изображал гадалку?
   Финбоу широко открыл глаза.
   — Иен, какая прозорливость!
   — Зачем тебе понадобилось прибегать к таким уловкам? — спросил я.
   — Да потому, что это иногда самый прямой путь к истине, — ответил он.
   — А мне всегда казалось, что это весьма ненадёжный метод, — возразил я.
   Он улыбнулся и объяснил свою мысль:
   — Видишь ли, бытующие у нас взгляды на то, как лучше вызвать человека на откровенность, подчас глупее и наивнее, чем можно предположить. Поэтому ничего удивительного нет в том, что редко кому удаётся добиться полной откровенности. Все люди — и ты, Иен, не исключение — придают магическое значение словам, готовы верить каждому слову, даже в тех случаях, когда ты заведомо знаешь, что твой собеседник враль. Ты все равно склонён думать, что в его словах есть доля правды. Будь моя воля, я бы ввёл одно непреложное правило, которым следует руководствоваться в жизни: не спеши ломать голову над тем, правду тебе сказали или нет, прежде выясни, почему твой собеседник счёл нужным сказать тебе то, что он сказал. Только тогда, когда ты правильно ответишь на этот вопрос, ты сможешь разобраться, где правда, а где ложь.
   Все, что ты слышишь, — это смесь правды и вымысла, окрашенная многообразной гаммой человеческих эмоций — страхов, желаний и воспоминаний. Чтобы выбрать нужное зёрнышко из этой шелухи, необходимо пользоваться более изощрёнными методами, нежели те, к которым прибегает Алоиз Беррелл. К примеру: Тони заявила, что не знала Роджера прежде, затем случайно упомянула, что жила одно время в Ницце, и вспылила при одном только предположении, что она и Роджер могли там встретиться. Из всех этих фактов нам важно только одно: в силу той или иной причины она не хочет, чтобы мы думали, будто она была в Ницце вместе с Роджером. Это отнюдь не означает, что она там и в самом деле была или не была, это означает только, что сама мысль об этом ей ненавистна. Если бы я, пользуясь методом Алоиза Беррелла, спросил её в лоб: «Встречали ли вы в Ницце Роджера?», она бы ответила: «Нет», а выяснить, так это или нет, у нас нет никакой возможности. В таких случаях приходится прибегать к приёму ассоциаций. Если бы я попробовал провести с нашими молодыми друзьями своеобразную игру, уверяю тебя, мы бы узнали много презанятного. Для этого надо написать столбиком сотню слов, скажем

   школа

   художник

   тюбик

   Ницца

   и так далее, и попросить рядом с каждым из них поставить, не раздумывая, первое пришедшее на ум слово. Вот и все! Мой метод допроса — это упрощённый способ выуживания необходимой информации при помощи ассоциативных связей. Поэтому меня не очень беспокоит, какой оборот принимает разговор, в любом случае я могу извлечь из него кое-что полезное. Поэтому, хотя это и оскорбляет твои рыцарские чувства, я веду с девушками беседы по ночам, когда они хотят спать: ассоциации легче всего возникают в усталом мозгу. Именно поэтому я и превратился в гадалку: во многих ещё живы суеверия, и мысль о том, что я могу читать чужую судьбу, ослабляет насторожённость.
   — А как бы интересно ты стал выкручиваться, если бы твои догадки в отношении того молодого брюнета не попали бы в цель? — спросил я. — Ты утверждал, что ещё до того, как Тони исполнилось двадцать, ей нравился какой-то брюнет; если бы волею случая это не совпало бы с истинными фактами, все твои планы провалились бы, что бы ты тогда стал делать?
   Финбоу усмехнулся:
   — Изучив темперамент этой девушки, я пришёл к выводу, что не может быть, чтобы она до двадцати лет не была ни в кого влюблена. То, что молодой человек оказался брюнетом, тоже не случайность. Здесь простой расчёт: брюнеты более влюбчивы, чем блондины.
   Я с интересом слушал его рассуждения.
   — Ну и что же ты в конце концов выяснил?
   — Наберись терпения, — ответил Финбоу, — всего на несколько часов.
   Слышалось завывание ветра. Меня мучила неизвестность, наконец я не выдержал и снова спросил:
   — Ну, так ты знаешь, кто убил Роджера? Очень серьёзно он ответил:
   — Думаю, что знаю.
   — Кто же?! — воскликнул я вне себя от волнения.
   — Пока я не могу тебе этого сказать, Иен. Если ты узнаешь об этом, ты невольно спутаешь мне все карты в одном деликатном деле. Понимаешь?
   — А ты сам разве не понимаешь, что я больше не в силах оставаться в неведении? — возмущённо спросил я.
   — Иен, друг мой, я стараюсь предотвратить нечто худшее, — ответил он с ноткой жалости в голосе.
   Потянулись часы, которые для меня оказались наиболее тягостными за все это время с момента убийства. За столом во время обеда я видел перед собой два девичьих лица — страдальческое, жалкое Эвис и экзотически яркое, волевое Тони — и сознавал, что одна из них совершила это хладнокровно рассчитанное убийство.
   Финбоу, занимавший место между ними, болтал без умолку, так, словно вывел двух своих хорошеньких приятельниц на модную премьеру. Но меня не покидала мысль, что он, и только он, знает, какая из этих двух очаровательных девушек собственноручно прикончила Роджера. Никогда прежде не завидовал я так его непринуждённости, и в то же время никогда прежде не вызывало это во мне такого раздражения.
   Страстно, безрассудно мечтал я, глядя на эту троицу, чтобы в конце концов виновной в убийстве оказалась Тони!
   После обеда я взялся было за книгу, но буквы плыли у меня перед глазами, а в голове не переставало звучать: «Специалист-онколог убит красавицей кузиной». Я вглядывался в лицо Эвис, с отрешённым видом сидевшей в глубоком кресле, и в сотый раз повторял себе: что бы мне ни говорили, я не могу поверить ничему дурному о ней. Внезапно у меня возникла слабая надежда. Я вдруг подумал, что, если рассуждения Финбоу не так уж непогрешимы и алиби Уильяма построено на песке, в таком случае не исключена возможность, что преступление совершено им. И я снова перебирал в уме все обстоятельства, свидетельствующие против Уильяма. Кроме того, есть ещё Кристофер, уговаривал я себя, и, хотя нам не удалось отыскать мотива, который мог бы толкнуть его на убийство, подозрение все-таки полностью не снимается, пусть Тони, Уильям, Кристофер… кто угодно, только не Эвис, убеждал я себя. А потом снова я почувствовал, как тяжесть сомнений начинает давить меня. Надеюсь, мне никогда в жизни не придётся больше переживать что-либо подобное!
   Возвращение Кристофера отвлекло меня от мрачных размышлений, и я был ему более чем признателен за это. От Нориджа он добирался на машине и прибыл, когда не было ещё десяти. Он вошёл в гостиную улыбающийся и счастливый.
   — Ну, как дела? — спросил его Уильям.
   — Отлично, — ответил Кристофер, опускаясь на стул. — Кажется, все одобряют мою кандидатуру… утвердили в должности и установили размер жалованья. Я был уверен, что все будет в порядке, но все-таки приятно собственными глазами увидеть, что это написано чёрным по белому.
   — Поздравляю, дорогой, — произнесла Эвис с грустной улыбкой.
   — Спасибо, милая, — улыбнулся Кристофер и благодарно поцеловал Эвис.
   — О чем тебя спрашивали? — поинтересовался Филипп и раздал всем бокалы, чтобы отметить это событие.
   — Да так, всякие глупости. Как, например, я отношусь к расовой проблеме, нравятся ли мне китайцы, как я предполагаю реорганизовать исследовательскую работу на месте и прочее и прочее, — ответил Кристофер, облегчённо вздыхая.
   — Когда тебе будут делать прививки? — деловито спросил Уильям.
   — На следующей неделе, — ответил Кристофер.
   Мы выпили за его успехи, и он в ответ отсалютовал нам своим бокалом.
   — Славный человек доктор. Я никогда раньше не проходил обследования и даже не представлял себе, как много разных процедур надо для этого пройти. Он нашёл, что у меня отменное здоровье.
   — Приятно слышать, — заметил я. — Сейчас не многие могут этим похвастаться. Итак, выпьем за Малайю!
   Один за другим мы потянулись из гостиной: Эвис и Кристофера надо было оставить наедине, чтобы они могли обсудить свои планы на будущее. Чтобы наш уход не выглядел слишком демонстративно, каждый постарался придумать какой-нибудь предлог.
   Тони и Филипп вышли в сад, Уильям отправился к себе в комнату, а мы с Финбоу не спеша прохаживались по маленькому холлу. Мы уже подумывали, не пойти ли нам на воздух, как вдруг услышали голос миссис Тафтс:
   — Алоиз, Алоиз, эта рыжая шлюха собирается улизнуть со своим хахалем. Они берут моторку. Приезжай скорее. Если ты не поторопишься; они исчезнут, и тогда поминай как звали. Ты должен поймать их.
   — Это она по телефону, — шепнул мне Финбоу. — Интересно!
   Мы вышли на улицу, обогнули дом и очутились в саду. Не прошло и нескольких минут, как вода на реке вскипела и моторная лодка, описав широкую дугу прямо напротив дома, причалила к берегу. Тут же ей навстречу из дома выкатился круглый колобок.
   — Алоиз, — голосом миссис Тафтс позвал колобок.
   — Я здесь, Элизабет, — послышалось с лодки.
   — Они взяли курс на Хиклинг, — еле переводя дыхание, произнесла миссис Тафтс.
   — Далеко не уйдут, — заверил её Беррелл. — Садись, поедешь со мной.
   — С удовольствием, — с жаром согласилась она. — Эта вертихвостка и её лоботряс задумали ускользнуть у нас из-под носа. Хотят уйти морем, так я прикидываю.
   — Этот номер не пройдёт, — отозвался Алоиз Беррелл, — спасибо, Элизабет.
   При свете, падающем из окон дома, мы увидели, как коротенькая, тучная миссис Тафтс неуклюже барахтается и никак не может влезть в лодку. Молниеносным движением Беррелл перетянул её через борт, и лодка стремительно унеслась в направлении Дайка.
   Финбоу скомандовал:
   — Пошли, Иен, тебе придётся управлять лодкой. Мы должны видеть все это своими глазами.
   Быстро спустив лодку на воду, я повёл её вверх по течению против порывистого, холодного ветра. Очертания берегов сливались с чёрным небом, мы еле продвигались вперёд. Зловещие предчувствия и мрачные видения, вызванные моим возбуждённым воображением, отступили на задний план рядом с трудностями ночного плавания по узкой тёмной реке. И только после того, как мы повернули и ветер стал задувать с борта, я вдруг почувствовал какую-то сумасшедшую радость: сбежала Тони! Именно за ней мы гнались в ночи, и ни за кем иным! А Эвис, моя молчаливая, трогательная в своей печали Эвис осталась дома, и ничто ей больше не угрожает!
   Я отдал парус, и лодка вздрогнула под налетевшим шквалом. До нас донёсся знакомый рокот мотора, и мимо пронеслась моторка Беррелла. Развернувшись, она снова приблизилась, и нас закачало на волне.
   — Это вы, сержант? — спокойно осведомился Финбоу.
   — Я, сэр. — Его лицо расплывчатым пятном белело в темноте. — Я преследую парочку ваших подопечных: мисс Гилмор и мистера Уэйда. — Последние слова он произнёс с оттенком брезгливости.
   — Греховодников и нечестивцев! — добавила миссис Тафтс, которую нам не было видно.
   — Мистер Финбоу, вы не знаете, зачем эта парочка отправилась в Хиклинг? — спросил Алоиз Беррелл.
   Финбоу издал звук, который, очевидно, должен был означать одобрение, и Алоиз Беррелл продолжал: — Они поехали туда блудить!