Соломко Наталья. Белая лошадь - горе не мое

   Саня видел все это очень отчетливо, ярко и, будто его толкнули, вдруг стал продираться сквозь пространство, ставшее плотным и тягучим. Он продирался не прямо к накатывающему велосипеду, а к некоей точке перед ним, потому что ясно осознавал, что он, Саня, слишком легок, не удержать ему разогнанный велосипед с двумя седоками и, значит, надо оказаться чуть впереди, чтобы столкнуться и так погасить скорость...
   ...Какой-то бес напал вдруг на Саню: дурачась, он описал Юле свое "попадание под велосипед", и можно было понять по его рассказу, что все это было очень смешно и занимательно...
   - Ощущаете, Юля, трепет? - спрашивал. - Чувствуете, какой человек рядом с вами сидит? Всем героям герой!..
   А Юля сидела у костра, молчала, не улыбалась и глядела так, будто знала, как все было на самом деле: как сгрудились над Саней испуганные одноклассники, как хлопали его по щекам, пытаясь привести в себя, как поливали Тюлиным шампанским, а потом тащили на руках в больницу, так и не поняв, живой он еще или уже нет...
   - Очень больно было?.. - с жалостью спросила она. - Глупый, а если б насмерть?.. - и она, как маленького, погладила учителя географии по голове...
   Во вторник утром пришла телеграмма: "родили сына ваську будем вторник ждем крестины михо".
   Солнечно, тихо было в квартире: Арсений Александрович уже ушел руководить вверенной ему школой, Елена Николаевна - учить мальчиков и девочек прекрасному и могучему русскому языку, а у Сани во вторник уроков не было, и он валялся в постели и пытался понять, отчего это проснулся он нынче такой счастливый? Сон, что ли, хороший был? И вдруг припомнилась зеленая далеко внизу земля, ветер, бьющий в лицо... Несмотря на свой солидный возраст, учитель географии все еще летал во сне...
   Тут как раз принесли телеграмму, и жить стало совсем радостно, Саня сразу стал звонить (ведь был именно вторник) счастливому отцу, бывшему доблестному студиозу, а ныне учителю географии Мишке Морчиладзе (а вернее - Михаилу Нодаровичу).
   - Санечка! - закричала Мишкина мама. - Они еще не приехали, Мишка только что звонил: у них учитель заболел, а Мишка заменяет... Послезавтра приедут...
   Саня ясно представил себе друга Мишку - огромного, усатого, шалопаистого - и затосковал по былым, вольным и безвозвратно ушедшим, временам, по братьям-студентам...
   - Васенька, говорят, вылитый Мишка! - сообщила с гордостью Мишкина мама. - Санечка, а ты-то как? Пропал совсем. Еще не женился?
   - Нет еще.
   - А собираешься?
   - Собираюсь, - сказал Саня, а Мишкина мама отнеслась к этому его несерьезному заявлению очень даже серьезно и заинтересованно, поздравила Саню и сказала, чтоб он непременно приходил с невестой, а Сане как-то неловко было уточнить после всего этого, что невесты у него, собственно, пока нет...
   - Санечка, ты обзвони тех, кто в городе, - на прощанье попросила мама, - скажи, что не сегодня, а в четверг, а то я-то сейчас на работу убегу...
   Саня обзвонил, но никого не застал. Что ж, это было естественно: в разных точках большого города братья по курсу рассказывали своим ученикам о том, как тут все на земле устроено, - работали, преподавали географию...
   И тогда, совершенно для себя неожиданно, Саня набрал еще один номер. Четыре года назад проклятый и якобы забытый.
   - Лё? - знакомо спросили в трубке.
   - Лё, - отозвался Саня. - Ты меня узнаешь?
   - Ой! - сказали там и засмеялись. - Санечка... Как же можно тебя не узнать!.. А ты что, меня уже простил?..
   ...Ах, какой сумасшедший роман был у Сани когда-то. На первом курсе. Девочку звали Света. Саня ходил за ней по пятам и молчал. Целый год. Весной Света не выдержала и спросила:
   - Ты чего за мной ходишь? Влюбился, что ли?
   - Ну... - признался Саня. Вздохнул и добавил: - Выходи за меня замуж...
   - Я подумаю, - кивнула Света и засмеялась.
   - Долго? - спросил Саня, он был настроен решительно.
   - Ну, Санечка, сейчас же сессия, некогда... А потом я в стройотряд еду. А ты?
   Саня помотал головой.
   - Ну вот видишь, - сказала Света и снова засмеялась. - Судьба против нашей любви...
   - Значит, до осени? - упрямо спросил Саня. - Думай пока.
   - Буду! - пообещала Света и убежала, а летом вышла замуж за студента-медика (стройотряд медицинского института работал в соседней деревне). Все последующие годы студенческой жизни Саня с ней не разговаривал и даже не глядел в ее сторону. Он думал: она еще раскается! Разве может кто-нибудь любить ее так, как он, Саня? И разве это справедливо?! Нет, конечно же, все еще станет на свои места, и она поймет... Она придет к нему, а он ни единым словом не напомнит, а просто скажет все то же: "Я люблю тебя и ждал..."
   - Я думала, ты будешь дуться всю жизнь, - сказала Света. - Ты ведь такой дурак был...
   - Спасибо тебе на добром слове, - засмеялся Саня. - Ты, без сомнения, права, но не забывай - ведь ты разбила мое глупое сердце!
   И они снова захохотали. Было совершенно очевидно, что Света и не думает раскаиваться, а Саня и правда был "такой дурак"!.. Мальчик, выдумавший себе вечную любовь и обидевшийся на то, что глупую эту выдумку не поддержали...
   - Санька, а ты изменился... - с интересом сообщила Света. - У тебя голос такой стал...
   - Какой?
   - Ну такой... Что вот говоришь с тобой по телефону и думаешь: и почему я уже замужем?.. Ты вырос, что ли?
   - Никак нет! - доложил Саня. - Я все то же прелестное дитя...
   - Точно - вырос! - одобрительно сказала Света. - Надо на тебя посмотреть!
   - К Мишке пойдешь? - вспомнил Саня. - У него сын родился.
   - Знаю, телеграмму прислал. Срочную. Ведь всю зарплату наверняка на телеграммы ухлопал, балбес!
   - Сын все-таки! - солидно отозвался Саня. - Такое раз в жизни бывает.
   - Почему это только раз? У меня уже два!
   - Ну ты даешь... - И Сане, непонятно отчего, стало обидно: у всех, у всех уже были дети, даже у несерьезного Мишки!.. А у Сани не было...
   - Следующего назови Александром, - вздохнул он. - В память обо мне, загубленном тобой во цвете юности.
   - Своих пора иметь, - наставительно произнесла Света.
   А обиженный Саня отозвался:
   - Не волнуйся. Будут.
   - Ага... - понятливо сказала Света. - Жениться собрался?
   И тут давешний феномен повторился... То есть Саня, с детства твердо знавший, что врать - некрасиво, вдруг принялся врать... Он подтвердил, что - да, скоро женится, что невеста его юна и прекрасна...
   - Умная? - спросила Света.
   - И добрая!
   - Так не бывает! - не поверила мудрая Света.
   - Бывает!
   - Так... - озаботилась она. - То, что ты влюблен дальше некуда, это ясно. Ну, а она-то тебя любит?
   - А ты как думала! - ответил завравшийся Саня.
   - С ума сойти!.. А как зовут это чудо?
   И Саня сообщил, что это чудо зовут Юлькой...
   Наврав с три короба, учитель географии некоторое время стоял у телефона и с ужасом размышлял, зачем он это сделал. Так ни до чего и не додумавшись, он вдруг почувствовал, что ему просто необходимо Юле позвонить и узнать, не помирился ли уже десятый "А" со своим наставником. Шестой урок кончался через тринадцать минут. Двадцать минут - на дорогу, прикинул он, и через полчаса можно позвонить... Полчаса прослонявшись по квартире, потому что ни о чем другом думать он не мог, Саня набрал номер.
   - Юлю можно? - сказал он, отчего-то даже забыв поздороваться.
   - А она к тебе пошла, Юра... - ответили в трубке.
   - Это не Юра... - уныло доложил Саня. - Это Александр Арсеньевич... Здравствуйте, Серафима Константиновна...
   - Ох, простите, не узнала... - засмеялась мама Юли и Жени Петуховых. - Вы ведь всегда Женьку спрашиваете. А Юльку Шамин постоянно вызывает, вот и перепутала. Нет Юли, она к Шамину пошла, занимаются они вместе. Раньше всё они к нам ходили, а теперь вот она к нему - недели уже две - ходит...
   - Спасибо, - вежливо сказал Саня. - Извините за беспокойство.
   - Да что вы, это вам спасибо, что возитесь с ними, Александр Арсеньевич... - Голос у мамы стал напряженным, растянутым, будто она решалась сказать нечто, но была неуверена в том, можно ли говорить. - Вы бы... поговорили с Юлькой...
   - А что случилось? - испугался Саня.
   - Пока ничего... - значительно произнесла мама. - Но ведь - выпускной класс... А она такая безалаберная стала... Уроки совершенно не учит, придет домой, сядет, будто учебник читает, а сама смотрит мимо и улыбается... И зачем ее к этому Шамину прикрепили!.. Что это за комсомольские поручения такие?
   - Обычные, - ровным голосом отвечал Александр Арсеньевич. - Так всегда делали...
   - А почему она к нему ходит? Чем им тут не занятия?! И чем они там занимаются? У него, говорит, днем дома никого нет и никто нам не мешает... А здесь им кто мешал?!
   Александр Арсеньевич сказал мрачно:
   - Мне не нравится то, что вы говорите о своей дочери.
   - А мне нравится? - жалобно спросила мама. - Он шпана, кто его знает, что у него на уме? А она влюблена в него, я же вижу! А Лола Игнатьевна про эту любовь в старших классах нам таких страстей на родительском собрании порассказала!.. Боюсь я, Александр Арсеньевич, ну вот что мне делать?..
   Но этого Александр Арсеньевич не знал...
   Хлопнула входная дверь, это вернулся из школы Боря.
   Он пообедал в одиночестве (Александр Арсеньевич обедать не пожелал) и ушел на работу - носить телеграммы. Александр Арсеньевич лежал у себя в комнате и смотрел в потолок. За окном была осень - тоскливое, гадкое время года, когда и жить-то не хочется... Александру Арсеньевичу, во всяком случае, не хотелось...
   Наступил вечер, вернулись из школы родители. Сначала Елена Николаевна, потом Арсений Александрович. Они ходили по квартире на цыпочках, потому что сын лежал и делал вид, что спит... Вернулся с работы и Боря, а Александр Арсеньевич все "спал".
   "Завтра начну новую, правильную жизнь, - думал он. - Это даже к лучшему. Давным-давно надо было прекратить это недопустимое безобразие..."
   Александр Арсеньевич был зол и несчастен. Его и раньше мучило его неправильное отношение к Петуховой Юле из десятого "А", он ведь понимал, что это неуместно, предосудительно. Ведь если все учителя примутся влюбляться в учениц (а он отдавал себе отчет в том, что он именно влюблен, и никак иначе это чувство определить нельзя), то это что же будет?! Недопустимое безобразие - вот что будет. И это тоже иными словами не назовешь!
   Безобразие, которое, уткнувшись лицом в подушку, Александр Арсеньевич считал нужным прекратить, началось прошлой осенью. Теперь трудно проследить, как и в какой из дней оно началось. Саня и сам не раз пытался отыскать его - тот роковой первый миг, который можно назвать началом недопустимого безобразия. Так уж устроена жизнь - не уследишь за душой: неуловимое, незамеченное, пронеслось мгновение, ты и не знаешь о напасти, а что-то в тебе уже потихоньку стронулось - тайком, на цыпочках, с легкостью солнечного зайца... А когда узнаешь - уже поздно, поздно...
   В общем, ходил Александр Арсеньевич в школу, преподавал, как положено, свою географию - в пятых, шестых и седьмых классах с удовольствием, а в навязанном ему девятом "А" - без. Потому что у девятиклассников география была - экономическая, а экономическую географию Саня, скажем прямо, недолюбливал. Да и атмосфера в девятом "А" томила Саню: его ведь помнили тут еще учеником (других, может быть, и не запомнили бы, а он был "сын директора", то есть не простой ученик, а как бы "приближенный к особе императора") и выглядел он несолидно - поди отличи его от ученика в толпе старшеклассников... Поэтому девятый "А" отнесся к новому учителю с нездоровым интересом и вел себя каверзно. Осложняло учительскую деятельность Александра Арсеньевича и то, что девочки сразу принялись в него влюбляться.
   "Ох уж эти мне старшие классы! - неодобрительным басом говаривала Лола Игнатьевна. - Одна любовь на уме!" Лола Игнатьевна с этим явлением решительно боролась, но безрезультатно: любовь бушевала! Любили физкультурника Дмитрия Ивановича, любили угрюмого, молчаливого химика, любили обоих физиков. Чего уж говорить о такой ослепительной личности, как Аристотель, холостяцкий образ жизни которого порождал великое множество легенд о роковой верности историка некоей женщине, неписаной красавице, умершей у него на руках разумеется, и разумеется - от чахотки... Только грозный и ужасный директор школы, величественный и холодный, как айсберг, любви не подвергался. Зато Александр Арсеньевич в прошлом году был самым любимым... В сущности, всеобщая склонность старшеклассников к влюбленности в учителей естественна, но как, скажите, вести себя, получив на уроке записку: "Я все время думаю о вас, вы мне снитесь, и я полюбила географию. В "Урале" идет фильм про Бангладеш, жду в 7.40, если не придете, брошу школу"? А как мрачно ухмылялись юноши девятого "А", заметив на лице учителя некоторую растерянность... С Александром Арсеньевичем кокетничали, его провожали домой, прячась за углами, на него дулись и время от времени, впав в отчаяние от безответности, демонстративно не учили географию... И вот в этих невыносимо тяжелых условиях Александр Арсеньевич вдруг почувствовал в себе горячий интерес к преподаванию именно экономической географии... Наука эта современная, и, готовясь к урокам, пришлось Сане заняться чтением газет. Много, ох, много пришлось вдруг узнать Сане. С детства прокладывая свои маршруты через океаны и материки, он привык чувствовать себя хозяином земных пространств. Что читал он раньше? Описания путешествий, дневники морских капитанов, отчеты давних экспедиций... Газеты? Нет, газеты он не читал. К чему отважному путешественнику газеты? Там, в придуманных прекрасных путешествиях, газеты к нему не доходили. Вот и вышло, что ничего он не знал, оказывается, о сегодняшних делах и тревогах своей Земли... Где-то там, в лазоревой дали, где Миклухо-Маклай подружился с папуасами, - там сейчас военная база! Проснись, Саня: на Огненной Земле - концлагерь... Остров Гаити, прекрасный, зеленый, наивные аборигены выходят на берег... А про тонтон-макутов слыхал ты? А что такое геноцид, знаешь?.. Саня не знал. Он читал газеты в тоске и отчаянии. "Что же делать?" - думал он, потому что все, что узнал он, имело самое непосредственное отношение к географии. И вместе с ним мучительно решал, что делать, девятый "А", изучающий истово Санину науку... Куда там Шамину было сорвать урок! Кто помнил, что это урок всего лишь? Ни ученики этого не помнили, ни сам Саня. Разве что Лола Игнатьевна, которая сказала, что Александр Арсеньевич нашел очень интересную форму урока: дети в игре знакомятся с политической обстановкой в мире... А уж какая тут игра, уважаемая Лола Игнатьевна...
   Ну вот... А за первой партой первого ряда сидела ученица Петухова Юля, смотрела темными своими строгими глазами и все понимала... Вот как оно началось, недопустимое безобразие...
   Елена Николаевна тихо вошла в комнату, присела рядом.
   - Санечка, что случилось?..
   Сын продолжал "спать".
   - Саня, не пугай меня...
   - Ничего не случилось, - сказал он. - Устал просто.
   - Неправда, я же вижу.
   В коридоре зазвонил телефон, вслед за этим явился Боря, жующий бутерброд, и сообщил с набитым ртом:
   - Уам Уля анит...
   - Меня нет дома! - решительно отвечал Саня.
   Борино лицо выразило недоумение. Так, с недоумением на лице, он поспешно прожевал и сказал:
   - Так я, видите ли, уже ответил, что сейчас позову...
   - Ну скажи, что я только что ушел...
   - Это что за новости? - возмутилась Елена Николаевна. - Немедленно подойди к телефону! Что бы с тобой ни происходило, на детях это отражаться не должно!
   - Слушаюсь и повинуюсь! - надерзил Александр Арсеньевич матери и отправился говорить с "детьми".
   - Слушаю вас, - произнес он надменно.
   Юля, как всегда, сначала помолчала.
   - Ну смелее, смелее. Я весь внимание.
   - А почему у вас голос такой?.. - испуганно спросила Юля. - Случилось что-нибудь?
   - Не случилось абсолютно ничего, - деревянно отвечал Александр Арсеньевич. - А кроме того, вас это все равно не касается.
   - Мне мама сказала, что вы мне звонили...
   - Я звонил не вам, - холодно сказал Александр Арсеньевич. - Я звонил вашему брату. Я всегда звоню вашему брату, вы разве не знаете? А вам звонят другие люди... С которыми меня не следует путать!
   Юля снова долго молчала, а потом спросила неуверенно:
   - Вы на меня за что-нибудь сердитесь?..
   - Бог с вами, Юля, - отозвался Александр Арсеньевич ледяным голосом, показывая всю неуместность такого предположения. - За что я могу на вас сердиться? Я вообще не имею привычки сердиться на посторонних. Всего доброго.
   ...Ну вот. Теперь можно было идти и спать спокойно: недопустимое безобразие было прекращено решительно и бесповоротно.
   Утром он для начала повздорил с Бедной Лизой.
   И так жизнь была тошна и беспросветна, а тут еще молодая литераторша, вбежав в учительскую, принялась жаловаться:
   - Это же какое терпение надо иметь! С ума они посходили, распоясались совершенно! Такие сочинения понаписали, читать страшно!
   Саня сразу догадался, что речь идет о сочинениях "Кем я хочу стать?", и раздраженно поинтересовался:
   - Ну чем ты опять недовольна?
   - Ты бы почитал!.. - На красивом, румяном лице Бедной Лизы возникло и утвердилось трагическое выражение. - А этот ужасный Вахрушев... Он же просто издевается! Полюбуйся...
   Сочинение Вахрушева было коротким - три строки кривым почерком:
   "Я хотел бы стать неведимкой
   бродить по улецам и улыбатся тем,
   кто меня увидил".
   Саня прочитал и сумрачно поинтересовался:
   - И чего тебя в пед понесло, Лизавета!
   - А это, между прочим, не твое дело! - сразу обиделась Бедная Лиза. Тебя забыли спросить!
   - Человек тебе по-человечески написал, а ты лаешься...
   - Это ты называешь "по-человечески"?! - охнула Бедная Лиза. - Куча ошибок! Ни одной запятой! И почему так мало? Ну вот что я должна за это поставить?
   - Единицу! - хмуро отозвался Саня. - Что б в следующий раз не вздумал писать искренне. Только имей в виду, это я велел им писать что хочется.
   - Санечка, обрати внимание на Исупова Лешу, - не дала им доругаться старенькая Ася Павловна. - Вторую двойку ему ставлю, совсем перестал заниматься...
   - Обращу... - уныло пообещал Саня.
   Уроки прошли скучно. Собираясь уходить, он обнаружил на подоконнике возле учительской Борю.
   - Я тут пока посижу, - напряженно сказал Боря. - Вон, видите, караулит...
   Во дворе школы стоял Исаков-старший. Белый плащ, длинный черный шарф картинно брошен за плечо и мотается на ветру...
   - Домой зовет, - усмехнулся Боря. - Вчера звонил... Который час?
   Было четверть третьего. Боря недовольно дернул плечом:
   - Придется через спортзал вылезать... У него худсовет только в три, минут двадцать еще простоит, а мне на работу пора...
   Саня представил, что сейчас придется двадцать минут разговаривать с Исаковым-старшим, и вернулся в учительскую. Не хотелось ему ни с кем разговаривать.
   В учительской был только Аристотель. Он проверял самостоятельные работы и с досадой прислушивался к звукам, несущимся с пятого этажа, - там репетировал школьный ансамбль.
   - Упражняются! - гневно бормотал Аристотель. - Музыканты самодельные, бездари! Как не вспомнить Спарту!..
   И он с угрюмым наслаждением принялся вспоминать Спарту. Было ясно, что десятый "А" твердо стоит на своем и мириться с классным руководителем не желает.
   - Спарта была серьезным и малосимпатичным государством, - вспоминал Аристотель. - Во всяком случае, так мне казалось в молодости... Я этих спартиатов очень не любил. Ненавидел, можно сказать...
   - А царь Леонид? - скучно возразил Саня. ("Путник, честно исполнив закон, здесь мы в могиле лежим" - так написано на могиле трехсот спартанцев и царя Леонида в Фермопилах... Как Саня плакал над этой могилой, а персы шли в обход, нашелся предатель! Ох, как Саня плакал, ему пять лет было, что ли, и он знал прекрасно, что тот, кто останется в Фермопильском ущелье прикрывать отход греков, домой никогда не вернется, Аристотель не в первый раз эту историю рассказывал, а Елена Николаевна кричала: "Мотька, замолчи немедленно, не травмируй ребенка!" Аристотель же не слушался и ребенка травмировать продолжал...)
   - И все-таки это была казарма, - сердито отозвался на Санино возражение Аристотель. - Вся страна - казарма, ты представляешь? А у меня в молодости, милый мой, были другие идеалы...
   - А сейчас? - уныло спросил Саня, выглянув в окно. Исаков-старший все стоял там на ветру.
   - Сейчас! Сейчас я старый, умный. Надо тебе сказать, что сейчас я начинаю склоняться к тому, что спартанцы были великие педагоги. А почему? Потому что у них были Апофеты! О! - мечтательно вздохнул Аристотель. - О Апофеты!.. Вот чего нам не хватает!
   Поскольку Аристотель был явно не в духе, Саня, который тоже добрым расположением духа не отличался, сразу догадался, что Апофеты - это нечто весьма скверное.
   - Апофеты, мой юный друг, - величественно и грозно произнес Аристотель, - это глубочайшая расщелина в горном массиве, именуемом Тайгетом... Вам, поди, не то что в методиках, но и в курсе истории педагогики об этом не рассказывали, а зря! Суть в том, славный юноша, что ежели юный спартанец был, скажем, с некоторым изъяном - ну, трудновоспитуемый, по-нашему, - так вот с таким юным спартанцем педагоги не маялись, не тащили его за уши из класса в класс, не уговаривали, не завышали ему оценки, нет, Александр! Его просто сбрасывали в Апофеты!
   - Хотите, я подыщу вам что-нибудь подобное в окрестностях города? деловито предложил Саня.
   - А! - Аристотель безнадежно махнул рукой. - Что ни говори, а в мире был только один великий педагог... Царь Ирод его звали! - он хотел еще что-то сказать, может быть, даже проклясть педагогику хотел он, но не успел, потому что в учительскую - как всегда, вихрем и, как всегда, зареванная - вбежала Бедная Лиза...
   - Матвей Иванович! Санечка! Ой, мамочки! Там!.. - и она заревела в голос.
   - Прекрати реветь и быстро говори! - приказал Аристотель.
   - Я... - быстро сказала Бедная Лиза, но тут снова начались всхлипывания, шмыгание носом, из-за которых понимание того, что произошло, чрезвычайно затруднилось. - А он... Не захотел переписывать!..
   - Кто?
   - Ва-а-ахрушев! Кто больше... А я... посадила его под арест, а он...
   - Под какой такой арест?! - гневно загрохотал поборник спартанской педагогики. - Вам здесь что, а?! Кадетский корпус?!
   - Я... - с новой силой залилась Бедная Лиза слезами. - Я хотела, как Макаренко!.. Чтоб потом по душам, а он... Он всегда все назло!.. Макаренко сажал... А он из окна...
   - Какой этаж? - остолбенело спросил Аристотель.
   - Второ-ой... И висит...
   - Почему - висит?
   - Зацепился-а-а...
   - Ах ты! - топнул Аристотель, и они побежали на второй этаж, туда, где висел второгодник Хрюшкин...
   - Ой, мамочки! - на бегу причитала Бедная Лиза. - Ой, мамочки!..
   За спиной у нее зловеще пыхтел Аристотель.
   В пятом "Д" окна были настежь. Под одним из них, зацепившись курточкой за стальную скобу, висел, слегка качаясь на ветру, упрямый второгодник с равнодушным, весь мир презирающим лицом, а внизу стояли его одноклассники и от души веселились.
   - Как тебе там, Хрюк? Далеко видно?
   - Созрел, падай!
   Вахрушев будто не слышал, он вообще не обращал ни на кого внимания. Висел и смотрел вдаль.
   Аристотель решительно влез на подоконник.
   - Позвольте мне, - сказал Саня, запрыгивая. - Вдвоем будет тесно. И, высунувшись из окна, хмуро посоветовал веселящимся пятиклассникам: Шли бы вы домой...
   Пятиклассники не послушались, стояли и наблюдали, что будет дальше. Возглас Аристотеля: "Держись, друг!" - был воспринят ими с недоумением: они полагали, что сейчас ужасному Хрюшкину попадет. И притом - сильно. Еще больше удивились они, услышав жалобный, просящий голос Бедной Лизы:
   - Митенька, только, пожалуйста, не падай!..
   Кроме того, они впервые слышали имя второгодника.
   Александр Арсеньевич свесился вниз, но до Вахрушева не дотянулся. Он сказал:
   - Матвей Иванович, будьте так добры, слезьте с подоконника и подержите меня за ноги...
   Пятиклассники стояли раскрыв рты, было захватывающе интересно.
   Учитель географии завис вниз головой над раскачивающимся Вахрушевым и скомандовал:
   - Руку давай!
   - Не дам! - буркнул отвратительный Хрюшкин.
   Внизу возмущенно зашумели:
   - Совсем с ума сошел этот Хрюк, сейчас из-за него и Александр Арсеньевич грохнется...
   - Так и будешь висеть? - растерянно поинтересовался Александр Арсеньевич.
   Вахрушев молчал.
   - Мить...
   - Отвяжитесь вы все от меня! - закричал Вахрушев с отчаянием. Отстаньте!..
   - Ясно... - сказал Саня. - Будем, значит, висеть вместе...
   Вахрушев взглянул на него исподлобья, отозвался с сердитым недоумением:
   - Я вас не звал...
   - Мало ли кто меня не звал, - строго ответил Саня. - Это ведь я виноват, верно? Тем более, что мы с тобой единомышленники, мне сочинение твое нравится...
   Вахрушев скривился.
   - Санька, вы скоро? - натужно спросил Аристотель. - Держать-то тебя сколько еще?..
   - У него руки устанут, он вас не вытащит... - не глядя на Саню, пробурчал Вахрушев. - А я туда все равно не пойду...
   - Почему?
   - Не пойду, и все!
   - Сан Сенич, у вас лицо сильно красное стало... - предупредили пятиклассники.
   Саня и сам чувствовал, что в голове у него шумит, и видел он все будто сквозь розовый туман.
   - Митенька, ну прости меня! - закричала из окна Бедная Лиза. - Я больше так не буду!
   - Будете... - не поверил Вахрушев.
   - Ну вот честное слово, не буду!
   Толпа внизу оцепенела: такое она слышала впервые.
   - У меня ремень есть, - сказал Сане Вахрушев. - Я его вам дам, вы подержите... А я по нему...
   - Расшибешься.
   - Да там невысоко будет.
   - А если сорвешься?
   - Что я - дурак? - резонно ответил Вахрушев. - Вы только с крюка этого меня снимите...