Страница:
ВОПРОСЫ ДЛЯ САМОКОНТРОЛЯ
1. Как решался в истории социальной философии вопрос о «клеточке» социума?2. В чем принципиальное отличие материальных общественных отношений от духовных?
3. Каковы характерные черты социальной системы?
4. Каковы основные функции социальной системы?
Глава четвертая
ЭКОНОМИЧЕСКОЕ БЫТИЕ ОБЩЕСТВА
В предыдущей главе социум был представлен как сверхсложная и в структурном, и в функциональном отношении система общественных отношений. Тем самым была предопределена задача последующих глав – более или менее подробно высветить место и функциональную роль каждого из основных компонентов этой системы в жизни общества и индивида.
Но здесь встает вопрос, связанный с логической последовательностью анализа, а следовательно, и с логикой последующего изложения: с какого структурного элемента социума логичней начинать анализ? Помочь нам в этом отношении должно понятие «системообразующий компонент системы», о котором вкратце уже шла речь.
Но здесь встает вопрос, связанный с логической последовательностью анализа, а следовательно, и с логикой последующего изложения: с какого структурного элемента социума логичней начинать анализ? Помочь нам в этом отношении должно понятие «системообразующий компонент системы», о котором вкратце уже шла речь.
1. Материальное производство
Место в социуме и структура
Таким системообразующим компонентом социума, очевидно, может быть только сфера материально-практической деятельности людей, складывающиеся в ходе этого взаимодействия общественные отношения. Эта сфера не только исторически первая, она же и «прародительница» всех остальных сфер жизнедеятельности общества – социальной, политической, духовной, экологической. Именно экономическая сфера в качестве базиса интегрирует все остальные подсистемы общества в целостность.
Ключевым при изучении экономической жизни общества является анализ материального производства, ибо общество не может существовать без производства необходимых для жизни людей материальных благ. Производство средств существования и образует исходный пункт истории человечества, его первый исторический акт.
Говоря о материальном производстве, необходимо учитывать следующие моменты.
1. Нередко в философской и экономической литературе понятие материального производства отождествляется с понятием общественного производства. В какой-то степени это правомерно. Поскольку материальное производство является не только важнейшей, но и определяющей сферой совокупного общественного производства, то в той части, в какой другие общественные отношения непосредственно интегрируются с отношениями материального производства, они также выступают в качестве отношений материальных. Так, воспроизводство человека, коль скоро оно выступает воспроизводством его как собственника средств производства или как непосредственного производителя, регулируется экономическими законами. За пределами такого ограниченного смысла отождествление общественного производства с материальным теряет свою правомерность. Достаточно напомнить, что наряду с материальным производством и в сложных координационных и субординационных отношениях с ним функционирует производство духовное, с которым нам еще предстоит более или менее подробное знакомство. В систему общественного производства входят также производство и воспроизводство непосредственной жизни (самого человека) и производство и воспроизводство общественных отношений. Разумеется, в реальном процессе жизни общества все эти подразделения общественного производства взаимопроникают друг в друга в самой значительной степени, о чем уже приходилось говорить.
2. В структуре самого материального производства следует различать две взаимоопосредованные подсистемы. Имеются в виду, с одной стороны, технологический аспект производства, который мы обозначим как технологический способ производства, – способ взаимодействия людей с предметами и средствами своего труда и по этому поводу между собой в связи с технико-технологическими особенностями производства, а с другой – экономический аспект производства, или экономический способ производства, т. е. тот общественный способ взаимодействия производительных сил и производственных отношений, который позволяет обществу нормально функционировать на данной, конкретно-исторической ступени своего развития. Отметим, что подобная дифференциация, вычленение в структуре материального производства технологического и экономического способов производства не является пока общепризнанной. В связи с этим то, что сейчас нами было обозначено как экономический способ производства, в литературе обычно именуется способом производства материальных благ, хотя в действительности последний включает в себя в качестве одной из подсистем и технологический способ производства. В следующих параграфах мы постараемся доказать, насколько важна проводимая нами дифференциация для многомерного видения исторического процесса.
Ключевым при изучении экономической жизни общества является анализ материального производства, ибо общество не может существовать без производства необходимых для жизни людей материальных благ. Производство средств существования и образует исходный пункт истории человечества, его первый исторический акт.
Говоря о материальном производстве, необходимо учитывать следующие моменты.
1. Нередко в философской и экономической литературе понятие материального производства отождествляется с понятием общественного производства. В какой-то степени это правомерно. Поскольку материальное производство является не только важнейшей, но и определяющей сферой совокупного общественного производства, то в той части, в какой другие общественные отношения непосредственно интегрируются с отношениями материального производства, они также выступают в качестве отношений материальных. Так, воспроизводство человека, коль скоро оно выступает воспроизводством его как собственника средств производства или как непосредственного производителя, регулируется экономическими законами. За пределами такого ограниченного смысла отождествление общественного производства с материальным теряет свою правомерность. Достаточно напомнить, что наряду с материальным производством и в сложных координационных и субординационных отношениях с ним функционирует производство духовное, с которым нам еще предстоит более или менее подробное знакомство. В систему общественного производства входят также производство и воспроизводство непосредственной жизни (самого человека) и производство и воспроизводство общественных отношений. Разумеется, в реальном процессе жизни общества все эти подразделения общественного производства взаимопроникают друг в друга в самой значительной степени, о чем уже приходилось говорить.
2. В структуре самого материального производства следует различать две взаимоопосредованные подсистемы. Имеются в виду, с одной стороны, технологический аспект производства, который мы обозначим как технологический способ производства, – способ взаимодействия людей с предметами и средствами своего труда и по этому поводу между собой в связи с технико-технологическими особенностями производства, а с другой – экономический аспект производства, или экономический способ производства, т. е. тот общественный способ взаимодействия производительных сил и производственных отношений, который позволяет обществу нормально функционировать на данной, конкретно-исторической ступени своего развития. Отметим, что подобная дифференциация, вычленение в структуре материального производства технологического и экономического способов производства не является пока общепризнанной. В связи с этим то, что сейчас нами было обозначено как экономический способ производства, в литературе обычно именуется способом производства материальных благ, хотя в действительности последний включает в себя в качестве одной из подсистем и технологический способ производства. В следующих параграфах мы постараемся доказать, насколько важна проводимая нами дифференциация для многомерного видения исторического процесса.
Материальное производство как объект исторического исследования
Экономическая сфера жизни общества исследуется многими науками. Изучению этой сферы (материального производства, законов его функционирования и развития) посвящает себя целиком политическая экономия, есть веер конкретных дисциплин, сосредоточенных на отдельных отраслях, сферах и сторонах материального производства (экономика промышленности, экономика строительства, основы маркетинга, финансы и кредит и т. д.). Число этих дисциплин постоянно растет, что позволяет не только познавать предмет исследования глубже и всесторонней, но и «заземлять» результаты научных поисков, придавать им все большую практическую значимость. Таково, например, назначение эргономики (от греч. «ергон» – работа), изучающей человека и его производственную деятельность с целью оптимизации орудий, условий и процесса труда. Под своим углом зрения рассматривает экономическую жизнь общества социальная философия. Материальное производство интересует философию не само по себе, а как компонент социума, причем компонент системообразующий, интегрирующий все компоненты в целостность.
Материальное производство в его историческом развитии является объектом исследования и исторической науки. Однако по-настоящему интерес к этому объекту историки стали обнаруживать сравнительно поздно, что объясняется уже известным нам многовековым господством идеализма в социальной философии, от парадигм которой историки, разумеется, не могли быть свободны.
Ситуация хронического невнимания или, в лучшем случае, пониженного интереса к освещению проблем экономической жизни общества может быть прослежена на примере отечественной исторической науки[46]. Уже В.Н.Татищев в своей «Истории российской с древнейших времен» (первая половина XVIII в.) определил историю любой страны как историю судеб ее государственного строя. Тем самым было положено начало «государственному подходу», который стал традиционным для русских историков на последующие полтора – два века. Подход этот со временем усложнялся и обогащался. Так, М.М.Щербатов, а вслед за ним Н.М.Карамзин и М.П.Погодин предложили наряду с историей самодержавия и в связи с ним рассматривать историю дворянства; «государственная школа» в российской историографии (К.Д.Кавелин, С.М.Соловьев, Б.Н.Чичерин) пошла еще дальше, попытавшись проанализировать историю государства в связи с историей народа. Но, во-первых, все эти дополнения – история дворянства, история народа – осмысливались все-таки в рамках «государственного подхода», а во-вторых, из поля зрения исследователей по-прежнему выпадала экономическая история страны.
В дореволюционной историографии первыми ласточками, возвестившими о пробуждающемся интересе исследователей к истории экономической жизни общества, были работы Н.Флеровского (В.В.Берви) «Положение рабочего класса в России», Н.П.Павлова-Сильванского «Феодализм в Древней Руси», труды Н.А.Рожкова, уже выделявшего экономический фактор как первичный и определяющий. Однако, в дальнейшем, на протяжении многих десятилетий экономическая история России представала в нашей историографии в довольно искаженном виде. Сказывалось воздействие идеологических стереотипов и мифов, которые господствовали, конечно, над нашей исторической наукой в целом, но в особенности над исследователями промышленного, капиталистического развития России. Исходя, например, из известного тезиса о достаточной зрелости России для социалистической революции, многие исследователи-«региональщики» делали попытки обосновать закономерность социалистических преобразований в том или ином районе страны с обязательным «нахождением» здесь развитого противоречия между производительными силами и производственными отношениями. Долгое время сказывалось отрицательное влияние концепции М.Н.Покровского, который, не обнаружив значительного развития в России промышленного капитала, предложил рассматривать в качестве главной движущей силы прогресса торговый капитал, сферу обмена. В период борьбы против так называемого космополитизма (сороковые – начало пятидесятых годов) появился и новый «социальный заказ» историкам – доказать приоритет России буквально во всех сферах общественного развития, в том числе и в технико-экономической.
Сказанное отнюдь не означает, что в те десятилетия не появлялось ценных исследований экономической истории России. Можно вспомнить труды Б.Д.Грекова, Н.М.Дружинина, А.М.Панкратовой и др. Но в целом история материального производства в России нуждается в существенном переосмыслении и более углубленном исследовании.
Материальное производство в его историческом развитии является объектом исследования и исторической науки. Однако по-настоящему интерес к этому объекту историки стали обнаруживать сравнительно поздно, что объясняется уже известным нам многовековым господством идеализма в социальной философии, от парадигм которой историки, разумеется, не могли быть свободны.
Ситуация хронического невнимания или, в лучшем случае, пониженного интереса к освещению проблем экономической жизни общества может быть прослежена на примере отечественной исторической науки[46]. Уже В.Н.Татищев в своей «Истории российской с древнейших времен» (первая половина XVIII в.) определил историю любой страны как историю судеб ее государственного строя. Тем самым было положено начало «государственному подходу», который стал традиционным для русских историков на последующие полтора – два века. Подход этот со временем усложнялся и обогащался. Так, М.М.Щербатов, а вслед за ним Н.М.Карамзин и М.П.Погодин предложили наряду с историей самодержавия и в связи с ним рассматривать историю дворянства; «государственная школа» в российской историографии (К.Д.Кавелин, С.М.Соловьев, Б.Н.Чичерин) пошла еще дальше, попытавшись проанализировать историю государства в связи с историей народа. Но, во-первых, все эти дополнения – история дворянства, история народа – осмысливались все-таки в рамках «государственного подхода», а во-вторых, из поля зрения исследователей по-прежнему выпадала экономическая история страны.
В дореволюционной историографии первыми ласточками, возвестившими о пробуждающемся интересе исследователей к истории экономической жизни общества, были работы Н.Флеровского (В.В.Берви) «Положение рабочего класса в России», Н.П.Павлова-Сильванского «Феодализм в Древней Руси», труды Н.А.Рожкова, уже выделявшего экономический фактор как первичный и определяющий. Однако, в дальнейшем, на протяжении многих десятилетий экономическая история России представала в нашей историографии в довольно искаженном виде. Сказывалось воздействие идеологических стереотипов и мифов, которые господствовали, конечно, над нашей исторической наукой в целом, но в особенности над исследователями промышленного, капиталистического развития России. Исходя, например, из известного тезиса о достаточной зрелости России для социалистической революции, многие исследователи-«региональщики» делали попытки обосновать закономерность социалистических преобразований в том или ином районе страны с обязательным «нахождением» здесь развитого противоречия между производительными силами и производственными отношениями. Долгое время сказывалось отрицательное влияние концепции М.Н.Покровского, который, не обнаружив значительного развития в России промышленного капитала, предложил рассматривать в качестве главной движущей силы прогресса торговый капитал, сферу обмена. В период борьбы против так называемого космополитизма (сороковые – начало пятидесятых годов) появился и новый «социальный заказ» историкам – доказать приоритет России буквально во всех сферах общественного развития, в том числе и в технико-экономической.
Сказанное отнюдь не означает, что в те десятилетия не появлялось ценных исследований экономической истории России. Можно вспомнить труды Б.Д.Грекова, Н.М.Дружинина, А.М.Панкратовой и др. Но в целом история материального производства в России нуждается в существенном переосмыслении и более углубленном исследовании.
2. Технологический способ производства
Уже отмечалось, что в процессе материального производства возникают и формируются две системы отношений – технико-технологическая и экономическая. Обе системы отношений не просто связаны, но и взаимопроникают друг в друга, и таким «проникающим» элементом наряду с человеком является техника, занимающая достойное место и в экономическом, и в технологическом способах производства.
Концепции технологического детерминизма
Техника является древнейшим социальным феноменом. И можно вполне понять Эрнста Каппа, который свою книгу, возвестившую о появлении философии техники (1877 г.), препроводил эпиграфом: «Вся история человечества при тщательном рассмотрении сводится в конечном счете к истории изобретения все лучших орудий труда»[47]. В первоначальном, древнегреческом варианте под техникой (от «тэхнэ») имелись в виду любые искусство, мастерство, умение. Со временем понятие «техника» отдифференцировалось от такого беспредельно широкого значения и стало обозначать созданные людьми орудийные средства для осуществления процессов материального производства и обслуживания духовных, бытовых и других непроизводственных потребностей общества. С техники, пускай и примитивной, начался человек, развивая технику он становится животным и общественным, и разумным. В техническом творчестве проявляется уникальная способность человека материализовывать свое мышление, опредмечивать его. В своем техническом творчестве человек-изобретатель (Homo faber) не просто копирует природу, а именно изобретает, т. е. создает такие артефакты[48], которые не имеют аналогов в природе (начиная с колеса и кончая лазером).
В истории отношения общества к им же создаваемой технике, оценки ее места и роли, прослеживаются периоды – эпохи – различные по своему социально-психологическому и идейному содержанию, по своим корням и истокам, по своей продолжительности.
Эпоха зарождения техники и ее первых великих успехов была и эпохой оптимистического отношения к технике. У человека не было еще опаски и тревоги, а тем паче страха перед техникой. Более того – в ней он видит мощнейшее и к тому же единственное средство своего возвышения. Этот важный элемент мироощущения и социально-психологического настроя древних запечатлен и в мифе о Прометее, и в мифе о Дедале и его сыне Икаре, и в ветхозаветном сюжете, связанном со строительством Вавилонской башни. Отношение к технике принципиально меняется в условиях Средневековья с его засильем церкви и религиозного сознания. Технотворчество – дело богохульное, ибо все, что возвышает человека, уничижает Бога. Вот почему среди жертв инквизиции так много изобретателей, обвиняемых в союзе с «нечистой силой». Оптимистическая вера в технику вновь восстанавливается в своих правах с наступлением эпохи Просвещения. Технический прогресс представляется философам, в принципе отражавшим настрой обыденного сознания, непрерывно действующем и главным фактором совершенствования общества, его коренного преобразования. Начиная уже с «Новой Атлантиды» Фрэнсиса Бэкона (1624) техника непременно присутствует во всех социальных утопиях в качестве материальной основы желаемого общества.
Надлом в долгосрочном технологическом оптимизме даст о себе знать в уже упоминавшейся книге О.Шпенглера «Закат Европы», где цивилизация с ее техническим прогрессом будет объявлена разрушающей стадией в развитии культуры. Правда, предупреждающие громы двух мировых войн вроде бы были забыты в первые десятилетия научно-технической революции (пятидесятые-семидесятые годы). Эйфория ее успехами, да и всеми предшествующими техническими инновациями, казалось, отодвинула на задний план опасения и тревоги. И это вполне объяснимо: ведь по сути дела при жизни одного поколения широко вошли в производство, быт, науку и образование радио, автомобиль, самолет, телевидение, автоматизация, компьютерная, атомная и космическая техника.
Однако с семидесятых годов эта эйфория все больше сменяется технологическим пессимизмом, техника громогласно объявляется тем «злым демоном», который неподвластен человеку и неизбежно погубит его. Создается такое впечатление, что в течение многих веков философское, а тем более обыденное, сознание не обнаруживало объективных противоречий между обществом и человеком, с одной стороны, и техникой и технологией, с другой (мы имеем в виду наиболее распространенные представления, а не отдельные провидческие точки зрения). И вдруг – прорыв к пониманию, причем не просто противоречий, но самого настоящего антагонизма. В действительности же перед нами итог очень трудного процесса, познания ускоренного реалиями наших дней, т. е. экологическими и социальными последствиями научно-технической революции.
В истории отношения общества к им же создаваемой технике, оценки ее места и роли, прослеживаются периоды – эпохи – различные по своему социально-психологическому и идейному содержанию, по своим корням и истокам, по своей продолжительности.
Эпоха зарождения техники и ее первых великих успехов была и эпохой оптимистического отношения к технике. У человека не было еще опаски и тревоги, а тем паче страха перед техникой. Более того – в ней он видит мощнейшее и к тому же единственное средство своего возвышения. Этот важный элемент мироощущения и социально-психологического настроя древних запечатлен и в мифе о Прометее, и в мифе о Дедале и его сыне Икаре, и в ветхозаветном сюжете, связанном со строительством Вавилонской башни. Отношение к технике принципиально меняется в условиях Средневековья с его засильем церкви и религиозного сознания. Технотворчество – дело богохульное, ибо все, что возвышает человека, уничижает Бога. Вот почему среди жертв инквизиции так много изобретателей, обвиняемых в союзе с «нечистой силой». Оптимистическая вера в технику вновь восстанавливается в своих правах с наступлением эпохи Просвещения. Технический прогресс представляется философам, в принципе отражавшим настрой обыденного сознания, непрерывно действующем и главным фактором совершенствования общества, его коренного преобразования. Начиная уже с «Новой Атлантиды» Фрэнсиса Бэкона (1624) техника непременно присутствует во всех социальных утопиях в качестве материальной основы желаемого общества.
Надлом в долгосрочном технологическом оптимизме даст о себе знать в уже упоминавшейся книге О.Шпенглера «Закат Европы», где цивилизация с ее техническим прогрессом будет объявлена разрушающей стадией в развитии культуры. Правда, предупреждающие громы двух мировых войн вроде бы были забыты в первые десятилетия научно-технической революции (пятидесятые-семидесятые годы). Эйфория ее успехами, да и всеми предшествующими техническими инновациями, казалось, отодвинула на задний план опасения и тревоги. И это вполне объяснимо: ведь по сути дела при жизни одного поколения широко вошли в производство, быт, науку и образование радио, автомобиль, самолет, телевидение, автоматизация, компьютерная, атомная и космическая техника.
Однако с семидесятых годов эта эйфория все больше сменяется технологическим пессимизмом, техника громогласно объявляется тем «злым демоном», который неподвластен человеку и неизбежно погубит его. Создается такое впечатление, что в течение многих веков философское, а тем более обыденное, сознание не обнаруживало объективных противоречий между обществом и человеком, с одной стороны, и техникой и технологией, с другой (мы имеем в виду наиболее распространенные представления, а не отдельные провидческие точки зрения). И вдруг – прорыв к пониманию, причем не просто противоречий, но самого настоящего антагонизма. В действительности же перед нами итог очень трудного процесса, познания ускоренного реалиями наших дней, т. е. экологическими и социальными последствиями научно-технической революции.
Относительная самостоятельность техники
Нетрудно заметить, что и технологический оптимизм и технологический пессимизм имеют одно философское основание – техницизм, при котором отношения между обществом и техникой предстают в превращенном виде, техника рассматривается как сила, неподвластная обществу, более того – как вершитель его судеб. В философской концепции техницизма преувеличивается и возводится в абсолют относительная самостоятельность феномена техники и закономерностей его развития.
Такая относительная самостоятельность действительно существует, ибо такова природа всех социальных феноменов: относительная самостоятельность становится их атрибутом, как только они появляются на свет. В чем же проявляется эта самостоятельность!
Во-первых, она проявляется в том, что в современной литературе получило название «встречного» характера техники. Техника осмысливается как результат встречи человеческого духа с природой, поэтому сущность техники не может быть локализована ни в субъекте (человеческом духе), ни в объекте (природе), взятых в отдельности, она обнаруживает себя как отношение между ними. Практически это означает, что в артефактах наряду со свойствами, заданными человеком, сосуществуют свойства, не входившие в программу изобретателя. Своим происхождением эти свойства обязаны либо первозданной природе, либо тем повреждениям, которые человек ей причинил; по своим последствиям они могут либо приносить дополнительный положительный общественный эффект, либо оказаться «персоной нон грата» (ситуация индифферентности может не приниматься во внимание); с точки зрения познавательного процесса эти свойства могут либо выявиться неожиданно для автора в уже готовом изобретении, либо он предвидел их, но не был способен их избежать.
Во-вторых, созданная и введенная в эксплуатацию техника оказывает активное обратное воздействие на общество по принципу умноженного эффекта. Ярчайшими примерами в этом отношении сегодня являются автомобиль и телевидение, выступающие в качестве важных конституирующих элементов сегодняшнего общества – один прежде всего в сфере экономической и социальной, второй – в сферах духовной и политической. Возникнув как средство передвижения, т. е. для удовлетворения абсолютной, по Дж. Кейнсу, потребности (такой потребности, которую человек ощущает независимо от отношений с другими людьми), автомобиль в то же время стал средством реализации относительных потребностей, удовлетворение которых создает у человека ощущение превосходства над другими. В угоду этим нездоровым потребностям на автомобиль начинает работать значительная часть экономики, порой (в особенности в странах не очень развитых) даже в ущерб удовлетворению более важных потребностей[49]; автомобиль становится одной из основных причин ухудшения экологической ситуации и одним из важных криминогенных факторов (преступления, связанные с угоном автомобилей, убийством их владельцев; дорожно-транспортные происшествия). По аналогичной схеме может быть оценен обратный социальный эффект, исходящий от телевидения. Будучи задуманным для удовлетворения коммуникационных (и прежде всего культурных) потребностей общества, телевидение сегодня наряду с этим служит средством манипулирования массовым сознанием в политических, нравственных и иных целях. Многочасовое времяпрепровождение у телеэкранов отвлекает людей от чтения и делает их малограмотными, наносит ущерб психофизическому здоровью (в том числе является одной из причин охватившей современное общество гиподинамии, а также разнообразных неврозов).
В-третьих, созданная многовековым творчеством человека техносфера может быть оптимизирована ее создателем (обществом) не на основе игнорирования техники и прекращения ее развития, а лишь благодаря осуществлению гигантских технических мероприятий.
И все же самостоятельность техники и технического развития остается относительной в рамках определяющего воздействия на них экономической подсистемы общества и социума в целом. В конечном счете от общества, от того как складываются в нем общественные отношения, в том числе отношения людей по поводу их отношения к технике, зависит в каких экономических, политических, нравственных целях будут использоваться инновации, какой темп будет придан развитию той или иной отрасли технического творчества и внедрению в практику ее достижений. Собственно говоря, отношение между обществом и техникой в этом плане принципиально тождественно отношению между обществом и любым другим составляющим ее как систему компонентом. Техника есть базис и одновременно продукт цивилизации, а как мы ее (технику) используем, зависит от нашей культуры.
Такая относительная самостоятельность действительно существует, ибо такова природа всех социальных феноменов: относительная самостоятельность становится их атрибутом, как только они появляются на свет. В чем же проявляется эта самостоятельность!
Во-первых, она проявляется в том, что в современной литературе получило название «встречного» характера техники. Техника осмысливается как результат встречи человеческого духа с природой, поэтому сущность техники не может быть локализована ни в субъекте (человеческом духе), ни в объекте (природе), взятых в отдельности, она обнаруживает себя как отношение между ними. Практически это означает, что в артефактах наряду со свойствами, заданными человеком, сосуществуют свойства, не входившие в программу изобретателя. Своим происхождением эти свойства обязаны либо первозданной природе, либо тем повреждениям, которые человек ей причинил; по своим последствиям они могут либо приносить дополнительный положительный общественный эффект, либо оказаться «персоной нон грата» (ситуация индифферентности может не приниматься во внимание); с точки зрения познавательного процесса эти свойства могут либо выявиться неожиданно для автора в уже готовом изобретении, либо он предвидел их, но не был способен их избежать.
Во-вторых, созданная и введенная в эксплуатацию техника оказывает активное обратное воздействие на общество по принципу умноженного эффекта. Ярчайшими примерами в этом отношении сегодня являются автомобиль и телевидение, выступающие в качестве важных конституирующих элементов сегодняшнего общества – один прежде всего в сфере экономической и социальной, второй – в сферах духовной и политической. Возникнув как средство передвижения, т. е. для удовлетворения абсолютной, по Дж. Кейнсу, потребности (такой потребности, которую человек ощущает независимо от отношений с другими людьми), автомобиль в то же время стал средством реализации относительных потребностей, удовлетворение которых создает у человека ощущение превосходства над другими. В угоду этим нездоровым потребностям на автомобиль начинает работать значительная часть экономики, порой (в особенности в странах не очень развитых) даже в ущерб удовлетворению более важных потребностей[49]; автомобиль становится одной из основных причин ухудшения экологической ситуации и одним из важных криминогенных факторов (преступления, связанные с угоном автомобилей, убийством их владельцев; дорожно-транспортные происшествия). По аналогичной схеме может быть оценен обратный социальный эффект, исходящий от телевидения. Будучи задуманным для удовлетворения коммуникационных (и прежде всего культурных) потребностей общества, телевидение сегодня наряду с этим служит средством манипулирования массовым сознанием в политических, нравственных и иных целях. Многочасовое времяпрепровождение у телеэкранов отвлекает людей от чтения и делает их малограмотными, наносит ущерб психофизическому здоровью (в том числе является одной из причин охватившей современное общество гиподинамии, а также разнообразных неврозов).
В-третьих, созданная многовековым творчеством человека техносфера может быть оптимизирована ее создателем (обществом) не на основе игнорирования техники и прекращения ее развития, а лишь благодаря осуществлению гигантских технических мероприятий.
И все же самостоятельность техники и технического развития остается относительной в рамках определяющего воздействия на них экономической подсистемы общества и социума в целом. В конечном счете от общества, от того как складываются в нем общественные отношения, в том числе отношения людей по поводу их отношения к технике, зависит в каких экономических, политических, нравственных целях будут использоваться инновации, какой темп будет придан развитию той или иной отрасли технического творчества и внедрению в практику ее достижений. Собственно говоря, отношение между обществом и техникой в этом плане принципиально тождественно отношению между обществом и любым другим составляющим ее как систему компонентом. Техника есть базис и одновременно продукт цивилизации, а как мы ее (технику) используем, зависит от нашей культуры.
Технические революции
Как и многие системы, составляющие общество, техника знает и периоды эволюционных изменений, и скачки, качественно меняющие ее уровень, а то и характер. Речь идет о технических революциях, которые не раз совершались в истории.
Для понимания места и роли технических революций в истории очень важно выяснить соотношение понятий «экономическая революция» (переворот в экономическом способе производства) и «социальная революция» (переход всей социальной системы на более высокую историческую горизонталь) с понятием «техническая революция».
Анализ исторического процесса показывает, что при всей теснейшей взаимосвязи технической революции с экономическим переворотом и всем комплексом социальных преобразований вряд ли можно рассматривать техническую революцию как компонент социальной.
Во-первых, не всякая техническая революция приводит к смене одного экономического способа производства другим. Так, изобретение лука и стрелы, переход к шлифованию, пилению и сверлению камня (XIII–XIV тысячелетия до н. э.) означали лишь начало новой эпохи – неолита – внутри одного и того же первобытного общества, поскольку новые орудия труда не приводили к появлению прибавочного продукта и разложению на этой основе существующего общественного способа производства. Указанные явления связаны уже со следующей технической революцией (неолитической) – переходом к культурному земледелию и скотоводству и к металлическим орудиям труда.
Во-вторых, не каждый переход от одного экономического способа производства к другому обусловлен технической революцией (об этом уже говорилось выше на примере перехода от рабовладения к феодализму).
В-третьих, техническая революция в одних случаях может подготавливать революцию социальную (такую роль в развитых странах выполняет научно-техническая революция, подготовившая происходящие сегодня там крупномасштабные процессы радикального изменения всех сторон общественной жизни, их социализацию), но может выступать и как следствие социальной, как техническая основа ее завершения, окончательной победы над прежним экономическим способом производства и формирования основных классов нового общества (промышленная революция конца XVIII – начала XIX в. в Англии).
Подытоживая сказанное, мы обнаруживаем, что сама по себе техническая революция не входит в качестве компонента в социальную; связь ее с определенными типами социальных революций носит характер генетический, по принципу «причина – следствие» и «следствие – причина», а не системный – по принципу «часть – целое», «элемент – система». Этот вывод не ставит под сомнение тот непреложный и чрезвычайно важный факт, что именно качественные изменения в технике неоднократно приводили в истории к созданию новой материально-технической базы общества, что вызывало к жизни конфликты между производительными силами и устаревшими производственными (экономическими) отношениями. Но этим не ограничивается роль технических революций. Не менее важно, что каждая техническая революция приводит к смене господствующего технологического способа производства новым, более отвечающим возросшим потребностям общества.
Если мы под этим углом зрения бросим ретроспективный взгляд на историю, то обнаружим цепочку из четырех сменявших друг друга технологических способов производства: присваивающего, аграрно-ремесленного, индустриального, информационно-компьютерного. Каждый из них представляет собой единство определенной материально-технической основы и соответствующих ей технологических отношений. О последних предстоит специальный разговор, сейчас же остановимся на наиболее существенных чертах, позволяющих отличить один технологический способ производства от другого.
1. Каждый технологический способ производства характеризуется специфическими, ему одному присущими орудиями труда. При присваивающем технологическом способе производства таковыми являются ручные орудия индивидуального и коллективного пользования для охоты, рыбной ловли, собирания насекомых и растений; при аграрно-ремесленном – железный плуг, скот, ветряная и водяная мельницы, гончарный круг; при индустриальном – машины; при информационно-компьютерном – автоматизированная техника. Весьма примечательно, что сосуществование различных технологических способов производства (а каждый предшествующий не исчезает с победой нового, он лишь теряет свое господствующее значение) отнюдь не приводит к тотальному технико-технологическому перевооружению древних отраслей. Так обстоит дело со сбором лекарственных растений, со многими видами ремесла, где главные орудия труда так и не изменились.
Для понимания места и роли технических революций в истории очень важно выяснить соотношение понятий «экономическая революция» (переворот в экономическом способе производства) и «социальная революция» (переход всей социальной системы на более высокую историческую горизонталь) с понятием «техническая революция».
Анализ исторического процесса показывает, что при всей теснейшей взаимосвязи технической революции с экономическим переворотом и всем комплексом социальных преобразований вряд ли можно рассматривать техническую революцию как компонент социальной.
Во-первых, не всякая техническая революция приводит к смене одного экономического способа производства другим. Так, изобретение лука и стрелы, переход к шлифованию, пилению и сверлению камня (XIII–XIV тысячелетия до н. э.) означали лишь начало новой эпохи – неолита – внутри одного и того же первобытного общества, поскольку новые орудия труда не приводили к появлению прибавочного продукта и разложению на этой основе существующего общественного способа производства. Указанные явления связаны уже со следующей технической революцией (неолитической) – переходом к культурному земледелию и скотоводству и к металлическим орудиям труда.
Во-вторых, не каждый переход от одного экономического способа производства к другому обусловлен технической революцией (об этом уже говорилось выше на примере перехода от рабовладения к феодализму).
В-третьих, техническая революция в одних случаях может подготавливать революцию социальную (такую роль в развитых странах выполняет научно-техническая революция, подготовившая происходящие сегодня там крупномасштабные процессы радикального изменения всех сторон общественной жизни, их социализацию), но может выступать и как следствие социальной, как техническая основа ее завершения, окончательной победы над прежним экономическим способом производства и формирования основных классов нового общества (промышленная революция конца XVIII – начала XIX в. в Англии).
Подытоживая сказанное, мы обнаруживаем, что сама по себе техническая революция не входит в качестве компонента в социальную; связь ее с определенными типами социальных революций носит характер генетический, по принципу «причина – следствие» и «следствие – причина», а не системный – по принципу «часть – целое», «элемент – система». Этот вывод не ставит под сомнение тот непреложный и чрезвычайно важный факт, что именно качественные изменения в технике неоднократно приводили в истории к созданию новой материально-технической базы общества, что вызывало к жизни конфликты между производительными силами и устаревшими производственными (экономическими) отношениями. Но этим не ограничивается роль технических революций. Не менее важно, что каждая техническая революция приводит к смене господствующего технологического способа производства новым, более отвечающим возросшим потребностям общества.
Если мы под этим углом зрения бросим ретроспективный взгляд на историю, то обнаружим цепочку из четырех сменявших друг друга технологических способов производства: присваивающего, аграрно-ремесленного, индустриального, информационно-компьютерного. Каждый из них представляет собой единство определенной материально-технической основы и соответствующих ей технологических отношений. О последних предстоит специальный разговор, сейчас же остановимся на наиболее существенных чертах, позволяющих отличить один технологический способ производства от другого.
1. Каждый технологический способ производства характеризуется специфическими, ему одному присущими орудиями труда. При присваивающем технологическом способе производства таковыми являются ручные орудия индивидуального и коллективного пользования для охоты, рыбной ловли, собирания насекомых и растений; при аграрно-ремесленном – железный плуг, скот, ветряная и водяная мельницы, гончарный круг; при индустриальном – машины; при информационно-компьютерном – автоматизированная техника. Весьма примечательно, что сосуществование различных технологических способов производства (а каждый предшествующий не исчезает с победой нового, он лишь теряет свое господствующее значение) отнюдь не приводит к тотальному технико-технологическому перевооружению древних отраслей. Так обстоит дело со сбором лекарственных растений, со многими видами ремесла, где главные орудия труда так и не изменились.