Владимир Алексеевич Солоухин
(1924-1997)
Продолжение времени
(Письма из разных мест)
КУТУЗОВСКИЙ ПРОСПЕКТ.
ТРИУМФАЛЬНАЯ АРКА
Итак, друзья, пора укрепиться в мысли: всё, что разбросано, приходится собирать. Вон хоть бы и в нашем селе: председатель колхоза Чудов (право, не знаю, где он теперь, да и жив ли) разобрал лет пятнадцать назад ограду вокруг церкви, в надежде использовать кирпич на строительство коровника. Красивая ограда была: узловые башни, пять арочных входов, кованые решетки. Белый (побеленный) кирпич и черное железо превосходно сочетались с темной зеленью старых лип и с более светлой зеленью самой плоскости села, на которой стояли ограда и церковь. Пятнадцать лет глядели все на образовавшееся запустенье, на расплодившиеся тут бурьян и крапиву, но потом все же решили: некрасиво как-то, неприглядно, надо церковь снова огородить. Ну, бывалошнюю ограду не только колхозу, я думаю, и целому району бы не поднять, и оградили бывшее место ограды штакетником и даже покрасили этот штакетник в голубенький цвет. Тоже своего рода собирание разбросанного, пусть и в таком жалком виде. Но бывают случаи посерьезнее.
В 1944 году в Новгороде происходило прямо-таки символическое действо – собирали Россию. Она была разобрана на части и валялась разбросанная на снегу.
Как известно, в январе этого года советские войска отбили Новгород, и вот, когда первые наши люди вошли в Новгородский кремль, когда они подошли к памятнику «Тысячелетие России»…
Наверное, вы хотя бы по картинкам знаете этот памятник – раннее, замечательное произведение Микешина? Был сбор пожертвований, собирали со всех по копеечке. Это делалось, кстати сказать, вовсе не потому, что у казны не хватило бы средств на такой памятник, но ради того, чтобы каждый внесший свою копеечку чувствовал себя причастным к сооружению монумента. И гордился им как гражданин и патриот!
Что касается стороны искусства, то был объявлен конкурс, в результате которого одобрили проект двадцатилетнего Микешина.
По своему общему силуэту памятник «Тысячелетие России» есть не что иное, как огромная бронзовая шапка Мономаха. Но это, вот именно, по общему силуэту и на первый взгляд. Затем, при внимательном разглядывании, общая картина расчленяется на две четкие конструктивные части: широкий постамент, сужающийся кверху, и большой бронзовый шар с крестом, покоящийся на этом постаменте и являющийся не чем иным, как увеличенной во много раз копией царской державы.
Так что и одном этом выражена главная (по тогдашним представлениям) идея памятника: держава, покоящаяся на незыблемом постаменте. Но Микешин развил и обогатил эту идею. У креста державы он поставил ангела, а перед ним коленопреклоненную женщину – олицетворение России. Вокруг державы он расположил крупнейших собирателей России, ибо, естественно, не могла она сама собой собраться в огромное государство от Дуная до Тихого океана, но кто-нибудь на протяжении столетий должен был ее собирать. Здесь, на памятнике, мы видим князя Владимира, Дмитрия Донского, Ивана Третьего, Ермака, Минина с Пожарским, Петра…
Среднюю часть постамента опоясывает горельеф. Всего на нем 109 фигур просветителей, государственных деятелей, полководцев, писателей и художников: Александр Невский, Иван Сусанин, Богдан Хмельницкий, Кутузов, Платов, Нахимов, Ломоносов, Жуковский, Державин, Фонвизин, Федор Волков, Крылов, Карамзин, Грибоедов, Пушкин, Гоголь, Лермонтов, Глинка… сто девять человек, нет нужды перечислять всех.
Конечно, в выборе имен проявилась определенная тенденция, и на горельефе оказалась не вся Россия, не только потому, что всю невозможно было бы поместить. Есть Пушкин, но нет Белинского, есть Гоголь, но нет Шевченки, есть Ермак, но нет Стеньки Разина, есть Сусанин и Минин, но нет Пугачева, есть Лермонтов, но нет Герцена, есть Ломоносов, но нет Радищева…
Тенденция, конечно, была. Но все же, с оговорками, пусть и большими, мы можем сказать, что люди, расположенные на горельефе, олицетворяют Россию. Ведь одни, не попавшие на горельеф (Белинский, Шевченко, Разин, Пугачев, Радищев, Герцен), без тех, кто попал, едва ли олицетворяли бы ее более полно.
Но вернемся к январю 1944 года. Советские войска, вошедшие в Новгород, обнаружили в Новгородском кремле, что Россия разобрана на части и разбросана по снегу. Там из снега торчит нога Гоголя, там голова Брюллова, там виднеется Карамзин, там Крылов… Многие скульптуры не просто валялись, но были уж упакованы в деревянные ящики, приготовлены для увоза.
Пришлось памятник заново собирать, и в ноябре того же года он был снова, торжественно, при большом стечении народа, открыт.
Случай не из самых тяжелых. Основание памятника все же стояло на месте, да и все фигуры хоть и были разбросаны, но все оказались целыми и поблизости. Било бы хуже, если бы враги, захватчики пробили внутрь памятника шпуры, заложили взрывчатку и ночью подожгли бы бикфордов шнур. Что бы тогда осталось от памятника, олицетворяющего Россию? Пришлось бы писать теперь: «От памятника, олицетворявшего Россию». Жуть!
Но я, кажется, зарапортовался совсем: лезут в голову какие-то шпуры с бикфордовыми шнурами, романтические, идиллические почти, предметы ранней зари взрывного дела. Теперь небось электричество в распоряжении взрывников, рычаг включил – и готово.
Впрочем, технический прогресс делает иногда зигзаги. Пройдя через очень сложные решения той или иной проблемы, люди приходят к более простым решениям, как бы делая шаг назад. Я имею в виду не то, что сейчас на Западе называется «ретро», не возвращение к старым модам, к свечам после яркого электрического света или к велосипедам после автомобилей (или даже и к лошадям), не вполне серьезные попытки возвратиться в больших масштабах к парусному флоту, который, как показали расчеты специальной комиссии, может оказаться вполне рентабельным и удобным (синтетические паруса, механизмы для манипуляций с ними во время плавания, оснащенность современными навигационными приборами и радио, приличная скорость и грузоподъемность, и при всем том – ноль горючего), – нет, я имею в виду более простые инженерные решения, которые возникают после более сложных. Так, гусеничные трактора в массе своей заменяются колесными, большие колесные – все более маленькими и поворотливыми, очень часто вместо бетонных плотин делают теперь намывные (как поступали бы и мальчишки, перепружая ручей). Взрывали, взрывали памятники старины, а потом вдруг обнаружилось, что самое удобное не взрывать их, а разбивать тяжелой железной болванкой, подвешенной на прочном тросе к длинной и верткой стреле специального крана. Ни грома, ни шума, ни содрогания стекол (и сердец), только рекомендуется поливать водой, чтобы не так сильно клубилась пыль… Ну, правда, надо сказать, что в тридцатые годы не было еще таких кранов.
Во всяком случае, во Владимире в 1962 году, когда доламывали церковку, в которой венчался ссыльный Герцен (тогда она была загородной, в Ямской слободе, а теперь, конечно, оказалось в самом городе), то пользовались не взрывчаткой, а именно тяжелой болванкой. Просто и надежно. Или когда в Москве в 1974 году сносили близ улицы Неждановой старинный дом XVIII века, для того чтобы на этом месте устроить сквер, тоже ничего не взрывали там, а действовали этой болванкой и бульдозерами.
Но мы слишком далеко отошли от нашей главной посылки, от моей убежденности, что все то, что разбросано, приходится потом собирать. Помните ли вы, друзья (а я хочу зам напомнить), как горячо мы спорили вокруг этого лет двадцать тому назад? Вы напирали тогда на необратимость многих происшедших уже процессов, а я пытался голословно и слабо утверждать, что эта теория не только не верна, но и ужасно вредна. Утверждать-то я утверждал, но, вот именно, голословно и слабо. А вы… о, вы громили меня с фактами в руках, разделывались со мной, как с мальчишкой, переходя даже в споре с яростного на снисходительный тон. Допустим, говорили вы, допустим, что нужно теперь, беречь колокольню Ивана Великого или собор Покрова на Нерли, «домик Фамусова» на Пушкинской площади в Москве (тогда он еще не был снесен) или коней Клодта на Аничковом мосту в Ленинграде, но ведь чего нет, того уж нет, пойми. Ну, пойми, увещевала вы меня, словно меленького, этого уже нет, понимаешь – нет на земле. Значит, не о чем и говорить. Произошел необратимый процесс. Вот, например, когда-то в Москве были Красные ворота, Сухарева башня, Триумфальные ворота… а теперь этого нигде нет. Где же все это теперь возьмешь? Не вообразишь же ты, что теперь (!) снова (!?) возьмут и построят ту же самую Триумфальную арку? Я лепетал что-то вроде того, что отчего же… можно… возможно… не исключено… Но все выходило у меня наивно и беспомощно. Не было у меня в том споре нужного аргумента, более того, я сам не верил, что он у меня появится, и появится очень скоро. Вот если бы тогда мне в руки журнал «Наука и жизнь» № 7 за 1968 год, я бы тотчас открыл бы его на нужной странице и показал бы вам статью архитектора И. Рубена под назвавшем «Триумфальная арка». И крыть бы вам было нечем, потому что вы прочитали бы в той статье:
«В музее архитектуры на территории бывшего Донского монастыря долгое время стояли фигуры русских витязей, аллегорические изображения победы, славы и храбрости. Некогда они украшали Триумфальные ворота у Тверской заставы, построенные выдающимся зодчим эпохи русского классицизма Осипом Ивановичем Бове. Искусный градостроитель создал при въезде в Москву прекрасный ансамбль – арку и две кордегардии, небрльшие сооружения для размещения караула, связанные с аркой полукружием ограды.
Текст бронзовой закладной доски, помещенной в толще стены, гласил, что Триумфальные ворота построены «в знак воспоминания торжества русских воинов в 1814 году и возобновления сооружением великолепных памятников и зданий первопрестольного града Москвы, разрушенного в 1812 году нашествием галлов и с ними двунадесяти языков…» «Закладка ворот состоялась в августе 1829 года, а через пять лет строительство было закончено. Весь скульптурный декор арки выполнен из чугуна по моделям крупнейшего ваятеля того времени Ивана Петровича Витали и талантливого молодого скульптора Ивана Тимофеева. Они работали в тесном содружестве с Бове, выполняя большинство работ по его рисункам.
Белым камнем, привезённым из подмосковного села Татарова, были облицованы стены арки, остальные частя – колонны и скульптура —отливались из чугуна.
Умелый подбор материала, сочетание контрастных цветов (темный чугун на белом камне) – все это усиливало художественную выразительность сооружения.
Более ста лет Триумфальные ворота украшали древнюю столицу. Но…»
Остановимся, прервем цитату и заметим, что дальше идет «но» очень странное, если учесть, что автор статьи архитектор-профессионал.
«Но город рос, и площадь у Тверской заставы превратилась в одну из многолюдных центральных площадей Москвы, Узкая Тверская улица (ныне улица Горького) затрудняла городское движение, и в 1936 году при реконструкции магистрали и площади у Белорусского вокзала Триумфальные ворота и кордегардии разобрали».
Итак, город рос, а ворота мешали. Я перевожу глаза на то место, где поставлено имя автора статьи и с удивлением еще раз убеждаюсь: архитектор И. Рубен. Это ведь он же, а не кто-нибудь другой, написал в этой же статье: «Построенная выдающимся зодчим», «искусный градостроитель создал прекрасный ансамбль», «более ста лет украшала столицу»… Как же поверить в то, что он же спокойно и холодно сообщает, будто город рос и Триумфальные ворота мешали…
Наверное, мешают чему-нибудь в огромных современных городах и Бранденбургские ворота, и собор святого Павла в Лондоне (а в Риме святого Петра), и Айя-София в Стамбуле, и готическая громада собора в Кельне…
Мешает, между прочим, и собор Василия Блаженного на Красной площади. Колонны трудящихся вынуждены раздваиваться, уходя с демонстрации.
Но дело в том, что красивая, прекрасная вещь, где бы она ни стояла, а тем более вещь памятная, мемориальная, никогда не может помешать людям, обладающим хоть элементарным чувством прекрасного и не лишенным чувства патриотизма. Я не хочу отказывать ни в том, ни в другом И. Рубену, тем более что он не принимал, разумеется, никакого участия в сносе Триумфальных ворот, но зачем (а тем более задним числом) искать оправдательные мотивы для действий, которым не может быть никакого оправдания?
Дальше все хорошо в статье И. Рубена, и я вновь обращаюсь к ней. Это мой аргумент в давнем споре с вами, друзья, которого у меня не было тогда, в споре о необратимости и обратимости некоторых исторических процессов.
«Несколько лет назад было принято решение восстановить в Москве Триумфальную арку – один из лучших архитектурных и историко-мемориальных памятников… Сложнейшие работы выпали на долю тех, кто восстанавливал архитектурный декор арки. Время не пощадило чугунные „одежды“ Триумфальных ворот: коррозия уничтожила значительную часть деталей карниза и повредила скульптуры и горельеф».
Остановимся, чтобы вновь удивиться. Было сказано в начале статьи, что чугунные части ворот хранятся в музее архитектуры на территории бывшего Донского монастыря. Значит, это они в музее хранились так, что «коррозия уничтожила значительную часть…»? Во-первых, что это за музей такой, где скульптуры хранятся подобным образом? Во-вторых, почему коррозия ничего не сделала с ними за предыдущие более чем сто лет, на протяжении которых «Триумфальные ворота украшали древнюю столицу»? В-третьих, не доедает ли коррозия также некоторые грандиозные металлические скульптуры, снятые с храма Христа Спасителя и точно так же находящиеся на территории бывшего Донского монастыря? Но вернемся к статье И. Рубена.
«Все работы по отливке в металле исполнялись мастерами художественного литья Мытищинского завода. Необычный заказ получил и коллектив завода „Станколит“ – по деталям единственной сохранившейся колонны отлить 12 чугунных колонн… работники с большим вниманием и любовью выполнили этот заказ.
Большой коллектив трудится над возрождением замечательного памятника культуры и истории народа, и недалеко то время, когда крылатая слава на колеснице, высоко парящая над широким проспектом, будет напоминать о героизме русского народа».
Замечательные слова! Если памятник культуры и истории народа стоит на месте в целости и сохранности, значит, он напоминает, если же он разобран, снесен, значит, не напоминает. Как, оказывается, все просто и объяснимо. И уличное движение вовсе тут ни при чем. Ведь если памятник все время напоминает, значит, воспитывает. Но если памятник воспитывает, то можно ли сопоставить его с таким понятием, как уличное движение, которое ровно ни о чем не напоминает (о героизме русского народа, во всяком случае) и ровно ничего не воспитывает, а тем более патриотических чувств. Значит, можно ли ему в угоду приносить ценности напоминающего и воспитывающего характера?
Обратимся к еще одним замечательным словам в замечательной статье И. Рубена: «Работники с большей любовью и вниманием выполнили этот заказ».
А вы говорили – необратимый процесс! Вы думаете. работники с меньшей любовью и с меньшим вниманием стали бы возрождать Красные ворота, Сухареву башню или еще один (главный) памятник победы над наполеоновским нашествием? Только дай им возможность возрождать!
Вот о чем я вспоминаю и думаю каждый раз, когда проезжаю под сенью возродившихся и восстановленных в первоначальном виде Триумфальных ворот в Москве.
В 1944 году в Новгороде происходило прямо-таки символическое действо – собирали Россию. Она была разобрана на части и валялась разбросанная на снегу.
Как известно, в январе этого года советские войска отбили Новгород, и вот, когда первые наши люди вошли в Новгородский кремль, когда они подошли к памятнику «Тысячелетие России»…
Наверное, вы хотя бы по картинкам знаете этот памятник – раннее, замечательное произведение Микешина? Был сбор пожертвований, собирали со всех по копеечке. Это делалось, кстати сказать, вовсе не потому, что у казны не хватило бы средств на такой памятник, но ради того, чтобы каждый внесший свою копеечку чувствовал себя причастным к сооружению монумента. И гордился им как гражданин и патриот!
Что касается стороны искусства, то был объявлен конкурс, в результате которого одобрили проект двадцатилетнего Микешина.
По своему общему силуэту памятник «Тысячелетие России» есть не что иное, как огромная бронзовая шапка Мономаха. Но это, вот именно, по общему силуэту и на первый взгляд. Затем, при внимательном разглядывании, общая картина расчленяется на две четкие конструктивные части: широкий постамент, сужающийся кверху, и большой бронзовый шар с крестом, покоящийся на этом постаменте и являющийся не чем иным, как увеличенной во много раз копией царской державы.
Так что и одном этом выражена главная (по тогдашним представлениям) идея памятника: держава, покоящаяся на незыблемом постаменте. Но Микешин развил и обогатил эту идею. У креста державы он поставил ангела, а перед ним коленопреклоненную женщину – олицетворение России. Вокруг державы он расположил крупнейших собирателей России, ибо, естественно, не могла она сама собой собраться в огромное государство от Дуная до Тихого океана, но кто-нибудь на протяжении столетий должен был ее собирать. Здесь, на памятнике, мы видим князя Владимира, Дмитрия Донского, Ивана Третьего, Ермака, Минина с Пожарским, Петра…
Среднюю часть постамента опоясывает горельеф. Всего на нем 109 фигур просветителей, государственных деятелей, полководцев, писателей и художников: Александр Невский, Иван Сусанин, Богдан Хмельницкий, Кутузов, Платов, Нахимов, Ломоносов, Жуковский, Державин, Фонвизин, Федор Волков, Крылов, Карамзин, Грибоедов, Пушкин, Гоголь, Лермонтов, Глинка… сто девять человек, нет нужды перечислять всех.
Конечно, в выборе имен проявилась определенная тенденция, и на горельефе оказалась не вся Россия, не только потому, что всю невозможно было бы поместить. Есть Пушкин, но нет Белинского, есть Гоголь, но нет Шевченки, есть Ермак, но нет Стеньки Разина, есть Сусанин и Минин, но нет Пугачева, есть Лермонтов, но нет Герцена, есть Ломоносов, но нет Радищева…
Тенденция, конечно, была. Но все же, с оговорками, пусть и большими, мы можем сказать, что люди, расположенные на горельефе, олицетворяют Россию. Ведь одни, не попавшие на горельеф (Белинский, Шевченко, Разин, Пугачев, Радищев, Герцен), без тех, кто попал, едва ли олицетворяли бы ее более полно.
Но вернемся к январю 1944 года. Советские войска, вошедшие в Новгород, обнаружили в Новгородском кремле, что Россия разобрана на части и разбросана по снегу. Там из снега торчит нога Гоголя, там голова Брюллова, там виднеется Карамзин, там Крылов… Многие скульптуры не просто валялись, но были уж упакованы в деревянные ящики, приготовлены для увоза.
Пришлось памятник заново собирать, и в ноябре того же года он был снова, торжественно, при большом стечении народа, открыт.
Случай не из самых тяжелых. Основание памятника все же стояло на месте, да и все фигуры хоть и были разбросаны, но все оказались целыми и поблизости. Било бы хуже, если бы враги, захватчики пробили внутрь памятника шпуры, заложили взрывчатку и ночью подожгли бы бикфордов шнур. Что бы тогда осталось от памятника, олицетворяющего Россию? Пришлось бы писать теперь: «От памятника, олицетворявшего Россию». Жуть!
Но я, кажется, зарапортовался совсем: лезут в голову какие-то шпуры с бикфордовыми шнурами, романтические, идиллические почти, предметы ранней зари взрывного дела. Теперь небось электричество в распоряжении взрывников, рычаг включил – и готово.
Впрочем, технический прогресс делает иногда зигзаги. Пройдя через очень сложные решения той или иной проблемы, люди приходят к более простым решениям, как бы делая шаг назад. Я имею в виду не то, что сейчас на Западе называется «ретро», не возвращение к старым модам, к свечам после яркого электрического света или к велосипедам после автомобилей (или даже и к лошадям), не вполне серьезные попытки возвратиться в больших масштабах к парусному флоту, который, как показали расчеты специальной комиссии, может оказаться вполне рентабельным и удобным (синтетические паруса, механизмы для манипуляций с ними во время плавания, оснащенность современными навигационными приборами и радио, приличная скорость и грузоподъемность, и при всем том – ноль горючего), – нет, я имею в виду более простые инженерные решения, которые возникают после более сложных. Так, гусеничные трактора в массе своей заменяются колесными, большие колесные – все более маленькими и поворотливыми, очень часто вместо бетонных плотин делают теперь намывные (как поступали бы и мальчишки, перепружая ручей). Взрывали, взрывали памятники старины, а потом вдруг обнаружилось, что самое удобное не взрывать их, а разбивать тяжелой железной болванкой, подвешенной на прочном тросе к длинной и верткой стреле специального крана. Ни грома, ни шума, ни содрогания стекол (и сердец), только рекомендуется поливать водой, чтобы не так сильно клубилась пыль… Ну, правда, надо сказать, что в тридцатые годы не было еще таких кранов.
Во всяком случае, во Владимире в 1962 году, когда доламывали церковку, в которой венчался ссыльный Герцен (тогда она была загородной, в Ямской слободе, а теперь, конечно, оказалось в самом городе), то пользовались не взрывчаткой, а именно тяжелой болванкой. Просто и надежно. Или когда в Москве в 1974 году сносили близ улицы Неждановой старинный дом XVIII века, для того чтобы на этом месте устроить сквер, тоже ничего не взрывали там, а действовали этой болванкой и бульдозерами.
Но мы слишком далеко отошли от нашей главной посылки, от моей убежденности, что все то, что разбросано, приходится потом собирать. Помните ли вы, друзья (а я хочу зам напомнить), как горячо мы спорили вокруг этого лет двадцать тому назад? Вы напирали тогда на необратимость многих происшедших уже процессов, а я пытался голословно и слабо утверждать, что эта теория не только не верна, но и ужасно вредна. Утверждать-то я утверждал, но, вот именно, голословно и слабо. А вы… о, вы громили меня с фактами в руках, разделывались со мной, как с мальчишкой, переходя даже в споре с яростного на снисходительный тон. Допустим, говорили вы, допустим, что нужно теперь, беречь колокольню Ивана Великого или собор Покрова на Нерли, «домик Фамусова» на Пушкинской площади в Москве (тогда он еще не был снесен) или коней Клодта на Аничковом мосту в Ленинграде, но ведь чего нет, того уж нет, пойми. Ну, пойми, увещевала вы меня, словно меленького, этого уже нет, понимаешь – нет на земле. Значит, не о чем и говорить. Произошел необратимый процесс. Вот, например, когда-то в Москве были Красные ворота, Сухарева башня, Триумфальные ворота… а теперь этого нигде нет. Где же все это теперь возьмешь? Не вообразишь же ты, что теперь (!) снова (!?) возьмут и построят ту же самую Триумфальную арку? Я лепетал что-то вроде того, что отчего же… можно… возможно… не исключено… Но все выходило у меня наивно и беспомощно. Не было у меня в том споре нужного аргумента, более того, я сам не верил, что он у меня появится, и появится очень скоро. Вот если бы тогда мне в руки журнал «Наука и жизнь» № 7 за 1968 год, я бы тотчас открыл бы его на нужной странице и показал бы вам статью архитектора И. Рубена под назвавшем «Триумфальная арка». И крыть бы вам было нечем, потому что вы прочитали бы в той статье:
«В музее архитектуры на территории бывшего Донского монастыря долгое время стояли фигуры русских витязей, аллегорические изображения победы, славы и храбрости. Некогда они украшали Триумфальные ворота у Тверской заставы, построенные выдающимся зодчим эпохи русского классицизма Осипом Ивановичем Бове. Искусный градостроитель создал при въезде в Москву прекрасный ансамбль – арку и две кордегардии, небрльшие сооружения для размещения караула, связанные с аркой полукружием ограды.
Текст бронзовой закладной доски, помещенной в толще стены, гласил, что Триумфальные ворота построены «в знак воспоминания торжества русских воинов в 1814 году и возобновления сооружением великолепных памятников и зданий первопрестольного града Москвы, разрушенного в 1812 году нашествием галлов и с ними двунадесяти языков…» «Закладка ворот состоялась в августе 1829 года, а через пять лет строительство было закончено. Весь скульптурный декор арки выполнен из чугуна по моделям крупнейшего ваятеля того времени Ивана Петровича Витали и талантливого молодого скульптора Ивана Тимофеева. Они работали в тесном содружестве с Бове, выполняя большинство работ по его рисункам.
Белым камнем, привезённым из подмосковного села Татарова, были облицованы стены арки, остальные частя – колонны и скульптура —отливались из чугуна.
Умелый подбор материала, сочетание контрастных цветов (темный чугун на белом камне) – все это усиливало художественную выразительность сооружения.
Более ста лет Триумфальные ворота украшали древнюю столицу. Но…»
Остановимся, прервем цитату и заметим, что дальше идет «но» очень странное, если учесть, что автор статьи архитектор-профессионал.
«Но город рос, и площадь у Тверской заставы превратилась в одну из многолюдных центральных площадей Москвы, Узкая Тверская улица (ныне улица Горького) затрудняла городское движение, и в 1936 году при реконструкции магистрали и площади у Белорусского вокзала Триумфальные ворота и кордегардии разобрали».
Итак, город рос, а ворота мешали. Я перевожу глаза на то место, где поставлено имя автора статьи и с удивлением еще раз убеждаюсь: архитектор И. Рубен. Это ведь он же, а не кто-нибудь другой, написал в этой же статье: «Построенная выдающимся зодчим», «искусный градостроитель создал прекрасный ансамбль», «более ста лет украшала столицу»… Как же поверить в то, что он же спокойно и холодно сообщает, будто город рос и Триумфальные ворота мешали…
Наверное, мешают чему-нибудь в огромных современных городах и Бранденбургские ворота, и собор святого Павла в Лондоне (а в Риме святого Петра), и Айя-София в Стамбуле, и готическая громада собора в Кельне…
Мешает, между прочим, и собор Василия Блаженного на Красной площади. Колонны трудящихся вынуждены раздваиваться, уходя с демонстрации.
Но дело в том, что красивая, прекрасная вещь, где бы она ни стояла, а тем более вещь памятная, мемориальная, никогда не может помешать людям, обладающим хоть элементарным чувством прекрасного и не лишенным чувства патриотизма. Я не хочу отказывать ни в том, ни в другом И. Рубену, тем более что он не принимал, разумеется, никакого участия в сносе Триумфальных ворот, но зачем (а тем более задним числом) искать оправдательные мотивы для действий, которым не может быть никакого оправдания?
Дальше все хорошо в статье И. Рубена, и я вновь обращаюсь к ней. Это мой аргумент в давнем споре с вами, друзья, которого у меня не было тогда, в споре о необратимости и обратимости некоторых исторических процессов.
«Несколько лет назад было принято решение восстановить в Москве Триумфальную арку – один из лучших архитектурных и историко-мемориальных памятников… Сложнейшие работы выпали на долю тех, кто восстанавливал архитектурный декор арки. Время не пощадило чугунные „одежды“ Триумфальных ворот: коррозия уничтожила значительную часть деталей карниза и повредила скульптуры и горельеф».
Остановимся, чтобы вновь удивиться. Было сказано в начале статьи, что чугунные части ворот хранятся в музее архитектуры на территории бывшего Донского монастыря. Значит, это они в музее хранились так, что «коррозия уничтожила значительную часть…»? Во-первых, что это за музей такой, где скульптуры хранятся подобным образом? Во-вторых, почему коррозия ничего не сделала с ними за предыдущие более чем сто лет, на протяжении которых «Триумфальные ворота украшали древнюю столицу»? В-третьих, не доедает ли коррозия также некоторые грандиозные металлические скульптуры, снятые с храма Христа Спасителя и точно так же находящиеся на территории бывшего Донского монастыря? Но вернемся к статье И. Рубена.
«Все работы по отливке в металле исполнялись мастерами художественного литья Мытищинского завода. Необычный заказ получил и коллектив завода „Станколит“ – по деталям единственной сохранившейся колонны отлить 12 чугунных колонн… работники с большим вниманием и любовью выполнили этот заказ.
Большой коллектив трудится над возрождением замечательного памятника культуры и истории народа, и недалеко то время, когда крылатая слава на колеснице, высоко парящая над широким проспектом, будет напоминать о героизме русского народа».
Замечательные слова! Если памятник культуры и истории народа стоит на месте в целости и сохранности, значит, он напоминает, если же он разобран, снесен, значит, не напоминает. Как, оказывается, все просто и объяснимо. И уличное движение вовсе тут ни при чем. Ведь если памятник все время напоминает, значит, воспитывает. Но если памятник воспитывает, то можно ли сопоставить его с таким понятием, как уличное движение, которое ровно ни о чем не напоминает (о героизме русского народа, во всяком случае) и ровно ничего не воспитывает, а тем более патриотических чувств. Значит, можно ли ему в угоду приносить ценности напоминающего и воспитывающего характера?
Обратимся к еще одним замечательным словам в замечательной статье И. Рубена: «Работники с большей любовью и вниманием выполнили этот заказ».
А вы говорили – необратимый процесс! Вы думаете. работники с меньшей любовью и с меньшим вниманием стали бы возрождать Красные ворота, Сухареву башню или еще один (главный) памятник победы над наполеоновским нашествием? Только дай им возможность возрождать!
Вот о чем я вспоминаю и думаю каждый раз, когда проезжаю под сенью возродившихся и восстановленных в первоначальном виде Триумфальных ворот в Москве.
ЗНАМЕНСКИЙ СОБОР В МОСКВЕ
Не каждый, наверное, знает, где находится этот собор. И почему письмо (хотя бы как литературный прием) из собора? О церковной службе, что ли? О всенощном бдении? О страждущих и труждающихся? Нет, но начнем по порядку.
Знаменский собор, о котором идет речь, расположен в Москве на улице Разина, бывшей Варварке. Это одна из уцелевших архитектурных деталей московского Зарядья. Однако объяснимся по поводу Зарядья.
В журнале «Городское хозяйство Москвы» в № 9 за 1976 год в статье под названием «Заповедные зоны города» можно прочитать: «Еще на заре истории города, несколько ниже Кремля, по течению Москвы-реки была построена пристань (там, где сейчас гостиница „Россия“), около которой селились торговцы и ремесленники, Со временем поселение расширилось и к XVI столетию занимало значительную территорию… Еще при Борисе Годунове здесь были построены каменные здания торговых лавок. В начале XVIII века из 4500 торговых помещений города в этом районе размещалось 2100».
На Руси же, известно, – где торговые люди, там и церкви. Так что все Зарядье помимо каменных лавок пестрело церковками, колоколенками, а то и монастырями. Г. Г. Антипин в своем очерке «Зарядье» дает такую картину:
«На территории Зарядья стояли дома с высокими крутыми крышами, между домами возвышались, шатры и главы церквей и колоколен. На Варварке живописно располагался ансамбль Знаменского монастыря, основанный в 1631 году на территории усадьбы боярина Никиты Романова… Повсюду между домами располагались харчевни, питейные дома, лари, с которых торговали разными поделками, снедью и вином» *.
Одним словом, Зарядье представляло собой ту средневековую часть города, которая обычно бывает наиболее интересна в архитектурном и в этнографическом отношение. Такие заповедные, средневековые зоны есть в большинстве современных цивилизованных городов. Чаще всего они так и называются – «Старый город». В Тбилиси есть «Старый Тбилиси». Это полные очарования и дыханья истории, уютные узкие и кривые улочки и переулочки, образованные характернейшими, неповторимо оригинальными домами – каждый когда-то был на одну семью. Для того чтобы попасть в эти кварталы, в кварталы «Старого Тбилиси», надо от шумной и современной площади Ленина пройти каких-нибудь двести-триста шагов. Если бы кому-нибудь пришло в олову ликвидировать «Старый Тбилиси» и построить на его месте огромное современное здание, это была бы ничем и никогда не восполнимая потеря.
В Пловдиве (в Болгарии) в самой середине большого, вполне современного города, оставлен и сохранен городской район, который называется «Старым Пловдивом». Не только оставлен и сохранен, но тщательно отреставрирован, в домах восстановлена вся обстановка, убранство домов, утварь, мебель, дворики, все детали, вплоть до дверных ключей. Помнится, когда меня с дочерью поселили там на несколько дней в так называемом «Синем доме» (Синяя кышта), то вручили нам ключ, железный, кованый, размером с руки до локтя, не ключ, а прямо скипетр какой-то. Так мы с ним и ходили по городу, нося в руках.
Если бы кому-нибудь пришла в голову мысль ликвидировать «Старый Пловдив» с его кривыми узкими улочками и неповторимо оригинальными домами и поставить на этом месте несколько современных огромных зданий, это была бы ничем и никогда не восполнимая потеря.
Ну вот, а в Москве район, который надо было бы ло принятому образцу называть «Старым городом», назывался Зарядьем. Нельзя сказать, что все предыдущее существование Зарядья было безоблачным. И раньше тоже при любом набеге или нашествии на Москву в первую очередь доставалось Зарядью. Люди могли уйти, спрятаться, переждать, пережить, а дома, лавки, терема и церковки спрятаться, увы, не могли. Они (у подножия Кремля) первыми принимали на себя ярость и разнузданность пришельцев, они горели.
Г. Г. Антипин в своем очерке о Зарядье выписал в столбик тех, кто огнем и мечом прошел по Зарядью с XII по XV век. Вот этот выразительный столбик.
1177 г. – рязанский князь Глеб.
1209 г. – рязанский князь Изяслав.
1213 г. – владимирский князь Юрий Всеволодович.
1238 г. – татарский хан Батый.
1293 г. – татарский царевич Дуденя.
1308 г. – великий князь тверской Михаил Ярославич.
1368 г. – великий князь литовский Ольгерд.
1382 г. – татарский хан Тахтамыш.
1408 г. – татарский хан Едигей.
1451 г. – татарский царевич Мазовша.
Да это еще рано остановился автор очерка. В XVII реке при Дмитрии Самозванце опять жгли Зарядье иноземные войска, ну и во время наполеоновского нашествия первым запылало оно же, тесное, деревянное, примыкающее к Кремлю.
Однако откатывались набеги, отливали нашествия, и на пожарище снова бойко стучали топоры, сверкала на солнце сосновая щепа, пахло смолой, известкой, ложились в венцы обтесанные бревна, белый камень и кирпичи, опять поднимались островерхие хоромы и церковки с колокольнями.
Постепенно в Зарядье стали селиться не только торговые, но и государственные люди, бояре. Их прельщала близость к Кремлю, к резиденции великого князя московского, которому они служили.
«Поселение бояр в Зарядье накладывало свой отпечаток на его внешний облик. Каждый из боярских дворов представлял собой обособленное феодальное хозяйство… Хоромы бояр располагались в глубине улицы, посередине обширного двора; они состояли из ряда построек, чередовавшихся с частоколом. По-своему подобные комплексы были живописны».
Почему же по-своему? Я думаю, что они, эти «комплексы» – а по-русски сказать: боярские усадьбы, – были вообще живописны. В этом легко убедиться, взглянув на остатки усадьбы боярина Никиты Романова, сохранившиеся на улице Разина.
От века до века все больше, каменных строений вкраплялось в деревянную оправу Зарядья, и к XX веку, то есть к нашему времени, к нашим дням этот своеобразный район Москвы дошел, неся в себе приметы и признаки всех веков, то есть не имея цены как в архитектурном, так и в археологическом отношении.
Вот тут-то и пришло кому-то в голову стереть Зарядье с лица Москвы, причем стереть невосстановимо, на просто до пустого места, но поставить тут огромное современное здание, такое, чтобы оно заняло все Зарядье, чтобы уж ни ростка, ни стебелька не могло вновь прорасти из-под придавившей землю каменной глыбы.
К 1961 году относится бурная полемика о судьбе Зарядья, разгоревшаяся в нашей прессе. Выступали многие газеты и журналы. Помнится, «Литературная газета» прибегла даже к графическому воздействию. Был изображен силуэт Зарядья с его островерхими крышами и колоколенками, а потом на этот силуэт, рядом же, на газетной странице, накладывался прямоугольник проектируемого здания, и все видели, что ничего уж, кроме прямоугольника, после проделанной операции не остается.
Мы не будем теперь метаться по страницам разных журналов и газет, а возьмем одну лишь, но обстоятельную публикацию в журнале «Москва», № 9 за 1961 год. Рубрика: «Разговор за круглым столом». Автор обзора Н. Четунова. Название статьи – «Зарядье: что там будет?».
Я хорошо помню всю дискуссию о Зарядье, состоявшуюся в те времена, и могу сказать, что, прочитав обзор Н. Четуновой, можно получить представление о разгоревшихся тогда страстях. Здесь высказаны, пожалуй, все главные аргументы, видна вся тревога защитников наших национальных архитектурных ценностей. Без комментариев вынимаем из обзора Н. Четуновой некоторые места.
«Строительство города-гостиницы в Зарядье… разрушит исторически сложившийся центр столицы, создав рядом с ним подавляющий размерами и многолюдством второй центр…
Зарядье, прилегающее к Кремлю, – древнейшая часть Москвы.
– Близость его к Кремлю и Красной площади, архитектурная связь с ними и ансамблем улицы Разина, – сказал хороший знаток Москвы, доктор исторических наук П. В. Сытин, – не позволяют возводить в Зарядье никакого большого здания».
Спроектированное архитектором Чечулиным громоздкое, многоэтажное здание гостиницы неизбежно будет главенствовать над Кремлем. Кремль рядом с громадой железобетона проектируемой гостиницы потерял бы все свое величие, превратился бы в красивую игрушку на потребу населяющих гостиницу интуристов, перестал бы существовать как уникальное архитектурное творение гения русского народа. Так можно сформулировать мнение, на котором при всей разности аргументов, степени взволнованности и соображений о том, что именно нужно построить в Зарядье вместо гостиницы, сошлись все выступавшие.
«Не к прошлому, а к советским людям была обращена страстная аргументация художников В. Д. Божко и А. А. Коробова: гигантская, тяжеловесная гостиница, давящая на узорчато-легкую архитектуру Кремля, оскорбит эстетическое чувство не только наших современников, но и потомков». «Пренебрежение к памятникам архитектуры далекого прошлого, которые один из руководителей Госстроя инженер Светличный называет „ветхозаветным хламом“… вытравляет из сознания народа уважение к величию человеческого духа».
«Зарядье – летопись Москвы. Каждый кубометр земли Зарядья – страница этой летописи. Любому строительству в Зарядье необходимо предпослать тщательные археологические раскопки», «А потоки транспорта, которые неизбежно возникнут со строительством гостиницы? Современная мировая практика и теория градостроительства требуют: транспорт должен быть выведен из центра. Центр должен стать зоной спокойного пешеходного движения. Проектируемая в Зарядье гостиница ломает всю эту, казалось бы, бесспорную концепцию реконструкции центра. В случае осуществления этого проекта центр станет еще более населенным районом столицы, сделается местом транспортных „пробок“.
«Гостиницу со всеми ее ресторанами и зрелищными предприятиями нужно строить не в центре, уже перегруженном театрами, а, например, на Юго-Западе…»
Знаменский собор, о котором идет речь, расположен в Москве на улице Разина, бывшей Варварке. Это одна из уцелевших архитектурных деталей московского Зарядья. Однако объяснимся по поводу Зарядья.
В журнале «Городское хозяйство Москвы» в № 9 за 1976 год в статье под названием «Заповедные зоны города» можно прочитать: «Еще на заре истории города, несколько ниже Кремля, по течению Москвы-реки была построена пристань (там, где сейчас гостиница „Россия“), около которой селились торговцы и ремесленники, Со временем поселение расширилось и к XVI столетию занимало значительную территорию… Еще при Борисе Годунове здесь были построены каменные здания торговых лавок. В начале XVIII века из 4500 торговых помещений города в этом районе размещалось 2100».
На Руси же, известно, – где торговые люди, там и церкви. Так что все Зарядье помимо каменных лавок пестрело церковками, колоколенками, а то и монастырями. Г. Г. Антипин в своем очерке «Зарядье» дает такую картину:
«На территории Зарядья стояли дома с высокими крутыми крышами, между домами возвышались, шатры и главы церквей и колоколен. На Варварке живописно располагался ансамбль Знаменского монастыря, основанный в 1631 году на территории усадьбы боярина Никиты Романова… Повсюду между домами располагались харчевни, питейные дома, лари, с которых торговали разными поделками, снедью и вином» *.
Одним словом, Зарядье представляло собой ту средневековую часть города, которая обычно бывает наиболее интересна в архитектурном и в этнографическом отношение. Такие заповедные, средневековые зоны есть в большинстве современных цивилизованных городов. Чаще всего они так и называются – «Старый город». В Тбилиси есть «Старый Тбилиси». Это полные очарования и дыханья истории, уютные узкие и кривые улочки и переулочки, образованные характернейшими, неповторимо оригинальными домами – каждый когда-то был на одну семью. Для того чтобы попасть в эти кварталы, в кварталы «Старого Тбилиси», надо от шумной и современной площади Ленина пройти каких-нибудь двести-триста шагов. Если бы кому-нибудь пришло в олову ликвидировать «Старый Тбилиси» и построить на его месте огромное современное здание, это была бы ничем и никогда не восполнимая потеря.
В Пловдиве (в Болгарии) в самой середине большого, вполне современного города, оставлен и сохранен городской район, который называется «Старым Пловдивом». Не только оставлен и сохранен, но тщательно отреставрирован, в домах восстановлена вся обстановка, убранство домов, утварь, мебель, дворики, все детали, вплоть до дверных ключей. Помнится, когда меня с дочерью поселили там на несколько дней в так называемом «Синем доме» (Синяя кышта), то вручили нам ключ, железный, кованый, размером с руки до локтя, не ключ, а прямо скипетр какой-то. Так мы с ним и ходили по городу, нося в руках.
Если бы кому-нибудь пришла в голову мысль ликвидировать «Старый Пловдив» с его кривыми узкими улочками и неповторимо оригинальными домами и поставить на этом месте несколько современных огромных зданий, это была бы ничем и никогда не восполнимая потеря.
Ну вот, а в Москве район, который надо было бы ло принятому образцу называть «Старым городом», назывался Зарядьем. Нельзя сказать, что все предыдущее существование Зарядья было безоблачным. И раньше тоже при любом набеге или нашествии на Москву в первую очередь доставалось Зарядью. Люди могли уйти, спрятаться, переждать, пережить, а дома, лавки, терема и церковки спрятаться, увы, не могли. Они (у подножия Кремля) первыми принимали на себя ярость и разнузданность пришельцев, они горели.
Г. Г. Антипин в своем очерке о Зарядье выписал в столбик тех, кто огнем и мечом прошел по Зарядью с XII по XV век. Вот этот выразительный столбик.
1177 г. – рязанский князь Глеб.
1209 г. – рязанский князь Изяслав.
1213 г. – владимирский князь Юрий Всеволодович.
1238 г. – татарский хан Батый.
1293 г. – татарский царевич Дуденя.
1308 г. – великий князь тверской Михаил Ярославич.
1368 г. – великий князь литовский Ольгерд.
1382 г. – татарский хан Тахтамыш.
1408 г. – татарский хан Едигей.
1451 г. – татарский царевич Мазовша.
Да это еще рано остановился автор очерка. В XVII реке при Дмитрии Самозванце опять жгли Зарядье иноземные войска, ну и во время наполеоновского нашествия первым запылало оно же, тесное, деревянное, примыкающее к Кремлю.
Однако откатывались набеги, отливали нашествия, и на пожарище снова бойко стучали топоры, сверкала на солнце сосновая щепа, пахло смолой, известкой, ложились в венцы обтесанные бревна, белый камень и кирпичи, опять поднимались островерхие хоромы и церковки с колокольнями.
Постепенно в Зарядье стали селиться не только торговые, но и государственные люди, бояре. Их прельщала близость к Кремлю, к резиденции великого князя московского, которому они служили.
«Поселение бояр в Зарядье накладывало свой отпечаток на его внешний облик. Каждый из боярских дворов представлял собой обособленное феодальное хозяйство… Хоромы бояр располагались в глубине улицы, посередине обширного двора; они состояли из ряда построек, чередовавшихся с частоколом. По-своему подобные комплексы были живописны».
Почему же по-своему? Я думаю, что они, эти «комплексы» – а по-русски сказать: боярские усадьбы, – были вообще живописны. В этом легко убедиться, взглянув на остатки усадьбы боярина Никиты Романова, сохранившиеся на улице Разина.
От века до века все больше, каменных строений вкраплялось в деревянную оправу Зарядья, и к XX веку, то есть к нашему времени, к нашим дням этот своеобразный район Москвы дошел, неся в себе приметы и признаки всех веков, то есть не имея цены как в архитектурном, так и в археологическом отношении.
Вот тут-то и пришло кому-то в голову стереть Зарядье с лица Москвы, причем стереть невосстановимо, на просто до пустого места, но поставить тут огромное современное здание, такое, чтобы оно заняло все Зарядье, чтобы уж ни ростка, ни стебелька не могло вновь прорасти из-под придавившей землю каменной глыбы.
К 1961 году относится бурная полемика о судьбе Зарядья, разгоревшаяся в нашей прессе. Выступали многие газеты и журналы. Помнится, «Литературная газета» прибегла даже к графическому воздействию. Был изображен силуэт Зарядья с его островерхими крышами и колоколенками, а потом на этот силуэт, рядом же, на газетной странице, накладывался прямоугольник проектируемого здания, и все видели, что ничего уж, кроме прямоугольника, после проделанной операции не остается.
Мы не будем теперь метаться по страницам разных журналов и газет, а возьмем одну лишь, но обстоятельную публикацию в журнале «Москва», № 9 за 1961 год. Рубрика: «Разговор за круглым столом». Автор обзора Н. Четунова. Название статьи – «Зарядье: что там будет?».
Я хорошо помню всю дискуссию о Зарядье, состоявшуюся в те времена, и могу сказать, что, прочитав обзор Н. Четуновой, можно получить представление о разгоревшихся тогда страстях. Здесь высказаны, пожалуй, все главные аргументы, видна вся тревога защитников наших национальных архитектурных ценностей. Без комментариев вынимаем из обзора Н. Четуновой некоторые места.
«Строительство города-гостиницы в Зарядье… разрушит исторически сложившийся центр столицы, создав рядом с ним подавляющий размерами и многолюдством второй центр…
Зарядье, прилегающее к Кремлю, – древнейшая часть Москвы.
– Близость его к Кремлю и Красной площади, архитектурная связь с ними и ансамблем улицы Разина, – сказал хороший знаток Москвы, доктор исторических наук П. В. Сытин, – не позволяют возводить в Зарядье никакого большого здания».
Спроектированное архитектором Чечулиным громоздкое, многоэтажное здание гостиницы неизбежно будет главенствовать над Кремлем. Кремль рядом с громадой железобетона проектируемой гостиницы потерял бы все свое величие, превратился бы в красивую игрушку на потребу населяющих гостиницу интуристов, перестал бы существовать как уникальное архитектурное творение гения русского народа. Так можно сформулировать мнение, на котором при всей разности аргументов, степени взволнованности и соображений о том, что именно нужно построить в Зарядье вместо гостиницы, сошлись все выступавшие.
«Не к прошлому, а к советским людям была обращена страстная аргументация художников В. Д. Божко и А. А. Коробова: гигантская, тяжеловесная гостиница, давящая на узорчато-легкую архитектуру Кремля, оскорбит эстетическое чувство не только наших современников, но и потомков». «Пренебрежение к памятникам архитектуры далекого прошлого, которые один из руководителей Госстроя инженер Светличный называет „ветхозаветным хламом“… вытравляет из сознания народа уважение к величию человеческого духа».
«Зарядье – летопись Москвы. Каждый кубометр земли Зарядья – страница этой летописи. Любому строительству в Зарядье необходимо предпослать тщательные археологические раскопки», «А потоки транспорта, которые неизбежно возникнут со строительством гостиницы? Современная мировая практика и теория градостроительства требуют: транспорт должен быть выведен из центра. Центр должен стать зоной спокойного пешеходного движения. Проектируемая в Зарядье гостиница ломает всю эту, казалось бы, бесспорную концепцию реконструкции центра. В случае осуществления этого проекта центр станет еще более населенным районом столицы, сделается местом транспортных „пробок“.
«Гостиницу со всеми ее ресторанами и зрелищными предприятиями нужно строить не в центре, уже перегруженном театрами, а, например, на Юго-Западе…»