Страница:
Но он привык к этому и только сейчас, после смерти Василия Ивановича Глуздырева, это все болью отозвалось в нем, заставило пристальнее вглядываться в мелочи и острее ощущать их. Глядя на округлую, обрюзгшую фигуру начальника РУВД, подполковника Горелова, Сергей вдруг вспомнил разговоры в узком кругу оперов, за бутылочкой, о взятках, которые брал Горелов, вспомнил нескольких местных «крутых», ходивших под покровительством подполковника.
Даже несгибаемый и жестокий начальник угро, имевший заслуженную репутацию «волкодава», – и тот был чем-то замазан и часто шел на компромиссы с «подотчетным контингентом». Да сам старший лейтенант Сергей Ковалев – был ли он так уж принципиален и не смотрел ли он сквозь пальцы на «шалости» некоторых «авторитетных товарищей»? И раньше считал это вполне нормальным способом выживания и сосуществования.
Но не сейчас. Все перевернулось – или, наоборот, стало на свои места. Все стало видеться совершенно в ином свеге, словно он стер с глаз пыльную пелену. Сергей дотронулся кончиками пальцев до рукояти пистолета, уютно лежащего в новой поясной кобуре, пристегнутой к ремню на левом боку, и подумал – долго ли еще оружие останется с ним после сегодняшнего обыска? Вряд ли долго. «В лоб – и без выходного пособия», – вспомнил Ковалев классическую фразу и невесело усмехнулся.
К «уазику» подошел майор Коковцев и, не глядя на Ковалева, вполголоса произнес в пространство:
– Повезло тебе, Серега. Нашли пятнадцать граммов чистого гашиша и еще какую-то хрень в ампулах. Кстати, нашли еще и две пули от «Калашникова», засевшие в стенке сарая. Сейчас над ней начнут мудрить эксперты, но, судя по всему, начало траектории будет у этого домишки, – майор кивнул на административный корпус. – Одна из них, наверное, твоя – со следами крови. Везет тебе сегодня.
Сергей вяло кивнул, продолжая равнодушно глядеть на то, как трое оперов в штатском вывели из ближайшего жилого корпуса двух бритых молодых людей со скованными наручниками руками. Одного из них Ковалев узнал – он разгружал ящики с машины в ту ночь, когда Сергея подстрелили. Старший лейтенант слегка оживился. «Нового воя в прессе и по ящику не избежать, – подумал он, – но этого ублюдка мы прищучили крепенько и просто обязаны расколоть».
Крысолов лежал на горячем песке, на берегу речки, нежась под обжигающими лучами солнца, положив ноги на раскаленный плоский камень. Прикрыв глаза футболкой, чтобы не напрягаться, сокращая зрачки в точку, Крысолов слушал успокаивающий шум быстрой воды и готовился к следующей тренировке. Тепловидение он освоил отлично, с грехом пополам телепортировался, а вот телепат из него был пока что паршивый. Точнее – совсем никакой.
Мешали постоянная напряженность и вбитая годами недоверчивость. Разум Крысолова был скован и суетен, рассеян и искал рационального решения проблемы, словно это было решение обычной тактической задачи, хотя и понимая, что все не так просто. И это злило Крысолова, что сковывало его еще больше.
Получив по электронной почте уведомления, что его предупреждения получены и приняты к сведению, Крысолов попытался связаться с Мирдзой, но безуспешно. Связался с Витькой, но сразу же получил в ответ кодовую фразу, означающую, что он под плотным наблюдением и прослушиванием. Сразу же пришлось прервать связь. Все очень и очень неприятно.
Крысолов задремал, убаюканный речным шумом. Обгореть он не боялся – организм автоматически подстраивался практически под любые естественные внешние воздействия. Сквозь дрему Крысолов улыбнулся, вспомнив, как лет восемь назад переплывал Волгу чуть ниже Саратова, ломая у берегов тонкий декабрьский ледок. Зима тогда была не особенно холодной.
В сознании проносились какие-то смутные образы. В какой-то момент Крысолов увидел себя, сидящего в густой траве на холмистом берегу какого-то водоема – то ли озера, то ли широкой реки. Ущербный месяц серебрил рябь на воде, из которой выходили черные мокро-блестящие фигуры. Крысолов бил по ним скупыми точными очередями из РПК, а в голове вертелась одна мысль: «Зачем? Это же не моя война».
Потом водная гладь растянулась до горизонта, берег превратился в узнаваемые дюны Рижского взморья. Исчезли и мокрые скользкие фигуры, и РПК. Рядом шла Мирдза, и крупные пушистые снежинки застревали в ее волосах, таяли на лице. Она шевелила губами, но Крысолов не слышал слов. Да это было и не нужно – он и так помнил их все, до последнего
И все вновь исчезло, вытесненное лицом Змея.
– Не спи, Крысолов. Замерзнешь.
И туг Крысолов понял, что голос он слышит не во сне Он распахнул глаза и приподнялся. И никого не увидел. «Что за чертовщина?» – сонно подумал он.
– Хорош чертыхаться. Давай к дому, дело есть, – снова услышал он голос Змея. Но, оглянувшись по сторонам, не увидел его. Удивленно и раздраженно пожал плечами, гадая, не приснилось ли это ему все-таки, и пытаясь вспомнить, откуда мог взяться тот сон с черными фигурами, выходящими из воды. С боевыми пловцами ему приходилось сталкиваться пару раз, но только как с партнерами по работе. Сам он тоже частенько пользовался подводным выходом к цели и водным путем эвакуации. Но сон не был вариацией на темы воспоминаний – все было слишком объемно и четко, привязано к конкретному времени и топографически – к какому-то конкретному месту. Вот только Крысолов никак не мог узнать это место и понять, что за время. Искупался, чтобы смыть с кожи налипший мелкий песок и, натянув футболку и шорты на мокрое тело, пошагал к дому.
Крысолов вошел в калитку, обогнул дом и увидел во внутреннем дворике Рустама и Змея, сидящих на супе. Увидев Крысолова, Змей улыбнулся и подмигнул названому брату.
– Услышал все-таки, – сказал он, – А ты не верил.
Крысолов нахмурился, сосредоточенно поглядел на хохочущих братьев.
– Так, значит, мне не приснилось? Ты звал меня отсюда?
– Конечно, – ответил Змей. – Не бегать же мне за тобой и не уставшего Рустика гонять.
– Подожди, – слегка ошеломленно произнес Крысолов, – как это у тебя получилось? Я же никак не мог тебя до этого «услышать».
– Да не у меня получилось, а у тебя. Ты наконец-то задремал, расслабившись, как котяра на солнышке. Вот я тебя и подловил. А то ты, по-моему, начал уже отчаиваться и считать себя неспособным.
Крысолов досадливо дернул щекой. «Уж эта мне проницательность умудренных аномалов», – с раздражением подумал он. Потом вспомнил о бедных обычных людях, которых он сам видел, казалось, насквозь. Как иной раз досаждал им оракульствующий Крысолов. Не выдержал и сам рассмеялся.
– Так что за дело? – отсмеявшись, спросил он. Змей задумчиво поглядел на него.
– Ты все-таки немного наследил. Через десять дней Синдикат начинает массированную операцию. В Кашкадарьинской, Сурхандарьинской и Самаркандской областях. Переходим на боевой график тренировок «сорок – восемь». Я освободил Рустама от работы – часть времени гонять тебя будет он, уж не обессудь.
Крысолов кивнул – ему со школы был знаком авральный график «сорок – восемь», сорок часов обучения с пятью пятнадцатиминутными перерывами на еду и восемь часов на сон.
Змей поглядел на часы.
– Сейчас – семнадцать пятнадцать. График вступает в действие в восемнадцать ноль-ноль. Садись, пока чайку попьем.
Наливая в пиалы ароматный зеленый чай, Мансур вдруг остро поглядел на Крысолова.
– А ты в курсе, что ты – единственный из всех нас, кто не знает своего настоящего имени? И вообще, знает ли его кто-нибудь?
Легко придерживая Мирдзу под локоток, Крысолов медленно брел по пляжу, вороша носком ботинка легкий пушистый снег под ногами. Такой же невесомо-пушистый крупный снег падал на плечи, засыпал дюны и стройные сосны. Лишь все еще не замерзший залив с тихим шорохом плескал волны на берег. Слякоть наконец-то отступила, сменившись легким морозцем и снегопадом, второй день без передышки заваливавшим город.
Сегодня вечером Мирдза предложила прогуляться где-нибудь подальше от людской суеты, и Крысолов отвез ее в Юрмалу. Синеватый свет фонарей делал пустынные улицы, засыпанные снегом, какими-то инореальными лабиринтами. Но сегодня Крысолову было не до красот.
– Что с нами творится, Вадим? – спросила Мирдза, едва они отошли от машины и углубились в пустынную улочку, ведущую к морю. – Что творится с тобой?
Крысолов пожал плечами и закурил. Молча они прошагали до берега и остановились у самой кромки прибоя. Мирдза, глядя в лицо Крысолова, ждала ответа.
– Не знаю, – наконец ответил он. – Может, все дело в том, что я привык быть один. Мне очень хорошо с тобой. Мирка, но…
– Вот именно – «но», – тихо сказала девушка, увлекая его вдоль берега. – Ты разрываешься между мной и еще чем-то, чему ты посвятил свою жизнь. Я не знаю, что это, да и не хочу знать, потому что мне всякий раз становится страшно, едва я прикасаюсь к твоим секретам. Но это «что-то» сильнее, чем наша… наши отношения, чем твоя тяга ко мне.
Она замолчала и вытянула из пачки длинную тонкую сигарету. Крысолов щелкнул зажигалкой, прикрыл ладонью тонкий язычок огня от ветра. Мирдза неумело прикурила. И Крысолов подумал с удивлением и неудовольствием, что только сейчас заметил, что девушка начата курить. И явно не так давно – недели две, может, месяц назад.
– Я не хочу давить на тебя. Но устала бояться – за тебя, за Марту, просто чего-то непонятного и иррационального. Иной раз хочется спрятаться, как в детстве, с головой под одеяло и замереть, чтобы страшилище меня не увидело, и перестать его бояться.
Крысолов невесело усмехнулся.
– Что я могу сказать? – отозвался он. – Ты права. Права на все сто. Я даже стал таким невнимательным с этими моими хитрыми занятиями, что только сейчас заметил, что ты начала курить. Прости. Я мог бы рассказать тебе, чем занимаюсь, но тогда тебе станет еще страшнее. Поэтому я промолчу. Я хотел бы, наверное, бросить эти мои конспирации, но – не могу. Это сильнее меня. Я должен делать то, что делаю. Иначе во мне не останется ничего, что ты сейчас любишь и ценишь. Долг, призвание, предназначение Судьбы – назови это как хочешь. Я не могу бросить все это, но не могу делать больно и тебе. Лучше, наверное, расстаться.
– Как хочешь, – холодно ответила Мирдза. И тут Крысолов впервые в жизни взорвался.
– Как хочешь? – с отчаянием воскликнул он, – Я-то хочу этого?! Неужели ты не видишь, что я с ума схожу по тебе? Неужели непонятно, что я просто рвусь пополам?!
Горло его стиснула жесткая клешня. Махнув рукой, Крысолов, чувствуя, как предательски влажнеют глаза, остановился и, повернувшись лицом к морю, постарался волевым усилием привести дыхание в норму. Ему удалось сделать это, но потребовалось в два раза больше времени, К тронувшей его за плечо Мирдзе он повернулся снова невозмутимым. Улыбнулся. Принял решение.
– Ладно, – спокойно ответил он, – не будем рвать в клочки и решать впопыхах. Утро вечера мудренее.
Мирдза неуверенно улыбнулась и прижалась к его плечу. Крысолов поерошил ее запорошенные снегом медные волосы. И они молча побрели по берегу. Крысолов внимательно глядел на девушку, словно бы для того, чтобы запомнить ее навсегда. Снежинки застревали в пушистой копне ее волос, таяли на лице. Крысолов прижался губами к ее виску, поцеловал во влажные теплые губы, и Мирдза ответила ему долгим поцелуем.
Они долго стояли на берегу, обнявшись. Потом, слегка отстранившись, поглядели друг на друга и рассмеялись. И уже бодро пошагали к машине.
Остановившись на Раунас, напротив дома Мирдзы, Крысолов снова поцеловал ее.
– Беги домой, – прошептал он.
– А ты?
– А я еще пойду поброжу-подумаю, – ответил он. – В Бикерниекском лесу. Беги.
Мирдза поцеловала его и легко выскользнула из машины. Крысолов проводил ее долгим взглядом, и лишь когда девушка скрылась за дверью дома, неспешно тронул казенную лаково-черную «Тойоту» четырехлетней свежести. Он проехал до конца Раунас, свернул на Иерикас, доехал до Бикерниекского лесопарка. На пяток минут остановил машину и вышел в лес. Сунул в губы сигарку, закурил и присел на корточки под соснами.
Он слушал, прикрыв глаза, шумы затихающей Риги. Со взморья в город ворвался ветер, взвихрив снег, закружив его смерчами в оранжевых световых конусах фонарей. Легкий воздух приятно освежал гортань, наполнял тело, делая его невесомым. Но – все хорошее когда-нибудь кончается.
Крысолов резко поднялся и – чего никогда не делал ранее – щелчком послал окурок в темноту. Пятью часами раньше Крысолов приткнул бы окурок под дерн или унес с собой: въевшаяся до костного мозга привычка – не наследи.
Сев в машину, на большой скорости погнал на Стабу – у Мирдзы, где практически все время обитал в течение последних пяти месяцев, Крысолов ничего не хранил. Жалкий минимум самых необходимых вещей. Открыв дверь квартиры, Крысолов на секунду замер. С приглушенным щелчком в левую ладонь легла рукоятка ножа, выброшенного пружиной из ножен на предплечье. Крысолов осторожно шагнул в кухню. И слегка расслабился – за столом сидел связник и прихлебывал из чашки жидкий чай.
– То ли вы не слишком кучеряво живете, – задумчиво произнес связник, и в его произношении внезапно прорезался латышский акцент, – то ли не живете здесь вовсе. Кстати, вы не слишком-то хорошо выглядите.
– Nepatikt – neskatities, – по-латышски ответил Крысолов. – С какой стати вы здесь?
– Да вот, зашел на отсутствие огонька, – философски заметил связник и напористо продолжил: – Ваша задача выполнена месяц назад. Что вы еще делаете здесь?
– По-моему, вы сами говорили, что я могу прожить здесь от полугода и дольше. Нет?
– Да, говорил. Но вы неоднократно выходили за пределы своих полномочий. Кстати, так считает и ваш куратор. И еще – его беспокоят ваши отношения с этой женщиной.
– Неужели? – восхитился Крысолов. – С каких это пор Синдикат заинтересовался моей личной жизнью?
– С тех пор, когда они начали мешать работе. Вам приказано прекратить всякие отношения с этой женщиной и немедленно выехать на место постоянной дислокации.
– Опоздали, – горько усмехнулся Крысолов и шагнул в комнату. – Я и так пришел сюда только за вещами.
– Я не сомневался в вашем благоразумии, – одобрительно произнес связник, и Крысолову вдруг захотелось его ударить. Один раз, свалить. Наповал. Но он сдержался.
Скидал в объемистую сумку скудные пожитки, сунул в карман плоскую бутылку виски «Theachers» и вышел на улицу. Связник неотступно шел следом. Закинув сумку на заднее сиденье «Тойоты» и повернувшись к связнику, уступил своему жгучему желанию. Но не полностью – коротко, без замаха ударил связника в челюсть. Хрустнула кость, и мужчина повалился на снег. Крысолов сплюнул от отвращения к себе, сел за руль и вывел машину из дворика на улицу.
По улице Бривибас он выехал на Бривибас гатве, шоссе Рига-Псков и вдавил педаль газа до пола, воткнул в магнитофон кассету «Marillion», сунул в губы сигарку, закурил и отвинтил крышку с плоской бутыли виски.
– I'm only assasian, my friend, I'm only assasian, – подпевал в полголоса вокалисту Крысолов, прихлебывая обжигающий пищевод напиток.
Огни Риги таяли в зеркале заднего обзора, и у Крысолова вдруг появилось щемящее ощущение, что увидит он этот славным город очень не скоро. Если вообще увидит.
4. ГЛАЗ ТАЙФУНА
Мирдза перевернулась на живот, расправила угол покрывала и, зажмурившись от яркого солнца, поглядела на Марту, с визгом кувыркавшуюся в воде в компании местных молодых людей. «Ну, курорт, да и только», – подумала Мирдза, любуясь сестрой. Этакая прибалтийская красавица, невесть каким ветром заброшенная в эту глухомань.
Правда, три дня назад, в субботу, Марта слегка влипла в приключение. И Мирдза в который раз убедилась в своей нечеловеческой природе. Подгулявшие мальчики, до этого чин чином пригласившие скучающую Марту на дискотеку, начали ее домогаться. И старшая сестричка не успела вмешаться, как все было кончено. Успела заметить все, как было на самом деле, только Мирдза – Марта неумело размахнулась и влепила одному из парней кулаком по щеке. Остальные увидели только стремительное движение руки – и парень катится по земле, воя от боли. Перелом челюсти.
Ошалевшую от неожиданного исхода потасовки сестру Мирдза поспешно увела подальше. А на следующий день мальчики пришли почтительно просить извинения и – промежду делом – спросили: а кто тебя каратэ так научил? Марта не полезла за словом в карман и ответила – сестра. На Мирдзу стали в поселке поглядывать с почтением и опаской.
Хотя в поселок вылезать особо большой нужды не было. Степаныч, многолетний бессменный начальник биостанции и старый приятель Вадима – все-таки Мирдза не могла даже в мыслях называть его Крысоловом, пусть это имя и было всего лишь псевдонимом, – с радостью приютил друзей друга. На своем потрепанном «Москвиче» он каждое утро привозил с рынка все, что ни заказали бы «милые дамы». Но сидеть на пустынной биостанции, напоминавшей миниатюрный пионерлагерь, или бродить по реликтовой дубраве было скучно, и сестры время от времени выбирались в «цивилизацию». Но и это было не слишком интересно. Оставалось только купаться, загорать да отсыпаться.
Дождавшись, пока Марта в очередной раз вынырнет из воды, Мирдза окликнула ее.
– Подойди-ка сюда.
Разбрызгивая прохладные капли, сестра подошла. Мальчики с восторгом глазели на ее крепкое тело, минимально прикрытое купальником. Присела рядом с Мирдзой.
– Ты что, с ума сошла? – по-латышски прошипела, как рассерженная кошка, старшая сестра. – Ты думай, что делаешь! Ты же иной раз под водой остаешься больше пяти минут. Нам снова рассекречиваться ни к чему.
– Лаби[19], – легкомысленно отозвалась Марта и тряхнула головой, обрызгав Мирдзу. И сразу же бросилась наутек, потому что Мирдза, с криком, уже по-русски: – Ах ты, чертовка! – вскочила и бросилась за ней.
Обе бежали вполсилы – все-таки внушение старшей сестры подействовало на младшую. С визгом, подняв фонтаны брызг, обе обрушились в воду. Уже на середине реки Мирдза все-таки сжульничала и, сделав под водой несколько гребков в полную силу, догнала Марту, ухватила ее за ухо.
Обе с хохотом выбарахтались на мелководье, брызгались н дурачились. Молодые люди, сначала с опасливой отчужденностью взиравшие с приличного расстояния на забавы сестер, вскоре были ими втянуты в игру в пятнашки на воде.
Вволю набесившись, Мирдза выбралась на бережок, оставив молодежь развлекаться. Улегшись на покрывало и подставив горячему солнцу лицо, она вдруг с тревогой подумала: «А где Вадим? Что с ним, жив ли он вообще?»
Рядовой Просвиркин заступил на пост в поганейшем расположении духа. «Деды» опять распатронили его посылку из дома, не оставив ничего, кроме пары конвертов и тощенькой тетрадки. «Пиши письма, – сказали они, – может, еще чего пришлют».
Примкнув магазин к «Калашникову», Просвиркин хмуро оглядел караулку, где на топчане лежали брюхом кверху двое из тех «дедов». «Полоснуть бы по ним, сукам, – подумал вдруг со злостью солдат, – чтоб им сальце с колбаской поперек глотки встали». Но он не исполнил свое желание, а смиренно поплелся вслед за разводящим сменять часовых предыдущей смены.
И вот, стоя на вышке и жуя заначенный с вечера в сапог сухарь, Просвиркин вдруг замечтался. Как можно было бы отомстить подлюгам – «дедам», бессильные мечты слабака-са-абона. «Эх, мне бы пару тонн баксов по дембелю, я бы им…»
Это была последняя мысль в жизни рядового-первогодка Просвиркина. Пуля калибра 7,62 мм пробила его голову. Мягко, словно ватная кукла, оседая на дощатый пол вышки, Просвиркин уже не видел, как точно так же осели часовые на соседних вышках, как шесть черных фигур в просторной одежде перерезали в нескольких местах колючку проволочного забора по периметру складов, как обманули сигнальные провода и сигнализацию на дверях склада. Как бесславно погибли те, что были в караулке, выкошенные двумя бесшумными очередями, как черные фигуры выскользнули из распахнутых ворот складов. И уж тем более не видел, как склады взлетели на воздух, превратив труп Просвиркина в неопознаваемые лохмотья, разметав в клочья трех часовых на дальних постах.
Лишь один человек, видевший всю картину атаки на склады целиком, улыбнулся и произнес в микрофон портативной рации:
– Учебно-боевая задача выполнена на «отлично». Всем эвакуироваться.
Николай Николаевич сидел, развалившись в кресле, напротив побагровевшего от такой наглости Борова. Сегодня он, вопреки обыкновению, взял на встречу своих «близнецов», что было не только нарушением всех мыслимых и немыслимых приличий, а также неписаного закона глав Синдиката, но и прямое нарушение приказа самого Главы. Но Глава далеко – тем более какой он Глава; половина европейских и азиатских филиалов отвалились от центра, а на Борова Ник-Никычу было глубоко насрать – он ни разу не видел аномалов в деле, никогда не ходил по лезвию. Дружба, в особенности фиктивная, это всегда игра со смертью.
Николай Николаевич подозревал, что лично он уже доигрался, – Крысолов ушел ожесточенный. И наверняка уже знает о том, что Синдикат нанес визит его ближайшему другу, что Синдикат охотится за его женщиной. Все эти акции были проведены вопреки пожеланию Ник-Никыча и лишь спугнули Крысолова и его друзей, сделали их осторожнее. А ведь на женщину можно было ловить, как на приманку. Хотя… Крысолов очень хитер. Лучшего ученика пока не было в специнтернате.
Николай Николаевич тяжело поглядел на Борова. Тот сопел и раздувал ноздри, тщательно изображал праведный гнев. Но что-то иное читалось в его узеньких, заплывших жиром глазках. И Ник-Никыч впервые подумал, что, похоже, недооценил этого толстяка. Что-то зреет.
– Какой только кретин назначил вас шефом регионального отделения, – устало произнес Ник-Никыч. – Это же должность, приравненная к полубогу, а вы – убожество. И вам стоит радоваться, если Крысолов никогда не всплывет – при вашей жизни. Аномалы живут долго, а преемнику вашему и моему он платить ломаной монетой не станет. И дай вам бог никогда не найти его женщину. Иначе он придет. Вы же даже не представляете, сколько глаз и ушей оставил Крысолов вокруг нас, он оперативник экстракласса, а мы – вы – держали его на черновой работе. Я голову наотрез даю, что он уже вышел на других беглецов из Синдиката. А если он придет не один, то не спасет ни ваш спецназ, ни эти мальчики, – Ник-Никыч мотнул головой в сторону «близнецов».
– А почему вы считаете, что он придет и за мной? – тонко усмехнулся Боров, – Придет-то он только за вами.
«Идиот жирный, – грустно подумал Ник-Никыч. – Я ему о том, что ждет людей – всех людей, а он мне о личных проблемах».
– Поймите, – все с той же грустью произнес он, – Крысолов – не мальчик, он прекрасно понимает, что я тоже пешка. Придет он за всем Синдикатом. И у меня нет никакой гарантии, что у него не будет обиды на человечество в целом.
– И что же он может сделать несчастному человечеству? – снисходительно рассмеялся Боров.
– Устроить третью мировую.
– Вы серьезно?
– Абсолютно. Я никогда не видел его в гневе, и, поверьте, не хочу даже представлять. Все стратегическое оружие, например, охраняется хорошо подготовленными людьми. Но всего лишь – людьми. А он не человек, он боевой механизм, отлично тренированный и способный выжить там, где любой человек протянет ноги. Большинство ядов и бактерий для него не страшнее чесотки; смертельная для человека доза жесткого излучения ему не делает ни малейшего вреда. Он легко переносит высокие температуры, может находиться в арктическом холоде без теплой одежды несколько недель. Я даже не знаю, что из более-менее естественных воздействий будет для него смертельно. Многие аномалы подолгу выдерживают подобные воздействия, но этот переживет их всех. Я иной раз сомневаюсь – а смертен ли он вообще? Есть такое поверье, что к человеку без имени не может прийти Смерть, ибо не знает, за кем приходить – всякая тварь записана в Книгу Жизни, имеет имя. А существо без имени не записано в эту Книгу, и Смерть за ним не придет. Ведь имени – подлинного имени, данного ему при рождении, никто не знает. Если, конечно, имя ему вообще было дано.
Они сидели в машине втроем: Крысолов, Змей и парень, представленный Змеем как Хорь. Крысолову не пришлось даже особо приглядываться, чтобы определить, что перед ним – аномал. «Тут что, Клондайк, что ли? – подумал Крысолов. – Рай для аномалов? Такого их количества в одном месте я еще не видел».
– Сейчас они все концентрируются вот здесь, – Хорь водил по подробной карте города указательным пальцем с крупным обгрызенным ногтем. – Инструктаж и все такое. Моя двойка должна прибыть на место сбора в ноль тридцать. Если я задержусь на две минуты, то никто не встревожится. Значит, нужно нападать в ноль тридцать одну. Посты будут здесь, здесь и здесь, – Хорь ткнул пальцем вокруг небольшой складской постройки. – Скорее всего, пара аномалов и пяток человек.
Даже несгибаемый и жестокий начальник угро, имевший заслуженную репутацию «волкодава», – и тот был чем-то замазан и часто шел на компромиссы с «подотчетным контингентом». Да сам старший лейтенант Сергей Ковалев – был ли он так уж принципиален и не смотрел ли он сквозь пальцы на «шалости» некоторых «авторитетных товарищей»? И раньше считал это вполне нормальным способом выживания и сосуществования.
Но не сейчас. Все перевернулось – или, наоборот, стало на свои места. Все стало видеться совершенно в ином свеге, словно он стер с глаз пыльную пелену. Сергей дотронулся кончиками пальцев до рукояти пистолета, уютно лежащего в новой поясной кобуре, пристегнутой к ремню на левом боку, и подумал – долго ли еще оружие останется с ним после сегодняшнего обыска? Вряд ли долго. «В лоб – и без выходного пособия», – вспомнил Ковалев классическую фразу и невесело усмехнулся.
К «уазику» подошел майор Коковцев и, не глядя на Ковалева, вполголоса произнес в пространство:
– Повезло тебе, Серега. Нашли пятнадцать граммов чистого гашиша и еще какую-то хрень в ампулах. Кстати, нашли еще и две пули от «Калашникова», засевшие в стенке сарая. Сейчас над ней начнут мудрить эксперты, но, судя по всему, начало траектории будет у этого домишки, – майор кивнул на административный корпус. – Одна из них, наверное, твоя – со следами крови. Везет тебе сегодня.
Сергей вяло кивнул, продолжая равнодушно глядеть на то, как трое оперов в штатском вывели из ближайшего жилого корпуса двух бритых молодых людей со скованными наручниками руками. Одного из них Ковалев узнал – он разгружал ящики с машины в ту ночь, когда Сергея подстрелили. Старший лейтенант слегка оживился. «Нового воя в прессе и по ящику не избежать, – подумал он, – но этого ублюдка мы прищучили крепенько и просто обязаны расколоть».
Яккабаг, Кашкадарьинская область. Понедельник, 15,06. 16:35
Крысолов лежал на горячем песке, на берегу речки, нежась под обжигающими лучами солнца, положив ноги на раскаленный плоский камень. Прикрыв глаза футболкой, чтобы не напрягаться, сокращая зрачки в точку, Крысолов слушал успокаивающий шум быстрой воды и готовился к следующей тренировке. Тепловидение он освоил отлично, с грехом пополам телепортировался, а вот телепат из него был пока что паршивый. Точнее – совсем никакой.
Мешали постоянная напряженность и вбитая годами недоверчивость. Разум Крысолова был скован и суетен, рассеян и искал рационального решения проблемы, словно это было решение обычной тактической задачи, хотя и понимая, что все не так просто. И это злило Крысолова, что сковывало его еще больше.
Получив по электронной почте уведомления, что его предупреждения получены и приняты к сведению, Крысолов попытался связаться с Мирдзой, но безуспешно. Связался с Витькой, но сразу же получил в ответ кодовую фразу, означающую, что он под плотным наблюдением и прослушиванием. Сразу же пришлось прервать связь. Все очень и очень неприятно.
Крысолов задремал, убаюканный речным шумом. Обгореть он не боялся – организм автоматически подстраивался практически под любые естественные внешние воздействия. Сквозь дрему Крысолов улыбнулся, вспомнив, как лет восемь назад переплывал Волгу чуть ниже Саратова, ломая у берегов тонкий декабрьский ледок. Зима тогда была не особенно холодной.
В сознании проносились какие-то смутные образы. В какой-то момент Крысолов увидел себя, сидящего в густой траве на холмистом берегу какого-то водоема – то ли озера, то ли широкой реки. Ущербный месяц серебрил рябь на воде, из которой выходили черные мокро-блестящие фигуры. Крысолов бил по ним скупыми точными очередями из РПК, а в голове вертелась одна мысль: «Зачем? Это же не моя война».
Потом водная гладь растянулась до горизонта, берег превратился в узнаваемые дюны Рижского взморья. Исчезли и мокрые скользкие фигуры, и РПК. Рядом шла Мирдза, и крупные пушистые снежинки застревали в ее волосах, таяли на лице. Она шевелила губами, но Крысолов не слышал слов. Да это было и не нужно – он и так помнил их все, до последнего
И все вновь исчезло, вытесненное лицом Змея.
– Не спи, Крысолов. Замерзнешь.
И туг Крысолов понял, что голос он слышит не во сне Он распахнул глаза и приподнялся. И никого не увидел. «Что за чертовщина?» – сонно подумал он.
– Хорош чертыхаться. Давай к дому, дело есть, – снова услышал он голос Змея. Но, оглянувшись по сторонам, не увидел его. Удивленно и раздраженно пожал плечами, гадая, не приснилось ли это ему все-таки, и пытаясь вспомнить, откуда мог взяться тот сон с черными фигурами, выходящими из воды. С боевыми пловцами ему приходилось сталкиваться пару раз, но только как с партнерами по работе. Сам он тоже частенько пользовался подводным выходом к цели и водным путем эвакуации. Но сон не был вариацией на темы воспоминаний – все было слишком объемно и четко, привязано к конкретному времени и топографически – к какому-то конкретному месту. Вот только Крысолов никак не мог узнать это место и понять, что за время. Искупался, чтобы смыть с кожи налипший мелкий песок и, натянув футболку и шорты на мокрое тело, пошагал к дому.
Крысолов вошел в калитку, обогнул дом и увидел во внутреннем дворике Рустама и Змея, сидящих на супе. Увидев Крысолова, Змей улыбнулся и подмигнул названому брату.
– Услышал все-таки, – сказал он, – А ты не верил.
Крысолов нахмурился, сосредоточенно поглядел на хохочущих братьев.
– Так, значит, мне не приснилось? Ты звал меня отсюда?
– Конечно, – ответил Змей. – Не бегать же мне за тобой и не уставшего Рустика гонять.
– Подожди, – слегка ошеломленно произнес Крысолов, – как это у тебя получилось? Я же никак не мог тебя до этого «услышать».
– Да не у меня получилось, а у тебя. Ты наконец-то задремал, расслабившись, как котяра на солнышке. Вот я тебя и подловил. А то ты, по-моему, начал уже отчаиваться и считать себя неспособным.
Крысолов досадливо дернул щекой. «Уж эта мне проницательность умудренных аномалов», – с раздражением подумал он. Потом вспомнил о бедных обычных людях, которых он сам видел, казалось, насквозь. Как иной раз досаждал им оракульствующий Крысолов. Не выдержал и сам рассмеялся.
– Так что за дело? – отсмеявшись, спросил он. Змей задумчиво поглядел на него.
– Ты все-таки немного наследил. Через десять дней Синдикат начинает массированную операцию. В Кашкадарьинской, Сурхандарьинской и Самаркандской областях. Переходим на боевой график тренировок «сорок – восемь». Я освободил Рустама от работы – часть времени гонять тебя будет он, уж не обессудь.
Крысолов кивнул – ему со школы был знаком авральный график «сорок – восемь», сорок часов обучения с пятью пятнадцатиминутными перерывами на еду и восемь часов на сон.
Змей поглядел на часы.
– Сейчас – семнадцать пятнадцать. График вступает в действие в восемнадцать ноль-ноль. Садись, пока чайку попьем.
Наливая в пиалы ароматный зеленый чай, Мансур вдруг остро поглядел на Крысолова.
– А ты в курсе, что ты – единственный из всех нас, кто не знает своего настоящего имени? И вообще, знает ли его кто-нибудь?
Чужая память.
Берег Рижского взморья, Яундубулгы. Юрмала. Суббота, 12.12.92 г. 23:40 (время местное)
Легко придерживая Мирдзу под локоток, Крысолов медленно брел по пляжу, вороша носком ботинка легкий пушистый снег под ногами. Такой же невесомо-пушистый крупный снег падал на плечи, засыпал дюны и стройные сосны. Лишь все еще не замерзший залив с тихим шорохом плескал волны на берег. Слякоть наконец-то отступила, сменившись легким морозцем и снегопадом, второй день без передышки заваливавшим город.
Сегодня вечером Мирдза предложила прогуляться где-нибудь подальше от людской суеты, и Крысолов отвез ее в Юрмалу. Синеватый свет фонарей делал пустынные улицы, засыпанные снегом, какими-то инореальными лабиринтами. Но сегодня Крысолову было не до красот.
– Что с нами творится, Вадим? – спросила Мирдза, едва они отошли от машины и углубились в пустынную улочку, ведущую к морю. – Что творится с тобой?
Крысолов пожал плечами и закурил. Молча они прошагали до берега и остановились у самой кромки прибоя. Мирдза, глядя в лицо Крысолова, ждала ответа.
– Не знаю, – наконец ответил он. – Может, все дело в том, что я привык быть один. Мне очень хорошо с тобой. Мирка, но…
– Вот именно – «но», – тихо сказала девушка, увлекая его вдоль берега. – Ты разрываешься между мной и еще чем-то, чему ты посвятил свою жизнь. Я не знаю, что это, да и не хочу знать, потому что мне всякий раз становится страшно, едва я прикасаюсь к твоим секретам. Но это «что-то» сильнее, чем наша… наши отношения, чем твоя тяга ко мне.
Она замолчала и вытянула из пачки длинную тонкую сигарету. Крысолов щелкнул зажигалкой, прикрыл ладонью тонкий язычок огня от ветра. Мирдза неумело прикурила. И Крысолов подумал с удивлением и неудовольствием, что только сейчас заметил, что девушка начата курить. И явно не так давно – недели две, может, месяц назад.
– Я не хочу давить на тебя. Но устала бояться – за тебя, за Марту, просто чего-то непонятного и иррационального. Иной раз хочется спрятаться, как в детстве, с головой под одеяло и замереть, чтобы страшилище меня не увидело, и перестать его бояться.
Крысолов невесело усмехнулся.
– Что я могу сказать? – отозвался он. – Ты права. Права на все сто. Я даже стал таким невнимательным с этими моими хитрыми занятиями, что только сейчас заметил, что ты начала курить. Прости. Я мог бы рассказать тебе, чем занимаюсь, но тогда тебе станет еще страшнее. Поэтому я промолчу. Я хотел бы, наверное, бросить эти мои конспирации, но – не могу. Это сильнее меня. Я должен делать то, что делаю. Иначе во мне не останется ничего, что ты сейчас любишь и ценишь. Долг, призвание, предназначение Судьбы – назови это как хочешь. Я не могу бросить все это, но не могу делать больно и тебе. Лучше, наверное, расстаться.
– Как хочешь, – холодно ответила Мирдза. И тут Крысолов впервые в жизни взорвался.
– Как хочешь? – с отчаянием воскликнул он, – Я-то хочу этого?! Неужели ты не видишь, что я с ума схожу по тебе? Неужели непонятно, что я просто рвусь пополам?!
Горло его стиснула жесткая клешня. Махнув рукой, Крысолов, чувствуя, как предательски влажнеют глаза, остановился и, повернувшись лицом к морю, постарался волевым усилием привести дыхание в норму. Ему удалось сделать это, но потребовалось в два раза больше времени, К тронувшей его за плечо Мирдзе он повернулся снова невозмутимым. Улыбнулся. Принял решение.
– Ладно, – спокойно ответил он, – не будем рвать в клочки и решать впопыхах. Утро вечера мудренее.
Мирдза неуверенно улыбнулась и прижалась к его плечу. Крысолов поерошил ее запорошенные снегом медные волосы. И они молча побрели по берегу. Крысолов внимательно глядел на девушку, словно бы для того, чтобы запомнить ее навсегда. Снежинки застревали в пушистой копне ее волос, таяли на лице. Крысолов прижался губами к ее виску, поцеловал во влажные теплые губы, и Мирдза ответила ему долгим поцелуем.
Они долго стояли на берегу, обнявшись. Потом, слегка отстранившись, поглядели друг на друга и рассмеялись. И уже бодро пошагали к машине.
Остановившись на Раунас, напротив дома Мирдзы, Крысолов снова поцеловал ее.
– Беги домой, – прошептал он.
– А ты?
– А я еще пойду поброжу-подумаю, – ответил он. – В Бикерниекском лесу. Беги.
Мирдза поцеловала его и легко выскользнула из машины. Крысолов проводил ее долгим взглядом, и лишь когда девушка скрылась за дверью дома, неспешно тронул казенную лаково-черную «Тойоту» четырехлетней свежести. Он проехал до конца Раунас, свернул на Иерикас, доехал до Бикерниекского лесопарка. На пяток минут остановил машину и вышел в лес. Сунул в губы сигарку, закурил и присел на корточки под соснами.
Он слушал, прикрыв глаза, шумы затихающей Риги. Со взморья в город ворвался ветер, взвихрив снег, закружив его смерчами в оранжевых световых конусах фонарей. Легкий воздух приятно освежал гортань, наполнял тело, делая его невесомым. Но – все хорошее когда-нибудь кончается.
Крысолов резко поднялся и – чего никогда не делал ранее – щелчком послал окурок в темноту. Пятью часами раньше Крысолов приткнул бы окурок под дерн или унес с собой: въевшаяся до костного мозга привычка – не наследи.
Сев в машину, на большой скорости погнал на Стабу – у Мирдзы, где практически все время обитал в течение последних пяти месяцев, Крысолов ничего не хранил. Жалкий минимум самых необходимых вещей. Открыв дверь квартиры, Крысолов на секунду замер. С приглушенным щелчком в левую ладонь легла рукоятка ножа, выброшенного пружиной из ножен на предплечье. Крысолов осторожно шагнул в кухню. И слегка расслабился – за столом сидел связник и прихлебывал из чашки жидкий чай.
– То ли вы не слишком кучеряво живете, – задумчиво произнес связник, и в его произношении внезапно прорезался латышский акцент, – то ли не живете здесь вовсе. Кстати, вы не слишком-то хорошо выглядите.
– Nepatikt – neskatities, – по-латышски ответил Крысолов. – С какой стати вы здесь?
– Да вот, зашел на отсутствие огонька, – философски заметил связник и напористо продолжил: – Ваша задача выполнена месяц назад. Что вы еще делаете здесь?
– По-моему, вы сами говорили, что я могу прожить здесь от полугода и дольше. Нет?
– Да, говорил. Но вы неоднократно выходили за пределы своих полномочий. Кстати, так считает и ваш куратор. И еще – его беспокоят ваши отношения с этой женщиной.
– Неужели? – восхитился Крысолов. – С каких это пор Синдикат заинтересовался моей личной жизнью?
– С тех пор, когда они начали мешать работе. Вам приказано прекратить всякие отношения с этой женщиной и немедленно выехать на место постоянной дислокации.
– Опоздали, – горько усмехнулся Крысолов и шагнул в комнату. – Я и так пришел сюда только за вещами.
– Я не сомневался в вашем благоразумии, – одобрительно произнес связник, и Крысолову вдруг захотелось его ударить. Один раз, свалить. Наповал. Но он сдержался.
Скидал в объемистую сумку скудные пожитки, сунул в карман плоскую бутылку виски «Theachers» и вышел на улицу. Связник неотступно шел следом. Закинув сумку на заднее сиденье «Тойоты» и повернувшись к связнику, уступил своему жгучему желанию. Но не полностью – коротко, без замаха ударил связника в челюсть. Хрустнула кость, и мужчина повалился на снег. Крысолов сплюнул от отвращения к себе, сел за руль и вывел машину из дворика на улицу.
По улице Бривибас он выехал на Бривибас гатве, шоссе Рига-Псков и вдавил педаль газа до пола, воткнул в магнитофон кассету «Marillion», сунул в губы сигарку, закурил и отвинтил крышку с плоской бутыли виски.
– I'm only assasian, my friend, I'm only assasian, – подпевал в полголоса вокалисту Крысолов, прихлебывая обжигающий пищевод напиток.
Огни Риги таяли в зеркале заднего обзора, и у Крысолова вдруг появилось щемящее ощущение, что увидит он этот славным город очень не скоро. Если вообще увидит.
4. ГЛАЗ ТАЙФУНА
Биологическая станция СПбГУ «Лес на Ворскле», Борисовна. Белгородская область, Вторник. 23.06. 14:50
Мирдза перевернулась на живот, расправила угол покрывала и, зажмурившись от яркого солнца, поглядела на Марту, с визгом кувыркавшуюся в воде в компании местных молодых людей. «Ну, курорт, да и только», – подумала Мирдза, любуясь сестрой. Этакая прибалтийская красавица, невесть каким ветром заброшенная в эту глухомань.
Правда, три дня назад, в субботу, Марта слегка влипла в приключение. И Мирдза в который раз убедилась в своей нечеловеческой природе. Подгулявшие мальчики, до этого чин чином пригласившие скучающую Марту на дискотеку, начали ее домогаться. И старшая сестричка не успела вмешаться, как все было кончено. Успела заметить все, как было на самом деле, только Мирдза – Марта неумело размахнулась и влепила одному из парней кулаком по щеке. Остальные увидели только стремительное движение руки – и парень катится по земле, воя от боли. Перелом челюсти.
Ошалевшую от неожиданного исхода потасовки сестру Мирдза поспешно увела подальше. А на следующий день мальчики пришли почтительно просить извинения и – промежду делом – спросили: а кто тебя каратэ так научил? Марта не полезла за словом в карман и ответила – сестра. На Мирдзу стали в поселке поглядывать с почтением и опаской.
Хотя в поселок вылезать особо большой нужды не было. Степаныч, многолетний бессменный начальник биостанции и старый приятель Вадима – все-таки Мирдза не могла даже в мыслях называть его Крысоловом, пусть это имя и было всего лишь псевдонимом, – с радостью приютил друзей друга. На своем потрепанном «Москвиче» он каждое утро привозил с рынка все, что ни заказали бы «милые дамы». Но сидеть на пустынной биостанции, напоминавшей миниатюрный пионерлагерь, или бродить по реликтовой дубраве было скучно, и сестры время от времени выбирались в «цивилизацию». Но и это было не слишком интересно. Оставалось только купаться, загорать да отсыпаться.
Дождавшись, пока Марта в очередной раз вынырнет из воды, Мирдза окликнула ее.
– Подойди-ка сюда.
Разбрызгивая прохладные капли, сестра подошла. Мальчики с восторгом глазели на ее крепкое тело, минимально прикрытое купальником. Присела рядом с Мирдзой.
– Ты что, с ума сошла? – по-латышски прошипела, как рассерженная кошка, старшая сестра. – Ты думай, что делаешь! Ты же иной раз под водой остаешься больше пяти минут. Нам снова рассекречиваться ни к чему.
– Лаби[19], – легкомысленно отозвалась Марта и тряхнула головой, обрызгав Мирдзу. И сразу же бросилась наутек, потому что Мирдза, с криком, уже по-русски: – Ах ты, чертовка! – вскочила и бросилась за ней.
Обе бежали вполсилы – все-таки внушение старшей сестры подействовало на младшую. С визгом, подняв фонтаны брызг, обе обрушились в воду. Уже на середине реки Мирдза все-таки сжульничала и, сделав под водой несколько гребков в полную силу, догнала Марту, ухватила ее за ухо.
Обе с хохотом выбарахтались на мелководье, брызгались н дурачились. Молодые люди, сначала с опасливой отчужденностью взиравшие с приличного расстояния на забавы сестер, вскоре были ими втянуты в игру в пятнашки на воде.
Вволю набесившись, Мирдза выбралась на бережок, оставив молодежь развлекаться. Улегшись на покрывало и подставив горячему солнцу лицо, она вдруг с тревогой подумала: «А где Вадим? Что с ним, жив ли он вообще?»
Артсклады ракетно-артиллерийской бригады, Луга. Ленинградская область. Среда, 24,06. 0:05
Рядовой Просвиркин заступил на пост в поганейшем расположении духа. «Деды» опять распатронили его посылку из дома, не оставив ничего, кроме пары конвертов и тощенькой тетрадки. «Пиши письма, – сказали они, – может, еще чего пришлют».
Примкнув магазин к «Калашникову», Просвиркин хмуро оглядел караулку, где на топчане лежали брюхом кверху двое из тех «дедов». «Полоснуть бы по ним, сукам, – подумал вдруг со злостью солдат, – чтоб им сальце с колбаской поперек глотки встали». Но он не исполнил свое желание, а смиренно поплелся вслед за разводящим сменять часовых предыдущей смены.
И вот, стоя на вышке и жуя заначенный с вечера в сапог сухарь, Просвиркин вдруг замечтался. Как можно было бы отомстить подлюгам – «дедам», бессильные мечты слабака-са-абона. «Эх, мне бы пару тонн баксов по дембелю, я бы им…»
Это была последняя мысль в жизни рядового-первогодка Просвиркина. Пуля калибра 7,62 мм пробила его голову. Мягко, словно ватная кукла, оседая на дощатый пол вышки, Просвиркин уже не видел, как точно так же осели часовые на соседних вышках, как шесть черных фигур в просторной одежде перерезали в нескольких местах колючку проволочного забора по периметру складов, как обманули сигнальные провода и сигнализацию на дверях склада. Как бесславно погибли те, что были в караулке, выкошенные двумя бесшумными очередями, как черные фигуры выскользнули из распахнутых ворот складов. И уж тем более не видел, как склады взлетели на воздух, превратив труп Просвиркина в неопознаваемые лохмотья, разметав в клочья трех часовых на дальних постах.
Лишь один человек, видевший всю картину атаки на склады целиком, улыбнулся и произнес в микрофон портативной рации:
– Учебно-боевая задача выполнена на «отлично». Всем эвакуироваться.
Улица Железноводская, ВО, Санкт-Петербург. Среда, 24.06. 16:00
Николай Николаевич сидел, развалившись в кресле, напротив побагровевшего от такой наглости Борова. Сегодня он, вопреки обыкновению, взял на встречу своих «близнецов», что было не только нарушением всех мыслимых и немыслимых приличий, а также неписаного закона глав Синдиката, но и прямое нарушение приказа самого Главы. Но Глава далеко – тем более какой он Глава; половина европейских и азиатских филиалов отвалились от центра, а на Борова Ник-Никычу было глубоко насрать – он ни разу не видел аномалов в деле, никогда не ходил по лезвию. Дружба, в особенности фиктивная, это всегда игра со смертью.
Николай Николаевич подозревал, что лично он уже доигрался, – Крысолов ушел ожесточенный. И наверняка уже знает о том, что Синдикат нанес визит его ближайшему другу, что Синдикат охотится за его женщиной. Все эти акции были проведены вопреки пожеланию Ник-Никыча и лишь спугнули Крысолова и его друзей, сделали их осторожнее. А ведь на женщину можно было ловить, как на приманку. Хотя… Крысолов очень хитер. Лучшего ученика пока не было в специнтернате.
Николай Николаевич тяжело поглядел на Борова. Тот сопел и раздувал ноздри, тщательно изображал праведный гнев. Но что-то иное читалось в его узеньких, заплывших жиром глазках. И Ник-Никыч впервые подумал, что, похоже, недооценил этого толстяка. Что-то зреет.
– Какой только кретин назначил вас шефом регионального отделения, – устало произнес Ник-Никыч. – Это же должность, приравненная к полубогу, а вы – убожество. И вам стоит радоваться, если Крысолов никогда не всплывет – при вашей жизни. Аномалы живут долго, а преемнику вашему и моему он платить ломаной монетой не станет. И дай вам бог никогда не найти его женщину. Иначе он придет. Вы же даже не представляете, сколько глаз и ушей оставил Крысолов вокруг нас, он оперативник экстракласса, а мы – вы – держали его на черновой работе. Я голову наотрез даю, что он уже вышел на других беглецов из Синдиката. А если он придет не один, то не спасет ни ваш спецназ, ни эти мальчики, – Ник-Никыч мотнул головой в сторону «близнецов».
– А почему вы считаете, что он придет и за мной? – тонко усмехнулся Боров, – Придет-то он только за вами.
«Идиот жирный, – грустно подумал Ник-Никыч. – Я ему о том, что ждет людей – всех людей, а он мне о личных проблемах».
– Поймите, – все с той же грустью произнес он, – Крысолов – не мальчик, он прекрасно понимает, что я тоже пешка. Придет он за всем Синдикатом. И у меня нет никакой гарантии, что у него не будет обиды на человечество в целом.
– И что же он может сделать несчастному человечеству? – снисходительно рассмеялся Боров.
– Устроить третью мировую.
– Вы серьезно?
– Абсолютно. Я никогда не видел его в гневе, и, поверьте, не хочу даже представлять. Все стратегическое оружие, например, охраняется хорошо подготовленными людьми. Но всего лишь – людьми. А он не человек, он боевой механизм, отлично тренированный и способный выжить там, где любой человек протянет ноги. Большинство ядов и бактерий для него не страшнее чесотки; смертельная для человека доза жесткого излучения ему не делает ни малейшего вреда. Он легко переносит высокие температуры, может находиться в арктическом холоде без теплой одежды несколько недель. Я даже не знаю, что из более-менее естественных воздействий будет для него смертельно. Многие аномалы подолгу выдерживают подобные воздействия, но этот переживет их всех. Я иной раз сомневаюсь – а смертен ли он вообще? Есть такое поверье, что к человеку без имени не может прийти Смерть, ибо не знает, за кем приходить – всякая тварь записана в Книгу Жизни, имеет имя. А существо без имени не записано в эту Книгу, и Смерть за ним не придет. Ведь имени – подлинного имени, данного ему при рождении, никто не знает. Если, конечно, имя ему вообще было дано.
Кольцевая автодорога, Ташкент. Республика Узбекистан. Среда, 24.06. 23:45 (время местное)
Они сидели в машине втроем: Крысолов, Змей и парень, представленный Змеем как Хорь. Крысолову не пришлось даже особо приглядываться, чтобы определить, что перед ним – аномал. «Тут что, Клондайк, что ли? – подумал Крысолов. – Рай для аномалов? Такого их количества в одном месте я еще не видел».
– Сейчас они все концентрируются вот здесь, – Хорь водил по подробной карте города указательным пальцем с крупным обгрызенным ногтем. – Инструктаж и все такое. Моя двойка должна прибыть на место сбора в ноль тридцать. Если я задержусь на две минуты, то никто не встревожится. Значит, нужно нападать в ноль тридцать одну. Посты будут здесь, здесь и здесь, – Хорь ткнул пальцем вокруг небольшой складской постройки. – Скорее всего, пара аномалов и пяток человек.