Страница:
Наказ Шелудяка был исполнен: Астрахань очищена от опасных людей. На другой день после убийства Иосифа и князя Львова воры написали запись и силою заставили духовенство приложить к ней руки за себя и за детей духовных: обязывались стоять против бояр и изменников и умирать друг за друга. Но запись не помогла. Федька Шелудяк в июне доплыл до Симбирска, но это важное место успели уже защитить: здесь сидел старый наш знакомый, перебравшийся, подобно другим воеводам, с запада на восток, боярин Петр Васильевич Шереметев. Воры были отбиты и завели переписку с Шереметевым, обещаясь принести повинную: Шереметев отвечал им, что пошлет к великому государю за указом, воры отступили в Самару дожидаться этого указа. Этот поступок Шереметева с шайкою воров, более не опасною, не понравился в Москве, особенно когда там прочли подлинные воровские грамоты к воеводе. В Симбирск явился стольник князь Волконский с похвалою Шереметеву за его подвиги против воров и вместе с выговором: «Ты прислал к великому государю воровские письма, но писаны они не так, как виновные добивают челом и милости просят; да они же. воры, написали, будто у великого государя есть бояре-изменники: князь Юрий Алексеевич Долгорукий и Богдан Матвеевич Хитрово; написали и другие многие затейные дела. Ты на их воровские письма писал к ним памяти, где в начале писано: по указу великого государя, и иное многое писано в тех памятях, чего к ним, ворам, писать не довелось, и печатаны памяти печатью Симбирского города. Тебе, боярину, с такими ворами переписываться не довелось; а у великого государя бояр-изменников никого нет, служат великому государю верно. Ты пишешь, что воры пошли на Самару и ждут там государева указа: и то знатно, что своими письмами воров остановили и учинили это не гораздо».
Воры, видя, что милостивой царской грамоты к ним не приходит, разбежались с Самары каждый в свой город, а Федька Шелудяк с астраханцами поплыл в Астрахань, где принял главное начальство после Уса, умершего червивою болезнью. Но следом плыли к Астрахани государевы люди с воеводою боярином Иваном Богдановичем Милославским. В конце августа суда Милославского показались в виду Астрахани: воры отправились было против него на стругах, чтоб не пропустить к городу: но боярин отбил их, пристал к берегу и построил себе земляной город на устье реки Болды. Отсюда несколько раз посылал он уговаривать астраханцев и донских козаков к сдаче, обещая государеву милость; «они же, яко дикие зверие, ни мало внимаху». Козаки не ограничились только обороною: атаман Алешка Каторжный стал со своим отрядом на нагорной стороне, чтоб мешать сообщению Милославского с Верхом, козаки решились напасть даже на самый стан Милославского, но были отбиты. 12 сентября боярин велел сделать земляной городок и на нагорной стороне, на речке Соленой, против своего стана, Шелудяк и Каторжный немедленно напали на новый городок, но были поражены наголову.
Три месяца после того стоял Милославский под Астраханью; воры не предпринимали более наступательных движений, но и не сдавались. На помощь к Милославскому явился черкесский князь Каспулат Муцалович и осадил Астрахань с другой стороны. Милославский, чтоб иметь более возможности к увещаниям, позволил астраханцам свободный вход в свой стан для переговоров; каждый день являлись они к нему пьяные и говорили всякие речи; боярин отвечал всегда мягко, уговаривая взыскать милость великого государя. Наконец в Астрахани обнаружилось разделение между закоренелыми ворами, которые не хотели сдаваться, и между умеренными, желавшими принести вины свои. Последние, убегая насилий от противной стороны, начали перебегать в полки государевы: боярин принимал их ласково, приказывал кормить и поить, Воры в злобе на этих перебежчиков кричали, что побьют вдов, оставшихся от прежде побитых ими, побьют остальных детей боярских, подьячих и митрополичьих людей; но время их явно проходило, у них уже недоставало ни силы, ни смелости для новых преступлений. Сам Федька Шелудяк истребил единачную запись, составленную на другой день по смерти митрополита Иосифа. Князю Каспулату Муцаловичу удалось как-то выманить к себе Шелудяка и задержать. Сильное волнение началось в Астрахани, когда узнали, что Шелудяк в руках у государевых людей. Кончилось тем, что 26 ноября астраханцы дали знать Милославскому о своей покорности.
27 ноября по вновь наведенному мосту на реке Кутуме двинулись государевы полки в покорившийся город: впереди шли священники с молебным пением, несли икону богородицы «Живоносный источник в чудесех», данную Милославскому при отпуске государем, по обычаю. Астраханцы вышли навстречу и, увидав икону, пали на землю и завопили, чтоб государь отдал им вины, как милосердый бог грешников прощает. «Вины всем отданы, — отвечал Милославский, — и вы государскою милостию уволены». Воевода прямо отправился в собор к молебну; с иконы «Живоносного источника» велел списать новую и оставить в соборе на память будущим родам. По стенам и воротам стали сотники и стрельцы московские.
Как некогда во Пскове в подобных же обстоятельствах, так теперь и в Астрахани никого не тронули. Сам Федька Шелудяк жил на свободе на воеводском дворе; другие заводчики бунта также оставались без наказания, поплатившись только награбленным добром в пользу воеводы и приказных людей; даже Алешка Грузинкин, задарив последних, получил отпуск из Астрахани; другие воры закабалились в холопи воеводе и приказным людям. Но когда все совершенно успокоилось, летом 1672 года явился в Астрахань князь Яков Одоевский для суда и расправы: главные заводчики — Федька Шелудяк, Алешка Грузинкин, Феофилка Колокольников, Красулин были повешены; Корнилко Семенов, у которого нашли заговоры, сожжен как еретик; другие отправлены на службу в верховые города.
Государство, сосредоточив свои силы на восточной украйне, отправив туда лучших воевод, задавило бунт в продолжение 1670 и 1671 года. Соловецкое возмущение не казалось опасным, силы, туда отправляемые, были ничтожны, воеводы плохи, и потому Соловецкий монастырь держался против царского войска семь лет с лишком. Мы видели, что в 1668 году отправлен был туда стряпчий Игнатий Волохов с отрядом стрельцов; архимандрит Иосиф, не принятый в монастыре, жил в Сумском остроге и заведовал всеми соловецкими вотчинами — Сумским острогом, Кемским городком и 22 усольями. В январе 1669 года Волохов но государеву указу отправил в монастырь стрельца с увещанием обратиться; стрелец принес ответ: «У нас одно положено, что по новым книгам петь и служить отнюдь не хотим; на том мы в монастыре и сели, что помереть, и если Волохов вперед к нам пришлет, то мы его посланца в тюрьму засадим». Волохов не предпринимал ничего против монастыря, а завел ссору с архимандритом Иосифом, доносил на него в Москву, что он вместе с монахом Кириллом только и любят тех, у которых в монастыре братья и племянники воруют, что брат бунтовщика попа Матюшки дьячок Ивашка Евстратьев живет у архимандрита в келье, и с монахом Кириллом всякие письма тайно пишут и посылают. «Надобно думать, — писал Волохов, — что в архимандрите к тебе, государю, мало правды: за ваше здоровье в навечерии Рождества Христова бога ne молил и дьякона возглашать не заставлял, и говорком псаломщик не говорил: за это я на архимандрита шумел; на 12-е число февраля, на Алексея-митрополита и на ангел царевича Алексея Алексеевича свадьбы венчали. Сказывал мне поповский староста, Унежемского усолья поп Василий, как ездил он по соловецким вотчинам, то заметил, что за ваше здоровье на великом выходе бога не молят, в церквах говорят не единогласно и пение поют на наречное. Хотел я ехать в Кемский городок, потому что кемские люди соловецким ворам радеют, и архимандрит мне подвод не дал… Архимандрит Иосиф и по усольям старцы все бражники; чернецы и служки ходят на волость пьяные и государевы запасы на воровство приносят бабам». Архимандрит Иосиф, с своей стороны, писал, что Волохов над соловецкими мятежниками промыслу никакого не чинит, сам на море не ездит и стрельцов не посылает, живет в Сумском остроге и, приметываясь к монастырским служкам и крестьянам, чинит налоги для своей корысти, бьет батогами безвинно, в цепях и железах держит многие дни, хвалится архимандрита великому государю огласить напрасно: монастырских крестьян, ездящих к Архангельску, велит задерживать и берет с них деньги за пропуск. На Волохова же писали сотники московских стрельцов Чадуев и Молчанов, обвиняя его в нерадении и трусости.
Наконец вражда между Волоховым и архимандритом дошла до того, что 16 марта 1672 года Волохов пришел в церковь и во время херувимской, перед самым выходом, схватил архимандрита, бил по щекам, драл за бороду и начал толкать в шею; стрельцы подхватили Иосифа, выволокли из церкви с ругательствами и посадили в тюрьму, где он сидел на большой цепи со стулом. Давая знать в Москву о посажении Иосифа на съезжий двор за караулом . Волохов объяснил дело таким образом, что 15 марта явились к нему все монахи, кроме троих, живущих в келье у архимандрита, и объявили, что Иосиф в Сумском заводит бунт и воровство такое же, что в Соловецком, хочет его, Волохова, сотников и стрельцов бить.
Разумеется, немедленно была отправлена грамота в Сумской — освободить архимандрита; Волохову очень это не понравилось, он начал было говорить, что грамота прислана воровски, однако делать нечего, 2 мая выпустил Иосифа из тюрьмы. Оба, и Волохов и архимандрит, были вызваны в Москву для суда, вызваны были и старцы, донесшие на архимандрита. Против обвинений в нерадении Волохов оправдывался, что он к монастырю на море не ходил и стрельцов не посылал за малолюдством, а в Кемском городке заставу постановил, чтоб монастырские крестьяне в монастырь запасов не провозили. Но к чему служила эта застава, когда выходцы сказывали, что в монастыре хлебных запасов и соли будет на 15 лет? К чему служила кемская застава, когда во все лето 1671 года Анзерской пустыни чернец Варфоломей и Двинского уезда старец Никандр и с берегов всякие люди провозили в монастырь рыбу, масло, всякие товары и, между прочим, 15 бочек красного вина? Архимандрит Иосиф показал, что Волохов принял в Сумской острог бегуна чернеца Германа и, восприняв на себя архиерейскую честь, память ему дал, велел ему обедню служить и духовным отцом себе сделал, приказал ведать прочих священников во всем, а Герман пьянским обычаем благословлял народ обеими руками, как митрополит. Волохов не запирался, что дал память по Германову челобитью и по свидетельству соловецких монахов, знавших этого монаха. Но сам Герман показал, что Волохов велел ему служить насильно и сажал его в цепь, принуждая взять память. Герман вместе с тем показал и на Иосифа, что к нему присылают из Соловецкого монастыря деньги, а он посылает в монастырь запасы и говорил ему, Герману: «По новоисправленным служебникам я не служил и вперед служить не хочу, по этим книгам не устоит, будет все по-прежнему». Иосиф отвечал, что ничего подобного он не говорил Герману. Что же касается до показания монахов о бунте Иосифа, то монахи эти объявили в Москве: «Когда у архимандрита с Волоховым учинилась вражда, то архимандрит посылал нас к Волохову говорить, чтоб он пожил смиреньем; но Волохов взял нас с собою в съезжую избу, велел подьячему написать сказки на архимандрита в бунте, как ему годно, и поневоле велел нам приложить руки».
Иосиф был переведен в казанский Спасский монастырь; не знаем, что сделали с Волоховым, только на его место в июне месяце 1672 года отправлен был стрелецкий голова Клементий Иевлев. 2 августа Иевлев с 725 стрельцами отправился на Соловецкие острова и, пришед в Глубокую губу, послал к мятежникам письмо, чтоб добили челом и впустили его в монастырь; но мятежники отказали ему с великим невежеством. Получив такой отказ, Иевлев отправился под монастырь, пожег около него хоромное строенье, амбары, лодки, карбасы, сено и дрова, разорил рыбные и звериные ловли, побил лошадей и ушел в Сумской острог, хвалясь тем, что государевых ратных людей отвел в целости, только было ранено два человека; предпринять против монастыря что-нибудь важное Иевлев не мог, потому что у служилых людей пороху и свинцу не стало, не было этих запасов и в Сумском. Иевлев был также отозван в Москву в 1673 году, и осада поручена была воеводе Ивану Мещеринову. У него было 700 стрельцов и, что всего важнее, стенобитные орудия. Мещеринов начал было действовать решительно в 1674 году, окопал свое войско шанцами, устроил городки и открыл с них пальбу против монастыря; но когда в октябре начались холода, он снял осаду, разорил все свои укрепления и по примеру предшественников ушел зимовать в Сумской. В монастыре при обороне сильнее всех действовали старый заводчик, архимандрит Никанор, служка Бородин, келарь Нафанаил Тучин, городничий старец Протасий, из мирян сотники: Исачко Воронин да кемлянин Самко. Никанор ходил беспрестанно по башням, кадил пушки, кропил их водою и приговаривал: «Матушки мои галаночки! надежда у нас на вас, вы нас обороните!» «Стреляйте, стреляйте! — кричал беспрестанно Никанор. — Смотрите хорошенько в трубки, где воевода; в него и стреляйте: как поразим пастыря, ратные люди разойдутся, аки овцы». Но между осажденными была постоянно рознь. Мы видели, что монахи, стоя горячо за предания чудотворцев, как они выражались, не хотели, однако, порвать с правительством и на вопрос архимандрита Иосифа: царь православен ли, отвечали утвердительно; даже главный оратор старообрядства, Геронтий, не одобрял стрельбы в государевых людей. Таким образом, двое главных заводчиков восстания разошлись. Но на стороне Никанора были начальники ратных людей, сотники Воронин и Самко; эти не только считали позволительным стрелять в государевых людей, но требовали от священников, чтоб перестали молиться за государя. «Молитесь за преосвященных митрополитов и за всех православных христиан!» — говорили они священникам, а про государя говорили такие слова, что «не только написать, но и помыслить страшно». Видя, что по их не делается, воры схватили четырех монахов, главных своих противников, в том числе и Геронтия. 16 сентября созвали собор и объявили келарю, что служить больше не будут и ружье на стену положили, потому что священники их не слушаются, молятся за государя, а они этих молитв слышать не хотят. Келарь стал им бить челом, и они умилостивились, взяли снова оружие, но объявили священников еретиками, перестали ходить в церковь, исповедовались друг у друга, а не у отцов духовных, завели содомию, начали расхищать монастырскую казну. Геронтий с товарищами были выпущены из тюрьмы, но принуждены были оставить монастырь и явились к Мещеринову. Геронтий остался верен своим убеждениям и объявил в допросе: «Перед великим государем я во всем виноват: я за него всегда бога молил, теперь молю и вперед молить должен: апостольскому и св. отец преданию последую: а новоисправленных печатных книг, без свидетельства с древними харатейными, слушать и тремя перстами крест на себе воображать сумнительно мне, боюсь страшного суда божия!»
Большая часть священников оставила монастырь: тогда воры приговорили между собою крест целовать, что им стоять и биться против государевых людей, за сотников и помереть всем заодно: но когда начали целовать крест, то оказалось много нежелающих, а двое оставшихся священников прямо отказали и церковной службе. Но Никанор не унывал. «Мы, — кричал он, — и без священников проживем, в церкви часы станем говорить, а священники нам не нужны!»
В конце мая 1675 года Мещеринов опять явился под монастырем со 185 стрельцами. В августе пришло к нему еще около 800 стрельцов двинских и холмогорских. На этот раз воевода не пошел, 110 обычаю, зимовать в Сумской, но остался под монастырем. Попытка взять его приступом 23 декабря не удалась: но перебежчик монах Феоктист указал Мещеринову отверстие в стене, легко закладенное камнями. Ночью на 22 января, в сильную метель и бурю, Феоктист новел стрельцов к отверстию; камни были выломаны, и перед рассветом стрельцы были уже в монастыре; осажденные, ничего не подозревая, разошлись уже спать, часовые стояли по башням, и стрельцы могли на свободе сбить замки и отворить ворота, в которые и вошел Мещеринов с остальными стрельцами. Защитники монастыря проснулись уже слишком поздно: некоторые из них бросились было на стрельцов с оружием в руках, но сгибли в неравном бое; заводчики Никанор, Самко были схвачены и казнены, другие разосланы в Кольский и Пустозерский остроги; те же, которые объявили, что повинуются государю и церкви, прощены и остались жить в монастыре.
Дополнение
Двенадцатый том
Глава первая
Вести от Брюховецкого о турецких замыслах; доносы на Запорожье и на епископа Мефодия. — Убиение царского посланника Ладыженского я Зипорожье. — Письма кошевого Васютенка к Брюховецкому по этому случаю — Следствие по козацким жалобам на полтавского воеводу. — Увещательная царская грамота к козакам. — Сношения с Дорошенком. — Неудовольствия епископа Мефодия на Москву и примирение его с Брюховецким. — Наговоры Мефодия на Москву. — Тукальский сносится с Брюховецким и склоняет его окончательно к измене. — Начало волнений в Малороссии. — Царская грамота к Брюховецкому по поводу этих волнений. — Решительное восстание против московских воевод в малороссийских городах. — Грамота Брюховецкого на Дон. — Внушения польские против козаков. — Движения князя Ромодановского. — Татары и Дорошенко на восточном берегу Днепра. — Гибель Брюховецкого. — Дорошенко удаляется на западную сторону, и восточная снова тянет к Москве. — Наказной гетман Демьян Многогрешный. — Архиепископ Лазарь Баранович и протопоп Симеон Адамович. — Грамота Барановича к царю с увещанием простить малороссиян и вывести от них воевод. — Последняя деятельность епископа Мефодия. — Татары провозглашают нового гетмана — Суховеенка. — Затруднительное положение Дорошенка. — Сношения его и Многогрешного с киевским воеводою Шереметевым. — Большое малороссийское посольство в Москве. — Письмо протопопа Симеона Адамовича, к царю. — Разговоры Многогрешного и Барановича с посланцем Шереметева. — Глуховская рода: избрание Многогрешного в гетманы. — Сношения с Польшею и Швециею. — Король Ян-Казимир отрекается от престола. — Вопрос об избрании в короли польские царевича Алексея Алексеевича. — Последняя служба Ордина-Нащокина. — Переписка его с царем. — Избрание в польские короли Михаила Вишневецкого. — Съезды Нащокина с польскими комиссарами. — Удаление Нащокина в монастырь. — Польские послы Гнинский и Бростовский в Москве. — Дело о возвращении Киева и о союзе против турок. — Русское посольство в Турции. — События в Крыму.
В то время как Москву занимали важные события, с одной стороны, окончание тяжелой тринадцатилетней войны, с другой — небывалый собор в присутствии двух патриархов восточных, осуждение и заточение Никона, решение раскольничьего вопроса, — в это время, т е в конце января 1667 года, посланцы Войска Запорожского каневский полковник Яков Лизогуб и канцелярист Карп Мокриевич подали информацию от боярина и гетмана Ивана Мартыновича Брюховецкого. По-прежнему боярин и гетман просил помощи против неприятелей и тогобочных изменников и объявлял свое плохое и недостойное разумение, чтоб не принимать просьбы крымского хана о мире: «Бусурманин хочет только оплошить миром и потом напасть на города малороссийские; купцы греческие рассказывали за верное, что султан велел воеводам молдавскому и волошскому идти войною на Украйну; мир весь опасается приходу бусурманского и изменничьего и бьет челом о прибавке ратных людей в города малороссийские; при боярине и гетмане с воеводою Протасьевым государевых ратных людей нет, все разбрелись по домам; в изменничьем городке Тарговице по указу ханскому, а по просьбе Дорошенка бусурманским именем начали деньги делать, чтоб этими деньгами, будто серебряными, а не медными, всяких людей к бусурманской мысли приклонять; Чигирин и другие изменничьи города надобно вконец разорить, потому что, пока они будут стоять целы, Украйне не будет покоя; боярин и гетман, по христианскому обычаю, ради царя и веры православной велел построить церковь Сорока мучеников под Конотопом, на месте побоища: бьет челом, чтоб государь помог на церковное строение из казны и на колокола дал две пушки; да будет царскому величеству ведомо о бесчинии некоторых духовных лиц: людям обоего пола беззаконно жить и разводиться позволяют; пожаловал бы великий государь митрополита на митрополию Киевскую, который бы всякое бесчиние уничтожал: духовенство двоедушествует, а как от патриарха московского на митрополию Киевскую прислан будет митрополит, то все шатости на Украйне прекратятся. Жена покойного Богдана Хмельницкого приехала в Киев с изменничьей стороны, с нею дочь Гришки Гуляницкого, и живут в Печерском монастыре; во всех государевых городах воеводы позволили мужикам вино курить и продавать сколько кто сможет: это дело нестаточное, от него вырастают бунты, лесам умаленье и хлебам убавка; велел бы великий государь воеводам заказ учинить, чтоб, кроме козаков, мужикам не курить вина». Наконец посланные объявили о винах нежинского полковника Матвея Гвинтовки: будучи в Москве, он не хотел приложить руки к статьям; по возвращении из Москвы съехались к гетману полковники и объявили о неправой службе Гвинтовки; в прошлом году под Чигирином показал явную измену, и когда гетман стал ему за это выговаривать, то Гвинтовка отвечал: «Нигде не ведется, чтоб свой на своего воевал». Да он же научал гетмана собрать раду и положить булаву. Теперь, объявили послы, Гвинтовка сидит в Гадяче за караулом, а на его место выбрали со всею старшиною Артема Мартинова.
Воры, видя, что милостивой царской грамоты к ним не приходит, разбежались с Самары каждый в свой город, а Федька Шелудяк с астраханцами поплыл в Астрахань, где принял главное начальство после Уса, умершего червивою болезнью. Но следом плыли к Астрахани государевы люди с воеводою боярином Иваном Богдановичем Милославским. В конце августа суда Милославского показались в виду Астрахани: воры отправились было против него на стругах, чтоб не пропустить к городу: но боярин отбил их, пристал к берегу и построил себе земляной город на устье реки Болды. Отсюда несколько раз посылал он уговаривать астраханцев и донских козаков к сдаче, обещая государеву милость; «они же, яко дикие зверие, ни мало внимаху». Козаки не ограничились только обороною: атаман Алешка Каторжный стал со своим отрядом на нагорной стороне, чтоб мешать сообщению Милославского с Верхом, козаки решились напасть даже на самый стан Милославского, но были отбиты. 12 сентября боярин велел сделать земляной городок и на нагорной стороне, на речке Соленой, против своего стана, Шелудяк и Каторжный немедленно напали на новый городок, но были поражены наголову.
Три месяца после того стоял Милославский под Астраханью; воры не предпринимали более наступательных движений, но и не сдавались. На помощь к Милославскому явился черкесский князь Каспулат Муцалович и осадил Астрахань с другой стороны. Милославский, чтоб иметь более возможности к увещаниям, позволил астраханцам свободный вход в свой стан для переговоров; каждый день являлись они к нему пьяные и говорили всякие речи; боярин отвечал всегда мягко, уговаривая взыскать милость великого государя. Наконец в Астрахани обнаружилось разделение между закоренелыми ворами, которые не хотели сдаваться, и между умеренными, желавшими принести вины свои. Последние, убегая насилий от противной стороны, начали перебегать в полки государевы: боярин принимал их ласково, приказывал кормить и поить, Воры в злобе на этих перебежчиков кричали, что побьют вдов, оставшихся от прежде побитых ими, побьют остальных детей боярских, подьячих и митрополичьих людей; но время их явно проходило, у них уже недоставало ни силы, ни смелости для новых преступлений. Сам Федька Шелудяк истребил единачную запись, составленную на другой день по смерти митрополита Иосифа. Князю Каспулату Муцаловичу удалось как-то выманить к себе Шелудяка и задержать. Сильное волнение началось в Астрахани, когда узнали, что Шелудяк в руках у государевых людей. Кончилось тем, что 26 ноября астраханцы дали знать Милославскому о своей покорности.
27 ноября по вновь наведенному мосту на реке Кутуме двинулись государевы полки в покорившийся город: впереди шли священники с молебным пением, несли икону богородицы «Живоносный источник в чудесех», данную Милославскому при отпуске государем, по обычаю. Астраханцы вышли навстречу и, увидав икону, пали на землю и завопили, чтоб государь отдал им вины, как милосердый бог грешников прощает. «Вины всем отданы, — отвечал Милославский, — и вы государскою милостию уволены». Воевода прямо отправился в собор к молебну; с иконы «Живоносного источника» велел списать новую и оставить в соборе на память будущим родам. По стенам и воротам стали сотники и стрельцы московские.
Как некогда во Пскове в подобных же обстоятельствах, так теперь и в Астрахани никого не тронули. Сам Федька Шелудяк жил на свободе на воеводском дворе; другие заводчики бунта также оставались без наказания, поплатившись только награбленным добром в пользу воеводы и приказных людей; даже Алешка Грузинкин, задарив последних, получил отпуск из Астрахани; другие воры закабалились в холопи воеводе и приказным людям. Но когда все совершенно успокоилось, летом 1672 года явился в Астрахань князь Яков Одоевский для суда и расправы: главные заводчики — Федька Шелудяк, Алешка Грузинкин, Феофилка Колокольников, Красулин были повешены; Корнилко Семенов, у которого нашли заговоры, сожжен как еретик; другие отправлены на службу в верховые города.
Государство, сосредоточив свои силы на восточной украйне, отправив туда лучших воевод, задавило бунт в продолжение 1670 и 1671 года. Соловецкое возмущение не казалось опасным, силы, туда отправляемые, были ничтожны, воеводы плохи, и потому Соловецкий монастырь держался против царского войска семь лет с лишком. Мы видели, что в 1668 году отправлен был туда стряпчий Игнатий Волохов с отрядом стрельцов; архимандрит Иосиф, не принятый в монастыре, жил в Сумском остроге и заведовал всеми соловецкими вотчинами — Сумским острогом, Кемским городком и 22 усольями. В январе 1669 года Волохов но государеву указу отправил в монастырь стрельца с увещанием обратиться; стрелец принес ответ: «У нас одно положено, что по новым книгам петь и служить отнюдь не хотим; на том мы в монастыре и сели, что помереть, и если Волохов вперед к нам пришлет, то мы его посланца в тюрьму засадим». Волохов не предпринимал ничего против монастыря, а завел ссору с архимандритом Иосифом, доносил на него в Москву, что он вместе с монахом Кириллом только и любят тех, у которых в монастыре братья и племянники воруют, что брат бунтовщика попа Матюшки дьячок Ивашка Евстратьев живет у архимандрита в келье, и с монахом Кириллом всякие письма тайно пишут и посылают. «Надобно думать, — писал Волохов, — что в архимандрите к тебе, государю, мало правды: за ваше здоровье в навечерии Рождества Христова бога ne молил и дьякона возглашать не заставлял, и говорком псаломщик не говорил: за это я на архимандрита шумел; на 12-е число февраля, на Алексея-митрополита и на ангел царевича Алексея Алексеевича свадьбы венчали. Сказывал мне поповский староста, Унежемского усолья поп Василий, как ездил он по соловецким вотчинам, то заметил, что за ваше здоровье на великом выходе бога не молят, в церквах говорят не единогласно и пение поют на наречное. Хотел я ехать в Кемский городок, потому что кемские люди соловецким ворам радеют, и архимандрит мне подвод не дал… Архимандрит Иосиф и по усольям старцы все бражники; чернецы и служки ходят на волость пьяные и государевы запасы на воровство приносят бабам». Архимандрит Иосиф, с своей стороны, писал, что Волохов над соловецкими мятежниками промыслу никакого не чинит, сам на море не ездит и стрельцов не посылает, живет в Сумском остроге и, приметываясь к монастырским служкам и крестьянам, чинит налоги для своей корысти, бьет батогами безвинно, в цепях и железах держит многие дни, хвалится архимандрита великому государю огласить напрасно: монастырских крестьян, ездящих к Архангельску, велит задерживать и берет с них деньги за пропуск. На Волохова же писали сотники московских стрельцов Чадуев и Молчанов, обвиняя его в нерадении и трусости.
Наконец вражда между Волоховым и архимандритом дошла до того, что 16 марта 1672 года Волохов пришел в церковь и во время херувимской, перед самым выходом, схватил архимандрита, бил по щекам, драл за бороду и начал толкать в шею; стрельцы подхватили Иосифа, выволокли из церкви с ругательствами и посадили в тюрьму, где он сидел на большой цепи со стулом. Давая знать в Москву о посажении Иосифа на съезжий двор за караулом . Волохов объяснил дело таким образом, что 15 марта явились к нему все монахи, кроме троих, живущих в келье у архимандрита, и объявили, что Иосиф в Сумском заводит бунт и воровство такое же, что в Соловецком, хочет его, Волохова, сотников и стрельцов бить.
Разумеется, немедленно была отправлена грамота в Сумской — освободить архимандрита; Волохову очень это не понравилось, он начал было говорить, что грамота прислана воровски, однако делать нечего, 2 мая выпустил Иосифа из тюрьмы. Оба, и Волохов и архимандрит, были вызваны в Москву для суда, вызваны были и старцы, донесшие на архимандрита. Против обвинений в нерадении Волохов оправдывался, что он к монастырю на море не ходил и стрельцов не посылал за малолюдством, а в Кемском городке заставу постановил, чтоб монастырские крестьяне в монастырь запасов не провозили. Но к чему служила эта застава, когда выходцы сказывали, что в монастыре хлебных запасов и соли будет на 15 лет? К чему служила кемская застава, когда во все лето 1671 года Анзерской пустыни чернец Варфоломей и Двинского уезда старец Никандр и с берегов всякие люди провозили в монастырь рыбу, масло, всякие товары и, между прочим, 15 бочек красного вина? Архимандрит Иосиф показал, что Волохов принял в Сумской острог бегуна чернеца Германа и, восприняв на себя архиерейскую честь, память ему дал, велел ему обедню служить и духовным отцом себе сделал, приказал ведать прочих священников во всем, а Герман пьянским обычаем благословлял народ обеими руками, как митрополит. Волохов не запирался, что дал память по Германову челобитью и по свидетельству соловецких монахов, знавших этого монаха. Но сам Герман показал, что Волохов велел ему служить насильно и сажал его в цепь, принуждая взять память. Герман вместе с тем показал и на Иосифа, что к нему присылают из Соловецкого монастыря деньги, а он посылает в монастырь запасы и говорил ему, Герману: «По новоисправленным служебникам я не служил и вперед служить не хочу, по этим книгам не устоит, будет все по-прежнему». Иосиф отвечал, что ничего подобного он не говорил Герману. Что же касается до показания монахов о бунте Иосифа, то монахи эти объявили в Москве: «Когда у архимандрита с Волоховым учинилась вражда, то архимандрит посылал нас к Волохову говорить, чтоб он пожил смиреньем; но Волохов взял нас с собою в съезжую избу, велел подьячему написать сказки на архимандрита в бунте, как ему годно, и поневоле велел нам приложить руки».
Иосиф был переведен в казанский Спасский монастырь; не знаем, что сделали с Волоховым, только на его место в июне месяце 1672 года отправлен был стрелецкий голова Клементий Иевлев. 2 августа Иевлев с 725 стрельцами отправился на Соловецкие острова и, пришед в Глубокую губу, послал к мятежникам письмо, чтоб добили челом и впустили его в монастырь; но мятежники отказали ему с великим невежеством. Получив такой отказ, Иевлев отправился под монастырь, пожег около него хоромное строенье, амбары, лодки, карбасы, сено и дрова, разорил рыбные и звериные ловли, побил лошадей и ушел в Сумской острог, хвалясь тем, что государевых ратных людей отвел в целости, только было ранено два человека; предпринять против монастыря что-нибудь важное Иевлев не мог, потому что у служилых людей пороху и свинцу не стало, не было этих запасов и в Сумском. Иевлев был также отозван в Москву в 1673 году, и осада поручена была воеводе Ивану Мещеринову. У него было 700 стрельцов и, что всего важнее, стенобитные орудия. Мещеринов начал было действовать решительно в 1674 году, окопал свое войско шанцами, устроил городки и открыл с них пальбу против монастыря; но когда в октябре начались холода, он снял осаду, разорил все свои укрепления и по примеру предшественников ушел зимовать в Сумской. В монастыре при обороне сильнее всех действовали старый заводчик, архимандрит Никанор, служка Бородин, келарь Нафанаил Тучин, городничий старец Протасий, из мирян сотники: Исачко Воронин да кемлянин Самко. Никанор ходил беспрестанно по башням, кадил пушки, кропил их водою и приговаривал: «Матушки мои галаночки! надежда у нас на вас, вы нас обороните!» «Стреляйте, стреляйте! — кричал беспрестанно Никанор. — Смотрите хорошенько в трубки, где воевода; в него и стреляйте: как поразим пастыря, ратные люди разойдутся, аки овцы». Но между осажденными была постоянно рознь. Мы видели, что монахи, стоя горячо за предания чудотворцев, как они выражались, не хотели, однако, порвать с правительством и на вопрос архимандрита Иосифа: царь православен ли, отвечали утвердительно; даже главный оратор старообрядства, Геронтий, не одобрял стрельбы в государевых людей. Таким образом, двое главных заводчиков восстания разошлись. Но на стороне Никанора были начальники ратных людей, сотники Воронин и Самко; эти не только считали позволительным стрелять в государевых людей, но требовали от священников, чтоб перестали молиться за государя. «Молитесь за преосвященных митрополитов и за всех православных христиан!» — говорили они священникам, а про государя говорили такие слова, что «не только написать, но и помыслить страшно». Видя, что по их не делается, воры схватили четырех монахов, главных своих противников, в том числе и Геронтия. 16 сентября созвали собор и объявили келарю, что служить больше не будут и ружье на стену положили, потому что священники их не слушаются, молятся за государя, а они этих молитв слышать не хотят. Келарь стал им бить челом, и они умилостивились, взяли снова оружие, но объявили священников еретиками, перестали ходить в церковь, исповедовались друг у друга, а не у отцов духовных, завели содомию, начали расхищать монастырскую казну. Геронтий с товарищами были выпущены из тюрьмы, но принуждены были оставить монастырь и явились к Мещеринову. Геронтий остался верен своим убеждениям и объявил в допросе: «Перед великим государем я во всем виноват: я за него всегда бога молил, теперь молю и вперед молить должен: апостольскому и св. отец преданию последую: а новоисправленных печатных книг, без свидетельства с древними харатейными, слушать и тремя перстами крест на себе воображать сумнительно мне, боюсь страшного суда божия!»
Большая часть священников оставила монастырь: тогда воры приговорили между собою крест целовать, что им стоять и биться против государевых людей, за сотников и помереть всем заодно: но когда начали целовать крест, то оказалось много нежелающих, а двое оставшихся священников прямо отказали и церковной службе. Но Никанор не унывал. «Мы, — кричал он, — и без священников проживем, в церкви часы станем говорить, а священники нам не нужны!»
В конце мая 1675 года Мещеринов опять явился под монастырем со 185 стрельцами. В августе пришло к нему еще около 800 стрельцов двинских и холмогорских. На этот раз воевода не пошел, 110 обычаю, зимовать в Сумской, но остался под монастырем. Попытка взять его приступом 23 декабря не удалась: но перебежчик монах Феоктист указал Мещеринову отверстие в стене, легко закладенное камнями. Ночью на 22 января, в сильную метель и бурю, Феоктист новел стрельцов к отверстию; камни были выломаны, и перед рассветом стрельцы были уже в монастыре; осажденные, ничего не подозревая, разошлись уже спать, часовые стояли по башням, и стрельцы могли на свободе сбить замки и отворить ворота, в которые и вошел Мещеринов с остальными стрельцами. Защитники монастыря проснулись уже слишком поздно: некоторые из них бросились было на стрельцов с оружием в руках, но сгибли в неравном бое; заводчики Никанор, Самко были схвачены и казнены, другие разосланы в Кольский и Пустозерский остроги; те же, которые объявили, что повинуются государю и церкви, прощены и остались жить в монастыре.
Дополнение
1. Дела Малоросс. в Москов. глав. архиве мин. иност. дел 1665 года, № 68. Список городов:
Переяславский полк: Переяславль, Барышполе, Барышовка, Воронков, Золотоноша, Домонтов, Бубнов, Оржица; разоренные: Генмязов, Ирклеево, Басань, Кропивная, Бурорль.
Киевский полк : Киев, Острь, Козелец: разоренные: Бобровица, Заворычь, Гоголев.
Нежинский полк : Нежин; разоренные: Кобыжжа, Носовка, Олшевка, Мрын, Девица Салтыкова, Ивань-Городище, Бахмач; жилые: Борозна, Конотоп, Батурин, Новые Млыны, Короп, Глухов, Королевец, Воронеж.
Черниговский полк : Чернигов, Седнев, Березная, Мена, Сосница; разоренные: Любеч, Лоев.
Стародубский полк : Стародуб, Новгородок, Погарь, Почеп, Мглин.
Полтавский полк : Полтава, Санджаров Старый, Санджаров Новый, Белики, Кобыляк, Кишенка, Переволочная, Решетиловка.
Миргородский полк : Миргород, Хороль, Сорочинцы, Учтивица, Ярески, Остап Голтва, Манджеленовка; разоренные: Барановка, Шишак, Белоцерковка, Богачка, Балаклейка.
Лубенский полк : Лубны, Пирятин, Глинск, Ромен; разоренные: Чернухи, Смелая, Костянтинов, Лукомль, Венча, Куренка, Яблонов.
Прилуцкий полк : Прилуки, Гуня, Красной, Серебряное, Варва, Иваница, Переволочная, Буровка (разорен).
Роспись, в которые времена в малороссийских городах ярмонки бывают:
В Киеве : в день св. Георгия после Светлого Воскресения; на Рождество богородицы; в первую неделю Великого поста.
В Переяславле : в день св. Симеона (1 сентября); на Богоявление; в десятую пятницу.
В Баришовке : на Воздвиженье; о Васильеве дне (1 января); в день Николы вешнего.
В Барышполе : в день св Петра и Павла, о Масляной неделе.
В Золотоноше : на Успение богородицы: в Сырную неделю.
В Чернигове : на Богоявление; в день св. Прокопия; в день св. Евстафия.
В Мглине : в день Преображения.
В Погаре : в оба Николина дня и на Успение.
В Почепе : в Ильин день.
В Конотопе : в день св. Георгия.
В Коропе : в Троицын день и в день св. Евстафия (сентября 20).
В Прилуке : в Сырную неделю; в день Рождества Предтечи; в день св. Димитрия.
В Ичне : о Петровом заговенье; в Ильин день.
В Варве : в день апостола Петра.
В Чернухах : в Петрово заговенье.
В Красном : в Николин день осенний; в Петрово заговенье.
В Серебряном : в день Николы осеннего.
В Пирятине : в четвертую неделю Великого поста.
В Лубнах : в Троицын день, Преображенье, Покров.
В Миргороде : в Рождество богородицы; в Николин день осенний.
В Нежине : на Троицын день; на Покров; во всеедную неделю перед Масленицею.
2. Из отписки князя Алекс. Никит. Трубецкого царю в августе 1659 года. Когда Трубецкой объявил ратным людям поход в Нежин, то «городовые дворяне и дети боярские на нас, холопей твоих, кричали великим шумом и говорили с большим невежеством, что им с нами в поход не идти, и шумели на нас гилем: и мы тех гилевщиков велели имать стрельцом, и из тех гилевщиков изымали бежиченина Кирилла Неупокоева сына Корякина да костромитина Тихомира Иванова сына Матцкого, и их, Кирилла и Тихомира, городовые дворяне и дети боярские у стрельцов учали отбивать, и я, холоп твой Алешка, за тех гилевщиков сам принялся, чтоб их отбить не дать. Городовые дворяне и дети боярские много кричали большим криком: не давай, не давай! отыми, отыми! и меня затеснили, и товарищи мои и ясаулы, которые были за нами в то время на съезжем дворе, гилевщиков от меня отбили, и изыманых гилевщиков, бежиченина Кирилла Корякина да костромитина Тихомира Матцкого, мы велели отослать в тюрьму до твоего, великого государя, указу. А как мы пошли с съезжего двора, и на нас городовые дворяне и дети боярские шумели ж многим невежеством, и говорили, что-де им в поход с нами в Нежин не хаживать, и по улицам учали бунтовать, и на площадях круги заводить, и рейтар, и драгунов, и стрельцов наговаривать, чтоб они с ними заодно были. Да августа ж в 29 день поехали мы к обедне, и на улице у двора, на котором я стою, стояли городовые дворяне и дети боярские многолюдством же и гилем, а иные были с чеканы и с топорками, и, выступя из них, арзамасец Яков Дмитреев да костромитин Василей Салманов учали нам в походе отказывать большим шумом и невежеством и учали многие бунтовать и на нас кричали ж большим криком, и мы тех пущих гилевщиков дву человек велели изымать стрельцам и отвести на съезжий двор, и тех гилевщиков учали у стрельцов отбивать, и мы тех пущих гилевщиков изымали, а иные разбежались, и тех дву человек велели повесить и, доведчи до виселицы, велели от виселицы поворотить и до съезжего двора бить кнутом нещадно». (Архив мин. юстиции, столбцы Малоросс. приказа, № 5855)
Переяславский полк: Переяславль, Барышполе, Барышовка, Воронков, Золотоноша, Домонтов, Бубнов, Оржица; разоренные: Генмязов, Ирклеево, Басань, Кропивная, Бурорль.
Киевский полк : Киев, Острь, Козелец: разоренные: Бобровица, Заворычь, Гоголев.
Нежинский полк : Нежин; разоренные: Кобыжжа, Носовка, Олшевка, Мрын, Девица Салтыкова, Ивань-Городище, Бахмач; жилые: Борозна, Конотоп, Батурин, Новые Млыны, Короп, Глухов, Королевец, Воронеж.
Черниговский полк : Чернигов, Седнев, Березная, Мена, Сосница; разоренные: Любеч, Лоев.
Стародубский полк : Стародуб, Новгородок, Погарь, Почеп, Мглин.
Полтавский полк : Полтава, Санджаров Старый, Санджаров Новый, Белики, Кобыляк, Кишенка, Переволочная, Решетиловка.
Миргородский полк : Миргород, Хороль, Сорочинцы, Учтивица, Ярески, Остап Голтва, Манджеленовка; разоренные: Барановка, Шишак, Белоцерковка, Богачка, Балаклейка.
Лубенский полк : Лубны, Пирятин, Глинск, Ромен; разоренные: Чернухи, Смелая, Костянтинов, Лукомль, Венча, Куренка, Яблонов.
Прилуцкий полк : Прилуки, Гуня, Красной, Серебряное, Варва, Иваница, Переволочная, Буровка (разорен).
Роспись, в которые времена в малороссийских городах ярмонки бывают:
В Киеве : в день св. Георгия после Светлого Воскресения; на Рождество богородицы; в первую неделю Великого поста.
В Переяславле : в день св. Симеона (1 сентября); на Богоявление; в десятую пятницу.
В Баришовке : на Воздвиженье; о Васильеве дне (1 января); в день Николы вешнего.
В Барышполе : в день св Петра и Павла, о Масляной неделе.
В Золотоноше : на Успение богородицы: в Сырную неделю.
В Чернигове : на Богоявление; в день св. Прокопия; в день св. Евстафия.
В Мглине : в день Преображения.
В Погаре : в оба Николина дня и на Успение.
В Почепе : в Ильин день.
В Конотопе : в день св. Георгия.
В Коропе : в Троицын день и в день св. Евстафия (сентября 20).
В Прилуке : в Сырную неделю; в день Рождества Предтечи; в день св. Димитрия.
В Ичне : о Петровом заговенье; в Ильин день.
В Варве : в день апостола Петра.
В Чернухах : в Петрово заговенье.
В Красном : в Николин день осенний; в Петрово заговенье.
В Серебряном : в день Николы осеннего.
В Пирятине : в четвертую неделю Великого поста.
В Лубнах : в Троицын день, Преображенье, Покров.
В Миргороде : в Рождество богородицы; в Николин день осенний.
В Нежине : на Троицын день; на Покров; во всеедную неделю перед Масленицею.
2. Из отписки князя Алекс. Никит. Трубецкого царю в августе 1659 года. Когда Трубецкой объявил ратным людям поход в Нежин, то «городовые дворяне и дети боярские на нас, холопей твоих, кричали великим шумом и говорили с большим невежеством, что им с нами в поход не идти, и шумели на нас гилем: и мы тех гилевщиков велели имать стрельцом, и из тех гилевщиков изымали бежиченина Кирилла Неупокоева сына Корякина да костромитина Тихомира Иванова сына Матцкого, и их, Кирилла и Тихомира, городовые дворяне и дети боярские у стрельцов учали отбивать, и я, холоп твой Алешка, за тех гилевщиков сам принялся, чтоб их отбить не дать. Городовые дворяне и дети боярские много кричали большим криком: не давай, не давай! отыми, отыми! и меня затеснили, и товарищи мои и ясаулы, которые были за нами в то время на съезжем дворе, гилевщиков от меня отбили, и изыманых гилевщиков, бежиченина Кирилла Корякина да костромитина Тихомира Матцкого, мы велели отослать в тюрьму до твоего, великого государя, указу. А как мы пошли с съезжего двора, и на нас городовые дворяне и дети боярские шумели ж многим невежеством, и говорили, что-де им в поход с нами в Нежин не хаживать, и по улицам учали бунтовать, и на площадях круги заводить, и рейтар, и драгунов, и стрельцов наговаривать, чтоб они с ними заодно были. Да августа ж в 29 день поехали мы к обедне, и на улице у двора, на котором я стою, стояли городовые дворяне и дети боярские многолюдством же и гилем, а иные были с чеканы и с топорками, и, выступя из них, арзамасец Яков Дмитреев да костромитин Василей Салманов учали нам в походе отказывать большим шумом и невежеством и учали многие бунтовать и на нас кричали ж большим криком, и мы тех пущих гилевщиков дву человек велели изымать стрельцам и отвести на съезжий двор, и тех гилевщиков учали у стрельцов отбивать, и мы тех пущих гилевщиков изымали, а иные разбежались, и тех дву человек велели повесить и, доведчи до виселицы, велели от виселицы поворотить и до съезжего двора бить кнутом нещадно». (Архив мин. юстиции, столбцы Малоросс. приказа, № 5855)
Двенадцатый том
Глава первая
Продолжение царствования Алексея Михайловича
Вести от Брюховецкого о турецких замыслах; доносы на Запорожье и на епископа Мефодия. — Убиение царского посланника Ладыженского я Зипорожье. — Письма кошевого Васютенка к Брюховецкому по этому случаю — Следствие по козацким жалобам на полтавского воеводу. — Увещательная царская грамота к козакам. — Сношения с Дорошенком. — Неудовольствия епископа Мефодия на Москву и примирение его с Брюховецким. — Наговоры Мефодия на Москву. — Тукальский сносится с Брюховецким и склоняет его окончательно к измене. — Начало волнений в Малороссии. — Царская грамота к Брюховецкому по поводу этих волнений. — Решительное восстание против московских воевод в малороссийских городах. — Грамота Брюховецкого на Дон. — Внушения польские против козаков. — Движения князя Ромодановского. — Татары и Дорошенко на восточном берегу Днепра. — Гибель Брюховецкого. — Дорошенко удаляется на западную сторону, и восточная снова тянет к Москве. — Наказной гетман Демьян Многогрешный. — Архиепископ Лазарь Баранович и протопоп Симеон Адамович. — Грамота Барановича к царю с увещанием простить малороссиян и вывести от них воевод. — Последняя деятельность епископа Мефодия. — Татары провозглашают нового гетмана — Суховеенка. — Затруднительное положение Дорошенка. — Сношения его и Многогрешного с киевским воеводою Шереметевым. — Большое малороссийское посольство в Москве. — Письмо протопопа Симеона Адамовича, к царю. — Разговоры Многогрешного и Барановича с посланцем Шереметева. — Глуховская рода: избрание Многогрешного в гетманы. — Сношения с Польшею и Швециею. — Король Ян-Казимир отрекается от престола. — Вопрос об избрании в короли польские царевича Алексея Алексеевича. — Последняя служба Ордина-Нащокина. — Переписка его с царем. — Избрание в польские короли Михаила Вишневецкого. — Съезды Нащокина с польскими комиссарами. — Удаление Нащокина в монастырь. — Польские послы Гнинский и Бростовский в Москве. — Дело о возвращении Киева и о союзе против турок. — Русское посольство в Турции. — События в Крыму.
В то время как Москву занимали важные события, с одной стороны, окончание тяжелой тринадцатилетней войны, с другой — небывалый собор в присутствии двух патриархов восточных, осуждение и заточение Никона, решение раскольничьего вопроса, — в это время, т е в конце января 1667 года, посланцы Войска Запорожского каневский полковник Яков Лизогуб и канцелярист Карп Мокриевич подали информацию от боярина и гетмана Ивана Мартыновича Брюховецкого. По-прежнему боярин и гетман просил помощи против неприятелей и тогобочных изменников и объявлял свое плохое и недостойное разумение, чтоб не принимать просьбы крымского хана о мире: «Бусурманин хочет только оплошить миром и потом напасть на города малороссийские; купцы греческие рассказывали за верное, что султан велел воеводам молдавскому и волошскому идти войною на Украйну; мир весь опасается приходу бусурманского и изменничьего и бьет челом о прибавке ратных людей в города малороссийские; при боярине и гетмане с воеводою Протасьевым государевых ратных людей нет, все разбрелись по домам; в изменничьем городке Тарговице по указу ханскому, а по просьбе Дорошенка бусурманским именем начали деньги делать, чтоб этими деньгами, будто серебряными, а не медными, всяких людей к бусурманской мысли приклонять; Чигирин и другие изменничьи города надобно вконец разорить, потому что, пока они будут стоять целы, Украйне не будет покоя; боярин и гетман, по христианскому обычаю, ради царя и веры православной велел построить церковь Сорока мучеников под Конотопом, на месте побоища: бьет челом, чтоб государь помог на церковное строение из казны и на колокола дал две пушки; да будет царскому величеству ведомо о бесчинии некоторых духовных лиц: людям обоего пола беззаконно жить и разводиться позволяют; пожаловал бы великий государь митрополита на митрополию Киевскую, который бы всякое бесчиние уничтожал: духовенство двоедушествует, а как от патриарха московского на митрополию Киевскую прислан будет митрополит, то все шатости на Украйне прекратятся. Жена покойного Богдана Хмельницкого приехала в Киев с изменничьей стороны, с нею дочь Гришки Гуляницкого, и живут в Печерском монастыре; во всех государевых городах воеводы позволили мужикам вино курить и продавать сколько кто сможет: это дело нестаточное, от него вырастают бунты, лесам умаленье и хлебам убавка; велел бы великий государь воеводам заказ учинить, чтоб, кроме козаков, мужикам не курить вина». Наконец посланные объявили о винах нежинского полковника Матвея Гвинтовки: будучи в Москве, он не хотел приложить руки к статьям; по возвращении из Москвы съехались к гетману полковники и объявили о неправой службе Гвинтовки; в прошлом году под Чигирином показал явную измену, и когда гетман стал ему за это выговаривать, то Гвинтовка отвечал: «Нигде не ведется, чтоб свой на своего воевал». Да он же научал гетмана собрать раду и положить булаву. Теперь, объявили послы, Гвинтовка сидит в Гадяче за караулом, а на его место выбрали со всею старшиною Артема Мартинова.