Страница:
– Боже правый, ты хотя бы слышишь себя, когда говоришь? Порой от твоего спокойствия меня бросает в жар. Я не понимаю, какие у тебя основания так себя вести. Тебя признали виновным в уголовном преступлении, которого ты не совершал, угрожали убийством, и это, похоже, тебя не тревожит? Ты вообще-то понимаешь, в какое дерьмо влип?
Джефф сжал губы.
– Думаю, что понимаю лучше, чем ты, папа. – Он машинально сжал руку Хедер, пытаясь не давать волю эмоциям. – Но все закончилось, папа... меня признали виновным, и с этим ничего не поделаешь. Мне не повезло – я оказался в плохом месте в плохое время. Единственное, что от меня сейчас требуется, – это ухитриться прожить в тюрьме пять месяцев, чтобы потом выйти на свободу и продолжать жизнь.
– Какую жизнь? – Кит устало ссутулился. – Ты действительно думаешь, что тебя после всего этого восстановят в Колумбийском университете?
– Кит, не надо! – взмолилась Мэри. – Мы должны поддержать сына, а не... – Ее голос сорвался. – О Боже, – прошептала она, с трудом сдерживая рыдания, – прости меня, Джефф.
– Все в порядке, мама. – Джефф выдавил из себя усталую улыбку. – Не переживай. Если повезет, я, возможно, выйду даже через три месяца. Давай будем считать, что я просто взял на один семестр академический отпуск и укатил отдохнуть куда-нибудь в Европу.
Хедер высвободила руку.
– Как ты можешь над этим шутить? Ты вообще имеешь представление, каково там? Папа говорит...
Кит мгновенно среагировал на упоминание о Перри Рандалле, как бык на красную тряпку.
– И что же говорит ваш папаша? Впрочем, нам совершенно неинтересно мнение вашего папаши.
Кит произнес это с такой злостью, что Хедер отпрянула и слегка побледнела, но его уже понесло. Наконец-то он нашел, на ком можно выместить все, что накапливалось внутри все эти месяцы после ареста Джеффа.
– Вам когда-нибудь приходило в голову, что всего лишь одного слова вашего отца было бы достаточно, чтобы прекратить это дело много месяцев назад?
– Он не мог... – начала Хедер, но Кит не дал ей закончить:
– Не мог, говорите? Да в их ведомстве никогда никого не обвинят, если не хотят! Самые отъявленные проходимцы и жулики спокойно разгуливают по городу, потому что они хорошие приятели ребят вроде вашего папаши! Вы думаете, я не знаю, почему он ничего не сделал, чтобы устранить это безобразие? Потому что таким людям, как он, наплевать на таких людей, как мы. Жизнь Джеффа поломана? Ну и что? Какое ему до этого дело!
Глаза Хедер вспыхнули.
– Если вы так думаете... – начала она, вставая, но заставила себя замолчать.
Отношения между ее отцом и Джеффом с самого начала были напряженными, а когда у Хедер и Джеффа началась любовь, стало совсем плохо. «Это человек не нашего круга, – снова и снова повторял отец. – Не понимаю, что у вас может быть общего?»
Кит, отец Джеффа, тоже давил на сына. Он считал Хедер избалованной богачкой, привыкшей к роскоши, которую Джефф никогда не сможет ей обеспечить. Они с Джеффом уже давно перестали обсуждать этот вопрос, и возобновлять это теперь, определенно, было не время.
– Я, пожалуй, пойду, – проговорила Хедер упавшим голосом. Затем наклонилась поцеловать Джеффа. – Может быть, мне позволят прийти завтра...
Джефф потянулся к ее руке, но не коснулся.
– Но здесь не больница.
Их глаза встретились, затем Хедер метнула быстрый взгляд в сторону Кита Конверса и медленно опустилась на свой стул.
– Извините, – тихо сказала она, – я только подумала, что мой па...
– Все в порядке! – прервал ее Джефф. Его взгляд переметнулся на отца. – Послушай, отец, никто в этом не виноват. Ни Хедер, ни ее отец, ни я. Просто так случилось, вот и все. Так что давай попытаемся примириться с этим, хорошо? – Челюсть Кита Конверса напряглась, но он промолчал. – Ведь я мог загреметь... лет на двадцать. Это было бы много хуже.
– К тому же он имеет хорошие шансы выйти через три месяца за примерное поведение, – добавил Сэм Вайсман.
– Он там вообще не должен находиться, – гнул свою линию Кит.
Джефф встал и направился к отцу.
– Со мной все будет в порядке, папа, – произнес он, обнимая Кита и чувствуя, как тот напрягся. – Ну что мы можем сейчас с этим поделать? Приходится принимать жизнь такой, какая она есть.
Кит обнял сына.
– Береги себя. Не позволяй себя достать, ладно?
– Конечно, папа.
Джефф обнял мать и Хедер, попрощался с Вайсманом, после чего охранник вывел его из комнаты.
Глава 3
Глава 4
Глава 5
Джефф сжал губы.
– Думаю, что понимаю лучше, чем ты, папа. – Он машинально сжал руку Хедер, пытаясь не давать волю эмоциям. – Но все закончилось, папа... меня признали виновным, и с этим ничего не поделаешь. Мне не повезло – я оказался в плохом месте в плохое время. Единственное, что от меня сейчас требуется, – это ухитриться прожить в тюрьме пять месяцев, чтобы потом выйти на свободу и продолжать жизнь.
– Какую жизнь? – Кит устало ссутулился. – Ты действительно думаешь, что тебя после всего этого восстановят в Колумбийском университете?
– Кит, не надо! – взмолилась Мэри. – Мы должны поддержать сына, а не... – Ее голос сорвался. – О Боже, – прошептала она, с трудом сдерживая рыдания, – прости меня, Джефф.
– Все в порядке, мама. – Джефф выдавил из себя усталую улыбку. – Не переживай. Если повезет, я, возможно, выйду даже через три месяца. Давай будем считать, что я просто взял на один семестр академический отпуск и укатил отдохнуть куда-нибудь в Европу.
Хедер высвободила руку.
– Как ты можешь над этим шутить? Ты вообще имеешь представление, каково там? Папа говорит...
Кит мгновенно среагировал на упоминание о Перри Рандалле, как бык на красную тряпку.
– И что же говорит ваш папаша? Впрочем, нам совершенно неинтересно мнение вашего папаши.
Кит произнес это с такой злостью, что Хедер отпрянула и слегка побледнела, но его уже понесло. Наконец-то он нашел, на ком можно выместить все, что накапливалось внутри все эти месяцы после ареста Джеффа.
– Вам когда-нибудь приходило в голову, что всего лишь одного слова вашего отца было бы достаточно, чтобы прекратить это дело много месяцев назад?
– Он не мог... – начала Хедер, но Кит не дал ей закончить:
– Не мог, говорите? Да в их ведомстве никогда никого не обвинят, если не хотят! Самые отъявленные проходимцы и жулики спокойно разгуливают по городу, потому что они хорошие приятели ребят вроде вашего папаши! Вы думаете, я не знаю, почему он ничего не сделал, чтобы устранить это безобразие? Потому что таким людям, как он, наплевать на таких людей, как мы. Жизнь Джеффа поломана? Ну и что? Какое ему до этого дело!
Глаза Хедер вспыхнули.
– Если вы так думаете... – начала она, вставая, но заставила себя замолчать.
Отношения между ее отцом и Джеффом с самого начала были напряженными, а когда у Хедер и Джеффа началась любовь, стало совсем плохо. «Это человек не нашего круга, – снова и снова повторял отец. – Не понимаю, что у вас может быть общего?»
Кит, отец Джеффа, тоже давил на сына. Он считал Хедер избалованной богачкой, привыкшей к роскоши, которую Джефф никогда не сможет ей обеспечить. Они с Джеффом уже давно перестали обсуждать этот вопрос, и возобновлять это теперь, определенно, было не время.
– Я, пожалуй, пойду, – проговорила Хедер упавшим голосом. Затем наклонилась поцеловать Джеффа. – Может быть, мне позволят прийти завтра...
Джефф потянулся к ее руке, но не коснулся.
– Но здесь не больница.
Их глаза встретились, затем Хедер метнула быстрый взгляд в сторону Кита Конверса и медленно опустилась на свой стул.
– Извините, – тихо сказала она, – я только подумала, что мой па...
– Все в порядке! – прервал ее Джефф. Его взгляд переметнулся на отца. – Послушай, отец, никто в этом не виноват. Ни Хедер, ни ее отец, ни я. Просто так случилось, вот и все. Так что давай попытаемся примириться с этим, хорошо? – Челюсть Кита Конверса напряглась, но он промолчал. – Ведь я мог загреметь... лет на двадцать. Это было бы много хуже.
– К тому же он имеет хорошие шансы выйти через три месяца за примерное поведение, – добавил Сэм Вайсман.
– Он там вообще не должен находиться, – гнул свою линию Кит.
Джефф встал и направился к отцу.
– Со мной все будет в порядке, папа, – произнес он, обнимая Кита и чувствуя, как тот напрягся. – Ну что мы можем сейчас с этим поделать? Приходится принимать жизнь такой, какая она есть.
Кит обнял сына.
– Береги себя. Не позволяй себя достать, ладно?
– Конечно, папа.
Джефф обнял мать и Хедер, попрощался с Вайсманом, после чего охранник вывел его из комнаты.
Глава 3
Ив Харрис не желала обращать внимания на телефон внутренней связи, который непрерывно звонил. Как и всегда, день оказался на пару часов короче, и все запланированное выполнить никак не удавалось. Как она ни старалась, утреннее собрание муниципального совета задержалось на час, что, впрочем, не удивило ее. Ив Харрис с первого дня работы в совете знала, что ни одно его заседание не заканчивалось вовремя. Слишком много амбициозных ораторов желали выступить. Тут никакой регламент не выдержит.
График работы также сильно нарушали посетители. И это несмотря на то что Ив умела с ними работать. Она могла заставить говорить кратко почти любого, ловко обрывая пространные эскапады, но все равно выслушивать приходилось всех. И очень внимательно. Ив была избрана уже на третий срок и за первые два снискала себе репутацию самого доступного и отзывчивого члена муниципального совета.
Умение слушать и отзывчивость – врожденный талант Ив Харрис. Не важно, насколько бессвязно излагал свои мысли собеседник, она все равно слушала и старалась помочь. Так было всегда, чуть ли не с первого класса гарлемской бесплатной средней школы номер 154, на Двенадцатой улице, где дети приходили к ней со своими проблемами, а также во время учебы в Колумбийском университете, который Ив окончила с отличием по двум специальностям: социологии и градостроительству. Ничто не изменилось и после того, как она вышла замуж за Линкольна Козгрова и переехала жить в большой двухквартирный дом на Риверсайд-драйв. Работая в муниципальном совете, Ив делала все возможное, чтобы облегчить жизнь беднейшим гражданам города, проводя бесконечные часы за разрешением их проблем. Некоторые уладить было не в ее власти, но Ив Харрис все равно всех внимательно выслушивала. Вообще-то она считала, что в таком городе, как Нью-Йорк, неразрешимых проблем не существует, не важно, какими бы сложными они ни казались. Просто следует найти нужных людей, способных с ними справиться.
Ив Харрис была очень самостоятельной женщиной. Выйдя замуж, она отказывалась даже ставить дефис между своей фамилией и фамилией Линкольна, не говоря уже о том, чтобы вообще взять фамилию супруга. Неудивительно, что через год после того, как у Линкольна внезапно остановилось сердце – это произошло на Ямайке, на пляже, в первый день первого и единственного отпуска, который они себе позволили, – Ив согласилась выставить свою кандидатуру в муниципальный совет. Используя только собственные деньги и отказываясь от любых дотаций, превышающих десять долларов, она легко набрала больше голосов, чем все остальные кандидаты, вместе взятые.
С тех пор двери ее офиса были открыты для всех, кто не имел доступа к властным структурам города. Ив редко работала меньше шестнадцати часов в сутки и никогда не брала свободных дней. И с каждым годом казалось, что проблем становится все больше, а времени для их разрешения все меньше.
Когда в очередной раз зазвонил внутренний телефон, Ив наконец нажала кнопку.
– В чем дело, Томми?
– Включи четвертый канал, – сказал ее помощник. – Ты хотела это посмотреть.
Оторвав взгляд от рукописи – это был конспект ее сегодняшнего вечернего выступления, – Ив включила телевизор. Женщину она узнала сразу же – Синди Аллен, которую осенью чуть не убили на станции метро «Сто десятая улица». Но говорил муж Синди. «...дать такой срок – это все равно что выпустить. Как можно чувствовать себя в безопасности на улицах города, когда...»
Ив Харрис выключила телевизор и снова принялась просматривать конспект своего выступления. Затем нажала кнопку внутренней связи.
– Сколько ему сидеть?
– Пять месяцев. Даже три, если будет примерно себя вести, – ответил Томми.
Он работал у нее помощником уже пять лет и понимал все с полуслова. Ив тяжело вздохнула. Если бы Джефф Конверс был не белым, а чернокожим, он был бы счастлив, если бы ему удалось выйти из тюрьмы лет через пятнадцать. И завтра же Ив начнут звонить избиратели, чтобы узнать, почему их родственники или друзья обречены провести многие годы в тюрьме, тогда как белому парню за более тяжкое преступление только шлепнули по рукам.
Ив не знала, что им ответить. В любом случае это очередная несправедливость.
Отложив рукопись с речью, она сняла трубку и набрала номер офиса окружного прокурора.
– Как вам нравится приговор Конверсу?
Перри Рандалл начал долго объяснять что-то. Ив Харрис слушала, на перебивая, наверное, минут пять, затем покачала головой.
– И как по-вашему, Перри, что мне сказать людям? Ясно только одно: если бы он был чернокожий, его бы заперли в тюрьме до конца жизни. – Прокурор что-то возразил, но Ив прервала его: – Нет, Перри, вас я, конечно, не виню.
Она положила трубку и некоторое время сидела неподвижно, глядя на нее. Затем тихо пробормотала:
– Черт побери, в том-то и дело, что в этом вообще никто не виноват.
Подобные события укрепляли ее убежденность в исключительной важности того, что она делает. Через несколько секунд Ив Харрис возобновила работу над текстом выступления.
«Я все сделала правильно, – подумала Ив Харрис. – Такси все равно сейчас, наверное, нигде не сыщешь. В сильный дождь машины исчезают куда-то, словно засасываются в черную дыру, – да и вообще до отеля „Уолдорф-Астория“[3] ехать в два раза дольше, чем на метро. Что в такси, что в служебном автомобиле. А так я очень быстро доеду прямо до места».
Когда появился поезд, Ив бросила взгляд на часы.
«К ужину я, конечно, опоздала. Ну и ладно. Ведь большинство бедняков, о которых я буду там говорить, скорее всего сегодня тоже не поужинают. Зато приеду и сразу могу выступать, как только священник Магуайр меня представит. Так что все в порядке».
Она вошла в вагон и села, не глядя, на первое попавшееся свободное сиденье, собираясь в последний раз просмотреть текст своего выступления.
– Ведь вы миссис Харрис, верно? – раздалось у нее почти над ухом.
Ив подняла голову. Рядом в проходе, ухватившись за поручень, стояла женщина. Чувствовалось, что на ногах она стоит нетвердо. Вагон, конечно, качало, но виной тому скорее всего было дешевое красное вино, которое женщина приняла в изрядном количестве. Она помолчала немного и, захватив рукой горлышко бутылки, вытащила ее из грязной бумажной сумки. Затем, пристально глядя затуманенным взором на Ив, поднесла бутылку к губам, как следует глотнула, уронив несколько капель темно-красной жидкости на подбородок, и протянула бутылку ей.
– Хотите попробовать?
В голосе женщины прозвучал вызов. Ив увидела, как сидящий рядом мужчина беспокойно пошевелился и старательно отгородился газетой, чтобы не смотреть на эту женщину в затрапезной одежде с тремя драными пластиковыми мешками для сбора мусора, в которых находился, наверное, весь ее убогий скарб. Из дырок в пакетах торчали какие-то грязные тряпки. Двое пассажиров, сидевших позади этой женщины, тоже тихонько, бочком ретировались в другую часть вагона, видимо, опасаясь, что она начнет приставать и к ним.
Ив спокойно посмотрела на женщину и дружелюбно произнесла:
– Не отказалась бы, но, вы знаете, сейчас не время. Я еду выступать на очень важном собрании и не уверена, что перед этим следует принимать спиртное.
Казалось, женщина взвешивала в уме сказанное, поворачивала ее слова так и эдак в поисках скрытого смысла. Поезд начал тормозить перед станцией «Канал-стрит». Человек, сидящий рядом с Ив, встал и поспешно направился к двери. Его место намеревался занять другой, только что вошедший пассажир, но Ив неожиданно улыбнулась женщине.
– Может, присядете? – Она похлопала ладонью по сиденью.
Та слегка расширила глаза и посмотрела по сторонам, как будто не веря, что Ив обращается к ней. За ними уже наблюдали несколько пассажиров.
– Или хотя бы поставьте свои сумки на пару минут. Они, наверное, тяжелые.
Наконец женщина, видимо, приняв решение, плюхнулась на сиденье рядом с Ив, бережно поставив сумки между ног, словно там находились бриллианты.
– Я привыкла, что большинство людей отводят от меня глаза, – сказала она. – Стараются смотреть в другую сторону.
Ив сложила текст выступления и сунула в большую сумку на плече – свою неизменную спутницу, – затем порылась в ней на ощупь и извлекла прочный пластиковый пакет.
– Не хотите переложить свои вещи сюда? На улице сильный дождь.
– Наверное, и к утру не кончится, – отозвалась женщина.
Ив кивнула.
– Я слушала прогноз погоды, так там сказали, что он может продлиться несколько дней. И вообще, разве не приятно иметь новую сумку?
Неожиданно женщина улыбнулась и осторожно прикоснулась к Ив.
– Теперь я вижу, что это правда. Все, что о вас говорят, миссис Харрис. Меня зовут Эдна Фиск. Но для всех я просто Эдди.
– А меня Ив. По крайней мере приятели.
Следующие полдюжины остановок Ив Харрис весело болтала с Эдной Фиск. Та за время разговора расправилась со своим вином, аккуратно заткнула пустую бутылку пробкой и сунула в сумку, присовокупив к остальному барахлу.
– Вообще-то я бутылки не собираю, – сказала она, хотя Ив ее не спрашивала. – Просто не люблю мусорить. Вот выйду отсюда и брошу в урну.
– Жаль, что не все такие, – заметила Ив, показывая глазами на мужчину, который пробирался к выходу, оставив на сиденье бумажный пакет из-под сандвичей, весь в жирных пятнах. – Она потянулась взять пакет. – Может быть, выбросите заодно и это? Но могу сделать и я.
– Конечно, выброшу, – сказала Эдна, отправив промасленный пакет вслед за пустой бутылкой. Затем несмело улыбнулась, обнаружив на месте переднего зуба черный пробел. – И эта новая сумка, если вы позволите ее взять, очень пришлась бы мне по душе.
Поезд начал замедлять ход, подъезжая к «Пятьдесят первой улице», но Ив успела помочь Эдне Фиск вложить порванные пакеты внутрь новой сумки.
– Да, – повторила Эдна, когда Ив Харрис поднялась, чтобы направиться к двери, – все, что я слышала о вас, правда. Вы не из тех, кто только поучает и проповедует.
Ив Харрис вскинула брови.
– Но я тоже иногда поучаю, а как же! Но только тех, кто в этом нуждается. – Затем после небольшой паузы добавила: – Я хочу, чтобы вы знали: есть места, куда можно обратиться... я имею в виду – таким, как вы...
Заметив, как затуманился взор Эдны Фиск, Ив Харрис замолкла. Поезд со скрипом остановился, двери отворились.
– Приятно было побеседовать с вами, – проговорила она и вышла.
Направляясь к лестнице, Ив бросила взгляд в сторону отъезжающего поезда и увидела, что Эдна Фиск смотрит на нее и улыбается.
Через двадцать минут, стоя ни трибуне банкетного зала, в котором проходил благотворительный вечер в пользу приюта для бездомных «Монтроуз», Ив Харрис говорила, даже ни разу не заглянув в свой конспект. Не было необходимости.
– Совсем недавно, буквально только что, – сказала она, – мне улыбнулась женщина. Женщина по имени Эдна Фиск. Позвольте мне рассказать о ней.
Через полчаса, когда Ив закончила выступление под бурные аплодисменты и шелест чековых книжек, к ней наклонился священник Терренс Магуайр и прошептал на ухо:
– Должен вам сказать, Ив, вы на редкость доброжелательная и мужественная женщина. Но в метро не все такие, как эта ваша Эдна Фиск. Там попадаются и очень опасные субъекты. Так что, пожалуйста, берегите себя, помните о той пользе, какую вы приносите приюту «Монтроуз». Ведь если с вами, не дай Бог, что-нибудь случится...
– А что со мной может случиться? – удивилась Ив. – Я езжу в метро с малых лет – и ничего, все в порядке.
Пожилой священник поджал губы.
– Считайте, что вам везло. В метро иногда происходят ужасные вещи. Вот, например, прошлой осенью на Уэст-Сайде чуть не убили женщину...
– Но нападавший не принадлежал к людям, о которых мы ведем речь, – прервала его Ив Харрис. – Насколько я помню, это был студент архитектурного факультета Колумбийского университета.
– Это неправда! – вмешался сердитый голос. – Джефф этого не делал!
Ив Харрис и священник обернулись и увидели девушку рядом с Перри и Каролин Рандалл.
– Хедер, не нужно... – проговорил заместитель окружного прокурора, но девушка решительно качнула головой.
– Джефф хотел помочь Синтии Аллен, – продолжала она. – А тот, кто на нее напал, скрылся в туннеле метро. Джефф говорит, что это был какой-то бездомный.
Перри Рандалл крепко сжал руку девушки и с улыбкой повернулся к Ив Харрис.
– Это моя дочь. Она давно хотела с вами познакомиться. – Он повернулся к Хедер. – Это Ив Харрис, член муниципального совета.
Ив протянула Хедер Рандалл руку.
– Вы знакомы с этим молодым человеком? – спросила она.
Девушка кивнула:
– Конечно, ведь я собираюсь за него замуж.
Не зная, как реагировать, Ив метнула взгляд в сторону Перри Рандалла.
– Можете быть уверены, Ив, мы обязательно пришлем вам приглашение, – беззаботно произнес он. – А теперь давайте чего-нибудь выпьем, чтобы отметить вашу потрясающую речь. В этом году от меня вы можете рассчитывать на десять тысяч.
– Ловлю вас на слове.
Они направились к бару. Ив молча наблюдала за Хедер Рандалл, мысленно повторяя ее слова: «Джефф говорит, что это был какой-то бездомный».
Бездомный... И почему это во всех бедах всегда винят бездомных? Разве только они способны совершить насилие?
Ив знала ответ. Бездомные виноваты лишь в том, что их некому защитить. Так что нужно работать еще интенсивнее.
График работы также сильно нарушали посетители. И это несмотря на то что Ив умела с ними работать. Она могла заставить говорить кратко почти любого, ловко обрывая пространные эскапады, но все равно выслушивать приходилось всех. И очень внимательно. Ив была избрана уже на третий срок и за первые два снискала себе репутацию самого доступного и отзывчивого члена муниципального совета.
Умение слушать и отзывчивость – врожденный талант Ив Харрис. Не важно, насколько бессвязно излагал свои мысли собеседник, она все равно слушала и старалась помочь. Так было всегда, чуть ли не с первого класса гарлемской бесплатной средней школы номер 154, на Двенадцатой улице, где дети приходили к ней со своими проблемами, а также во время учебы в Колумбийском университете, который Ив окончила с отличием по двум специальностям: социологии и градостроительству. Ничто не изменилось и после того, как она вышла замуж за Линкольна Козгрова и переехала жить в большой двухквартирный дом на Риверсайд-драйв. Работая в муниципальном совете, Ив делала все возможное, чтобы облегчить жизнь беднейшим гражданам города, проводя бесконечные часы за разрешением их проблем. Некоторые уладить было не в ее власти, но Ив Харрис все равно всех внимательно выслушивала. Вообще-то она считала, что в таком городе, как Нью-Йорк, неразрешимых проблем не существует, не важно, какими бы сложными они ни казались. Просто следует найти нужных людей, способных с ними справиться.
Ив Харрис была очень самостоятельной женщиной. Выйдя замуж, она отказывалась даже ставить дефис между своей фамилией и фамилией Линкольна, не говоря уже о том, чтобы вообще взять фамилию супруга. Неудивительно, что через год после того, как у Линкольна внезапно остановилось сердце – это произошло на Ямайке, на пляже, в первый день первого и единственного отпуска, который они себе позволили, – Ив согласилась выставить свою кандидатуру в муниципальный совет. Используя только собственные деньги и отказываясь от любых дотаций, превышающих десять долларов, она легко набрала больше голосов, чем все остальные кандидаты, вместе взятые.
С тех пор двери ее офиса были открыты для всех, кто не имел доступа к властным структурам города. Ив редко работала меньше шестнадцати часов в сутки и никогда не брала свободных дней. И с каждым годом казалось, что проблем становится все больше, а времени для их разрешения все меньше.
Когда в очередной раз зазвонил внутренний телефон, Ив наконец нажала кнопку.
– В чем дело, Томми?
– Включи четвертый канал, – сказал ее помощник. – Ты хотела это посмотреть.
Оторвав взгляд от рукописи – это был конспект ее сегодняшнего вечернего выступления, – Ив включила телевизор. Женщину она узнала сразу же – Синди Аллен, которую осенью чуть не убили на станции метро «Сто десятая улица». Но говорил муж Синди. «...дать такой срок – это все равно что выпустить. Как можно чувствовать себя в безопасности на улицах города, когда...»
Ив Харрис выключила телевизор и снова принялась просматривать конспект своего выступления. Затем нажала кнопку внутренней связи.
– Сколько ему сидеть?
– Пять месяцев. Даже три, если будет примерно себя вести, – ответил Томми.
Он работал у нее помощником уже пять лет и понимал все с полуслова. Ив тяжело вздохнула. Если бы Джефф Конверс был не белым, а чернокожим, он был бы счастлив, если бы ему удалось выйти из тюрьмы лет через пятнадцать. И завтра же Ив начнут звонить избиратели, чтобы узнать, почему их родственники или друзья обречены провести многие годы в тюрьме, тогда как белому парню за более тяжкое преступление только шлепнули по рукам.
Ив не знала, что им ответить. В любом случае это очередная несправедливость.
Отложив рукопись с речью, она сняла трубку и набрала номер офиса окружного прокурора.
– Как вам нравится приговор Конверсу?
Перри Рандалл начал долго объяснять что-то. Ив Харрис слушала, на перебивая, наверное, минут пять, затем покачала головой.
– И как по-вашему, Перри, что мне сказать людям? Ясно только одно: если бы он был чернокожий, его бы заперли в тюрьме до конца жизни. – Прокурор что-то возразил, но Ив прервала его: – Нет, Перри, вас я, конечно, не виню.
Она положила трубку и некоторое время сидела неподвижно, глядя на нее. Затем тихо пробормотала:
– Черт побери, в том-то и дело, что в этом вообще никто не виноват.
Подобные события укрепляли ее убежденность в исключительной важности того, что она делает. Через несколько секунд Ив Харрис возобновила работу над текстом выступления.
* * *
Почти весь день дул резкий холодный ветер, и к восьми вечера, как раз когда Ив Харрис наконец решила закончить работу, начался дождь. Но ей даже не пришло в голову, что можно взять такси, не говоря уже о том, чтобы вызвать служебную машину, на что она имела полное право. Нет, выйдя на Фоули-сквер, Ив Харрис раскрыла зонтик и направилась к станции метро, которая располагалась неподалеку. Она поспешно спустилась по ступенькам с небольшой группой горожан, тоже, наверное, как и она, припозднившихся на работе, привычным движением сунула в прорезь автомата магнитный билет и прошла через турникет.«Я все сделала правильно, – подумала Ив Харрис. – Такси все равно сейчас, наверное, нигде не сыщешь. В сильный дождь машины исчезают куда-то, словно засасываются в черную дыру, – да и вообще до отеля „Уолдорф-Астория“[3] ехать в два раза дольше, чем на метро. Что в такси, что в служебном автомобиле. А так я очень быстро доеду прямо до места».
Когда появился поезд, Ив бросила взгляд на часы.
«К ужину я, конечно, опоздала. Ну и ладно. Ведь большинство бедняков, о которых я буду там говорить, скорее всего сегодня тоже не поужинают. Зато приеду и сразу могу выступать, как только священник Магуайр меня представит. Так что все в порядке».
Она вошла в вагон и села, не глядя, на первое попавшееся свободное сиденье, собираясь в последний раз просмотреть текст своего выступления.
– Ведь вы миссис Харрис, верно? – раздалось у нее почти над ухом.
Ив подняла голову. Рядом в проходе, ухватившись за поручень, стояла женщина. Чувствовалось, что на ногах она стоит нетвердо. Вагон, конечно, качало, но виной тому скорее всего было дешевое красное вино, которое женщина приняла в изрядном количестве. Она помолчала немного и, захватив рукой горлышко бутылки, вытащила ее из грязной бумажной сумки. Затем, пристально глядя затуманенным взором на Ив, поднесла бутылку к губам, как следует глотнула, уронив несколько капель темно-красной жидкости на подбородок, и протянула бутылку ей.
– Хотите попробовать?
В голосе женщины прозвучал вызов. Ив увидела, как сидящий рядом мужчина беспокойно пошевелился и старательно отгородился газетой, чтобы не смотреть на эту женщину в затрапезной одежде с тремя драными пластиковыми мешками для сбора мусора, в которых находился, наверное, весь ее убогий скарб. Из дырок в пакетах торчали какие-то грязные тряпки. Двое пассажиров, сидевших позади этой женщины, тоже тихонько, бочком ретировались в другую часть вагона, видимо, опасаясь, что она начнет приставать и к ним.
Ив спокойно посмотрела на женщину и дружелюбно произнесла:
– Не отказалась бы, но, вы знаете, сейчас не время. Я еду выступать на очень важном собрании и не уверена, что перед этим следует принимать спиртное.
Казалось, женщина взвешивала в уме сказанное, поворачивала ее слова так и эдак в поисках скрытого смысла. Поезд начал тормозить перед станцией «Канал-стрит». Человек, сидящий рядом с Ив, встал и поспешно направился к двери. Его место намеревался занять другой, только что вошедший пассажир, но Ив неожиданно улыбнулась женщине.
– Может, присядете? – Она похлопала ладонью по сиденью.
Та слегка расширила глаза и посмотрела по сторонам, как будто не веря, что Ив обращается к ней. За ними уже наблюдали несколько пассажиров.
– Или хотя бы поставьте свои сумки на пару минут. Они, наверное, тяжелые.
Наконец женщина, видимо, приняв решение, плюхнулась на сиденье рядом с Ив, бережно поставив сумки между ног, словно там находились бриллианты.
– Я привыкла, что большинство людей отводят от меня глаза, – сказала она. – Стараются смотреть в другую сторону.
Ив сложила текст выступления и сунула в большую сумку на плече – свою неизменную спутницу, – затем порылась в ней на ощупь и извлекла прочный пластиковый пакет.
– Не хотите переложить свои вещи сюда? На улице сильный дождь.
– Наверное, и к утру не кончится, – отозвалась женщина.
Ив кивнула.
– Я слушала прогноз погоды, так там сказали, что он может продлиться несколько дней. И вообще, разве не приятно иметь новую сумку?
Неожиданно женщина улыбнулась и осторожно прикоснулась к Ив.
– Теперь я вижу, что это правда. Все, что о вас говорят, миссис Харрис. Меня зовут Эдна Фиск. Но для всех я просто Эдди.
– А меня Ив. По крайней мере приятели.
Следующие полдюжины остановок Ив Харрис весело болтала с Эдной Фиск. Та за время разговора расправилась со своим вином, аккуратно заткнула пустую бутылку пробкой и сунула в сумку, присовокупив к остальному барахлу.
– Вообще-то я бутылки не собираю, – сказала она, хотя Ив ее не спрашивала. – Просто не люблю мусорить. Вот выйду отсюда и брошу в урну.
– Жаль, что не все такие, – заметила Ив, показывая глазами на мужчину, который пробирался к выходу, оставив на сиденье бумажный пакет из-под сандвичей, весь в жирных пятнах. – Она потянулась взять пакет. – Может быть, выбросите заодно и это? Но могу сделать и я.
– Конечно, выброшу, – сказала Эдна, отправив промасленный пакет вслед за пустой бутылкой. Затем несмело улыбнулась, обнаружив на месте переднего зуба черный пробел. – И эта новая сумка, если вы позволите ее взять, очень пришлась бы мне по душе.
Поезд начал замедлять ход, подъезжая к «Пятьдесят первой улице», но Ив успела помочь Эдне Фиск вложить порванные пакеты внутрь новой сумки.
– Да, – повторила Эдна, когда Ив Харрис поднялась, чтобы направиться к двери, – все, что я слышала о вас, правда. Вы не из тех, кто только поучает и проповедует.
Ив Харрис вскинула брови.
– Но я тоже иногда поучаю, а как же! Но только тех, кто в этом нуждается. – Затем после небольшой паузы добавила: – Я хочу, чтобы вы знали: есть места, куда можно обратиться... я имею в виду – таким, как вы...
Заметив, как затуманился взор Эдны Фиск, Ив Харрис замолкла. Поезд со скрипом остановился, двери отворились.
– Приятно было побеседовать с вами, – проговорила она и вышла.
Направляясь к лестнице, Ив бросила взгляд в сторону отъезжающего поезда и увидела, что Эдна Фиск смотрит на нее и улыбается.
Через двадцать минут, стоя ни трибуне банкетного зала, в котором проходил благотворительный вечер в пользу приюта для бездомных «Монтроуз», Ив Харрис говорила, даже ни разу не заглянув в свой конспект. Не было необходимости.
– Совсем недавно, буквально только что, – сказала она, – мне улыбнулась женщина. Женщина по имени Эдна Фиск. Позвольте мне рассказать о ней.
Через полчаса, когда Ив закончила выступление под бурные аплодисменты и шелест чековых книжек, к ней наклонился священник Терренс Магуайр и прошептал на ухо:
– Должен вам сказать, Ив, вы на редкость доброжелательная и мужественная женщина. Но в метро не все такие, как эта ваша Эдна Фиск. Там попадаются и очень опасные субъекты. Так что, пожалуйста, берегите себя, помните о той пользе, какую вы приносите приюту «Монтроуз». Ведь если с вами, не дай Бог, что-нибудь случится...
– А что со мной может случиться? – удивилась Ив. – Я езжу в метро с малых лет – и ничего, все в порядке.
Пожилой священник поджал губы.
– Считайте, что вам везло. В метро иногда происходят ужасные вещи. Вот, например, прошлой осенью на Уэст-Сайде чуть не убили женщину...
– Но нападавший не принадлежал к людям, о которых мы ведем речь, – прервала его Ив Харрис. – Насколько я помню, это был студент архитектурного факультета Колумбийского университета.
– Это неправда! – вмешался сердитый голос. – Джефф этого не делал!
Ив Харрис и священник обернулись и увидели девушку рядом с Перри и Каролин Рандалл.
– Хедер, не нужно... – проговорил заместитель окружного прокурора, но девушка решительно качнула головой.
– Джефф хотел помочь Синтии Аллен, – продолжала она. – А тот, кто на нее напал, скрылся в туннеле метро. Джефф говорит, что это был какой-то бездомный.
Перри Рандалл крепко сжал руку девушки и с улыбкой повернулся к Ив Харрис.
– Это моя дочь. Она давно хотела с вами познакомиться. – Он повернулся к Хедер. – Это Ив Харрис, член муниципального совета.
Ив протянула Хедер Рандалл руку.
– Вы знакомы с этим молодым человеком? – спросила она.
Девушка кивнула:
– Конечно, ведь я собираюсь за него замуж.
Не зная, как реагировать, Ив метнула взгляд в сторону Перри Рандалла.
– Можете быть уверены, Ив, мы обязательно пришлем вам приглашение, – беззаботно произнес он. – А теперь давайте чего-нибудь выпьем, чтобы отметить вашу потрясающую речь. В этом году от меня вы можете рассчитывать на десять тысяч.
– Ловлю вас на слове.
Они направились к бару. Ив молча наблюдала за Хедер Рандалл, мысленно повторяя ее слова: «Джефф говорит, что это был какой-то бездомный».
Бездомный... И почему это во всех бедах всегда винят бездомных? Разве только они способны совершить насилие?
Ив знала ответ. Бездомные виноваты лишь в том, что их некому защитить. Так что нужно работать еще интенсивнее.
Глава 4
Джоанна Гартнер вгляделась в человека, лежащего на койке по другую сторону решетки. В данный момент вид у него был совершенно безобидный. Руки сложены на груди, пальцы тонкие, почти женские, грудь медленно поднимается и опускается. Он сейчас спит, глаза закрыты, и не видно затаенной ярости, которая всегда присутствует, когда он бодрствует. Стоило ему бросить на Джоанну взгляд, как она вся внутренне сжималась.
Джаггер. Такая у него фамилия: Джаггер. Разумеется, у этого человека было и имя, но она, как и остальные охранники тюрьмы Рикерс-Айленд, никогда им не пользовалась.
Не пользовались они также и прозвищем, которое ему дали заключенные еще раньше, когда он содержался вместе со всеми.
Драггер[4].
Джаггер-Драггер.
Первое время Джоанна не вполне понимала его смысл, решив, что он любит работать. Многие заключенные были трудоголиками. Вынужденными. Иначе чем заполнишь бесконечные часы, дни, месяцы и годы отмеренного срока? Они трудились в поте лица на кухне, в прачечной, столовой и вообще где угодно, лишь бы подольше не возвращаться в камеру. Но Джаггер получил свое прозвище не поэтому. Оно возникло совсем по иному поводу.
Вначале Джоанна даже не поверила, решив, что это выдумка заключенных. Ведь по камерам бродит немало диковинных баек. Но потом ей показали фотографию.
На полу в луже крови лежало тело. Лужа была огромная, она покрывала чуть ли не весь потертый ковер, а тело истерзано настолько, что даже невозможно было понять, мужчина это или женщина. На лицо наложен макияж, яркий и безвкусный, как будто это сделал ребенок. Мускулистые руки трупа засунуты в рукава женской блузки, которая была вся разодрана, потому что оказалась мала. Юбку тоже пытались приспособить, и это частично удалось.
– Джаггер убил своего друга, а затем попытался нарядить, в женскую одежду, – объяснил тот, кто показывал Джоанне фотографию. – Думаю, ему хотелось представить все так, как будто он трахнул девушку.
В желудке у Джоанны потяжелело. Она поспешно уронила фотографию на стол, словно боялась заразиться вирусом безумия.
Сейчас вот, во сне, Джаггер выглядел совершенно безобидным, но она понимала, что это просто иллюзия.
В противном случае Бобби Брин был бы жив. Но Джоанна знала, что это не так, – ведь вчера сама обнаружила его тело в чулане на большой кухне, там где он и Джаггер вместе работали. Бобби был раздет догола, гениталии отрезаны тем же самым рваным куском консервной банки, которым ранее перерезали горло. Губы и щеки испачканы лилово-красным виноградным соком, а вокруг талии обернут передник, видимо, заменяющий юбку.
Джаггер никак не отреагировал на то, что было обнаружено в чулане. Он вообще молчал по любому поводу.
Час назад начальник охраны протянул Джоанне ордер на перевод Джаггера из тюрьмы в больницу.
– Его от нас забирают. Не знаю, чего они с ним канителятся. Чего тут исследовать? Если хотят знать, сумасшедший ли он, то спросили бы у меня.
«Или у меня», – подумала Джоанна, но не сказала, а только посмотрела на стенные часы. Они показывали начало первого ночи, а заключенных обычно переводят в четыре утра.
– Почему сейчас?
Капитан пожал плечами.
– Думаю, боятся, что его кто-нибудь прикончит. Вот и решили убрать отсюда как можно скорее. Ведь все любили Брина и теперь ненавидят Джаггера. С этим ничего не поделаешь.
И вот теперь Джоанна Гартнер стояла перед камерой Джаггера во втором ярусе Центральной тюрьмы.
– Пора.
Она произнесла это достаточно тихо, чтобы не будить остальных заключенных, но Джаггеру два раза повторять было не нужно. Он моментально открыл глаза, сел и уставился на нее. И Джоанне, как всегда, захотелось сделать шаг назад, чтобы как-то укрыться от ярости, полыхавшей внутри этого монстра.
– Встань и повернись спиной к двери. Руки за спину, – приказала она.
Джаггер метнул взгляд в сторону помощников Джоанны, стоящих наготове. Руис поодаль снимал видеокамерой процедуру перевозки заключенного. Такой порядок. Джаггер подчинился, не произнеся ни звука. Когда он поднял с койки свое почти двухметровое тело, сто двадцать килограммов крепких мускулов, покрытых татуированной кожей, которое угрожающе возвысилось над Джоанной, ей снова захотелось отступить на несколько шагов.
Она немного успокоилась, когда на руки Джаггера надели наручники. Он начал разворачиваться, и Джоанна схватила цепь между наручниками и чуть потянула вверх, давая понять, как будет больно, если она поднимет ее еще выше.
– Теперь давай вперед, медленно и спокойно, – сказала она и вывела Джаггера на площадку. Они направились по ступенькам вниз на главный этаж. Руис шел сбоку, не сводя с них объектива камеры. На площадке у входа в центральный блок они остановились. Двое охранников надели Джаггеру ножные кандалы и пояс с цепью, затем переместили его руки вперед и прикрепили цепью к поясу. После чего процессия медленно двинулась к главному входу. Им приходилось часто останавливаться, потому что, прежде чем открыть очередную зарешеченную дверь, необходимо было запереть заднюю.
Из здания они вышли в двадцать минут первого. Черный фургончик уже ждал. Сопровождать заключенного должны были капитан и полицейский из подразделения специальной службы.
Через двадцать минут фургончик въехал на площадку перед приемным покоем больницы. Его встретили четыре человека в форме санитаров с металлической тележкой для перевозки тяжелобольных пациентов. Оба полицейских вышли. Один быстро осмотрел площадку, кивнул второму, и тот начал отпирать висячий замок на задней двери фургончика. Через минуту Джаггер вылез.
– Давай на тележку, – сказал один из санитаров.
Джаггер подчинился, когда полицейский подтолкнул его рукояткой пистолета МП-5.
– Делай, что сказано.
Злобно блестя глазами, Джаггер лег на тележку. Санитары туго перевязали его ремнями, затем быстро провезли по холлу к лифту – два санитара впереди, два сзади.
Когда двери кабины закрылись, один санитар вставил в замок специальный ключ и повернул. Нажал кнопку, и кабина пошла вниз.
Спустившись в самый нижний подвал, санитары вывезли тележку в длинный коридор и направились в его дальний конец, минуя две темные комнаты, и остановились в третьей, освещенной единственной лампочкой в металлической сетке, свисающей с потолка.
В дальнем конце комнаты виднелась обитая металлом дверь. Один санитар достал ключ и открыл ее.
За ней простиралась тьма.
Джаггер. Такая у него фамилия: Джаггер. Разумеется, у этого человека было и имя, но она, как и остальные охранники тюрьмы Рикерс-Айленд, никогда им не пользовалась.
Не пользовались они также и прозвищем, которое ему дали заключенные еще раньше, когда он содержался вместе со всеми.
Драггер[4].
Джаггер-Драггер.
Первое время Джоанна не вполне понимала его смысл, решив, что он любит работать. Многие заключенные были трудоголиками. Вынужденными. Иначе чем заполнишь бесконечные часы, дни, месяцы и годы отмеренного срока? Они трудились в поте лица на кухне, в прачечной, столовой и вообще где угодно, лишь бы подольше не возвращаться в камеру. Но Джаггер получил свое прозвище не поэтому. Оно возникло совсем по иному поводу.
Вначале Джоанна даже не поверила, решив, что это выдумка заключенных. Ведь по камерам бродит немало диковинных баек. Но потом ей показали фотографию.
На полу в луже крови лежало тело. Лужа была огромная, она покрывала чуть ли не весь потертый ковер, а тело истерзано настолько, что даже невозможно было понять, мужчина это или женщина. На лицо наложен макияж, яркий и безвкусный, как будто это сделал ребенок. Мускулистые руки трупа засунуты в рукава женской блузки, которая была вся разодрана, потому что оказалась мала. Юбку тоже пытались приспособить, и это частично удалось.
– Джаггер убил своего друга, а затем попытался нарядить, в женскую одежду, – объяснил тот, кто показывал Джоанне фотографию. – Думаю, ему хотелось представить все так, как будто он трахнул девушку.
В желудке у Джоанны потяжелело. Она поспешно уронила фотографию на стол, словно боялась заразиться вирусом безумия.
Сейчас вот, во сне, Джаггер выглядел совершенно безобидным, но она понимала, что это просто иллюзия.
В противном случае Бобби Брин был бы жив. Но Джоанна знала, что это не так, – ведь вчера сама обнаружила его тело в чулане на большой кухне, там где он и Джаггер вместе работали. Бобби был раздет догола, гениталии отрезаны тем же самым рваным куском консервной банки, которым ранее перерезали горло. Губы и щеки испачканы лилово-красным виноградным соком, а вокруг талии обернут передник, видимо, заменяющий юбку.
Джаггер никак не отреагировал на то, что было обнаружено в чулане. Он вообще молчал по любому поводу.
Час назад начальник охраны протянул Джоанне ордер на перевод Джаггера из тюрьмы в больницу.
– Его от нас забирают. Не знаю, чего они с ним канителятся. Чего тут исследовать? Если хотят знать, сумасшедший ли он, то спросили бы у меня.
«Или у меня», – подумала Джоанна, но не сказала, а только посмотрела на стенные часы. Они показывали начало первого ночи, а заключенных обычно переводят в четыре утра.
– Почему сейчас?
Капитан пожал плечами.
– Думаю, боятся, что его кто-нибудь прикончит. Вот и решили убрать отсюда как можно скорее. Ведь все любили Брина и теперь ненавидят Джаггера. С этим ничего не поделаешь.
И вот теперь Джоанна Гартнер стояла перед камерой Джаггера во втором ярусе Центральной тюрьмы.
– Пора.
Она произнесла это достаточно тихо, чтобы не будить остальных заключенных, но Джаггеру два раза повторять было не нужно. Он моментально открыл глаза, сел и уставился на нее. И Джоанне, как всегда, захотелось сделать шаг назад, чтобы как-то укрыться от ярости, полыхавшей внутри этого монстра.
– Встань и повернись спиной к двери. Руки за спину, – приказала она.
Джаггер метнул взгляд в сторону помощников Джоанны, стоящих наготове. Руис поодаль снимал видеокамерой процедуру перевозки заключенного. Такой порядок. Джаггер подчинился, не произнеся ни звука. Когда он поднял с койки свое почти двухметровое тело, сто двадцать килограммов крепких мускулов, покрытых татуированной кожей, которое угрожающе возвысилось над Джоанной, ей снова захотелось отступить на несколько шагов.
Она немного успокоилась, когда на руки Джаггера надели наручники. Он начал разворачиваться, и Джоанна схватила цепь между наручниками и чуть потянула вверх, давая понять, как будет больно, если она поднимет ее еще выше.
– Теперь давай вперед, медленно и спокойно, – сказала она и вывела Джаггера на площадку. Они направились по ступенькам вниз на главный этаж. Руис шел сбоку, не сводя с них объектива камеры. На площадке у входа в центральный блок они остановились. Двое охранников надели Джаггеру ножные кандалы и пояс с цепью, затем переместили его руки вперед и прикрепили цепью к поясу. После чего процессия медленно двинулась к главному входу. Им приходилось часто останавливаться, потому что, прежде чем открыть очередную зарешеченную дверь, необходимо было запереть заднюю.
Из здания они вышли в двадцать минут первого. Черный фургончик уже ждал. Сопровождать заключенного должны были капитан и полицейский из подразделения специальной службы.
Через двадцать минут фургончик въехал на площадку перед приемным покоем больницы. Его встретили четыре человека в форме санитаров с металлической тележкой для перевозки тяжелобольных пациентов. Оба полицейских вышли. Один быстро осмотрел площадку, кивнул второму, и тот начал отпирать висячий замок на задней двери фургончика. Через минуту Джаггер вылез.
– Давай на тележку, – сказал один из санитаров.
Джаггер подчинился, когда полицейский подтолкнул его рукояткой пистолета МП-5.
– Делай, что сказано.
Злобно блестя глазами, Джаггер лег на тележку. Санитары туго перевязали его ремнями, затем быстро провезли по холлу к лифту – два санитара впереди, два сзади.
Когда двери кабины закрылись, один санитар вставил в замок специальный ключ и повернул. Нажал кнопку, и кабина пошла вниз.
Спустившись в самый нижний подвал, санитары вывезли тележку в длинный коридор и направились в его дальний конец, минуя две темные комнаты, и остановились в третьей, освещенной единственной лампочкой в металлической сетке, свисающей с потолка.
В дальнем конце комнаты виднелась обитая металлом дверь. Один санитар достал ключ и открыл ее.
За ней простиралась тьма.
Глава 5
Возможно, Джефф и спал, только его мозг и тело в этом процессе не участвовали. Койка была металлическая, а матрас очень тоненький, и потому, как всегда, левое бедро онемело, а спина казалась воспаленной. Какой же это отдых, если, просыпаясь, чувствуешь себя слабее, чем накануне перед сном, словно всю ночь бежал без остановки? О голове лучше не вспоминать. Там вообще был сплошной кавардак.