Молодая женщина побрела в кухню, налила себе чаю. Под руку подвернулась газета, Ноэль досадливо скомкала ее и швырнула в угол. В обеденный перерыв забежала Розанна и принесла подруге свежий номер: дескать, той будет небезынтересно. Так что Ноэль уже имела удовольствие прочесть злополучную статью: и про трагические обстоятельства смерти Октавии, матери близнецов, и про якобы недосмотревшую за девочкой няню, и про разнообразные скандальные сплетни, ассоциирующиеся с семейством Тиндалл.
Рейнер будет вне себя от ярости, это точно. Ноэль в очередной раз порадовалась, что с материалом работала не она. Грег Патерсон, честолюбивый юнец, совсем недавно зачисленный в штат, оказался “на высоте”. Взял те немногие факты, что и без того были общеизвестны, расцветил их, что-то преувеличивая, что-то подтасовывая, и статейка вышла что надо…
В дверь позвонили. Молодая женщина даже вздрогнула от неожиданности. Нахмурившись, она вышла в прихожую и посмотрела в глазок. Сердце у нее оборвалось.
На пороге стоял Рейнер с газетой в руке. Рейнер, чьи глаза метали молнии.
Со всей очевидностью, он прочел статью и, что вполне понятно, здорово разозлился. Он пришел к ней поделиться своим негодованием? Или за утешением? За поддержкой?
Вся во власти безумной надежды, молодая женщина распахнула дверь.
— Здравствуй!
Рейнер шагнул веред и швырнул газету к ее ногам.
— Что, написала все-таки эту дрянь? Не удержалась?
Ноэль вздернула подбородок.
— Рейнер…
— Вот уже второй день как за мной по пятам штук восемь газетных шавок ходят и на задних лапках выпрашивают интервью. И всех я шлю куда подальше. А ты… ты получила, что хотела, даже особенных усилий к тому не прикладывая. Прими мои поздравления. Я восхищен!
Ноэль внутренне похолодела, как если бы сердце и груди превратилось в кусок льда. Рейнер решил, что статью написала она. Что за ирония судьбы!
А если так, то и черт с ним. Он твердо уверен, что она нарушила данное ему обещание и накропала скандальную статейку для первой страницы “Ботани-Бей”. Как это низко с его стороны, подумать о ней такое! Он, как Руперт, считает ее полным ничтожеством, неспособным отвечать за свои слова и поступки, с готовностью верит в худшее о ней. А ведь она не единожды убедительно доказывала ему, что не лжет, не ведет двойной игры.
Чувства словно разом отключились, осталась лишь тупая ноющая боль. И безнадежность… Сколько можно пытаться доказывать что-то мужчинам, которые все равно никогда ей не поверят? Отчего она не прислушалась к внутреннему голосу и впустила Рейнера в свою жизнь?
— Пошел вон! — Для большего эффекта Ноэль указала на дверь.
От неожиданности он отпрянул и натянуто рассмеялся.
— Ты меня выгоняешь?
Ноэль распахнула дверь шире.
— Вот именно, выгоняю. И ничего с тобой обсуждать не собираюсь. Оправдываться — тем более. Ты поймал меня с поличным. Я — жадная до сенсаций журналистка, на все готовая ради пикантной статьи. И говорить тут больше не о чем.
Рейнер неотрывно глядел на нее, и в глазах его отражалось смятение. Как если бы он надеялся, что на самом деле статью написал кто-то другой. Молодая женщина с трудом сдержала истерический смех. Да, она действительно непричастна к этой публикации, но мистер Тиндалл слишком упрям и слишком уверен в своей правоте, чтобы прислушаться к голосу здравого смысла.
Рейнер угрожающе сощурился.
— Так ты признаешь, что это твои происки? Ты признаешь, что нарушила обещание и накропала эту дрянь?
— Рейнер, я не обязана тебе что-то доказывать. Я не давала тебе ни малейшего повода во мне усомниться, но ты с самого начала решил, что доверять мне нельзя. — Ноэль отвернулась и закусила губу: не хватало еще рас плакаться перед ним! — Уходи и думай, что хочешь. Твоей предвзятостью и твоей омерзительной убежденностью в собственной непогрешимости я сыта по горло!
Он с такой готовностью навесил на нее ярлык беспринципной, прожженной журналистки, что не желает видеть очевидного: она, Ноэль, просто не в состоянии нарушить однажды данного слова.
Рейнер по-прежнему не сводил с Ноэль глаз, словно ожидал, что молодая женщина станет оправдываться, и был страшно разочарован, что этого не произошло.
— Ну и с какой стати ты еще здесь? — бросила она. — Чего стоишь, будто к месту прирос? Я только что подтвердила твои наихудшие подозрения. Радуйся!
Он медленно покачал головой и шагнул к двери.
— Не вижу, чему тут радоваться. Я думал, что могу тебе доверять. Поделился с тобой тем, о чем в жизни никому не рассказывал. А ты воспользовалась моей откровенностью в своих корыстных целях. Я ожидал, что ты хотя бы устыдишься содеянного. — На пороге Рейнер повернулся и удрученно промолвил: — Честно говоря, я глубоко разочарован.
Это он-то разочарован? Ха! Да знает ли он вообще, что означает это слово? Знает ли он, что это такое — когда тебя несправедливо осуждают и признают виновной еще до того, как выслушали! В груди толчками пульсировала боль.
Молодая женщина подняла глаза и, не отводя взгляда от его лица, произнесла:
— Поверь мне, я тоже.
Рейнер замер на месте. Не иначе размышлял, каким же это образом она, Ноэль, сумела обвести его вокруг пальца и воспользоваться его слабостями. Вполне можно утешиться тем, что и ему несладко приходится, что он очень собой недоволен, ощущает себя последним идиотом. Так ему и надо!
Но отчего-то эта мысль не приносила утешения.
О, как Ноэль хотелось сунуть газету под нос этому непроходимому упрямцу и ткнуть пальцем в подпись под статьей! Доказать раз и навсегда, что достойна доверия! Но она закусила губу, чтобы не произнести вслух слов, которые способны обелить ее в глазах Рейнера. Гордость ей не позволяла.
— Чего ждешь? — вызывающе осведомилась Ноэль. Отчего бы ему не убраться наконец восвояси, раз уж она настолько ему противна?
Рейнер покачал головой.
— Я думал, ты совсем другая. — Он рассмеялся горьким, безрадостным смехом. — Дурак, ничему меня жизнь не научила.
Его слова вонзались ей в сердце сотней острых кинжалов.
— Я и есть другая, Рейнер. — Она схватилась за цепочку и судорожно стиснула ее в кулаке. — Да ты просто слеп: не видишь того, что само бросается в глаза, не способен отличить черное от белого!
— И что же, по-твоему, бросается в глаза? — Он пригвоздил Ноэль к месту негодующим взглядом. — Ты предала меня. Вот все, что я вижу.
— Именно так. Вот все, что ты видишь, все, что ты знаешь. Так что, сдается мне, и говорить нам больше не о чем. — Молодая женщина прислонилась к дверному косяку, опасаясь, что того и гляди ноги у нее подогнутся и она упадет. — Прощай, Рейнер.
Он долго смотрел на нее, не отрываясь, и Ноэль готова была поклясться, что в изумрудно-зеленых глазах читается нечто очень похожее на сожаление. Впрочем, наверняка это фантазия ее разыгралась. О чем ему сожалеть? О том, что коварная интриганка сбросила маску и явила истинное свое лицо? Ведь теперь он уйдет, утешаясь сознанием, что эта женщина доверия не достойна.
Как это удобно, как своевременно!
— Прощай, Ноэль, — наконец произнес он до странности мягко и зачем-то подобрал с полу газету.
Потом повернулся и спустился по ступеням крыльца, ни разу не оглянувшись. Сел в машину, швырнул газету на заднее сиденье, завел мотор. Дал задний ход и медленно выехал с подъездной дорожки, по-прежнему не глядя на хозяйку дома. Молодая женщина смотрела ему вслед, приучая себя к мысли, что Рейнер уезжает из ее жизни навсегда и никогда более не вернется. Машина взревела — и исчезла за поворотом дороги.
И вот тогда накатила глубокая, неизбывная печаль. В глазах защипало, однако Ноэль храбро сдержала слезы. Безумная мечта погибла, развеялась по ветру. Но она не станет плакать, нет…
Ноэль без сил опустилась на верхнюю ступеньку. Она упрямо отказывалась признавать, что Рейнер пробился-таки сквозь все ее заслоны и завладел сердцем. Однако его оскорбительные предположения, его недоверие причиняли боль ничуть не меньшую, нежели Ноэль испытала в тот день, когда обожаемый отец ушел из жизни и оставил ее одну. О Господи, ничуть не меньшую!
10
Рейнер будет вне себя от ярости, это точно. Ноэль в очередной раз порадовалась, что с материалом работала не она. Грег Патерсон, честолюбивый юнец, совсем недавно зачисленный в штат, оказался “на высоте”. Взял те немногие факты, что и без того были общеизвестны, расцветил их, что-то преувеличивая, что-то подтасовывая, и статейка вышла что надо…
В дверь позвонили. Молодая женщина даже вздрогнула от неожиданности. Нахмурившись, она вышла в прихожую и посмотрела в глазок. Сердце у нее оборвалось.
На пороге стоял Рейнер с газетой в руке. Рейнер, чьи глаза метали молнии.
Со всей очевидностью, он прочел статью и, что вполне понятно, здорово разозлился. Он пришел к ней поделиться своим негодованием? Или за утешением? За поддержкой?
Вся во власти безумной надежды, молодая женщина распахнула дверь.
— Здравствуй!
Рейнер шагнул веред и швырнул газету к ее ногам.
— Что, написала все-таки эту дрянь? Не удержалась?
Ноэль вздернула подбородок.
— Рейнер…
— Вот уже второй день как за мной по пятам штук восемь газетных шавок ходят и на задних лапках выпрашивают интервью. И всех я шлю куда подальше. А ты… ты получила, что хотела, даже особенных усилий к тому не прикладывая. Прими мои поздравления. Я восхищен!
Ноэль внутренне похолодела, как если бы сердце и груди превратилось в кусок льда. Рейнер решил, что статью написала она. Что за ирония судьбы!
А если так, то и черт с ним. Он твердо уверен, что она нарушила данное ему обещание и накропала скандальную статейку для первой страницы “Ботани-Бей”. Как это низко с его стороны, подумать о ней такое! Он, как Руперт, считает ее полным ничтожеством, неспособным отвечать за свои слова и поступки, с готовностью верит в худшее о ней. А ведь она не единожды убедительно доказывала ему, что не лжет, не ведет двойной игры.
Чувства словно разом отключились, осталась лишь тупая ноющая боль. И безнадежность… Сколько можно пытаться доказывать что-то мужчинам, которые все равно никогда ей не поверят? Отчего она не прислушалась к внутреннему голосу и впустила Рейнера в свою жизнь?
— Пошел вон! — Для большего эффекта Ноэль указала на дверь.
От неожиданности он отпрянул и натянуто рассмеялся.
— Ты меня выгоняешь?
Ноэль распахнула дверь шире.
— Вот именно, выгоняю. И ничего с тобой обсуждать не собираюсь. Оправдываться — тем более. Ты поймал меня с поличным. Я — жадная до сенсаций журналистка, на все готовая ради пикантной статьи. И говорить тут больше не о чем.
Рейнер неотрывно глядел на нее, и в глазах его отражалось смятение. Как если бы он надеялся, что на самом деле статью написал кто-то другой. Молодая женщина с трудом сдержала истерический смех. Да, она действительно непричастна к этой публикации, но мистер Тиндалл слишком упрям и слишком уверен в своей правоте, чтобы прислушаться к голосу здравого смысла.
Рейнер угрожающе сощурился.
— Так ты признаешь, что это твои происки? Ты признаешь, что нарушила обещание и накропала эту дрянь?
— Рейнер, я не обязана тебе что-то доказывать. Я не давала тебе ни малейшего повода во мне усомниться, но ты с самого начала решил, что доверять мне нельзя. — Ноэль отвернулась и закусила губу: не хватало еще рас плакаться перед ним! — Уходи и думай, что хочешь. Твоей предвзятостью и твоей омерзительной убежденностью в собственной непогрешимости я сыта по горло!
Он с такой готовностью навесил на нее ярлык беспринципной, прожженной журналистки, что не желает видеть очевидного: она, Ноэль, просто не в состоянии нарушить однажды данного слова.
Рейнер по-прежнему не сводил с Ноэль глаз, словно ожидал, что молодая женщина станет оправдываться, и был страшно разочарован, что этого не произошло.
— Ну и с какой стати ты еще здесь? — бросила она. — Чего стоишь, будто к месту прирос? Я только что подтвердила твои наихудшие подозрения. Радуйся!
Он медленно покачал головой и шагнул к двери.
— Не вижу, чему тут радоваться. Я думал, что могу тебе доверять. Поделился с тобой тем, о чем в жизни никому не рассказывал. А ты воспользовалась моей откровенностью в своих корыстных целях. Я ожидал, что ты хотя бы устыдишься содеянного. — На пороге Рейнер повернулся и удрученно промолвил: — Честно говоря, я глубоко разочарован.
Это он-то разочарован? Ха! Да знает ли он вообще, что означает это слово? Знает ли он, что это такое — когда тебя несправедливо осуждают и признают виновной еще до того, как выслушали! В груди толчками пульсировала боль.
Молодая женщина подняла глаза и, не отводя взгляда от его лица, произнесла:
— Поверь мне, я тоже.
Рейнер замер на месте. Не иначе размышлял, каким же это образом она, Ноэль, сумела обвести его вокруг пальца и воспользоваться его слабостями. Вполне можно утешиться тем, что и ему несладко приходится, что он очень собой недоволен, ощущает себя последним идиотом. Так ему и надо!
Но отчего-то эта мысль не приносила утешения.
О, как Ноэль хотелось сунуть газету под нос этому непроходимому упрямцу и ткнуть пальцем в подпись под статьей! Доказать раз и навсегда, что достойна доверия! Но она закусила губу, чтобы не произнести вслух слов, которые способны обелить ее в глазах Рейнера. Гордость ей не позволяла.
— Чего ждешь? — вызывающе осведомилась Ноэль. Отчего бы ему не убраться наконец восвояси, раз уж она настолько ему противна?
Рейнер покачал головой.
— Я думал, ты совсем другая. — Он рассмеялся горьким, безрадостным смехом. — Дурак, ничему меня жизнь не научила.
Его слова вонзались ей в сердце сотней острых кинжалов.
— Я и есть другая, Рейнер. — Она схватилась за цепочку и судорожно стиснула ее в кулаке. — Да ты просто слеп: не видишь того, что само бросается в глаза, не способен отличить черное от белого!
— И что же, по-твоему, бросается в глаза? — Он пригвоздил Ноэль к месту негодующим взглядом. — Ты предала меня. Вот все, что я вижу.
— Именно так. Вот все, что ты видишь, все, что ты знаешь. Так что, сдается мне, и говорить нам больше не о чем. — Молодая женщина прислонилась к дверному косяку, опасаясь, что того и гляди ноги у нее подогнутся и она упадет. — Прощай, Рейнер.
Он долго смотрел на нее, не отрываясь, и Ноэль готова была поклясться, что в изумрудно-зеленых глазах читается нечто очень похожее на сожаление. Впрочем, наверняка это фантазия ее разыгралась. О чем ему сожалеть? О том, что коварная интриганка сбросила маску и явила истинное свое лицо? Ведь теперь он уйдет, утешаясь сознанием, что эта женщина доверия не достойна.
Как это удобно, как своевременно!
— Прощай, Ноэль, — наконец произнес он до странности мягко и зачем-то подобрал с полу газету.
Потом повернулся и спустился по ступеням крыльца, ни разу не оглянувшись. Сел в машину, швырнул газету на заднее сиденье, завел мотор. Дал задний ход и медленно выехал с подъездной дорожки, по-прежнему не глядя на хозяйку дома. Молодая женщина смотрела ему вслед, приучая себя к мысли, что Рейнер уезжает из ее жизни навсегда и никогда более не вернется. Машина взревела — и исчезла за поворотом дороги.
И вот тогда накатила глубокая, неизбывная печаль. В глазах защипало, однако Ноэль храбро сдержала слезы. Безумная мечта погибла, развеялась по ветру. Но она не станет плакать, нет…
Ноэль без сил опустилась на верхнюю ступеньку. Она упрямо отказывалась признавать, что Рейнер пробился-таки сквозь все ее заслоны и завладел сердцем. Однако его оскорбительные предположения, его недоверие причиняли боль ничуть не меньшую, нежели Ноэль испытала в тот день, когда обожаемый отец ушел из жизни и оставил ее одну. О Господи, ничуть не меньшую!
10
На следующий день Рейнер честно попытался выбросить из головы все, что произошло в доме Ноэль. Он позавтракал с близняшками, перебинтовал Долли лобик, почитал девочкам сказку и уехал в офис, твердо вознамерившись с головой погрузиться в повседневную рутину и не вспоминать более о Ноэль. Все утро он просидел за бумагами, придирчиво изучая цифры ежемесячного отчета и пытаясь понять, в чем причина того, что в одном из кинотеатров прибыль явно идет на спад, а в двух других, напротив, стремительно растет.
В полдень Рейнер собрал совещание начальников отделов и безжалостно терзал их часа полтора, стараясь составить наиболее эффективный план работы на ближайший квартал. Однако на протяжении всего заседания перед его глазами стояло лицо Ноэль — печальное, удрученное, разочарованное. Наконец планы были утверждены, подчиненные разошлись, а Рейнер остался сидеть за письменным столом, слепо глядя в пространство, не в состоянии избавиться от мысли, что, кажется, совершил роковую ошибку.
Отчего Ноэль повела себя с ним вызывающе? Уж больно не похоже это было на обычную вспышку раздражения при неприятной беседе. Да, конечно, расчетливой интриганке досадно, что ее разоблачили… Рейнер так надеялся, что эта кареглазая красавица не похожа на всех тех хищниц, что чередой прошли через жизнь отца и его собственную жизнь! Его справедливые обвинения ее явно оскорбили и обидели… Но почему? Она пыталась что-то объяснить ему своим молчанием? Но что?..
После ланча нервы Рейнера окончательно сдали. Он понял, что должен вновь увидеться с Ноэль и объясниться начистоту, а работа может и подождать. И отчего-то, предвкушая минуту, когда он вновь вдохнет жасминно-розовый аромат, заглянет в карие, точно растопленный шоколад, глаза, услышит ее серебристый смех, сердце Тиндалла забилось чаше.
По дороге в редакцию Рейнер дважды проехал на красный свет и трижды превысил скорость. Припарковавшись у нужного здания, он взбежал по ступеням, толкнул стеклянную дверь и направился прямиком к секретарше.
— Мне нужна Ноэль Лайсетт. Не подскажете, как мне ее найти? — нетерпеливо осведомился он.
— Извините, сэр, но мисс Лайсетт здесь больше не работает.
— Как не работает? — нахмурился Рейнер. — Она брала у меня интервью для статьи.
— Да, сэр, брала. Но она здесь больше не работает.
— Почему?
Секретарша пожала плечами.
— Честное слово, не знаю. Мне просто велено переводить все поступающие к ней звонки на другого сотрудника.
Рейнер убито кивнул. Неужели Ноэль уволили? Или она сама ушла? Может, после той пакостной статейки ей предложили местечко получше?
Но интуиция подсказывала, что Ноэль покинула редакцию отнюдь не по доброй воле. Она любила свою работу, гордилась ею. На мгновение Рейнер закрыл глаза, вспоминая побледневшее, осунувшееся лицо Ноэль, ее дрожащие губы. Неудивительно, что она казалась такой огорченной.
Что бы там ни случилось, но работы Ноэль лишилась, это очевидно. Однако вчера она и словечком не обмолвилась об этом, когда он обрушил на нее поток обвинений. А ведь вполне могла бы сослаться на потерю работы, рассчитывая пробудить в нем сочувствие, но именно этого и не стала делать.
Рейнер поневоле преисполнился к ней восхищением. Боже, как ему хотелось броситься к Ноэль, заключить в объятия, смахнуть с глаз непрошеные слезы… Он ведь видел вчера отчаяние на лице Ноэль и не мог избавиться от мысли, что виной тому — он сам…
Возвращаясь обратно в офис, Рейнер в сотый раз прокручивал в голове фрагменты их вчерашней беседы.
“Я не давала тебе ни малейшего повода во мне усомниться…” “Я и есть другая, Рейнер… Да ты просто слеп: не видишь того, что само бросается в глаза, не способен отличить черное от белого!”
В карих глазах — обида и боль. Вымученная, печальная улыбка…
Рейнер остановил машину у тротуара, потянулся за газетой, развернул шуршащие листы, сдвинув брови, вновь внимательно перечитал статью. И наконец заметил то, на что в запале не обратил внимании накануне, на подпись: “Грег Патерсон”.
Эти два слова произвели на Рейнера впечатление разорвавшейся бомбы. Оглушенный, потрясенный, он тупо глядел в пространство, а перед глазами вспыхивали и гасли огненные круги.
Ноэль его не предавала! Ноэль выступила на его стороне — и в результате потеряла работу!
Последний, недостающий кусочек головоломки с легким щелчком встал на место. И накатило раскаяние.
Он ворвался в дом Ноэль, точно имел на это право, ни минуты не сомневаясь, что молодая женщина кругом перед ним виновата. В то время как она, по всей видимости, пожертвовала любимой работой ради того, чтобы сдержать слово.
Болван! Твердолобый, непроходимый болван!
А ведь Ноэль точно так же, как и он, не приучена доверять людям. И он, Рейнер, только что доказал ей, что ее доверия ни в коей мере не достоин, дал ей отличный повод вычеркнуть его из своей жизни. Сумеет ли он исправить содеянное? Ведь только сейчас он понял со всей отчетливостью: будущего без Ноэль он себе не мыслит.
— Прежде чем уехать, я хочу серьезно поговорить с тобой, Ноэль.
Миссис Лайсетт застегнула молнию на сумке и, поставив ее в угол, уселась в кресло, положив руки на колени, и одарила дочь в высшей мере недовольным взглядом.
Ноэль обреченно вздохнула. С того злополучного ужина она с замирающим сердцем ждала, когда же наконец мать отругает ее за “неподходящее знакомство”. Но Агата Лайсетт молчала. По всей видимости, выходка Рейнера настолько ее потрясла, что почтенная дама предпочла вовсе не возвращаться к неприятной теме. И лишь сейчас, уже прощаясь с дочерью, решила-таки исполнить свой “материнский долг” до конца и отчитать ее по полной программе.
— Я изо всех сил старалась сдержаться и не наговорить лишнего. Но, кажется, зря. Бог весть чего еще ты натворишь в мое отсутствие. О чем ты вообще думаешь? Бомж, собиратель бутылок? Тоже мне, достойная партия!
Только этого ей и не хватало! После мучительного разговора с Рейнером, когда стало ясно, что вместе им не быть, выслушать лекцию на тему, что тот ей совершенно не подходит, было выше сил Ноэль.
Можно было бы, конечно, рассказать матери всю правду о Рейнере и о его сети кинотеатров.
Ноэль украдкой ущипнула себя за руку: может, она спит и видит сон? Или внезапно перенеслась в некую альтернативную реальность? Нет, это явь. Кажется, они с матерью наконец нашли общий язык… или хотя бы некое его подобие. Вряд ли они когда-либо станут лучшими подругами, но им есть к чему стремиться!
Агата Лайсетт подхватила сумку и направилась к двери. На пороге она обернулась и, к удивлению дочери, подмигнула.
— Вижу, ты наконец повзрослела. Так что я уезжаю со спокойной душой, как говорится.
— Мама… — Ноэль просто не находила слов, — так ты приезжаешь… потому, что волнуешься за меня?
— Ну конечно. Дочь ты мне или нет? Я к тебе, между прочим, очень привязана. Гораздо больше, чем ты думаешь.
В груди Ноэль всколыхнулась теплая волна. Впервые в жизни она поняла, что мать ее любит — по-своему, но любит. И пусть порой проявления этой любви способны обидеть и ранить, все равно такая мать лучше, нежели та, которой до родной дочери вовсе нет дела.
Словно подслушав ее мысли, Агата Лайсетт на мгновение сжала руку Ноэль в своей и сказала:
— Ладно, мне пора. И знаешь, ты права. Этот твой бомжик действительно хорош собой. — Мать толкнула дверь, вышла на крыльцо и весело помахала дочери. — Удачи тебе!
Не в силах стронуться с места, разом утратившая дар речи, Ноэль слабо помахала в ответ. А потом закрыла дверь и еще долго стоила в коридоре, прислонившись к стене и заново переживая недавний разговор. До чего же это славно — уметь постоять за свои права и нежданно-негаданно обнаружить материнскую любовь там, где привыкла усматривать вечное недовольство и придирки!
И в это самое мгновение Ноэль с удивительной ясностью осознала: она, и не кто иной, ответственна за собственное счастье и благополучие. Никакой не Руперт. И не мать. И даже не Рейнер. Она и только она вправе выбирать свой путь. Свое будущее. И никто не лишит ее этого права!..
В дверь позвонили. Неужели мама что-то забыла? Ноэль посмотрела в глазок — и остолбенела.
Рейнер? Но откуда он взялся? Ноэль прижала руку к сердцу. О нет! К этой встрече она не готова. Она еще не привыкла к пьянящему чувству уверенности в себе. Ей нужно время. Но Рейнер уже здесь. Он стоит на пороге, А она только что поняла, что не может вечно убегать от него, открещиваться от собственных чувств, зачеркивать собственные надежды. Молодая женщина стиснула зубы и открыла дверь.
О, как он хорош! Всякий раз при одном только взгляде на Рейнера у нее перехватывало дыхание. А он, между тем, явно нервничал, словно боялся, что Ноэль захлопнет дверь перед самым его носом. Как на него не похоже!
Впрочем, зря тратить время Рейнер не стал.
— Я… Сдается мне, что я должен извиниться, — объявил он с порога, точно бросаясь в холодную воду.
— Да ну? — изогнула брови молодая женщина.
— О да. — Рейнер шагнул вперед и сжал ее пальцы в своей широкой теплой ладони. — Да, должен. — Он покачал головой и на мгновение уставился в пол. — Ты той статьи не писала.
Ноэль замерла, пытаясь отрешиться от того, какое это наслаждение — ощущать свою руку в его руке. Она открыла было рот, собираясь заговорить, но ей это не удалось.
— Вижу, я застал тебя врасплох, — отметил Рейнер.
Собравшись с духом, Ноэль решительно высвободила руку.
— Честно говоря, да. — Она сухо улыбнулась. — Ты, никак, удосужился взглянуть на подпись, верно?
— Верно. — Рейнер поднял голову, изумрудно-зеленые глаза потемнели до черноты грозового неба. — Теперь я знаю, что ты не из тех, кто предает доверие и доверившегося…
— Ключевое слово “теперь”, — безжалостно оборвала его Ноэль, несмотря на то что под взглядом этих глаз по спине у нее пробе жал волнующий холодок. — А не далее как вчера все было иначе. Ты был полностью уверен, что я — бессовестная газетчица, готовая воспользоваться чужим горем в своих гнусных целях. После того как я дала тебе слово, ты подумал обо мне самое худшее, как большинство людей в моей жизни. Это обидно и это больно…
— Признаю, я был идиотом, — еле слышно выдохнул Рейнер. — Ты пыталась защитить меня и мою семью и в результате лишилась работы, так? Я правильно догадался? Ноэль, мне стыдно, что я в тебе усомнился. Мое прошлое… Горький опыт научил меня: людям доверять нельзя. Я так боялся повторить ошибки отца, что в результате вел себя в точности как он. Я не позволял себе искренне привязаться к кому-либо, выбирал отношения поверхностные и ни к чему не обязывающие, так на какую же ответную любовь мог я рассчитывать? Я швырял деньги направо и налево как замену сердцу и получал то, чего заслуживал… Дарил бриллианты, но никогда не разговаривал по душам. — Рейнер перевел дух. — Теперь я попробую иначе…
И, к изумлению Ноэль, он церемонно опустился на одно колено и торжественно произнес:
— Ноэль, я люблю тебя и жить без тебя не могу. Если ты согласишься выйти за меня замуж, я буду счастливейшим человеком на земле. — Он подбросил на ладони что-то яркое и блестящее. — В знак моей вечной любви и серьезных намерений, пожалуйста, прими вот это кольцо.
Ноэль потрясенно заморгала, пригляделась повнимательнее — но наваждение не исчезло. Это было ярко-красное пластмассовое колечко вроде тех, в которых щеголяют девочки детсадовского возраста, дополняя их бабушкиным боа, теткиной шалью и мамиными туфлями на высоких каблуках.
Ярко-красное пластмассовое обручальное кольцо?
— Посмотрим, подойдет ли. — Рейнер вновь завладел ее рукой и попытался надеть колечко на палец, но дальше первого сустава оно не лезло.
Тогда он склонил голову набок, оценивая эффект, и усмехнулся.
— Отлично смотрится. Просто твой цвет! С размером, правда, промашка вышла… Ну да пустяки, отнесем к ювелиру, он подгонит…
Ноэль так и прыснула. Смятения и горечи как не бывало. Перед ней был ее Рейнер, выдумщик, фантазер и шутник… самый потрясающий мужчина на свете!
— Ради Бога, где ты это взял?
— Из детской хлопушки, — невозмутимо пояснил он. — Пришлось взорвать целую коробку, прежде чем попалось то, что нужно. Но для хорошего человека не жалко! — Рейнер погладил ее руку, и на сей раз голос его прозвучал серьезно: — Я люблю тебя, Ноэль, и сделаю все на свете, чтобы доказать это.
Ноэль затрепетала. В горле застрял комок, и молодая женщина сумела выговорить только:
— О, Рейнер…
Он поднялся с колена, привлек ее к себе и еле слышно прошептал в губы:
— Скажи, что меня любишь… Ноэль, я знаю, что это так.
Восхитительный аромат кофе со сливками и пряного мужского лосьона обволакивал ее дурманящим облаком. Ноэль тихо вздохнула и крепче прижалась к нему.
— Я люблю тебя, Рейнер, я уже давно тебя люблю. Просто боялась тебе признаться.
Рейнер Тиндалл просиял широкой белозубой улыбкой, в изумрудно-зеленых глазах заплясали бесенята.
— Чистосердечное признание облегчает вину, мисс Лайсетт. А теперь, когда ты наконец произнесла те самые слова, которых я так ждал… сюрприз, сюрприз! — Он сунул руку в карман джинсов и извлек оттуда плоскую коробочку алого бархата. — Теперь, когда пластмассовая штукенция сработала, можно и к настоящим подаркам перейти.
Рейнер заглянул в глаза любимой, нажал на замочек, и крышка откинулась. Внутри, на черном бархате, лежал изумительной красоты гарнитур: тяжелые, “под старину”, серьги и кольцо с темно-алыми, как кровь, рубинами в окружении крохотных бриллиантов. Серьги очень походили на те, что когда-то подарил Ноэль отец. А кольцо, сделанное в том же стиле, идеально подходило к серьгам и при этом заключало в себе некую неповторимую уникальность.
— О, Рейнер, — прошептала она, прижимая руку к сердцу, — ты запомнил…
— Еще как запомнил, — усмехнулся он. — Ювелир чуть с ума не сошел, пока я на своем непрофессиональном языке пытался объяснить, чего именно хочу и как это в целом должно выглядеть. И при этом потребовал изготовить все чуть ли не немедленно.
Рейнер открепил серьги от бархатной подкладки и, отведя в сторону пушистые золотые локоны, осторожно вдел их в уши Ноэль.
— Это тебе в память об утратах детства. Отец искренне любил тебя, я уверен, хотя был человеком слабым и безответственным. Наверняка ему отрадно было бы думать, что ты по-прежнему носишь его подарок… ну, пусть копию. Это тебе от отца… и от меня. А это… — Рейнер извлек из коробочки кольцо и торжественно надел на палец Ноэль. — А это — залог будущего, которое не знает утрат и измен. Это от меня и только от меня.
Нужно ли удивляться, что кольцо с рубином в отличие от пластмассового подошло идеально? Как если бы было создано специально для Ноэль. Точно так же, как и Рейнер. Точно так же, как и она — для Рейнера… Это была последняя связная мысль, промелькнувшая в голове Ноэль, прежде чем губы их слились и мир вокруг временно перестал существовать…
В полдень Рейнер собрал совещание начальников отделов и безжалостно терзал их часа полтора, стараясь составить наиболее эффективный план работы на ближайший квартал. Однако на протяжении всего заседания перед его глазами стояло лицо Ноэль — печальное, удрученное, разочарованное. Наконец планы были утверждены, подчиненные разошлись, а Рейнер остался сидеть за письменным столом, слепо глядя в пространство, не в состоянии избавиться от мысли, что, кажется, совершил роковую ошибку.
Отчего Ноэль повела себя с ним вызывающе? Уж больно не похоже это было на обычную вспышку раздражения при неприятной беседе. Да, конечно, расчетливой интриганке досадно, что ее разоблачили… Рейнер так надеялся, что эта кареглазая красавица не похожа на всех тех хищниц, что чередой прошли через жизнь отца и его собственную жизнь! Его справедливые обвинения ее явно оскорбили и обидели… Но почему? Она пыталась что-то объяснить ему своим молчанием? Но что?..
После ланча нервы Рейнера окончательно сдали. Он понял, что должен вновь увидеться с Ноэль и объясниться начистоту, а работа может и подождать. И отчего-то, предвкушая минуту, когда он вновь вдохнет жасминно-розовый аромат, заглянет в карие, точно растопленный шоколад, глаза, услышит ее серебристый смех, сердце Тиндалла забилось чаше.
По дороге в редакцию Рейнер дважды проехал на красный свет и трижды превысил скорость. Припарковавшись у нужного здания, он взбежал по ступеням, толкнул стеклянную дверь и направился прямиком к секретарше.
— Мне нужна Ноэль Лайсетт. Не подскажете, как мне ее найти? — нетерпеливо осведомился он.
— Извините, сэр, но мисс Лайсетт здесь больше не работает.
— Как не работает? — нахмурился Рейнер. — Она брала у меня интервью для статьи.
— Да, сэр, брала. Но она здесь больше не работает.
— Почему?
Секретарша пожала плечами.
— Честное слово, не знаю. Мне просто велено переводить все поступающие к ней звонки на другого сотрудника.
Рейнер убито кивнул. Неужели Ноэль уволили? Или она сама ушла? Может, после той пакостной статейки ей предложили местечко получше?
Но интуиция подсказывала, что Ноэль покинула редакцию отнюдь не по доброй воле. Она любила свою работу, гордилась ею. На мгновение Рейнер закрыл глаза, вспоминая побледневшее, осунувшееся лицо Ноэль, ее дрожащие губы. Неудивительно, что она казалась такой огорченной.
Что бы там ни случилось, но работы Ноэль лишилась, это очевидно. Однако вчера она и словечком не обмолвилась об этом, когда он обрушил на нее поток обвинений. А ведь вполне могла бы сослаться на потерю работы, рассчитывая пробудить в нем сочувствие, но именно этого и не стала делать.
Рейнер поневоле преисполнился к ней восхищением. Боже, как ему хотелось броситься к Ноэль, заключить в объятия, смахнуть с глаз непрошеные слезы… Он ведь видел вчера отчаяние на лице Ноэль и не мог избавиться от мысли, что виной тому — он сам…
Возвращаясь обратно в офис, Рейнер в сотый раз прокручивал в голове фрагменты их вчерашней беседы.
“Я не давала тебе ни малейшего повода во мне усомниться…” “Я и есть другая, Рейнер… Да ты просто слеп: не видишь того, что само бросается в глаза, не способен отличить черное от белого!”
В карих глазах — обида и боль. Вымученная, печальная улыбка…
Рейнер остановил машину у тротуара, потянулся за газетой, развернул шуршащие листы, сдвинув брови, вновь внимательно перечитал статью. И наконец заметил то, на что в запале не обратил внимании накануне, на подпись: “Грег Патерсон”.
Эти два слова произвели на Рейнера впечатление разорвавшейся бомбы. Оглушенный, потрясенный, он тупо глядел в пространство, а перед глазами вспыхивали и гасли огненные круги.
Ноэль его не предавала! Ноэль выступила на его стороне — и в результате потеряла работу!
Последний, недостающий кусочек головоломки с легким щелчком встал на место. И накатило раскаяние.
Он ворвался в дом Ноэль, точно имел на это право, ни минуты не сомневаясь, что молодая женщина кругом перед ним виновата. В то время как она, по всей видимости, пожертвовала любимой работой ради того, чтобы сдержать слово.
Болван! Твердолобый, непроходимый болван!
А ведь Ноэль точно так же, как и он, не приучена доверять людям. И он, Рейнер, только что доказал ей, что ее доверия ни в коей мере не достоин, дал ей отличный повод вычеркнуть его из своей жизни. Сумеет ли он исправить содеянное? Ведь только сейчас он понял со всей отчетливостью: будущего без Ноэль он себе не мыслит.
— Прежде чем уехать, я хочу серьезно поговорить с тобой, Ноэль.
Миссис Лайсетт застегнула молнию на сумке и, поставив ее в угол, уселась в кресло, положив руки на колени, и одарила дочь в высшей мере недовольным взглядом.
Ноэль обреченно вздохнула. С того злополучного ужина она с замирающим сердцем ждала, когда же наконец мать отругает ее за “неподходящее знакомство”. Но Агата Лайсетт молчала. По всей видимости, выходка Рейнера настолько ее потрясла, что почтенная дама предпочла вовсе не возвращаться к неприятной теме. И лишь сейчас, уже прощаясь с дочерью, решила-таки исполнить свой “материнский долг” до конца и отчитать ее по полной программе.
— Я изо всех сил старалась сдержаться и не наговорить лишнего. Но, кажется, зря. Бог весть чего еще ты натворишь в мое отсутствие. О чем ты вообще думаешь? Бомж, собиратель бутылок? Тоже мне, достойная партия!
Только этого ей и не хватало! После мучительного разговора с Рейнером, когда стало ясно, что вместе им не быть, выслушать лекцию на тему, что тот ей совершенно не подходит, было выше сил Ноэль.
Можно было бы, конечно, рассказать матери всю правду о Рейнере и о его сети кинотеатров.
Ноэль украдкой ущипнула себя за руку: может, она спит и видит сон? Или внезапно перенеслась в некую альтернативную реальность? Нет, это явь. Кажется, они с матерью наконец нашли общий язык… или хотя бы некое его подобие. Вряд ли они когда-либо станут лучшими подругами, но им есть к чему стремиться!
Агата Лайсетт подхватила сумку и направилась к двери. На пороге она обернулась и, к удивлению дочери, подмигнула.
— Вижу, ты наконец повзрослела. Так что я уезжаю со спокойной душой, как говорится.
— Мама… — Ноэль просто не находила слов, — так ты приезжаешь… потому, что волнуешься за меня?
— Ну конечно. Дочь ты мне или нет? Я к тебе, между прочим, очень привязана. Гораздо больше, чем ты думаешь.
В груди Ноэль всколыхнулась теплая волна. Впервые в жизни она поняла, что мать ее любит — по-своему, но любит. И пусть порой проявления этой любви способны обидеть и ранить, все равно такая мать лучше, нежели та, которой до родной дочери вовсе нет дела.
Словно подслушав ее мысли, Агата Лайсетт на мгновение сжала руку Ноэль в своей и сказала:
— Ладно, мне пора. И знаешь, ты права. Этот твой бомжик действительно хорош собой. — Мать толкнула дверь, вышла на крыльцо и весело помахала дочери. — Удачи тебе!
Не в силах стронуться с места, разом утратившая дар речи, Ноэль слабо помахала в ответ. А потом закрыла дверь и еще долго стоила в коридоре, прислонившись к стене и заново переживая недавний разговор. До чего же это славно — уметь постоять за свои права и нежданно-негаданно обнаружить материнскую любовь там, где привыкла усматривать вечное недовольство и придирки!
И в это самое мгновение Ноэль с удивительной ясностью осознала: она, и не кто иной, ответственна за собственное счастье и благополучие. Никакой не Руперт. И не мать. И даже не Рейнер. Она и только она вправе выбирать свой путь. Свое будущее. И никто не лишит ее этого права!..
В дверь позвонили. Неужели мама что-то забыла? Ноэль посмотрела в глазок — и остолбенела.
Рейнер? Но откуда он взялся? Ноэль прижала руку к сердцу. О нет! К этой встрече она не готова. Она еще не привыкла к пьянящему чувству уверенности в себе. Ей нужно время. Но Рейнер уже здесь. Он стоит на пороге, А она только что поняла, что не может вечно убегать от него, открещиваться от собственных чувств, зачеркивать собственные надежды. Молодая женщина стиснула зубы и открыла дверь.
О, как он хорош! Всякий раз при одном только взгляде на Рейнера у нее перехватывало дыхание. А он, между тем, явно нервничал, словно боялся, что Ноэль захлопнет дверь перед самым его носом. Как на него не похоже!
Впрочем, зря тратить время Рейнер не стал.
— Я… Сдается мне, что я должен извиниться, — объявил он с порога, точно бросаясь в холодную воду.
— Да ну? — изогнула брови молодая женщина.
— О да. — Рейнер шагнул вперед и сжал ее пальцы в своей широкой теплой ладони. — Да, должен. — Он покачал головой и на мгновение уставился в пол. — Ты той статьи не писала.
Ноэль замерла, пытаясь отрешиться от того, какое это наслаждение — ощущать свою руку в его руке. Она открыла было рот, собираясь заговорить, но ей это не удалось.
— Вижу, я застал тебя врасплох, — отметил Рейнер.
Собравшись с духом, Ноэль решительно высвободила руку.
— Честно говоря, да. — Она сухо улыбнулась. — Ты, никак, удосужился взглянуть на подпись, верно?
— Верно. — Рейнер поднял голову, изумрудно-зеленые глаза потемнели до черноты грозового неба. — Теперь я знаю, что ты не из тех, кто предает доверие и доверившегося…
— Ключевое слово “теперь”, — безжалостно оборвала его Ноэль, несмотря на то что под взглядом этих глаз по спине у нее пробе жал волнующий холодок. — А не далее как вчера все было иначе. Ты был полностью уверен, что я — бессовестная газетчица, готовая воспользоваться чужим горем в своих гнусных целях. После того как я дала тебе слово, ты подумал обо мне самое худшее, как большинство людей в моей жизни. Это обидно и это больно…
— Признаю, я был идиотом, — еле слышно выдохнул Рейнер. — Ты пыталась защитить меня и мою семью и в результате лишилась работы, так? Я правильно догадался? Ноэль, мне стыдно, что я в тебе усомнился. Мое прошлое… Горький опыт научил меня: людям доверять нельзя. Я так боялся повторить ошибки отца, что в результате вел себя в точности как он. Я не позволял себе искренне привязаться к кому-либо, выбирал отношения поверхностные и ни к чему не обязывающие, так на какую же ответную любовь мог я рассчитывать? Я швырял деньги направо и налево как замену сердцу и получал то, чего заслуживал… Дарил бриллианты, но никогда не разговаривал по душам. — Рейнер перевел дух. — Теперь я попробую иначе…
И, к изумлению Ноэль, он церемонно опустился на одно колено и торжественно произнес:
— Ноэль, я люблю тебя и жить без тебя не могу. Если ты согласишься выйти за меня замуж, я буду счастливейшим человеком на земле. — Он подбросил на ладони что-то яркое и блестящее. — В знак моей вечной любви и серьезных намерений, пожалуйста, прими вот это кольцо.
Ноэль потрясенно заморгала, пригляделась повнимательнее — но наваждение не исчезло. Это было ярко-красное пластмассовое колечко вроде тех, в которых щеголяют девочки детсадовского возраста, дополняя их бабушкиным боа, теткиной шалью и мамиными туфлями на высоких каблуках.
Ярко-красное пластмассовое обручальное кольцо?
— Посмотрим, подойдет ли. — Рейнер вновь завладел ее рукой и попытался надеть колечко на палец, но дальше первого сустава оно не лезло.
Тогда он склонил голову набок, оценивая эффект, и усмехнулся.
— Отлично смотрится. Просто твой цвет! С размером, правда, промашка вышла… Ну да пустяки, отнесем к ювелиру, он подгонит…
Ноэль так и прыснула. Смятения и горечи как не бывало. Перед ней был ее Рейнер, выдумщик, фантазер и шутник… самый потрясающий мужчина на свете!
— Ради Бога, где ты это взял?
— Из детской хлопушки, — невозмутимо пояснил он. — Пришлось взорвать целую коробку, прежде чем попалось то, что нужно. Но для хорошего человека не жалко! — Рейнер погладил ее руку, и на сей раз голос его прозвучал серьезно: — Я люблю тебя, Ноэль, и сделаю все на свете, чтобы доказать это.
Ноэль затрепетала. В горле застрял комок, и молодая женщина сумела выговорить только:
— О, Рейнер…
Он поднялся с колена, привлек ее к себе и еле слышно прошептал в губы:
— Скажи, что меня любишь… Ноэль, я знаю, что это так.
Восхитительный аромат кофе со сливками и пряного мужского лосьона обволакивал ее дурманящим облаком. Ноэль тихо вздохнула и крепче прижалась к нему.
— Я люблю тебя, Рейнер, я уже давно тебя люблю. Просто боялась тебе признаться.
Рейнер Тиндалл просиял широкой белозубой улыбкой, в изумрудно-зеленых глазах заплясали бесенята.
— Чистосердечное признание облегчает вину, мисс Лайсетт. А теперь, когда ты наконец произнесла те самые слова, которых я так ждал… сюрприз, сюрприз! — Он сунул руку в карман джинсов и извлек оттуда плоскую коробочку алого бархата. — Теперь, когда пластмассовая штукенция сработала, можно и к настоящим подаркам перейти.
Рейнер заглянул в глаза любимой, нажал на замочек, и крышка откинулась. Внутри, на черном бархате, лежал изумительной красоты гарнитур: тяжелые, “под старину”, серьги и кольцо с темно-алыми, как кровь, рубинами в окружении крохотных бриллиантов. Серьги очень походили на те, что когда-то подарил Ноэль отец. А кольцо, сделанное в том же стиле, идеально подходило к серьгам и при этом заключало в себе некую неповторимую уникальность.
— О, Рейнер, — прошептала она, прижимая руку к сердцу, — ты запомнил…
— Еще как запомнил, — усмехнулся он. — Ювелир чуть с ума не сошел, пока я на своем непрофессиональном языке пытался объяснить, чего именно хочу и как это в целом должно выглядеть. И при этом потребовал изготовить все чуть ли не немедленно.
Рейнер открепил серьги от бархатной подкладки и, отведя в сторону пушистые золотые локоны, осторожно вдел их в уши Ноэль.
— Это тебе в память об утратах детства. Отец искренне любил тебя, я уверен, хотя был человеком слабым и безответственным. Наверняка ему отрадно было бы думать, что ты по-прежнему носишь его подарок… ну, пусть копию. Это тебе от отца… и от меня. А это… — Рейнер извлек из коробочки кольцо и торжественно надел на палец Ноэль. — А это — залог будущего, которое не знает утрат и измен. Это от меня и только от меня.
Нужно ли удивляться, что кольцо с рубином в отличие от пластмассового подошло идеально? Как если бы было создано специально для Ноэль. Точно так же, как и Рейнер. Точно так же, как и она — для Рейнера… Это была последняя связная мысль, промелькнувшая в голове Ноэль, прежде чем губы их слились и мир вокруг временно перестал существовать…