Страница:
Ноэль ни секунды не сомневалась в том, что россказни Рейнера — выдумка от первого слова до последнего. Наверное, шутка вышла злая. Но, с другой стороны, за всю свою жизнь Ноэль ни единого доброго слова от матери не слышала. Отплатить ей той же монетой, более чем справедливо. Притом у Агаты Лайсетт воля железная, а упрямства хоть отбавляй, так что вряд ли безобидная выходка Рейнера надолго выбьет ее из равновесия.
О том, этично ли себя вести так, как Рейнер, можно было поспорить, но молодая женщина была ему очень благодарна. Ведь он сделал то, что сделал, ради нее, Ноэль, стремясь поддержать в трудной ситуации. Никогда еще на памяти журналистки никто не оказывал ей подобной услуги, никто и никогда не принимал в расчет ее чувств. Какой он заботливый, этот Рейнер Тиндалл, какой во всех отношениях замечательный!..
Машина затормозила у дома Ноэль, Миссис Лайсетт точно ошпаренная кошка выскочила из серебристого “порше” — наглядного опровержения всех Рейнеровых россказней! — и опрометью бросилась в дом. Ноэль одарила своего спутника застенчивой улыбкой.
— Похоже, она всерьез опасается, что твой папаша дал деру из тюрьмы и теперь того и гляди выскочит из-за ближайшей помойки с топором в руке и уложит ее наповал.
Рейнер покаянно потупился.
— Извини, сам не знаю, что на меня нашло. Мне просто хотелось…
— Нет, не извиняйся, — запротестовала Но эль. — Поверь мне, она это заслужила.
— Всецело с тобой согласен. Главное, что бы ты не сочла меня нахалом и невежей, — усмехнулся Рейнер. — Если честно, я озверел от ярости: она же нарочно слова подбирала, чтобы уязвить тебя побольнее и унизить. Как ты ее только терпишь?
Ноэль неуютно заерзала на сиденье. Невзирая на все свои благие намерения, она и на сей раз покорно позволила матери втаптывать себя в грязь.
— По привычке, наверное.
— По-моему, очень вредная привычка. Не пора ли от нее избавляться?
Разумеется, Рейнер тысячу раз прав. Но при одной только мысли о том, чтобы дать отпор матери, которая всегда умела несколькими насмешливыми фразами заставить дочь потерянно умолкнуть, по спине Ноэль пробегал холодок. Даже притом, что за последнее время Агата Лайсетт вроде бы немножко “оттаяла”, помягчела…
— Должен сказать тебе, — продолжал между тем Рейнер, — я тобой восхищаюсь… за то, что ты до сих пор не придушила свою мамочку и не спятила. Тяжко тебе с ней приходится, да?
Секунду-другую молодая женщина просто смотрела на него, не говоря ни слова, потрясенная и обрадованная этим его ободряющим, сочувственным замечанием. Как он не похож на Руперта! Тот вечно твердил: “И почему ты не способна найти общий язык с собственной матерью?”
— Увы, да, — тихо промолвила она наконец. — Но я хорошенько обдумаю то, что ты сейчас…
Ноэль умолкла на середине фразы и смущенно закашлялась, увидев, что Агата Лайсетт выглянула из-за двери, испепеляя ее негодующим взглядом.
— Ни за что туда не пойду! — объявила молодая женщина, скрестив руки на груди. Она способна постоять за себя, пусть в мелочах, но способна!
— Вот и славно, — одобрил Рейнер. — А можно, в дом зайду я? Воспользуюсь твоим телефоном?
Ноэль отчаянно хотелось завизжать: “О нет, пожалуйста!” Терпение Агаты Лайсетт наверняка на исходе, незачем искушать судьбу. Но как отказать Рейнеру в такой мелочи?
— Д-да, конечно, — пролепетала Ноэль. — Тогда я, пожалуй, тебя провожу. Сам ты телефона не найдешь.
Она схватила сумочку, правда не за тот конец, так что все содержимое вывалилось на пол. Вот досада: мало того, что показала себя безвольной тряпкой, так теперь Рейнер сочтет ее еще и нескладехой неуклюжей! Ноэль поспешно затолкала все обратно в сумочку как попало, без разбора, помахала на прощание Роверу и вышла из машины.
Рейнер следовал за ней. Они поднялись по ступеням, Ноэль отворила дверь, пропуская гостя вперед, и вошла сама.
— Телефон в кухне, — махнула она рукой в нужном направлении, надеясь, что матери там не окажется.
— Спасибо, — поблагодарил Рейнер.
И снова при виде его широких плеч и мускулистой фигуры Ноэль вспомнила, как кружат голову его поцелуи и как глупое тело жаждет большего… Она оглядела прихожую. Ага, дверь в комнату для гостей закрыта — значит, мать обосновалась там. Ну, одной заботой меньше… до поры до времени. Ноэль рассеянно грызла ноготь, пытаясь унять нервную дрожь. И почему это Рейнер всякий раз умудряется вывести ее из душевного равновесия?
Довольно глупостей! — в сердцах упрекнула себя Ноэль. Она подождет в прихожей, даст ему возможность спокойно поговорить по телефону, а затем Рейнер уедет и все вернется на круги своя. Кровь остынет, она позабудет о том, как ей ужасно нравится этот молодой человек и как это чудесно, когда он за тебя вступается…
С кухни доносился громкий голос Рейнера. Что это, он выругался или ей почудилось? Вот он со злостью швырнул трубку на рычаг. Молодая женщина словно приросла к месту. Что происходит, в самом-то деле?
Рейнер вышел в коридор. Он мрачно хмурился, от улыбки не осталось и следа.
— Мне нужно уехать, — коротко бросил он. Значит ли это, что он собирался остаться?
Проигнорировав этот волнующий вопрос, Ноэль, заранее преисполнившись сочувствия к его неведомой беде, озабоченно спросила:
— Что-то случилось?
— Просто… семейные обстоятельства, — покачал головой Рейнер. — И смотри, непременно вызови техпомощь, — напомнил он, уже выходя за дверь. — Если понадобится машина, пока твоя в ремонте, я дам тебе одну из своих.
Ноэль убито застыла в дверях. Ах, если бы только Рейнер доверял ей достаточно, чтобы поделиться своими неприятностями! А раз доверия нет, необходимо разорвать все связи между ними, пусть даже тривиальные!
— Нет-нет, не надо. В случае чего я возьму машину напрокат… Слоном, придумаю что-нибудь.
— И что ты за упрямица! — вздохнул Рейнер, помешкав на верхней ступеньке. — От того, что ты примешь от меня пустяковую услугу, мир не перевернется.
Молодая женщина покачала головой.
— Знаю и благодарна тебе за заботу. Но нет. Я как-нибудь выкручусь. — Уж слишком соблазнительно звучало его предложение. Нет, она ни за что не позволит вновь заманить себя в тот ад, где разбиваются сердца…
На лице Рейнера отразилось что-то очень похожее на разочарование, но тут же исчезло. Наверняка ей показалось.
— Ладно. Спасибо за компанию. — Он небрежно помахал рукой и зашагал к машине. Ноэль неуверенно махнула в ответ. Прижавшись щекой к холодному дверному косяку, она с тоской наблюдала, как машина тронулась с места и скрылась за поворотом, увозя Рейнера Тиндалла прочь… прочь от ее дома, прочь из ее жизни.
Постояв еще немного, Ноэль повернулась и побрела в дом, мечтая, чтобы все сложилось иначе. Ах, если бы прокрутить жизнь, как кинопленку, далеко в прошлое, перемотать те несколько лет, что связаны с Рупертом… Ведь это подлое предательство бывшего мужа, помноженное на боль, причиненную смертью отца, нанесло ей незаживающие раны… Были времена, когда она верила в любовь до гроба, и родственные души, и прочую романтическую чепуху. Она доверилась Руперту, решила отчего-то, что они самой судьбой предназначены друг для друга. Но он обманул ее мечты, посмеялся над нею, причинил ей немалое зло, забыть которое она не в состоянии. Равно как и допустить повторения горького опыта.
Нет, она ни за что не позволит себе увлечься мужчиной. Никогда такому не бывать! Даже таким мужчиной, как чудесный, заботливый, ласковый Рейнер, от одной улыбки которого она тает, точно мороженое под солнцем…
6
О том, этично ли себя вести так, как Рейнер, можно было поспорить, но молодая женщина была ему очень благодарна. Ведь он сделал то, что сделал, ради нее, Ноэль, стремясь поддержать в трудной ситуации. Никогда еще на памяти журналистки никто не оказывал ей подобной услуги, никто и никогда не принимал в расчет ее чувств. Какой он заботливый, этот Рейнер Тиндалл, какой во всех отношениях замечательный!..
Машина затормозила у дома Ноэль, Миссис Лайсетт точно ошпаренная кошка выскочила из серебристого “порше” — наглядного опровержения всех Рейнеровых россказней! — и опрометью бросилась в дом. Ноэль одарила своего спутника застенчивой улыбкой.
— Похоже, она всерьез опасается, что твой папаша дал деру из тюрьмы и теперь того и гляди выскочит из-за ближайшей помойки с топором в руке и уложит ее наповал.
Рейнер покаянно потупился.
— Извини, сам не знаю, что на меня нашло. Мне просто хотелось…
— Нет, не извиняйся, — запротестовала Но эль. — Поверь мне, она это заслужила.
— Всецело с тобой согласен. Главное, что бы ты не сочла меня нахалом и невежей, — усмехнулся Рейнер. — Если честно, я озверел от ярости: она же нарочно слова подбирала, чтобы уязвить тебя побольнее и унизить. Как ты ее только терпишь?
Ноэль неуютно заерзала на сиденье. Невзирая на все свои благие намерения, она и на сей раз покорно позволила матери втаптывать себя в грязь.
— По привычке, наверное.
— По-моему, очень вредная привычка. Не пора ли от нее избавляться?
Разумеется, Рейнер тысячу раз прав. Но при одной только мысли о том, чтобы дать отпор матери, которая всегда умела несколькими насмешливыми фразами заставить дочь потерянно умолкнуть, по спине Ноэль пробегал холодок. Даже притом, что за последнее время Агата Лайсетт вроде бы немножко “оттаяла”, помягчела…
— Должен сказать тебе, — продолжал между тем Рейнер, — я тобой восхищаюсь… за то, что ты до сих пор не придушила свою мамочку и не спятила. Тяжко тебе с ней приходится, да?
Секунду-другую молодая женщина просто смотрела на него, не говоря ни слова, потрясенная и обрадованная этим его ободряющим, сочувственным замечанием. Как он не похож на Руперта! Тот вечно твердил: “И почему ты не способна найти общий язык с собственной матерью?”
— Увы, да, — тихо промолвила она наконец. — Но я хорошенько обдумаю то, что ты сейчас…
Ноэль умолкла на середине фразы и смущенно закашлялась, увидев, что Агата Лайсетт выглянула из-за двери, испепеляя ее негодующим взглядом.
— Ни за что туда не пойду! — объявила молодая женщина, скрестив руки на груди. Она способна постоять за себя, пусть в мелочах, но способна!
— Вот и славно, — одобрил Рейнер. — А можно, в дом зайду я? Воспользуюсь твоим телефоном?
Ноэль отчаянно хотелось завизжать: “О нет, пожалуйста!” Терпение Агаты Лайсетт наверняка на исходе, незачем искушать судьбу. Но как отказать Рейнеру в такой мелочи?
— Д-да, конечно, — пролепетала Ноэль. — Тогда я, пожалуй, тебя провожу. Сам ты телефона не найдешь.
Она схватила сумочку, правда не за тот конец, так что все содержимое вывалилось на пол. Вот досада: мало того, что показала себя безвольной тряпкой, так теперь Рейнер сочтет ее еще и нескладехой неуклюжей! Ноэль поспешно затолкала все обратно в сумочку как попало, без разбора, помахала на прощание Роверу и вышла из машины.
Рейнер следовал за ней. Они поднялись по ступеням, Ноэль отворила дверь, пропуская гостя вперед, и вошла сама.
— Телефон в кухне, — махнула она рукой в нужном направлении, надеясь, что матери там не окажется.
— Спасибо, — поблагодарил Рейнер.
И снова при виде его широких плеч и мускулистой фигуры Ноэль вспомнила, как кружат голову его поцелуи и как глупое тело жаждет большего… Она оглядела прихожую. Ага, дверь в комнату для гостей закрыта — значит, мать обосновалась там. Ну, одной заботой меньше… до поры до времени. Ноэль рассеянно грызла ноготь, пытаясь унять нервную дрожь. И почему это Рейнер всякий раз умудряется вывести ее из душевного равновесия?
Довольно глупостей! — в сердцах упрекнула себя Ноэль. Она подождет в прихожей, даст ему возможность спокойно поговорить по телефону, а затем Рейнер уедет и все вернется на круги своя. Кровь остынет, она позабудет о том, как ей ужасно нравится этот молодой человек и как это чудесно, когда он за тебя вступается…
С кухни доносился громкий голос Рейнера. Что это, он выругался или ей почудилось? Вот он со злостью швырнул трубку на рычаг. Молодая женщина словно приросла к месту. Что происходит, в самом-то деле?
Рейнер вышел в коридор. Он мрачно хмурился, от улыбки не осталось и следа.
— Мне нужно уехать, — коротко бросил он. Значит ли это, что он собирался остаться?
Проигнорировав этот волнующий вопрос, Ноэль, заранее преисполнившись сочувствия к его неведомой беде, озабоченно спросила:
— Что-то случилось?
— Просто… семейные обстоятельства, — покачал головой Рейнер. — И смотри, непременно вызови техпомощь, — напомнил он, уже выходя за дверь. — Если понадобится машина, пока твоя в ремонте, я дам тебе одну из своих.
Ноэль убито застыла в дверях. Ах, если бы только Рейнер доверял ей достаточно, чтобы поделиться своими неприятностями! А раз доверия нет, необходимо разорвать все связи между ними, пусть даже тривиальные!
— Нет-нет, не надо. В случае чего я возьму машину напрокат… Слоном, придумаю что-нибудь.
— И что ты за упрямица! — вздохнул Рейнер, помешкав на верхней ступеньке. — От того, что ты примешь от меня пустяковую услугу, мир не перевернется.
Молодая женщина покачала головой.
— Знаю и благодарна тебе за заботу. Но нет. Я как-нибудь выкручусь. — Уж слишком соблазнительно звучало его предложение. Нет, она ни за что не позволит вновь заманить себя в тот ад, где разбиваются сердца…
На лице Рейнера отразилось что-то очень похожее на разочарование, но тут же исчезло. Наверняка ей показалось.
— Ладно. Спасибо за компанию. — Он небрежно помахал рукой и зашагал к машине. Ноэль неуверенно махнула в ответ. Прижавшись щекой к холодному дверному косяку, она с тоской наблюдала, как машина тронулась с места и скрылась за поворотом, увозя Рейнера Тиндалла прочь… прочь от ее дома, прочь из ее жизни.
Постояв еще немного, Ноэль повернулась и побрела в дом, мечтая, чтобы все сложилось иначе. Ах, если бы прокрутить жизнь, как кинопленку, далеко в прошлое, перемотать те несколько лет, что связаны с Рупертом… Ведь это подлое предательство бывшего мужа, помноженное на боль, причиненную смертью отца, нанесло ей незаживающие раны… Были времена, когда она верила в любовь до гроба, и родственные души, и прочую романтическую чепуху. Она доверилась Руперту, решила отчего-то, что они самой судьбой предназначены друг для друга. Но он обманул ее мечты, посмеялся над нею, причинил ей немалое зло, забыть которое она не в состоянии. Равно как и допустить повторения горького опыта.
Нет, она ни за что не позволит себе увлечься мужчиной. Никогда такому не бывать! Даже таким мужчиной, как чудесный, заботливый, ласковый Рейнер, от одной улыбки которого она тает, точно мороженое под солнцем…
6
С тихим шорохом распахнулись автоматические двери. Холодея от страха, Рейнер переступил порог — и едва не задохнулся от антисептического, такого знакомого больничного запаха. Всякий раз, оказываясь в больнице, он поневоле вспоминал то время, что провел у постели умирающего отца, и те мучительные часы в приемном покое, когда он молился, чтобы Октавия выжила, вопреки ее многочисленным травмам. Специфический запах, белый цвет, приглушенный шепот. Все это вновь пробуждало болезненные воспоминания об умирающем мужчине, о его истерзанном душевной пыткой сыне и об израненной женщине, которой никто уже не смог бы помочь.
Рейнер решительно прогнал мысли о прошлом. Он нужен Долли, и он будет рядом с девочкой во что бы то ни стало, Следуя указателям, он едва ли не бегом спешил в приемный покой. Миссис Буш сообщила по телефону, что Долли упала, ударилась о край стола и поранила голову. Помощь оказана вовремя, опасности нет, но он должен был убедиться в этом своими глазами и обнять девочку, прежде чем позволит себе расслабиться. Близняшки для него — все, только Долли с Денни любят его искренне, безо всяких оговорок и условий. Он не может, просто не может допустить, чтобы с ними что-то случилось.
Черт подери, ему полагалось быть дома, с его ненаглядными мышатами, а не тратить время попусту на дурацкое свидание и развлекаться с Ноэль.
Рейнера захлестнуло знакомое чувство вины. Он не сумел спасти Октавию, когда та нуждалась в нем больше всего. Слишком уж поглощала его собственная боль, слишком занят он был, создавая свой бизнес, чтобы обращать внимание на младшую сестру, эту истерзанную юную душу, что, спасаясь от стрессов неблагополучной семьи и ее скандальной известности, связалась с дурной компанией, злоупотребляющей алкоголем и наркотиками. Жестокую цену заплатила она за свое неразумие: мотоцикл, мчавшийся на полной скорости, не вписался в поворот и врезался в дерево. Погибли и Октавия, и ее вдребезги пьяный парень, отец близняшек.
Да, он подвел Октавию, не поддержал ее, не попытался понять… Но он ни за что не подведет ее дочурок, не станет крутить роман с журналисткой, способной здорово испортить жизнь двум ничего не подозревающим маленьким девочкам.
Переговорив с дежурной медсестрой, Рейнер пошел в конец коридора к палате, где, как ему сообщили, находились Долли и миссис Буш. Он толкнул дверь, переступил порог — и кровь застыла у него в жилах. Долли, устроившись на коленях няни, задумчиво сосала пальчик. Светлокудрую головенку стягивала белая повязка, а на пухлых, побледневших щечках виднелись следы слез.
Рейнер на мгновение закрыл глаза и вдохнул поглубже. Нельзя, никак нельзя впадать в панику, даже если при одном только виде его ненаглядной малютки с бинтом вокруг головы на стенку лезть хочется. Девочка и без того напугана, нечего тревожить ее еще больше. Миссис Буш подняла взгляд, лицо ее было белее мела.
— Мистер Тиндалл… — произнесла она. В ее карих глазах стояли слезы. Вскинула головку и Долли.
— Папа! — воскликнула она, пытаясь слезть с няниных коленей. — Папа!
Рейнер шагнул ей навстречу, раскрыв объятия.
— Долли, мышонок!
А в следующую секунду он уже прижимал свое сокровище к груди, зарываясь носом в ее волосы, всей грудью вдыхая чистый детский запах. Слава Богу, с ней и впрямь все в порядке! Рейнер в очередной раз поклялся защитить близняшек от всего на свете, от любых мыслимых и немыслимых опасностей. Долли тихонько захныкала.
— Бо-бо… — Она прижала ручонку ко лбу. — Папа, бо-бо…
Рейнер осторожно отвел ручку, ласково поцеловал девочку в затылок.
— Знаю, мышонок, знаю. Но ты же у меня храбрая мышка, потерпи немного. До свадьбы заживет…
Все еще поглаживая Долли по волосам, Рейнер обернулся к няне.
— Сколько швов наложили?
— Четыре.
Рейнер стиснул зубы. Миссис Буш нервно сняла очки и протерла запотевшие стекла.
— Мистер Тиндалл, мне так жаль, так ужасно жаль… Я же все время при них находилась, неотлучно. Но она споткнулась об игрушечную машинку, и…
— Вы ни в чем не виноваты, миссис Буш, — возразил Рейнер, обрывая поток ее извинений. — Все дети падают, все дети ушибаются. Это возраст такой. — Кроме того, именно мне следовало быть рядом с девочками… а не в ресторане сидеть, мысленно добавил он.
— Знаю, — вздохнула миссис Буш, проводя рукой по растрепавшимся седым волосам. Вид у нее был — краше в гроб кладут. — И все равно…
— Отчего бы вам не поехать домой, миссис Буш? — Рейнер перехватил девочку поудобнее, и Долли уткнулась личиком ему и плечо. — Я останусь с малышкой.
— О нет, я не могу позволить, чтобы…
— Вам необходимо отдохнуть, а двоим тут делать нечего. Ей ведь собираются провести обследование?
— Да, потому что она на несколько минут потеряла сознание…
Рейнер крепче прижал к себе девочку. При мысли о том, что мог потерять одну из своих любимиц, он просто с ума сходил. Тем важнее обезопасить девочек от угроз окружающего мира.
В частности, от журналистки Ноэль Лайсетт… Со временем Рейнер убедил-таки няню поехать домой. Та и впрямь нуждалась в отдыхе. Кроме того, нужно было позаботиться и о Денни, временно доверенной попечению домработницы. Затем он подробно расспросил обо всем лечащего врача. Тот заверил, что собирается провести обследование только в качестве меры предосторожности, не более того. Между тем медсестра принесла запоздалый ужин для Долли.
Рейнер, усевшись в единственное кресло и усадив малышку на колени, уговорил съесть ее несколько ложек пюре и выпить яблочного сока.
— Поезд чу-чу-у-у! — вдохновенно импровизировал он, неся ложку от тарелки ко рту девочки.
После ужина Рейнер в красках живописал девочке приключения Красной Шапочки, очень убедительно рыча и клацая зубами за волка и по очереди изображая то густой бас дровосека, то старческий дребезжащий голосок бабушки. Долли слушала, замирая от восторга и наконец задремала у него на руках. Дышала она спокойно и ровно: опасность вроде и впрямь миновала.
Рейнер долго сидел в кресле, укачивая девочку и любуясь ее сонной улыбкой. Вновь накатило желание защищать беспомощную малышку от всех опасностей мира. Он чувствовал себя ее единственным заступником, ее отцом и опекуном одновременно — и горе тому, кто посягнет на безопасность и благополучие невинной крошки!
Врач сказал, что с девочкой все в порядке, рана неопасна, сотрясения нет. И все равно Рейнер не мог избавиться от одуряющего ощущения беспомощности. Он не сумел уберечь свою маленькую девочку так же, как когда-то не сумел уберечь Октавию…
В палате мало-помалу сгустилась тьма. И перед внутренним взором Рейнера ожили картины прошлого — одна другой болезненнее. Приемный покой год назад. Самый ужасный, самый мучительный день его жизни. Медленно ползут минуты, каждая словно час. Он молится о несбыточном — горячо, исступленно, цепляясь за соломинку. Удрученно-серьезное лицо врача. Октавия мертва…
А в следующий миг он переносился в прошлое еще более далекое. Ему шестнадцать, он в больничной палате, сжимает руку умирающего отца. Одинокого, всеми забытого, несчастного отца.
Женщины появлялись в его жизни и исчезали, их интересовали отцовские миллионы, а не он сам. На нескольких своих пассиях он даже женился — на матери Рейнера и на матери Октавии… Но ни одна из этих женщин с ним так и не осталась. Все они были жадны до денег, однако ни одна не попыталась понять и полюбить мужчину, который прятал одиночество и боль под маской ледяного равнодушия. Эту маску Тиндалл-старший являл всему миру, в том числе и собственному сыну.
Однако Рейнер оставался с отцом до конца, отчаянно надеясь обнаружить в нем хоть искру сердечности и приязни, хоть какое-то проявление простых человеческих чувств. Но нет, все, что досталось в удел Рейнеру, — это такие знакомые разочарование и обида. С губ отца так и не сорвалось ни слова любви. Старик умер таким же одиноким, непримиримым и холодным, как и жил. И ни одна из тех, что когда-либо заверяли его в вечной любви, не пришла к его смертному одру, не скрасила ему последних минут земного бытия.
В тот день Рейнер поклялся не повторять ошибок отца и не подпускать к себе женщин достаточно близко, ибо женщины — прирожденные хищницы, они беззастенчиво используют тебя, а затем бросят, уйдут и не оглянутся. За такого рода любовь приходится платить дорогой ценой, и она того не стоит.
Осторожно, чтобы не разбудить девочку, Рейнер встал с кресла, шагнул к детской кроватке, уложил Долли, накрыл ее одеяльцем. Малышка тихо всхлипнула во сне. Рейнер зашептал ей что-то успокаивающее, погладил по волосам. Долли успокоилась и вновь заснула, мирно посапывая.
В последний раз оглянувшись на девочку, он на цыпочках прокрался к двери. Надо бы раздобыть чашечку кофе и подкрепиться чем-нибудь. Рейнер вышел в коридор — и застыл как вкопанный.
Ноэль. В дальнем конце коридора стояла Ноэль — в потрепанных джинсах и серой футболке. Минуту он себя не помнил от изумления, а потом накатил гнев. Да как эта пронырливая журналистка только посмела явиться сюда, в больницу? Какое право имеет бессовестно вторгаться в его личную жизнь?
Рейнер до боли стиснул кулаки и решительно зашагал по направлению к незваной гостье.
— Ты что, всякий стыд потеряла? С какой стати тут ошиваешься, скажи на милость? Вынюхиваешь да высматриваешь то, что тебя не касается?
Ноэль покачала головой.
— Я забыла диктофон в твоей машине, а мне он срочно нужен. — Молодая женщина с опаской посмотрела на него. — Клянусь, это все!
Рейнер настороженно рассматривал молодую женщину — как если бы увидел перед собой змею. Может, он и впрямь несправедлив к ней? Что, если она вовсе не замышляет ничего дурного?
— Диктофон?
Ноэль кивнула.
Рейпер взял ее за локоть и повел прочь от палаты Долли.
— Как ты меня нашла?
— Ну… ну, в общем, всеми правдами и не правдами вытянула адрес из твоей секретарши, — смущенно пролепетала она.
Рейнер хищно сощурился.
— Опять?
— У меня просто выхода не было. Мне завтра очередную статью сдавать, а я ее закончить не могу без сегодняшних записей. Я случайно рассыпала содержимое сумочки в твоей машине, и диктофон, видимо, завалился под сиденье…
Рейнер вздохнул, задумчиво потер нос.
— Ладно, — протянул он, роясь в кармане в поисках ключей.
Склонив голову набок, Ноэль внимательно пригляделась к нему.
— С тобой все в порядке? Вид у тебя… гмм… ужасный.
— Спасибо за любезность, — саркастически хмыкнул он.
Она подошла чуть ближе. На лице ее отражалась искренняя тревога и еще что-то, чему Рейнер затруднился бы подобрать название.
— Семейные проблемы? Стряслось что-то серьезное?
Рейнер стиснул зубы, в сотый раз напоминая себе: Ноэль — журналистка.
— Я не хочу это обсуждать.
Молодая женщина смущенно потупилась.
— Это твое право. Но… час уже поздний. Может, тебе поехать домой и отдохнуть немного?
Ноздри ему щекотал легкий, еле уловимый аромат жасмина и роз. Такой манящий, такой соблазнительный. Досадуя на себя, Рейнер ответил резче, чем следовало бы:
— Опять ты со своими вопросами! Да сколько можно, право слово! Интервью окончено!
Ноэль нахмурилась, засунула руки в карманы джинсов.
— Послушай, я всего лишь хотела сказать, что… Нет, нет, ты, конечно, прав. Интервью окончено. — Молодая женщина отвернулась, губы ее дрожали.
Ну и дурак же он! Непроходимый, непрошибаемый дуралей!
— Ноэль, прости меня, пожалуйста. Ночь выдалась кошмарная.
Она покачала головой.
— Я не собиралась тебе досаждать.
— Знаю.
Ноэль коснулась рукой его плеча, и он вздрогнул, словно от разряда электрического тока.
— Сдается мне, время посещения истекает. Сейчас непрошеных гостей отсюда “попросят”.
Рейнер устало кивнул, гоня мысль о том, как ему приятны ее прикосновения, как хочется заключить Ноэль в объятия и рассказать обо всех своих проблемах — “выплакаться в жилетку”, как говорится. Боже, да что на него нашло?
— Тогда зачем задерживаться? С утра пораньше ты сюда вернешься. — Ноэль помолчала. — Кроме того, ты мог бы меня подбросить до дома моей подруги Розаны. Она согласилась одолжить мне машину. Я не знала, долго ли здесь пробуду, поэтому отпустила такси.
Ну нет, Долли он одну не оставит. Об этом не может быть и речи. Что, если девочка проснется и испугается, а его рядом не будет?
— Извини, но я должен остаться. Я провожу тебя до парковки, мы найдем твой диктофон, я вызову такси. Только давай заключим джентльменский договор. Никаких вопросов!
— Как скажешь, — кивнула Ноэль. — Мне бы только заполучить обратно диктофон… а там хоть трава не расти.
Они молча шли к парковочной площадке. Рейнер отпер машину, Ноэль отыскала диктофон — он и впрямь завалился под сиденье, — и они так же молча вернулись в больницу.
— А я думал, ты пришла за пикантными подробностями для скандальной статейки, — виновато обронил наконец Рейнер.
— С чего ты взял? — недоуменно спросила Ноэль.
— Ну ты же журналистка, — дернув плечом, пояснил он.
Молодая женщина кивнула.
— Да, я журналистка, отрицать не стану. У нас, папарацци, репутация та еще. Тем более что я специализируюсь на публикациях, интересных для широкой публики. Серьезных тем мне пока не дают. Мне бы, что называется, показать, на что я способна… Ну, знаешь, откопать какую-нибудь действительно сногсшибательную сенсацию, чтобы босс понял: мне можно поручать и то, что потруднее!
Ах, сногсшибательную сенсацию, значит? Например, про богатенького холостяка, удочерившего двойняшек своей покойной сестры, кинозвезды со скандальной репутацией… И про то, что отец из этого самого холостяка никудышный: пока он в ресторане прохлаждается с очередной поклонницей, одна из малюток получает серьезную травму! Каждая минута, проведенная наедине с Ноэль, вдруг показалась Рейнеру преступлением.
Молодые люди вошли в лифт — и вновь Рейнера окутало незримое облако тонкого аромата жасмина и роз. Мысли приняли новый оборот: всезнании вновь воскресли картинки пикника в парке, “хулиганского” ужина в ресторане в обществе миссис Лайсетт. От милой улыбки Ноэль на сердце становилось теплее. А ее поцелуи — жизнь за них отдать, и то мало…
Черт подери! Ему полагается думать о бедняжке Долли, а не о благоухающей розами журналистке, которая вполне способна растрепать подробности жизни его семьи на страницах желтой прессы. Между прочим, Ноэль уже произвела некие изыскания и узнала про близняшек. Надо бежать от этой женщины… Однако попробуй объясни это собственному телу, которое наотрез отказывается внимать голосу здравого смысла! К тому времени, когда лифт остановился на нужном этаже, от былой апатичной усталости не осталось и следа, он весь изнывал от жгучего, неутолимого желания. Заключить Ноэль в объятия, шепнуть ей на ухо о том, что она для него значит!..
Двери лифта разошлись в разные стороны. Нечеловеческим усилием воли Рейнер взял себя в руки. Приказал себе остыть, успокоиться, позабыть об аромате жасмина и роз…
— Рейнер, — Ноэль встревоженно всматривалась в его лицо, — тебе нездоровится?
— Со мной все в порядке, — буркнул он.
Она погладила его по плечу.
— Ты уверен? Расскажи, что с тобой происходит, поделись со мной, и тебе сразу ста нет легче.
Ах вот как! На откровенность вызывает! Рейнер скрипнул зубами — легкое прикосновение тонких пальцев обжигало даже сквозь рубашку. В груди нарастал гнев. Стало быть, она и впрямь охотится за сенсацией!
— Не твое дело.
— Знаю, — вздохнула Ноэль. — Но ты расстроен, тебе плохо. Может, я бы могла тебе чем-то помочь?
Рейнер досадливо отвернулся, скрывая обуревающее его волнение.
— Помочь? — Он с трудом сдержал истерический смех. Эта женщина способна лишь еще больше распалить испепеляющее его желание. — О какой помощи ты говоришь?
Ноэль так и не убрала руки — ее ладонь по-прежнему невесомо покоилась на его плече.
— Иногда человеку необходимо выговориться, знаешь ли.
Не в состоянии долее сопротивляться, Рейнер посмотрел на нежную, миниатюрную руку. Ах, если бы эта рука скользнула ниже, под рубашку, легла ему на грудь…
Невнятно выругавшись, он заставил себя отвести взгляд. “Выговориться…” Да уж, конечно! Ей только это и надо! Хитрая, пронырливая особа наверняка хочет знать, что он делает в больнице в такой час, что у него за “семейные проблемы”. Черт бы ее подрал! Да она врет не моргнув глазом, беззастенчиво пытается им манипулировать! Отчего бы тогда и не поцеловать ее. Если Ноэль бессовестно пользуется им в своих целях, то и ему не грех последовать ее примеру!
Один-единственный поцелуй — ничего серьезного! Твердая решимость Рейнера сопротивляться чарам кареглазой красавицы таяла, точно снег под солнцем. Он окинул взглядом безлюдный полутемный коридор, а затем неуловимым движением схватил Ноэль за руку, рванул к себе так, что лица их оказались на расстоянии какого-нибудь дюйма.
— Мне никакой помощи от тебя не нужно, кроме этой.
И Рейнер припал к ее губам. Он целовал Ноэль медленно, неспешно и жарко, сплетая язык с языком, наслаждаясь каждым мгновением, каждым неуловимым оттенком вкуса, аромата, касания.
Ноэль льнула к нему, щедро возвращая поцелуи. Она казалась такой теплой, такой податливой, такой… такой настоящей и удивительной. И, как ни странно, тревога за Долли отчего-то временно улеглась, ноющая боль сменилась смутным дискомфортным ощущением где-то в глубине подсознания.
Рейнер попытался воскресить в себе гнев, напомнить, зачем и почему он целует эту женщину. Увы, не сработало. Она им манипулирует… Он ею пользуется… Что за чепуха! Вздорные мысли растаяли, растеклись неуловимым туманом. Все утратило значение, осталась только Ноэль — такая покорная и уступчивая в его объятиях, — и испепеляющее, сводящее с ума желание. Ом притянул молодую женщину ближе, мечтая об одном: затеряться в благоухании жасмина и роз, забыть обо всем на свете…
Рейнер решительно прогнал мысли о прошлом. Он нужен Долли, и он будет рядом с девочкой во что бы то ни стало, Следуя указателям, он едва ли не бегом спешил в приемный покой. Миссис Буш сообщила по телефону, что Долли упала, ударилась о край стола и поранила голову. Помощь оказана вовремя, опасности нет, но он должен был убедиться в этом своими глазами и обнять девочку, прежде чем позволит себе расслабиться. Близняшки для него — все, только Долли с Денни любят его искренне, безо всяких оговорок и условий. Он не может, просто не может допустить, чтобы с ними что-то случилось.
Черт подери, ему полагалось быть дома, с его ненаглядными мышатами, а не тратить время попусту на дурацкое свидание и развлекаться с Ноэль.
Рейнера захлестнуло знакомое чувство вины. Он не сумел спасти Октавию, когда та нуждалась в нем больше всего. Слишком уж поглощала его собственная боль, слишком занят он был, создавая свой бизнес, чтобы обращать внимание на младшую сестру, эту истерзанную юную душу, что, спасаясь от стрессов неблагополучной семьи и ее скандальной известности, связалась с дурной компанией, злоупотребляющей алкоголем и наркотиками. Жестокую цену заплатила она за свое неразумие: мотоцикл, мчавшийся на полной скорости, не вписался в поворот и врезался в дерево. Погибли и Октавия, и ее вдребезги пьяный парень, отец близняшек.
Да, он подвел Октавию, не поддержал ее, не попытался понять… Но он ни за что не подведет ее дочурок, не станет крутить роман с журналисткой, способной здорово испортить жизнь двум ничего не подозревающим маленьким девочкам.
Переговорив с дежурной медсестрой, Рейнер пошел в конец коридора к палате, где, как ему сообщили, находились Долли и миссис Буш. Он толкнул дверь, переступил порог — и кровь застыла у него в жилах. Долли, устроившись на коленях няни, задумчиво сосала пальчик. Светлокудрую головенку стягивала белая повязка, а на пухлых, побледневших щечках виднелись следы слез.
Рейнер на мгновение закрыл глаза и вдохнул поглубже. Нельзя, никак нельзя впадать в панику, даже если при одном только виде его ненаглядной малютки с бинтом вокруг головы на стенку лезть хочется. Девочка и без того напугана, нечего тревожить ее еще больше. Миссис Буш подняла взгляд, лицо ее было белее мела.
— Мистер Тиндалл… — произнесла она. В ее карих глазах стояли слезы. Вскинула головку и Долли.
— Папа! — воскликнула она, пытаясь слезть с няниных коленей. — Папа!
Рейнер шагнул ей навстречу, раскрыв объятия.
— Долли, мышонок!
А в следующую секунду он уже прижимал свое сокровище к груди, зарываясь носом в ее волосы, всей грудью вдыхая чистый детский запах. Слава Богу, с ней и впрямь все в порядке! Рейнер в очередной раз поклялся защитить близняшек от всего на свете, от любых мыслимых и немыслимых опасностей. Долли тихонько захныкала.
— Бо-бо… — Она прижала ручонку ко лбу. — Папа, бо-бо…
Рейнер осторожно отвел ручку, ласково поцеловал девочку в затылок.
— Знаю, мышонок, знаю. Но ты же у меня храбрая мышка, потерпи немного. До свадьбы заживет…
Все еще поглаживая Долли по волосам, Рейнер обернулся к няне.
— Сколько швов наложили?
— Четыре.
Рейнер стиснул зубы. Миссис Буш нервно сняла очки и протерла запотевшие стекла.
— Мистер Тиндалл, мне так жаль, так ужасно жаль… Я же все время при них находилась, неотлучно. Но она споткнулась об игрушечную машинку, и…
— Вы ни в чем не виноваты, миссис Буш, — возразил Рейнер, обрывая поток ее извинений. — Все дети падают, все дети ушибаются. Это возраст такой. — Кроме того, именно мне следовало быть рядом с девочками… а не в ресторане сидеть, мысленно добавил он.
— Знаю, — вздохнула миссис Буш, проводя рукой по растрепавшимся седым волосам. Вид у нее был — краше в гроб кладут. — И все равно…
— Отчего бы вам не поехать домой, миссис Буш? — Рейнер перехватил девочку поудобнее, и Долли уткнулась личиком ему и плечо. — Я останусь с малышкой.
— О нет, я не могу позволить, чтобы…
— Вам необходимо отдохнуть, а двоим тут делать нечего. Ей ведь собираются провести обследование?
— Да, потому что она на несколько минут потеряла сознание…
Рейнер крепче прижал к себе девочку. При мысли о том, что мог потерять одну из своих любимиц, он просто с ума сходил. Тем важнее обезопасить девочек от угроз окружающего мира.
В частности, от журналистки Ноэль Лайсетт… Со временем Рейнер убедил-таки няню поехать домой. Та и впрямь нуждалась в отдыхе. Кроме того, нужно было позаботиться и о Денни, временно доверенной попечению домработницы. Затем он подробно расспросил обо всем лечащего врача. Тот заверил, что собирается провести обследование только в качестве меры предосторожности, не более того. Между тем медсестра принесла запоздалый ужин для Долли.
Рейнер, усевшись в единственное кресло и усадив малышку на колени, уговорил съесть ее несколько ложек пюре и выпить яблочного сока.
— Поезд чу-чу-у-у! — вдохновенно импровизировал он, неся ложку от тарелки ко рту девочки.
После ужина Рейнер в красках живописал девочке приключения Красной Шапочки, очень убедительно рыча и клацая зубами за волка и по очереди изображая то густой бас дровосека, то старческий дребезжащий голосок бабушки. Долли слушала, замирая от восторга и наконец задремала у него на руках. Дышала она спокойно и ровно: опасность вроде и впрямь миновала.
Рейнер долго сидел в кресле, укачивая девочку и любуясь ее сонной улыбкой. Вновь накатило желание защищать беспомощную малышку от всех опасностей мира. Он чувствовал себя ее единственным заступником, ее отцом и опекуном одновременно — и горе тому, кто посягнет на безопасность и благополучие невинной крошки!
Врач сказал, что с девочкой все в порядке, рана неопасна, сотрясения нет. И все равно Рейнер не мог избавиться от одуряющего ощущения беспомощности. Он не сумел уберечь свою маленькую девочку так же, как когда-то не сумел уберечь Октавию…
В палате мало-помалу сгустилась тьма. И перед внутренним взором Рейнера ожили картины прошлого — одна другой болезненнее. Приемный покой год назад. Самый ужасный, самый мучительный день его жизни. Медленно ползут минуты, каждая словно час. Он молится о несбыточном — горячо, исступленно, цепляясь за соломинку. Удрученно-серьезное лицо врача. Октавия мертва…
А в следующий миг он переносился в прошлое еще более далекое. Ему шестнадцать, он в больничной палате, сжимает руку умирающего отца. Одинокого, всеми забытого, несчастного отца.
Женщины появлялись в его жизни и исчезали, их интересовали отцовские миллионы, а не он сам. На нескольких своих пассиях он даже женился — на матери Рейнера и на матери Октавии… Но ни одна из этих женщин с ним так и не осталась. Все они были жадны до денег, однако ни одна не попыталась понять и полюбить мужчину, который прятал одиночество и боль под маской ледяного равнодушия. Эту маску Тиндалл-старший являл всему миру, в том числе и собственному сыну.
Однако Рейнер оставался с отцом до конца, отчаянно надеясь обнаружить в нем хоть искру сердечности и приязни, хоть какое-то проявление простых человеческих чувств. Но нет, все, что досталось в удел Рейнеру, — это такие знакомые разочарование и обида. С губ отца так и не сорвалось ни слова любви. Старик умер таким же одиноким, непримиримым и холодным, как и жил. И ни одна из тех, что когда-либо заверяли его в вечной любви, не пришла к его смертному одру, не скрасила ему последних минут земного бытия.
В тот день Рейнер поклялся не повторять ошибок отца и не подпускать к себе женщин достаточно близко, ибо женщины — прирожденные хищницы, они беззастенчиво используют тебя, а затем бросят, уйдут и не оглянутся. За такого рода любовь приходится платить дорогой ценой, и она того не стоит.
Осторожно, чтобы не разбудить девочку, Рейнер встал с кресла, шагнул к детской кроватке, уложил Долли, накрыл ее одеяльцем. Малышка тихо всхлипнула во сне. Рейнер зашептал ей что-то успокаивающее, погладил по волосам. Долли успокоилась и вновь заснула, мирно посапывая.
В последний раз оглянувшись на девочку, он на цыпочках прокрался к двери. Надо бы раздобыть чашечку кофе и подкрепиться чем-нибудь. Рейнер вышел в коридор — и застыл как вкопанный.
Ноэль. В дальнем конце коридора стояла Ноэль — в потрепанных джинсах и серой футболке. Минуту он себя не помнил от изумления, а потом накатил гнев. Да как эта пронырливая журналистка только посмела явиться сюда, в больницу? Какое право имеет бессовестно вторгаться в его личную жизнь?
Рейнер до боли стиснул кулаки и решительно зашагал по направлению к незваной гостье.
— Ты что, всякий стыд потеряла? С какой стати тут ошиваешься, скажи на милость? Вынюхиваешь да высматриваешь то, что тебя не касается?
Ноэль покачала головой.
— Я забыла диктофон в твоей машине, а мне он срочно нужен. — Молодая женщина с опаской посмотрела на него. — Клянусь, это все!
Рейнер настороженно рассматривал молодую женщину — как если бы увидел перед собой змею. Может, он и впрямь несправедлив к ней? Что, если она вовсе не замышляет ничего дурного?
— Диктофон?
Ноэль кивнула.
Рейпер взял ее за локоть и повел прочь от палаты Долли.
— Как ты меня нашла?
— Ну… ну, в общем, всеми правдами и не правдами вытянула адрес из твоей секретарши, — смущенно пролепетала она.
Рейнер хищно сощурился.
— Опять?
— У меня просто выхода не было. Мне завтра очередную статью сдавать, а я ее закончить не могу без сегодняшних записей. Я случайно рассыпала содержимое сумочки в твоей машине, и диктофон, видимо, завалился под сиденье…
Рейнер вздохнул, задумчиво потер нос.
— Ладно, — протянул он, роясь в кармане в поисках ключей.
Склонив голову набок, Ноэль внимательно пригляделась к нему.
— С тобой все в порядке? Вид у тебя… гмм… ужасный.
— Спасибо за любезность, — саркастически хмыкнул он.
Она подошла чуть ближе. На лице ее отражалась искренняя тревога и еще что-то, чему Рейнер затруднился бы подобрать название.
— Семейные проблемы? Стряслось что-то серьезное?
Рейнер стиснул зубы, в сотый раз напоминая себе: Ноэль — журналистка.
— Я не хочу это обсуждать.
Молодая женщина смущенно потупилась.
— Это твое право. Но… час уже поздний. Может, тебе поехать домой и отдохнуть немного?
Ноздри ему щекотал легкий, еле уловимый аромат жасмина и роз. Такой манящий, такой соблазнительный. Досадуя на себя, Рейнер ответил резче, чем следовало бы:
— Опять ты со своими вопросами! Да сколько можно, право слово! Интервью окончено!
Ноэль нахмурилась, засунула руки в карманы джинсов.
— Послушай, я всего лишь хотела сказать, что… Нет, нет, ты, конечно, прав. Интервью окончено. — Молодая женщина отвернулась, губы ее дрожали.
Ну и дурак же он! Непроходимый, непрошибаемый дуралей!
— Ноэль, прости меня, пожалуйста. Ночь выдалась кошмарная.
Она покачала головой.
— Я не собиралась тебе досаждать.
— Знаю.
Ноэль коснулась рукой его плеча, и он вздрогнул, словно от разряда электрического тока.
— Сдается мне, время посещения истекает. Сейчас непрошеных гостей отсюда “попросят”.
Рейнер устало кивнул, гоня мысль о том, как ему приятны ее прикосновения, как хочется заключить Ноэль в объятия и рассказать обо всех своих проблемах — “выплакаться в жилетку”, как говорится. Боже, да что на него нашло?
— Тогда зачем задерживаться? С утра пораньше ты сюда вернешься. — Ноэль помолчала. — Кроме того, ты мог бы меня подбросить до дома моей подруги Розаны. Она согласилась одолжить мне машину. Я не знала, долго ли здесь пробуду, поэтому отпустила такси.
Ну нет, Долли он одну не оставит. Об этом не может быть и речи. Что, если девочка проснется и испугается, а его рядом не будет?
— Извини, но я должен остаться. Я провожу тебя до парковки, мы найдем твой диктофон, я вызову такси. Только давай заключим джентльменский договор. Никаких вопросов!
— Как скажешь, — кивнула Ноэль. — Мне бы только заполучить обратно диктофон… а там хоть трава не расти.
Они молча шли к парковочной площадке. Рейнер отпер машину, Ноэль отыскала диктофон — он и впрямь завалился под сиденье, — и они так же молча вернулись в больницу.
— А я думал, ты пришла за пикантными подробностями для скандальной статейки, — виновато обронил наконец Рейнер.
— С чего ты взял? — недоуменно спросила Ноэль.
— Ну ты же журналистка, — дернув плечом, пояснил он.
Молодая женщина кивнула.
— Да, я журналистка, отрицать не стану. У нас, папарацци, репутация та еще. Тем более что я специализируюсь на публикациях, интересных для широкой публики. Серьезных тем мне пока не дают. Мне бы, что называется, показать, на что я способна… Ну, знаешь, откопать какую-нибудь действительно сногсшибательную сенсацию, чтобы босс понял: мне можно поручать и то, что потруднее!
Ах, сногсшибательную сенсацию, значит? Например, про богатенького холостяка, удочерившего двойняшек своей покойной сестры, кинозвезды со скандальной репутацией… И про то, что отец из этого самого холостяка никудышный: пока он в ресторане прохлаждается с очередной поклонницей, одна из малюток получает серьезную травму! Каждая минута, проведенная наедине с Ноэль, вдруг показалась Рейнеру преступлением.
Молодые люди вошли в лифт — и вновь Рейнера окутало незримое облако тонкого аромата жасмина и роз. Мысли приняли новый оборот: всезнании вновь воскресли картинки пикника в парке, “хулиганского” ужина в ресторане в обществе миссис Лайсетт. От милой улыбки Ноэль на сердце становилось теплее. А ее поцелуи — жизнь за них отдать, и то мало…
Черт подери! Ему полагается думать о бедняжке Долли, а не о благоухающей розами журналистке, которая вполне способна растрепать подробности жизни его семьи на страницах желтой прессы. Между прочим, Ноэль уже произвела некие изыскания и узнала про близняшек. Надо бежать от этой женщины… Однако попробуй объясни это собственному телу, которое наотрез отказывается внимать голосу здравого смысла! К тому времени, когда лифт остановился на нужном этаже, от былой апатичной усталости не осталось и следа, он весь изнывал от жгучего, неутолимого желания. Заключить Ноэль в объятия, шепнуть ей на ухо о том, что она для него значит!..
Двери лифта разошлись в разные стороны. Нечеловеческим усилием воли Рейнер взял себя в руки. Приказал себе остыть, успокоиться, позабыть об аромате жасмина и роз…
— Рейнер, — Ноэль встревоженно всматривалась в его лицо, — тебе нездоровится?
— Со мной все в порядке, — буркнул он.
Она погладила его по плечу.
— Ты уверен? Расскажи, что с тобой происходит, поделись со мной, и тебе сразу ста нет легче.
Ах вот как! На откровенность вызывает! Рейнер скрипнул зубами — легкое прикосновение тонких пальцев обжигало даже сквозь рубашку. В груди нарастал гнев. Стало быть, она и впрямь охотится за сенсацией!
— Не твое дело.
— Знаю, — вздохнула Ноэль. — Но ты расстроен, тебе плохо. Может, я бы могла тебе чем-то помочь?
Рейнер досадливо отвернулся, скрывая обуревающее его волнение.
— Помочь? — Он с трудом сдержал истерический смех. Эта женщина способна лишь еще больше распалить испепеляющее его желание. — О какой помощи ты говоришь?
Ноэль так и не убрала руки — ее ладонь по-прежнему невесомо покоилась на его плече.
— Иногда человеку необходимо выговориться, знаешь ли.
Не в состоянии долее сопротивляться, Рейнер посмотрел на нежную, миниатюрную руку. Ах, если бы эта рука скользнула ниже, под рубашку, легла ему на грудь…
Невнятно выругавшись, он заставил себя отвести взгляд. “Выговориться…” Да уж, конечно! Ей только это и надо! Хитрая, пронырливая особа наверняка хочет знать, что он делает в больнице в такой час, что у него за “семейные проблемы”. Черт бы ее подрал! Да она врет не моргнув глазом, беззастенчиво пытается им манипулировать! Отчего бы тогда и не поцеловать ее. Если Ноэль бессовестно пользуется им в своих целях, то и ему не грех последовать ее примеру!
Один-единственный поцелуй — ничего серьезного! Твердая решимость Рейнера сопротивляться чарам кареглазой красавицы таяла, точно снег под солнцем. Он окинул взглядом безлюдный полутемный коридор, а затем неуловимым движением схватил Ноэль за руку, рванул к себе так, что лица их оказались на расстоянии какого-нибудь дюйма.
— Мне никакой помощи от тебя не нужно, кроме этой.
И Рейнер припал к ее губам. Он целовал Ноэль медленно, неспешно и жарко, сплетая язык с языком, наслаждаясь каждым мгновением, каждым неуловимым оттенком вкуса, аромата, касания.
Ноэль льнула к нему, щедро возвращая поцелуи. Она казалась такой теплой, такой податливой, такой… такой настоящей и удивительной. И, как ни странно, тревога за Долли отчего-то временно улеглась, ноющая боль сменилась смутным дискомфортным ощущением где-то в глубине подсознания.
Рейнер попытался воскресить в себе гнев, напомнить, зачем и почему он целует эту женщину. Увы, не сработало. Она им манипулирует… Он ею пользуется… Что за чепуха! Вздорные мысли растаяли, растеклись неуловимым туманом. Все утратило значение, осталась только Ноэль — такая покорная и уступчивая в его объятиях, — и испепеляющее, сводящее с ума желание. Ом притянул молодую женщину ближе, мечтая об одном: затеряться в благоухании жасмина и роз, забыть обо всем на свете…