Спэнсер Кэтрин. Мой нежный цветок

   Учитывая очевидную ненормальность реакций Эльвиры на самые заурядные события, он не нашелся, что возразить.
   — Делай, как знаешь. Тут твой дом. И если с моей матерью возникнут проблемы, я сам ими займусь.
   Она ощутила неловкость.
   — Я уже стала причиной вашего разлада, Бенедикт. Не хотелось бы продолжения.
   — Разлад, — сказал он, — возник куда раньше твоего появления на сцене, сага. Похоже, что последнее время мама сама с собой в разладе. — Он снова напомнил ей о ванной. — Иди, не теряй времени.
   — Тебя не затруднит залезть в мой чемодан и выбрать наряд, подходящий к случаю, пока я в ванной?
   — Конечно. Одна из твоих длинных юбок и хорошенький топ к ней будут как раз.
   Она улыбнулась, и он подумал, что неплохо было бы видеть ее улыбку почаще.
   — Спасибо, Бенедикт.
   — За что? За помощь в разборке чемодана?
   — И за это, и за понимание. — В дверях ванной она задержалась. — Я быстро.
   — Особой спешки нет, сага, — ответил он, беспокоясь, что она может поскользнуться и упасть, забираясь в глубокую ванну.
   Хорошо было бы помочь ей, потереть спинку, а когда она будет уже раскрасневшейся и размякшей после купания, сладко пахнущей от макушки до кончиков пальцев, завернуть в махровое полотенце и отнести в комнату. Хорошо было бы принять ванну вместе. Голова ее чтоб покоилась у него на груди, его руки обнимают ее. Чтобы можно было бы притронуться к ее груди, погладить чуть набухший живот, добраться до заветного местечка, заставить ее стонать от наслаждения!..
   — Бенедикт, — прервала она его, — что-то не так?
   Да, проклятие, не так! Он прямо-таки изнывает, на нее глядя!
   — Ерунда, сага, — спокойно сказал он. — Давай мойся. Перед основной трапезой у нас принято проводить некоторое время за закуской и вином.
   Но сегодня мы с матерью потратили на обсуждение дел больше времени, чем планировалось, так что не следует ожидать особой пунктуальности и от нее. — Он взглянул на часы. — Я положу твою одежду на кровать и вернусь за тобой, скажем, через полчаса, ладно?
   — Вернешься? — Тревога опять возникла на ее лице. — Почему? Куда ты?
   — Принять душ в старом холостяцком жилище. И обстоятельства таковы, что душ будет очень и очень даже холодным!
   — Ты знаешь, — улыбнулась она, чаруя его ямочками на щеках, — если ты станешь так меня баловать, я быстро привыкну к хорошей жизни.
   Решив, что лучше держаться от нее подальше, пока гормоны вновь не разбушевались, он с притворной серьезностью объявил:
   — Прибереги льстивые речи до более подходящего случая, Кассандра, и ныряй-ка поскорее в ванну. Мы теряем время.
   Не заметив его терзаний, она "послала ему последнюю улыбку и исчезла в ванной комнате.
   Эльвира Константине, величественная во всем черном, с массивным золотым крестом на цепочке, была в салоне не одна. С ней рядом сидела молодая женщина, так похожая на Бенедикта и Бианку, что Касси сразу признала в ней его младшую сестру, Франческу.
   — Как приятно, — отрывисто произнесла его мать, награждая Касси небрежным поцелуем в щеку. — Наконец ты явилась.
   — Да. Извините, что заставила вас ждать, — ответила Касси. — Должна признаться, что уснула.
   — Не стоит извиняться. Ты, должно быть, перетрудилась — шутка ли, проехать полмира, чтобы повидаться с нами. — Слова падали с губ Эльвиры, словно жесткие камешки. — При подобных обстоятельствах сиеста вполне оправданна.
   Вполне оправданна! — подумала Касси, чувствуя, что ее бросило в дрожь.
   Бенедикт обнял ее за плечи.
   — Подойди познакомься с нашей малышкой, сага. Франческа, моя жена, Кассандра. Надеюсь, ты возьмешь ее под свое крыло и дашь ей почувствовать себя у нас своей.
   Франческа нервно оглянулась на мать, но Эльвира ответила за нее:
   — Франческа будет занята не меньше тебя, Бенедикт. Боюсь, твоей маленькой невесте придется научиться заботиться о себе самой.
   — В таком случае мне придется попросить тебя, мама, взять на себя некоторые из возложенных на меня поручений. Я сам займусь своей женой. Допустить, чтобы ею пренебрегали, я не могу.
   Хотя он говорил достаточно мягко, скрытый подтекст слышался в каждом слове. Эльвира немедленно поменяла тактику:
   — Ну что ты, сынок. Мы проследим, чтобы с ней обращались соответственно.
   — Я вполне справлюсь сама, — вмешалась Касси, уставшая от скрытых намеков, при которых Бенедикт и его мамаша перекидывали ее, как мячик, от одного к другому. — Я с самого начала знала, что медовый месяц будет совмещен с решением проблем бизнеса. И, естественно, не жду, что в отсутствие мужа со мной кто-то будет нянчиться. — Потом, видя, что Франческа все еще пребывает в сомнениях относительно линии своего поведения, Касси взяла ее за руку и с улыбкой воспользовалась одной из немногих итальянских фраз, что имелись в ее распоряжении, — Lieto di conosceria! ^[8].
   Франческа радостно улыбнулась, но Эльвира немедленно вмешалась:
   — А ты, Бенедикт, утверждал, что твоя жена итальянского не знает!
   Бенедикт набрал в грудь воздуха, чтобы ответить, но Касси опередила его:
   — Но я пытаюсь научиться, — сказала она, вперив в свекровь прямой взгляд.
   Минуту Эльвира злобно глядела на нее, затем опустила глаза, пробормотав:
   — Si. Конечно, очень мило. Франческа, — обратилась она к дочери, — покажи нашей гостье виды из окон, а я позвоню Сперанце, чтобы подавала на стол.
   — Я так рада твоему приезду, — прошептала Франческа, ведя Касси к окнам, откуда открывалась картина моря и неба, окрашенных различными оттенками розового и красного. — Прошу тебя, Кассандра, не принимай близко к сердцу кое-какие вещи, которые говорит мама. Женщины в Калабрии очень ревниво относятся к сыновьям, а у нее в отношении Бенедикта были свои планы.
   Прежде чем Кассандра успела спросить, что за планы, как дверь отворилась и она увидела новую женщину, появившуюся в комнате. Воркуя, как голубка, Эльвира бросилась к ней и заключила ее в свои нежные объятия.
   — Ее имя Джованна, — пробормотала Франческа.
   — Она и есть «ее планы»?
   — Si. Боюсь, что так.
   — Она влюблена в Бенедикта? — спросила Касси, следя, как женщина радостно приветствует ее мужа, целуя его в обе щеки.
   — Думаю, все незамужние женщины Калабрии в той или иной степени влюблены в Бенедикта, со смешком ответила Франческа, — да и некоторые замужние тоже. Но Джованна не станет вмешиваться в ваши отношения, не думай. Она хорошая женщина.
   И хорошенькая к тому же. С прелестным личиком и роскошными формами, подумала Касси, когда та подошла к ним поздороваться. Но улыбка ее была искренней, и не оставалось ничего другого, как улыбнуться в ответ.
   — Ты Бенедиктова Кассандра, а я Джованна, сказала она на английском, куда более отшлифованном, чем у Эльвиры. — Рада приветствовать тебя в Калабрии.
   Сев на стул рядом с Касси, она стала расспрашивать, как прошел полет, понравилось ли ей в Милане и в Италии в целом.
   — Если потребуется гид, чтобы показать наши достопримечательности, звони мне без стеснения, предложила она. — Я буду счастлива показать тебе наши места.
   Скоро Касси убедилась, что Франческа была права. Эта женщина не представляла опасности для ее брака. Угроза исходила от матери.
   Через несколько минут в комнату приковыляла Сперанца, толкая перед собой резную деревянную тележку с графином вина и блюдом с разложенными на нем копченой рыбой, оливками, маринованными овощами и крохотными кружочками колбаса.
   — Местные деликатесы, — пояснила Франческа. Оливки из нашего сада.
   Закуска была великолепной. Но острый запах специй, исходящий от колбасы, вид оливок, маслянисто лоснящихся при свете лампы, вызвал у Касси очередной приступ тошноты.
   Заметив, что гостья не настроена отдать должное предложенному угощенью, Эльвира немедленно обнародовала результаты своих наблюдений:
   — Похоже, еда наша тебе не по вкусу, Кассандра?
   — Не теперь, — только и вымолвила та, промокая выступивший на лбу пот.
   Бенедикт заметил ее замешательство и протянул ей стакан ледяной воды, в которой плавал ломтик лимона.
   — Вот, сага, — тихо предложил он. — Глотни. Это поможет.
   Острые глаза Эльвиры ничего не упустили.
   — Да ты и вина не пьешь! Стыд и позор!
   — Ваше вино тут ни при чем, — попыталась оправдаться Касси. — Я никакого не хочу.
   — Ах, сага, у тебя проблемы со спиртным! Эльвира просто сияла, обнаружив в нежеланной избраннице сына недостаток, который в ее глазах перечеркивал любые достоинства.
   — Я не отношусь к состоящим на излечении алкоголикам, если вы на это намекаете, — сорвалась Касси. — Я просто избегаю алкоголя в настоящее время, и, думаю, причины должны быть вам понятны.
   — Откуда? — Эльвира презрительно покосилась на нее. — Ты мне совершенно незнакома. Несколько дней назад я и не подозревала о твоем существовании. Как я могла бы узнать о причинах твоих выкрутас, кроме как не от тебя?
   — Прекрати давить, мама! Кассандра отказывается от вина. Прими ее нежелание как данность, и оставим эту тему.
   Речь, произнесенная им в ее защиту, уж не говоря о горячности, с которой она была произнесена, должна бы согреть сердце Кассандры, если бы ей не пришла внезапно в голову мысль, что Бенедикт очень тщательно подбирает слова, обращаясь к матери. Или Кассандра совершенно ничего не понимает, или, поставленная в известность о браке сына, Эльвира абсолютно не в курсе относительно беременности его жены.
   Еще более разительный эффект произвели слова Бенедикта на его мать. Внезапно съежившись, она села на ближайший стул. Когда она заговорила снова, то слова ее, ранее источавшие злобу, полились как музыка.
   — Надеюсь, тебе, крошка, понравились приготовленные комнаты. Больше на третьем этаже никто не живет, но думаю, что новобрачных порадует уединение.
   — Да, очень продуманно с вашей стороны, отозвалась Касси, оторопев от внезапной перемены.
   — Разве может быть иначе? — Ты же la mia nuora как это будет по-английски? Невеста?
   — Невестка, — поправила Франческа.
   — Вот именно. — Эльвира отпила вина и подвергла Касси такому длительному изучению, что той стало неловко. — Просто подвиг — приехать в страну, язык и обычаи которой тебе непонятны, наконец выдала свекровь. — И потом, разница часовых поясов — нашего и того, что в Калифорнии, — девять часов. Ты проделала долгий путь, должно быть, совсем измоталась. Мне надо было подать тебе легкий ужин в комнату и позволить отдыхать вволю.
   Решив, что сейчас самое время объявить о своей беременности, Касси начала:
   — Хм, дело не только в сложностях пути. Просто…
   Но Бенедикт, поймав ее взгляд и, видимо, поняв ее намерение, отрицательно замотал головой.
   — У нее и до перелета были тяжелые дни, вмешался он. — Кассандра руководит преуспевающей фирмой, ей надо было многое успеть перед тем, как покинуть город, чтобы в ее отсутствие дело не остановилось.
   Если он собирался перевести разговор на другие рельсы, то полностью преуспел в своем намерении. На протяжении следующего часа Касси оказалась атакована роем вопросов Франчески и Джованны, которым не терпелось узнать о ее жизни в Калифорнии.
   Сумерки практически перешли в ночь, когда в обеденном зале, отделанном в духе шестнадцатого века — с массивной мебелью и дорогими гобеленами на стенах, — сервировали обед. Рассчитанный человек на двадцать стол был весь заставлен дорогой золотой и серебряной посудой и хрусталем. Заняв предложенное ей место, Кассандра подумала, что тут не хватает дам в пышных платьях и трубадуров, услаждающих слух пирующих игрой на мандолинах.
   Беседа велась оживленная, хотя Эльвира не пожелала принять в ней участия. Вместо того она откинулась на спинку кресла и словно отрешилась от окружающего. Один или два раза ее взгляд останавливался на Касси и замирал. Касалось, краткий миг ее доброжелательности канул в лету, впрочем, как и раздирающая ее до того злоба. Она словно недоумевала, что делает тут посторонняя.
   В конце концов она резко поднялась и без единого слова объяснения направилась к двери.
   Бенедикт изумленно посмотрел ей вслед:
   — Ты куда, мама?
   — В постель, — ответила она. — У меня невыносимо болит голова, я собираюсь прилечь.
   — В последнее время она постоянно жалуется на головную боль, — пояснила Франческа, когда дверь закрылась. — Обычно перед этим бывают ужасные приступы ярости по самым пустячным поводам.
   — Она показывалась врачу? — спросил он.
   — Нет, хотя я не раз предлагала. Она винит во всем стресс, и мы все знаем, что стрессов нам хватает. Ситуация становится хуже день ото дня.
   — Бианка мне уже говорила, — прервал он, предостерегающе посмотрев на сестру, — но Кассандре незачем обременять себя подробностями.
   — Не вижу, почему. Я тоже теперь часть семьи, вмешалась Касси.
   — Потому что у тебя и так забот хватает, сага.
   Довольно нам головных болей моей матери.
   — Но я могу помочь.
   — Нет.
   — Перестань обращаться со мной так, словно я сделала из стекла, Бенедикт, — сказала она, прикрывая смехом растущее раздражение. — Ты сам недавно уверял, что я преуспевающая деловая женщина. Так не отвергай моих советов.
   — Ты моя жена, — резко заявил он. — И как твой муж, я решил, что ты не должна быть замешана.
   От изумления рот ее открылся. Она даже не сразу нашлась, что возразить.
   — Как, прости?
   — Тут не Америка, Кассандра, — провозгласил он. — Здесь жена должна знать свое место…
   — Знать место? — Она смотрела на него, не отрываясь, отказываясь поверить своим ушам.
   — Точно, — спокойно подтвердил он. — И оно не обязательно рядом с мужем там, где затронут бизнес.
   — Правда? Очень жаль, что перед нашей свадьбой ты не пояснил — видеть свою жену ты желаешь босоногой, вечно беременной и привязанной к раковине на кухне. Иначе, поверь, ты сразу убедился бы, что у нас разные представления о роли женщины в семье.
   — Теперь слишком поздно переживать по этому поводу, ты не находишь?
   — Поверь мне, Бенедикт, никогда не поздно!
   Джованна прошептала:
   — Пойдем, Франческа, попьем кофе в салоне.
   Касси отшвырнула стул, откинула в сторону салфетку.
   — Нет нужды, — вырвалось у нее. — Я предпочитаю сама удалиться.
   — Но у вас ведь медовый месяц!.. — в отчаянии воззвала Франческа к брату. — Бенедикт, пожалуйста, скажи что-нибудь.
   — Все в порядке, Франческа, — сказала Касси. Он достаточно сказал на сегодня. Я сыта гостеприимством Константине по горло. Господин и повелитель этого дома остается, дамы, в вашем полном распоряжении. Желаю вам воспользоваться его радушием по максимуму!

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

   Он заявился наверх минут через Пятнадцать. К тому времени она успела переодеться, натянув самую закрытую из ночных рубашек. Сидя у туалетного столика, она с остервенением пыталась расчесать волосы. , — Нам надо поговорить, — объявил он, вставая у нее за спиной и пытаясь отобрать щетку. — Мое поведение, видимо, стало для тебя неожиданным…
   Она отдернула руку с щеткой в сторону, преодолев порыв запустить ею в него.
   — Неожиданным? — проговорила она чуть не по слогам, пытаясь не завизжать от разрывающей ее ярости. — Скажи лучше наглым, оскорбительным, невыносимым, вызывающим.
   Казалось, его пробрало.
   — Знаешь, Кассандра, — ответил он, — не тебе одной пришлось нелегко нынче днем. Затруднительно постоянно выполнять роль буфера. Я не в настроении укрощать еще одну темпераментную женщину. Так что, прошу тебя, закрой рот и выслушай меня. А потом, если захочешь, можешь опробовать свои коготки…
   — Еще чего! — презрительно фыркнула она. Возможно, в вашем захолустье это единственный способ, оставшийся у женщин для обращения с расплодившимися на свободе шовинистами. Там, откуда я приехала, приняты более цивилизованные способы разрешения проблем.
   — С нетерпением жду возможности испытать их на себе, — сухо заметил он. — И все-таки позволь мне закончить мысль, которую я начал было излагать, когда ты нас покинула.
   — Я не просто вас покинула, — перебила она грубо. — Я ушла со скандалом. Если бы у тебя была хоть сотая доля проницательности, которой ты так чванишься, то ты смог бы понять, насколько оскорбил меня, вынудив так повести себя перед лицом людей, которых я не знаю. И тогда ты несколько изменил бы манеру обращения, если, конечно, хотя бы в малой степени заинтересован иметь меня в качестве жены в дальнейшем.
   — Не угрожай мне, Кассандра, — предостерег он. — Мы женаты, и ничего не изменится, по крайней мере до тех пор, пока ты носишь моего ребенка.
   Отказываясь поддаваться страху, поневоле овладевающему ею, она заносчиво спросила:
   — А после ты что, планируешь заточить меня в монастырь?
   Он пожал плечами.
   — Могу, если посчитаю нужным.
   — Прекрасно, но сначала ты, может, все-таки объяснишь своей матери, что я беременна? Или ты намерен вечно хранить тайну? Боишься попортить малость свою безупречную репутацию?
   — Я тебя защищаю, Кассандра. О ребенке можно будет сообщить, когда мама смирится с фактом неугодного брака. Ты слишком умна, чтобы не заметить, она не особо радуется. Так зачем усложнять и без того сложную ситуацию. Тем более что главный удар тогда, несомненно, придется вынести именно тебе.
   — Почему же только мне? Зачинали ребенка мы, помнится, вместе.
   — Я прекрасно об этом помню, — резко отозвался он. — И не собираюсь больше с тобой пререкаться, так что помолчи минутку и выслушай, что я хочу тебе сказать.
   Ого! Ого-го! Взбешенная, она с трудом глотала воздух.
   — Прекрати мне угрожать! Ты обращаешься со мной, как с какой-то средневековой.., девкой!
   Он запнулся.
   — Я не пойму слова «девка». Что оно значит?
   — В данном случае я имела в виду полностью зависимую от феодала женщину, выбранную им для удовлетворения своих скотских потребностей.
   — Что-то новое, — задумчиво прокомментировал он. — Запомню на будущее. И тем не менее вернемся к тому, о чем я начал говорить.
   Она только обдумывала, какую еще колкость сказать, но он оказался быстрее.
   — Это не Сан-Франциско, Кассандра. И даже не Рим и не Милан или Флоренция. Тут глухая провинция, где свято чтят старинные обычаи, сохраняемые не одно столетие. Женщины Калабрии даже не помышляют о карьере. Работа вне дома даже в семейных предприятиях, типа нашего, табу для большинства из них. Они воспитаны для исполнения традиционных женских обязанностей в семье.
   — Неужели? — Она послала его отражению в зеркале сердитый взгляд. — По-моему, твоей матери никто об этом не сообщил.
   — До своего вдовства моя мать абсолютно не вмешивалась в дела. Если бы был еще один сын или у Франчески был бы муж, то именно он принял бы на себя обязанности по поддержанию дела в должном состоянии. Но поскольку не оказалось ни того, ни другого, а мама была человеком, хорошо знакомым с тонкостями деятельности местного отделения нашей фирмы, то ей поневоле пришлось взять руководство на себя.
   — Что тебя совершенно устраивало до тех пор, пока твоя жена…
   — Я находил положение приемлемым. Наши работники трудились у нас из поколения в поколение и были верны нашей семье, — ответил он поучительным тоном, выносить который ей становилось все труднее. — Их содействие гарантировало, казалось, нормальное выполнение работ.
   — Но мамочка перестаралась?
   — Похоже на то. Последние несколько месяцев бергамот, основа нашего бизнеса, не собирается так, как должно. Хуже того, были серьезно повреждены некоторые наши сады и виноградники, что наносит ущерб урожаю будущих лет. Не стоит объяснять тебе последствия подобных действий.
   Говорил он с очевидной тревогой, хорошо ей понятной.
   — Не стоит, — подтвердила она. — Заведомая порча имущества гораздо опаснее, чем спонтанное выступление недовольных. Тут пахнет преступлением, и тому, кто решит сопротивляться, может не поздоровиться.
   — Вот-вот. Я волнуюсь не столько за собственную безопасность, Кассандра, сколько за твою.
   Поэтому и намерен максимально ограничивать твое участие в делах фирмы. Чем меньше внимания ты привлечешь, тем лучше.
   Ее раздражение утихло при виде его очевидного беспокойства и заботы, она спросила:
   — Ты знаешь, кого винить в вандализме?
   — Подозреваю месть со стороны некоторых не обремененных моралью работников.
   — И что предполагаешь делать?
   — Восстановить старый порядок вещей. — Сейчас он как будто извинялся. — Что означает — наше пребывание тут затягивается.
   Ужасная мысль пронзила ее.
   — Ты же не собираешься остаться здесь насовсем, приняв бразды правления от матери? — спросила она с трепетом.
   — Нет, — твердо заверил он. — Ты ведь знаешь, что обязанности у нас в семье распределены. Мое место не здесь. Но если наше основное производство перестанет функционировать, нам придется задуматься о других источниках дохода.
   — Боже мой, я не думала, что дела так плохи. Она прикусила губу. — Если проблема в деньгах, я, возможно, смогу помочь. Никому, кроме нас с тобой, не обязательно знать об этом.
   — Ни в коем случае, Кассандра! Я точно так же женился на тебе не ради твоих денег, как и ты выходила замуж не ради моих.
   — Конечно, ты и не знал, сколько их у меня. Но так случилось, что бабушка оставила мне значительное наследство.
   — Да хоть бы и все сокровища мира, — откликнулся он. — Это не твоя проблема, я не допущу, чтобы ты пострадала при ее решении.
   — Но к кому ты обратишься? В полицию?
   — Нет. — Он взял ее щетку и принялся задумчиво расчесывать ей волосы. — Здешнее общество живет замкнутой жизнью и по возможности никого в нее не пускает. Каждый имеет родственные отношения, обычно благодаря брачным союзам, со своим соседом. Даже если и можно выяснить конкретного виновника, ответственного за нанесенные повреждения, обращаясь за помощью в государственные структуры, мы ничего не добьемся. Кроме общественного осуждения. Человек за решеткой не может заботиться о своей семье, следовательно, упрятав за решетку одного, мы наказываем целое семейство. А подобное не приветствуется.
   Ответ ошеломил ее.
   — Не собираешься же ты оставить негодяев на свободе? Но как же так? Таким образом ты поощряешь новые бесчинства!
   — Константине имеют репутацию семьи, умеющей постоять за свои интересы, не привлекая посторонних. До последних событий наши работники всегда полагались на нашу порядочность, зная, что им воздается по заслугам. Я докажу, что ничего не изменилось.
   — Откуда ты знаешь, что они тебе поверят?
   — Я здесь вырос. Понимаю людей, и они меня понимают. В прошлом мы испытывали взаимное доверие. Теперь моя задача — его возродить. А после можно будет разобраться с подонками, покусившимися на нашу собственность.
   — Ничего себе! Но ты сильно рискуешь, выступая против них.
   — Ничего худшего, чем твой гнев, не предвидится, дорогая, — отмел он ее сомнения.
   Конечно, иногда он ведет себя невыносимо самодовольно и излишне мнит о своей персоне, но он ее муж. Как-то незаметно она привыкла к этой мысли и внезапно поняла сейчас, что неплохо бы, если бы и дальше все оставалось по-прежнему.
   Риск, которому он может подвергаться, переходя дорогу преступникам, заставил ее побледнеть.
   Уже жалея о недавней вспышке гнева, она сказала:
   — Тебе надо было раньше мне все рассказать.
   — Я предпочел бы никогда не посвящать тебя в грязные подробности этого дела. — Он отложил щетку на столик и умостил руки у нее на плечах. — Наш медовый месяц и без того безмятежным не назовешь.
   Она откинулась назад, прислонилась к нему, впитывая идущее от него тепло и ощущение безопасности. Ничего удивительного, что его работники ему доверяют. Сила и уверенность, наполняющие любое его движение, просто вынуждают проникнуться к нему доверием, все кажется возможным.
   — Брать на себя заботы другого — в этом и есть смысл брака, Бенедикт, — пробормотала она, закрывая глаза.
   Минуту-другую он молча разминал ей плечи.
   Потом практически неуловимым движением его пальцы опустились ниже, к основанию ее шеи.
   — Брак подразумевает нечто гораздо большее, сага mia, — хрипло сказал он.
   В его словах слышалось едва сдерживаемое желание, кровь потекла по ее жилам быстрее.
   — Я знаю, — согласилась она, потянув его руку к своей груди.
   Ладонь осталась там, жадно обхватив грудь, лаская ее так нетерпеливо, что все в ней встрепенулось, огонек пробежал по телу.
   С томным вздохом она открыла глаза, взглянула на себя в зеркало. Встретила его пылкий взгляд, неотрывно следящий за ее отражением.
   Казалось, он зачарован движениями ее быстро вздымающейся груди, румянцем разгоревшихся щек, биением синей жилки на шее. В его глазах бушевало темное пламя, готовое спалить их обоих.
   Она опустила глаза. Его руки меж тем нащупали пуговицы у ее шеи, медленно, пуговку за пуговкой, расстегнули их, спуская ночную рубашку ей на плечи, по рукам, пока она не упала до талии.
   И все время он не отрывал глаз от ее отражения, оценивая ее реакцию, зная, что сводит ее с ума.
   — Только не останавливайся, Бенедикт! — молила она.
   В ответ он опустил голову к ее шее, коснулся губами, затем зашептал в ухо. И ей не надо было знать итальянского, чтобы догадаться — он говорит на языке любви — истинной любви, не знающей языковых барьеров.
   Он изогнулся, и в какой-то момент, плотно прижатая к его бедрам, она ощутила силу его желания. А его губы уже дотрагивались до ее обнаженного тела, точно следуя по голубым жилкам, пролегшим под кожей, пока наконец не нашли напряженный сосок и не прильнули к нему.