Дорожка, постеленная на лестнице, приглушала мои шаги, но, чтобы она не скрипела, я старался держаться поближе к стене. Я одолевал зараз две ступеньки, но однажды при этом послышался ужасный скрип, поэтому я двигался не спеша: сделав шаг, каждый раз останавливался, прислушиваясь, не взбудоражил ли я жильцов. Здесь горела всего одна лампочка — у входа, освещая меня со спины и превращая в отличную мишень для любого, кому могло заблагорассудиться напасть на меня сверху. Наверху царил густой сумрак — лучшего места для засады не найти.
Прошло не менее пяти минут, прежде чем я добрался до верха. Я остановился, давая глазам привыкнуть к темноте. Я вполне мог не спешить, но и медлить мне не хотелось. Освоившись в темноте, я пошел на ощупь вдоль стены, а когда добрался до двери, снова остановился и прислушался. Пошарив по двери, я обнаружил висячий замок и уже подумал было попытаться его открыть, но потом решил этого не делать, потому что шум может встревожить кого не следует. Пальцы коснулись паутины, и я расценил это как добрый знак: по крайней мере, в этой квартире уже давно никто не живет. Я продолжал двигаться дальше.
Добравшись до верхней площадки, где находилась только одна квартира, я услышал звук включенного телевизора. Это позволило мне двигаться с меньшей осторожностью.
Я наконец добрался.
Дверь была деревянная, с добротным замком, но в таком ветхом доме между дверной рамой и дверью неизбежно образовывался зазор, и даже массивный замок не мог надежно заблокировать доступ в квартиру. Открыть и эту дверь с помощью той же кредитной карточки мне не составило труда. Я повернул дверную ручку и приоткрыл дверь примерно на четыре дюйма.
И только. Путь мне преградила металлическая цепочка. Однако сквозь открывшийся мне узкий просвет я разглядел скрещенные ноги человека, который, видимо, сидел в кресле, наслаждаясь зрелищем своей любимой программы.
Предстояло выбирать одно из двух: либо стрелять по ногам, а потом ломать замок, либо выстрелить в эту проклятую цепочку, после чего проворно влететь в квартиру. Уязвимость второго варианта состояла в том, что стоило замешкаться хоть на секунду — и тот, кто находился в квартире, получил бы возможность схватить пистолет. Но даже если бы удалось легко и быстро справиться с цепочкой, существовала опасность застрелить Тейша. Если только он был там.
Я оба эти варианта отверг.
Приглядевшись получше к цепочке, я сделал единственно правильный выбор. Эти цепочки устроены таким образом, что для того, чтобы ее отцепить, необходимо предварительно плотно закрыть дверь, однако в наше время глубоко укоренилась идея «сделай это сам», поэтому многие люди и делают все как бог на душу положит, не удосужившись сначала заглянуть в соответствующую инструкцию, и, естественно, допускают ошибки. Именно это и произошло в данном случае с Яму Горки. Он не совсем правильно приладил цепочку.
Я плотно прикрыл дверь, точнее — захлопнул. Затем, чуть-чуть приоткрыв, просунул кончик пера в щель и осторожно отодвинул замок цепочки. Звякнув, цепочка повисла вдоль двери, и я вошел внутрь. Ноги по-прежнему оставались скрещенными, только сейчас их ступни двигались в такт музыке.
Яму Горки был крупный мужчина с широким, изрезанным шрамами лицом. Даже сейчас, наедине с собою, глядя свою любимую программу, он постоянно улыбался своей кривой улыбкой. Он сидел сложив руки на животе, и выражение его лица в точности повторяло то, что он видел на экране.
В отличие от непрезентабельного внешнего вида дома, убранство квартиры радовало глаз. Здесь было все, начиная с самого мощного цветного телевизора до дорогой мебели, распиханной всюду как попало. Часть комнаты занимали три ящика с картотекой и офисный стол, заваленный всякими бумагами и бухгалтерскими книгами. Яму Горки занимался деловой активностью вне дома, и офис его находился здесь.
Прошло секунд тридцать, прежде чем он заметил меня. Лицо у него вытянулось, а ухмылку сменило выражение страха. Я появился слишком неожиданно и слишком тихо, и с таким большим пистолетом в руках, что он оцепенел. Челюсть у него отвисла, он сглотнул и с трудом выдавил:
— Какого черта...
— Где Тейш? — спросил я.
Почему-то все подонки именно так ведут себя в подобных ситуациях. Они надеются выкрутиться, потому что вместо того, чтобы с ходу стрелять, вы начинаете задавать вопросы. Для них же стрельба на поражение — единственно надежный способ спасти собственную шкуру, поэтому они спешат воспользоваться возникшим преимуществом. Они знают, что порядочные парни никогда не станут стрелять первыми, а потому негодяи всегда правы, ибо доказать обратное невозможно — их жертвы мертвы.
Именно это было написано на физиономии Яму Горки, и я хотел ему объяснить, какую тяжкую ошибку он совершает, но он не дал мне такой возможности. Схватив пистолет, лежавший с ним рядом, он нацелил его на меня и, только спуская курок, вдруг осознал опрометчивость своего шага. Он отчаянно закричал, прося меня не стрелять, но было уже поздно. Мы выстрелили одновременно.
Его пуля ударила мне в левый бок с такой силой, что я чуть не перевернулся вокруг своей оси. У меня за спиной раздался звон стекла и осколки посыпались на пол, но это уже было не важно. Моя пуля угодила Яму Горки прямо в лоб, снеся половину черепа. Его тело опрокинулось назад и бесформенной кучей рухнуло на пол. Он скончался мгновенно, так что вокруг нельзя было обнаружить ни малейших следов крови.
На экране телевизора ведущий продолжал рекламировать пиво.
Расстегнув плащ и пиджак, я взглянул на дыру в своей рубашке, быстро окрасившейся в красный цвет, и ощупал рану. Пуля прошла сквозь мякоть между ребрами и бедром. Я почти не чувствовал боли, но спустя некоторое время бок запылает огнем. Вжавшись спиной в углубление в стене, я немного подождал, но выстрелов больше не последовало.
Воцарилась мертвая тишина, нарушаемая звуками телевизора, дождя и время от времени доносившимися с улицы криками какого-нибудь загулявшего молодчика.
Я обошел другие комнаты, ежеминутно ожидая нападения, но, кажется, у Яму не было здесь сообщников. Открыв наконец очередную дверь, я увидел Тейша эль-Абина. Бедный старикашка лежал распятый на кровати, с привязанными к раме руками и ногами. Во рту у него торчал кляп.
Он с ужасом взирал на меня, не зная, кто я; он видел только силуэт человека с пистолетом, но не видел лица.
Я выдернул кляп и разрезал веревки. Только тогда он меня наконец узнал, но благодарности я от него не дождался. Преисполненный своего восточного высокомерия, он заявил:
— Ваша игра зашла слишком далеко, мистер Мэнн.
Измученный, перепуганный старик все же не побоялся сказать мне такое.
Я поднял его с кровати и потащил в соседнюю комнату. Даже вид трупа Яму нисколько не поколебал его.
— Вы этим ничего не добьетесь, — решительно заявил он, глядя на меня.
Он махнул рукой в сторону, где лежал Яму, даже не удосужившись взглянуть на то, что с ним сталось, и добавил:
— Вы же, наверное, догадываетесь, что в свое время я тоже... устраивал нечто подобное?
Мне стало обидно. В конце концов, он пришел к нам за подаянием, а не мы к нему, а держится, словно ему принадлежит весь мир. Всего-то управляет каким-то клочком земли, да и то если мы поможем ему содержать его в порядке.
— Старина, тебя обвели вокруг пальца. Тебя украли Советы, а старались убедить, будто это сделали американцы.
Тейш кивнул в сторону Яму:
— Он американец?
— Наверное, по рождению.
— А другой?
— Красный шпион.
— Нет. Он хорошо говорит по-английски. Очень хорошо.
— Тейш, ты не настолько хорошо знаешь язык, чтобы судить. Другой был Малкольм Турос.
Его покрасневшие глаза с ненавистью смотрели на меня. Наверное, он вспомнил, как сам преподнес мне Вей Локку на тарелочке.
— Можете меня убить, но я знаю, что говорю.
Черт с тобой. Я распахнул пиджак специально, чтобы он увидел кровавое пятно, которое расплылось по всей талии.
— Я не ради всякого позволяю в себя стрелять, — сказал я.
Но он был непоколебим.
— Это мне ни о чем не говорит. Вы и сами в себя могли выстрелить. Будучи раненым, можно удалиться с поля боя. А для людей легковерных раны могут показаться весьма убедительным доказательством всего, чего угодно.
Я с усмешкой посмотрел на эту занозистую козявку. У старости есть свои привилегии, и он воспользовался ими в полной мере. Но у меня оставался еще один козырь. Я вынул из кармана магнитофон-пудреницу и включил запись разговора Вей Локки и Сарима Шея, который записала Рондина. Когда лента кончилась, я сказал:
— Старик, ты оказался не в той компании.
Теперь у него в глазах не было страха, а были глубокая усталость, душевная боль и обида за то, что с ним сделали, и желание воздать всем должное, если ему удастся вернуть власть.
— Простите, мистер Мэнн. Вину за нанесенное вам оскорбление я могу искупить только ценой жизни. Она в ваших руках.
Он ждал, что я отвечу. При любых других обстоятельствах он убил бы меня.
— В Селачине сейчас находятся два моих соотечественника. Тедди Тедеско и Питер Мур. Ваши люди загнали их в горы и травят там по наущению тех же людей, которые поступили с вами подобным образом. Остановите их. Хочу, чтобы они вернулись живыми. Это мои друзья.
— И это все?
— Это все, — ответил я.
И Тейш позвонил, заказав разговор в кредит, который никогда не будет оплачен владельцем телефона — Яму Горки. Через тридцать минут Тейш сложным путем, через Атлантику, связался со своим дворцом и отдал четкий и строгий приказ. Говорил он минут пять и, положив трубку, сказал:
— Все сделано.
— Почти, — ответил я и, взяв трубку, позвонил Вирджилу Адамсу. Доложил ему обо всем, что произошло за последние несколько часов, и о том, что Тедди и Пит в безопасности. Он на минуту лишился дара речи от радости, но, уловив жесткость в моем тоне, спросил:
— С тобой все в порядке, Тайгер?
— Ранен.
— Сильно?
— Нет. Продержусь.
— Не дури. Возьми на подмогу Ленни и Кейси Балланку. Передай им эстафету.
— У меня в этом деле присутствует личный интерес, приятель, — ответил я и положил трубку.
Тейш наблюдал за мной с вновь обретенным интересом. Затем я позвонил Чарли Корбинету.
— Я нашел Тейша, Чарли.
— Где? (Я услышал, как он вскочил на ноги.)
— В квартире над баром Слоуна. — Я назвал адрес. — Как Вей?
Когда я назвал ее имя, Тейш вцепился побелевшими пальцами в подлокотники кресла. Чарли ответил:
— В сознании, но еще не говорит. Она выкарабкается. Она не станет говорить ни с кем, кроме тебя. Да, Тайгер, Конгресс приостановил расследование по нашей организации.
— У Мартина Грейди все теперь в порядке, не так ли?
— Они на время замораживают расследование, которым занимается комиссия конгресса. Похоже, никто не может понять, как тебе это удалось, но вопросов не задают. Готовься к встрече с Хэлом Рэндольфом.
— Я не приеду, полковник.
— Ты что...
— Малкольм Турос еще на свободе. Он допустил промашку с главной мишенью, но у него есть еще одна, пусть и не основная. Это я.
Положив трубку, я повернулся к Тейшу и рассказал ему все, что произошло с момента его похищения. Когда я закончил, он кивнул, буравя меня своими черными глазами, и произнес:
— У меня будет сын, похожий на тебя. Я постараюсь, чтобы он был таким, как ты.
Я ничего не ответил. Вынув носовой платок, я затолкал его под рубашку, на рану. Она начинала болеть. Сквозь шум дождя и грохот веселья внизу я услышал вой сирен приближающихся полицейских машин. Затянув пояс плаща, я сунул руки в карманы.
Мои пальцы нащупали рубин. В нем было что-то чувственное. Стоило мне до него дотронуться, как в моем воображении возникала маленькая фигурка смеющегося надо мной дервиша. Кружась в танце, он постепенно приближался ко мне, где было достаточно света, чтобы я мог разглядеть его. Я понял, что теперь ему от меня не уйти. Я разгадал его связь с рубином. Оставалось только назвать имя, и видение исчезнет навсегда.
Сирены звучали все громче, и на улицу начали высыпать люди.
— Через минуту полиция будет здесь. Теперь все будет в порядке.
Тейш согласно кивнул и медленно, со значением повторил:
— Теперь все будет в порядке.
Выйдя из дома, я перешел на противоположную сторону улицы, поджидая, пока подъедут машины полиции и госбезопасности. Убедившись, что они прибыли, я торопливо пошел прочь, чтобы покинуть район прежде, чем его оцепят.
Я сунул руку в карман и принялся перекатывать в пальцах кроваво-красный рубин.
Бывают такие вечера, когда вы можете ощутить себя властелином города. Непрекращающийся проливной дождь словно смыл с улиц всех прохожих. Городские магистрали — вены и артерии города — опустели, больше не чувствуется в них биение жизни. Район, где я сейчас оказался, был подобен ампутированной части тела. Город, всего лишь несколько часов назад населенный живыми существами, словно вымер.
То и дело слышались раскаты грома, колючие струи дождя больно стегали по лицу. По обе стороны улицы тянулись вереницы ветхих домов, жадно поглощавших дождевую влагу. Окна домов были мутными от грязи.
Дождь смыл вековую грязь с тротуара, и теперь в воздухе чувствовались запахи свежей зелени и моря с легким привкусом выхлопных газов.
Я шагал по улице в полном одиночестве. Но ощущение запустения было обманчивым. Ведь где-то здесь затаились Малкольм Турос и свинья по имени Сарим Шей. У меня в кармане лежал ключ от тайной комнаты, где их можно найти, и я все перекатывал в пальцах кроваво-красный камень, который так уютно помещался в пупке прекрасной женщины.
«Погоди, — думал я, — еще немного, и я вспомню. Смейся, смейся, но ты развеешься в дым, как только в памяти всплывет это слово».
Суть разгадки в форме, а не в фактуре и цвете камня. Форма камня что-то напоминала мне, что-то кем-то сказанное... слова, слетавшие с языка, но с языка — кого? Я не помнил. И снова перед моим мысленным взором возник маленький дервиш.
И он опять смеялся надо мной.
И я засмеялся в ответ.
Рубин... мрамор? Нет, не то. Проклятая вещица совсем маленькая. Если бы я не знал, что это, я мог бы принять ее за грецкий орех, кем-то тщательно отполированный.
Я замер на месте, потому что маленький дервиш тоже замер и смотрел на меня глазами полными ужаса, понимая, что я его узнал, а потом снова начал свой странный танец, в надежде сбить меня с толку.
Орех. Я произнес сперва про себя, потом вслух. Кто же упоминал орехи?
Маленький дервиш запаниковал, и я понял, что раскрыл его.
Гарри упомянул орехи. Малкольм Турос не любит этот город, потому что не выносит запах орехов личи.
Маленький дервиш растаял, словно струйка дыма, как я и предсказывал.
Со всепонимающими нью-йоркскими таксистами не надо ходить вокруг да около. Не вдаваясь в объяснения, я протянул водителю десятидолларовую бумажку, из фонда Мартина Грейди, и сказал:
— Найди мне китайскую прачечную.
Он глянул на меня в зеркало, стараясь понять, не поехала ли у меня крыша, и, видимо успокоившись, тронулся в путь, изучая обе стороны улицы. Покончив с одной улицей, он перебирался на другую, терпеливо рыская по городу.
В одном не откажешь владельцам китайских прачечных — эти ребята готовы работать день и ночь. Такое впечатление, что они никогда не спят. Когда бы ты ни вошел, за гладильной доской всегда один и тот же человек.
Того, что мы нашли где-то в районе сороковых улиц, звали Джордж Дун. Он стоял у гладильной доски и -под звуки легкой музыки, передаваемой местной радиостанцией, колдовал со своей брызгалкой и раскаленными утюгами, которые он попеременно снимал с газовой горелки.
— Подожди меня, — сказал я водителю и дал ему еще десять долларов. Он одобрительно воспринял мой поступок и закурил.
Увидев меня, Джордж Дун, смуглый низкорослый человечек, засиял, как именинный пирог со свечками. Говорить мне было трудно, потому что из-за боли в боку то и дело перехватывало дыхание.
— Слушаю вас. Вам постирать? — У китайцев отменная память. Дун прекрасно знал, что я никогда прежде не заглядывал сюда.
Без лишних слов я положил на прилавок десять долларов. Продолжая улыбаться, он посмотрел на бумажку, потом на меня, не понимая, что мне надо и не стоит ли меня опасаться. Я пододвинул купюру поближе к нему.
— Где можно купить орехи личи?
— У меня нет. Я их не люблю, — ответил он удивленно. — Могу предложить кое-что другое.
Он достал из-под прилавка календарь, на котором была изображена голая блондина, и протянул его мне.
— Где их можно достать?
— Хотите купить?
— Нет. Хочу знать, кто их продает.
— Вы были в Чайнатауне?
— Нет.
— Вот и правильно. Там не продают.
Настроить его на должный лад можно было только одним способом. Я протянул руку за деньгами, но он прижал бумажку пальцем.
— Джеймс Харви. У него есть.
— Так он не китаец.
— По матери, — возразил он.
— Телефонный справочник есть?
— Джеймс Харви — мой двоюродный брат. Он торгует у складов Флада. Знаете, где это? Я его предупрежу, а вы завтра придете и купите, хорошо?
— Хорошо. Предупредите.
— А вам сейчас орехи нужны?
Я уже собрался было уходить.
— Нет. — (Он продолжал смотреть на меня так, словно я совсем спятил.) — А где еще торгуют?
— У брата самая крупная торговля. Можете любого спросить. Недалеко от Джеймса торгует Ли Фу. Знаете, где склады Флада?
— Знаю.
Когда я был уже у двери, он торопливо проговорил:
— Приносите белье в стирку к Джорджу Дуну. Будете довольны. Стираем очень чисто и крахмалим в меру.
— Ты получил вполне достаточно, — сказал я и закрыл за собой дверь.
Поджидавший меня таксист щелчком пальца выстрелил окурок в окно и спросил:
— Теперь куда?
— Склады Флада. Знаешь, где это? Он снова глянул на меня в зеркало:
— Знаю.
— Покатили.
Я откинулся на сиденье и закрыл глаза. Одежда на боку и животе насквозь пропиталась кровью, надо бы найти врача, но время не позволяло. У Туроса не должно быть передышки.
Я пытался расслабиться и чуточку перевести дух, пока мы ехали, но дорожная тряска не позволяла.
На здании складов сияла огромная неоновая вывеска, но верхняя ее часть была скрыта густыми облаками, нависшими над городом. А внизу ее голубоватый отсвет падал на окружавшие его развалины.
Я вышел на углу. Видно, боль отразилась на моем лице, потому что водитель как-то странно посмотрел на меня и спросил:
— Тебя подождать?
На этот раз он получил двадцать долларов.
— Сможешь подождать час?
— Огни я выключу, а спидометр пусть работает. Отчего и не подождать за такие-то бабки?
— Вот именно.
— Эй, мистер?
— Что?
— Может, помощь нужна?
— Не мне, приятель. Кому-то скоро понадобится, но не мне.
— Может, полицию позвать или что?
— Вот если через час меня не будет, зови.
— Мистер?
— Что?
Он заглянул мне в лицо:
— Ничего. Я буду ждать.
По соседству с домом Харви находились два нежилых здания с заколоченными окнами. Здесь Малкольм Турос не мог укрыться. Он не станет искать убежища в местах, куда могут забраться юные влюбленные или бомжи.
Я прошел дальше по улице, мимо складов, и еще издали унюхал заведение Ли Фу. Знакомый запах напомнил мне времена, когда мы таскали похожие на чернослив орехи личи у Чарли Хоп Сунга на улице Колумба. Полный старый китаец обожал детей и всегда угощал нас орехами, но таскать было интереснее. Мы звали китайца Толстяк Личи.
То ли торговля у Ли Фу процветала, то ли он сам изготовлял орехи прямо здесь, но даже ливень не уничтожил стоявший в воздухе густой дух орехов. В одном крыле дома помещалась электроремонтная мастерская, другое крыло было жилым. Там располагались четыре двухэтажные квартиры с отдельными выходами на улицу. На одной двери висело объявление: «Сдается». Две другие квартиры тоже не представляли интереса: у одной на крыльце стояла детская коляска, а у другой нежился кот на перилах, а рядом стоял детский велосипед.
Мое внимание привлекла четвертая дверь. Сквозь стеклянную дверь был виден горевший внутри ночной свет. Это было жилье для одного человека, надежно защищенное от любопытных глаз.
Он сидит сейчас где-то наверху в полной уверенности, что ловко замел все следы... Вей Локка мертва, Тейш под надежной охраной тупого соотечественника, который пытается втереться в доверие к иностранцам. Сейчас он чувствует себя в полной безопасности, надежно укрывшись в этой скромной квартирке и установив сигнальное устройство у входа.
Снаружи мир может рухнуть, и тогда он выйдет из своего укрытия, чтобы собирать его обломки.
Обогнув дом, я перелез через забор во внутренний дворик заинтересовавшей меня квартиры. Обнаружив на земле две проволоки, зацепившись за которые незваный гость сам бы возвестил о своем приходе, я понял, что нашел Туроса. Я искал это сигнальное устройство, потому что на месте Туроса устроил бы то же самое.
Тщательно обследовав окна, я обнаружил одно, где тонкая проволочная проводка немного провисла, и перерезал ее. Я понял, что сигнальное устройство несовершенно, он сварганил его на скорую руку, в расчете на случайное вторжение соседей, но никак не тех, кто его разыскивает. Я открыл окно, влез на подоконник и бесшумно пробрался в комнату. Кроме запаха личи, проникавшего снаружи, я почувствовал еще какой-то знакомый запах. Принюхавшись, я вспомнил запах сигары, которую Сарим Шей курил на заднем крыльце отеля.
Я достал пистолет и под плащом взвел курок, чтобы избежать лишних звуков. Понемногу мои глаза привыкли к темноте, и я стал различать контуры находившейся в комнате мебели. Я двинулся вперед.
И увидел Сарима Шея.
Мертвого, скорчившегося в предсмертной агонии. Тело застыло на полу в форме зародыша. Труп начал уже остывать. Проведя рукой по шее, я обнаружил нейлоновый шнур и понял, что он умер мучительной смертью, но мне его не было жаль.
На лестнице сверху послышались шаги, и я быстро выпрямился. От резкого движения мой бок пронзила острая боль. Я замер, ожидая, когда она хоть немного отпустит, а затем пересек комнату и встал под лестницей, у входа в нижнюю комнату.
Он спокойно спускался вниз, незаметный человек в очках, в сером костюме и с атташе-кейсом в руках.
Мне надо было стрелять, вместо того чтобы упиваться решающим моментом, а я замешкался на секунду, и тут меня скрутила такая боль, что я согнулся пополам, совсем как Сарим Шей в комнате рядом.
Этой секунды Малкольму Туросу хватило, чтобы в его руке, как по волшебству, появился и бешено защелкал маленький пистолет с глушителем. Я почувствовал, как одна пуля попала мне в плечо.
Боль, которая меня согнула, меня же и спасла. Турос стрелял вбок, рассчитывая, что я отпряну в сторону, а я остался на месте. Уверенный, что он наконец сквитался со мной за свою рану, он издал торжествующий победный крик.
Но он промахнулся, а я инстинктивно нажал на курок, послав наконец в долгожданную цель единственную имеющуюся у меня пулю. Пистолет вылетел у него из руки, а когда он рванулся за ним, я ударил его по голове рукояткой пистолета, и он рухнул на пол, потеряв сознание.
Рондину мне удалось спасти, а Лили Терни погибла. Но среди им подобных найдутся и такие, кто, услышав мои слова, тысячу раз подумает, прежде чем решиться пойти на риск. В Москве в моем досье добавится новая страница, а тот, кто поручил мне эту миссию, будет судорожно искать благовидный предлог для моего отзыва. Те, кто придет мне на смену, будут знать, как это происходит на практике, и уже никогда не смогут действовать так же эффективно, как от нас того требуют. И они тоже погибнут.
У него в кармане я обнаружил моток нейлонового шнура и связал его по его же методу, добавив несколько своих штрихов, чтобы скорее наступили спазмы мускулов связанных рук и ног. Когда я укреплял последнюю петлю у него на шее, Малкольм Турос очнулся.
Будет возбуждено уголовное дело, и мне придется держать ответ. Но постепенно допросы станут более редкими и менее пристрастными.
Когда шансы не равны, один выигрывает, другой терпит фиаско.
Сначала мне надо показаться врачу, потом — к Рондине. Но не сразу. Пусть пройдет несколько дней, а тогда все всё узнают.
Ужас стоял в глазах смотревшего на меня Малкольма Туроса, а шнур уже начал впиваться ему в шею.
— Ирония судьбы, приятель, — сказал я и вышел из квартиры.
На улице все так же лил дождь. Я вернулся по длинной улице к ждавшему меня такси, разбудил водителя и уселся на заднее сиденье. Рана причиняла мне неимоверные муки.
— Поехали, — сказал я водителю.
Прошло не менее пяти минут, прежде чем я добрался до верха. Я остановился, давая глазам привыкнуть к темноте. Я вполне мог не спешить, но и медлить мне не хотелось. Освоившись в темноте, я пошел на ощупь вдоль стены, а когда добрался до двери, снова остановился и прислушался. Пошарив по двери, я обнаружил висячий замок и уже подумал было попытаться его открыть, но потом решил этого не делать, потому что шум может встревожить кого не следует. Пальцы коснулись паутины, и я расценил это как добрый знак: по крайней мере, в этой квартире уже давно никто не живет. Я продолжал двигаться дальше.
Добравшись до верхней площадки, где находилась только одна квартира, я услышал звук включенного телевизора. Это позволило мне двигаться с меньшей осторожностью.
Я наконец добрался.
Дверь была деревянная, с добротным замком, но в таком ветхом доме между дверной рамой и дверью неизбежно образовывался зазор, и даже массивный замок не мог надежно заблокировать доступ в квартиру. Открыть и эту дверь с помощью той же кредитной карточки мне не составило труда. Я повернул дверную ручку и приоткрыл дверь примерно на четыре дюйма.
И только. Путь мне преградила металлическая цепочка. Однако сквозь открывшийся мне узкий просвет я разглядел скрещенные ноги человека, который, видимо, сидел в кресле, наслаждаясь зрелищем своей любимой программы.
Предстояло выбирать одно из двух: либо стрелять по ногам, а потом ломать замок, либо выстрелить в эту проклятую цепочку, после чего проворно влететь в квартиру. Уязвимость второго варианта состояла в том, что стоило замешкаться хоть на секунду — и тот, кто находился в квартире, получил бы возможность схватить пистолет. Но даже если бы удалось легко и быстро справиться с цепочкой, существовала опасность застрелить Тейша. Если только он был там.
Я оба эти варианта отверг.
Приглядевшись получше к цепочке, я сделал единственно правильный выбор. Эти цепочки устроены таким образом, что для того, чтобы ее отцепить, необходимо предварительно плотно закрыть дверь, однако в наше время глубоко укоренилась идея «сделай это сам», поэтому многие люди и делают все как бог на душу положит, не удосужившись сначала заглянуть в соответствующую инструкцию, и, естественно, допускают ошибки. Именно это и произошло в данном случае с Яму Горки. Он не совсем правильно приладил цепочку.
Я плотно прикрыл дверь, точнее — захлопнул. Затем, чуть-чуть приоткрыв, просунул кончик пера в щель и осторожно отодвинул замок цепочки. Звякнув, цепочка повисла вдоль двери, и я вошел внутрь. Ноги по-прежнему оставались скрещенными, только сейчас их ступни двигались в такт музыке.
Яму Горки был крупный мужчина с широким, изрезанным шрамами лицом. Даже сейчас, наедине с собою, глядя свою любимую программу, он постоянно улыбался своей кривой улыбкой. Он сидел сложив руки на животе, и выражение его лица в точности повторяло то, что он видел на экране.
В отличие от непрезентабельного внешнего вида дома, убранство квартиры радовало глаз. Здесь было все, начиная с самого мощного цветного телевизора до дорогой мебели, распиханной всюду как попало. Часть комнаты занимали три ящика с картотекой и офисный стол, заваленный всякими бумагами и бухгалтерскими книгами. Яму Горки занимался деловой активностью вне дома, и офис его находился здесь.
Прошло секунд тридцать, прежде чем он заметил меня. Лицо у него вытянулось, а ухмылку сменило выражение страха. Я появился слишком неожиданно и слишком тихо, и с таким большим пистолетом в руках, что он оцепенел. Челюсть у него отвисла, он сглотнул и с трудом выдавил:
— Какого черта...
— Где Тейш? — спросил я.
Почему-то все подонки именно так ведут себя в подобных ситуациях. Они надеются выкрутиться, потому что вместо того, чтобы с ходу стрелять, вы начинаете задавать вопросы. Для них же стрельба на поражение — единственно надежный способ спасти собственную шкуру, поэтому они спешат воспользоваться возникшим преимуществом. Они знают, что порядочные парни никогда не станут стрелять первыми, а потому негодяи всегда правы, ибо доказать обратное невозможно — их жертвы мертвы.
Именно это было написано на физиономии Яму Горки, и я хотел ему объяснить, какую тяжкую ошибку он совершает, но он не дал мне такой возможности. Схватив пистолет, лежавший с ним рядом, он нацелил его на меня и, только спуская курок, вдруг осознал опрометчивость своего шага. Он отчаянно закричал, прося меня не стрелять, но было уже поздно. Мы выстрелили одновременно.
Его пуля ударила мне в левый бок с такой силой, что я чуть не перевернулся вокруг своей оси. У меня за спиной раздался звон стекла и осколки посыпались на пол, но это уже было не важно. Моя пуля угодила Яму Горки прямо в лоб, снеся половину черепа. Его тело опрокинулось назад и бесформенной кучей рухнуло на пол. Он скончался мгновенно, так что вокруг нельзя было обнаружить ни малейших следов крови.
На экране телевизора ведущий продолжал рекламировать пиво.
Расстегнув плащ и пиджак, я взглянул на дыру в своей рубашке, быстро окрасившейся в красный цвет, и ощупал рану. Пуля прошла сквозь мякоть между ребрами и бедром. Я почти не чувствовал боли, но спустя некоторое время бок запылает огнем. Вжавшись спиной в углубление в стене, я немного подождал, но выстрелов больше не последовало.
Воцарилась мертвая тишина, нарушаемая звуками телевизора, дождя и время от времени доносившимися с улицы криками какого-нибудь загулявшего молодчика.
Я обошел другие комнаты, ежеминутно ожидая нападения, но, кажется, у Яму не было здесь сообщников. Открыв наконец очередную дверь, я увидел Тейша эль-Абина. Бедный старикашка лежал распятый на кровати, с привязанными к раме руками и ногами. Во рту у него торчал кляп.
Он с ужасом взирал на меня, не зная, кто я; он видел только силуэт человека с пистолетом, но не видел лица.
Я выдернул кляп и разрезал веревки. Только тогда он меня наконец узнал, но благодарности я от него не дождался. Преисполненный своего восточного высокомерия, он заявил:
— Ваша игра зашла слишком далеко, мистер Мэнн.
Измученный, перепуганный старик все же не побоялся сказать мне такое.
Я поднял его с кровати и потащил в соседнюю комнату. Даже вид трупа Яму нисколько не поколебал его.
— Вы этим ничего не добьетесь, — решительно заявил он, глядя на меня.
Он махнул рукой в сторону, где лежал Яму, даже не удосужившись взглянуть на то, что с ним сталось, и добавил:
— Вы же, наверное, догадываетесь, что в свое время я тоже... устраивал нечто подобное?
Мне стало обидно. В конце концов, он пришел к нам за подаянием, а не мы к нему, а держится, словно ему принадлежит весь мир. Всего-то управляет каким-то клочком земли, да и то если мы поможем ему содержать его в порядке.
— Старина, тебя обвели вокруг пальца. Тебя украли Советы, а старались убедить, будто это сделали американцы.
Тейш кивнул в сторону Яму:
— Он американец?
— Наверное, по рождению.
— А другой?
— Красный шпион.
— Нет. Он хорошо говорит по-английски. Очень хорошо.
— Тейш, ты не настолько хорошо знаешь язык, чтобы судить. Другой был Малкольм Турос.
Его покрасневшие глаза с ненавистью смотрели на меня. Наверное, он вспомнил, как сам преподнес мне Вей Локку на тарелочке.
— Можете меня убить, но я знаю, что говорю.
Черт с тобой. Я распахнул пиджак специально, чтобы он увидел кровавое пятно, которое расплылось по всей талии.
— Я не ради всякого позволяю в себя стрелять, — сказал я.
Но он был непоколебим.
— Это мне ни о чем не говорит. Вы и сами в себя могли выстрелить. Будучи раненым, можно удалиться с поля боя. А для людей легковерных раны могут показаться весьма убедительным доказательством всего, чего угодно.
Я с усмешкой посмотрел на эту занозистую козявку. У старости есть свои привилегии, и он воспользовался ими в полной мере. Но у меня оставался еще один козырь. Я вынул из кармана магнитофон-пудреницу и включил запись разговора Вей Локки и Сарима Шея, который записала Рондина. Когда лента кончилась, я сказал:
— Старик, ты оказался не в той компании.
Теперь у него в глазах не было страха, а были глубокая усталость, душевная боль и обида за то, что с ним сделали, и желание воздать всем должное, если ему удастся вернуть власть.
— Простите, мистер Мэнн. Вину за нанесенное вам оскорбление я могу искупить только ценой жизни. Она в ваших руках.
Он ждал, что я отвечу. При любых других обстоятельствах он убил бы меня.
— В Селачине сейчас находятся два моих соотечественника. Тедди Тедеско и Питер Мур. Ваши люди загнали их в горы и травят там по наущению тех же людей, которые поступили с вами подобным образом. Остановите их. Хочу, чтобы они вернулись живыми. Это мои друзья.
— И это все?
— Это все, — ответил я.
И Тейш позвонил, заказав разговор в кредит, который никогда не будет оплачен владельцем телефона — Яму Горки. Через тридцать минут Тейш сложным путем, через Атлантику, связался со своим дворцом и отдал четкий и строгий приказ. Говорил он минут пять и, положив трубку, сказал:
— Все сделано.
— Почти, — ответил я и, взяв трубку, позвонил Вирджилу Адамсу. Доложил ему обо всем, что произошло за последние несколько часов, и о том, что Тедди и Пит в безопасности. Он на минуту лишился дара речи от радости, но, уловив жесткость в моем тоне, спросил:
— С тобой все в порядке, Тайгер?
— Ранен.
— Сильно?
— Нет. Продержусь.
— Не дури. Возьми на подмогу Ленни и Кейси Балланку. Передай им эстафету.
— У меня в этом деле присутствует личный интерес, приятель, — ответил я и положил трубку.
Тейш наблюдал за мной с вновь обретенным интересом. Затем я позвонил Чарли Корбинету.
— Я нашел Тейша, Чарли.
— Где? (Я услышал, как он вскочил на ноги.)
— В квартире над баром Слоуна. — Я назвал адрес. — Как Вей?
Когда я назвал ее имя, Тейш вцепился побелевшими пальцами в подлокотники кресла. Чарли ответил:
— В сознании, но еще не говорит. Она выкарабкается. Она не станет говорить ни с кем, кроме тебя. Да, Тайгер, Конгресс приостановил расследование по нашей организации.
— У Мартина Грейди все теперь в порядке, не так ли?
— Они на время замораживают расследование, которым занимается комиссия конгресса. Похоже, никто не может понять, как тебе это удалось, но вопросов не задают. Готовься к встрече с Хэлом Рэндольфом.
— Я не приеду, полковник.
— Ты что...
— Малкольм Турос еще на свободе. Он допустил промашку с главной мишенью, но у него есть еще одна, пусть и не основная. Это я.
Положив трубку, я повернулся к Тейшу и рассказал ему все, что произошло с момента его похищения. Когда я закончил, он кивнул, буравя меня своими черными глазами, и произнес:
— У меня будет сын, похожий на тебя. Я постараюсь, чтобы он был таким, как ты.
Я ничего не ответил. Вынув носовой платок, я затолкал его под рубашку, на рану. Она начинала болеть. Сквозь шум дождя и грохот веселья внизу я услышал вой сирен приближающихся полицейских машин. Затянув пояс плаща, я сунул руки в карманы.
Мои пальцы нащупали рубин. В нем было что-то чувственное. Стоило мне до него дотронуться, как в моем воображении возникала маленькая фигурка смеющегося надо мной дервиша. Кружась в танце, он постепенно приближался ко мне, где было достаточно света, чтобы я мог разглядеть его. Я понял, что теперь ему от меня не уйти. Я разгадал его связь с рубином. Оставалось только назвать имя, и видение исчезнет навсегда.
Сирены звучали все громче, и на улицу начали высыпать люди.
— Через минуту полиция будет здесь. Теперь все будет в порядке.
Тейш согласно кивнул и медленно, со значением повторил:
— Теперь все будет в порядке.
Выйдя из дома, я перешел на противоположную сторону улицы, поджидая, пока подъедут машины полиции и госбезопасности. Убедившись, что они прибыли, я торопливо пошел прочь, чтобы покинуть район прежде, чем его оцепят.
Я сунул руку в карман и принялся перекатывать в пальцах кроваво-красный рубин.
Бывают такие вечера, когда вы можете ощутить себя властелином города. Непрекращающийся проливной дождь словно смыл с улиц всех прохожих. Городские магистрали — вены и артерии города — опустели, больше не чувствуется в них биение жизни. Район, где я сейчас оказался, был подобен ампутированной части тела. Город, всего лишь несколько часов назад населенный живыми существами, словно вымер.
То и дело слышались раскаты грома, колючие струи дождя больно стегали по лицу. По обе стороны улицы тянулись вереницы ветхих домов, жадно поглощавших дождевую влагу. Окна домов были мутными от грязи.
Дождь смыл вековую грязь с тротуара, и теперь в воздухе чувствовались запахи свежей зелени и моря с легким привкусом выхлопных газов.
Я шагал по улице в полном одиночестве. Но ощущение запустения было обманчивым. Ведь где-то здесь затаились Малкольм Турос и свинья по имени Сарим Шей. У меня в кармане лежал ключ от тайной комнаты, где их можно найти, и я все перекатывал в пальцах кроваво-красный камень, который так уютно помещался в пупке прекрасной женщины.
«Погоди, — думал я, — еще немного, и я вспомню. Смейся, смейся, но ты развеешься в дым, как только в памяти всплывет это слово».
Суть разгадки в форме, а не в фактуре и цвете камня. Форма камня что-то напоминала мне, что-то кем-то сказанное... слова, слетавшие с языка, но с языка — кого? Я не помнил. И снова перед моим мысленным взором возник маленький дервиш.
И он опять смеялся надо мной.
И я засмеялся в ответ.
Рубин... мрамор? Нет, не то. Проклятая вещица совсем маленькая. Если бы я не знал, что это, я мог бы принять ее за грецкий орех, кем-то тщательно отполированный.
Я замер на месте, потому что маленький дервиш тоже замер и смотрел на меня глазами полными ужаса, понимая, что я его узнал, а потом снова начал свой странный танец, в надежде сбить меня с толку.
Орех. Я произнес сперва про себя, потом вслух. Кто же упоминал орехи?
Маленький дервиш запаниковал, и я понял, что раскрыл его.
Гарри упомянул орехи. Малкольм Турос не любит этот город, потому что не выносит запах орехов личи.
Маленький дервиш растаял, словно струйка дыма, как я и предсказывал.
* * *
Наконец я выбрался из темной, похожей на ампутированную часть тела окраины на просторные, освещенные улицы, где кипела жизнь. Мучительная боль в боку постоянно давала себя знать, и весь он горел, но я не мог медлить, дело должно быть доведено до конца. Минут двадцать я ловил такси, стоя на перекрестке. Наконец мне повезло: шофер, возивший пассажира через мост в Бруклин, возвращался обратно в Манхэттен и подобрал меня.Со всепонимающими нью-йоркскими таксистами не надо ходить вокруг да около. Не вдаваясь в объяснения, я протянул водителю десятидолларовую бумажку, из фонда Мартина Грейди, и сказал:
— Найди мне китайскую прачечную.
Он глянул на меня в зеркало, стараясь понять, не поехала ли у меня крыша, и, видимо успокоившись, тронулся в путь, изучая обе стороны улицы. Покончив с одной улицей, он перебирался на другую, терпеливо рыская по городу.
В одном не откажешь владельцам китайских прачечных — эти ребята готовы работать день и ночь. Такое впечатление, что они никогда не спят. Когда бы ты ни вошел, за гладильной доской всегда один и тот же человек.
Того, что мы нашли где-то в районе сороковых улиц, звали Джордж Дун. Он стоял у гладильной доски и -под звуки легкой музыки, передаваемой местной радиостанцией, колдовал со своей брызгалкой и раскаленными утюгами, которые он попеременно снимал с газовой горелки.
— Подожди меня, — сказал я водителю и дал ему еще десять долларов. Он одобрительно воспринял мой поступок и закурил.
Увидев меня, Джордж Дун, смуглый низкорослый человечек, засиял, как именинный пирог со свечками. Говорить мне было трудно, потому что из-за боли в боку то и дело перехватывало дыхание.
— Слушаю вас. Вам постирать? — У китайцев отменная память. Дун прекрасно знал, что я никогда прежде не заглядывал сюда.
Без лишних слов я положил на прилавок десять долларов. Продолжая улыбаться, он посмотрел на бумажку, потом на меня, не понимая, что мне надо и не стоит ли меня опасаться. Я пододвинул купюру поближе к нему.
— Где можно купить орехи личи?
— У меня нет. Я их не люблю, — ответил он удивленно. — Могу предложить кое-что другое.
Он достал из-под прилавка календарь, на котором была изображена голая блондина, и протянул его мне.
— Где их можно достать?
— Хотите купить?
— Нет. Хочу знать, кто их продает.
— Вы были в Чайнатауне?
— Нет.
— Вот и правильно. Там не продают.
Настроить его на должный лад можно было только одним способом. Я протянул руку за деньгами, но он прижал бумажку пальцем.
— Джеймс Харви. У него есть.
— Так он не китаец.
— По матери, — возразил он.
— Телефонный справочник есть?
— Джеймс Харви — мой двоюродный брат. Он торгует у складов Флада. Знаете, где это? Я его предупрежу, а вы завтра придете и купите, хорошо?
— Хорошо. Предупредите.
— А вам сейчас орехи нужны?
Я уже собрался было уходить.
— Нет. — (Он продолжал смотреть на меня так, словно я совсем спятил.) — А где еще торгуют?
— У брата самая крупная торговля. Можете любого спросить. Недалеко от Джеймса торгует Ли Фу. Знаете, где склады Флада?
— Знаю.
Когда я был уже у двери, он торопливо проговорил:
— Приносите белье в стирку к Джорджу Дуну. Будете довольны. Стираем очень чисто и крахмалим в меру.
— Ты получил вполне достаточно, — сказал я и закрыл за собой дверь.
Поджидавший меня таксист щелчком пальца выстрелил окурок в окно и спросил:
— Теперь куда?
— Склады Флада. Знаешь, где это? Он снова глянул на меня в зеркало:
— Знаю.
— Покатили.
Я откинулся на сиденье и закрыл глаза. Одежда на боку и животе насквозь пропиталась кровью, надо бы найти врача, но время не позволяло. У Туроса не должно быть передышки.
Я пытался расслабиться и чуточку перевести дух, пока мы ехали, но дорожная тряска не позволяла.
На здании складов сияла огромная неоновая вывеска, но верхняя ее часть была скрыта густыми облаками, нависшими над городом. А внизу ее голубоватый отсвет падал на окружавшие его развалины.
Я вышел на углу. Видно, боль отразилась на моем лице, потому что водитель как-то странно посмотрел на меня и спросил:
— Тебя подождать?
На этот раз он получил двадцать долларов.
— Сможешь подождать час?
— Огни я выключу, а спидометр пусть работает. Отчего и не подождать за такие-то бабки?
— Вот именно.
— Эй, мистер?
— Что?
— Может, помощь нужна?
— Не мне, приятель. Кому-то скоро понадобится, но не мне.
— Может, полицию позвать или что?
— Вот если через час меня не будет, зови.
— Мистер?
— Что?
Он заглянул мне в лицо:
— Ничего. Я буду ждать.
* * *
Трехэтажный дом Джеймса Харви, торговавшего китайскими сладостями, примыкал прямо к зданию складов. Хотя улица была довольно грязная, его заведение, с гаражом по одну сторону и магазином по другую, выглядело очень чистенько. Несколько коробок с отходами были аккуратно сложены и приготовлены для вывоза. Вокруг дома стоял приятный запах, напоминавший мне детство и наш сельский магазинчик, торговавший, среди прочего, сушеными пряностями.По соседству с домом Харви находились два нежилых здания с заколоченными окнами. Здесь Малкольм Турос не мог укрыться. Он не станет искать убежища в местах, куда могут забраться юные влюбленные или бомжи.
Я прошел дальше по улице, мимо складов, и еще издали унюхал заведение Ли Фу. Знакомый запах напомнил мне времена, когда мы таскали похожие на чернослив орехи личи у Чарли Хоп Сунга на улице Колумба. Полный старый китаец обожал детей и всегда угощал нас орехами, но таскать было интереснее. Мы звали китайца Толстяк Личи.
То ли торговля у Ли Фу процветала, то ли он сам изготовлял орехи прямо здесь, но даже ливень не уничтожил стоявший в воздухе густой дух орехов. В одном крыле дома помещалась электроремонтная мастерская, другое крыло было жилым. Там располагались четыре двухэтажные квартиры с отдельными выходами на улицу. На одной двери висело объявление: «Сдается». Две другие квартиры тоже не представляли интереса: у одной на крыльце стояла детская коляска, а у другой нежился кот на перилах, а рядом стоял детский велосипед.
Мое внимание привлекла четвертая дверь. Сквозь стеклянную дверь был виден горевший внутри ночной свет. Это было жилье для одного человека, надежно защищенное от любопытных глаз.
Он сидит сейчас где-то наверху в полной уверенности, что ловко замел все следы... Вей Локка мертва, Тейш под надежной охраной тупого соотечественника, который пытается втереться в доверие к иностранцам. Сейчас он чувствует себя в полной безопасности, надежно укрывшись в этой скромной квартирке и установив сигнальное устройство у входа.
Снаружи мир может рухнуть, и тогда он выйдет из своего укрытия, чтобы собирать его обломки.
Обогнув дом, я перелез через забор во внутренний дворик заинтересовавшей меня квартиры. Обнаружив на земле две проволоки, зацепившись за которые незваный гость сам бы возвестил о своем приходе, я понял, что нашел Туроса. Я искал это сигнальное устройство, потому что на месте Туроса устроил бы то же самое.
Тщательно обследовав окна, я обнаружил одно, где тонкая проволочная проводка немного провисла, и перерезал ее. Я понял, что сигнальное устройство несовершенно, он сварганил его на скорую руку, в расчете на случайное вторжение соседей, но никак не тех, кто его разыскивает. Я открыл окно, влез на подоконник и бесшумно пробрался в комнату. Кроме запаха личи, проникавшего снаружи, я почувствовал еще какой-то знакомый запах. Принюхавшись, я вспомнил запах сигары, которую Сарим Шей курил на заднем крыльце отеля.
Я достал пистолет и под плащом взвел курок, чтобы избежать лишних звуков. Понемногу мои глаза привыкли к темноте, и я стал различать контуры находившейся в комнате мебели. Я двинулся вперед.
И увидел Сарима Шея.
Мертвого, скорчившегося в предсмертной агонии. Тело застыло на полу в форме зародыша. Труп начал уже остывать. Проведя рукой по шее, я обнаружил нейлоновый шнур и понял, что он умер мучительной смертью, но мне его не было жаль.
На лестнице сверху послышались шаги, и я быстро выпрямился. От резкого движения мой бок пронзила острая боль. Я замер, ожидая, когда она хоть немного отпустит, а затем пересек комнату и встал под лестницей, у входа в нижнюю комнату.
Он спокойно спускался вниз, незаметный человек в очках, в сером костюме и с атташе-кейсом в руках.
Мне надо было стрелять, вместо того чтобы упиваться решающим моментом, а я замешкался на секунду, и тут меня скрутила такая боль, что я согнулся пополам, совсем как Сарим Шей в комнате рядом.
Этой секунды Малкольму Туросу хватило, чтобы в его руке, как по волшебству, появился и бешено защелкал маленький пистолет с глушителем. Я почувствовал, как одна пуля попала мне в плечо.
Боль, которая меня согнула, меня же и спасла. Турос стрелял вбок, рассчитывая, что я отпряну в сторону, а я остался на месте. Уверенный, что он наконец сквитался со мной за свою рану, он издал торжествующий победный крик.
Но он промахнулся, а я инстинктивно нажал на курок, послав наконец в долгожданную цель единственную имеющуюся у меня пулю. Пистолет вылетел у него из руки, а когда он рванулся за ним, я ударил его по голове рукояткой пистолета, и он рухнул на пол, потеряв сознание.
Рондину мне удалось спасти, а Лили Терни погибла. Но среди им подобных найдутся и такие, кто, услышав мои слова, тысячу раз подумает, прежде чем решиться пойти на риск. В Москве в моем досье добавится новая страница, а тот, кто поручил мне эту миссию, будет судорожно искать благовидный предлог для моего отзыва. Те, кто придет мне на смену, будут знать, как это происходит на практике, и уже никогда не смогут действовать так же эффективно, как от нас того требуют. И они тоже погибнут.
У него в кармане я обнаружил моток нейлонового шнура и связал его по его же методу, добавив несколько своих штрихов, чтобы скорее наступили спазмы мускулов связанных рук и ног. Когда я укреплял последнюю петлю у него на шее, Малкольм Турос очнулся.
Будет возбуждено уголовное дело, и мне придется держать ответ. Но постепенно допросы станут более редкими и менее пристрастными.
Когда шансы не равны, один выигрывает, другой терпит фиаско.
Сначала мне надо показаться врачу, потом — к Рондине. Но не сразу. Пусть пройдет несколько дней, а тогда все всё узнают.
Ужас стоял в глазах смотревшего на меня Малкольма Туроса, а шнур уже начал впиваться ему в шею.
— Ирония судьбы, приятель, — сказал я и вышел из квартиры.
На улице все так же лил дождь. Я вернулся по длинной улице к ждавшему меня такси, разбудил водителя и уселся на заднее сиденье. Рана причиняла мне неимоверные муки.
— Поехали, — сказал я водителю.