Страница:
Я стал тщательно осматривать площадку. Метрах в двадцати от обрыва лежал трехметровый шершавый валун, поросший вонючим желтым мхом. Около него что-то белело. Я нагнулся и тут же отпрянул. Это были три окровавленных пальца.
— Как это произошло? — сухо спросил Герт.
— Не знаю.
Я подробно рассказал обо всем. Мой рассказ ничего не прояснял, а только запутывал. Все знали, что будут потери, что на Землю вернется только половина группы, даже меньше. Но одно — знать о чем-то абстрактно, и совсем другое, когда открывается страшный счет. И когда чувствуешь, что смерть, только что схватившая добычу, уже занесла косу для следующего Удара. Никто не знал, с какой стороны ждать очередной беды.
— Уолтера взяла в свои объятия чужая земля. Да будет она ему пухом, как говорят в России, — произнес Одзуки. — Подождем, кто будет следующим.
— Не обязательно говорить об этом вслух, — угрюмо проворчал Герт. Привычные бравада и ирония слетели с него, он, по-моему, только теперь по-настоящему начал осознавать, насколько тяжек крест командира в таком мероприятии, как наше.
— Что есть слова, как не сотрясение воздуха. Воин должен уметь смотреть в глаза смерти, и тогда страх, неуверенность растворяются в синей дымке, а на их место приходят кремень и железо, — продекламировал Одзуки.
— Брось ты свои самурайские штучки, — раздраженно отмахнулся Герт. — Надо почтить память Уолта. Он был нашим братом.
Мы уселись на земле друг против друга, положив руки на колени. Шесть человек — ослабленный, но все еще очень сильный Круг. Наша энергия била в такт с тонкими энергиями Акары, и каждый из нас отдавал часть своей Силы душе Уолтера, отправившейся в нелегкое путешествие. Над шестеркой взметнулся невидимый взору обычного человека смерч. Шелест, а потом тишина — посылка принята. Голова гудела, меня пробирал противный простудный озноб — так бывает всегда, когда отдаешь часть своей энергии. Вскоре я пришел в норму.
Мы выполнили свой долг перед погибшим другом.
— Пусть там будут поля твои зелены, а ветры ласковы. Рано или поздно мы снова встретимся, — произнес Одзуки.
— Что теперь? — спросил я. — Мы пойдем к месту гибели Уолтера?
— Да, — кивнул Герт. — Там есть проход. И мы сможем попытаться вместе выяснить то, что осталось скрытым от твоего взора.
— А ненужный риск? — подал голос вечно недовольный Ковальский. — Кто может гарантировать, что эта опасность снова не поджидает нас?
Я мог гарантировать. «Осьминог» ушел оттуда. Он ударит где-то в другом месте. Но спорить я не стал.
— Прошлый опыт показывает, что эта пакость не приходит два раза на одно место, — отмахнулся Герт. — Еще возражения имеются?
Молчание сошло за согласие.
— Мы идем туда, — подвел итог Герт.
Как я и ожидал, ничего нового мы не обнаружили. Зато обогнули все препятствия и снова вышли на основной маршрут. Шаг за шагом, километр за километром мы приближались к вражеской цитадели. Во второй половине дня мы наткнулись на очередной пункт контроля, установленный рагнитами. И опять Антон вовремя почувствовал его присутствие.
— На том склоне нас засекут. Зона контроля проходит ста метрами ниже того уровня, где мы находимся, — пояснил он.
— Значит, можно даже посмотреть на этот агрегат? — спросил я.
— Вон с той точки. — Антон указал рукой. — И осторожно.
Мы подошли к месту, где склон резко уходил вниз. Я нацепил квантовые очки-бинокль. В них хорошо была видна расположенная в нескольких километрах от нас трехметровой высоты белая пирамида, утыканная штырями. По поводу рагнитов и их техники я перелопатил гору информации. Но одно дело — прилежно изучать нудные отчеты и просматривать СТ-графии, и совсем другое — видеть перед собой творение нечеловеческих рук. Я почувствовал болезненно-жадное любопытство и даже страх. Но страх не перед рагнитами, а перед безднами пространства, разделяющими нас, наши культуры, традиции, мироощущение. И еще я ощутил отвращение и к нам, и к ним. Отвращение оттого, что двум цивилизациям нужно было преодолеть долгие световые годы, встретиться на чужой для обеих планете — и все для того, чтобы в ярости уничтожить друг друга.
— Непонятно, — сказал Герт. — Зачем рагниты бросились устанавливать везде контрольные устройства? Раньше они не слишком этим увлекались.
— Может, набрели на следы наших прошлых групп? — предположил я
— Исключено. Хотя… Если это так — они наготове. «Пирамиды» — это еще полбеды. Их легче засечь. Хуже, если они разбросали «глаза» — небольшие системы, считывающие и передающие в форт визуальную информацию.
— Думаешь, Антон не различит их?
— Различу, — отмахнулся Антон. — Большой аппарат, маленький — все равно на фоне полного отсутствия технической активности засечь его не так уж трудно. Если умеешь, конечно.
— Достаточно пропустить один, — вздохнул Герт. — Ну что, опять в обход? Если эта чертова аппаратура и дальше везде понатыкана, то мы можем исчерпать весь резерв времени и напрочь выбиться из графика.
Квантовый бинокль был еще на мне. Я осмотрелся, прикидывая, как бы лучше обогнуть зону контроля. Где-то в километре от того места, где мы остановились, среди скальных обломков, напоминавших зубы гигантского зверя, который затаился на время, а потом воспрянет и стряхнет с себя груз гор, я заметил какое-то движение.
— Гляди, — толкнул я в бок Герта. Он всмотрелся туда, куда я ему указал. В том месте на какую-то секунду возник и тут же исчез силуэт.
— Видел?
— Вроде бы да. Горный козел или пантера?
— Ничего подобного. Я успел прощупать его. Это человек.
— Если это рагнит, — поморщился, как от зубной боли, Герт, — жди теперь звено боевых глайдеров.
— Если только они не захотят поиграть с нами в кошки-мышки, — заметил Антон.
— Эти не захотят, — возразил Герт. — У них очень силен рефлекс хищников-убийц. Если они видят добычу, то должны сразу же вцепиться в нее.
— Утром я уже видел нечто подобное. Я рассказал о своем утреннем видении.
— Почему же ты сразу не доложил обо всем? — недовольно осведомился Герт.
— Я сказал Маклину. Но он ничего не почувствовал. Я решил, что мне или показалось, или я видел астральный объект.
— Ты делаешь ошибки. С Уолтером ты тоже что-то почувствовал и не настоял на своем. Он мог бы быть жив… А, ладно, теперь ничего уже не изменишь. Но учтите все — положение осложняется. Если есть хоть малейшие опасения, ощущения, идеи — тут же доводить их до меня и до всех. Ясно?
— Куда уж яснее.
Как обычно, обходной путь оказался тяжелее прямого. Пропасти, крутые склоны, камни, вырывающиеся из-под ног и вызывающие камнепады, и еще масса подобных удовольствий. Мы все больше забирали вправо и все больше теряли времени. Если так пойдет дальше, опасения Герта насчет того, что мы выбьемся из графика, оправдаются. Тогда по прибытии на место нам останется только прослезиться и помахать платочком вслед улетающему «Изумрудному страннику».
В одном месте на гребне горы осторожный Ковальский наступил на карниз и вместе с куском породы ухнул вниз с двухсотметровой высоты. И надо же — как раз перед этим, посчитав, что участок не особенно опасный, он отстегнул страховку, мешающую его движениям. Тут бы ему и пришел конец, если бы он не успел среагировать и переместиться на три метра в сторону — на выступ. Перемещение отняло у него уйму сил, и нам пришлось задержаться для того, чтобы привести его в порядок.
Время шло, солнце начало свой путь к изрезанному горными пиками горизонту, а мы все никак не могли завершить этот обход Мы опять уперлись в стену высотой метров в триста, вроде той, которую нам пришлось обходить утром, что для Уолтера закончилось весьма печально. Эта стена, правда, была не столь устрашающей на вид, поменьше, но все равно — сюрприз не из числа приятных.
— Ну и что теперь? — обвел нас глазами Герт.
— Еще один крюк — мы опять потеряем уйму времени, — сказал Антон.
— Надо штурмовать. Быстрее получится, — вздохнул Ковальский.
— Может, образуем Круг и переместим одного на вершину, а он кинет нам веревку? — предложил Одзуки.
— Это отнимет уйму сил, — отрицательно покачал головой Герт. — Если будем так разбрасываться, то к форту дойдем как вареные курицы, и рагнитам останется только разложить нас по тарелкам. Решено — штурмуем. Идем двойками. Первая — Маклин и Аргунов. Вторая — я и Одзуки. Третья — Мечислав и Антон. Кто против? Тогда пошли.
Маклин был лучшим альпинистом среди нас всех. Непонятно, откуда взялись у негра такие способности к скалолазанию, но получалось это дело у него отлично, Ему приходилось сдерживать себя, потому что его напарник, то есть я, медленно тащился следом. Пару раз нам пришлось преодолевать отрицательный уклон — это когда скала наползает на тебя. Раньше альпинисты пользовались стальными крюками, теперь же применяются вакуум-контактеры с пластиковым наполнителем, от электрического импульса намертво приваривающиеся к скале. Их прозвали «липучками». Их можно было отключать и использовать заново, так что места они занимали немного.
Один раз я все-таки навернулся. Разбитые еще утром пальцы нащупали неровности на стене, но я не рассчитал, и руки соскользнули. Боль от ушибов и ссадин, ужас падения, потом резкий рывок, сбивший дыхание, — первая «липучка» вылетела вместе с увесистым камнем, просвистевшим в десяти сантиметрах от моего шлема… Если не выдержат остальные, то лететь мне добрую сотню метров. И перемещение ничем не поможет — просто я буду лететь с такой же скоростью, но на пару метров правее. А еще я увлеку за собой Маклина, который в последние секунды своей жизни проклянет себя за то, что связался с таким увальнем и неумехой, как я.
Толчок. Вторая «липучка». Она выдержала! Удар был сильным, но не опасным. Маклин начал подтягивать меня вверх, и некоторое время я болтался, как мешок, что в общем-то выглядело довольно унизительно, но чем-то было даже приятно после изнурительного карабкания по стене Наконец я сумел зацепиться за карниз и снова распластался на камне.
— Тебе нравится летать, как птица? — осведомился Маклин сверху.
— Нравится. Мне не нравится падать, как топор.
— Тогда держись крепче.
— Да я и так почти что врос в эту несчастную скалу!
Мы достигли следующего карниза — слишком узкого, чтобы на нем можно было устроить чаепитие, но достаточно широкого, чтобы немного передохнуть, прижавшись к стене.
— Неужели есть ненормальные энтузиасты, занимающиеся альпинизмом в свое свободное время2 — покачал я головой.
— Это самый величественный, мужественный и красивый спорт, — возразил Маклин.
— Как говорил один наш писатель: «Рожденный ползать — летать не может». Я бы всему этому предпочел вечер у горящего камина и стаканчик доброго вина.
— Рагниты поднесут тебе стаканчик вина, если мы тут рассиживаться будем. Пошли!
Оставалась примерно четверть пути, притом не самая трудная. Маклин выбрал направление вдоль едва заметного, наискось уходящего вверх выступа и забрал на несколько метров вправо. Я отстал от него. Это и спасло меня, иначе накрыло бы нас обоих.
Как обычно бывает, опасность и Маклин, и я почувствовали где-то за секунду. В другой ситуации этого времени хватило бы, чтобы предпринять какие-то меры и спастись. Но только не тогда, когда висишь на высоте сотен метров от земли, прилипший к скале, как дохлая муха к стеклу. По нависшему над Маклином уступу медленно (как мне показалось) поползла трещина, и обломок скалы весом в тонны полторы солидно и неторопливо устремился вниз. Прямо на Маклина. И у него не было ни малейшей возможности ни отскочить, ни переместиться в сторону — это лишь привело бы к тому, что он сорвался бы и все равно погиб. Если бы булыжник был поменьше, можно было б надеяться на прочность «Хамелеона» да «невидимой кольчуги» — энергетической брони, которой с древности умели покрывать себя хорошие воины и которую не пробивали даже очень сильные удары. Но выжить после того, как по тебе проедется этакая глыбина, нереально, поставить энергетический барьер такой мощи не под силу даже суперу. Для Маклина не было спасения, и ему оставалось одно — погибнуть в так горячо любимых им горах.
«Второго прибрала земля», — мелькнуло у меня в голове.
Я затаил дыхание. Обломок летел вниз, сшибая «липучки», увлекая за собой камни помельче. Миг — и он накрыл Маклина, покатился дальше и с глухим уханьем угомонился на дне ущелья, сделав свое черное дело.
Маклин же… Маклин прижимался к стене в том же месте, что и перед тем, как на него обрушился кусок скалы. Обрушился ли? Я был твердо уверен, — что да. Своими глазами видел, как глыба накрыла его. Траектория ее полета была такова, что от негра должно было остаться мокрое место…
Мы быстро преодолели оставшиеся метры и выбрались наверх. Маклин упал на землю, обхватив руками голову, и, как рыба, выброшенная на берег, жадно глотал воздух. Он никак не мог отдышаться. Я нагнулся над ним.
— Рекс, как ты? Цел?
— Дай отдышаться.
Его черная как смоль кожа посерела, губы потрескались, из них сочилась кровь. Я провел руками над ним. Биопотенциал Маклина упал раза в три. Еще один такой выброс энергии — и он умрет. Из него просто вытечет жизнь.
Он уселся, обхватив колени руками,
— Что ты сделал с этим чертовым булыжником? — спросил я.
— Не знаю…
По проторенному нами пути оставшиеся две пары без особых приключений преодолели преграду. Нужно было идти дальше, а Маклин еле стоял на ногах и ни на что не был способен. Пришлось опять образовывать Круг, и каждый из нас отдал ему частичку своей жизненной силы. Энергетический купол над Кругом был далеко не столь мощен, как раньше. Если так пойдет дальше, нам может просто не хватить сил для главного — уничтожения форта и «Изумрудного странника».
Антон опять оказался на высоте. Но он начинал уставать, однажды он не сможет почувствовать опасность — тогда нам останется только хором исполнить траурный марш.
На привал мы устроились, когда совсем стемнело и на черном бархате неба уже кривился желтый полумесяц. Мы выбрали место, скрытое в узкой расщелине. Несколько часов отдыха должны были хотя бы частично вернуть нам утраченные силы. Устроившись на камнях поуютнее (если только такое слово применимо к подобным полевым условиям), я попытался провести эксперимент — почерпнуть хоть немного энергии от Акары. Ничего не получалось. Чужая планета. Чтобы научиться подпитываться ее энергией, нужно для начала полностью адаптироваться здесь, а на это понадобится не одна неделя, которых у нас просто нет.
Разбудил меня Герт.
— Твоя очередь заступать в караул. Вместе с Маклином.
— Так точно! Будет сделано.
— Начисть штык, гвардеец, и не подпускай коварных индейцев. А я пошел дрыхнуть. — Герт зевнул.
— Давай
Стоять на часах и улавливать каждый шорох — святое дело. На часах люди стояли всегда И в каменном веке, охраняя от голодных соседей тушу мамонта. Стояли в средневековье, чтобы подать сигнал, когда на горизонте затрепещут штандарты и полчища неприятеля пойдут на штурм крепости. Стояли во вторую мировую, ожидая нападения диверсантов или налета бомбардировщиков противника. Будут стоять и через тысячу лет. Так что мои два часа, которые я, конечно, с большим удовольствием проспал бы, смотря сны, — всего лишь крошечное звено в бесконечной цепи часов, проведенных людьми за этим занятием.
Мы сидели на земле, Маклин сосредоточенно нюхал сорванный им бледно-розовый цветок.
— Гвоздикой пахнет, — сообщил негр.
— Понятно, — кивнул я, и опять повисло долгое молчание.
— Сегодня там, на стене, я думал, что ты уже покойник, — первым нарушил я тишину.
— Ну, это ты зря.
— Я видел, как тебя накрыла глыба. Я не мог ошибиться.
— Ты не ошибся. Она на самом деле накрыла меня.
— А дальше? Неужели ты сумел поставить «кольчугу», способную противостоять удару такой силы?
— Даже не знаю, что тебе сказать… Хочешь немного воспоминаний? Может, тогда все станет понятнее.
— Давай. Потренируйся на мне, прежде чем примешься за написание мемуаров.
— В Асгарде я уже десять лет. Сам я из Черных Штатов.
— Мне это известно.
— Ну да. Тебе также известно, что я был довольно неплохим сыщиком. Окраины Лос-Анджелеса — место историческое. Там некогда располагалась империя Голливуда — «фабрики грез», оплота мирового кинематографа. Теперь там нет ничего, кроме никому не нужных развалин, в которых водятся привидения и гремучие змеи. Голливуд умер вскоре после отделения Черных Штатов от США. В мое время в Лос-Анджелесе на виду были в основном две категории граждан: полицейские, с одной стороны, и бандиты — с другой. Притом грань между ними порой очень условна. Я был честолюбив, хотел сделаться фигурой, заметной для окружающих, и однажды решил нацепить полицейский значок. И представляешь, я стал честным полицейским. За время службы к моим чернокожим рукам не прилипло ни цента. Случай в своем роде уникальный. Коллеги считали меня сумасшедшим, а преступники — просто аморальным типом или своеобразным извращенцем, только так они могли объяснить мое неприятие взяток в любом виде. Я был честен до безобразия. Ты меня, наверное, понимаешь…
— Конечно Сам грешил этим. Тоже был честен до безобразия.
— Представь себе Лос-Анджелес двадцатых годов. Девятый вал преступности, бандитизм, кровавые уличные бойни, запуганные люди, боящиеся выйти на улицу, на которой правят бал кровососы с ЭМ-оружием. И в гуще всего этого нахожусь я — инспектор городского управления полиции по делам первой и второй категории. У меня не было семьи, осталось мало друзей, лучшим своим другом я считал пистолет, с которым не расставался даже в ванной. Изо дня в день я кого-то искал, волок в кутузку, бил, отстреливался. Чуть ли не ежедневно мне угрожали убийством, притом в самых жестоких формах, но те, кто пытался реализовать свои планы, довольно быстро находили теплый прием на кладбище.
— А у тебя такие добрые глаза, — усмехнулся я.
— Ну, конечно же, я делал все это с чувством глубокой скорби, не переставая вытирать наворачивающиеся на глаза слезы… Самой большой сволочью в городе был Джекки Штырь. Получил он свою кличку в связи с тем, что обычно протыкал своим жертвам уши железным штырем. Трупов с такими повреждениями мы находили немало. Джекки был наркоман, психопат и плюс ко всему этому страшно суеверен. Он любил обвешиваться амулетами, талисманами, постоянно ходил, на исповедь, подробно излагая святым отцам все свои похождения. Я был единственным идиотом в полицейском управлении, который открыто не переставал твердить, что Джекки — подонок и мой личный враг и рано или поздно я отправлю его к палачу. Почти всех его подручных я уже отправил на виселицу или кладбище. И у Штыря замкнуло. Вместо того чтобы податься в бега (в то время его портретами с надписями «разыскивается» были обклеены все столбы), он пред святым алтарем поклялся, что прибьет меня, чего бы это ему ни стоило. В тот вечер мне изменило мое обычное чутье. Мы столкнулись нос к носу. Я вылез из кара за сигаретами, сдуру оставив пистолет в ящике для перчаток. И вот я застыл как вкопанный с голыми руками. А Штырь стоял против меня, и на его противной черной морде сияла гнусная ухмылка. И ему было чему радоваться. Ведь в руке он сжимал новенький ЭМ-пистолет, направленный мне прямо в лоб. Нас разделяло метров пять, я многое умел, но преодолеть это расстояние нечего было и мечтать. Джекки отличался феноменальной реакцией и отлично владел пистолетом. Да уж, не повезло мне по-крупному. Штырь разинул свою вонючую пасть, чтобы изречь какую-то идиотскую банальность. Мысль, что он будет о чем-то важно и самодовольно разглагольствовать, прежде чем выстрелит, привела меня в бешенство, и я безрассудно рванулся вперед. На хлещущий поток разрывных пуль. Вся очередь должна была угодить мне в живот и грудь. Джекки прямо-таки осатанел и все жал и жал на спусковой крючок, пока я не срубил его прямым ударом кулака в лоб. За моей спиной кирпич стены был искрошен разрывными пулями. На мне же не оказалось ни царапинки, даже костюм не был испорчен. Когда Джекки пришел в себя, он изумленно уставился на меня, потом на разбитый кирпич и заявил, что я не кто иной, как сам сатана, после чего окончательно спятил. Он ведь прекрасно знал, что не промахнулся и всю очередь послал туда, куда хотел…
— С тобой случалось еще такое?
— После того случая ни разу.
— А у кого-нибудь другого из суперов? Я о таком даже не слышал.
— Я читал о чем-то подобном. Ты наверняка знаешь, что такое полтергейст. По непонятным причинам предметы в доме начинают беспорядочно перемещаться. При явлениях полтергейста бывают случаи, когда один твердый предмет проходит сквозь другой. Чтобы суперы делали то, что получилось у меня тогда с Джекки, я не слышал и сегодня. Но иные из нас могут делать то, что другие даже представить себе не в состоянии.
— Я знаю. Наши эксперты пришли к выводу, что с годами способности суперов развиваются все больше. Может, лет через сто сегодняшние наши возможности покажутся детскими забавами, а мы научимся делать такие вещи, о которых сейчас не можем даже помыслить. Интересно, есть ли предел человеческим возможностям?
— Скорее всего, со временем все человечество станет цивилизацией суперов. Однажды мы перейдем какой-то рубеж и вынуждены будем уйти в другие пространства. У большинства цивилизаций такой качественный скачок происходит неожиданно, подобно взрыву. У нас же постепенно. Процесс может занять не одно тысячелетие. В этом мы уникальны, выбиваемся из какой-то общей закономерности, свойственной всем цивилизациям. Это значит… — Маклин замолчал.
— Что значит?
— Возможно, кто-то, может быть, гипотетический Конструктор, о котором твердит Чаев, или кто пониже рангом, но тоже достаточно могущественный, определил нам какое-то назначение в Галактике, Задачу, для исполнения которой мы должны обладать сверхспособностями.
— Все определено волей Господа или слуг его — так, что ль?
— Может, и так.
За разговором время шло быстро. Светало. Скоро подъем, и в путь.
Мы были увлечены беседой, но какая-то часть сознания чутко фиксировала все, что происходит вокруг. Сначала я почувствовал чье-то присутствие. А потом различил почти слившуюся с грудой камней фигуру.
— Поднимай всех, я за ним! — крикнул я, вскакивая.
Я кинулся вверх по склону. Кто бы ты ни был — я тебя достану!
ЛАБИРИНТ. 27 МАРТА 2138 ГОДА
* * *
Когда я вернулся в лагерь, там все уже знали, что произошло несчастье. Импульс от обрыва одного звена пробежал по всей цепочке. Каждый из нас ощутил ни с чем не сравнимое зловещее дыхание смерти.— Как это произошло? — сухо спросил Герт.
— Не знаю.
Я подробно рассказал обо всем. Мой рассказ ничего не прояснял, а только запутывал. Все знали, что будут потери, что на Землю вернется только половина группы, даже меньше. Но одно — знать о чем-то абстрактно, и совсем другое, когда открывается страшный счет. И когда чувствуешь, что смерть, только что схватившая добычу, уже занесла косу для следующего Удара. Никто не знал, с какой стороны ждать очередной беды.
— Уолтера взяла в свои объятия чужая земля. Да будет она ему пухом, как говорят в России, — произнес Одзуки. — Подождем, кто будет следующим.
— Не обязательно говорить об этом вслух, — угрюмо проворчал Герт. Привычные бравада и ирония слетели с него, он, по-моему, только теперь по-настоящему начал осознавать, насколько тяжек крест командира в таком мероприятии, как наше.
— Что есть слова, как не сотрясение воздуха. Воин должен уметь смотреть в глаза смерти, и тогда страх, неуверенность растворяются в синей дымке, а на их место приходят кремень и железо, — продекламировал Одзуки.
— Брось ты свои самурайские штучки, — раздраженно отмахнулся Герт. — Надо почтить память Уолта. Он был нашим братом.
Мы уселись на земле друг против друга, положив руки на колени. Шесть человек — ослабленный, но все еще очень сильный Круг. Наша энергия била в такт с тонкими энергиями Акары, и каждый из нас отдавал часть своей Силы душе Уолтера, отправившейся в нелегкое путешествие. Над шестеркой взметнулся невидимый взору обычного человека смерч. Шелест, а потом тишина — посылка принята. Голова гудела, меня пробирал противный простудный озноб — так бывает всегда, когда отдаешь часть своей энергии. Вскоре я пришел в норму.
Мы выполнили свой долг перед погибшим другом.
— Пусть там будут поля твои зелены, а ветры ласковы. Рано или поздно мы снова встретимся, — произнес Одзуки.
— Что теперь? — спросил я. — Мы пойдем к месту гибели Уолтера?
— Да, — кивнул Герт. — Там есть проход. И мы сможем попытаться вместе выяснить то, что осталось скрытым от твоего взора.
— А ненужный риск? — подал голос вечно недовольный Ковальский. — Кто может гарантировать, что эта опасность снова не поджидает нас?
Я мог гарантировать. «Осьминог» ушел оттуда. Он ударит где-то в другом месте. Но спорить я не стал.
— Прошлый опыт показывает, что эта пакость не приходит два раза на одно место, — отмахнулся Герт. — Еще возражения имеются?
Молчание сошло за согласие.
— Мы идем туда, — подвел итог Герт.
Как я и ожидал, ничего нового мы не обнаружили. Зато обогнули все препятствия и снова вышли на основной маршрут. Шаг за шагом, километр за километром мы приближались к вражеской цитадели. Во второй половине дня мы наткнулись на очередной пункт контроля, установленный рагнитами. И опять Антон вовремя почувствовал его присутствие.
— На том склоне нас засекут. Зона контроля проходит ста метрами ниже того уровня, где мы находимся, — пояснил он.
— Значит, можно даже посмотреть на этот агрегат? — спросил я.
— Вон с той точки. — Антон указал рукой. — И осторожно.
Мы подошли к месту, где склон резко уходил вниз. Я нацепил квантовые очки-бинокль. В них хорошо была видна расположенная в нескольких километрах от нас трехметровой высоты белая пирамида, утыканная штырями. По поводу рагнитов и их техники я перелопатил гору информации. Но одно дело — прилежно изучать нудные отчеты и просматривать СТ-графии, и совсем другое — видеть перед собой творение нечеловеческих рук. Я почувствовал болезненно-жадное любопытство и даже страх. Но страх не перед рагнитами, а перед безднами пространства, разделяющими нас, наши культуры, традиции, мироощущение. И еще я ощутил отвращение и к нам, и к ним. Отвращение оттого, что двум цивилизациям нужно было преодолеть долгие световые годы, встретиться на чужой для обеих планете — и все для того, чтобы в ярости уничтожить друг друга.
— Непонятно, — сказал Герт. — Зачем рагниты бросились устанавливать везде контрольные устройства? Раньше они не слишком этим увлекались.
— Может, набрели на следы наших прошлых групп? — предположил я
— Исключено. Хотя… Если это так — они наготове. «Пирамиды» — это еще полбеды. Их легче засечь. Хуже, если они разбросали «глаза» — небольшие системы, считывающие и передающие в форт визуальную информацию.
— Думаешь, Антон не различит их?
— Различу, — отмахнулся Антон. — Большой аппарат, маленький — все равно на фоне полного отсутствия технической активности засечь его не так уж трудно. Если умеешь, конечно.
— Достаточно пропустить один, — вздохнул Герт. — Ну что, опять в обход? Если эта чертова аппаратура и дальше везде понатыкана, то мы можем исчерпать весь резерв времени и напрочь выбиться из графика.
Квантовый бинокль был еще на мне. Я осмотрелся, прикидывая, как бы лучше обогнуть зону контроля. Где-то в километре от того места, где мы остановились, среди скальных обломков, напоминавших зубы гигантского зверя, который затаился на время, а потом воспрянет и стряхнет с себя груз гор, я заметил какое-то движение.
— Гляди, — толкнул я в бок Герта. Он всмотрелся туда, куда я ему указал. В том месте на какую-то секунду возник и тут же исчез силуэт.
— Видел?
— Вроде бы да. Горный козел или пантера?
— Ничего подобного. Я успел прощупать его. Это человек.
— Если это рагнит, — поморщился, как от зубной боли, Герт, — жди теперь звено боевых глайдеров.
— Если только они не захотят поиграть с нами в кошки-мышки, — заметил Антон.
— Эти не захотят, — возразил Герт. — У них очень силен рефлекс хищников-убийц. Если они видят добычу, то должны сразу же вцепиться в нее.
— Утром я уже видел нечто подобное. Я рассказал о своем утреннем видении.
— Почему же ты сразу не доложил обо всем? — недовольно осведомился Герт.
— Я сказал Маклину. Но он ничего не почувствовал. Я решил, что мне или показалось, или я видел астральный объект.
— Ты делаешь ошибки. С Уолтером ты тоже что-то почувствовал и не настоял на своем. Он мог бы быть жив… А, ладно, теперь ничего уже не изменишь. Но учтите все — положение осложняется. Если есть хоть малейшие опасения, ощущения, идеи — тут же доводить их до меня и до всех. Ясно?
— Куда уж яснее.
Как обычно, обходной путь оказался тяжелее прямого. Пропасти, крутые склоны, камни, вырывающиеся из-под ног и вызывающие камнепады, и еще масса подобных удовольствий. Мы все больше забирали вправо и все больше теряли времени. Если так пойдет дальше, опасения Герта насчет того, что мы выбьемся из графика, оправдаются. Тогда по прибытии на место нам останется только прослезиться и помахать платочком вслед улетающему «Изумрудному страннику».
В одном месте на гребне горы осторожный Ковальский наступил на карниз и вместе с куском породы ухнул вниз с двухсотметровой высоты. И надо же — как раз перед этим, посчитав, что участок не особенно опасный, он отстегнул страховку, мешающую его движениям. Тут бы ему и пришел конец, если бы он не успел среагировать и переместиться на три метра в сторону — на выступ. Перемещение отняло у него уйму сил, и нам пришлось задержаться для того, чтобы привести его в порядок.
Время шло, солнце начало свой путь к изрезанному горными пиками горизонту, а мы все никак не могли завершить этот обход Мы опять уперлись в стену высотой метров в триста, вроде той, которую нам пришлось обходить утром, что для Уолтера закончилось весьма печально. Эта стена, правда, была не столь устрашающей на вид, поменьше, но все равно — сюрприз не из числа приятных.
— Ну и что теперь? — обвел нас глазами Герт.
— Еще один крюк — мы опять потеряем уйму времени, — сказал Антон.
— Надо штурмовать. Быстрее получится, — вздохнул Ковальский.
— Может, образуем Круг и переместим одного на вершину, а он кинет нам веревку? — предложил Одзуки.
— Это отнимет уйму сил, — отрицательно покачал головой Герт. — Если будем так разбрасываться, то к форту дойдем как вареные курицы, и рагнитам останется только разложить нас по тарелкам. Решено — штурмуем. Идем двойками. Первая — Маклин и Аргунов. Вторая — я и Одзуки. Третья — Мечислав и Антон. Кто против? Тогда пошли.
Маклин был лучшим альпинистом среди нас всех. Непонятно, откуда взялись у негра такие способности к скалолазанию, но получалось это дело у него отлично, Ему приходилось сдерживать себя, потому что его напарник, то есть я, медленно тащился следом. Пару раз нам пришлось преодолевать отрицательный уклон — это когда скала наползает на тебя. Раньше альпинисты пользовались стальными крюками, теперь же применяются вакуум-контактеры с пластиковым наполнителем, от электрического импульса намертво приваривающиеся к скале. Их прозвали «липучками». Их можно было отключать и использовать заново, так что места они занимали немного.
Один раз я все-таки навернулся. Разбитые еще утром пальцы нащупали неровности на стене, но я не рассчитал, и руки соскользнули. Боль от ушибов и ссадин, ужас падения, потом резкий рывок, сбивший дыхание, — первая «липучка» вылетела вместе с увесистым камнем, просвистевшим в десяти сантиметрах от моего шлема… Если не выдержат остальные, то лететь мне добрую сотню метров. И перемещение ничем не поможет — просто я буду лететь с такой же скоростью, но на пару метров правее. А еще я увлеку за собой Маклина, который в последние секунды своей жизни проклянет себя за то, что связался с таким увальнем и неумехой, как я.
Толчок. Вторая «липучка». Она выдержала! Удар был сильным, но не опасным. Маклин начал подтягивать меня вверх, и некоторое время я болтался, как мешок, что в общем-то выглядело довольно унизительно, но чем-то было даже приятно после изнурительного карабкания по стене Наконец я сумел зацепиться за карниз и снова распластался на камне.
— Тебе нравится летать, как птица? — осведомился Маклин сверху.
— Нравится. Мне не нравится падать, как топор.
— Тогда держись крепче.
— Да я и так почти что врос в эту несчастную скалу!
Мы достигли следующего карниза — слишком узкого, чтобы на нем можно было устроить чаепитие, но достаточно широкого, чтобы немного передохнуть, прижавшись к стене.
— Неужели есть ненормальные энтузиасты, занимающиеся альпинизмом в свое свободное время2 — покачал я головой.
— Это самый величественный, мужественный и красивый спорт, — возразил Маклин.
— Как говорил один наш писатель: «Рожденный ползать — летать не может». Я бы всему этому предпочел вечер у горящего камина и стаканчик доброго вина.
— Рагниты поднесут тебе стаканчик вина, если мы тут рассиживаться будем. Пошли!
Оставалась примерно четверть пути, притом не самая трудная. Маклин выбрал направление вдоль едва заметного, наискось уходящего вверх выступа и забрал на несколько метров вправо. Я отстал от него. Это и спасло меня, иначе накрыло бы нас обоих.
Как обычно бывает, опасность и Маклин, и я почувствовали где-то за секунду. В другой ситуации этого времени хватило бы, чтобы предпринять какие-то меры и спастись. Но только не тогда, когда висишь на высоте сотен метров от земли, прилипший к скале, как дохлая муха к стеклу. По нависшему над Маклином уступу медленно (как мне показалось) поползла трещина, и обломок скалы весом в тонны полторы солидно и неторопливо устремился вниз. Прямо на Маклина. И у него не было ни малейшей возможности ни отскочить, ни переместиться в сторону — это лишь привело бы к тому, что он сорвался бы и все равно погиб. Если бы булыжник был поменьше, можно было б надеяться на прочность «Хамелеона» да «невидимой кольчуги» — энергетической брони, которой с древности умели покрывать себя хорошие воины и которую не пробивали даже очень сильные удары. Но выжить после того, как по тебе проедется этакая глыбина, нереально, поставить энергетический барьер такой мощи не под силу даже суперу. Для Маклина не было спасения, и ему оставалось одно — погибнуть в так горячо любимых им горах.
«Второго прибрала земля», — мелькнуло у меня в голове.
Я затаил дыхание. Обломок летел вниз, сшибая «липучки», увлекая за собой камни помельче. Миг — и он накрыл Маклина, покатился дальше и с глухим уханьем угомонился на дне ущелья, сделав свое черное дело.
Маклин же… Маклин прижимался к стене в том же месте, что и перед тем, как на него обрушился кусок скалы. Обрушился ли? Я был твердо уверен, — что да. Своими глазами видел, как глыба накрыла его. Траектория ее полета была такова, что от негра должно было остаться мокрое место…
Мы быстро преодолели оставшиеся метры и выбрались наверх. Маклин упал на землю, обхватив руками голову, и, как рыба, выброшенная на берег, жадно глотал воздух. Он никак не мог отдышаться. Я нагнулся над ним.
— Рекс, как ты? Цел?
— Дай отдышаться.
Его черная как смоль кожа посерела, губы потрескались, из них сочилась кровь. Я провел руками над ним. Биопотенциал Маклина упал раза в три. Еще один такой выброс энергии — и он умрет. Из него просто вытечет жизнь.
Он уселся, обхватив колени руками,
— Что ты сделал с этим чертовым булыжником? — спросил я.
— Не знаю…
По проторенному нами пути оставшиеся две пары без особых приключений преодолели преграду. Нужно было идти дальше, а Маклин еле стоял на ногах и ни на что не был способен. Пришлось опять образовывать Круг, и каждый из нас отдал ему частичку своей жизненной силы. Энергетический купол над Кругом был далеко не столь мощен, как раньше. Если так пойдет дальше, нам может просто не хватить сил для главного — уничтожения форта и «Изумрудного странника».
* * *
К вечеру нам все же удалось отыграть немного потерянного времени, и появился шанс, что мы даже вернем себе некоторый его запас. Мы засекли еще одну пирамиду.Антон опять оказался на высоте. Но он начинал уставать, однажды он не сможет почувствовать опасность — тогда нам останется только хором исполнить траурный марш.
На привал мы устроились, когда совсем стемнело и на черном бархате неба уже кривился желтый полумесяц. Мы выбрали место, скрытое в узкой расщелине. Несколько часов отдыха должны были хотя бы частично вернуть нам утраченные силы. Устроившись на камнях поуютнее (если только такое слово применимо к подобным полевым условиям), я попытался провести эксперимент — почерпнуть хоть немного энергии от Акары. Ничего не получалось. Чужая планета. Чтобы научиться подпитываться ее энергией, нужно для начала полностью адаптироваться здесь, а на это понадобится не одна неделя, которых у нас просто нет.
Разбудил меня Герт.
— Твоя очередь заступать в караул. Вместе с Маклином.
— Так точно! Будет сделано.
— Начисть штык, гвардеец, и не подпускай коварных индейцев. А я пошел дрыхнуть. — Герт зевнул.
— Давай
Стоять на часах и улавливать каждый шорох — святое дело. На часах люди стояли всегда И в каменном веке, охраняя от голодных соседей тушу мамонта. Стояли в средневековье, чтобы подать сигнал, когда на горизонте затрепещут штандарты и полчища неприятеля пойдут на штурм крепости. Стояли во вторую мировую, ожидая нападения диверсантов или налета бомбардировщиков противника. Будут стоять и через тысячу лет. Так что мои два часа, которые я, конечно, с большим удовольствием проспал бы, смотря сны, — всего лишь крошечное звено в бесконечной цепи часов, проведенных людьми за этим занятием.
Мы сидели на земле, Маклин сосредоточенно нюхал сорванный им бледно-розовый цветок.
— Гвоздикой пахнет, — сообщил негр.
— Понятно, — кивнул я, и опять повисло долгое молчание.
— Сегодня там, на стене, я думал, что ты уже покойник, — первым нарушил я тишину.
— Ну, это ты зря.
— Я видел, как тебя накрыла глыба. Я не мог ошибиться.
— Ты не ошибся. Она на самом деле накрыла меня.
— А дальше? Неужели ты сумел поставить «кольчугу», способную противостоять удару такой силы?
— Даже не знаю, что тебе сказать… Хочешь немного воспоминаний? Может, тогда все станет понятнее.
— Давай. Потренируйся на мне, прежде чем примешься за написание мемуаров.
— В Асгарде я уже десять лет. Сам я из Черных Штатов.
— Мне это известно.
— Ну да. Тебе также известно, что я был довольно неплохим сыщиком. Окраины Лос-Анджелеса — место историческое. Там некогда располагалась империя Голливуда — «фабрики грез», оплота мирового кинематографа. Теперь там нет ничего, кроме никому не нужных развалин, в которых водятся привидения и гремучие змеи. Голливуд умер вскоре после отделения Черных Штатов от США. В мое время в Лос-Анджелесе на виду были в основном две категории граждан: полицейские, с одной стороны, и бандиты — с другой. Притом грань между ними порой очень условна. Я был честолюбив, хотел сделаться фигурой, заметной для окружающих, и однажды решил нацепить полицейский значок. И представляешь, я стал честным полицейским. За время службы к моим чернокожим рукам не прилипло ни цента. Случай в своем роде уникальный. Коллеги считали меня сумасшедшим, а преступники — просто аморальным типом или своеобразным извращенцем, только так они могли объяснить мое неприятие взяток в любом виде. Я был честен до безобразия. Ты меня, наверное, понимаешь…
— Конечно Сам грешил этим. Тоже был честен до безобразия.
— Представь себе Лос-Анджелес двадцатых годов. Девятый вал преступности, бандитизм, кровавые уличные бойни, запуганные люди, боящиеся выйти на улицу, на которой правят бал кровососы с ЭМ-оружием. И в гуще всего этого нахожусь я — инспектор городского управления полиции по делам первой и второй категории. У меня не было семьи, осталось мало друзей, лучшим своим другом я считал пистолет, с которым не расставался даже в ванной. Изо дня в день я кого-то искал, волок в кутузку, бил, отстреливался. Чуть ли не ежедневно мне угрожали убийством, притом в самых жестоких формах, но те, кто пытался реализовать свои планы, довольно быстро находили теплый прием на кладбище.
— А у тебя такие добрые глаза, — усмехнулся я.
— Ну, конечно же, я делал все это с чувством глубокой скорби, не переставая вытирать наворачивающиеся на глаза слезы… Самой большой сволочью в городе был Джекки Штырь. Получил он свою кличку в связи с тем, что обычно протыкал своим жертвам уши железным штырем. Трупов с такими повреждениями мы находили немало. Джекки был наркоман, психопат и плюс ко всему этому страшно суеверен. Он любил обвешиваться амулетами, талисманами, постоянно ходил, на исповедь, подробно излагая святым отцам все свои похождения. Я был единственным идиотом в полицейском управлении, который открыто не переставал твердить, что Джекки — подонок и мой личный враг и рано или поздно я отправлю его к палачу. Почти всех его подручных я уже отправил на виселицу или кладбище. И у Штыря замкнуло. Вместо того чтобы податься в бега (в то время его портретами с надписями «разыскивается» были обклеены все столбы), он пред святым алтарем поклялся, что прибьет меня, чего бы это ему ни стоило. В тот вечер мне изменило мое обычное чутье. Мы столкнулись нос к носу. Я вылез из кара за сигаретами, сдуру оставив пистолет в ящике для перчаток. И вот я застыл как вкопанный с голыми руками. А Штырь стоял против меня, и на его противной черной морде сияла гнусная ухмылка. И ему было чему радоваться. Ведь в руке он сжимал новенький ЭМ-пистолет, направленный мне прямо в лоб. Нас разделяло метров пять, я многое умел, но преодолеть это расстояние нечего было и мечтать. Джекки отличался феноменальной реакцией и отлично владел пистолетом. Да уж, не повезло мне по-крупному. Штырь разинул свою вонючую пасть, чтобы изречь какую-то идиотскую банальность. Мысль, что он будет о чем-то важно и самодовольно разглагольствовать, прежде чем выстрелит, привела меня в бешенство, и я безрассудно рванулся вперед. На хлещущий поток разрывных пуль. Вся очередь должна была угодить мне в живот и грудь. Джекки прямо-таки осатанел и все жал и жал на спусковой крючок, пока я не срубил его прямым ударом кулака в лоб. За моей спиной кирпич стены был искрошен разрывными пулями. На мне же не оказалось ни царапинки, даже костюм не был испорчен. Когда Джекки пришел в себя, он изумленно уставился на меня, потом на разбитый кирпич и заявил, что я не кто иной, как сам сатана, после чего окончательно спятил. Он ведь прекрасно знал, что не промахнулся и всю очередь послал туда, куда хотел…
— С тобой случалось еще такое?
— После того случая ни разу.
— А у кого-нибудь другого из суперов? Я о таком даже не слышал.
— Я читал о чем-то подобном. Ты наверняка знаешь, что такое полтергейст. По непонятным причинам предметы в доме начинают беспорядочно перемещаться. При явлениях полтергейста бывают случаи, когда один твердый предмет проходит сквозь другой. Чтобы суперы делали то, что получилось у меня тогда с Джекки, я не слышал и сегодня. Но иные из нас могут делать то, что другие даже представить себе не в состоянии.
— Я знаю. Наши эксперты пришли к выводу, что с годами способности суперов развиваются все больше. Может, лет через сто сегодняшние наши возможности покажутся детскими забавами, а мы научимся делать такие вещи, о которых сейчас не можем даже помыслить. Интересно, есть ли предел человеческим возможностям?
— Скорее всего, со временем все человечество станет цивилизацией суперов. Однажды мы перейдем какой-то рубеж и вынуждены будем уйти в другие пространства. У большинства цивилизаций такой качественный скачок происходит неожиданно, подобно взрыву. У нас же постепенно. Процесс может занять не одно тысячелетие. В этом мы уникальны, выбиваемся из какой-то общей закономерности, свойственной всем цивилизациям. Это значит… — Маклин замолчал.
— Что значит?
— Возможно, кто-то, может быть, гипотетический Конструктор, о котором твердит Чаев, или кто пониже рангом, но тоже достаточно могущественный, определил нам какое-то назначение в Галактике, Задачу, для исполнения которой мы должны обладать сверхспособностями.
— Все определено волей Господа или слуг его — так, что ль?
— Может, и так.
За разговором время шло быстро. Светало. Скоро подъем, и в путь.
Мы были увлечены беседой, но какая-то часть сознания чутко фиксировала все, что происходит вокруг. Сначала я почувствовал чье-то присутствие. А потом различил почти слившуюся с грудой камней фигуру.
— Поднимай всех, я за ним! — крикнул я, вскакивая.
Я кинулся вверх по склону. Кто бы ты ни был — я тебя достану!
ЛАБИРИНТ. 27 МАРТА 2138 ГОДА
Пригодились-таки тренировки в Асгарде. Пол уходил из-под ног, как при свирепом шторме, а ты должен удержаться в вертикальном положении… Идешь с закрытыми глазами по канату, который начинает вибрировать, — и не имеешь права упасть… Должен удержаться как можно дольше, перепрыгивая с одного катящегося шара на другой. Приобретенные навыки сейчас очень помогли. Я мчался по камням, по осыпающемуся песку, пробирался через нагромождения острых каменных обломков. Кто-то другой на моем месте наверняка свернул бы себе шею, но супер может многое.
Преследуемого я не видел, но точно чувствовал, где он. Я как бы накинул на него невидимую петлю и теперь цепко держался за кончик нити. Он несравненно лучше меня ориентировался на местности, но я был ловчее и быстрее. И вот впереди замаячил явно человеческий силуэт.
Мои товарищи безнадежно отстали, и я фактически остался с незнакомцем один на один. Мы выбежали на кромку ледника, рассеченного в некоторых местах острыми черными зубьями. Еще немного — и я настигну его. Достать беглеца из разрядника я мог уже сейчас, но нет ничего глупее, чем сразу открывать пальбу, даже не узнав, кто перед тобой.
Он нырнул куда-то вниз и на миг скрылся из виду. Я устремился туда же. Успел пригнуться, и бледно-зеленый разряд пронесся над моей головой. В меня стреляли. Я знал, что сейчас последует второй выстрел, отпрыгнул в сторону и угодил в ловушку. Лед подо мной треснул, и я вместе с ледяными обломками рухнул с десятиметровой высоты. Я успел извернуться и поэтому не угодил на груду камней, но все равно больно ударился боком, плечом и ногой. Вроде ничего не сломал и не потерял сознания. Хуже, что мой разрядник отлетел в сторону и заскользил вниз по склону. Я остался безоружным.
Разлеживаться и считать синяки не было времени. Трое моих противников выглядели почти как люди. Росту в них было где-то под метр семьдесят, широченные плечи, тонкие талии, короткие кривые ноги. Они были совершенно лысые, с жиденькими бородками, без усов. За оттопыренные уши я прозвал их про себя «лопоухими».
Я выкинул вперед руку и послал «энергомолот» в живот находящегося ближе других ко мне «лопоухого». Тот, скрючившись, повалился на землю. Я его не убил, но несколько минут его можно было не опасаться.
Зеленая молния ударила в то место, где я находился, но в тот момент меня там уже не было. Я перекатился через голову, вскочил на ноги, готовый к бою.
Высший класс для бойца вовсе не в том, чтобы увернуться от удара, а чтобы предугадать, куда он будет нанесен. Основа боевого искусства суперов в том, чтобы предугадывать течение боя, видеть его ткань, ощущать «клинки Тюхэ» — так в Древней Греции называлась случайность. Я видел линии, вдоль которых концентрировалась для меня опасность. Если суметь уклониться от них — останешься жив и выиграешь поединок. Пусть даже в тебя с близкого расстояния лупят из автомата — если ты умеешь работать с «клинками Тюхэ», то пройдешь незатронутый через сплошной град пуль.
Преследуемого я не видел, но точно чувствовал, где он. Я как бы накинул на него невидимую петлю и теперь цепко держался за кончик нити. Он несравненно лучше меня ориентировался на местности, но я был ловчее и быстрее. И вот впереди замаячил явно человеческий силуэт.
Мои товарищи безнадежно отстали, и я фактически остался с незнакомцем один на один. Мы выбежали на кромку ледника, рассеченного в некоторых местах острыми черными зубьями. Еще немного — и я настигну его. Достать беглеца из разрядника я мог уже сейчас, но нет ничего глупее, чем сразу открывать пальбу, даже не узнав, кто перед тобой.
Он нырнул куда-то вниз и на миг скрылся из виду. Я устремился туда же. Успел пригнуться, и бледно-зеленый разряд пронесся над моей головой. В меня стреляли. Я знал, что сейчас последует второй выстрел, отпрыгнул в сторону и угодил в ловушку. Лед подо мной треснул, и я вместе с ледяными обломками рухнул с десятиметровой высоты. Я успел извернуться и поэтому не угодил на груду камней, но все равно больно ударился боком, плечом и ногой. Вроде ничего не сломал и не потерял сознания. Хуже, что мой разрядник отлетел в сторону и заскользил вниз по склону. Я остался безоружным.
Разлеживаться и считать синяки не было времени. Трое моих противников выглядели почти как люди. Росту в них было где-то под метр семьдесят, широченные плечи, тонкие талии, короткие кривые ноги. Они были совершенно лысые, с жиденькими бородками, без усов. За оттопыренные уши я прозвал их про себя «лопоухими».
Я выкинул вперед руку и послал «энергомолот» в живот находящегося ближе других ко мне «лопоухого». Тот, скрючившись, повалился на землю. Я его не убил, но несколько минут его можно было не опасаться.
Зеленая молния ударила в то место, где я находился, но в тот момент меня там уже не было. Я перекатился через голову, вскочил на ноги, готовый к бою.
Высший класс для бойца вовсе не в том, чтобы увернуться от удара, а чтобы предугадать, куда он будет нанесен. Основа боевого искусства суперов в том, чтобы предугадывать течение боя, видеть его ткань, ощущать «клинки Тюхэ» — так в Древней Греции называлась случайность. Я видел линии, вдоль которых концентрировалась для меня опасность. Если суметь уклониться от них — останешься жив и выиграешь поединок. Пусть даже в тебя с близкого расстояния лупят из автомата — если ты умеешь работать с «клинками Тюхэ», то пройдешь незатронутый через сплошной град пуль.