Страница:
Историки почему-то обходят стороной одну интересную закономерность: какая бы страна, ни вступала в войну, неважно даже на чьей стороне, хуже от этого становилось только России! В 1915 году предав своих прежних союзников по Тройственному блоку, на стороне Антанты в войну вступила Италия. На стороне Германии и Австрии, также предав русских освободителей, выступила Болгария. Войну она начала, нанеся удар по Сербии, что привело к полному разгрому сербской армии, и Россия для облегчения ее положения снова пыталась оттянуть силы противника на себя. Обескровленные русские войска принялись выручать сербов. Наступление Юго-Западного фронта в декабре — январе 1915-1916 годов было снова плохо подготовлено и потому полегло еще 50 тыс. русских мужиков.
Дальше — больше. Теперь уже итальянцы безуспешно штурмуют австрийские позиции на реке Изонцо. Следует одно наступление, за ним второе, третье и т.д. Итальянцы готовятся уже к пятому наступлению, когда австрийцы решают атаковать сами. Их удар в Трентино, начатый 15(02) мая 1916 года успешно развивается. Итальянские войска потеряли все завоеванное ранее и едва держатся за последние отроги гор. В русскую ставку снова сыпятся телеграммы с мольбой от помощи: от итальянского главнокомандующего Кадорна, итальянского короля, а также французского маршала Жоффра. Россия, как всегда, не отказала. Наступление русского Юго-Западного фронта, началось по просьбе «союзников» на 11 дней ранее намеченного срока. Это был знаменитый Брусиловский прорыв. Австро-Венгрия была буквально сметена, потеряв до полутора миллиона солдат. Одних пленных было взято до 500 тыс. человек! С этого момента войска дунайской монархии думали только об обороне. Но …
Последствия нашего удара прекрасно описывает Карл Маннергейм, командовавший дивизией именно на русско-австрийском участке фронта: «Австрийцы прекратили свое продвижение на итальянском фронте, а натиск на участок французского фронта во Франции близ Вердена ослаб. Из Франции на восточный фронт были переброшены двадцать четыре немецкие дивизии, и это позволило французским и британским войскам 1 июля начать наступление на Сомме». Австрийцы и болгары также срочно затыкали возникшую брешь: всего около 34 дивизий наших противников появились в короткий срок против русских войск. С каждой услугой оказанной России «союзникам», им становилось легче, а нам тяжелее.
Прекрасной иллюстрацией вышесказанного стало вступление в войну Румынии 27(14) августа 1916 года. Точнее показательна та настойчивость, с которой «союзники» втягивали в нее Бухарест. «С военной точки зрения для России это составило определенную проблему» — пишет Маннергейм. Широко известно высказывание, приписываемое разными авторами различным военным авторитетам. Суть его такова: не важно, на чьей стороне выступит Румыния, потому, что количество военной силы, необходимое для ее разгрома или спасения от него совершенно одинаково. В этом и состояла «проблема»: вступление Румынии в войну никакой пользы Антанте не приносило, зато России наносило ощутимый вред. Вооруженные силы Румынии были очень слабы, а наша страна имела с ней протяженную границу. В случае вступления румын в войну, русский фронт автоматически удлинялся. Для его заполнения пришлось бы потратить все резервы и ослабить другие участки фронта. Именно поэтому англичане напрягают все силы, чтобы втянуть Бухарест в войну. Чтобы румынское правительство вступало в войну с легким сердцем, британскими дипломатами были обещаны территориальные приобретения за счет Австро-Венгрии, и поддерживалась странная уверенность, что Румыния сможет объявить войну одной только Австрии. Так румыны и поступили, но войну им объявили и Германия, и Болгария, и Турция.
Ситуация удивительная: члены Антанты, борющиеся с одним и тем же врагом, имеют диаметрально противоположные точки зрения на вступление Румынии в войну. Так было и с Турцией. Однако ничего удивительного в этом нет — просто истинные цели войны у России, и ее «союзников» разные, отсюда и разница в подходах.
Новую головную боль получал и русский Черноморский флот: у него появилась дополнительная задача прикрытия от неприятельских судов еще и румынского побережья. Командовавший этим флотом адмирал Колчак, на допросе, перед самым своим расстрелом в январе 1920 года, вспоминал интереснейшие слова императора Николая II, сказанные ему лично: «Я совершенно не сочувствую при настоящем положении выступлению Румынии: я боюсь, что это будет невыгодное предприятие, которое только удлинит наш фронт, но на этом настаивает французское союзное командование; оно требует, чтобы Румыния, во что бы то ни стало, выступила. Они послали в Румынию специальную миссию, боевые припасы, и приходится уступать давлению союзного командования».
Показательна в этом смысле реакция главы французского командования Жоффра: узнав о вступлении Румынии в войну, он восторженно провозгласил: “Ради этого ничего не жаль!”. Почему так радовался французский генерал, вы поймете, если проследите за событиями, последовавшими за вступлением Румынии в войну.
В конце августа 1916 года закончилось русское наступление (Брусиловский прорыв) и сразу после него румыны объявили свое решение выступить на стороне Антанты. После чего, они начали атаки в Венгрии, немного потеснив австрийские части. Германия отреагировала немедленно. Два месяца ушло у немцев на перегруппировку, а уже 11 ноября (29.10.) 1916 года германские войска под командованием генерала Маккензена начали наступление. Быстро разгромив румынскую армию, германцы вышли к Бухаресту. Затем уже в ходе Бухарестского сражения, через три дня наголову разбили остатки румынских войск и вошли в столицу. За считанные дни румынская армия потеряла 120 тыс. человек убитыми и пленными и фактически перестала существовать.
«Уже на ранней стадии военных действий Румыния запросила у России помощи, причем размер этой помощи постоянно увеличивался по мере того, как развивалось наступление Германии и Австро-Венгрии. К началу весны 1917 года на румынском фронте, протяженность которого составляла 500 километров, находилось 36 пехотных и 6 кавалерийских русских дивизий. Это означало, что российская армия отправила в Румынию примерно четвертую часть своих сил и сама осталась практически без резервов. Ко всему прочему, Россия должна была снабжать румынскую армию продовольствием и снаряжением, а в это время ее собственное положение день ото дня ухудшалось. Хрестоматийный пример того, как слабый союзник приносит больше забот, чем от него можно получить помощи!» — пишет в своих мемуарах генерал Маннергейм.
Французский маршал Жоффр разразился требованиями послать 200 тыс. русских солдат на спасение Румынии. Румынский помол Диаманди обивал пороги царя с планом бухарестского генштаба, чтобы русские сосредоточили 3 — 4 корпуса прорвались через Восточные Карпаты и ударили во фланг наступающим немцам. «Союзники» требовали невозможного: столько войск в такие сжатые сроки было просто неоткуда взять. Поэтому, не отказываясь помочь Румынии, Николай II и генерал Алексеев отвергли предлагавшийся план. Резервов в таком количестве не было, а снятие войск неизбежно оголяло фронт и могло привести к прорыву противника в другом месте. Но, похоже, что этого «союзники» и добивались. Их истерика была неописуемой. Диаманди бежал жаловаться Палеологу, тот сигнализировал в Париж, а оттуда давили и давили. В итоге румыны все же были спасены именно нашими войсками, так как британские войска «завязли» на Салоникийском фронте и не смогли «пробиться» на помощь Румынии. Это можно было легко предсказать. Русские войска всегда приходят на помощь «союзникам», у англичан и французов всегда есть в запасе убедительная причина, почему они это не сделали.
«В отношении Румынии, — пишет А.Зайончковский, известный русский военный теоретик, командовавший корпусом на румынском фронте, — Антанта дала высокий образец военно-политического разнобоя». В смысле, что в войну ее уговорили вступить, а от разгрома не уберегли. Догадайтесь почему? Откуда были взяты германские силы, разгромившие румын? Конечно, с Западного фронта. Откуда брали русские корпуса, чтобы остановить немцев? С нашего фронта. Следовательно, вступление Румынии в войну ослабляло и Россию, и Германию: еще большее количество немецких и русских войск воевало друг с другом, что полностью соответствовало сценарию «союзников». Немецкие войска ослаблялись на западном фронте и усиливались на Восточном, так незаметно тяготы войны перекладывались на наши плечи, усиливая и без того огромные потери. Артиллерии и оружия у нашей армии стало еще меньше в расчете на километр фронта. «Союзных» поставок вооружения не было по-прежнему, а новые немецкие дивизии не забывали прихватить с собой всю свою артиллерию.
Первая мировая война буквально пестрит такими неприглядными примерами английской политики, что на определенном этапе удивляться их предательству уже перестаешь. Но история вступления в войну Румынии даже на общем фоне выделяется, имея еще один тайный смысл. Чтобы понять это, надо просто ознакомиться с русскими планами того периода, которые были хорошо известны и «союзникам». После внезапной высадки англичан и французов в Галлиполи, обеспокоенный Николай II отдает приказ разработать план захвата этих стратегически важных для России проливов. Правительства Антанты, как мы помним, на словах не возражают. Но выводы делают и меры принимают. Вот здесь мы снова подходим к весьма интересному моменту. Оказывается дивизии, закрывшие собой возникшую «румынскую» брешь на фронте, готовились к Дарданельской операции! Их перебросили на румынский фронт, отказавшись от операции по захвату проливов и Константинополя!
Таким образом, втянув Румынию в войну, англичане сумели сорвать русскую операцию по захвату Босфора и Дарданелл! Первоначально Босфорскую операцию русское командование планировало на осень 1916 года, потом занятое спасением румын, перенесло ее на апрель 1917-го. Но и в этот раз десант не состоялся — возможный захват Босфора Россией был одной из причин, отчего революция произошла именно в феврале…
Откройте любую книгу, посвященную Первой мировой войне и вы найдете множество примеров настоящей союзной солидарности России. На тех же страницах вы не найдете ни одного примера соответствующего поведения англичан или французов. Обычно авторы стараются эти «союзные странности» не комментировать, ограничиваясь их простой констатацией, либо объясняя их самым наивным и простым способом: так получилось. Мало кто понимает, что все это не было случайным стечением обстоятельств, а заранее спланированной политикой, конечный результат которой был многоуровневым. Для России — революция, распад и гибель, а для Великобритании новые колонии и территориальные приобретения. Богатые полезными ископаемыми и нефтью, как Ближний Восток, принадлежащий пока Турции. Ведь не только для ослабления России пропустили английские корабли немецкий крейсер «Гебен» в начале августа 1914 года, но и для того, чтобы потом откусить от турецкой империи ее самые лакомые куски…
За бурным развитием боевых действий Первой мировой войны осталось незамеченным одно очень интересное событие. На фоне развернувшейся катастрофы оно было маленьким и незаметным, потому никто ему особого внимания не уделил. И зря. Словно в маленьком осколке большого зеркала, отразилась в этом событии будущая Февральская русская революция. Ее сценарий и движущая сила проявили себя ровно накануне мирового конфликта — в июле 1914 года. Буквально за неделю до начала неожиданного вспыхнувшего мирового конфликта в столице Российской империи… начались забастовки! Страну, измученную первой русской смутой, удивить стачками было сложно. Привыкла к подрывной деятельности революционеров полиция и охранка, но эти забастовки были действительно необычными. Настолько, что во многих мемуарах они нашли свое отражение. Главной же особенностью этих волнений и забастовок была их таинственность и загадочность. Возникли они без видимой причины, неожиданно, «случайно». Так же внезапно потом и закончились.
Татьяна Боткина, дочь царского медика, расстрелянного со своими венценосными пациентами в Екатеринбурге, в своих «Воспоминаниях о царской семье» упоминает и об этих странных стачках: «Рабочие бастовали, ходили толпами по улицам, ломали трамваи и фонарные столбы, убивали городовых. Причины этих беспорядков никому не были ясны; пойманных забастовщиков усердно допрашивали, почему они начали всю эту переделку.
— А мы сами не знаем, — были ответы, — нам надавали трешниц и говорят: бей трамваи и городовых, ну мы и били».
Председатель Государственной Думы М.В. Родзянко в своем труде «Государственная дума и февральская 1917 года революция» тоже уделяет этим событиям много внимания: «Петроград в 1914 году, перед самой войной, был объят революционными эксцессами. Эти революционные эксцессы, возникшие среди рабочего населения Петрограда, часто влекли вмешательство вооруженной силы; происходили демонстрации, митинги, опрокидывались трамвайные вагоны, валились телеграфные и телефонные столбы, устраивались баррикады». Родзянко даже указывает нам на время возникновения беспорядков: «во время посещения России представителем дружественной нам державы — Президентом Французской Республики Пуанкарэ».
«Возлагать венок на гробницу Александра III французскому президенту пришлось под последние отголоски уличной борьбы» — пишет и товарищ Троцкий в своей «Истории и русской революции». Посол Морис Палеолог, встречавший в русской столице своего президента в своих мемуарах вспоминает: «Возвратясь в Петербург по железной дороге в три четверти первого, я узнаю, что сегодня, после полудня, без всякого повода, по знаку, идущему неизвестно откуда, забастовали главнейшие заводы, и что в нескольких местах произошли столкновения с полицией».
Проанализировать причины неожиданной вспышки рабочих демонстраций никто в правительстве не успел. Потом в стране произошли такие потрясения, по сравнению с которыми пара сломанных трамваев показалась золотым веком. Но в конце июля 1914 года у русского руководства эти беспорядки вызвали серьезное беспокойство: «Волнения в столице были настолько сильны, что Президент вынужден был ездить по городу в сопровождении значительного военного конвоя — рассказывает нам Лев Давыдовыч — То же самое, хотя, разумеется, в меньшем масштабе, происходило и на местах».
По причине возникшей войны разобраться в причинах и организаторах таинственных забастовок не успели и русские спецслужбы. Затем у них появились более важные заботы, потом возникшая революция быстро и эффективно уничтожила сами спецслужбы. Поэтому причину забастовок так никогда и не выяснили. Точнее сказать — не доказали, потому, что во всех указанных мемуарах виновные и организаторы называются авторами легко и без промедления.
«Не подлежит никакому сомнению, что и волнения среди фабрично—рабочего класса были результатом деятельности Германского Генерального Штаба» — пишет Родзянко. Согласна с ним и Татьяна Боткина, написав о немецком происхождении «трешниц», что давали таинственные агитаторы несознательным рабочим. Виновник ясен — это немцы! Доказательство на редкость простое: а кто же еще? Кто может устраивать забастовки в России, прямо накануне войны с ней? Конечно, тот, кто готовится на нее напасть — немцы! И все в этом построении логично и верно, если забыть об одном факте: Германия не готовилась к нападению на Россию!
Ее единственный существовавший «План Шлиффена» этого не предусматривал. И зачем ей тогда организовывать демонстрации и битье городовых в Петербурге? Вот к войне с Францией Германия действительно готовилась, поэтому логичнее создать беспорядки в Париже, дестабилизировать промышленность и обстановку именно там. Но эти немцы всегда так нелогичны: объявляют войну и не наступают, объявив ее — шлют телеграммы с мирными предложениями …
Президент Франции Пуанкаре приехал в Россию 20(7) июля 1914 года. Это ключевое время завязывания будущего конфликта. Уехал Пуанкаре через три дня — 23(10)июля, в тот же день австрийцы вручили свой ультиматум Сербии. В течение 48 часов ультиматума и будет сэр Эдуард Грей говорить немецкому послу Лихновскому, что война возможна между четырьмя великими державами, намекая на нейтралитет Англии. Британский МИД создает, тщательно создает у немцев ощущение уникальности момента: только сейчас Англия будет нейтральна, поэтому можно быть жесткими и твердыми. Можно сразу решить сербскую проблему, а заодно и поставить на место Россию и Францию! Для создания этого ошибочного ощущения у германского и австрийского правительства, «союзники» готовы на любые трюки. В том числе и на имитацию слабости России, путем фабрикации стачечного движения.
Германию на Россию всеми силами натравливали «союзники». Именно они и провоцировали таинственные забастовки и волнения. Все это — не более, чем часть масштабной кампании по дезинформации германского правительства, в которую чуть позже включится даже британский монарх. Цель — развязывание мировой войны.
«Забастовки возникали и организовывались без всяких видимых причин, и только теперь стало ясно, где лежал корень всех этих событий» — уже в эмиграции делает выводы Родзянко. Все мемуары написаны после русской катастрофы, после проезда Ленина через германскую территорию, после Брестского договора. Поэтому Родзянке все абсолютно «ясно»: за забастовками стоят немцы. Его не смущает другие странности, о которых он сам же пишет: «Однако, за несколько дней до объявления войны, когда международное политическое положение стало угрожающим, когда маленькой братской нам Сербии могущественной соседкой Австрией был предъявлен известный всем и неприемлемый для нее ультиматум, как волшебством сметено было революционное волнение в столице».
«Как только была объявлена война, вспыхнул грандиозный патриотический подъем. Забыты были разбитые трамваи и немецкие трехрублевки …» — вспоминает о первых днях начавшейся войны Татьяна Боткина.
Если бы за подготовкой беспорядков стояли бы германские спецслужбы, то после начала реальной войны России и Германии их деятельность должна была только увеличиваться и нарастать. Мы же видим обратную картину: буйство забастовок «как волшебством сметено». Документы и исчерпывающая информация о подготовке Первой мировой войны «союзниками» появится значительно позже, поэтом наши мемуаристы не подозревают о великом актере сэре Грее и его вкладе в дело поджигания мирового пожара. Мы это знаем, поэтому можем уверенно назвать организатора таинственных забастовок июля 1914 года. Это — английские и французские спецслужбы. Они выпускают русских рабочих на улицы, чтобы показать слабость России и своей цели достигают. «Престарелый посол граф Пурталес, который провел семь лет в России, пришел к выводу и постоянно заверял свое правительство в том, что эта страна не вступит в войну из-за страха революции» — пишет Барбара Такман в своей книге «Первый блицкриг. Август 1914». Когда цель достигнута и тщательно подготовленная война началась, то забастовки уже больше не нужны, и они моментально заканчиваются.
Таинственные события — это фирменный почерк глубоко законспирированной агентуры «союзников». Почерк знакомый по революции 1905 года. Вспомним таинственные письма, полученные вкладчиками тогдашнего русского Сбербанка в самый первый день русско-японской войны, удивительную способность руководителя польских националистов Пилсудского к предсказаниям и многое другое. Вся история гибели нашего государства в 1917 году будет полна таких необъяснимых и непонятных фактов. Непонятны и таинственны они только в одном случае: если считать, что плана Революция — Разложение — Распад не было, а Россия развалилась сама собой…
Заканчивался 1916 год. Наступал год великих потрясений в России. Революционная бомба, зажженная на деньги иностранных разведок, разорвала Россию в клочья. Русские солдаты в это время на многочисленных фронтах отдавали свои жизни за Веру, Царя и Отечество. Они не знали, что очень скоро у них не станет царя, потом отберут веру, а следом за этим многие из них потеряют отечество.
Глава 6.
Дальше — больше. Теперь уже итальянцы безуспешно штурмуют австрийские позиции на реке Изонцо. Следует одно наступление, за ним второе, третье и т.д. Итальянцы готовятся уже к пятому наступлению, когда австрийцы решают атаковать сами. Их удар в Трентино, начатый 15(02) мая 1916 года успешно развивается. Итальянские войска потеряли все завоеванное ранее и едва держатся за последние отроги гор. В русскую ставку снова сыпятся телеграммы с мольбой от помощи: от итальянского главнокомандующего Кадорна, итальянского короля, а также французского маршала Жоффра. Россия, как всегда, не отказала. Наступление русского Юго-Западного фронта, началось по просьбе «союзников» на 11 дней ранее намеченного срока. Это был знаменитый Брусиловский прорыв. Австро-Венгрия была буквально сметена, потеряв до полутора миллиона солдат. Одних пленных было взято до 500 тыс. человек! С этого момента войска дунайской монархии думали только об обороне. Но …
Последствия нашего удара прекрасно описывает Карл Маннергейм, командовавший дивизией именно на русско-австрийском участке фронта: «Австрийцы прекратили свое продвижение на итальянском фронте, а натиск на участок французского фронта во Франции близ Вердена ослаб. Из Франции на восточный фронт были переброшены двадцать четыре немецкие дивизии, и это позволило французским и британским войскам 1 июля начать наступление на Сомме». Австрийцы и болгары также срочно затыкали возникшую брешь: всего около 34 дивизий наших противников появились в короткий срок против русских войск. С каждой услугой оказанной России «союзникам», им становилось легче, а нам тяжелее.
Прекрасной иллюстрацией вышесказанного стало вступление в войну Румынии 27(14) августа 1916 года. Точнее показательна та настойчивость, с которой «союзники» втягивали в нее Бухарест. «С военной точки зрения для России это составило определенную проблему» — пишет Маннергейм. Широко известно высказывание, приписываемое разными авторами различным военным авторитетам. Суть его такова: не важно, на чьей стороне выступит Румыния, потому, что количество военной силы, необходимое для ее разгрома или спасения от него совершенно одинаково. В этом и состояла «проблема»: вступление Румынии в войну никакой пользы Антанте не приносило, зато России наносило ощутимый вред. Вооруженные силы Румынии были очень слабы, а наша страна имела с ней протяженную границу. В случае вступления румын в войну, русский фронт автоматически удлинялся. Для его заполнения пришлось бы потратить все резервы и ослабить другие участки фронта. Именно поэтому англичане напрягают все силы, чтобы втянуть Бухарест в войну. Чтобы румынское правительство вступало в войну с легким сердцем, британскими дипломатами были обещаны территориальные приобретения за счет Австро-Венгрии, и поддерживалась странная уверенность, что Румыния сможет объявить войну одной только Австрии. Так румыны и поступили, но войну им объявили и Германия, и Болгария, и Турция.
Ситуация удивительная: члены Антанты, борющиеся с одним и тем же врагом, имеют диаметрально противоположные точки зрения на вступление Румынии в войну. Так было и с Турцией. Однако ничего удивительного в этом нет — просто истинные цели войны у России, и ее «союзников» разные, отсюда и разница в подходах.
Новую головную боль получал и русский Черноморский флот: у него появилась дополнительная задача прикрытия от неприятельских судов еще и румынского побережья. Командовавший этим флотом адмирал Колчак, на допросе, перед самым своим расстрелом в январе 1920 года, вспоминал интереснейшие слова императора Николая II, сказанные ему лично: «Я совершенно не сочувствую при настоящем положении выступлению Румынии: я боюсь, что это будет невыгодное предприятие, которое только удлинит наш фронт, но на этом настаивает французское союзное командование; оно требует, чтобы Румыния, во что бы то ни стало, выступила. Они послали в Румынию специальную миссию, боевые припасы, и приходится уступать давлению союзного командования».
Показательна в этом смысле реакция главы французского командования Жоффра: узнав о вступлении Румынии в войну, он восторженно провозгласил: “Ради этого ничего не жаль!”. Почему так радовался французский генерал, вы поймете, если проследите за событиями, последовавшими за вступлением Румынии в войну.
В конце августа 1916 года закончилось русское наступление (Брусиловский прорыв) и сразу после него румыны объявили свое решение выступить на стороне Антанты. После чего, они начали атаки в Венгрии, немного потеснив австрийские части. Германия отреагировала немедленно. Два месяца ушло у немцев на перегруппировку, а уже 11 ноября (29.10.) 1916 года германские войска под командованием генерала Маккензена начали наступление. Быстро разгромив румынскую армию, германцы вышли к Бухаресту. Затем уже в ходе Бухарестского сражения, через три дня наголову разбили остатки румынских войск и вошли в столицу. За считанные дни румынская армия потеряла 120 тыс. человек убитыми и пленными и фактически перестала существовать.
«Уже на ранней стадии военных действий Румыния запросила у России помощи, причем размер этой помощи постоянно увеличивался по мере того, как развивалось наступление Германии и Австро-Венгрии. К началу весны 1917 года на румынском фронте, протяженность которого составляла 500 километров, находилось 36 пехотных и 6 кавалерийских русских дивизий. Это означало, что российская армия отправила в Румынию примерно четвертую часть своих сил и сама осталась практически без резервов. Ко всему прочему, Россия должна была снабжать румынскую армию продовольствием и снаряжением, а в это время ее собственное положение день ото дня ухудшалось. Хрестоматийный пример того, как слабый союзник приносит больше забот, чем от него можно получить помощи!» — пишет в своих мемуарах генерал Маннергейм.
Французский маршал Жоффр разразился требованиями послать 200 тыс. русских солдат на спасение Румынии. Румынский помол Диаманди обивал пороги царя с планом бухарестского генштаба, чтобы русские сосредоточили 3 — 4 корпуса прорвались через Восточные Карпаты и ударили во фланг наступающим немцам. «Союзники» требовали невозможного: столько войск в такие сжатые сроки было просто неоткуда взять. Поэтому, не отказываясь помочь Румынии, Николай II и генерал Алексеев отвергли предлагавшийся план. Резервов в таком количестве не было, а снятие войск неизбежно оголяло фронт и могло привести к прорыву противника в другом месте. Но, похоже, что этого «союзники» и добивались. Их истерика была неописуемой. Диаманди бежал жаловаться Палеологу, тот сигнализировал в Париж, а оттуда давили и давили. В итоге румыны все же были спасены именно нашими войсками, так как британские войска «завязли» на Салоникийском фронте и не смогли «пробиться» на помощь Румынии. Это можно было легко предсказать. Русские войска всегда приходят на помощь «союзникам», у англичан и французов всегда есть в запасе убедительная причина, почему они это не сделали.
«В отношении Румынии, — пишет А.Зайончковский, известный русский военный теоретик, командовавший корпусом на румынском фронте, — Антанта дала высокий образец военно-политического разнобоя». В смысле, что в войну ее уговорили вступить, а от разгрома не уберегли. Догадайтесь почему? Откуда были взяты германские силы, разгромившие румын? Конечно, с Западного фронта. Откуда брали русские корпуса, чтобы остановить немцев? С нашего фронта. Следовательно, вступление Румынии в войну ослабляло и Россию, и Германию: еще большее количество немецких и русских войск воевало друг с другом, что полностью соответствовало сценарию «союзников». Немецкие войска ослаблялись на западном фронте и усиливались на Восточном, так незаметно тяготы войны перекладывались на наши плечи, усиливая и без того огромные потери. Артиллерии и оружия у нашей армии стало еще меньше в расчете на километр фронта. «Союзных» поставок вооружения не было по-прежнему, а новые немецкие дивизии не забывали прихватить с собой всю свою артиллерию.
Первая мировая война буквально пестрит такими неприглядными примерами английской политики, что на определенном этапе удивляться их предательству уже перестаешь. Но история вступления в войну Румынии даже на общем фоне выделяется, имея еще один тайный смысл. Чтобы понять это, надо просто ознакомиться с русскими планами того периода, которые были хорошо известны и «союзникам». После внезапной высадки англичан и французов в Галлиполи, обеспокоенный Николай II отдает приказ разработать план захвата этих стратегически важных для России проливов. Правительства Антанты, как мы помним, на словах не возражают. Но выводы делают и меры принимают. Вот здесь мы снова подходим к весьма интересному моменту. Оказывается дивизии, закрывшие собой возникшую «румынскую» брешь на фронте, готовились к Дарданельской операции! Их перебросили на румынский фронт, отказавшись от операции по захвату проливов и Константинополя!
Таким образом, втянув Румынию в войну, англичане сумели сорвать русскую операцию по захвату Босфора и Дарданелл! Первоначально Босфорскую операцию русское командование планировало на осень 1916 года, потом занятое спасением румын, перенесло ее на апрель 1917-го. Но и в этот раз десант не состоялся — возможный захват Босфора Россией был одной из причин, отчего революция произошла именно в феврале…
Откройте любую книгу, посвященную Первой мировой войне и вы найдете множество примеров настоящей союзной солидарности России. На тех же страницах вы не найдете ни одного примера соответствующего поведения англичан или французов. Обычно авторы стараются эти «союзные странности» не комментировать, ограничиваясь их простой констатацией, либо объясняя их самым наивным и простым способом: так получилось. Мало кто понимает, что все это не было случайным стечением обстоятельств, а заранее спланированной политикой, конечный результат которой был многоуровневым. Для России — революция, распад и гибель, а для Великобритании новые колонии и территориальные приобретения. Богатые полезными ископаемыми и нефтью, как Ближний Восток, принадлежащий пока Турции. Ведь не только для ослабления России пропустили английские корабли немецкий крейсер «Гебен» в начале августа 1914 года, но и для того, чтобы потом откусить от турецкой империи ее самые лакомые куски…
За бурным развитием боевых действий Первой мировой войны осталось незамеченным одно очень интересное событие. На фоне развернувшейся катастрофы оно было маленьким и незаметным, потому никто ему особого внимания не уделил. И зря. Словно в маленьком осколке большого зеркала, отразилась в этом событии будущая Февральская русская революция. Ее сценарий и движущая сила проявили себя ровно накануне мирового конфликта — в июле 1914 года. Буквально за неделю до начала неожиданного вспыхнувшего мирового конфликта в столице Российской империи… начались забастовки! Страну, измученную первой русской смутой, удивить стачками было сложно. Привыкла к подрывной деятельности революционеров полиция и охранка, но эти забастовки были действительно необычными. Настолько, что во многих мемуарах они нашли свое отражение. Главной же особенностью этих волнений и забастовок была их таинственность и загадочность. Возникли они без видимой причины, неожиданно, «случайно». Так же внезапно потом и закончились.
Татьяна Боткина, дочь царского медика, расстрелянного со своими венценосными пациентами в Екатеринбурге, в своих «Воспоминаниях о царской семье» упоминает и об этих странных стачках: «Рабочие бастовали, ходили толпами по улицам, ломали трамваи и фонарные столбы, убивали городовых. Причины этих беспорядков никому не были ясны; пойманных забастовщиков усердно допрашивали, почему они начали всю эту переделку.
— А мы сами не знаем, — были ответы, — нам надавали трешниц и говорят: бей трамваи и городовых, ну мы и били».
Председатель Государственной Думы М.В. Родзянко в своем труде «Государственная дума и февральская 1917 года революция» тоже уделяет этим событиям много внимания: «Петроград в 1914 году, перед самой войной, был объят революционными эксцессами. Эти революционные эксцессы, возникшие среди рабочего населения Петрограда, часто влекли вмешательство вооруженной силы; происходили демонстрации, митинги, опрокидывались трамвайные вагоны, валились телеграфные и телефонные столбы, устраивались баррикады». Родзянко даже указывает нам на время возникновения беспорядков: «во время посещения России представителем дружественной нам державы — Президентом Французской Республики Пуанкарэ».
«Возлагать венок на гробницу Александра III французскому президенту пришлось под последние отголоски уличной борьбы» — пишет и товарищ Троцкий в своей «Истории и русской революции». Посол Морис Палеолог, встречавший в русской столице своего президента в своих мемуарах вспоминает: «Возвратясь в Петербург по железной дороге в три четверти первого, я узнаю, что сегодня, после полудня, без всякого повода, по знаку, идущему неизвестно откуда, забастовали главнейшие заводы, и что в нескольких местах произошли столкновения с полицией».
Проанализировать причины неожиданной вспышки рабочих демонстраций никто в правительстве не успел. Потом в стране произошли такие потрясения, по сравнению с которыми пара сломанных трамваев показалась золотым веком. Но в конце июля 1914 года у русского руководства эти беспорядки вызвали серьезное беспокойство: «Волнения в столице были настолько сильны, что Президент вынужден был ездить по городу в сопровождении значительного военного конвоя — рассказывает нам Лев Давыдовыч — То же самое, хотя, разумеется, в меньшем масштабе, происходило и на местах».
По причине возникшей войны разобраться в причинах и организаторах таинственных забастовок не успели и русские спецслужбы. Затем у них появились более важные заботы, потом возникшая революция быстро и эффективно уничтожила сами спецслужбы. Поэтому причину забастовок так никогда и не выяснили. Точнее сказать — не доказали, потому, что во всех указанных мемуарах виновные и организаторы называются авторами легко и без промедления.
«Не подлежит никакому сомнению, что и волнения среди фабрично—рабочего класса были результатом деятельности Германского Генерального Штаба» — пишет Родзянко. Согласна с ним и Татьяна Боткина, написав о немецком происхождении «трешниц», что давали таинственные агитаторы несознательным рабочим. Виновник ясен — это немцы! Доказательство на редкость простое: а кто же еще? Кто может устраивать забастовки в России, прямо накануне войны с ней? Конечно, тот, кто готовится на нее напасть — немцы! И все в этом построении логично и верно, если забыть об одном факте: Германия не готовилась к нападению на Россию!
Ее единственный существовавший «План Шлиффена» этого не предусматривал. И зачем ей тогда организовывать демонстрации и битье городовых в Петербурге? Вот к войне с Францией Германия действительно готовилась, поэтому логичнее создать беспорядки в Париже, дестабилизировать промышленность и обстановку именно там. Но эти немцы всегда так нелогичны: объявляют войну и не наступают, объявив ее — шлют телеграммы с мирными предложениями …
Президент Франции Пуанкаре приехал в Россию 20(7) июля 1914 года. Это ключевое время завязывания будущего конфликта. Уехал Пуанкаре через три дня — 23(10)июля, в тот же день австрийцы вручили свой ультиматум Сербии. В течение 48 часов ультиматума и будет сэр Эдуард Грей говорить немецкому послу Лихновскому, что война возможна между четырьмя великими державами, намекая на нейтралитет Англии. Британский МИД создает, тщательно создает у немцев ощущение уникальности момента: только сейчас Англия будет нейтральна, поэтому можно быть жесткими и твердыми. Можно сразу решить сербскую проблему, а заодно и поставить на место Россию и Францию! Для создания этого ошибочного ощущения у германского и австрийского правительства, «союзники» готовы на любые трюки. В том числе и на имитацию слабости России, путем фабрикации стачечного движения.
Германию на Россию всеми силами натравливали «союзники». Именно они и провоцировали таинственные забастовки и волнения. Все это — не более, чем часть масштабной кампании по дезинформации германского правительства, в которую чуть позже включится даже британский монарх. Цель — развязывание мировой войны.
«Забастовки возникали и организовывались без всяких видимых причин, и только теперь стало ясно, где лежал корень всех этих событий» — уже в эмиграции делает выводы Родзянко. Все мемуары написаны после русской катастрофы, после проезда Ленина через германскую территорию, после Брестского договора. Поэтому Родзянке все абсолютно «ясно»: за забастовками стоят немцы. Его не смущает другие странности, о которых он сам же пишет: «Однако, за несколько дней до объявления войны, когда международное политическое положение стало угрожающим, когда маленькой братской нам Сербии могущественной соседкой Австрией был предъявлен известный всем и неприемлемый для нее ультиматум, как волшебством сметено было революционное волнение в столице».
«Как только была объявлена война, вспыхнул грандиозный патриотический подъем. Забыты были разбитые трамваи и немецкие трехрублевки …» — вспоминает о первых днях начавшейся войны Татьяна Боткина.
Если бы за подготовкой беспорядков стояли бы германские спецслужбы, то после начала реальной войны России и Германии их деятельность должна была только увеличиваться и нарастать. Мы же видим обратную картину: буйство забастовок «как волшебством сметено». Документы и исчерпывающая информация о подготовке Первой мировой войны «союзниками» появится значительно позже, поэтом наши мемуаристы не подозревают о великом актере сэре Грее и его вкладе в дело поджигания мирового пожара. Мы это знаем, поэтому можем уверенно назвать организатора таинственных забастовок июля 1914 года. Это — английские и французские спецслужбы. Они выпускают русских рабочих на улицы, чтобы показать слабость России и своей цели достигают. «Престарелый посол граф Пурталес, который провел семь лет в России, пришел к выводу и постоянно заверял свое правительство в том, что эта страна не вступит в войну из-за страха революции» — пишет Барбара Такман в своей книге «Первый блицкриг. Август 1914». Когда цель достигнута и тщательно подготовленная война началась, то забастовки уже больше не нужны, и они моментально заканчиваются.
Таинственные события — это фирменный почерк глубоко законспирированной агентуры «союзников». Почерк знакомый по революции 1905 года. Вспомним таинственные письма, полученные вкладчиками тогдашнего русского Сбербанка в самый первый день русско-японской войны, удивительную способность руководителя польских националистов Пилсудского к предсказаниям и многое другое. Вся история гибели нашего государства в 1917 году будет полна таких необъяснимых и непонятных фактов. Непонятны и таинственны они только в одном случае: если считать, что плана Революция — Разложение — Распад не было, а Россия развалилась сама собой…
Заканчивался 1916 год. Наступал год великих потрясений в России. Революционная бомба, зажженная на деньги иностранных разведок, разорвала Россию в клочья. Русские солдаты в это время на многочисленных фронтах отдавали свои жизни за Веру, Царя и Отечество. Они не знали, что очень скоро у них не станет царя, потом отберут веру, а следом за этим многие из них потеряют отечество.
Глава 6.
Кто стоял за Февралем?
История проклянет пролетариев, но она проклянет и нас, вызвавших бурю.
П. Н. Милюков
Наблюдатели со стороны в большинстве своём чувствуют, что царизм держал Россию воедино, а если это единство отнять — Россия пойдёт прахом.
Лондонская газета «Таймс», 4 марта 1917 года
Звонок телефона вырвал капитана Татищева из лап сна. В последнее время, особенно после ранения он спал очень плохо. Снилось вообще что-то невообразимое: атака, взрывы, рукопашная и заканчивалось все это одинаково. Немцы пускали газы, он судорожно хватался за бок, где должна была болтаться противогазная сумка, а ее не было! И волны иприта накрывали его, он пытался не дышать и убежать от мутной волны, но ноги не слушались. И когда не мог уже не вдохнуть подступающий яд, он широко глотал его ртом, чувствовал страшное жжение и просыпался.
Так и сегодня. Уже, казалось, мог бы выучить этот сон наизусть, сообразить, что все это нереально и не паниковать. Но не получалось — и два раза в неделю он искал противогазную сумку и чувствовал жжение в груди, туда, куда вонзился зазубренный германский осколок.
Дежурный поручик был краток и резок: полковник Кутепов срочно требует штабс-капитана через час прибыть в старые Преображенские казармы на Миллионной. В душе он обрадовался. Кажется, начинают наводить порядок. После ранения он долго лечился и только пару недель назад почувствовал себя вполне здоровым. Только кошмары мучают …
События последних дней в Петрограде графа Татищева сильно расстроили. И не то, чтобы он сильно придал им значения, но вид расхлестанных солдат, пьяных и возбужденных, его офицерский глаз не радовал. Когда же вчера, какой-то штатский пытался натравить на него толпу, пришлось даже пальнуть разок в воздух. Анечке он этого не рассказал — нечего ее волновать. Но и из квартиры решил пока не выходить. Нет, он не боялся, смешно бояться тому, кто почти три года провел на фронте. Просто не хотелось погибать по дурости.
Теперь дело другое. Как выздоравливающий, капитан Татищев мог преспокойно сидеть дома. Получив приказ от полковника — должен был его выполнять. Около полутора лет он и служил на фронте под командой Александра Павловича Кутепова. Это был настоящий герой, с ним Татищев ходил в атаки. С ним, видно суждено и бунт усмирять…
— Диспозиция простая — сказал Кутепов, и выглянувшие из-за питерской хмари солнышко, заиграло на золотом эфесе его Георгиевского оружия— Идем по Невскому, собираем служивых. Вы, Николай Владимирович возьмите роту кексгольмцев под свое командование. Потом сворачиваем на Литейный и в той части города наводим порядок.
Вид у солдат Кексгольмского полка был бравый. Это радовало. В последнее время из запасных батальонов, стоявших в Питере, в боевые части поступало такое пополнение, что хоть святых выноси. Даром, что гвардия, что преображенцы. Любимый полк Петра Великого, надежда династии. Теперь понабрали, напризывали такой швали, что пришлось прямо на фронте устроить ещё один запасной батальон и всех к чертям переучивать, пока в нормальных солдат не превращались. А потом следовал бой, и солдат тех клали в могилы и лазареты, а прибывали новые и новые. И опять все по кругу…
В районе Литейного проспекта уже и выстрелы слышались. Где-то здесь громила здание окружного суда беснующаяся толпа. И как ведь ее поведение предсказуемо. Едва только наберет силу, как сразу айда громить тюрьмы, суды, да полицию с жандармами. Там бы ее и встречать. Но в этот раз, власти явно не на высоте положения. Позавчера Татищев со знакомцем на улице встретился, тоже капитаном, командиром броневой роты Полываевым. Его броневики стоят на Путиловском заводе, ремонт идет. Их бы на улицы — глядишь очередей пара, и разбегутся все. Гранат то нет, да и броневик еще в диковинку шпане и новобранцам, что бездумно буйствуют на улице. Так нет, приказ — форсировать ремонт и машины скоренько разобрать. Вот так.
— Эх, жаль, что сам настоящий Преображенский полк далеко теперь на Юго-Западном фронте — подумал Татищев — По — простецки бы с солдатиками разобрались. Мои подошли бы, да в морду бунтарям дали. Вправили мозги. Вы тут, суки, бузите, а мы там за вас головы складываем!
Щелк. Пуля просвистела, откуда-то сверху, и звонко ударила о каменную брусчатку. Стреляли то ли с квартиры, то ли с крыши. Татищев выхватил револьвер и поднял голову. Так и убить могут.
— И чего палят сволочи — выругался рядом молодой кексгольмский прапорщик.
— В офицеров стреляют — спокойно ответил Татищев — То есть в нас с Вами. Отрядите пару человек, пусть за крышами, да балконами наблюдают.
Так и шли, пока Кутепов не поставил его, Татищева, на углу Сергиевской улицы и очертил тем большой квадрат, пока от мятежников свободный. Дальше идти нельзя — солдат больно мало. Надо подождать пока подойдут резервы обещанные:эскадрон драгун из Красного Села, да одна ораниенбаумская пулемётная рота.