Страница:
В полном восторге от Александра Федоровича и «союзники». Он просто находка для них! Так умело дурит голову целой стране. «Союзные» газеты полны лестных оценок его способностей. Статьи о нем — только в положительном ключе: это самый молодой военный министр в мире! Россия и армия поверили Керенскому, а сладкоречивый министр снова всех обманул. Солдаты и офицеры готовились к ненужному и неподготовленному наступлению. Именно оно и должно было поставить на русской армии окончательный, жирный крест. Троцкий позднее напишет: «Наступление 18 июня было организовано Керенским под явным давлением Антанты, которая была заинтересована в том, чтобы немецкие войска были отвлечены на Восточный фронт. Подготовляя это наступление, Керенский и военное командование знали, что армия не обладает ни техническими, ни моральными предпосылками для его проведения… В конечном итоге это наступление обратилось против его организаторов, ибо новое преступно провоцированное поражение сильно революционизировало солдатские массы и тем самым создало благоприятную почвудля большевистской агитации за мир». Лучше и не скажешь.
Несмотря на значительное превосходство в живой силе и технике, наше наступление захлебнулось и быстро прекратилось, а затем вовсе превратилось в позорное бегство, сопровождавшееся грабежами и мародерством. Горькие слезы выступали на лицах русских офицеров. «По всей армии пехота отказывалась выполнять боевые приказы и идти на позиции на смену другим полкам, — пишет генерал Краснов — были случаи, когда своя пехота запрещала своей артиллерии стрелять по окопам противника под тем предлогом, что такая стрельба вызывает ответный огонь неприятеля».
Разложение под влиянием большевистской пропаганды затронуло уже лучшие части. 1-й Гвардейский корпус отказывается идти в атаку! В частях митинги — на них голосованием решается, идти ли вперед, или отправляться на отдых. Пока армия сидела в окопах, она существовала. После того, как ее послали вперед, она рассыпается. Для этого Керенский так и старался, отсюда и пафос его речей и красивая поза.
«Демократизированная армия», не желая проливать кровь свою для «спасения завоеваний революции», бежала, как стадо баранов. Лишенные власти начальники бессильны были остановить эту толпу» — вспоминал в своих мемуарах барон Врангель. Результаты боев ужасны: огромные потери в живой силе, чудовищная убыль в техническом оснащении и запасах. Германская армия захватывает город Тернополь «с многомиллиардными» запасами. Потому, что германская армия не просто отбила русский удар, а сама перешла в наступление. Но простите, откуда немцы столь быстро нашли резервы для своего контрудара? Откуда такие мощные резервы у истощенной германской армии? Никакого секрета тут нет — во всех учебниках истории ответ напечатан черным по белому: «германское командование к месту прорыва спешно перебрасывало войска с французского и других фронтов». В самые сжатые сроки в Россию попали одиннадцать дивизий. Пусть нас не смущает формулировка «и других фронтов» — во всех «других» окопах немецкие солдаты имели тех же самых противников из Антанты. И именно англичане и французы бездействовали, позволяя немцам свободно подтягивать подкрепления.
«На Французском и Итальянском театрах летние операции шли не только в связи с Русским фронтом, но и без связи друг с другом. В то время как на Русском театре развивались только что изложенные нами события наступления и отката, англичане, французы и итальянцы не предпринимали никаких операций — пишет видный военный теоретик А.М. Зайончковский — Но когда Русский фронт приостановился и германцы освободились, то 31 июля англичане предприняли наступление у Ипра. Когда англичане сделали месячный перерыв в своем наступлении (с 16 августа по 20 сентября), то французы начали свои атаки под Верденом (20-26 августа), а итальянцы одиннадцатое наступление на Изонцо (19 августа — 1 сентября), т. е. операции … шли при полном отсутствии связи по времени».
Договоренности между разведчиками двух блоков строго соблюдались. Немцы спокойно перебрасывали войска на Восточный фронт, «союзники», как и обещали, не вели никаких серьезных наступательных операций на Западном. То, что происходило, напоминало небольшие булавочные уколы: «Другая особенность действий западных держав в этот период заключается в отсутствии широких целей в предпринимаемых ими наступлениях — далее указывает Зайончковский — Они всюду ограничивались задачами тактического характера, а именно — улучшения своего положения занятием более выгодных пунктов».
Спокойны за свои позиции и «союзники»: немцы в апреле не двинулись на Париж, когда бунт охватил французские войска. Обратите внимание: именно против России германские полководцы ведут себя «как надо». Видя ослабленность противника — они не просто обороняются, а идут в наступление сами. Под Парижем, в такой же точно ситуации германские войска стояли, как вкопанные!
Генерал Корнилов уже на следствии, проводимом Временном правительством показал: «Я принял армию в состоянии почти полного разложения. Благодаря войсковым Комитетам, высший командный состав был лишен влияния на войска. Многие генералы и значительная часть командиров полков, под давлением Комитетов, были удалены от занимаемых должностей. За исключением немногих частей, братание процветало. Были случаи братания с участием хоров немецкой музыки, выставлявшихся между нашими и немецкими проволочными заграждениями. В течение двух месяцев мне почти ежедневно пришлось бывать в войсковых частях, лично разъяснять солдатам необходимость дисциплины...».
Полное разложение армии открывается в этих строках. Русские солдаты братаются с немцами, а на нейтральной полосе играют германские военные оркестры. Непосильную ношу взвалили на деморализованную и разложенную русскую армию, чтобы ее уничтожить. Но даже в таком, полуобморочном состоянии она притянула на себя в 1917-м году 144 пехотные и 21 конную дивизии врага! Больше чем когда-либо за всю войну! «Союзники» могли спокойно отдыхать в своих окопах — вся сила тевтонской ярости обрушилась на ослабленную Россию!
Но целью наших «друзей» из Лондона и Парижа был не просто небольшой «передых» для своих войск, оплаченный кровью русских солдат. Цель их куда более глобальна — гибель Российской империи. Но пока в России была армия, а в этой армии был генерал Корнилов, она мешала выполнению дьявольского плана. Устранением этого препятствия и занялся Керенский.
Авторитет Лавра Георгиевича Корнилова в армии был действительно велик.В русско-японской войне он отличился в Мукденском сражении, прикрывая отступление армии. Первую мировую войну Корнилов начал командиром дивизии. Под его руководством она быстро стяжала себе почетное название — «стальная». Известен случай, когда горстка добровольцев 148-го Измаильского полка, входившего в состав этой дивизии, под руководством самого Корнилова яростной «суворовской» атакой опрокинула в Карпатских горах два австрийских полка, взяв 1200 пленных и одного генерала. Увидев с утра малочисленность русского отряда, австриец воскликнул в сердцах: «Корнилов — не человек, а стихия!». Во время вынужденного отступления русской армии сам Корнилов, остался прикрывать отход дивизии, был тяжело ранен и попал в плен. Австрийцы, пленившие его, уже знали, с кем имеют дело, и поместили его в крепости с многочисленной охраной. Тем не менее, едва оправившись от ран, он смог притвориться больным, лечь в тюремную больницу и бежать оттуда. Во время побега Корнилов выдавал себя за венгерского солдата, плохо говорящего по-немецки. Передвигаясь по ночам и питаясь тем, что мог добыть, он смог добраться до расположения русских войск. Газеты сделали его историю достоянием общественности, и авторитет генерала Корнилова неизмеримо возрос. Это был тот герой, которого ждала Россия.
После того, как Корнилов успешно и практически бескровно подавил апрельские выступления большевиков в Петрограде, многочисленные протесты городского Совета вынудили генерала подать в отставку с поста командующего гарнизоном, и направиться в действующую армию. Как раз к наступлению, которое ничего кроме провала и не ждало. Но он не пропал, не сгинул, а его 8-я армия добилась наилучших результатов.
11(24) июля 1917 года генерал Корнилов, видя страшные последствия наступления, направляет Керенскому телеграмму: «Армия обезумевших темных людей, не ограждающихся властью от систематического развращения и разложения, потерявших чувство человеческого достоинства, бежит... Это бедствие может быть прекращено, и этот стыд или будет снят революционным Правительством, или, если оно не сумеет того сделать, неизбежным ходом истории будут выдвинуты другие люди. Я, генерал Корнилов, вся жизнь которого — от первого дня существования доныне — проходит в беззаветном служении Родине, заявляю, что Отечество гибнет, и потому, хотя и не спрошенный, требую немедленного прекращения наступления на всех фронтах в целях сохранения и спасения армии для реорганизации на началах строгой дисциплины и дабы не жертвовать жизнью немногих героев, имеющих право увидеть лучшие дни...».
Через восемь дней после этой телеграммы, 19 июля (1 августа) Корнилов был назначен Верховным главнокомандующим русской армией. Именно его выдвинул Керенский на важнейший пост. Но не потому, что оценил душевное благородство генерала. Нет, для успешного большевистского переворота надо уничтожить армию. Рядовой состав можно разложить пропагандой. Генералов и офицеров приказами и комитетами заставить забыть свой долг перед Родиной невозможно. Их можно из армии вычистить, удалить. Можно натравить на них расхлестанные солдатские массы. Но для всего этого нужен повод! Надо заставить армию выступить против разрушения страны, объявить ее мятежной силой и тогда уже разгромить ее высшие эшелоны. Чтобы военные решились выступить против Временного правительства у них должен быть вождь. Поэтому Керенский выдвигает Корнилова.
Ленинское нетерпение и постоянные призывы продолжать и углублять революцию отклика должного не находили. На первых порах. После захлебнувшегося наступления к нему стали прислушиваться куда больше, но для окончательного завоевания умов и сердец русских солдат и обывателей, не хватало Ильичу только одного — внешней угрозы для революции! Не было опасности, что все завоевания революции могут в один миг быть ликвидированы. Не было внутреннего врага, в борьбе с которым все могли бы сплотиться. Под руководством большевиков, разумеется. Временное правительство не в счет — оно врагом не было (прямо, как у Высоцкого — «и не друг и не враг, а так!»). И пока такого противника не существовало, никто в партии и стране не понимал, зачем нужно так скоропалительно продолжать потрясения в стране, все более «левое» правительство которой, само проводило все реформы.
Врага следовало создать. Сам Ленин этого сделать не мог, это мог сделать Керенский. И он создал нужную ситуацию. Назначив генерала Корнилова на пост главнокомандующего, можно было спокойно ждать. Что же мог делать боевой генерал, придя к власти? Естественно наводить порядок. Наводить его так, как умел — жестко по-военному. И шаги его прекрасно просчитывались вперед: начав с введения смертной казни на фронте, он неизбежно должен был привести в чувство и тыл. Вот это его стремление к элементарному порядку во время страшной войны и можно было выдать за контрреволюционный мятеж. Как следствие все «здоровые» силы общества были должны сплотиться вокруг революционных вождей против попыток реставрации старого порядка (а точнее сказать — просто порядка!). После разгрома этой «страшной угрозы» путь большевиков к власти был открыт. Армия будет деморализована, обезглавлена и потеряет всякую охоту вмешиваться в политику.
Кто спасет страну? У здоровых сил России была надежда, что такой фигурой станет Лавр Георгиевич Корнилов. Жесткий, прямой и честный. Именно попыткой остановить сползание России в бездну и было его недолгое пребывание на высоком посту Главнокомандующего русской армией. От назначения до ареста, Лавр Георгиевич занимал эту должность всего чуть более месяца, но даже за столь короткий срок успел сделать немало. Одного боевой генерал не мог понять — он является пешкой в руках сил ведущих страну к развалу. Его намерение катастрофу предотвратить, на самом деле ее чрезвычайно приблизит. Именно «корниловский мятеж» проявит всю подлую и предательскую сущность Временного правительства и ее главы Александра Федоровича Керенского. Потому мы и назовем генерала Корнилова «зеркалом русской революции». Такой степени гнусности и обмана русский генерал просто не мог себе представить. И его можно понять — ведь обманул его не кто-нибудь, а глава русского государства!
«Корниловский мятеж» это стопроцентная заслуга Александра Федоровича, его сценарий, его драматургия. В действительности никакого мятежа не было: группа патриотов-генералов пыталась спасти страну по просьбе … Керенского, а потом была им оклеветана и предана. Наверное, закулисные кукловоды аплодировали мастерству своего подопечного. Только эта пьеса Керенского была последней в его жизни, потому, что после этого ему оставалось стоять у власти всего два месяца…
На минуту отвлечемся от дурно пахнущей истории «корниловского мятежа» и вспомним, на каком фоне Лавр Георгиевич свою новую должность принял. Речь ведь шла не просто о провале наступления и военном поражении. Нет, по всей стране тогда творилось нечто невообразимое. Хаос и неуправляемость, обильно посеянные Временным правительством в марте-апреле, к июлю уже давали обильные всходы. «Работать никто не желал. Все стояло, словно заколдованное, в том виде, как застала „бескровная“, производя ужасно жуткое и тяжелое впечатление — вспоминал об этих месяцах очевидец, казачий полковник Поляков — Дороги не ремонтировались, рабочие самовольно разошлись, многочисленный технический персонал номинально сорганизовался в комитеты, а фактически каждый делал все, что хотел и устраивал свою судьбу, как ему казалось лучше».
«В стране продолжались эксцессы, беспорядки, анархия, захваты, насилия, самочинство, неповиновение» — вторит ему Суханов — Гиммер. Переполнены такими же новостями и газеты того времени. Их заголовки говорят сами за себя: «Анархия, Беспорядки, Погромы, Самосуды». Министр торговли и промышленности, беспартийный господин Прокопович уведомил правительство «что не только в городах, но и над армией висит зловещий призрак голода, ибо между местами закупок хлеба и фронтом — сплошное пространство, объятое анархией, и, нет сил преодолеть его». Министр внутренних дел смело мог добавить, что повсюду в стране идут разбои и грабежи, с которыми новая народная милиция не в состоянии справиться. Да не справилась бы и старая полиция! На всех железных дорогах, на всех водных путях расхищалось все и вся. Так, в караванах с хлебом, шедших в Петроград, по пути разграблено крестьянами — 100 тыс. пудов из двухсот. Статистика военного министерства за одну неделю только в тыловых войсках и только исключительных событий давала двадцать четыре погрома, двадцать четыре «самочинных выступления» и шестнадцать «усмирений вооруженной силой».
А ведь кризис, помимо политического аспекта, имел и экономические последствия. В стране, где из пункта «А» в пункт «Б», товары было уже не довести без риска их потерять, торговля замирала! Следствием этого стало массовое закрытие промышленных предприятий, что опять таки приводило к резкому ухудшению качества жизни населения. Промышленное производство уменьшилось примерно на 35%. Одновременно усилилась натурализация хозяйства, денежная торговля уступала место обмену. Но происходило это все не само собой. Руку к экономическим проблемам активно приложило Временное правительство. Именно министры новой свободной России, а не царские сатрапы включили на полную мощность печатный станок. Николай II этого себе позволить не мог, искренне заботясь о вверенном ему народе. «Временщики» … на то они и «временщики»!
За неполные 8 месяцев правительство «свободной» России напечатало бумажных денег на сумму свыше 9,5 млрд. руб. Более того, казначейству было разрешено выпускать «примитивные» деньги на плохой бумаге, с плохой защитой от подделок, без подписи и дат. Такие купюры достоинством в 20 и 40 рублей получат в народе название «керенки». Это окончательно подорвало денежную систему. Быстро росла инфляция, покупательная способность рубля упала в 15 раз. Государственный долг России вырос на 14 млрд., достигнув к осени 1917 года 49 млрд. золотых рублей.
Но в первую очередь, от хаоса и ухудшения экономической ситуации страдал фронт. Наладить нормальное снабжение войск становилось просто невозможно. Командир Кавказской туземной дивизии так рисовал положение Подольской губернии, где стояли его части: «Теперь, нет сил дольше бороться с народом, у которого нет ни совести, ни стыда. Проходящие воинские части сметают все, уничтожают посевы, скот, птицу, разбивают казенные склады спирта, напиваются, поджигают дома, громят не только помещичьи, но и крестьянские имения...». Страшно становилось жить в новой, свободной России. Бездействующая власть отбивала у населения привычное уважение к государству, слабость и безволие которого были великолепной питательной средой для жестких и решительных экстремистов ленинского типа.
Вот на этом невеселом фоне Корнилов приступил к руководству армией. Одним из первых его шагов стало восстановление смертной казни. В тылу. У себя в армии он явочным порядком ввел смертную казнь и военно-полевые суды, а затем добился от правительства юридического оформления этих мер. На фронте, она была восстановлена Временным правительством за неделю до его назначения, сразу после июльского путча большевиков. Еще ранее Корнилов приступил к формированию новых дисциплинированных частей — ударных батальонов, запретил митинги и революционную агитацию в воинских частях. Его «ударники» еще во время наступления перешедшего в постыдное бегство, отлавливая дезертиров и расстреливая мародеров, навели порядок на фронте и в тылу армии. Трупы последних с табличками «За мародерство и грабеж», Корнилов приказал выставлять на площадях и вывешивать на фонарях.
Жестоко, ничего не скажешь. Однако действие этой меры было просто волшебным. Не верите — почитайте «Окаянные дни» Ивана Бунина: «Как распоясалась деревня в прошлом году летом, как жутко было жить в Васильевском! И вдруг слух: Корнилов ввел смертную казнь — и почти весь июль Васильевское было тише воды, ниже травы. А в мае, в июне по улице было страшно пройти...».
Бунин испытал все прелести смутного времени на своей шкуре — писатель жил летом в деревне и его тогда чуть не убили, просто так, за «буржуазный вид», обвинив в поджоге. Но, вот ввели смертную казнь — и стало тихо! И это в простой деревне, где люди ничего ужасного и преступного еще не совершили. Однако сам факт наличия наказания уже наводил порядок. В той же книге и про саму атмосферу России 1917-го замечает Бунин весьма метко: «Впрочем, почта русская кончилась уже давно, еще летом семнадцатого года: с тех самых пор, как у нас впервые, на европейский лад, появился „министр почт и телеграфов“. Тогда же появился впервые и „министр труда“ — и тогда же вся Россия бросила работать. Да и сатана Каиновой злобы, кровожадности и самого дикого самоуправства дохнул на Россию именно в те дни, когда были провозглашены братство, равенство и свобода. Тогда сразу наступило исступление, острое умопомешательство».
Вот в этой атмосфере, когда казалось все посходили с ума, и ввел смертную казнь Корнилов. Возмущению «корниловскими» методами в левой печати не было предела. Через год, уже придя к власти сами, большевики придумают отличный способ борьбы с анархией, спекуляцией, воровством и вообще со всеми социальными бедами. Метод чисто «корниловский» — расстрел на месте. Без суда и следствия. Мера жестокая, но только так новому красному правительству удастся быстро навести порядок в стране.
30-го июля (12 августа) на совещании с участием министров путей сообщения и продовольствия Корнилов высказал свой взгляд, можно сказать свою программу, по выходу из кризиса: «Для окончания войны миром, достойным великой, свободной России, нам необходимо иметь три армии: армию в окопах, непосредственно ведущую бой, армию в тылу — в мастерских и заводах, изготовляющую для армии фронта все ей необходимое, и армию железнодорожную, подвозящую это к фронту».
В армии должен быть порядок, а по Корнилову такой же железный порядок надо навести в тылу и на железной дороге. Абсолютно логично. Именно такими и видели действия генерала честные русские патриоты и … организаторы будущей провокации. Круто брал генерал Корнилов. Но меры, предлагаемые им, никто не оспаривал. В том числе и сам Керенский. Едва разобравшись в ситуации, 3(16) августа Корнилов прибыл в Петроград для доклада Временному правительству. Свои предложения он оформил в виде записки и вручил ее Керенскому. Ознакомившись с ней, глава правительства выразил принципиальное согласие с указанными в ней мерами, но, попросил Корнилова не представлять записки правительству официально, а подождать окончания аналогичной работы всего военного министерства и тогда уже сверить позиции. На том же памятном заседании произошел инцидент, произведший глубокое впечатление на Корнилова. Думаю, и вас он тоже удивит…
Дело было так. Идет заседание правительства, выступают министры. Доходит очередь и до военных вопросов. Корнилов выступает с докладом о мерах необходимых для борьбы с хаосом и анархией. Когда же он решил коснуться вопросов планируемой наступательной операции на Юго-западном фронте, Керенский его внезапно остановил. Генерал был в недоумении, пока не получил записку. Борис Савинков, известный террорист-эсер, а теперь помощник Керенского по военным вопросам, выражал неуверенность в том, что «сообщаемые Верховным главнокомандующим государственные и союзные тайны не станут известны противнику в товарищеском порядке».
Уже упоминавшийся нами глава русской разведслужбы в Париже, полковник Игнатьев давно поставил об этом правительство в известность: «Мои сведения с момента их поступления больше не остаются совершенно секретными, они сообщаются некоторыми членами временного правительства их партиям… Керенский отказался привести некоторые подробности, касающиеся военных дел, при Чернове, который почти открыто был германским агентом». Поняли в чем дело?
В правительстве сидел немецкий шпион, все об этом знали и ничего не делали!
Вы это себе можете представить?! До какой степени разложения должна дойти власть, чтобы это стало возможным! Но в России, управляемой Временным правительством было возможно все. Поэтому министр земледелия Виктор Михайлович Чернов (Либерман), спокойно ходил на заседания правительства. С ним все вежливо здоровались, вместе курили и анекдоты рассказывали. Вот только на темы военные и секретные с ним не разговаривали. Такая, знаете, своеобразная политкорректность, доведенная до абсурда. Сам Виктор Михайлович, наверное, даже обижался на такое недоверие товарищей по кабинету, но службу в германской разведке не оставлял. Как и не покидал рядов партии эсеров, к которой, напомним, принадлежал и сам Керенский, и написавший записку Савинков.
Вы это понять можете? Я вижу только одно вразумительное объяснение: служба в какой-либо иностранной разведке или отстаивание интересов зарубежной державы членами правительства было настолько обыденным явлением, что уже никого во власти не удивляло. Чернов выделялся лишь одним — он работал на германскую разведку, в то время как все остальные сотрудничали с «союзными» спецслужбами. Был славный министр земледелия другой масти, но все из той же колоды! И к этой его особенности коллеги по кабинету министров относились с пониманием, за это Виктора Михайловича не осуждали: жить то как-то надо, все мы люди. Министры всего лишь старались в его присутствии государственных секретов не обсуждать. Вывод из всего вышесказанного напрашивается простой. Интересы Англии, Франции и США были представлены в правящем кабинете свободной России многими персоналиями. О германских делах пекся член партии эсеров Виктор Михайлович Чернов.
Интересы России во Временном правительстве не отстаивал никто.
События злополучного заседания стали для Корнилова шоком. В его генеральском мозгу происшедшее просто не укладывалось! После совещания он вернулся в Ставку просто сам не свой. Надо было спасать страну, причем срочно. Если раньше источником заразы Корнилову казались Советы и особенно самый зловредный — Петроградский, то теперь он видел, что и Временное правительство поражено той же гнилью. В результате Корнилов решился навести порядок в стране радикально. Его ошибка была в том, что он искренне хотел стране блага и для этого собирался опереться на тех, кто послушно выполнял волю настоящих и главных разрушителей России. Волю «союзников».
Несмотря на значительное превосходство в живой силе и технике, наше наступление захлебнулось и быстро прекратилось, а затем вовсе превратилось в позорное бегство, сопровождавшееся грабежами и мародерством. Горькие слезы выступали на лицах русских офицеров. «По всей армии пехота отказывалась выполнять боевые приказы и идти на позиции на смену другим полкам, — пишет генерал Краснов — были случаи, когда своя пехота запрещала своей артиллерии стрелять по окопам противника под тем предлогом, что такая стрельба вызывает ответный огонь неприятеля».
Разложение под влиянием большевистской пропаганды затронуло уже лучшие части. 1-й Гвардейский корпус отказывается идти в атаку! В частях митинги — на них голосованием решается, идти ли вперед, или отправляться на отдых. Пока армия сидела в окопах, она существовала. После того, как ее послали вперед, она рассыпается. Для этого Керенский так и старался, отсюда и пафос его речей и красивая поза.
«Демократизированная армия», не желая проливать кровь свою для «спасения завоеваний революции», бежала, как стадо баранов. Лишенные власти начальники бессильны были остановить эту толпу» — вспоминал в своих мемуарах барон Врангель. Результаты боев ужасны: огромные потери в живой силе, чудовищная убыль в техническом оснащении и запасах. Германская армия захватывает город Тернополь «с многомиллиардными» запасами. Потому, что германская армия не просто отбила русский удар, а сама перешла в наступление. Но простите, откуда немцы столь быстро нашли резервы для своего контрудара? Откуда такие мощные резервы у истощенной германской армии? Никакого секрета тут нет — во всех учебниках истории ответ напечатан черным по белому: «германское командование к месту прорыва спешно перебрасывало войска с французского и других фронтов». В самые сжатые сроки в Россию попали одиннадцать дивизий. Пусть нас не смущает формулировка «и других фронтов» — во всех «других» окопах немецкие солдаты имели тех же самых противников из Антанты. И именно англичане и французы бездействовали, позволяя немцам свободно подтягивать подкрепления.
«На Французском и Итальянском театрах летние операции шли не только в связи с Русским фронтом, но и без связи друг с другом. В то время как на Русском театре развивались только что изложенные нами события наступления и отката, англичане, французы и итальянцы не предпринимали никаких операций — пишет видный военный теоретик А.М. Зайончковский — Но когда Русский фронт приостановился и германцы освободились, то 31 июля англичане предприняли наступление у Ипра. Когда англичане сделали месячный перерыв в своем наступлении (с 16 августа по 20 сентября), то французы начали свои атаки под Верденом (20-26 августа), а итальянцы одиннадцатое наступление на Изонцо (19 августа — 1 сентября), т. е. операции … шли при полном отсутствии связи по времени».
Договоренности между разведчиками двух блоков строго соблюдались. Немцы спокойно перебрасывали войска на Восточный фронт, «союзники», как и обещали, не вели никаких серьезных наступательных операций на Западном. То, что происходило, напоминало небольшие булавочные уколы: «Другая особенность действий западных держав в этот период заключается в отсутствии широких целей в предпринимаемых ими наступлениях — далее указывает Зайончковский — Они всюду ограничивались задачами тактического характера, а именно — улучшения своего положения занятием более выгодных пунктов».
Спокойны за свои позиции и «союзники»: немцы в апреле не двинулись на Париж, когда бунт охватил французские войска. Обратите внимание: именно против России германские полководцы ведут себя «как надо». Видя ослабленность противника — они не просто обороняются, а идут в наступление сами. Под Парижем, в такой же точно ситуации германские войска стояли, как вкопанные!
Генерал Корнилов уже на следствии, проводимом Временном правительством показал: «Я принял армию в состоянии почти полного разложения. Благодаря войсковым Комитетам, высший командный состав был лишен влияния на войска. Многие генералы и значительная часть командиров полков, под давлением Комитетов, были удалены от занимаемых должностей. За исключением немногих частей, братание процветало. Были случаи братания с участием хоров немецкой музыки, выставлявшихся между нашими и немецкими проволочными заграждениями. В течение двух месяцев мне почти ежедневно пришлось бывать в войсковых частях, лично разъяснять солдатам необходимость дисциплины...».
Полное разложение армии открывается в этих строках. Русские солдаты братаются с немцами, а на нейтральной полосе играют германские военные оркестры. Непосильную ношу взвалили на деморализованную и разложенную русскую армию, чтобы ее уничтожить. Но даже в таком, полуобморочном состоянии она притянула на себя в 1917-м году 144 пехотные и 21 конную дивизии врага! Больше чем когда-либо за всю войну! «Союзники» могли спокойно отдыхать в своих окопах — вся сила тевтонской ярости обрушилась на ослабленную Россию!
Но целью наших «друзей» из Лондона и Парижа был не просто небольшой «передых» для своих войск, оплаченный кровью русских солдат. Цель их куда более глобальна — гибель Российской империи. Но пока в России была армия, а в этой армии был генерал Корнилов, она мешала выполнению дьявольского плана. Устранением этого препятствия и занялся Керенский.
Авторитет Лавра Георгиевича Корнилова в армии был действительно велик.В русско-японской войне он отличился в Мукденском сражении, прикрывая отступление армии. Первую мировую войну Корнилов начал командиром дивизии. Под его руководством она быстро стяжала себе почетное название — «стальная». Известен случай, когда горстка добровольцев 148-го Измаильского полка, входившего в состав этой дивизии, под руководством самого Корнилова яростной «суворовской» атакой опрокинула в Карпатских горах два австрийских полка, взяв 1200 пленных и одного генерала. Увидев с утра малочисленность русского отряда, австриец воскликнул в сердцах: «Корнилов — не человек, а стихия!». Во время вынужденного отступления русской армии сам Корнилов, остался прикрывать отход дивизии, был тяжело ранен и попал в плен. Австрийцы, пленившие его, уже знали, с кем имеют дело, и поместили его в крепости с многочисленной охраной. Тем не менее, едва оправившись от ран, он смог притвориться больным, лечь в тюремную больницу и бежать оттуда. Во время побега Корнилов выдавал себя за венгерского солдата, плохо говорящего по-немецки. Передвигаясь по ночам и питаясь тем, что мог добыть, он смог добраться до расположения русских войск. Газеты сделали его историю достоянием общественности, и авторитет генерала Корнилова неизмеримо возрос. Это был тот герой, которого ждала Россия.
После того, как Корнилов успешно и практически бескровно подавил апрельские выступления большевиков в Петрограде, многочисленные протесты городского Совета вынудили генерала подать в отставку с поста командующего гарнизоном, и направиться в действующую армию. Как раз к наступлению, которое ничего кроме провала и не ждало. Но он не пропал, не сгинул, а его 8-я армия добилась наилучших результатов.
11(24) июля 1917 года генерал Корнилов, видя страшные последствия наступления, направляет Керенскому телеграмму: «Армия обезумевших темных людей, не ограждающихся властью от систематического развращения и разложения, потерявших чувство человеческого достоинства, бежит... Это бедствие может быть прекращено, и этот стыд или будет снят революционным Правительством, или, если оно не сумеет того сделать, неизбежным ходом истории будут выдвинуты другие люди. Я, генерал Корнилов, вся жизнь которого — от первого дня существования доныне — проходит в беззаветном служении Родине, заявляю, что Отечество гибнет, и потому, хотя и не спрошенный, требую немедленного прекращения наступления на всех фронтах в целях сохранения и спасения армии для реорганизации на началах строгой дисциплины и дабы не жертвовать жизнью немногих героев, имеющих право увидеть лучшие дни...».
Через восемь дней после этой телеграммы, 19 июля (1 августа) Корнилов был назначен Верховным главнокомандующим русской армией. Именно его выдвинул Керенский на важнейший пост. Но не потому, что оценил душевное благородство генерала. Нет, для успешного большевистского переворота надо уничтожить армию. Рядовой состав можно разложить пропагандой. Генералов и офицеров приказами и комитетами заставить забыть свой долг перед Родиной невозможно. Их можно из армии вычистить, удалить. Можно натравить на них расхлестанные солдатские массы. Но для всего этого нужен повод! Надо заставить армию выступить против разрушения страны, объявить ее мятежной силой и тогда уже разгромить ее высшие эшелоны. Чтобы военные решились выступить против Временного правительства у них должен быть вождь. Поэтому Керенский выдвигает Корнилова.
Ленинское нетерпение и постоянные призывы продолжать и углублять революцию отклика должного не находили. На первых порах. После захлебнувшегося наступления к нему стали прислушиваться куда больше, но для окончательного завоевания умов и сердец русских солдат и обывателей, не хватало Ильичу только одного — внешней угрозы для революции! Не было опасности, что все завоевания революции могут в один миг быть ликвидированы. Не было внутреннего врага, в борьбе с которым все могли бы сплотиться. Под руководством большевиков, разумеется. Временное правительство не в счет — оно врагом не было (прямо, как у Высоцкого — «и не друг и не враг, а так!»). И пока такого противника не существовало, никто в партии и стране не понимал, зачем нужно так скоропалительно продолжать потрясения в стране, все более «левое» правительство которой, само проводило все реформы.
Врага следовало создать. Сам Ленин этого сделать не мог, это мог сделать Керенский. И он создал нужную ситуацию. Назначив генерала Корнилова на пост главнокомандующего, можно было спокойно ждать. Что же мог делать боевой генерал, придя к власти? Естественно наводить порядок. Наводить его так, как умел — жестко по-военному. И шаги его прекрасно просчитывались вперед: начав с введения смертной казни на фронте, он неизбежно должен был привести в чувство и тыл. Вот это его стремление к элементарному порядку во время страшной войны и можно было выдать за контрреволюционный мятеж. Как следствие все «здоровые» силы общества были должны сплотиться вокруг революционных вождей против попыток реставрации старого порядка (а точнее сказать — просто порядка!). После разгрома этой «страшной угрозы» путь большевиков к власти был открыт. Армия будет деморализована, обезглавлена и потеряет всякую охоту вмешиваться в политику.
Кто спасет страну? У здоровых сил России была надежда, что такой фигурой станет Лавр Георгиевич Корнилов. Жесткий, прямой и честный. Именно попыткой остановить сползание России в бездну и было его недолгое пребывание на высоком посту Главнокомандующего русской армией. От назначения до ареста, Лавр Георгиевич занимал эту должность всего чуть более месяца, но даже за столь короткий срок успел сделать немало. Одного боевой генерал не мог понять — он является пешкой в руках сил ведущих страну к развалу. Его намерение катастрофу предотвратить, на самом деле ее чрезвычайно приблизит. Именно «корниловский мятеж» проявит всю подлую и предательскую сущность Временного правительства и ее главы Александра Федоровича Керенского. Потому мы и назовем генерала Корнилова «зеркалом русской революции». Такой степени гнусности и обмана русский генерал просто не мог себе представить. И его можно понять — ведь обманул его не кто-нибудь, а глава русского государства!
«Корниловский мятеж» это стопроцентная заслуга Александра Федоровича, его сценарий, его драматургия. В действительности никакого мятежа не было: группа патриотов-генералов пыталась спасти страну по просьбе … Керенского, а потом была им оклеветана и предана. Наверное, закулисные кукловоды аплодировали мастерству своего подопечного. Только эта пьеса Керенского была последней в его жизни, потому, что после этого ему оставалось стоять у власти всего два месяца…
На минуту отвлечемся от дурно пахнущей истории «корниловского мятежа» и вспомним, на каком фоне Лавр Георгиевич свою новую должность принял. Речь ведь шла не просто о провале наступления и военном поражении. Нет, по всей стране тогда творилось нечто невообразимое. Хаос и неуправляемость, обильно посеянные Временным правительством в марте-апреле, к июлю уже давали обильные всходы. «Работать никто не желал. Все стояло, словно заколдованное, в том виде, как застала „бескровная“, производя ужасно жуткое и тяжелое впечатление — вспоминал об этих месяцах очевидец, казачий полковник Поляков — Дороги не ремонтировались, рабочие самовольно разошлись, многочисленный технический персонал номинально сорганизовался в комитеты, а фактически каждый делал все, что хотел и устраивал свою судьбу, как ему казалось лучше».
«В стране продолжались эксцессы, беспорядки, анархия, захваты, насилия, самочинство, неповиновение» — вторит ему Суханов — Гиммер. Переполнены такими же новостями и газеты того времени. Их заголовки говорят сами за себя: «Анархия, Беспорядки, Погромы, Самосуды». Министр торговли и промышленности, беспартийный господин Прокопович уведомил правительство «что не только в городах, но и над армией висит зловещий призрак голода, ибо между местами закупок хлеба и фронтом — сплошное пространство, объятое анархией, и, нет сил преодолеть его». Министр внутренних дел смело мог добавить, что повсюду в стране идут разбои и грабежи, с которыми новая народная милиция не в состоянии справиться. Да не справилась бы и старая полиция! На всех железных дорогах, на всех водных путях расхищалось все и вся. Так, в караванах с хлебом, шедших в Петроград, по пути разграблено крестьянами — 100 тыс. пудов из двухсот. Статистика военного министерства за одну неделю только в тыловых войсках и только исключительных событий давала двадцать четыре погрома, двадцать четыре «самочинных выступления» и шестнадцать «усмирений вооруженной силой».
А ведь кризис, помимо политического аспекта, имел и экономические последствия. В стране, где из пункта «А» в пункт «Б», товары было уже не довести без риска их потерять, торговля замирала! Следствием этого стало массовое закрытие промышленных предприятий, что опять таки приводило к резкому ухудшению качества жизни населения. Промышленное производство уменьшилось примерно на 35%. Одновременно усилилась натурализация хозяйства, денежная торговля уступала место обмену. Но происходило это все не само собой. Руку к экономическим проблемам активно приложило Временное правительство. Именно министры новой свободной России, а не царские сатрапы включили на полную мощность печатный станок. Николай II этого себе позволить не мог, искренне заботясь о вверенном ему народе. «Временщики» … на то они и «временщики»!
За неполные 8 месяцев правительство «свободной» России напечатало бумажных денег на сумму свыше 9,5 млрд. руб. Более того, казначейству было разрешено выпускать «примитивные» деньги на плохой бумаге, с плохой защитой от подделок, без подписи и дат. Такие купюры достоинством в 20 и 40 рублей получат в народе название «керенки». Это окончательно подорвало денежную систему. Быстро росла инфляция, покупательная способность рубля упала в 15 раз. Государственный долг России вырос на 14 млрд., достигнув к осени 1917 года 49 млрд. золотых рублей.
Но в первую очередь, от хаоса и ухудшения экономической ситуации страдал фронт. Наладить нормальное снабжение войск становилось просто невозможно. Командир Кавказской туземной дивизии так рисовал положение Подольской губернии, где стояли его части: «Теперь, нет сил дольше бороться с народом, у которого нет ни совести, ни стыда. Проходящие воинские части сметают все, уничтожают посевы, скот, птицу, разбивают казенные склады спирта, напиваются, поджигают дома, громят не только помещичьи, но и крестьянские имения...». Страшно становилось жить в новой, свободной России. Бездействующая власть отбивала у населения привычное уважение к государству, слабость и безволие которого были великолепной питательной средой для жестких и решительных экстремистов ленинского типа.
Вот на этом невеселом фоне Корнилов приступил к руководству армией. Одним из первых его шагов стало восстановление смертной казни. В тылу. У себя в армии он явочным порядком ввел смертную казнь и военно-полевые суды, а затем добился от правительства юридического оформления этих мер. На фронте, она была восстановлена Временным правительством за неделю до его назначения, сразу после июльского путча большевиков. Еще ранее Корнилов приступил к формированию новых дисциплинированных частей — ударных батальонов, запретил митинги и революционную агитацию в воинских частях. Его «ударники» еще во время наступления перешедшего в постыдное бегство, отлавливая дезертиров и расстреливая мародеров, навели порядок на фронте и в тылу армии. Трупы последних с табличками «За мародерство и грабеж», Корнилов приказал выставлять на площадях и вывешивать на фонарях.
Жестоко, ничего не скажешь. Однако действие этой меры было просто волшебным. Не верите — почитайте «Окаянные дни» Ивана Бунина: «Как распоясалась деревня в прошлом году летом, как жутко было жить в Васильевском! И вдруг слух: Корнилов ввел смертную казнь — и почти весь июль Васильевское было тише воды, ниже травы. А в мае, в июне по улице было страшно пройти...».
Бунин испытал все прелести смутного времени на своей шкуре — писатель жил летом в деревне и его тогда чуть не убили, просто так, за «буржуазный вид», обвинив в поджоге. Но, вот ввели смертную казнь — и стало тихо! И это в простой деревне, где люди ничего ужасного и преступного еще не совершили. Однако сам факт наличия наказания уже наводил порядок. В той же книге и про саму атмосферу России 1917-го замечает Бунин весьма метко: «Впрочем, почта русская кончилась уже давно, еще летом семнадцатого года: с тех самых пор, как у нас впервые, на европейский лад, появился „министр почт и телеграфов“. Тогда же появился впервые и „министр труда“ — и тогда же вся Россия бросила работать. Да и сатана Каиновой злобы, кровожадности и самого дикого самоуправства дохнул на Россию именно в те дни, когда были провозглашены братство, равенство и свобода. Тогда сразу наступило исступление, острое умопомешательство».
Вот в этой атмосфере, когда казалось все посходили с ума, и ввел смертную казнь Корнилов. Возмущению «корниловскими» методами в левой печати не было предела. Через год, уже придя к власти сами, большевики придумают отличный способ борьбы с анархией, спекуляцией, воровством и вообще со всеми социальными бедами. Метод чисто «корниловский» — расстрел на месте. Без суда и следствия. Мера жестокая, но только так новому красному правительству удастся быстро навести порядок в стране.
30-го июля (12 августа) на совещании с участием министров путей сообщения и продовольствия Корнилов высказал свой взгляд, можно сказать свою программу, по выходу из кризиса: «Для окончания войны миром, достойным великой, свободной России, нам необходимо иметь три армии: армию в окопах, непосредственно ведущую бой, армию в тылу — в мастерских и заводах, изготовляющую для армии фронта все ей необходимое, и армию железнодорожную, подвозящую это к фронту».
В армии должен быть порядок, а по Корнилову такой же железный порядок надо навести в тылу и на железной дороге. Абсолютно логично. Именно такими и видели действия генерала честные русские патриоты и … организаторы будущей провокации. Круто брал генерал Корнилов. Но меры, предлагаемые им, никто не оспаривал. В том числе и сам Керенский. Едва разобравшись в ситуации, 3(16) августа Корнилов прибыл в Петроград для доклада Временному правительству. Свои предложения он оформил в виде записки и вручил ее Керенскому. Ознакомившись с ней, глава правительства выразил принципиальное согласие с указанными в ней мерами, но, попросил Корнилова не представлять записки правительству официально, а подождать окончания аналогичной работы всего военного министерства и тогда уже сверить позиции. На том же памятном заседании произошел инцидент, произведший глубокое впечатление на Корнилова. Думаю, и вас он тоже удивит…
Дело было так. Идет заседание правительства, выступают министры. Доходит очередь и до военных вопросов. Корнилов выступает с докладом о мерах необходимых для борьбы с хаосом и анархией. Когда же он решил коснуться вопросов планируемой наступательной операции на Юго-западном фронте, Керенский его внезапно остановил. Генерал был в недоумении, пока не получил записку. Борис Савинков, известный террорист-эсер, а теперь помощник Керенского по военным вопросам, выражал неуверенность в том, что «сообщаемые Верховным главнокомандующим государственные и союзные тайны не станут известны противнику в товарищеском порядке».
Уже упоминавшийся нами глава русской разведслужбы в Париже, полковник Игнатьев давно поставил об этом правительство в известность: «Мои сведения с момента их поступления больше не остаются совершенно секретными, они сообщаются некоторыми членами временного правительства их партиям… Керенский отказался привести некоторые подробности, касающиеся военных дел, при Чернове, который почти открыто был германским агентом». Поняли в чем дело?
В правительстве сидел немецкий шпион, все об этом знали и ничего не делали!
Вы это себе можете представить?! До какой степени разложения должна дойти власть, чтобы это стало возможным! Но в России, управляемой Временным правительством было возможно все. Поэтому министр земледелия Виктор Михайлович Чернов (Либерман), спокойно ходил на заседания правительства. С ним все вежливо здоровались, вместе курили и анекдоты рассказывали. Вот только на темы военные и секретные с ним не разговаривали. Такая, знаете, своеобразная политкорректность, доведенная до абсурда. Сам Виктор Михайлович, наверное, даже обижался на такое недоверие товарищей по кабинету, но службу в германской разведке не оставлял. Как и не покидал рядов партии эсеров, к которой, напомним, принадлежал и сам Керенский, и написавший записку Савинков.
Вы это понять можете? Я вижу только одно вразумительное объяснение: служба в какой-либо иностранной разведке или отстаивание интересов зарубежной державы членами правительства было настолько обыденным явлением, что уже никого во власти не удивляло. Чернов выделялся лишь одним — он работал на германскую разведку, в то время как все остальные сотрудничали с «союзными» спецслужбами. Был славный министр земледелия другой масти, но все из той же колоды! И к этой его особенности коллеги по кабинету министров относились с пониманием, за это Виктора Михайловича не осуждали: жить то как-то надо, все мы люди. Министры всего лишь старались в его присутствии государственных секретов не обсуждать. Вывод из всего вышесказанного напрашивается простой. Интересы Англии, Франции и США были представлены в правящем кабинете свободной России многими персоналиями. О германских делах пекся член партии эсеров Виктор Михайлович Чернов.
Интересы России во Временном правительстве не отстаивал никто.
События злополучного заседания стали для Корнилова шоком. В его генеральском мозгу происшедшее просто не укладывалось! После совещания он вернулся в Ставку просто сам не свой. Надо было спасать страну, причем срочно. Если раньше источником заразы Корнилову казались Советы и особенно самый зловредный — Петроградский, то теперь он видел, что и Временное правительство поражено той же гнилью. В результате Корнилов решился навести порядок в стране радикально. Его ошибка была в том, что он искренне хотел стране блага и для этого собирался опереться на тех, кто послушно выполнял волю настоящих и главных разрушителей России. Волю «союзников».