В мае 1916 года Европу посетила русская парламентская делегация во главе с Милюковым. «Союзные» правительства питали к этой «парламентско-общественной» группе горячие симпатии. Русская разведка докладывала, что во время неформальных встреч парламентариев, разговоры у них частенько заходили на такие темы, за которые в военное время принято просто расстреливать. Николай получает все больше подобной информации, узнает он о поддержке правящими кругами Англии и Франции думских оппозиционеров. Фрейлина императрицы Анна Вырубова пишет: «Государь заявил мне, что он знает из верного источника, что английский посол сэр Бьюкенен принимает деятельное участие в интригах против Их Величеств и что у него в посольстве чуть ли не заседания с великими князьями по этому поводу». Свидетельств таких невероятно много. Вот генерал— майор свиты, дворцовый комендант Воейков, вспоминает о своем впечатлении, которое произвела на него встреча с английским и французским послами во время новогоднего приеме 1917 года в Царском Селе: «На этом приеме послы — Бьюкенен и Палеолог — были неразлучны. На их вопрос о вероятном сроке окончания войны, я ответил, что, на мой взгляд, состояние армии настолько поднялось и улучшилось, что если ничего непредвиденного не произойдет, то с началом военных операций можно ожидать скорого и благополучного исхода кампании. Они мне ничего на это не ответили; но обменялись взглядами, которые на меня произвели неприятное впечатление».
   «Союзники» не просто знали о готовящемся заговоре против руководителя России, а организовывали и координировали его.Для того, чтобы направлять события в нужное русло вновь используется законспирированная агентура западных разведок. Как по мановению волшебной палочки, начинаются забастовки, митинги и шествия, которые никто не организовывал, а уже затем ослепленная элита возглавляет разрушительные силы. Большинство тех, чьими стараниями была уничтожена Россия, действительно искренне хотели блага своей Родины и использовались «союзниками» втемную. Как матрешки, вложенные одна в другую, так и заговорщики знали каждый свою, строго дозированную правду об истинных замыслах. Ведь истинные кукловоды всегда остаются в тени, отправляя под свет прожекторов своих подопечных. Такая скрытая агентура находилась до поры до времени на вторых и третьих ролях, а после переворота совершила рывок к власти, чтобы в самый короткий срок разрушить основы государства и ввергнуть Россию в хаос. Для сокрушения России надо поставить у руля страны марионеточное правительство, которое бы послушно выполняло чужую волю. Позднее, уже, будучи членами Временного правительства, они, эти подопечные, будут совершать странные и необъяснимые на первый взгляд поступки, буквально «копать себе могилу», приближая большевистскую революцию. Невозможно здраво объяснить дальнейшие шаги «февралистов», не предположив, что выполняли они приказы своих хозяев и отрабатывали деньги, вложенные в их «безупречные биографии».
   Чтобы сделать следующий шаг для правильного понимания февральских событий, надо говорить не о причинах революции вообще, а о причинах ее наступления именно в феврале семнадцатого. Таких причин несколько, их совпадение привело к тому, что именно этот месяц стал началом русской трагедии.
   Русская промышленность делала все возможное для скорейшего перевооружения своей армии. Опыт всей войны со всей очевидностью показал, что рассчитывать нам приходилось только на себя. Поставки военной техники от «союзников» были строго дозированными и преследовали двоякую цель: не допустить разгрома России и выхода ее из войны, и одновременно избежать решающих побед на Восточном фронте. Ослабевшая, но сопротивляющаяся Россия была необходима для планов, срок выполнения которых наступал…
   В то же время русское правительство с уверенностью смотрело в будущее — на следующий год было запланировано изменение военного положения страны. Подходил к концу страшный бич русской армии — снарядный голод. Невозможно подсчитать сколькими жизнями заплатили мы за хроническое молчание русской артиллерии. В начале войны Россия получала по 50 тыс. снарядов ежемесячно — к концу 1916 года общее их производство в стране увеличилось в 40 раз. В непрекращающихся боях летом 1916 года русская полевая артиллерия расходовала уже 2 млн. снарядов в месяц! При таком увеличении стрельбы нашей артиллерии выросли и запасы. В начале войны русская полевая артиллерия была обеспечена по 1 000 снарядов на орудие, к 1917 году запас на орудие составлял 4 000 снарядов. Это означает, что теперь любое крупное наступление можно было планировать, учитывая массированную артиллерийскую обработку обороны противника. Ясно, что прорыв и победа в такой ситуации были куда более вероятными. Ведь если русские солдаты умудрялись воевать и без снарядов и без патронов, с ними же они были бы просто непобедимы!
   С одними винтовками наперевес наши солдаты выкосили весь цвет австро-венгерской армии на полях Галиции и в ущельях Карпат. Досталось и немцам — статистика гласит, что полки германской армии, дравшиеся на восточном фронте, несли вдвое большие потери, чем сражавшиеся на западном. Турки, разгромившие англичан и французов, потерпели от русской армии страшное поражение, и русские воины стояли в предместьях Ирака! И эта героическая армия вступала в новый 1917 год сильная, как никогда!
   На очередной конференции в Шантильи в ноябре 1916 года вырабатывается концепция войны в следующем году. На весну-лето 1917 года очередное свое наступление готовила и Россия, и «союзники». Напротив, германская армия готовилась к стратегической обороне. «Наше положение было чрезвычайно затруднительным и почти безвыходным — пишет в своих воспоминаниях германский генерал Людендорф, фактически руководивший действиями всей германской армии — О наступлении думать не приходилось, мы должны были держать резервы наготове для обороны. Нельзя было надеяться также на то, что какое-либо из государств Антанты выйдет из строя.Наше поражение казалось неизбежным …».
   Оттого так пессимистически настроены немецкие военные, что им ясна печальная перспектива германских вооруженных сил. В условиях сильно возросшей боевой мощи русской армии, уставшая немецкая не смогла бы долго противостоять натиску с Запада и Востока. Вместе с немцами на дно безоговорочно следовали и Австро-Венгрия, Болгария и Турция, чьи войска держались исключительно благодаря германской помощи. Единственная надежда немцев, НЕ ВЫИГРАТЬ ВОЙНУ, а хоть как-то выстоять — это действия их подводных лодок. «Без подводной войны разгром четверного союза в 1917 году казался неизбежным» — указывает Людендорф. На сухопутную армию, стало быть, надежды уже не было.
   Катастрофа Германии, а с ней и всех ее сателлитов неминуемо наступала в 1917 году. Победа была очень близка. Это первая причина, почему революция стала именно Февральской.
   Наши противники это прекрасно понимали. «Если бы Россия в 1917 году осталась организованным государством, все дунайские страны были бы ныне лишь русскими губерниями, — сказал в 1934 году канцлер Венгрии граф Бетлен. — Не только Прага, но и Будапешт, Бухарест, Белград и София выполняли бы волю русских властителей. В Константинополе на Босфоре и в Катарро на Адриатике развевались бы русские военные флаги. Но Россия в результате революции потеряла войну и с нею целый ряд областей...» Чтобы понять вторую причину, надо вспомнить цели организаторов мировой войны. Наша общая победа, все признаки которой были налицо «союзникам» была не нужна в принципе, ведь тогда придется делиться трофеями и отдавать России обещанные проливы. Не нужно и простое окончание бойни в наступающем году — еще рано! Нужный «союзникам» вариант — это не победа, а уничтожение России и Германии, как крупных держав, с полной ликвидацией их экономического потенциала. Для этого желательно возникновение в этих странах хаоса и Гражданской войны, как фактора окончательного ослабления. В начале 1917 года народы России и Германии еще не готовы убивать своих соплеменников, надо еще более усугубить их страдания, чтобы сценарий сработал. Благодаря стараниям «союзников» война не закончится в этом году, продлившись еще полтора года. Миллионы солдат еще сложат свои головы для выполнения планов наших «союзников», которым нужна не просто победа над врагом, а его тотальное сокрушение и смена политического строя. Первой должна была вспыхнуть Россия, сбросить царский режим и послужить детонатором для остальной монархической Европы. Именно поэтому война протянется еще больше года и Германия падет в ноябре 18-го, а не летом 17-го.
   Как можно «удлинить» войну, если одна из сторон конфликта готова проиграть? Только ослабив ее соперников. Февральская революция, несмотря на свою видимую прогрессивность, быстро приведет к крушению русской армии, а это в свою очередь придаст второе дыхание Германии, Австрии, Турции и Болгарии. Война будет продолжаться. Это вторая причина «буржуазно-демократического» Февраля.
   1-го декабря 1916 года Николай II обратился к Армии и Флоту с приказом, которым подтвердил намерение бороться до восстановления наших этнографических границ и достижения обладания Константинополем. Таким образом, были обнародованы те секретные договоренности, которые имелись между «союзниками». Не выполнить их после войны становилось невозможным. Помимо общей военно-политической ситуации на февраль, как на крайний срок переворота указывала отложенная из-за помощи Румынии, Босфорская десантная операция. Планировалась она в штабах русской армии на март — апрель 1917 года. В случае успеха русского десанта взрыв энтузиазма в стране был бы невероятный, и он мог окончательно похоронить надежды «союзников» на уничтожение России. Это третья причина выбора времени для Февральской революции.
   Если свести все три причины к одной единственной, то можно смело сказать, что, как это ни странно звучит:
   Именно улучшение, а не ухудшение военной ситуации привело к февральскому перевороту!
   Революция после мартовского наступления становилась невозможной, февраль был ее последний, крайний срок! Делать революцию надо было именно сейчас. Уже забрезжил свет в конце тоннеля — для русских патриотов. Для организаторов мировой бойни и авторов сценария нашего разгрома это был последний звонок. Надо было спешить с развалом России — после войны такого шанса уже не будет. Еще немного и не будет войны, а значит и повода для самой революции! Сомневаетесь — вспомните, что было дальше. Как по заказу, падение монархии положило конец планам захвата Константинополя и проливов. Временное правительство много об этом говорило, но ничего не смогло предпринять, из-за полной политизации армии и флота и нежелания солдат и матросов воевать.
   Все вышеуказанное составляло внешний фактор причин, по которым переворот в России должен был произойти до весны семнадцатого года. Но была еще и четвертая, сугубо внутренняя причина, заставлявшая торопиться со свержением русского императора. Историки, рассказывающие нам об этих событиях, совершенно забывают один важный факт:
   В ноябре 1917 года истекал срок полномочий Государственной думы четвертого созыва. В конце июня 1916 года на стол Николая II легла докладная записка, результат совещания у премьер министра Штюрмера. «Создание в будущей Государственной Думе работоспособного и патриотически-настроенного большинства приобретает особую важность при вызванном войной серьезном положении» — совершенно правильно формулировали стратегию правительства в будущих выборах участники совещания. Прошлые выборы дали России множество антигосударственно настроенных депутатов, которые использовали Думскую трибуну для постоянных нападок на государство и его руководство. Во время войны в Думе говорили, такое, что даже не могли позволить себе в «парламентских» Англии и Франции. Дошло до того, что военный министр Сухомлинов был отдан под суд по обвинению в государственной измене, а его дело было инициировано думскими кругами. Сэр Эдуард Грей по этому поводу заметил русскому посланнику, что «у вас должно быть очень смелое правительство, если во время войны оно отдает под суд военного министра».
   И вот все эти крикуны могли остаться запросто без трибуны, славы и перспектив. Потому, что руководство страны имело намерение провести выборы, как военную операцию: быстро, успешно и полностью дезориентировав «думского противника». По плану должны были распространяться слухи о абсолютно решенном продлении полномочий, с одновременным массовым выпуском политических памфлетов, изобличающих оппозиционных лидеров и целые партии. Готовились на предвыборную кампанию правительством и огромные деньги: около 5 млн. рублей, из которых 2 млн. должны были быть отпущены из казны, а оставшуюся сумму выделяли банки. За этот счет планировался выпуск брошюр «Правда о кадетах», «Желтый блок», рассказывавшие правду об антирусской деятельности думских фракций и Прогрессивного блока в целом. Случись так, что правительство осуществит все эти меры на фоне успешного десанта на Босфоре и на карьере большинства отечественных «демократов» можно будет ставить крест. Честолюбцы и прожектеры станут простыми гражданами, и путь во власть для них закроется скорей всего навсегда. Оттого и молчат историки об окончании депутатских полномочий, что это знание придает последующему перевороту очень меркантильный вид. Борцы за свободу предстают заурядными карьеристами, готовыми ради своего возвышения рискнуть благополучием государства.
   Сорвать нежелательный для депутатов ход событий мог только государственный переворот. Февральская революция смела царское правительство: теперь как раз деятели Думы, рассевшиеся после переворота в кресла министров Временного правительства. контролировали выборы, их подготовку и ход.
   Карл Маннергейм указывает еще один мотив, почему откладывать далее переворот было нельзя: « … Правительство впервые открыто заявило, что оно напало на следы революционной организации, и полиция произвела многочисленные аресты». Но даже мягкий и нерешительный Николай II ясно осознавал, что сил терпеть осиное думское гнездо до осени семнадцатого, уже нет. Готовится указ о роспуске парламента — новые выборы будут после победы. 22(9) февраля 1917 года Николай Маклаков, бывший министр внутренних дел, получает распоряжение императора написать проект этого манифеста. Маклаков уже почти два года находится в отставке, отправленный туда после кампании его травли в прессе и думских кругах. Причина нелюбви к нему депутатов — это его нелюбовь к ним. Будучи министром, он неоднократно сигнализировал монарху, о мягко говоря, странном и вредном для страны, поведении руководителей парламента.
   « … Я слишком больно ощущаю все эти неуклонные, хотя и замаскированные старательно течения в рядах нашей воинствующей интеллигенции и чересчур ясно учитываю их значение и смысл, чтобы не дерзнуть повергнуть это на Ваше всемилостивейшее внимание» — пишет Маклаков государю еще в апреле 1915 года. Реакция следует незамедлительно: после бурных словоизвержений в парламенте, уже в июне он отправлен в отставку.
   И вот теперь именно ему поручает Николай II написать проект.
   « … Надо, не теряя ни минуты, крепко обдумать весь план дальнейших действий правительственной власти, для того, чтобы встретить все временные осложнения, на которые Дума и союзы, несомненно, толкнут ту часть населения в связи с роспуском Государственной Думы…» — указывает Маклаков.
   Власть готовилась к решительной борьбе с внешним врагом в 1917 году. Для этого закономерно планировалось сначала утихомирить врага внутреннего. О том, что главный враг Российской империи — это ее «верные союзники», никто из власть предержащих не думал и не верил. Хотя сигналов тому было много. Это и удивительная Дарданельская операция «союзников», и их постоянное запаздывание с помощью в нужный момент. Доклады о ситуации русский царь получал регулярно — русская разведка исправно собирала и обрабатывала информацию.
   Граф Павел Алексеевич Игнатьев, один из руководителей русской разведки, в конце октября 1916 года прибыл в Петербург из Парижа, где состоял в качестве начальника Русской миссии в Межсоюзническом бюро при военном министерстве Франции…
   — Не хотите ли проводить меня в мои апартаменты?
   Граф Игнатьев давно ждал этого разговора. Государь уже несколько раз любезно спрашивал его о дате отъезда в Париж, и напоминал, что перед этим хочет побеседовать. После сегодняшнего обеда в Ставке, Николай II подошел к главе своей разведки увлек его за собой.
   Дверь в небольшой рабочий салон-кабинет, со стуком захлопнулась, но император этим не удовлетворился. Он дважды повернул ключ и только после этого уселся в кресло за письменным столом.
   —Полковник, я сразу перейду к делу. Считайте, пожалуйста, что говорите с одним из ваших генералов, с которыми поддерживаете постоянные и дружеские отношения Мне нужна ваша помощь и … — тут Николай внимательно посмотрел на графа — И ваша откровенность! Разговаривайте со мной так, как вы разговаривали бы со своими друзьями.
   — Конечно, государь — кивнул головой Игнатьев.
   — Чудесно — продолжил император. Лицо его было абсолютно непроницаемым, но в голосе и жестах чувствовалась какая-то нервозность — Прежде всего, скажите мне, что вы думаете о Германии и Австрии? Только прошу вас, полковник, откровенно.
   — Ваше величество может быть уверенным, что я скажу все. Все, что знаю и все, что думаю — кивнул головой граф Игнатьев — Даже рискуя вызвать ваше неудовольствие моими словами и оценками.
   По лицу Николая пробежал легкая тень, но он быстро прогнал ее и внимательно смотрел на собеседника своими большими красивыми глазами. Вокруг них рисовались темные круги, испещренные рядами мелких, словно иссеченных морщин.
   — Германия оказывает сопротивление столь сильное и затяжное, которое никто и не предполагал. Безусловно, она имела преимущество в вооружениях до объявления войны, однако тяжелые потери, которые понесла Германия, уменьшили ее мощь. Я убежден, что ее разгромили бы довольно быстро, если бы с самого начала боевых действий союзники могли скоординировать свои действия и назначить единое командование всеми операциями. Однако уже заканчивается третий год борьбы, а такой координации все нет. Зато есть непонимание, а может даже нежелание или соперничество среди стран Антанты, когда одна из них наступает, другая стоит с винтовкой у ноги. Благодаря своим великолепным железным дорогам, Германия легко перебрасывает массу войск с Востока на Запад, или, наоборот, в зависимости от обстановки. И тем самым, сковывает любое противное ей усилие на фронте.
   Полковник Игнатьев сделал паузу, ожидая вопроса о причинах такой вопиющей несогласованности, но Николай спросил его совсем о другом.
   — Как вы оцениваете положение населения в Германии?
   — Население принуждается к самоограничению. Оно пассивно терпит свою судьбу, подчинившись военной касте, и все еще верит в свою избранность. Тут черты тевтонского характера, как раз кстати. Кроме того, Германия снабжается за счет нейтральных стран, в основном через Голландию, а сама Голландия все получает из Англии.
   И опять ожидал Игнатьев вопроса, как же так получается, что в итоге британцы сами кормят своих и наших врагов, и готовил ответ. Готовил сказать все, что накопилось в его душе за время общения в Париже. Все, что могли сказать своему государю, те окопные офицеры, что умирали «За Веру, Царя и Отечество» в грязных фронтовых траншеях. Но он опять не угадал.
   — А, что думает Австрия?
   — Я уверен, что ее руководители отдают себе отчет в том, что натворили, они также чувствуют, что их лоскутная империя не сможет сохраниться. Чехо-Словакия, Трансильвания, Хорватия, Герцеговина, Босния потребуют или уже требуют независимости. Империя может сохраниться только в том случае, если они одержат победу, поэтому ее правители так отчаянно цепляются за Германию. Франция и Англия не жалеют слов для тех народов, о которых я только что упомянул, а Италия требует установления естественных границ.
   Снова и снова пытался граф Игнатьев вывести разговор на «союзников», на их более, чем странное поведение. Вот взять, к примеру, Австро-Венгрию. Боясь собственного распада, она готова предать своего германского союзника. Надо только дать гарантию ее целостности, и тогда появляется реальная возможность отколоть Вену от Берлина. Но как можно желать окончания ее военного сопротивления, одновременно предлагая частям Австро-Венгрии государственную независимость? А ведь англичане так и делают.
   Но Николай, словно не слышал его. Он задумчиво смотрел куда-то поверх головы полковника и так же задумчиво продолжал разговор.
   — Значит, война затянется? Что же будет с нашей бедной Россией? А Болгария?
   — Ваше величество, Вам известны имевшие место переговоры и их провал. Болгария против нас.
   — Болгария! Кто смог бы предположить, что Болгария осмелится напасть на Россию?
   Император был разгневан и возмущен. Предательство болгар, всем обязанным России, выводило его из себя. Однако он быстро успокоился.
   — Полковник, вы хорошо организовали вашу разведслужбу во время пребывания во Франции — сказал император — Этот путь усеян многочисленными шипами, но я знаю, что вы не отступите ни перед какими препятствиями.
   — Ваше величество мне льстит.
   — Вы — Игнатьев, и этим все сказано. А какие чувства питают союзники к России?
   — Наконец-то! — мелькнуло в голове полковника.
   — Очевидно, союзники не могут понять, какой тяжелый материальный и политический кризис переживает наш народ — продолжал царь — А может быть, союзники иногда не по своей воле создают нам трудности?
   Игнатьев знал, что этот разговор будет. Более того, он к нему готовился, но сейчас, когда император задал вопрос, которого он так ждал, Игнатьев растерялся. Выложить всю правду сразу было просто невозможно — не поверит. Скажет, выпереутомились, возьмите отпуск, а про себя подумает — бред сумасшедшего. Информацию, как лекарство, надо дозировать.
   — Франция всегда вела себя по-рыцарски. Что же касается Англии, то у меня было мало контактов с ее разведывательными службами, тем более с Интеллидженс Сервис, деятельность которой весьма сомнительна. У этой организации совершенно четкие и весьма специфические задачи, которые держатся в строгом секрете. Не придерживаясь никаких моральных соображений, она шпионит как за вражескими, так, и за союзными разведками; противодействует усилиям и тех и других в соответствии с секретными указаниями своего правительства. А во всем остальном — горько улыбнулся Игнатьев — руководители и офицеры британской разведки предельно вежливы со мной. Что касается Италии, то с ее стороны я получал ценную помощь.
   — Вот сейчас он спросит, спросит — кричал внутренний голос полковника. Но он ошибся и на сей раз.
   — То, что вы рассказываете, полковник, малоутешительно — император встал и быстро заходил по кабинету — Поговорим же теперь на другую тему, которая сильно ранит мое сердце.
   — Сейчас я узнаю, почему он сидел, как на иголках — подумал Игнатьев.
   Очень возбужденный, охваченный сильным и глубоким гневом, император расхаживал по кабинету. Граф также встал вместе с ним, поскольку никто не имеет права сидеть, когда стоит император.
   — Садитесь, полковник, — милостиво разрешил Его величество, — а мне надо немного подвигаться.
   Наконец он снова пристально посмотрел на полковника:
   — Что вы думаете о слухах, циркулирующих в Париже, Лондоне, а также в иностранной печати, согласно которым я и императрица якобы хотим заключить сепаратный мир?
   — Действительно, ваше величество, я слышал об этом, не придавая большого значения: мало ли какая ложь в ходу!
   Лицо Николая исказилось. Он долго ходил большими шагами по кабинету, куря папиросу за папиросой. Наконец, немного успокоившись, он возобновил беседу:
   — Императрица очень задета подобными инсинуациями. Это гнусная клевета. Я позволяю повторить мои слова всем, кто будет заговаривать с вами на эту тему. Слышите, всем. Русский царь и русская царица никогда не предавали своих союзников. Эти разговоры оскорбляют меня и императрицу и очерняют трон в глазах простого народа. Прошу вас, полковник, по возвращении во Францию провести глубокое расследование, чтобы узнать источник этих слухов. Используйте все ваши связи и не останавливайтесь перед любыми расходами, чтобы добиться результата. Я хочу, решительно хочу, чтобы, узнав это, вы прекратили распространение слухов порочащих меня и императрицу. Николай остановился и совершенно спокойным тоном произнес, глядя на графа Игнатьева:
   — Это крайне важно для меня, Павел Алексеевич…
   Неслучайно именно в это время поползли зловещие слухи о предательстве России императрицей и ее окружением. Подорвать авторитет власти — наиважнейшая задача накануне ее свержения. Главное оружие — клевета. Все, что делал русский царь, всегда делалось им в интересах государства. Ни один русский царь не мог своими руками довести страну до полного уничтожения: он «помазанник божий» и призван заботиться о своем народе. Монарх мог ошибаться, действовать из ложно понятого им блага собственного народа. Одно было неизменно всегда — царя было невозможно купить или запугать. Царя можно было только обмануть, используя особенности его личности, чтобы сам монарх мог создать такую ситуацию, при которой дремавшие в «союзном анабиозе» деструктивные революционные силы могли проснуться и начать уничтожение своей Родины. Это «союзники» и сделали, втянув Россию в войну. Они это делали, обескровливая страну, не предоставляя ей помощи, требуя кровь и жизни русских солдат в виде ранних и плохо подготовленных наступлений. А потом в ход шла клевета …