Страница:
Теперь снова перенесемся в начало апреля 1917 года. Ленин, как мы уже знаем, беспрепятственно проехал в Россию. Никто не препятствовал, наоборот он легко получал все необходимые документы. Торжественная встреча на вокзале отбросила его последние сомнения. «Союзники» сказали ему правду. Мешать ему не будут, и наоборот будут помогать.
Оценивая поступки Керенского надо знать его цель — всячески помогать Ленину своими действиями и в итоге передать ему власть. Это важно. Но еще важнее, оценивая поступки самого Ленина помнить, что он знал, что ему будут поддаваться! Отсюда и невероятная смелость ленинских идей и вся «гениальность» его предвидения. Он все время видит на два шага дальше своих соратников, потому, что знает значительно больше их. Это «знание» вместе с «союзными» деньгами сближает его с Троцким.
Но пока Лев Давыдович так обидно задержался по дороге в английском лагере, Ленин с ходу включился в процесс. Писал Ильич всегда быстро и колко. Теперь же это делать вдвойне приятнее! Цензуры нет, а финансовая подпитка «германскими» деньгами позволяет развернуться на широкую ногу. Когда Керенскому указали на необходимость «дезактивации» Ильича, рьяно призывавшего к социалистической революции, он ответил прямо и честно: «Я желаю, чтобы Ленин мог говорить столь же свободно в России, как в Швейцарии»! Странная позиция для главы правительства, о свержении которого говорит Ленин. Для марионетки, которой «союзные» кукловоды приказали не мешать большевистской пропаганде — вполне закономерная!
Не будете лечить гангрену пару недель — потеряете конечность. Промедлите еще — потеряете жизнь. Это азы медицины. В России в то время «гангрена» была куда активнее докторов. Временное правительство разрушительному процессу не мешает. Для «гангрены», на первом этапе это самая лучшая помощь!
Практически сразу после приезда Ленин опубликовал свои знаменитые «Апрельские тезисы». Заботу Керенского в них он оценил высоко. Достаточно прочитать эпиграф к этой главе. Россия — самая свободная страна на тот момент, говорит Ленин. Это, согласитесь, большое достижение. Только непонятно, почему Владимир Ильич, начинает призывать к свержению таких терпимых и замечательных правителей.
Впервые свои новые идеи Ленин высказал в работе «Апрельские тезисы», появившейся 7(20) апреля в «Правде». Последующая советская мифология представила идею Ленина о дальнейшем развитии революции, как разумную и вытекающую из марксизма. В 17-м году «Апрельские тезисы» всех поразили, и оценка их была совершенно иной. «Тезисы Ленина были опубликованы от его собственного, и только от его имени — напишет позднее Троцкий в своей «Истории русской революции» — Центральные учреждения партии встретили их с враждебностью, которая смягчалась только недоумением. Никто — ни организация, ни группа, ни лицо — не присоединил к ним своей подписи».
Приехавший Ленин выдвигает свои идеи в гордом одиночестве. Ему ясно, что надо углублять революцию дальше, двигаться к диктатуре пролетариата — у всех остальных революционеров ленинские идеи вызывают недоумение! Слишком круто брал Ленин. Страна еще не опомнилась от одной революции, как он уже призывал к другой. Вся революционно-демократическая общественность только перестала удивляться неожиданно свершившемуся падению царизма. Подумайте: с этого момента прошел только месяц! Создание Временного правительства практически все считали большим достижением, а Ленин призывал к отказу от сотрудничества с ним и к его свержению. Это действительно было непонятно. Вместо налаживания новой жизни, подготовки выборов, парламентской борьбы и воплощения всех программ социал-демократов, глава большевиков призвал продолжить потрясения дальше.
На собрании Петроградского комитета большевиков Ленин со своей точкой зрения оказался почти в полной изоляции. «Делегаты переглядывались. Говорили друг другу, что Ильич засиделся за границей, не присмотрелся, не разобрался» — указывает Троцкий. «Апрельские тезисы» активно обсуждались и были отклонены: против них было 13 голосов, за — 2, воздержался — 1.
Сразу после собрания своих соратников Ильич выступает в Таврическом дворце перед всеми социал-демократами, членами Петроградского Совета. Реакция зала, где вперемешку сидят революционеры всех мастей еще более жесткая. Лев Давыдович Троцкий рассказывает об этом выступлении Ильича с легкой иронией: «Через час Ленин вынужден был повторить свою речь на заранее назначенном общем собрании большевиков и меньшевиков, где она большинству слушателей показалась чем-то средним между издевательством и бредом. Более снисходительные пожимали плечами. Этот человек явно с луны свалился: едва сойдя, после десятилетнего отсутствия, со ступеней Финляндского вокзала, проповедует захват власти пролетариатом».
Перспектива непосредственного перехода к диктатуре пролетариата казалась всем совершенно неожиданной, противоречащей традиции, наконец, попросту не укладывалась в голове. «Его программа тогда встречена была не столько с негодованием, — вспоминал позже эсер Зензинов, — сколько с насмешками, настолько нелепой и выдуманной казалась она всем».
Но бог с ними, с меньшевиками и эсерами, но точно также оценили откровения вождя и его соратники — большевики! Большевик Богданов прервал выступающего вождя, крикнув: «Ведь это бред, это бред сумасшедшего!». Примерно так же выступил большевик Гольденберг и один из лидеров Петросовета Стеклов (Нахамкес). Отпор был такой, что Ленин даже покинул зал. Но никакого значения это уже не имело. Имея германские деньги, Ленин мог продвигаться к своей цели, как таран — отметая непонятливых и занудливых соратников и набирая себе новых, способных верить ему на слово и не задумываться о мелочах.
И он продолжал гнуть свою линию, не взирая ни на что. Потому, что Ленин знал будущие события, а большевики Богданов и Гольденберг нет! Ильич знает, что правительство будет ему подыгрывать, только он в курсе всех закулисных договоренностей. Ленин понимал, что именно сейчас судьба дает ему шанс, единственный и неповторимый. Развал страны и выход ее из войны, мизерная плата за карт-бланш на производство мечты всей его жизни — социалистической революции. Кроме того, он знал, что «союзники» в курсе его договоренностей с немцами и мешать ему также не будут. Он может спокойно делать свое дело. Реальность подтверждала его правоту лучше всяких доказательств. Ему действительно никто не мешал! Вопреки здравому смыслу, вопреки собственным обещаниям, опубликованным в парижских газетах. Плеханов, Чхеидзе ругались, спорили с Лениным. Временное правительство не делало даже этого!
Проблемы Ленина нам понятны. Надо убедить сомневающихся соратников, а карты свои, свое знание страшного предательства, совершенного «союзниками» раскрыть нельзя. Во-первых, никто не поверит, во-вторых за раскрытие таких тайн карают смертью. Неизвестно, на что он потратит больше энергии — на саму организацию переворота или на убеждение своих менее информированных соратников. Они мешают ему куда больше, чем Керенский и его правительство. Упрямые, вечно сомневающиеся социал-демократы. Им никак не понять, что не время сейчас дискутировать, дело надо делать и очень срочно!
В тех же «Апрельских тезисах» Ленин отмечал необходимость усиленной пропаганды братания. Знаете, что это такое? Это когда солдаты враждующих сторон, выходят между окопами и вместо того, чтобы стрелять в противника, угощают его табачком. Что ж тут плохого? Говорят, все познается в сравнении. Представьте себе осень 1941-го и советских солдат под Москвой, братающихся на нейтральной полосе с фашистами. Как бы таких солдат назвали? Предателями, да и из пулемета бы всех скосили. Да еще и семьи бы выслали в Сибирь. И товарищей, которые в печатных органах призывают с врагом брататься не пожалели бы. Расстреляли бы всю редакцию вместе с машинистками и уборщицами! Вот и не братались советские солдаты с врагом, а все оттого, что товарищ Сталин меньше всего беспокоился о «свободе слова» и «политических правах» для своих бойцов, а думал о том, как немцев под Москвой остановить.
Но то будет в 41-м, а в 17-м задачи у большевиков были совсем другие и в результате их пропаганды солдатики наши бросали свои части и бежали в родные деревни, а немецкие солдаты оставались на местах. Великие демократы из Временного правительства, игравшие в поддавки, никак с братанием не боролись. Хотя большевики обо всем открыто писали. В проекте резолюции о войне Петроградской общегородской конференции партии большевиков, написанном Лениным в апреле 1917-го, заявлялось, что братание является одним из наиболее действенных средств, способных ускорить прекращение войны. От себя добавим — прекращение это должно было наступить не по доброй воле воюющих сторон, а по причине полного разложения русской армии, и ее неспособности защищать интересы страны как снаружи, так и внутри ее. В германских окопах дисциплина еще была, поэтому разгул братания бил в основном по русской армии, на, что и был рассчитан.
28 апреля (11 мая) «Правда» вновь обращается к этому вопросу — печатается статья Ленина «Значение братанья». В ней подчеркивалось, что братание «начинает ломать проклятую дисциплину ... подчинения солдат „своим“ офицерам и генералам, своим капиталистам (ибо офицеры и генералы большей частью либо принадлежат к классу капиталистов, либо отстаивают его интересы)». Отсюда ясно, что братание есть «одно из звеньев в цепи шагов к социалистической пролетарской революции».
Все предельно откровенно — надо разломать «проклятую дисциплину», потом можно будет разломать и «проклятую» страну, правительство которой, не может даже запретить доставлять в окопы своих солдат зловредные газеты с призывами к братанию. Это ведь недемократично! Не смущают Керенского и донесения с фронтов, о том, что наиболее «интересные» и «полезные» для русской армии статьи попадают в наши окопы с немецкой стороны. Как и громадные тиражи Приказа № 1 …
В стране надо было срочно навести порядок. Эта простая мысль очень быстро дошла до сознания самых отпетых «демократов». Даже тех, кто всю жизнь боролся за свободу. Как, например, «бабушка русской революции», эсерка Брешко-Брешковская. Ее с триумфом вернули из ссылки, Керенский встретил ее с букетом роз. Жить бы «бабушке», да радоваться внезапно свалившемуся на нее признанию и уважению. Ленин и большевики для нее братья, вместе боровшиеся с деспотизмом. Но видит Брешко-Брешковская, что происходящие события, очень быстро ведут Россию к катастрофе. И во главе этого движения, так уважающий ее Саша Керенский.
«Сколько раз я говорила Керенскому — позднее вспоминала: она — Саша! Возьми Ленина! А он не хотел. Все хотел по закону... А надо бы посадить их на баржи с пробками, вывезти в море — и пробки открыть... Страшное это дело, но необходимое и неизбежное».
Россия стремительно двигалась навстречу собственной гибели, а Керенский говорил, говорил, говорил. И ничего не делал. «Все наши усилия имели целью установление в России демократии на основе широких социальных реформ и федерального устройства государства» — скажет он потом. А если судить по делам, как гласит пословица, его след в истории — это наша Гражданская война, проигранная Первая мировая и полностью разрушенная страна.
Но пока всего этого еще нет. Просто есть одна партия, чей вождь высказывает вредные и невероятные мысли. И разлагает своими газетами и агитаторами фронт и тыл.
«Временное правительство с изумительной пассивностью относилось к этой гибельной работе, — вспоминал управляющий делами Временного правительства кадет В.Д. Набоков — Помню, Керенский уже в апреле как-то сказал, что он хочет побывать у Ленина и побеседовать с ним». Чтобы, якобы, открыть Ильичу глаза. Керенский даже дал знать через своих помощников о своем желании встретиться с Лениным, но тот от встречи уклонился. Ленину это ни к чему: он знает, что за самые экстремистские выходки ничего ему не будет. Так зачем же пятнать себя связью с тем, кто в итоге ему, Ленину, проиграет и страну и власть. Зато среди ближайшего окружения Керенского, его желание встречи с Владимиром Ильичем, вместо справедливого ареста, вызвало недоумение. Ему пришлось даже пояснить, что Ленин «живет в совершенно изолированной атмосфере, он ничего не знает, видит все через очки своего фанатизма, около него нет никого, кто бы хоть сколько-нибудь помог ему ориентироваться в том, что происходит».
Это от непонимания ситуации Владимир Ильич такой радикальный, а на самом деле, если с ним поговорить по душам — он добрый и человечный. И кому же не поболтать с ним, как не Керенскому. Ведь они хорошо знакомы. Родились в одном городе, в Симбирске. В один и тот же день — 22 апреля, только в разные годы: Ленин в 1870-м, а его «земляк» в 1881-м. Учились ребята в одной гимназии. Но и это еще не все: семьи Керенских и Ульяновых в Симбирске связывали дружеские отношения. Папа Керенского — Федор Михайлович, после смерти отца Ленина — Ильи Николаевича, по мере своих сил принимал участие в судьбе детей Ульяновых. В 1887 году, уже после ареста и казни Александра Ульянова, он дал брату политического преступника — Владимиру Ульянову положительную характеристику для поступления в Казанский университет. Не чужие люди друг другу Ленин и Керенский.
Интересно получается. Ранее помощь Володе Ульянову оказывал Керенский-папа, теперь Керенский-сын продолжает эту добрую семейную традицию. И вместо удара по пораженцам — большевикам, разлагающим армию, наносит удар … по самой армии. Помните, с каким жаром открещивался Керенский от авторства Приказа №1? Как ему хотелось остаться от этого в стороне? Это было в марте, а уже в апреле все стало по-другому. После перестановки в правительстве, военный министр Гучков уходит в отставку. Его место занимает Керенский и моментально издает документ под названием «Декларация прав солдата». Вы уже можете себе представить, что там было написано. Это тот же самый Приказ №1, только еще хуже, потому что исходит уже от военного министра! Раньше от подобного документа открещивался Керенский. Теперь он этого не делает, а спокойно подписывает не документ какого-то совета, а правительственный декрет, вводящий в армии совершенно невероятные свободы. Точнее говоря, закрепляя тот хаос, который уже с февраля семнадцатого воцарился в русских казармах.
Эта «Декларация прав солдата» «окончательно подорвала все устои старой армии — пишет генерал Деникин в своих мемуарах — Она внесла безудержное политиканство и элементы социальной борьбы в неуравновешенную ивооруженную массу, уже почувствовавшую свою грубую физическую силу. Она оправдывала и допускала безвозбранно широкую проповедь — устную и печатную — антигосударственных, антиморальных и антиобщественных учений, даже таких, которые по существу, отрицали и власть, и само бытие армии. Наконец, она отняла у начальников дисциплинарную власть, передав ее выборным коллегиальным организациям, и лишний раз, в торжественной форме, бросив упрек командному составу, унизила и оскорбила его».
Керенский не умел коротко говорить, потому и документ содержит 18 пунктов. Есть среди них и разумные, но в том то и дело, что несколько безумных пунктов перечеркивали все остальные и придавали всему документу определенную окраску. Военное руководство ждало наведения в армии порядка и дисциплины, прекращения разлагающей ее большевистской пропаганды, но вместо этого получили официальный документ не только ее разрешавший, но и запрещавший ей препятствовать! Новый военный министр А.Ф. Керенский издал декларацию, где говорилось только о правах. Обязанности умирать за Родину у солдата больше не было. Вот этот «шедевр», его основные, ключевые моменты:
1) Все военнослужащие пользуются всеми правами граждан. Но при этом каждый военнослужащий обязан строго согласовать свое поведение с требованиями военной службы и воинской дисциплины.
2) Каждый военнослужащий имеет право быть членом любой политической, национальной, религиозной, экономической или профессиональной организации, общества или союза.
3) Каждый военнослужащий, во внеслужебное время, имеет право свободно и открыто высказывать устно, письменно или печатно, свои политические, религиозные, социальные и прочие взгляды.
6) Все без исключения печатные издания (периодические или непериодические) должны беспрепятственно передаваться адресатам.
12) Обязательное отдание чести, как отдельными лицами, так и командами, отменяется.
14) Никто из военнослужащих не может быть подвергнут наказанию, или взысканию без суда. Но в боевой обстановке начальник имеет право, под своей личной ответственностью, принимать все меры, до применения вооруженной силы включительно, против неисполняющих его приказания подчиненных. Эти меры не почитаются дисциплинарными взысканиями.
15) Все наказания, оскорбительные для чести и достоинства военнослужащего, а также мучительные и явно вредные для здоровья, не допускаются.
18) Право назначения на должности и, в указанных законом случаях, временного отстранения начальников всех степеней от должностей принадлежит исключительно начальникам. Точно так же они одни имеют Право отдавать распоряжения, касающиеся боевой деятельности и боевой подготовки части, ее обучения, специальных ее работ, инспекторской и хозяйственной частей. Право же внутреннего самоуправления, наложения наказания и контроля в точно определенных случаях (приказы по воен. ведомству 16 апр. № 213 и 8 мая с. г. № 274) принадлежит выборным войсковым организациям.
«Пусть самые свободные армия и флот в мире — писал Керенский в послесловии к „Декларации“ — докажут, что в свободе сила, а не слабость, пусть выкуют новую железную дисциплину долга, поднимут боевую мощь страны».
Красивые слова. Можно писать в документе, что угодно, но если право наказания принадлежит солдатскому комитету, а не офицеру, то дисциплине наступает окончательный и верный конец. Имеющие теперь все политические права военнослужащие, могли поступать в любую из политических партий, в том числе и большевистскую. Могли они теперь исповедовать и, что особенно важно, проповедовать любые политические убеждения вплоть до анархизма. В воинские части в тылу и на фронте могли свободно доставляться все без исключения печатные издания, в том числе самые антигосударственные. Отменялось обязательное отдание чести. И, наконец, упразднялись все дисциплинарные взыскания. И смертная казнь, хотя бы для дезертиров и предателей. Как заставить солдата соблюдать хотя бы остатки дисциплины без взысканий, Временное правительство не указывало. Это и так понятно: надо обращаться к революционной сознательности! Других механизмов управления войсками у офицеров теперь не оставалось.
«Декларация прав солдата» Керенского, плюс пропаганда братания Ленина означало быстрое и окончательное крушение русской армии. Но и этого мало большевикам! Они будут требовать отменить оговорки об исполнении боевых приказов и дисциплине в строю, это ведь ведет к бесправию солдат…
Много «работал» Александр Федорович Керенский в правительстве. И карьера его шла в гору. По мере сползания страны в пропасть все большая часть русского властного «руля» оказывалась именно в руках Александра Федоровича. Как он им рулил, мы уже видели и еще не раз увидим. Помните, Керенский входил в Петроградский Совет? И на этом «советском» поприще карьера Керенского тоже шла в гору. 3—24 июня (16 июня — 7 июля) 1917-го в Петрограде прошел Первый Всероссийский съезд Советов. Керенского выбрали на том съезде членом ВЦИК. Там Александр Федорович выступал сразу после Ленина. И успех имел не меньший, а аплодисментов сорвал даже больше.
Этот съезд Советов — это триумф демократии и … абсурда. На трибуне власть и ее будущие могильщики. Министры-социалисты Временного правительства Церетели, Чернов, Скобелев, сам Керенский. Затем их сменяют на трибуне большевики Ленин, и Каменев. Выступает и «межрайонец» Троцкий. Будущий второй человек в Октябрьской революции за четыре месяца(!) до ее начала не является членом большевистской партии!
Партии, которая совершенно не скрывает своих намерений взять власть. Сил, правда, еще маловато. Из 1090 делегатов, 777 заявили о своей партийности: 285 эсеров, 248 меньшевиков, 32 меньшевика-интернационалиста, 10 меньшевиков-объединенцев, 24 примыкали к другим фракциям и группам. Большевиков только 105. Но зато их лидер Владимир Ленин полон уверенности в своей будущей победе.
Ираклий Георгиевич Церетели, так остроумно шутивший потом во Франции, заявляет с трибуны съезда, что в России нет политической партии, которая была бы готова взять власть в свои руки. «Я отвечаю: есть! — кричит ему в ответ Ленин с места, а потом добавляет с трибуны — Ни одна партия от этого отказываться не может, и наша партия от этого не отказывается: каждую минуту она готова взять власть целиком».
Но еще не время, слишком круто заворачивает Ленин: эсеро-меньшевистское большинство съезда отклонило оба большевистских проекта и приняло проект резолюции, внесённый меньшевиком Ф. И. Даном, призывавший поддержать Временное правительство. Пока бывшие же «земляки» выступают с одних и тех же трибун, бывшие члены Временного правительства, тщетно пытаются взывать к здравомыслию действующей власти.
«Троцкий, вновь проповедующие „перманентную революцию“, и их товарищи, достаточно нагрешившие против всех параграфов уголовного кодекса, гуляют на свободе и вносят заразу в русское общество и в русскую армию» — возмущается 4-го июня на страницах кадетской газеты «Речь» ушедший в отставку вместе с Гучковым, П.Н. Милюков. Результата никакого.
Но этого следовало ожидать. Керенский — военный министр Временного правительства, он же и в главном руководящем органе Советов. Через две недели он станет премьер-министром Временного правительства. О каком двоевластии можно говорить?! Вопрос только в том, член Петроградского Совета Керенский очутился во Временном правительстве, или член правительства по совместительству участвует еще и в заседаниях Совета? Сопоставление дат говорит следующее:
— вечером 27 февраля 1917 года А.Ф. Керенский был избран товарищем (заместителем) председателя Петросовета;
— 2— го марта 1917 года стал министром юстиции Временного правительства.
То есть, сначала Керенский вошел в совет, а уж потом с его благословления в правительство!
Поэтому дальнейшие события русской революции, столь ярко описанные в советской историографии, на самом деле были весьма прозаичны. Никакого переворота в октябре практически не было, а был спектакль, разыгранный Керенским, делавшим вид, что он спасает Россию. На самом деле он доводил страну «до нужной кондиции» и готовил ее для передачи Ленину, как и предусматривалось «союзным» планом разрушения России. Ленин и Керенский действуют в спайке. В одной организации состоят, на одном съезде выступают. Одно дело делают: один шашки подставляет, другой их ест. Поддавки есть поддавки.
Лучше других характеризует состояние власти и ее «попытки» борьбы с надвигающейся смутой характеризует один малоизвестный эпизод, случившийся в июне 1917 года. Как раз в дни, когда на Васильевском Острове, в здании Кадетского корпуса, шел Съезд Советов…
В условиях развала государственности, который с невероятной скоростью проходил в России, набирать силу начинали даже наиболее экзотические течения революционной мысли. Такие, как анархизм. До революции количество приверженцев учения Кропоткина было весьма невелико. Но вот русское государство под руководством Временного правительства начало рассыпаться, как карточный домик и сторонники идеи полного отрицания власти, стали множиться, как тараканы. «В Петербурге же, между прочим, развили усиленную „деятельность“ анархисты. Они имели территориальную базу на Выборгской Стороне, на отдаленной и укромной даче известного царского министра Дурново — указывает в своих мемуарах член исполкома Петросовета, Н. Н. Суханов (Гиммер) — Дачу эту они захватили уже давно и держали крепко».
И ладно сидели бы они на даче тихо, власть бы их не замечала и дальше. Так нет, буйные анархисты 5(18) июня 1917 года захватывают редакцию газеты «Русская воля» и объявляют ее экспроприированной. Рабочим и служащим анархисты объявляют, что явились «избавить их от гнета капиталистической эксплуатации». Работникам типографии такая постанова вопроса совсем не нравится, так как они фактически становятся безработными. Анархистов же это волнует мало, они преспокойно выпускают в захваченной типографии листовки. «Около здания собралась огромная возбужденная толпа. Были присланы две роты солдат, которые оцепили прилегавшую улицу и не знали, что делать дальше» — пишет Суханов. Случай вынуждал правительство свою власть применить и захватчиков из типографии выставить. Однако параллельно решением проблемы занялся и Съезд Советов. Они направляют делегацию для переговоров с анархистами. Те в ответ требуют … организации особой согласительной комиссии для решения этого вопроса. Переговоры бесплодны: анархисты не желают покидать захваченной ими собственности. Только убедившись в том, что военная власть настроена решительно и может пойти на вооруженный штурм типографии, анархисты соглашаются уйти. Но ставят условия — гарантия безопасности от самосуда толпы разъяренных рабочих. Совет дает им такую гарантию. В результате, анархисты не были арестованы судебными властями (как это должно быть), а отвезены прямо на Съезд Советов. Когда же работники органов юстиции явились за арестованными, то их просто туда не допустили. Потом анархистов освободили «по постановлению исполнительного комитета», даже не установив личности. На другой день «Рабочая газета» (не большевистская) радостно приветствовала «вмешательство организованной демократии».
Оценивая поступки Керенского надо знать его цель — всячески помогать Ленину своими действиями и в итоге передать ему власть. Это важно. Но еще важнее, оценивая поступки самого Ленина помнить, что он знал, что ему будут поддаваться! Отсюда и невероятная смелость ленинских идей и вся «гениальность» его предвидения. Он все время видит на два шага дальше своих соратников, потому, что знает значительно больше их. Это «знание» вместе с «союзными» деньгами сближает его с Троцким.
Но пока Лев Давыдович так обидно задержался по дороге в английском лагере, Ленин с ходу включился в процесс. Писал Ильич всегда быстро и колко. Теперь же это делать вдвойне приятнее! Цензуры нет, а финансовая подпитка «германскими» деньгами позволяет развернуться на широкую ногу. Когда Керенскому указали на необходимость «дезактивации» Ильича, рьяно призывавшего к социалистической революции, он ответил прямо и честно: «Я желаю, чтобы Ленин мог говорить столь же свободно в России, как в Швейцарии»! Странная позиция для главы правительства, о свержении которого говорит Ленин. Для марионетки, которой «союзные» кукловоды приказали не мешать большевистской пропаганде — вполне закономерная!
Не будете лечить гангрену пару недель — потеряете конечность. Промедлите еще — потеряете жизнь. Это азы медицины. В России в то время «гангрена» была куда активнее докторов. Временное правительство разрушительному процессу не мешает. Для «гангрены», на первом этапе это самая лучшая помощь!
Практически сразу после приезда Ленин опубликовал свои знаменитые «Апрельские тезисы». Заботу Керенского в них он оценил высоко. Достаточно прочитать эпиграф к этой главе. Россия — самая свободная страна на тот момент, говорит Ленин. Это, согласитесь, большое достижение. Только непонятно, почему Владимир Ильич, начинает призывать к свержению таких терпимых и замечательных правителей.
Впервые свои новые идеи Ленин высказал в работе «Апрельские тезисы», появившейся 7(20) апреля в «Правде». Последующая советская мифология представила идею Ленина о дальнейшем развитии революции, как разумную и вытекающую из марксизма. В 17-м году «Апрельские тезисы» всех поразили, и оценка их была совершенно иной. «Тезисы Ленина были опубликованы от его собственного, и только от его имени — напишет позднее Троцкий в своей «Истории русской революции» — Центральные учреждения партии встретили их с враждебностью, которая смягчалась только недоумением. Никто — ни организация, ни группа, ни лицо — не присоединил к ним своей подписи».
Приехавший Ленин выдвигает свои идеи в гордом одиночестве. Ему ясно, что надо углублять революцию дальше, двигаться к диктатуре пролетариата — у всех остальных революционеров ленинские идеи вызывают недоумение! Слишком круто брал Ленин. Страна еще не опомнилась от одной революции, как он уже призывал к другой. Вся революционно-демократическая общественность только перестала удивляться неожиданно свершившемуся падению царизма. Подумайте: с этого момента прошел только месяц! Создание Временного правительства практически все считали большим достижением, а Ленин призывал к отказу от сотрудничества с ним и к его свержению. Это действительно было непонятно. Вместо налаживания новой жизни, подготовки выборов, парламентской борьбы и воплощения всех программ социал-демократов, глава большевиков призвал продолжить потрясения дальше.
На собрании Петроградского комитета большевиков Ленин со своей точкой зрения оказался почти в полной изоляции. «Делегаты переглядывались. Говорили друг другу, что Ильич засиделся за границей, не присмотрелся, не разобрался» — указывает Троцкий. «Апрельские тезисы» активно обсуждались и были отклонены: против них было 13 голосов, за — 2, воздержался — 1.
Сразу после собрания своих соратников Ильич выступает в Таврическом дворце перед всеми социал-демократами, членами Петроградского Совета. Реакция зала, где вперемешку сидят революционеры всех мастей еще более жесткая. Лев Давыдович Троцкий рассказывает об этом выступлении Ильича с легкой иронией: «Через час Ленин вынужден был повторить свою речь на заранее назначенном общем собрании большевиков и меньшевиков, где она большинству слушателей показалась чем-то средним между издевательством и бредом. Более снисходительные пожимали плечами. Этот человек явно с луны свалился: едва сойдя, после десятилетнего отсутствия, со ступеней Финляндского вокзала, проповедует захват власти пролетариатом».
Перспектива непосредственного перехода к диктатуре пролетариата казалась всем совершенно неожиданной, противоречащей традиции, наконец, попросту не укладывалась в голове. «Его программа тогда встречена была не столько с негодованием, — вспоминал позже эсер Зензинов, — сколько с насмешками, настолько нелепой и выдуманной казалась она всем».
Но бог с ними, с меньшевиками и эсерами, но точно также оценили откровения вождя и его соратники — большевики! Большевик Богданов прервал выступающего вождя, крикнув: «Ведь это бред, это бред сумасшедшего!». Примерно так же выступил большевик Гольденберг и один из лидеров Петросовета Стеклов (Нахамкес). Отпор был такой, что Ленин даже покинул зал. Но никакого значения это уже не имело. Имея германские деньги, Ленин мог продвигаться к своей цели, как таран — отметая непонятливых и занудливых соратников и набирая себе новых, способных верить ему на слово и не задумываться о мелочах.
И он продолжал гнуть свою линию, не взирая ни на что. Потому, что Ленин знал будущие события, а большевики Богданов и Гольденберг нет! Ильич знает, что правительство будет ему подыгрывать, только он в курсе всех закулисных договоренностей. Ленин понимал, что именно сейчас судьба дает ему шанс, единственный и неповторимый. Развал страны и выход ее из войны, мизерная плата за карт-бланш на производство мечты всей его жизни — социалистической революции. Кроме того, он знал, что «союзники» в курсе его договоренностей с немцами и мешать ему также не будут. Он может спокойно делать свое дело. Реальность подтверждала его правоту лучше всяких доказательств. Ему действительно никто не мешал! Вопреки здравому смыслу, вопреки собственным обещаниям, опубликованным в парижских газетах. Плеханов, Чхеидзе ругались, спорили с Лениным. Временное правительство не делало даже этого!
Проблемы Ленина нам понятны. Надо убедить сомневающихся соратников, а карты свои, свое знание страшного предательства, совершенного «союзниками» раскрыть нельзя. Во-первых, никто не поверит, во-вторых за раскрытие таких тайн карают смертью. Неизвестно, на что он потратит больше энергии — на саму организацию переворота или на убеждение своих менее информированных соратников. Они мешают ему куда больше, чем Керенский и его правительство. Упрямые, вечно сомневающиеся социал-демократы. Им никак не понять, что не время сейчас дискутировать, дело надо делать и очень срочно!
В тех же «Апрельских тезисах» Ленин отмечал необходимость усиленной пропаганды братания. Знаете, что это такое? Это когда солдаты враждующих сторон, выходят между окопами и вместо того, чтобы стрелять в противника, угощают его табачком. Что ж тут плохого? Говорят, все познается в сравнении. Представьте себе осень 1941-го и советских солдат под Москвой, братающихся на нейтральной полосе с фашистами. Как бы таких солдат назвали? Предателями, да и из пулемета бы всех скосили. Да еще и семьи бы выслали в Сибирь. И товарищей, которые в печатных органах призывают с врагом брататься не пожалели бы. Расстреляли бы всю редакцию вместе с машинистками и уборщицами! Вот и не братались советские солдаты с врагом, а все оттого, что товарищ Сталин меньше всего беспокоился о «свободе слова» и «политических правах» для своих бойцов, а думал о том, как немцев под Москвой остановить.
Но то будет в 41-м, а в 17-м задачи у большевиков были совсем другие и в результате их пропаганды солдатики наши бросали свои части и бежали в родные деревни, а немецкие солдаты оставались на местах. Великие демократы из Временного правительства, игравшие в поддавки, никак с братанием не боролись. Хотя большевики обо всем открыто писали. В проекте резолюции о войне Петроградской общегородской конференции партии большевиков, написанном Лениным в апреле 1917-го, заявлялось, что братание является одним из наиболее действенных средств, способных ускорить прекращение войны. От себя добавим — прекращение это должно было наступить не по доброй воле воюющих сторон, а по причине полного разложения русской армии, и ее неспособности защищать интересы страны как снаружи, так и внутри ее. В германских окопах дисциплина еще была, поэтому разгул братания бил в основном по русской армии, на, что и был рассчитан.
28 апреля (11 мая) «Правда» вновь обращается к этому вопросу — печатается статья Ленина «Значение братанья». В ней подчеркивалось, что братание «начинает ломать проклятую дисциплину ... подчинения солдат „своим“ офицерам и генералам, своим капиталистам (ибо офицеры и генералы большей частью либо принадлежат к классу капиталистов, либо отстаивают его интересы)». Отсюда ясно, что братание есть «одно из звеньев в цепи шагов к социалистической пролетарской революции».
Все предельно откровенно — надо разломать «проклятую дисциплину», потом можно будет разломать и «проклятую» страну, правительство которой, не может даже запретить доставлять в окопы своих солдат зловредные газеты с призывами к братанию. Это ведь недемократично! Не смущают Керенского и донесения с фронтов, о том, что наиболее «интересные» и «полезные» для русской армии статьи попадают в наши окопы с немецкой стороны. Как и громадные тиражи Приказа № 1 …
В стране надо было срочно навести порядок. Эта простая мысль очень быстро дошла до сознания самых отпетых «демократов». Даже тех, кто всю жизнь боролся за свободу. Как, например, «бабушка русской революции», эсерка Брешко-Брешковская. Ее с триумфом вернули из ссылки, Керенский встретил ее с букетом роз. Жить бы «бабушке», да радоваться внезапно свалившемуся на нее признанию и уважению. Ленин и большевики для нее братья, вместе боровшиеся с деспотизмом. Но видит Брешко-Брешковская, что происходящие события, очень быстро ведут Россию к катастрофе. И во главе этого движения, так уважающий ее Саша Керенский.
«Сколько раз я говорила Керенскому — позднее вспоминала: она — Саша! Возьми Ленина! А он не хотел. Все хотел по закону... А надо бы посадить их на баржи с пробками, вывезти в море — и пробки открыть... Страшное это дело, но необходимое и неизбежное».
Россия стремительно двигалась навстречу собственной гибели, а Керенский говорил, говорил, говорил. И ничего не делал. «Все наши усилия имели целью установление в России демократии на основе широких социальных реформ и федерального устройства государства» — скажет он потом. А если судить по делам, как гласит пословица, его след в истории — это наша Гражданская война, проигранная Первая мировая и полностью разрушенная страна.
Но пока всего этого еще нет. Просто есть одна партия, чей вождь высказывает вредные и невероятные мысли. И разлагает своими газетами и агитаторами фронт и тыл.
«Временное правительство с изумительной пассивностью относилось к этой гибельной работе, — вспоминал управляющий делами Временного правительства кадет В.Д. Набоков — Помню, Керенский уже в апреле как-то сказал, что он хочет побывать у Ленина и побеседовать с ним». Чтобы, якобы, открыть Ильичу глаза. Керенский даже дал знать через своих помощников о своем желании встретиться с Лениным, но тот от встречи уклонился. Ленину это ни к чему: он знает, что за самые экстремистские выходки ничего ему не будет. Так зачем же пятнать себя связью с тем, кто в итоге ему, Ленину, проиграет и страну и власть. Зато среди ближайшего окружения Керенского, его желание встречи с Владимиром Ильичем, вместо справедливого ареста, вызвало недоумение. Ему пришлось даже пояснить, что Ленин «живет в совершенно изолированной атмосфере, он ничего не знает, видит все через очки своего фанатизма, около него нет никого, кто бы хоть сколько-нибудь помог ему ориентироваться в том, что происходит».
Это от непонимания ситуации Владимир Ильич такой радикальный, а на самом деле, если с ним поговорить по душам — он добрый и человечный. И кому же не поболтать с ним, как не Керенскому. Ведь они хорошо знакомы. Родились в одном городе, в Симбирске. В один и тот же день — 22 апреля, только в разные годы: Ленин в 1870-м, а его «земляк» в 1881-м. Учились ребята в одной гимназии. Но и это еще не все: семьи Керенских и Ульяновых в Симбирске связывали дружеские отношения. Папа Керенского — Федор Михайлович, после смерти отца Ленина — Ильи Николаевича, по мере своих сил принимал участие в судьбе детей Ульяновых. В 1887 году, уже после ареста и казни Александра Ульянова, он дал брату политического преступника — Владимиру Ульянову положительную характеристику для поступления в Казанский университет. Не чужие люди друг другу Ленин и Керенский.
Интересно получается. Ранее помощь Володе Ульянову оказывал Керенский-папа, теперь Керенский-сын продолжает эту добрую семейную традицию. И вместо удара по пораженцам — большевикам, разлагающим армию, наносит удар … по самой армии. Помните, с каким жаром открещивался Керенский от авторства Приказа №1? Как ему хотелось остаться от этого в стороне? Это было в марте, а уже в апреле все стало по-другому. После перестановки в правительстве, военный министр Гучков уходит в отставку. Его место занимает Керенский и моментально издает документ под названием «Декларация прав солдата». Вы уже можете себе представить, что там было написано. Это тот же самый Приказ №1, только еще хуже, потому что исходит уже от военного министра! Раньше от подобного документа открещивался Керенский. Теперь он этого не делает, а спокойно подписывает не документ какого-то совета, а правительственный декрет, вводящий в армии совершенно невероятные свободы. Точнее говоря, закрепляя тот хаос, который уже с февраля семнадцатого воцарился в русских казармах.
Эта «Декларация прав солдата» «окончательно подорвала все устои старой армии — пишет генерал Деникин в своих мемуарах — Она внесла безудержное политиканство и элементы социальной борьбы в неуравновешенную ивооруженную массу, уже почувствовавшую свою грубую физическую силу. Она оправдывала и допускала безвозбранно широкую проповедь — устную и печатную — антигосударственных, антиморальных и антиобщественных учений, даже таких, которые по существу, отрицали и власть, и само бытие армии. Наконец, она отняла у начальников дисциплинарную власть, передав ее выборным коллегиальным организациям, и лишний раз, в торжественной форме, бросив упрек командному составу, унизила и оскорбила его».
Керенский не умел коротко говорить, потому и документ содержит 18 пунктов. Есть среди них и разумные, но в том то и дело, что несколько безумных пунктов перечеркивали все остальные и придавали всему документу определенную окраску. Военное руководство ждало наведения в армии порядка и дисциплины, прекращения разлагающей ее большевистской пропаганды, но вместо этого получили официальный документ не только ее разрешавший, но и запрещавший ей препятствовать! Новый военный министр А.Ф. Керенский издал декларацию, где говорилось только о правах. Обязанности умирать за Родину у солдата больше не было. Вот этот «шедевр», его основные, ключевые моменты:
1) Все военнослужащие пользуются всеми правами граждан. Но при этом каждый военнослужащий обязан строго согласовать свое поведение с требованиями военной службы и воинской дисциплины.
2) Каждый военнослужащий имеет право быть членом любой политической, национальной, религиозной, экономической или профессиональной организации, общества или союза.
3) Каждый военнослужащий, во внеслужебное время, имеет право свободно и открыто высказывать устно, письменно или печатно, свои политические, религиозные, социальные и прочие взгляды.
6) Все без исключения печатные издания (периодические или непериодические) должны беспрепятственно передаваться адресатам.
12) Обязательное отдание чести, как отдельными лицами, так и командами, отменяется.
14) Никто из военнослужащих не может быть подвергнут наказанию, или взысканию без суда. Но в боевой обстановке начальник имеет право, под своей личной ответственностью, принимать все меры, до применения вооруженной силы включительно, против неисполняющих его приказания подчиненных. Эти меры не почитаются дисциплинарными взысканиями.
15) Все наказания, оскорбительные для чести и достоинства военнослужащего, а также мучительные и явно вредные для здоровья, не допускаются.
18) Право назначения на должности и, в указанных законом случаях, временного отстранения начальников всех степеней от должностей принадлежит исключительно начальникам. Точно так же они одни имеют Право отдавать распоряжения, касающиеся боевой деятельности и боевой подготовки части, ее обучения, специальных ее работ, инспекторской и хозяйственной частей. Право же внутреннего самоуправления, наложения наказания и контроля в точно определенных случаях (приказы по воен. ведомству 16 апр. № 213 и 8 мая с. г. № 274) принадлежит выборным войсковым организациям.
«Пусть самые свободные армия и флот в мире — писал Керенский в послесловии к „Декларации“ — докажут, что в свободе сила, а не слабость, пусть выкуют новую железную дисциплину долга, поднимут боевую мощь страны».
Красивые слова. Можно писать в документе, что угодно, но если право наказания принадлежит солдатскому комитету, а не офицеру, то дисциплине наступает окончательный и верный конец. Имеющие теперь все политические права военнослужащие, могли поступать в любую из политических партий, в том числе и большевистскую. Могли они теперь исповедовать и, что особенно важно, проповедовать любые политические убеждения вплоть до анархизма. В воинские части в тылу и на фронте могли свободно доставляться все без исключения печатные издания, в том числе самые антигосударственные. Отменялось обязательное отдание чести. И, наконец, упразднялись все дисциплинарные взыскания. И смертная казнь, хотя бы для дезертиров и предателей. Как заставить солдата соблюдать хотя бы остатки дисциплины без взысканий, Временное правительство не указывало. Это и так понятно: надо обращаться к революционной сознательности! Других механизмов управления войсками у офицеров теперь не оставалось.
«Декларация прав солдата» Керенского, плюс пропаганда братания Ленина означало быстрое и окончательное крушение русской армии. Но и этого мало большевикам! Они будут требовать отменить оговорки об исполнении боевых приказов и дисциплине в строю, это ведь ведет к бесправию солдат…
Много «работал» Александр Федорович Керенский в правительстве. И карьера его шла в гору. По мере сползания страны в пропасть все большая часть русского властного «руля» оказывалась именно в руках Александра Федоровича. Как он им рулил, мы уже видели и еще не раз увидим. Помните, Керенский входил в Петроградский Совет? И на этом «советском» поприще карьера Керенского тоже шла в гору. 3—24 июня (16 июня — 7 июля) 1917-го в Петрограде прошел Первый Всероссийский съезд Советов. Керенского выбрали на том съезде членом ВЦИК. Там Александр Федорович выступал сразу после Ленина. И успех имел не меньший, а аплодисментов сорвал даже больше.
Этот съезд Советов — это триумф демократии и … абсурда. На трибуне власть и ее будущие могильщики. Министры-социалисты Временного правительства Церетели, Чернов, Скобелев, сам Керенский. Затем их сменяют на трибуне большевики Ленин, и Каменев. Выступает и «межрайонец» Троцкий. Будущий второй человек в Октябрьской революции за четыре месяца(!) до ее начала не является членом большевистской партии!
Партии, которая совершенно не скрывает своих намерений взять власть. Сил, правда, еще маловато. Из 1090 делегатов, 777 заявили о своей партийности: 285 эсеров, 248 меньшевиков, 32 меньшевика-интернационалиста, 10 меньшевиков-объединенцев, 24 примыкали к другим фракциям и группам. Большевиков только 105. Но зато их лидер Владимир Ленин полон уверенности в своей будущей победе.
Ираклий Георгиевич Церетели, так остроумно шутивший потом во Франции, заявляет с трибуны съезда, что в России нет политической партии, которая была бы готова взять власть в свои руки. «Я отвечаю: есть! — кричит ему в ответ Ленин с места, а потом добавляет с трибуны — Ни одна партия от этого отказываться не может, и наша партия от этого не отказывается: каждую минуту она готова взять власть целиком».
Но еще не время, слишком круто заворачивает Ленин: эсеро-меньшевистское большинство съезда отклонило оба большевистских проекта и приняло проект резолюции, внесённый меньшевиком Ф. И. Даном, призывавший поддержать Временное правительство. Пока бывшие же «земляки» выступают с одних и тех же трибун, бывшие члены Временного правительства, тщетно пытаются взывать к здравомыслию действующей власти.
«Троцкий, вновь проповедующие „перманентную революцию“, и их товарищи, достаточно нагрешившие против всех параграфов уголовного кодекса, гуляют на свободе и вносят заразу в русское общество и в русскую армию» — возмущается 4-го июня на страницах кадетской газеты «Речь» ушедший в отставку вместе с Гучковым, П.Н. Милюков. Результата никакого.
Но этого следовало ожидать. Керенский — военный министр Временного правительства, он же и в главном руководящем органе Советов. Через две недели он станет премьер-министром Временного правительства. О каком двоевластии можно говорить?! Вопрос только в том, член Петроградского Совета Керенский очутился во Временном правительстве, или член правительства по совместительству участвует еще и в заседаниях Совета? Сопоставление дат говорит следующее:
— вечером 27 февраля 1917 года А.Ф. Керенский был избран товарищем (заместителем) председателя Петросовета;
— 2— го марта 1917 года стал министром юстиции Временного правительства.
То есть, сначала Керенский вошел в совет, а уж потом с его благословления в правительство!
Поэтому дальнейшие события русской революции, столь ярко описанные в советской историографии, на самом деле были весьма прозаичны. Никакого переворота в октябре практически не было, а был спектакль, разыгранный Керенским, делавшим вид, что он спасает Россию. На самом деле он доводил страну «до нужной кондиции» и готовил ее для передачи Ленину, как и предусматривалось «союзным» планом разрушения России. Ленин и Керенский действуют в спайке. В одной организации состоят, на одном съезде выступают. Одно дело делают: один шашки подставляет, другой их ест. Поддавки есть поддавки.
Лучше других характеризует состояние власти и ее «попытки» борьбы с надвигающейся смутой характеризует один малоизвестный эпизод, случившийся в июне 1917 года. Как раз в дни, когда на Васильевском Острове, в здании Кадетского корпуса, шел Съезд Советов…
В условиях развала государственности, который с невероятной скоростью проходил в России, набирать силу начинали даже наиболее экзотические течения революционной мысли. Такие, как анархизм. До революции количество приверженцев учения Кропоткина было весьма невелико. Но вот русское государство под руководством Временного правительства начало рассыпаться, как карточный домик и сторонники идеи полного отрицания власти, стали множиться, как тараканы. «В Петербурге же, между прочим, развили усиленную „деятельность“ анархисты. Они имели территориальную базу на Выборгской Стороне, на отдаленной и укромной даче известного царского министра Дурново — указывает в своих мемуарах член исполкома Петросовета, Н. Н. Суханов (Гиммер) — Дачу эту они захватили уже давно и держали крепко».
И ладно сидели бы они на даче тихо, власть бы их не замечала и дальше. Так нет, буйные анархисты 5(18) июня 1917 года захватывают редакцию газеты «Русская воля» и объявляют ее экспроприированной. Рабочим и служащим анархисты объявляют, что явились «избавить их от гнета капиталистической эксплуатации». Работникам типографии такая постанова вопроса совсем не нравится, так как они фактически становятся безработными. Анархистов же это волнует мало, они преспокойно выпускают в захваченной типографии листовки. «Около здания собралась огромная возбужденная толпа. Были присланы две роты солдат, которые оцепили прилегавшую улицу и не знали, что делать дальше» — пишет Суханов. Случай вынуждал правительство свою власть применить и захватчиков из типографии выставить. Однако параллельно решением проблемы занялся и Съезд Советов. Они направляют делегацию для переговоров с анархистами. Те в ответ требуют … организации особой согласительной комиссии для решения этого вопроса. Переговоры бесплодны: анархисты не желают покидать захваченной ими собственности. Только убедившись в том, что военная власть настроена решительно и может пойти на вооруженный штурм типографии, анархисты соглашаются уйти. Но ставят условия — гарантия безопасности от самосуда толпы разъяренных рабочих. Совет дает им такую гарантию. В результате, анархисты не были арестованы судебными властями (как это должно быть), а отвезены прямо на Съезд Советов. Когда же работники органов юстиции явились за арестованными, то их просто туда не допустили. Потом анархистов освободили «по постановлению исполнительного комитета», даже не установив личности. На другой день «Рабочая газета» (не большевистская) радостно приветствовала «вмешательство организованной демократии».