Страница:
Люди, надо отдать им должное, защищались отчаянно, погубив едва ли не треть нападающих. Теперь у скогров есть Вожак, и Стая поступит умнее…
Надо только сосредоточиться и вообразить, что могут предпринять люди из Цитадели. Вряд ли они решат отсиживаться, надеясь на толщину стен и крепость ворот. Рискнут выйти и напасть, особенно если их поведет Аквилонец? Вполне вероятно.
Так не приготовить ли им достойную встречу?
Рэф ухмыльнулся рождавшемуся замыслу. Незримый, но всегда пребывавший наготове Зверь ухмыльнулся в ответ. Смутно вырисовывавшийся план пришелся ему по душе – если у этого существа имелась душа.
Около девятого вечернего колокола.
Совет в Вольфгардской Цитадели проводился в тех же покоях, но разительно отличался от утреннего. Тогда над столом витал боязливый, осторожный, но все-таки присутствовавший призрак возможной удачи. Теперь его изгнало тщательно скрываемое отчаяние, выдававшее себя косыми взглядами, нежеланием разговаривать и короткой раздраженной фразой, вырвавшейся у аквилонской королевы: «На сей раз выхода не будет».
На военном совете, в некотором противоречии с традициями, присутствовали две женщины – стигийская магичка, несколько оправившаяся от недавнего потрясения, и королева Аквилонии, Зенобия Канах. Именно она взяла слово после того, как прозвучали доклады офицеров о положении дел в осажденной крепости. Дженна говорила коротко, резко и по существу. Она привела и обоснования для своего удручающего мнения, с несвойственной ей жесткостью называя вещи своими именами:
– Будем честны друг перед другом – мы в капкане. Первое нападение мы отбили – немалой кровью, по счастливой случайности и потому, что скогры не были готовы к нашему отпору. Во второй раз они своих ошибок не повторят. Если оборотни выполнят угрозу и завтра ринутся на штурм, замок продержится от силы полколокола. Месьор Галтран предложил послать за помощью, а в ее ожидании запереться в донжон, засев в глухую оборону. Это предложение, при всей своей заманчивости – гибельный путь.
– Объясни, почему? – серьезно спросил Конан, слушавший супругу со всем вниманием.
– Допустим, мы отправим с письмом сокола или голубя. У нас сохранились птицы, которые устремятся в Пайрогию, Менору Немедийскую и в Тарантию. Им всем потребуется не меньше двух-трех дней и еще неизвестно, долетят они или нет. Предположим, небеса окажут милость и наши гонцы доберутся. Еще не менее седмицы уйдет на сбор войска. Армия, увы, не обладает крыльями и передвигается медленно. Конные отряды, может, доскачут быстрее, но что толку? Прибыв, они застанут пустой замок и груды обглоданных костей. Запасами для длительного сидения в осаде, как следует из этих реестров, – она постучала узким лезвием стилета по толстой пачке пергаментных листов, – мы не располагаем. К услугам скогров же – окрестные леса и уцелевшее население города. Они могут держать в замок в кольце столько, сколько им вздумается – седмицу или год. Надеяться на то, что у них иссякнет терпение, я бы не стала. Кто-нибудь желает возразить?
Невнятные реплики, должно быть, означали согласие. Дженна продолжала, и, как ни пыталась она держать себя в руках, в следующих ее словах прорвались наружу злость и отчаяние, овладевшие аквилонской королевой:
– О том, чтобы вручить этим чудовищам ее высочество принцессу Ричильдис, и речи быть не может. Я не хочу об этом слышать, и всякий, попытавшийся вести об этом речь, всерьез рискует головой – как предатель и трус. Мы также не в силах отдать оборотням Эртеля Эклинга… Что ты хочешь добавить, Озимандия?
– Только повторить уже сказанное, – старый волшебник с явным трудом поднялся из-за стола. – В крайнем случае можно пожертвовать частью подвалов Цитадели и разрушить заклятие, окружающее место заточения короля Пограничья. Или, да простят меня боги, выбрать из двух зол меньшее – отдать скограм приемного сына Эртеля. Он такой же оборотень, как и прочие, может, ему не причинят вреда…
– Не вижу смысла. Волчонка еще можно отдать – в конце концов, пока предполагаемый наследник престола ничем не отличается от обычной сторожевой собаки, и нет никаких признаков того, что будет отличаться когда-либо впредь. Ума не приложу, зачем он скограм. Но дело в принципе, – повелитель Аквилонии, вместе того, чтобы занять подобающее ему место во главе стола, бродил по комнате от окна до окна, иногда выглядывая наружу – там, во дворе и хозяйственных постройках, горели факелы, мелькали торопливые тени, часто звякал молот в кузне. Лаэг, коему дозволили присутствовать на совете (никакой положенной гордости подросток от этого не ощущал, только медленно подступающее к горлу и непривычное доселе чувство страха) избегал смотреть на родителей. С ними, как и с Дисой, что-то случилось в последний день. Они изменились. Или, напротив, вспоминали, какими были с четверть века назад. Лаэг понимал, что все это время отец и матушка отчаянно, напряженно думают, пытаясь разглядеть в непроглядной тьме хоть какой-то шанс на спасение, и Зенобия, кажется, уже отчаивалась.
– Выторговывание уступок иногда приносит пользу, – продолжал киммериец, отойдя от окна и встав за спиной кресла жены. – Но не в этом случае. Во-первых, Эртеля я не отдам. Ричильдис – моя дочь, Эрт – мой друг, Гвен – его приемный сын. То, что с ними случилось – не их вина, и я не могу относиться к ним как к разменной монете в торговле с омерзительными тварями.
– Не далее как седмицу тому эти омерзительные твари были добропорядочными подданными королевства Пограничного, – пробурчала Ренисенб в сторону.
– Есть еще одна возможность, – внезапно заговорил гиперборейский маг, с величайшей неохотой допущенный в собрание. К сдержанному удивлению присутствующих, Крэган из Халоги уселся по соседству с госпожой эш'Шарвин и о чем-то с ней перешептывался. – Пригрозить убить детей. Если разыграть сцену достаточно убедительно, может, предводитель оборотней поверит? Нет ее высочества и маленького принца Пограничья – не о чем вести переговоры. Не спорю, подвергать жизнь столь юных созданий таким тяжким испытаниям жестоко, но что делать, раз нам не оставляют выхода?
Зенобия Канах ухватилась за подлокотники кресла, склонилась вперед и медленно начала вставать, намереваясь придушить гиперборейца собственными руками.
– Это всего предложение. Одно из многих, которое можно принять, а можно и отвергнуть, – быстро добавил колдун, примирительно выставив перед собой ладони. Дженна какой-то миг смотрела на мага как на гнусное ядовитое насекомое, бормоча себе под нос что-то весьма нелестное, затем справилась со своими чувствами и опустилась в кресло – однако гипербореец все еще чувствовал на себе ее косой взгляд, полный омерзения.
– Значит, возвращаемся к тому, с чего начали, – к вылазке, – не очень громко, но так, что услышали все, проговорил монарх Аквилонии. – Придется все делать по-иному. Скогры грозили явиться за ответом на заре, около шестого или седьмого утреннего колокола. Нужно их опередить. Большой охраняемый обоз, который мы хотели собрать, теперь бесполезен. Повозки слишком неповоротливы. У нас не хватит воинов, чтобы оборонять их. К тому же в замке осталось не так много лошадей. Я рассчитывал устроить маленькую вылазку сегодня днем – пошарить в окрестных кварталах, может, найдем еще коней. Галтран, где-то тут, помнится, был план Вольфгарда…
Пергамент с чертежом оказался завален прочими бумагами. После некоторой возни молчаливый сотник Черных Драконов с помощью Лаэга извлек огромный лист и разложил поверх столешницы. Закручивающиеся края карты придавили шандалами и тяжелыми письменным прибором двергского литья. Замок, выстроенный на холме в полуночной части города, отмечался ярким киноварным пятном, очерчивающим границы стен и пяти башен.
– Выйдем на исходе ночи, через Оленьи ворота, – неторопливо, взвешивая каждое слово, излагал свой замысел Конан. – Пойдут все, кто остался в Цитадели. Побольше огня. Скогры огня боятся. Брат Бомбах собрал каких-то алхимиков из Красильного цеха в подвалах, они там горючее зелье варят, того гляди, спалят замок… Покуда не нападут, постараемся не поднимать шума, хотя оборотни нас все равно, не заметят, так почуют. Но уж когда нападут, дадим сдачи так, чтоб не скоро опомнились. Магам придется показать все, на что они способны. Нужно преодолеть хотя бы три или четыре перестрела по Верхнему Проезду, потом свернем на Восход, вот по этой улице….
– Дровяная, – подсказала Ренисенб эш'Шарвин, мельком глянув на план.
– Там, помнится, тянутся сплошные переулки и тупики, а чуть в сторону будет Ветреный Холм и митрианский храм. В храмах, кстати, если верить слухам, укрылось множество народу – почему-то скогры на них не нападают. Возле него отряду придется разделиться. Горожане укроются в святилище, а мы… мы поскачем дальше, за пределы города, – несколько сбивчиво завершил киммериец, явно пребывая в нехарактерном для него затруднении. – В окрестностях города оборотней не так много, возможно, они все собираются сюда, в кольцо стен… Малый и быстрый отряд наверняка сумеет проскочить. Добраться бы до первого же пограничного города у Соленых Озер, а там…
– До Соленых Озер – стало быть, два или даже три дня хорошей езды, – низкий голос из темного угла принадлежал брату Бомбаху, до того сидевшему тихо и ни в что не встревавшему. Вопреки обыкновению, митрианец даже не удосужился украдкой ругнуться в спину Крэгану Беспалому, когда гипербореец язвительно пожелал монаху доброго вечера. И за общий стол святой брат не сел, хотя его приглашали, устроился у неярко мерцавшего камина и словно бы ушел в себя, качая на перевязи раненую руку. То ли молился, то ли просто устал за прошедшие дни.
Покряхтывая, митрианец выбрался из своего угла, подошел к столу, оперся на него обеими руками и, уставясь на нарисованные улицы и дома столицы Пограничья, молвил:
– Оно конечно, Ваше величество, мы вас безмерно уважаем – и за то, что не оставили пропадать, и что сейчас пытаетесь сделать. Могли бы и без нас обойтись – выскочили ночью тишком, поминай как звали. Оборотень, он хоть тварь пребыстрая и ловок превесьма, но за лошадью, особенно навроде тех красавцев, что ваши гвардейцы стерегут, вряд ли угонится. А про вас еще болтают, будто человек вы безмерно удачливый, стало быть, до Соленых Озер наверняка доберетесь и тамошнему гарнизону о наших бедствиях знать дадите. Что потом предпримете – не нашего ума дела. Я так полагаю, что с вас станется обратно вернуться с подмогой. Только… – монах зажмурился, еле заметно раскачиваясь взад-вперед, словно ему было трудно говорить. Его не перебивали, даже отец и матушка, как подметил Лаэг, слушали эту непонятную речь с чрезвычайным вниманием. Гиперборейский колдун, тот вообще едва из своего кресла не выпал, пытаясь уловить каждое слово давнего неприятеля.
Словно приняв решение, брат Бомбах снова заговорил:
– Я не к тому веду, что мне этот план не по душе. Если пропадем, так не зазря, а за доброе дело. Я про другое хотел сказать. Про девочку, дочку вашу, принцессу Ричильдис то бишь. Знаю, не ко времени, да память у меня нынче не та, что ранее, вываливается все, как из худого мешка. Давеча смотрел я, как принцесса с этими скограми безумными разговаривала, и подумал вдруг, что неспроста они ее к себе выкликают. Не потому, что она королевского рода и, коли к ним угодит, они смогут нам условия ставить. Есть одна история… Она длинная, но я постараюсь покороче. Но без нее не обойтись, иначе непонятно будет.
– Время, святой брат, время уходит, – сухо напомнила Дженна. – Какое отношение может иметь давнее предание к нынешним событиям?
– Пускай расскажет, Ваше величество, если вы позволите, – вступился Озимандия. К полнейшей растерянности старого чародея, его вдруг поддержал гипербореец, заявивший, что ключи к нынешним загадкам нередко удавалось отыскать в прошлом.
– Ладно, слушаем, – уступил Конан. – Только побыстрее, святой брат, если можно. Что за история и при чем тут Дис?
Бомбах неловко присел на табурет, перевел дыхание и начал – слегка нараспев и глуховато постукивая в такт рассказу по столу короткими толстыми пальцами.
– Жил некогда в полуденной Бритунии один князь. Князь как князь: правил по своему разумению, воевал помаленьку, золотишко копил на черный день, и все ему так славно удавалось, что поговаривали – он, мол, сумел удачу приворожить. Только с наследниками у него как-то не заладилось – первый умер во младенчестве, а второго князь зачать не мог и страдал оттого страшно. Уже и митрианской общине пожертвования слал, и к жрицам Викканы ходил, и к заезжим колдунам обращался, а все едино. Нету потомства, и все тут. Земли и титул передать некому, умрет князь – опять начнется свара, время было неспокойное, да впрочем, когда оно спокойное, время-то…
«Можно поспорить, далее к герою легенды пришла помощь с какой-то совершенно неожиданной стороны, но за это с него потребовали какую-нибудь удивительную плату», – про себя подумал Лаэг, и не ошибся. Предание его не слишком заинтересовало, куда любопытнее было смотреть на рассказчика, умудрявшегося искренне переживать за давно умерших и истлевших в земле людей.
– Как-то по весне князь собрался с малой свитой и подался охотиться в леса. Дело привычное, поднялись разом, поскакали к Ронинскому лесу – он и посейчас шумит, только повырубили малость, конечно. Седмицу носились за оленями да зубрами, под конец заехали неведомо куда и заплутали. Наткнулись на лесникову избушку, а там заместо хозяина всем хозяйка заправляла. Вдова она была и, говорят, красавица, – святой брат многозначительно хмыкнул. – Слово за слово, повадился князь в те края па охоты ездить и всякий раз к лесничихе заглядывать. К себе ее звал, но та не захотела – она из Карающих была, привыкла в лесу жить.
Как-то князь коротал ночку у своей лесовички, и был ему то ли сон, то ли видение. Будто вышел из леса огромный волчина, аж седой от старости, и обратился к нему человеческим голосом. Мол, слишком много вражды промеж людьми, волками и оборотнями, надо это пресечь, пока не поздно. Есть и средство, но только для того нужно твое, княже, согласие. К осени родится у тебя и лесничихи девочка. Будет она понимать душу звериную и душу людскую, но научить ее этому ты не сумеешь. Поэтому оставишь ребенка в лесу и еще приплатишь за услугу – бросишь руку в огонь, все равно какую. Исполнишь в точности – будет тебе наследник. Князь решил, чего во сне не пригрезится – и согласился.
Луны через две лесничиха и в самом деле понесла, а князю тот сон уж не давал покоя. Как же так: и будущее дитя волкам отдай, и руку руби, и вообще, как зверю верить? Ну как обманет? Рассказал о видении своему старшему над дружиной. Старший-то был хват, рубака, каких поискать, и оттого на все у него сыскался один ответ: дите? волчине?! Куда хватил! В топоры бестию! Изловим, говорит, башку косматую на кол насадим, чтоб впредь неповадно было. Поднимай, говорит, людей. Ну, на все воля княжья. Взялись в топоры.
А вышло-то скверно. В Ронинском лесу, говорят, волчье племя под корень извели, а добились только войны с Карающей Дланью – в горячке-то иди разберись, кто настоящий зверь, кто оборотень.
В числе прочих сгубили родню князевой подружки, та с горя взяла и повесилась. Ребенок не родился, у князя с той поры все пошло под горку и как-то по зиме его около собственного замка медведь-шатун заломал. Княжество взял под свою руку сосед, а вот история та не забылась. Волка – старого, огромного, что твоя лошадь – порой видят в лесах, как в Бритунии, так и у нас в Пограничье.
Ясно, что сие – не простой зверь, кое-кто думает, будто это и есть сам Белый Волк, хранитель рода Карающей Длани. Он все ждет обещанную девочку и гневается на людей, которые его обманули.
Монах понизил голос и завершил рассказ, попеременно глядя на королеву Аквилонскую, то на ее супруга:
– А поскольку многим ведомо, что его милость повелитель Аквилонии долго жил у нас в Пограничье и договаривался с созданием, которое зовет себя Фреки, Хранитель Зверей, то я и подумал, нет ли тут какого совпадения… или даже прямого требования. Ведь оный Зверь, как и Митра Милосердный – такое же творение Единого, рассуждает не как смертные, и что для нас – сотни лет, для него – один денек. Простой беседой от подобного творения не отделаешься, оно завсегда на человеке свой знак оставляет. Видимый ли, незримый, рано или поздно знак этот проявится, потому что иного порядка нет и быть не может. Если оборотни в самом деле учуяли в маленькой принцессе что-то свое, они теперь не успокоятся. Увезите ее хоть на край земли, спрячьте хоть в какой неприступной башне – все равно отыщут. Ежели она им вроде как своя, значит, судьба у ней такова. Пусть пойдет и поговорит с ними. Кто знает, вдруг они отступятся от крепости, а дитя вернется обратно, живое-невредимое?
– С кровожадными тварями моя дочь никаких бесед вести не будет. А ежели кто-нибудь из них позарится на Дис, то не получит ничего, кроме стрелы промеж глаз, – отрезала Дженна, нетерпеливо ожидавшая конца затянувшейся повести.
– Вот и воевода Князев так говорил, – горестно покачал лысой головой митрианец. – Ну, тогда пусть хоть со стены обратится. Пускай прямо прикажет им, чтоб уходили в леса за дичиной, зверья в лесах полным-полно, а людей убивать, мол, негоже. Вдруг и того достанет, чтобы она им показалась. Сказано же в писаниях блаженного Эпимитриуса: невинному дитяти дана власть укрощать зверей диких и смирять человеков, закосневших во злобе и корысти. Ежели через вашу дочку сможем обойтись без кровопролития…
– Скорее всего, нет, – Озимандия скрестил перед собой пальцы и глянул поверх них на митрианца блекло-серыми зрачками, казавшимися в полутьме совсем белыми. – Сие повествование чрезвычайно занимательно и наверняка имеет прямую связь с делами сегодняшних дней. Но, боюсь, пока во главе оборотней стоит это кровожадное и непредсказуемое существо, какие-либо мирные переговоры с ними невозможны. Занимались бы вы лучше своими горючими зельями, досточтимый брат, этой ночью они будут просто на вес золота.
Несколько ударов сердца Бомбах колебался, не продолжить ли спор, но сдался и разочарованно махнул рукой. К тому же послышался осторожный стук и в приоткрывшуюся щели между дверными створками появился караульный с донесением – с башен замка опять замечены какие-то перемещения в городе, а святого отца срочно зовут в подвалы, отведенные под изготовление огненных смесей: там что-то не ладится.
3 день Второй летней луны.
Около полуночи.
Последние сомнения и колебания Беспалого исчезли вместе с закончившимся советом. Если позволить событиям и дальше развиваться в угоду самонадеянному королю Аквилонии и его присным, то в скором времени некий гиперборейский магик будет вынужден доблестно пасть во имя спасения правящего семейства Аквилонии.
Может ли существовать что-либо более нелепое и неуместное для Верховного мага гиперборейского Круга Белой Руки, чем кончина под стягом Аквилонского Льва?! Сие Крэгана никак не устраивало и, отвильнув от ненавязчивой опеки Озимандии под предлогом подготовки к грядущей вылазке, гипербореец юркнул в отведенную ему комнату.
В безумной затее с вылазкой, что самое забавное, нашлось место и для него. Точнее, он сам вызвался, дабы не привлекать ненужного внимания и лишний раз подтвердить данное накануне обещание о помощи защитникам Цитадели. Он и в самом деле исполнил возложенные на него обязательства – на столе красовались аккуратно запечатанные красным и зеленым воском тугие свитки пергамента, представлявшие из себя образчики магии Знака. Воспользоваться ими мог любой невежа: достаточно сорвать печать и швырнуть свиток в противника. Далее, в зависимости от свойств заклинания, враг будет либо охвачен неведомо откуда взявшимся пламенем, либо насмерть зажален роем изникших из небытия ос.
Какое-то время гипербореец бездумно глазел в окно, убеждаясь, что суета в верхнем и нижнем дворах крепости не думает затихать и, скорее всего, продлится ночь напролет. Из-за двери доносилось приглушенное погромыхивание доспехов и порой – редкие фразы, коими обменивались караулившие обиталище колдуна стражники. Крэган знал, что их там всего-навсего двое, и время их дозора истечет незадолго до полуночного колокола, когда настанет смена караулов. Именно этот момент ему и требовалось подгадать.
Ожидание маг коротал за крайне странным действом: старательно вырисовал на пергаментном листе идеально ровную окружность и украсил ее по ободу диковинными знаками. Из внутреннего кармана одежд гиперборейца на свет явилась крохотная прозрачная бутыль, до половины наполненная зеленоватой пылью. Тщательно отмеренное количество загадочной смеси просыпалось на лист и с легким потрескиванием впиталось в него. В завершение Крэган начертал внутри окружности два слова, одно над другим. Полюбовался на дело рук своих и внезапно ткнул в середину рисунка мертвым пальцем. Заостренный пепельно-желтый ноготь с треском порвал телячью шкурку, изображение на миг вспыхнуло опалово-золотистым светом, и весь лист с беззвучным шорохом рассыпался по столу горсткой пепла. Должно быть, маг из Халоги добивался именно такого исхода, потому что кивнул и, хмыкнув, еле слышно пробормотал: «Только ради тебя, дорогая. Живите долго и счастливо… если сумеете».
Завершив ритуал, Крэган подошел к дверям и на прощание огляделся. С собой он захватил только парочку опечатанных листов с заклятьями, а более никаких вещей или оружия у него не имелось. Припасы и все необходимое для путешествия он рассчитывал получить там, куда держал путь.
За дверью стукнуло и лязгнуло – сменился караул. Почти одновременно куранты на Оленьей башне принялись вызванивать двенадцать ударов полночи. Гипербореец, полуприкрыв глаза, провел рукой там, где снаружи на дверях располагался засов, и удовлетворено кивнул, уловив тоненькое поскрипывание. Следующим движением – таким же плавным, точно все происходило под водой, – он приоткрыл створку. Двое стражников, как и полагалось, стояли по сторонам дверного проема, двое удалялись по коридору. Вышедшего из комнаты Беспалого никто не замечал, словно его тут вовсе не было. Выждав для полной уверенности пяток ударов сердца, Крэган зашагал по коридору.
Его никто не окликнул. Караульные пребывали в полной уверенности, что дверь заперта и их жутковатый поднадзорный находится внутри.
«Тоже мне, недреманная стража», – презрительно фыркнул магик, преодолев искушение щелкнуть ближайшего караульного по носу. Тщательно взвесив все увиденное и услышанное за два последних дня, Крэган принял решение – пора начинать действовать самостоятельно. Защитники Цитадели, сами того не ведая, оказали ему сегодня ценнейшую услугу – позволили украдкой изучить разложенные на столе чертежи Вольфгарда и его окрестностей, в тон числе и план самого замка. Колдун увидел и узнал все, что требовалось для выполнения замысла.
Ему не хватало единственной вещи.
Маг из Халоги разыскивал девочку по имени Ричильдис Канах. Он очень надеялся, что она не живет в одних покоях с родителями, и судьба решила пойти ему навстречу – уходя с совета, он сумел подслушать обрывок разговора между Львом Аквилонии и его крайне заносчивой супругой. Из разговора явствовало, что на всякий случай маленькую принцессу поселили в комнатах выше этажом, в отдельно стоящей башенке, куда вела единственная лестница. К дверям, само собой, приставлена стража и наверняка не из числа раззяв местного гарнизона, а аквилонские гвардейцы. Для них, впрочем, Крэган тоже кое-что приготовил.
«Поиграли в благородство, расшаркались перед варварами – и будет, – подбадривал себя Крэган, шагая по темным коридорам и внимательно прислушиваясь. Заклинание для отвода глаз – вещь чрезвычайно полезная, но коварная: имеет дрянную особенность закапчиваться в самый неподходящий миг, не способна обмануть животное и не действует, если поблизости имеется более пяти человек. Но для того, чтобы проскользнуть незамеченном по полупустой крепости – лучше не придумаешь, – Монах, похоже, сам не понимает, насколько близко подобрался к истине. Что ж, сидите здесь, стройте планы, утешайте себя несбыточными надеждами – а выигрыш достанется мне. Сами потом спасибо скажете. Я сделаю то, о чем все думают, но никто не решается заговорить».
Он едва не проскочил мимо затемненной ниши, в глубине которой закручивались поднимающиеся наверх ступени. Крэган остановился, держась одной рукой за вытертые медные поручни, тянувшиеся вдоль каменной кладки стены, и медленно вычерчивая в воздухе то сгибавшимся, то распрямлявшимся умерщвленным пальцем какие-то бледно мерцающие символы. Сочтя, что Заклинание достигло нужной силы, он почти бегом преодолел два десятка ступенек и вылетел на площадку перед дверцей, легкомысленно расписанной чуть облупившимися цветами. Трое стражей в черно-серебряной форме застыли, точно примороженные на середине неоконченных действий – тот повернулся к вопросом к сотоварищу, этот потянулся к ручке дверцы, выполненной в виде изогнутой ветви… Караульщики останутся в уверенности, что течение их жизни ничем не прерывалось, и не было мгновения, за которое столь бдительно охраняемая ими дверь открылась и беззвучно закрылась.
Надо только сосредоточиться и вообразить, что могут предпринять люди из Цитадели. Вряд ли они решат отсиживаться, надеясь на толщину стен и крепость ворот. Рискнут выйти и напасть, особенно если их поведет Аквилонец? Вполне вероятно.
Так не приготовить ли им достойную встречу?
Рэф ухмыльнулся рождавшемуся замыслу. Незримый, но всегда пребывавший наготове Зверь ухмыльнулся в ответ. Смутно вырисовывавшийся план пришелся ему по душе – если у этого существа имелась душа.
Около девятого вечернего колокола.
Совет в Вольфгардской Цитадели проводился в тех же покоях, но разительно отличался от утреннего. Тогда над столом витал боязливый, осторожный, но все-таки присутствовавший призрак возможной удачи. Теперь его изгнало тщательно скрываемое отчаяние, выдававшее себя косыми взглядами, нежеланием разговаривать и короткой раздраженной фразой, вырвавшейся у аквилонской королевы: «На сей раз выхода не будет».
На военном совете, в некотором противоречии с традициями, присутствовали две женщины – стигийская магичка, несколько оправившаяся от недавнего потрясения, и королева Аквилонии, Зенобия Канах. Именно она взяла слово после того, как прозвучали доклады офицеров о положении дел в осажденной крепости. Дженна говорила коротко, резко и по существу. Она привела и обоснования для своего удручающего мнения, с несвойственной ей жесткостью называя вещи своими именами:
– Будем честны друг перед другом – мы в капкане. Первое нападение мы отбили – немалой кровью, по счастливой случайности и потому, что скогры не были готовы к нашему отпору. Во второй раз они своих ошибок не повторят. Если оборотни выполнят угрозу и завтра ринутся на штурм, замок продержится от силы полколокола. Месьор Галтран предложил послать за помощью, а в ее ожидании запереться в донжон, засев в глухую оборону. Это предложение, при всей своей заманчивости – гибельный путь.
– Объясни, почему? – серьезно спросил Конан, слушавший супругу со всем вниманием.
– Допустим, мы отправим с письмом сокола или голубя. У нас сохранились птицы, которые устремятся в Пайрогию, Менору Немедийскую и в Тарантию. Им всем потребуется не меньше двух-трех дней и еще неизвестно, долетят они или нет. Предположим, небеса окажут милость и наши гонцы доберутся. Еще не менее седмицы уйдет на сбор войска. Армия, увы, не обладает крыльями и передвигается медленно. Конные отряды, может, доскачут быстрее, но что толку? Прибыв, они застанут пустой замок и груды обглоданных костей. Запасами для длительного сидения в осаде, как следует из этих реестров, – она постучала узким лезвием стилета по толстой пачке пергаментных листов, – мы не располагаем. К услугам скогров же – окрестные леса и уцелевшее население города. Они могут держать в замок в кольце столько, сколько им вздумается – седмицу или год. Надеяться на то, что у них иссякнет терпение, я бы не стала. Кто-нибудь желает возразить?
Невнятные реплики, должно быть, означали согласие. Дженна продолжала, и, как ни пыталась она держать себя в руках, в следующих ее словах прорвались наружу злость и отчаяние, овладевшие аквилонской королевой:
– О том, чтобы вручить этим чудовищам ее высочество принцессу Ричильдис, и речи быть не может. Я не хочу об этом слышать, и всякий, попытавшийся вести об этом речь, всерьез рискует головой – как предатель и трус. Мы также не в силах отдать оборотням Эртеля Эклинга… Что ты хочешь добавить, Озимандия?
– Только повторить уже сказанное, – старый волшебник с явным трудом поднялся из-за стола. – В крайнем случае можно пожертвовать частью подвалов Цитадели и разрушить заклятие, окружающее место заточения короля Пограничья. Или, да простят меня боги, выбрать из двух зол меньшее – отдать скограм приемного сына Эртеля. Он такой же оборотень, как и прочие, может, ему не причинят вреда…
– Не вижу смысла. Волчонка еще можно отдать – в конце концов, пока предполагаемый наследник престола ничем не отличается от обычной сторожевой собаки, и нет никаких признаков того, что будет отличаться когда-либо впредь. Ума не приложу, зачем он скограм. Но дело в принципе, – повелитель Аквилонии, вместе того, чтобы занять подобающее ему место во главе стола, бродил по комнате от окна до окна, иногда выглядывая наружу – там, во дворе и хозяйственных постройках, горели факелы, мелькали торопливые тени, часто звякал молот в кузне. Лаэг, коему дозволили присутствовать на совете (никакой положенной гордости подросток от этого не ощущал, только медленно подступающее к горлу и непривычное доселе чувство страха) избегал смотреть на родителей. С ними, как и с Дисой, что-то случилось в последний день. Они изменились. Или, напротив, вспоминали, какими были с четверть века назад. Лаэг понимал, что все это время отец и матушка отчаянно, напряженно думают, пытаясь разглядеть в непроглядной тьме хоть какой-то шанс на спасение, и Зенобия, кажется, уже отчаивалась.
– Выторговывание уступок иногда приносит пользу, – продолжал киммериец, отойдя от окна и встав за спиной кресла жены. – Но не в этом случае. Во-первых, Эртеля я не отдам. Ричильдис – моя дочь, Эрт – мой друг, Гвен – его приемный сын. То, что с ними случилось – не их вина, и я не могу относиться к ним как к разменной монете в торговле с омерзительными тварями.
– Не далее как седмицу тому эти омерзительные твари были добропорядочными подданными королевства Пограничного, – пробурчала Ренисенб в сторону.
– Есть еще одна возможность, – внезапно заговорил гиперборейский маг, с величайшей неохотой допущенный в собрание. К сдержанному удивлению присутствующих, Крэган из Халоги уселся по соседству с госпожой эш'Шарвин и о чем-то с ней перешептывался. – Пригрозить убить детей. Если разыграть сцену достаточно убедительно, может, предводитель оборотней поверит? Нет ее высочества и маленького принца Пограничья – не о чем вести переговоры. Не спорю, подвергать жизнь столь юных созданий таким тяжким испытаниям жестоко, но что делать, раз нам не оставляют выхода?
Зенобия Канах ухватилась за подлокотники кресла, склонилась вперед и медленно начала вставать, намереваясь придушить гиперборейца собственными руками.
– Это всего предложение. Одно из многих, которое можно принять, а можно и отвергнуть, – быстро добавил колдун, примирительно выставив перед собой ладони. Дженна какой-то миг смотрела на мага как на гнусное ядовитое насекомое, бормоча себе под нос что-то весьма нелестное, затем справилась со своими чувствами и опустилась в кресло – однако гипербореец все еще чувствовал на себе ее косой взгляд, полный омерзения.
– Значит, возвращаемся к тому, с чего начали, – к вылазке, – не очень громко, но так, что услышали все, проговорил монарх Аквилонии. – Придется все делать по-иному. Скогры грозили явиться за ответом на заре, около шестого или седьмого утреннего колокола. Нужно их опередить. Большой охраняемый обоз, который мы хотели собрать, теперь бесполезен. Повозки слишком неповоротливы. У нас не хватит воинов, чтобы оборонять их. К тому же в замке осталось не так много лошадей. Я рассчитывал устроить маленькую вылазку сегодня днем – пошарить в окрестных кварталах, может, найдем еще коней. Галтран, где-то тут, помнится, был план Вольфгарда…
Пергамент с чертежом оказался завален прочими бумагами. После некоторой возни молчаливый сотник Черных Драконов с помощью Лаэга извлек огромный лист и разложил поверх столешницы. Закручивающиеся края карты придавили шандалами и тяжелыми письменным прибором двергского литья. Замок, выстроенный на холме в полуночной части города, отмечался ярким киноварным пятном, очерчивающим границы стен и пяти башен.
– Выйдем на исходе ночи, через Оленьи ворота, – неторопливо, взвешивая каждое слово, излагал свой замысел Конан. – Пойдут все, кто остался в Цитадели. Побольше огня. Скогры огня боятся. Брат Бомбах собрал каких-то алхимиков из Красильного цеха в подвалах, они там горючее зелье варят, того гляди, спалят замок… Покуда не нападут, постараемся не поднимать шума, хотя оборотни нас все равно, не заметят, так почуют. Но уж когда нападут, дадим сдачи так, чтоб не скоро опомнились. Магам придется показать все, на что они способны. Нужно преодолеть хотя бы три или четыре перестрела по Верхнему Проезду, потом свернем на Восход, вот по этой улице….
– Дровяная, – подсказала Ренисенб эш'Шарвин, мельком глянув на план.
– Там, помнится, тянутся сплошные переулки и тупики, а чуть в сторону будет Ветреный Холм и митрианский храм. В храмах, кстати, если верить слухам, укрылось множество народу – почему-то скогры на них не нападают. Возле него отряду придется разделиться. Горожане укроются в святилище, а мы… мы поскачем дальше, за пределы города, – несколько сбивчиво завершил киммериец, явно пребывая в нехарактерном для него затруднении. – В окрестностях города оборотней не так много, возможно, они все собираются сюда, в кольцо стен… Малый и быстрый отряд наверняка сумеет проскочить. Добраться бы до первого же пограничного города у Соленых Озер, а там…
– До Соленых Озер – стало быть, два или даже три дня хорошей езды, – низкий голос из темного угла принадлежал брату Бомбаху, до того сидевшему тихо и ни в что не встревавшему. Вопреки обыкновению, митрианец даже не удосужился украдкой ругнуться в спину Крэгану Беспалому, когда гипербореец язвительно пожелал монаху доброго вечера. И за общий стол святой брат не сел, хотя его приглашали, устроился у неярко мерцавшего камина и словно бы ушел в себя, качая на перевязи раненую руку. То ли молился, то ли просто устал за прошедшие дни.
Покряхтывая, митрианец выбрался из своего угла, подошел к столу, оперся на него обеими руками и, уставясь на нарисованные улицы и дома столицы Пограничья, молвил:
– Оно конечно, Ваше величество, мы вас безмерно уважаем – и за то, что не оставили пропадать, и что сейчас пытаетесь сделать. Могли бы и без нас обойтись – выскочили ночью тишком, поминай как звали. Оборотень, он хоть тварь пребыстрая и ловок превесьма, но за лошадью, особенно навроде тех красавцев, что ваши гвардейцы стерегут, вряд ли угонится. А про вас еще болтают, будто человек вы безмерно удачливый, стало быть, до Соленых Озер наверняка доберетесь и тамошнему гарнизону о наших бедствиях знать дадите. Что потом предпримете – не нашего ума дела. Я так полагаю, что с вас станется обратно вернуться с подмогой. Только… – монах зажмурился, еле заметно раскачиваясь взад-вперед, словно ему было трудно говорить. Его не перебивали, даже отец и матушка, как подметил Лаэг, слушали эту непонятную речь с чрезвычайным вниманием. Гиперборейский колдун, тот вообще едва из своего кресла не выпал, пытаясь уловить каждое слово давнего неприятеля.
Словно приняв решение, брат Бомбах снова заговорил:
– Я не к тому веду, что мне этот план не по душе. Если пропадем, так не зазря, а за доброе дело. Я про другое хотел сказать. Про девочку, дочку вашу, принцессу Ричильдис то бишь. Знаю, не ко времени, да память у меня нынче не та, что ранее, вываливается все, как из худого мешка. Давеча смотрел я, как принцесса с этими скограми безумными разговаривала, и подумал вдруг, что неспроста они ее к себе выкликают. Не потому, что она королевского рода и, коли к ним угодит, они смогут нам условия ставить. Есть одна история… Она длинная, но я постараюсь покороче. Но без нее не обойтись, иначе непонятно будет.
– Время, святой брат, время уходит, – сухо напомнила Дженна. – Какое отношение может иметь давнее предание к нынешним событиям?
– Пускай расскажет, Ваше величество, если вы позволите, – вступился Озимандия. К полнейшей растерянности старого чародея, его вдруг поддержал гипербореец, заявивший, что ключи к нынешним загадкам нередко удавалось отыскать в прошлом.
– Ладно, слушаем, – уступил Конан. – Только побыстрее, святой брат, если можно. Что за история и при чем тут Дис?
Бомбах неловко присел на табурет, перевел дыхание и начал – слегка нараспев и глуховато постукивая в такт рассказу по столу короткими толстыми пальцами.
– Жил некогда в полуденной Бритунии один князь. Князь как князь: правил по своему разумению, воевал помаленьку, золотишко копил на черный день, и все ему так славно удавалось, что поговаривали – он, мол, сумел удачу приворожить. Только с наследниками у него как-то не заладилось – первый умер во младенчестве, а второго князь зачать не мог и страдал оттого страшно. Уже и митрианской общине пожертвования слал, и к жрицам Викканы ходил, и к заезжим колдунам обращался, а все едино. Нету потомства, и все тут. Земли и титул передать некому, умрет князь – опять начнется свара, время было неспокойное, да впрочем, когда оно спокойное, время-то…
«Можно поспорить, далее к герою легенды пришла помощь с какой-то совершенно неожиданной стороны, но за это с него потребовали какую-нибудь удивительную плату», – про себя подумал Лаэг, и не ошибся. Предание его не слишком заинтересовало, куда любопытнее было смотреть на рассказчика, умудрявшегося искренне переживать за давно умерших и истлевших в земле людей.
– Как-то по весне князь собрался с малой свитой и подался охотиться в леса. Дело привычное, поднялись разом, поскакали к Ронинскому лесу – он и посейчас шумит, только повырубили малость, конечно. Седмицу носились за оленями да зубрами, под конец заехали неведомо куда и заплутали. Наткнулись на лесникову избушку, а там заместо хозяина всем хозяйка заправляла. Вдова она была и, говорят, красавица, – святой брат многозначительно хмыкнул. – Слово за слово, повадился князь в те края па охоты ездить и всякий раз к лесничихе заглядывать. К себе ее звал, но та не захотела – она из Карающих была, привыкла в лесу жить.
Как-то князь коротал ночку у своей лесовички, и был ему то ли сон, то ли видение. Будто вышел из леса огромный волчина, аж седой от старости, и обратился к нему человеческим голосом. Мол, слишком много вражды промеж людьми, волками и оборотнями, надо это пресечь, пока не поздно. Есть и средство, но только для того нужно твое, княже, согласие. К осени родится у тебя и лесничихи девочка. Будет она понимать душу звериную и душу людскую, но научить ее этому ты не сумеешь. Поэтому оставишь ребенка в лесу и еще приплатишь за услугу – бросишь руку в огонь, все равно какую. Исполнишь в точности – будет тебе наследник. Князь решил, чего во сне не пригрезится – и согласился.
Луны через две лесничиха и в самом деле понесла, а князю тот сон уж не давал покоя. Как же так: и будущее дитя волкам отдай, и руку руби, и вообще, как зверю верить? Ну как обманет? Рассказал о видении своему старшему над дружиной. Старший-то был хват, рубака, каких поискать, и оттого на все у него сыскался один ответ: дите? волчине?! Куда хватил! В топоры бестию! Изловим, говорит, башку косматую на кол насадим, чтоб впредь неповадно было. Поднимай, говорит, людей. Ну, на все воля княжья. Взялись в топоры.
А вышло-то скверно. В Ронинском лесу, говорят, волчье племя под корень извели, а добились только войны с Карающей Дланью – в горячке-то иди разберись, кто настоящий зверь, кто оборотень.
В числе прочих сгубили родню князевой подружки, та с горя взяла и повесилась. Ребенок не родился, у князя с той поры все пошло под горку и как-то по зиме его около собственного замка медведь-шатун заломал. Княжество взял под свою руку сосед, а вот история та не забылась. Волка – старого, огромного, что твоя лошадь – порой видят в лесах, как в Бритунии, так и у нас в Пограничье.
Ясно, что сие – не простой зверь, кое-кто думает, будто это и есть сам Белый Волк, хранитель рода Карающей Длани. Он все ждет обещанную девочку и гневается на людей, которые его обманули.
Монах понизил голос и завершил рассказ, попеременно глядя на королеву Аквилонскую, то на ее супруга:
– А поскольку многим ведомо, что его милость повелитель Аквилонии долго жил у нас в Пограничье и договаривался с созданием, которое зовет себя Фреки, Хранитель Зверей, то я и подумал, нет ли тут какого совпадения… или даже прямого требования. Ведь оный Зверь, как и Митра Милосердный – такое же творение Единого, рассуждает не как смертные, и что для нас – сотни лет, для него – один денек. Простой беседой от подобного творения не отделаешься, оно завсегда на человеке свой знак оставляет. Видимый ли, незримый, рано или поздно знак этот проявится, потому что иного порядка нет и быть не может. Если оборотни в самом деле учуяли в маленькой принцессе что-то свое, они теперь не успокоятся. Увезите ее хоть на край земли, спрячьте хоть в какой неприступной башне – все равно отыщут. Ежели она им вроде как своя, значит, судьба у ней такова. Пусть пойдет и поговорит с ними. Кто знает, вдруг они отступятся от крепости, а дитя вернется обратно, живое-невредимое?
– С кровожадными тварями моя дочь никаких бесед вести не будет. А ежели кто-нибудь из них позарится на Дис, то не получит ничего, кроме стрелы промеж глаз, – отрезала Дженна, нетерпеливо ожидавшая конца затянувшейся повести.
– Вот и воевода Князев так говорил, – горестно покачал лысой головой митрианец. – Ну, тогда пусть хоть со стены обратится. Пускай прямо прикажет им, чтоб уходили в леса за дичиной, зверья в лесах полным-полно, а людей убивать, мол, негоже. Вдруг и того достанет, чтобы она им показалась. Сказано же в писаниях блаженного Эпимитриуса: невинному дитяти дана власть укрощать зверей диких и смирять человеков, закосневших во злобе и корысти. Ежели через вашу дочку сможем обойтись без кровопролития…
– Скорее всего, нет, – Озимандия скрестил перед собой пальцы и глянул поверх них на митрианца блекло-серыми зрачками, казавшимися в полутьме совсем белыми. – Сие повествование чрезвычайно занимательно и наверняка имеет прямую связь с делами сегодняшних дней. Но, боюсь, пока во главе оборотней стоит это кровожадное и непредсказуемое существо, какие-либо мирные переговоры с ними невозможны. Занимались бы вы лучше своими горючими зельями, досточтимый брат, этой ночью они будут просто на вес золота.
Несколько ударов сердца Бомбах колебался, не продолжить ли спор, но сдался и разочарованно махнул рукой. К тому же послышался осторожный стук и в приоткрывшуюся щели между дверными створками появился караульный с донесением – с башен замка опять замечены какие-то перемещения в городе, а святого отца срочно зовут в подвалы, отведенные под изготовление огненных смесей: там что-то не ладится.
3 день Второй летней луны.
Около полуночи.
Последние сомнения и колебания Беспалого исчезли вместе с закончившимся советом. Если позволить событиям и дальше развиваться в угоду самонадеянному королю Аквилонии и его присным, то в скором времени некий гиперборейский магик будет вынужден доблестно пасть во имя спасения правящего семейства Аквилонии.
Может ли существовать что-либо более нелепое и неуместное для Верховного мага гиперборейского Круга Белой Руки, чем кончина под стягом Аквилонского Льва?! Сие Крэгана никак не устраивало и, отвильнув от ненавязчивой опеки Озимандии под предлогом подготовки к грядущей вылазке, гипербореец юркнул в отведенную ему комнату.
В безумной затее с вылазкой, что самое забавное, нашлось место и для него. Точнее, он сам вызвался, дабы не привлекать ненужного внимания и лишний раз подтвердить данное накануне обещание о помощи защитникам Цитадели. Он и в самом деле исполнил возложенные на него обязательства – на столе красовались аккуратно запечатанные красным и зеленым воском тугие свитки пергамента, представлявшие из себя образчики магии Знака. Воспользоваться ими мог любой невежа: достаточно сорвать печать и швырнуть свиток в противника. Далее, в зависимости от свойств заклинания, враг будет либо охвачен неведомо откуда взявшимся пламенем, либо насмерть зажален роем изникших из небытия ос.
Какое-то время гипербореец бездумно глазел в окно, убеждаясь, что суета в верхнем и нижнем дворах крепости не думает затихать и, скорее всего, продлится ночь напролет. Из-за двери доносилось приглушенное погромыхивание доспехов и порой – редкие фразы, коими обменивались караулившие обиталище колдуна стражники. Крэган знал, что их там всего-навсего двое, и время их дозора истечет незадолго до полуночного колокола, когда настанет смена караулов. Именно этот момент ему и требовалось подгадать.
Ожидание маг коротал за крайне странным действом: старательно вырисовал на пергаментном листе идеально ровную окружность и украсил ее по ободу диковинными знаками. Из внутреннего кармана одежд гиперборейца на свет явилась крохотная прозрачная бутыль, до половины наполненная зеленоватой пылью. Тщательно отмеренное количество загадочной смеси просыпалось на лист и с легким потрескиванием впиталось в него. В завершение Крэган начертал внутри окружности два слова, одно над другим. Полюбовался на дело рук своих и внезапно ткнул в середину рисунка мертвым пальцем. Заостренный пепельно-желтый ноготь с треском порвал телячью шкурку, изображение на миг вспыхнуло опалово-золотистым светом, и весь лист с беззвучным шорохом рассыпался по столу горсткой пепла. Должно быть, маг из Халоги добивался именно такого исхода, потому что кивнул и, хмыкнув, еле слышно пробормотал: «Только ради тебя, дорогая. Живите долго и счастливо… если сумеете».
Завершив ритуал, Крэган подошел к дверям и на прощание огляделся. С собой он захватил только парочку опечатанных листов с заклятьями, а более никаких вещей или оружия у него не имелось. Припасы и все необходимое для путешествия он рассчитывал получить там, куда держал путь.
За дверью стукнуло и лязгнуло – сменился караул. Почти одновременно куранты на Оленьей башне принялись вызванивать двенадцать ударов полночи. Гипербореец, полуприкрыв глаза, провел рукой там, где снаружи на дверях располагался засов, и удовлетворено кивнул, уловив тоненькое поскрипывание. Следующим движением – таким же плавным, точно все происходило под водой, – он приоткрыл створку. Двое стражников, как и полагалось, стояли по сторонам дверного проема, двое удалялись по коридору. Вышедшего из комнаты Беспалого никто не замечал, словно его тут вовсе не было. Выждав для полной уверенности пяток ударов сердца, Крэган зашагал по коридору.
Его никто не окликнул. Караульные пребывали в полной уверенности, что дверь заперта и их жутковатый поднадзорный находится внутри.
«Тоже мне, недреманная стража», – презрительно фыркнул магик, преодолев искушение щелкнуть ближайшего караульного по носу. Тщательно взвесив все увиденное и услышанное за два последних дня, Крэган принял решение – пора начинать действовать самостоятельно. Защитники Цитадели, сами того не ведая, оказали ему сегодня ценнейшую услугу – позволили украдкой изучить разложенные на столе чертежи Вольфгарда и его окрестностей, в тон числе и план самого замка. Колдун увидел и узнал все, что требовалось для выполнения замысла.
Ему не хватало единственной вещи.
Маг из Халоги разыскивал девочку по имени Ричильдис Канах. Он очень надеялся, что она не живет в одних покоях с родителями, и судьба решила пойти ему навстречу – уходя с совета, он сумел подслушать обрывок разговора между Львом Аквилонии и его крайне заносчивой супругой. Из разговора явствовало, что на всякий случай маленькую принцессу поселили в комнатах выше этажом, в отдельно стоящей башенке, куда вела единственная лестница. К дверям, само собой, приставлена стража и наверняка не из числа раззяв местного гарнизона, а аквилонские гвардейцы. Для них, впрочем, Крэган тоже кое-что приготовил.
«Поиграли в благородство, расшаркались перед варварами – и будет, – подбадривал себя Крэган, шагая по темным коридорам и внимательно прислушиваясь. Заклинание для отвода глаз – вещь чрезвычайно полезная, но коварная: имеет дрянную особенность закапчиваться в самый неподходящий миг, не способна обмануть животное и не действует, если поблизости имеется более пяти человек. Но для того, чтобы проскользнуть незамеченном по полупустой крепости – лучше не придумаешь, – Монах, похоже, сам не понимает, насколько близко подобрался к истине. Что ж, сидите здесь, стройте планы, утешайте себя несбыточными надеждами – а выигрыш достанется мне. Сами потом спасибо скажете. Я сделаю то, о чем все думают, но никто не решается заговорить».
Он едва не проскочил мимо затемненной ниши, в глубине которой закручивались поднимающиеся наверх ступени. Крэган остановился, держась одной рукой за вытертые медные поручни, тянувшиеся вдоль каменной кладки стены, и медленно вычерчивая в воздухе то сгибавшимся, то распрямлявшимся умерщвленным пальцем какие-то бледно мерцающие символы. Сочтя, что Заклинание достигло нужной силы, он почти бегом преодолел два десятка ступенек и вылетел на площадку перед дверцей, легкомысленно расписанной чуть облупившимися цветами. Трое стражей в черно-серебряной форме застыли, точно примороженные на середине неоконченных действий – тот повернулся к вопросом к сотоварищу, этот потянулся к ручке дверцы, выполненной в виде изогнутой ветви… Караульщики останутся в уверенности, что течение их жизни ничем не прерывалось, и не было мгновения, за которое столь бдительно охраняемая ими дверь открылась и беззвучно закрылась.