Страница:
Меланхоличная физиономия на миг стала озадаченной. Светлые, точно выцветшие глаза быстро оглядели Зенобию с ног до головы, уделили такое же внимание ее спутнику и пришли к совершенно правильному выводу:
– Ваше ве…
– Обойдемся без ползания на коленях и долгих извинений, – махнул рукой правитель Аквилонского королевства. – Сколько я понимаю, вы повезете его в замок? Тогда нам по пути.
Лошади, недовольно фыркая и опасливо косясь в сторону громыхавшей за ними повозки, откуда продолжали нестись сдавленные вопли пленника, трусили в сторону коронной цитадели. За фургоном шли гвардейцы, в очередной раз обсуждая подробности удачной охоты и ковыляла пегая гончая. Замыкал шествие дознаватель Восходного квартала, известный почти всему Вольфгарду Рэф и странноватая парочка варварского обличья, с двух сторон осаждавшая дознавателя настойчивыми расспросами. Отвечать Рэфу, похоже, не хотелось, но выбора ему не оставили.
– Скажи-ка мне, служивый, – допытывался киммериец, – ширриф вот хвалился, будто твоими стараниями этих самых скогров, то бишь одержимых, вскорости переловят. Много их уже набралось?
– Восемь, включая того, что убили в «Короне и посохе», – последовал лаконичный ответ. – Этот девятый. Последний.
– Да ну? – поразился варвар. – С чего ты взял?
– Просто знаю, и все, – пожал плечами дознаватель. – Можно сказать, я их чую, Ваше величество. Я даже знаю, о чем эта тварь сейчас думает.
– И о чем же? – спросила Дженна.
– О том, как славно было бы кого-нибудь загрызть, – ответил Рэф.
Беспечный тон его слов обманул киммерийца, все еще разгоряченного схваткой, и Дженну, думавшую о чем-то своем. Однако ни тени улыбки не промелькнуло на узком лице их собеседника, а взгляд сделался на миг странно ожесточенным.
Глава шестая
– Ваше ве…
– Обойдемся без ползания на коленях и долгих извинений, – махнул рукой правитель Аквилонского королевства. – Сколько я понимаю, вы повезете его в замок? Тогда нам по пути.
Лошади, недовольно фыркая и опасливо косясь в сторону громыхавшей за ними повозки, откуда продолжали нестись сдавленные вопли пленника, трусили в сторону коронной цитадели. За фургоном шли гвардейцы, в очередной раз обсуждая подробности удачной охоты и ковыляла пегая гончая. Замыкал шествие дознаватель Восходного квартала, известный почти всему Вольфгарду Рэф и странноватая парочка варварского обличья, с двух сторон осаждавшая дознавателя настойчивыми расспросами. Отвечать Рэфу, похоже, не хотелось, но выбора ему не оставили.
– Скажи-ка мне, служивый, – допытывался киммериец, – ширриф вот хвалился, будто твоими стараниями этих самых скогров, то бишь одержимых, вскорости переловят. Много их уже набралось?
– Восемь, включая того, что убили в «Короне и посохе», – последовал лаконичный ответ. – Этот девятый. Последний.
– Да ну? – поразился варвар. – С чего ты взял?
– Просто знаю, и все, – пожал плечами дознаватель. – Можно сказать, я их чую, Ваше величество. Я даже знаю, о чем эта тварь сейчас думает.
– И о чем же? – спросила Дженна.
– О том, как славно было бы кого-нибудь загрызть, – ответил Рэф.
Беспечный тон его слов обманул киммерийца, все еще разгоряченного схваткой, и Дженну, думавшую о чем-то своем. Однако ни тени улыбки не промелькнуло на узком лице их собеседника, а взгляд сделался на миг странно ожесточенным.
Глава шестая
Безмолвные голоса
25 день Первой летней луны. Поздний вечер.
Нейя Раварта шла по галерее, ведущей к личным покоям короля Пограничья, неся в руках серебряный поднос и настойчиво убеждая себя: она не имеет права взять и снова разрыдаться. Собственно, она уже успела вволю похныкать – когда с четверть колокола тому умудрилась споткнуться на лестнице и выронить этот распроклятый поднос. Королевский ужин частью разлетелся по ступенькам, частью украсил подол юбки, а в довершение несчастий на это зрелище снисходительно взирала парочка случайно оказавшихся поблизости молодых людей из свиты Аквилонца.
Было бы смешно надеяться на их помощь, но благородные месьоры заодно воспользовались случаем от души посмеяться над безрукой девицей, которую они именовали «премилой служаночкой» и пару раз чувствительно щипнули таковую за задницу.
Разумеется, они отлично знали, кто такая госпожа Раварта, но не идти же жаловаться на каких-то не в меру резвых оболтусов? И не объяснять же им, что порядки Вольфгардского замка вполне допускают, чтобы подруга короля сама относила ему ужин по вечерам, а не доверяла эту простую обязанность слугам. Эртель тоже полагал, что все правильно и сообразно: сперва устраивать малую парадную трапезу для друзей или гостей, а потом, поздним вечером, еще одну – только для них двоих.
Нейя вернулась в кухни, велела сготовить еще один ужин, а потом села в углу на косоногий табурет и разревелась в три ручья. От обиды, от злости и еще от страха. В последнее время она вдруг стала постоянно бояться. Не того, что ей вдруг придется покинуть замок и вернуться домой, не насмешек со стороны гостей, но чего-то иного, чего и словами-то не высказать.
Казалось бы, откуда взяться такой беспричинной боязни? Нейя прожила на свете достаточно, чтобы навидаться пугающих вещей – голодные зимы, тревожные времена затяжной войны с мятежными баронствами в Восходных землях Пограничья, и те события, что произошли два года назад – тогда довелось испытать едва ли не самое худшее. В стычке на границе с Гипербореей погиб Веллан, лучший друг и кровный брат Эртеля, наравне с ним считавшийся едва ли не приемным сыном старого короля Эрхарда. Спустя две или три седмицы отошел и сам Эрхард – сохранив ясный ум до последнего мгновения и публично назвав племянника новым правителем страны. Немедля вспыхнула такая свистопляска, до сих пор вспомнить жутко. Нынешние невзгоды – ерунда по сравнению с теми.
«Подумаешь, гномы удрали под землю, – девушка всхлипнула в последний раз, вытерла глаза и постаралась успокоиться. – Они вернутся. Аквилонский король сам ходил к двергскому старосте и, как говорят, взял того за бороду да тряс до тех пор, пока гном не дал клятву воротить подгорный народец в Вольфгард к концу лета. И ярмарка, по общему уговору, немногое потеряет – вместо ушедших двергов их изделия станут продавать посредники из людей. А никакой войны с Гипербореей не случится – это все злопыхательские сплетни. Сперва мы и Халога будем долго-долго отписывать друг другу разгневанные послания, потом начнем торговаться – много ли они дадут за то, чтобы заполучить обратно своих колдунов, да желательно целыми и живехонькими? Все будет хорошо, надо только обождать чуток. Эртель сердится лишь оттого, что так невовремя стряслась эта неприятность с Гипербореей и двергами. Безумных оборотней переловят, и Ренисенб обязательно придумает что-нибудь для того, чтобы к ним вернулся рассудок… – тут Нейя поневоле хихикнула: – Как только госпожа магичка сама начнет соображать о чем-нибудь, помимо общества его милости ширрифа».
Она боком толкнула скрипнувшую дверь и тихонько вошла. Из соседней комнаты падало рассеянное пятно света, слышался шорох перебираемых бумаг и разговор на два голоса, второй из которых, вне всякого сомнения, принадлежал помощнику коменданта крепости, явившемуся для обычного ежевечернего доклада.
Беседа прервалась громким вопросом Эртеля: «Нейя, это ты? Обожди, мы скоро закончим!»
– Конечно, – отозвалась госпожа Раварта, расставляя на столе приборы и мимолетно бросая взгляд в распахнутое окно. Солнце садилось куда-то за далекие Немедийские горы, и в закатном свете лежавшая среди холмов столица Пограничья выглядела на редкость тихим и спокойным городом. Трудно представить, что всего через четыре дня здесь начнется самое большое торжище на всей Полуночи. Вон там, на обширном лугу около восходной окраины, ночь напролет горят факелы и стучат молотки – возводятся новые и новые торговые ряды.
По деревянным дощечкам заклацали когти, послышалось вежливое сопение. Нейя привычно опустила руку, и в ладонь сразу ткнулся влажный звериный нос. Поздоровавшись, животное подбежало к окну и встало на задние лапы, пристроив лобастую голову на узком подоконнике и тоже разглядывая Вольфгард. Одного не понять, смотрит он туда подобно человеку – узнавая знакомые места или размышляя о чем-то, или зверю (каковым вроде является) – бездумно следя за движениями огоньков в окнах и теней на улицах в ожидании, когда начнется ужин.
Волчонок-подросток палевой масти оглянулся, словно подслушав размышления девушки, и ухмыльнулся широко открытой пастью – как вполне разумное создание, которым он мог быть… а мог и не быть. В точности ответить на этот вопрос затруднялся даже придворный маг, Тотлант Луксурский, который, по общему убеждению, знал все на свете. Нейя собственными ушами слышала, как стигиец предложил считать четвероногого обитателя замка на удивление сообразительным, но все-таки животным, покуда не будет со всей определенностью доказано обратного. Эртель, выслушав доводы магика, рассудил по-своему: «В первую очередь это ребенок. Какая разница, кто он на самом деле под этой шкурой?»
Самым удивительным – или пугающим, как посмотреть – в этой запутанной ситуации представлялось иное. Ежели дотошно придерживаться буквы всяких уложений о наследовании, случись что с Эртелем или не появись у него собственных законных отпрысков, престол и корона Пограничья переходят в руки… то есть в лапы подрастающего волчонка по кличке – или все же по имени? – Гвен. В переводе с бритунийского сие короткое словечко означало «светлый» или «белый».
Именно так позапрошлой мокрой осенью представила маленькое лохматое создание внезапно овдовевшая и еще не пришедшая в себя Альвис, подруга Веллана. Невзирая на все уговоры, она твердо решила уехать из Пограничья в родные края, то есть в Чарнину. Альвис увезла с собой и двоих отпрысков Веллана (чего Эртель до сих пор не мог ей простить), но третьего, этого самого непонятного белого волчонка, оставила – как постоянный живой укор. На прощание Альвис еще бросила, что «это отродье», прижитое ее покойным мужем непонятно от кого, признавать своим ребенком она не собирается.
Малыш поселился в Вольфгардском замке – приемышем Эртеля Эклинга и Нейи. Вскоре выяснилось, отчего Альвис зло поименовала маленькое существо «отродьем». Гвен представлял из себя редкий случай союза представителя Карающей Длани, пребывавшего в облике зверя, и самой настоящей дикой волчицы. Плоды таких встреч, если они умудрялись появиться на свет, не обладали даром оборотничества и мало чем отличались от обычных животных.
Однако Эртель вбил себе в голову, что дитя его давнего сотоварища будет исключением. Подтверждений тому пока не имелось, ибо за минувшие два с небольшим года Гвен ни разу не перекинулся в людской облик. Он казался умнее большинства живших в замке собак, но попытки обращаться к его разуму, как это происходит между оборотнями, ничего не давали. В остроухой голове с блестящими изжелта-голубоватыми глазами обитал зверь, а не человек, и Эртелю рано или поздно придется с этим смириться.
«Поживем – увидим, – пыталась ободрить сердечного друга госпожа Раварта, – Может, мальчику на роду написано становиться человеком всего два или три раза в жизни. Мы, Карающая Длань, ведь бываем разные. Кто-то, вроде тебя, превращается довольно часто. Кто-то – очень редко. Я, к примеру, пусть и оборотень, а перекидывалась всего пару раз, когда была маленькой».
Насчет последнего Нейя ничуть не преувеличивала. Она действительно не испытывала тяги к смене облика, ощущая себя в большей степени обычной женщиной из рода людей, нежели лесной хищницей. Нейя даже мясные блюда недолюбливала, и на парадных обедах украдкой скармливала свою порцию никогда не отказывавшемуся Гвену и его хвостатым дружкам.
Эртель рассказывал, умудряясь между делом истреблять содержимое тарелок и кувшинов, госпожа Раварта слушала, белый волчонок изображал коврик перед камином и сонно зевал. Для него людские хлопоты не имели никакого значения.
– Да, чуть не забыл – самая свежая и увлекательная сплетня, разгуливающая по городу. Одного из завороженных умудрился изловить лично Киммериец. Приспичило ему отправиться вкупе с Йен шататься по городу и вспоминать былые развеселые деньки… Темвик клянется, будто столкнулся уже с доброй полусотней очевидцев, с пеной у рта повествующих о сем великом сражении, хотя на самом деле там околачивался только десяток городской стражи, – Эртель хмыкнул, в очередной раз поразившись размаху человеческого воображения. – Ладно, с этой обузой почти справились. Теперь бы еще благополучно пережить Ярмарку, и останется только сильно невзлюбившая нас Гиперборея… Слушай, у тебя просто такой грустный вид или ты о чем-то думаешь?
– Думаю, – Нейя поднялась из-за опустевшего стола и по давней привычке встала позади кресла Эртеля, немедля ткнувшегося затылком в подставленные женские ладони. – Я очень рада, что все налаживается, только… Только меня кое-что беспокоит. К примеру, твоя голова – она по-прежнему болит?
– Ты прямо как моя матушка, – снисходительно проворчал король Пограничья. – Стоило мне разок чихнуть и она сразу решала, что я помираю.
– После рассказов Рени мне отчего-то показалось нелишним пойти и расспросить живущих в крепости оборотней, как они себя чувствуют в последние дни, – поколебавшись, девушка решила поделиться своими невеселыми открытиями.
– И что ты узнала? – рассеянно поинтересовался Эртель. Он как раз изловил пушистый кончик длинной косы подруги и стал разделять ее на отдельные прядки.
– Темвик сперва отмалчивался, а потом пожаловался на сильную головную боль, – добросовестно начала перечислять госпожа Раварта. – Говорит, она пропадает, то вспыхивает снова, и тогда ему мерещатся всякие вещи, которых на самом деле нету. Модран, старшина охраны в покоях гостей, сказал: его тянет бросить все, перекинуться и удрать на денек-другой в лес. Дама Серейда, ключница, обмолвилась, что к ней опять стали приходить сны о ее молодости, когда она едва не примкнула к Стае Бешеного Вожака и успела лишить жизни с десяток человек. Лути, одна из белошвеек, моя давняя подружка, уже четвертый день не выходит на работу. Я не смогла с ней толком поговорить – она заперлась у себя в комнате и твердит, что ей страшно. У Джиля, помощника старшего ловчего, тоже ноет голова и вдобавок он слышит шепот, подбивающий его напасть на кого-нибудь. Этот голос, как он сам заметил, его не пугает, но… как бы это сказать? – околдовывает.
При каждом новом имени Эртель Эклинг едва заметно кивал, словно Нейя каким-то образом подтверждала известные ему одному сведения. По его лицу блуждала странная, мечтательная полуулыбка.
– Наконец, я сама, – явно через силу выговорила Нейя. – У меня вроде бы нет головных болей, но я с недавних пор я вижу один и тот же сон. Меня преследует какое-то страшное существо, я убегаю от него на вершину крепостной башни. Снаружи ночь, подо мной город – не знаю, Вольфгард или нет – и в нем множество пожаров. Тут я понимаю, что сбежать не удастся, но есть выбор. Обернуться зверем и драться, либо остаться человеком и прыгнуть вниз. Я прыгаю и просыпаюсь… А вдобавок сегодня днем я за какой-то надобностью зашла в кухни. Там готовили баранину и вдруг, ни с того, ни с сего я тайком подобрала случайно упавший кусочек и съела. Сырой кусок мяса – это так противно, но я преспокойно его сжевала, можешь себе представить?
К собственному удивлению, она говорила вполне спокойно:
– С этим нужно срочно что-то делать. Люди, с которыми я беседовала, не имеют никакого отношения к гиперборейцам, но с ними творится неладное. А ты – разве ты не замечаешь за собой никаких изменений? Не обижайся, любовь моя, но ты стал не в меру раздражительным. Я уж не напоминаю про этот разговор с двергскими посланниками…
– И правильно делаешь, что не напоминаешь, – резковато оборвал король Пограничья. – Из нас двоих лекаря, по-моему, нужно звать именно к тебе. Этими разысканиями ты себе напрочь голову заморочила. Поговори лучше с Ренисенб или с Тотлантом, когда он вернется – они умеют копаться в человеческих душах. Лично мне все рассказанное тобой кажется… э-э…
– Чепухой, – со вздохом подсказала Нейя, на шаг отступая от кресла. Вернее, пытаясь отступить, ибо хвост наполовину расплетенной белокурой косы по-прежнему оставался в руках у Эртеля. – Думаю, мне лучше вернуться к себе.
– Сиди, – мотнул головой оборотень. – Сперва жалуешься, что видишь жуткие сны и таскаешь мясо с кухонь, а потом собираешься удрать? Ты останешься здесь, зато кое-кто пойдет искать другое место, чтобы вздремнуть… Гвен! Я кому говорю?
Серебристый волчонок на протяжении всего путаного рассказа Нейи Раварты полулежал, навострив уши, будто понимал каждое слово. Заслышав же распоряжающийся голос отчима, зверь немедленно плюхнулся набок и отвернулся, прикрыв морду лапами.
– Гвен, пошел вон, – с нажимом повторил Эртель. – Не заставляй выбрасывать тебя за дверь, ладно?
– Да пусть сидит… – заикнулась Нейя, сразу же прикусив язык – кажется, владетель Пограничья снова начинал злиться. Возражать ему в такие мгновения не стоило. Понимал это и приемыш: нехотя встал и исчез в темном коридоре, на прощание коротко и сердито рыкнув.
– Он мне мешает, – коротко пояснил Эртель, используя многострадальные локоны подружки вместо аркана, чтобы притянуть девушку к себе и заставить опуститься на широкий подлокотник кресла. – Ходит тут, подглядывает, вынюхивает, клянчит… Иногда я вообще перестаю понимать, ради чего мы держим его в замке. Он прекрасно жил бы и в лесу… а еще можно подарить его детям Аквилонца. Вместо игрушки или как новую тварь для зверинца.
– Ты шутишь? – переспросила окончательно сбитая с толку Нейя. – Гвен не бессловесное животное, чтобы запросто отдавать его кому-нибудь!
– Правда?! А какое же он животное, ежели не бессловесное? – фыркнул Эртель. – Или вы с ним втайне беседуете о поэзии Эрмирия Кудесника? Да, между прочим, по какому праву ты вечно перечишь своему королю? Вроде бы я правлю этой страной, значит, никакой нахальной девице не дозволяется пилить меня с утра до ночи и с ночи до утра. Нейя Раварта, по-моему, ты высказываешь неуважение к монархии. Таковой проступок подлежит наказанию, причем немедленному, – он дурашливо хмыкнул, и этот смех отчего-то заставил девушку испуганно шарахнуться в сторону.
– Я хочу уйти, – жалобно повторила она. – Ну пожалуйста. Все равно у нас сегодня ничего не выйдет…
– Слушай, да помолчи ты хоть немного! – в сердцах рявкнул Эртель Эклинг.
Пожалуй, его высказывание стало последней разумной и членораздельной фразой, прозвучавшей нынешним вечером.
То, что последовало затем, больше смахивало на бестолковую и яростную потасовку между не желающим проявить хоть немного терпения мужчиной и женщиной, сопротивляющейся уже не из кокетства или для виду, а всерьез. Для начала опрокинулось набок тяжеленное кресло, его судьбу разделили стол и подставка для оружия – ее перевернула Нейя, в отчаянной попытке достигнуть дверей и выскочить наружу.
Эртель успел сгрести ее за подол платья и, шипя от ярости, втащил обратно. Толчок в спину вынудил оступившуюся девушку неуклюже шлепнуться на пол.
Сражение продолжилось на новехоньком офирском ковре, вскоре завершившись для госпожи Раварты полным поражением.
Сил бороться больше не осталось, и королевская подружка сдалась, остатками здравомыслия решив, что проще немного потерпеть.
В конце концов, ей же не угрожают немедленной смертью, если она и дальше будет упрямиться. Вдруг, добившись желаемого, Эртель отпустит ее?
Нейя ошиблась.
Обычно ее друг и в постели оставался таким, как в жизни – немного самоуверенным, грубовато-ласковым, всегда готовым посмеяться и никогда не прибегавшим к силе. Сегодня же она угодила в лапы к чудовищу, от которого любой женщине стоит держаться подальше.
Точно со стороны, она увидела: взъерошенная девица в непристойно задранных юбках и обрывках блузы стоит на четвереньках, беспомощно ожидая, когда насильно овладевший ею мужчина наконец удовлетворится и прекратит безжалостные мерные рывки взад-вперед.
Выражение лица жутковатого типа, которым обернулся давно знакомый человек, испугало девушку еще больше – оно стало рассеянно-отрешенным, словно Эртель дремал с открытыми глазами.
И он продолжал размеренно двигаться, не обращая внимания на хриплые вопли Нейи, умолявшей его остановиться и чувствовавшей, как с тонким звоном рвутся хрупкие нити, удерживающие на привязи ее собственного Зверя. Медленно гаснущее сознание вдруг нарисовало картину: стены комнаты сменились древесными стволами, между которыми плывут клочья тумана, а на окраине поляны пара волков занимается тем же нехитрым действом.
В отличие от людей, звери явно испытывали удовольствие, и Нейе внезапно, до головокружения и судорог, захотелось оказаться в ночном лесу. Стать бездумным, нерассуждающим существом, довольным каждым прожитым днем и озабоченным только поиском добычи. Тогда никто, никто не заставит ее делать то, чего ей не хочется.
27 день Первой летней луны. Утро.
– Никого там нету! – раздосадованный мальчишеский голос пролетел над винтовой лестницей Драконьей башни, а вслед за ним показался и его владелец – прыгающий через три ступеньки и ужасно возмущенный. Подросток навалился на тяжелую дверь, нехотя поддавшуюся его усилиям, и выскочил на открытую галерею, где дожидалась закадычная подружка и верная сообщница в любых проказах.
– Нету? – Принцесса Диса удрученно вздохнула. – Ты уверен?
– В следующий раз попрошу отца сходить и постучаться, – Лаэг оседлал каменные перила и скорчил недовольную физиономию. – Мне никто не открывает. Ее нет дома.
– Но я видела ее в замке, – настаивала Ричильдис. – Вчера днем.
– А сегодня утром она уже успела куда-то сбежать. Они тут все какие-то слегка умом тронутые, особенно с того дня, когда гномы затеяли учинить свой исход, – самоуверенно припечатал мальчик. – Не понимаю, отчего бы их правителю просто не приказать этим карликам оставаться в городе? Ладно, побывать в гостях у колдуньи нам пока не удается. Чем займемся, пока не явилась дама Эмерельд и не начала нас воспитывать?
– Спрячемся! – немедленно обрадовалась девочка.
Вольфгардская цитадель не произвела на юных наследников Аквилонского престола особенного впечатления, хотя, согласно правилам этикета и по соображениям вежливости они изо всех сил старались этого не показывать. Нехорошо, если старые друзья отца и матушки будут чувствовать себя обиженными из-за того, что им приходится жить в таком непритязательном замке. К тому же здесь на детей обрушилась внезапная свобода. Наставники и учителя остались в Тарантии, родители, словно вспомнив былые годы, заново увлеклись друг другом, и младшие из семейства Канах оказались целиком и полностью предоставлены сами себе. От этого жизнь сразу стала веселее, хотя Лаэг и Диса дружно сошлись во мнении: Пограничье вообще и Вольфгард в частности – замшелая провинция. Хуже, чем какой-нибудь форт Аргентум на границе с Пиктскими Пущами или отдаленные гандерландские крепости.
Но скучать здесь не приходилось – хватало любопытных событий и необычных людей. Скажем, неуловимая стигийская волшебница, которую никак не удавалось застать в отведенной королевским магикам отдельной башне.
– Прятаться от Эмерельд неинтересно, – отмахнулся Лаэг и заговорщицким шепотом предложил: – Но я придумал, где никто в жизни не подумает нас искать. В подвалах! Заодно глянем на одержимых оборотней, из-за которых поднялось столько шума.
– Нас туда не пустят, – не слишком решительно возразила Диса.
– Скажи честно, что боишься, – поддел сестру мальчик. – И вообще, кроме отца и мамы, никто не может нам ничего запрещать!
Сидевшая на ступеньках Ричильдис снизу вверх посмотрела на неугомонного братца. Как-то само собой получилось, что средний отпрыск Аквилонского Льва без труда вил веревки из окружающих, особенно из женщин. Первыми его жертвами стали многочисленные нянюшки, которые просто не могли ни в чем отказать врученному их попечению маленькому принцу. Родившаяся спустя два года Диса пополнила ряды обожательниц своего подрастающего брата, став его неотлучной тенью. Они всегда держались вместе, рано осознав нехитрую и грустную истину – все лучшее и вместе с тем самое трудное выпадет на долю первенца семейства, Конни. Младшим же брату и сестричке предстоит либо тихо обитать под сенью престола, когда Коннахар сменит отца, либо добиваться чего-то самим. Но, как верили дети, от взрослой жизни их пока отделяет целая бесконечность, и ее нужно провести с толком.
– Ничего я не боюсь, – запальчиво нахмурилась девочка, хотя на самом деле ей было немного страшновато. – Вот спорим, ты не знаешь, как попасть в эти подземелья?
– Пошли! – Лаэг свалился с ограждения галереи и помчался вниз по лестнице, не оглядываясь и в полнейшей уверенности, что Ричильдис послушно бежит следом. Он вообще редко в чем-нибудь сомневался: то ли по молодости лет, то ли по врожденному качеству характера.
Ребяческая самонадеянность сразу же наткнулась на взрослую обязательность. Караульные у входа в подземную часть Цитадели, пусть и дрогнули поначалу перед твердым намерением коронованных детишек непременно войти в подвал, открывать двери не торопились. Это неминуемо предвещало небольшой скандал: если Лаэг Канах не получал желаемого, он начинал злиться, на глазах превращаясь из милейшего ребенка в ядовитого насмешника. Лаэг, надо отдать ему должное, никогда не ссылался на своего грозного отца и не пытался стращать возможными немилостями. Взамен он на удивление быстро отыскивал в собеседнике уйму черт, достойных осмеяния. В Тарантийском дворце давно свыклись с тем, что младшему королевскому сынку лучше уступить, чем возражать, но в Вольфгарде об этом пока не догадывались.
Ричильдис краем уха внимала оживленной перепалке брата с явившимся на шум десятником караула и думала: хорошо бы Лаэга все-таки не пропустили. Лазанье по подвалам выглядело не самым подходящим занятием для принцессы, а услышанные от фрейлин матушки сплетни об заклятых полуволках-полулюдях поначалу изрядно перепугали девочку.
Потом кто-то сказал, что всех скогров изловили, но Диса все равно не успокоилась. Она никак не могла понять, как может существовать подобное – зверь и вместе с тем человек? Либо одно, либо другое. Диковинные какие-то порядки в этом Пограничье. Похоже на сказку, а сказки, как ей не раз объясняли, всего лишь забавная или поучительная выдумка.
Нейя Раварта шла по галерее, ведущей к личным покоям короля Пограничья, неся в руках серебряный поднос и настойчиво убеждая себя: она не имеет права взять и снова разрыдаться. Собственно, она уже успела вволю похныкать – когда с четверть колокола тому умудрилась споткнуться на лестнице и выронить этот распроклятый поднос. Королевский ужин частью разлетелся по ступенькам, частью украсил подол юбки, а в довершение несчастий на это зрелище снисходительно взирала парочка случайно оказавшихся поблизости молодых людей из свиты Аквилонца.
Было бы смешно надеяться на их помощь, но благородные месьоры заодно воспользовались случаем от души посмеяться над безрукой девицей, которую они именовали «премилой служаночкой» и пару раз чувствительно щипнули таковую за задницу.
Разумеется, они отлично знали, кто такая госпожа Раварта, но не идти же жаловаться на каких-то не в меру резвых оболтусов? И не объяснять же им, что порядки Вольфгардского замка вполне допускают, чтобы подруга короля сама относила ему ужин по вечерам, а не доверяла эту простую обязанность слугам. Эртель тоже полагал, что все правильно и сообразно: сперва устраивать малую парадную трапезу для друзей или гостей, а потом, поздним вечером, еще одну – только для них двоих.
Нейя вернулась в кухни, велела сготовить еще один ужин, а потом села в углу на косоногий табурет и разревелась в три ручья. От обиды, от злости и еще от страха. В последнее время она вдруг стала постоянно бояться. Не того, что ей вдруг придется покинуть замок и вернуться домой, не насмешек со стороны гостей, но чего-то иного, чего и словами-то не высказать.
Казалось бы, откуда взяться такой беспричинной боязни? Нейя прожила на свете достаточно, чтобы навидаться пугающих вещей – голодные зимы, тревожные времена затяжной войны с мятежными баронствами в Восходных землях Пограничья, и те события, что произошли два года назад – тогда довелось испытать едва ли не самое худшее. В стычке на границе с Гипербореей погиб Веллан, лучший друг и кровный брат Эртеля, наравне с ним считавшийся едва ли не приемным сыном старого короля Эрхарда. Спустя две или три седмицы отошел и сам Эрхард – сохранив ясный ум до последнего мгновения и публично назвав племянника новым правителем страны. Немедля вспыхнула такая свистопляска, до сих пор вспомнить жутко. Нынешние невзгоды – ерунда по сравнению с теми.
«Подумаешь, гномы удрали под землю, – девушка всхлипнула в последний раз, вытерла глаза и постаралась успокоиться. – Они вернутся. Аквилонский король сам ходил к двергскому старосте и, как говорят, взял того за бороду да тряс до тех пор, пока гном не дал клятву воротить подгорный народец в Вольфгард к концу лета. И ярмарка, по общему уговору, немногое потеряет – вместо ушедших двергов их изделия станут продавать посредники из людей. А никакой войны с Гипербореей не случится – это все злопыхательские сплетни. Сперва мы и Халога будем долго-долго отписывать друг другу разгневанные послания, потом начнем торговаться – много ли они дадут за то, чтобы заполучить обратно своих колдунов, да желательно целыми и живехонькими? Все будет хорошо, надо только обождать чуток. Эртель сердится лишь оттого, что так невовремя стряслась эта неприятность с Гипербореей и двергами. Безумных оборотней переловят, и Ренисенб обязательно придумает что-нибудь для того, чтобы к ним вернулся рассудок… – тут Нейя поневоле хихикнула: – Как только госпожа магичка сама начнет соображать о чем-нибудь, помимо общества его милости ширрифа».
Она боком толкнула скрипнувшую дверь и тихонько вошла. Из соседней комнаты падало рассеянное пятно света, слышался шорох перебираемых бумаг и разговор на два голоса, второй из которых, вне всякого сомнения, принадлежал помощнику коменданта крепости, явившемуся для обычного ежевечернего доклада.
Беседа прервалась громким вопросом Эртеля: «Нейя, это ты? Обожди, мы скоро закончим!»
– Конечно, – отозвалась госпожа Раварта, расставляя на столе приборы и мимолетно бросая взгляд в распахнутое окно. Солнце садилось куда-то за далекие Немедийские горы, и в закатном свете лежавшая среди холмов столица Пограничья выглядела на редкость тихим и спокойным городом. Трудно представить, что всего через четыре дня здесь начнется самое большое торжище на всей Полуночи. Вон там, на обширном лугу около восходной окраины, ночь напролет горят факелы и стучат молотки – возводятся новые и новые торговые ряды.
По деревянным дощечкам заклацали когти, послышалось вежливое сопение. Нейя привычно опустила руку, и в ладонь сразу ткнулся влажный звериный нос. Поздоровавшись, животное подбежало к окну и встало на задние лапы, пристроив лобастую голову на узком подоконнике и тоже разглядывая Вольфгард. Одного не понять, смотрит он туда подобно человеку – узнавая знакомые места или размышляя о чем-то, или зверю (каковым вроде является) – бездумно следя за движениями огоньков в окнах и теней на улицах в ожидании, когда начнется ужин.
Волчонок-подросток палевой масти оглянулся, словно подслушав размышления девушки, и ухмыльнулся широко открытой пастью – как вполне разумное создание, которым он мог быть… а мог и не быть. В точности ответить на этот вопрос затруднялся даже придворный маг, Тотлант Луксурский, который, по общему убеждению, знал все на свете. Нейя собственными ушами слышала, как стигиец предложил считать четвероногого обитателя замка на удивление сообразительным, но все-таки животным, покуда не будет со всей определенностью доказано обратного. Эртель, выслушав доводы магика, рассудил по-своему: «В первую очередь это ребенок. Какая разница, кто он на самом деле под этой шкурой?»
Самым удивительным – или пугающим, как посмотреть – в этой запутанной ситуации представлялось иное. Ежели дотошно придерживаться буквы всяких уложений о наследовании, случись что с Эртелем или не появись у него собственных законных отпрысков, престол и корона Пограничья переходят в руки… то есть в лапы подрастающего волчонка по кличке – или все же по имени? – Гвен. В переводе с бритунийского сие короткое словечко означало «светлый» или «белый».
Именно так позапрошлой мокрой осенью представила маленькое лохматое создание внезапно овдовевшая и еще не пришедшая в себя Альвис, подруга Веллана. Невзирая на все уговоры, она твердо решила уехать из Пограничья в родные края, то есть в Чарнину. Альвис увезла с собой и двоих отпрысков Веллана (чего Эртель до сих пор не мог ей простить), но третьего, этого самого непонятного белого волчонка, оставила – как постоянный живой укор. На прощание Альвис еще бросила, что «это отродье», прижитое ее покойным мужем непонятно от кого, признавать своим ребенком она не собирается.
Малыш поселился в Вольфгардском замке – приемышем Эртеля Эклинга и Нейи. Вскоре выяснилось, отчего Альвис зло поименовала маленькое существо «отродьем». Гвен представлял из себя редкий случай союза представителя Карающей Длани, пребывавшего в облике зверя, и самой настоящей дикой волчицы. Плоды таких встреч, если они умудрялись появиться на свет, не обладали даром оборотничества и мало чем отличались от обычных животных.
Однако Эртель вбил себе в голову, что дитя его давнего сотоварища будет исключением. Подтверждений тому пока не имелось, ибо за минувшие два с небольшим года Гвен ни разу не перекинулся в людской облик. Он казался умнее большинства живших в замке собак, но попытки обращаться к его разуму, как это происходит между оборотнями, ничего не давали. В остроухой голове с блестящими изжелта-голубоватыми глазами обитал зверь, а не человек, и Эртелю рано или поздно придется с этим смириться.
«Поживем – увидим, – пыталась ободрить сердечного друга госпожа Раварта, – Может, мальчику на роду написано становиться человеком всего два или три раза в жизни. Мы, Карающая Длань, ведь бываем разные. Кто-то, вроде тебя, превращается довольно часто. Кто-то – очень редко. Я, к примеру, пусть и оборотень, а перекидывалась всего пару раз, когда была маленькой».
Насчет последнего Нейя ничуть не преувеличивала. Она действительно не испытывала тяги к смене облика, ощущая себя в большей степени обычной женщиной из рода людей, нежели лесной хищницей. Нейя даже мясные блюда недолюбливала, и на парадных обедах украдкой скармливала свою порцию никогда не отказывавшемуся Гвену и его хвостатым дружкам.
* * *
Скверное настроение молодого короля Пограничья сегодня пошло на убыль. Тому имелись веские причины – в Вольфгарде за минувшие дни не случилось ничего из ряда вон выходящего. Бегство двергов продолжалось, но уходили гномы маленькими караванами, в общем столпотворении не привлекавшими излишнего внимания. Внезапно помешавшиеся оборотни-скогры по улицам больше не бегали, кровавых убийств не происходило, а шумную свару в таверне «Сломанная подкова» затеяли самые настоящие люди – каковые теперь коротали время в городской тюрьме.Эртель рассказывал, умудряясь между делом истреблять содержимое тарелок и кувшинов, госпожа Раварта слушала, белый волчонок изображал коврик перед камином и сонно зевал. Для него людские хлопоты не имели никакого значения.
– Да, чуть не забыл – самая свежая и увлекательная сплетня, разгуливающая по городу. Одного из завороженных умудрился изловить лично Киммериец. Приспичило ему отправиться вкупе с Йен шататься по городу и вспоминать былые развеселые деньки… Темвик клянется, будто столкнулся уже с доброй полусотней очевидцев, с пеной у рта повествующих о сем великом сражении, хотя на самом деле там околачивался только десяток городской стражи, – Эртель хмыкнул, в очередной раз поразившись размаху человеческого воображения. – Ладно, с этой обузой почти справились. Теперь бы еще благополучно пережить Ярмарку, и останется только сильно невзлюбившая нас Гиперборея… Слушай, у тебя просто такой грустный вид или ты о чем-то думаешь?
– Думаю, – Нейя поднялась из-за опустевшего стола и по давней привычке встала позади кресла Эртеля, немедля ткнувшегося затылком в подставленные женские ладони. – Я очень рада, что все налаживается, только… Только меня кое-что беспокоит. К примеру, твоя голова – она по-прежнему болит?
– Ты прямо как моя матушка, – снисходительно проворчал король Пограничья. – Стоило мне разок чихнуть и она сразу решала, что я помираю.
– После рассказов Рени мне отчего-то показалось нелишним пойти и расспросить живущих в крепости оборотней, как они себя чувствуют в последние дни, – поколебавшись, девушка решила поделиться своими невеселыми открытиями.
– И что ты узнала? – рассеянно поинтересовался Эртель. Он как раз изловил пушистый кончик длинной косы подруги и стал разделять ее на отдельные прядки.
– Темвик сперва отмалчивался, а потом пожаловался на сильную головную боль, – добросовестно начала перечислять госпожа Раварта. – Говорит, она пропадает, то вспыхивает снова, и тогда ему мерещатся всякие вещи, которых на самом деле нету. Модран, старшина охраны в покоях гостей, сказал: его тянет бросить все, перекинуться и удрать на денек-другой в лес. Дама Серейда, ключница, обмолвилась, что к ней опять стали приходить сны о ее молодости, когда она едва не примкнула к Стае Бешеного Вожака и успела лишить жизни с десяток человек. Лути, одна из белошвеек, моя давняя подружка, уже четвертый день не выходит на работу. Я не смогла с ней толком поговорить – она заперлась у себя в комнате и твердит, что ей страшно. У Джиля, помощника старшего ловчего, тоже ноет голова и вдобавок он слышит шепот, подбивающий его напасть на кого-нибудь. Этот голос, как он сам заметил, его не пугает, но… как бы это сказать? – околдовывает.
При каждом новом имени Эртель Эклинг едва заметно кивал, словно Нейя каким-то образом подтверждала известные ему одному сведения. По его лицу блуждала странная, мечтательная полуулыбка.
– Наконец, я сама, – явно через силу выговорила Нейя. – У меня вроде бы нет головных болей, но я с недавних пор я вижу один и тот же сон. Меня преследует какое-то страшное существо, я убегаю от него на вершину крепостной башни. Снаружи ночь, подо мной город – не знаю, Вольфгард или нет – и в нем множество пожаров. Тут я понимаю, что сбежать не удастся, но есть выбор. Обернуться зверем и драться, либо остаться человеком и прыгнуть вниз. Я прыгаю и просыпаюсь… А вдобавок сегодня днем я за какой-то надобностью зашла в кухни. Там готовили баранину и вдруг, ни с того, ни с сего я тайком подобрала случайно упавший кусочек и съела. Сырой кусок мяса – это так противно, но я преспокойно его сжевала, можешь себе представить?
К собственному удивлению, она говорила вполне спокойно:
– С этим нужно срочно что-то делать. Люди, с которыми я беседовала, не имеют никакого отношения к гиперборейцам, но с ними творится неладное. А ты – разве ты не замечаешь за собой никаких изменений? Не обижайся, любовь моя, но ты стал не в меру раздражительным. Я уж не напоминаю про этот разговор с двергскими посланниками…
– И правильно делаешь, что не напоминаешь, – резковато оборвал король Пограничья. – Из нас двоих лекаря, по-моему, нужно звать именно к тебе. Этими разысканиями ты себе напрочь голову заморочила. Поговори лучше с Ренисенб или с Тотлантом, когда он вернется – они умеют копаться в человеческих душах. Лично мне все рассказанное тобой кажется… э-э…
– Чепухой, – со вздохом подсказала Нейя, на шаг отступая от кресла. Вернее, пытаясь отступить, ибо хвост наполовину расплетенной белокурой косы по-прежнему оставался в руках у Эртеля. – Думаю, мне лучше вернуться к себе.
– Сиди, – мотнул головой оборотень. – Сперва жалуешься, что видишь жуткие сны и таскаешь мясо с кухонь, а потом собираешься удрать? Ты останешься здесь, зато кое-кто пойдет искать другое место, чтобы вздремнуть… Гвен! Я кому говорю?
Серебристый волчонок на протяжении всего путаного рассказа Нейи Раварты полулежал, навострив уши, будто понимал каждое слово. Заслышав же распоряжающийся голос отчима, зверь немедленно плюхнулся набок и отвернулся, прикрыв морду лапами.
– Гвен, пошел вон, – с нажимом повторил Эртель. – Не заставляй выбрасывать тебя за дверь, ладно?
– Да пусть сидит… – заикнулась Нейя, сразу же прикусив язык – кажется, владетель Пограничья снова начинал злиться. Возражать ему в такие мгновения не стоило. Понимал это и приемыш: нехотя встал и исчез в темном коридоре, на прощание коротко и сердито рыкнув.
– Он мне мешает, – коротко пояснил Эртель, используя многострадальные локоны подружки вместо аркана, чтобы притянуть девушку к себе и заставить опуститься на широкий подлокотник кресла. – Ходит тут, подглядывает, вынюхивает, клянчит… Иногда я вообще перестаю понимать, ради чего мы держим его в замке. Он прекрасно жил бы и в лесу… а еще можно подарить его детям Аквилонца. Вместо игрушки или как новую тварь для зверинца.
– Ты шутишь? – переспросила окончательно сбитая с толку Нейя. – Гвен не бессловесное животное, чтобы запросто отдавать его кому-нибудь!
– Правда?! А какое же он животное, ежели не бессловесное? – фыркнул Эртель. – Или вы с ним втайне беседуете о поэзии Эрмирия Кудесника? Да, между прочим, по какому праву ты вечно перечишь своему королю? Вроде бы я правлю этой страной, значит, никакой нахальной девице не дозволяется пилить меня с утра до ночи и с ночи до утра. Нейя Раварта, по-моему, ты высказываешь неуважение к монархии. Таковой проступок подлежит наказанию, причем немедленному, – он дурашливо хмыкнул, и этот смех отчего-то заставил девушку испуганно шарахнуться в сторону.
– Я хочу уйти, – жалобно повторила она. – Ну пожалуйста. Все равно у нас сегодня ничего не выйдет…
– Слушай, да помолчи ты хоть немного! – в сердцах рявкнул Эртель Эклинг.
Пожалуй, его высказывание стало последней разумной и членораздельной фразой, прозвучавшей нынешним вечером.
То, что последовало затем, больше смахивало на бестолковую и яростную потасовку между не желающим проявить хоть немного терпения мужчиной и женщиной, сопротивляющейся уже не из кокетства или для виду, а всерьез. Для начала опрокинулось набок тяжеленное кресло, его судьбу разделили стол и подставка для оружия – ее перевернула Нейя, в отчаянной попытке достигнуть дверей и выскочить наружу.
Эртель успел сгрести ее за подол платья и, шипя от ярости, втащил обратно. Толчок в спину вынудил оступившуюся девушку неуклюже шлепнуться на пол.
Сражение продолжилось на новехоньком офирском ковре, вскоре завершившись для госпожи Раварты полным поражением.
Сил бороться больше не осталось, и королевская подружка сдалась, остатками здравомыслия решив, что проще немного потерпеть.
В конце концов, ей же не угрожают немедленной смертью, если она и дальше будет упрямиться. Вдруг, добившись желаемого, Эртель отпустит ее?
Нейя ошиблась.
Обычно ее друг и в постели оставался таким, как в жизни – немного самоуверенным, грубовато-ласковым, всегда готовым посмеяться и никогда не прибегавшим к силе. Сегодня же она угодила в лапы к чудовищу, от которого любой женщине стоит держаться подальше.
Точно со стороны, она увидела: взъерошенная девица в непристойно задранных юбках и обрывках блузы стоит на четвереньках, беспомощно ожидая, когда насильно овладевший ею мужчина наконец удовлетворится и прекратит безжалостные мерные рывки взад-вперед.
Выражение лица жутковатого типа, которым обернулся давно знакомый человек, испугало девушку еще больше – оно стало рассеянно-отрешенным, словно Эртель дремал с открытыми глазами.
И он продолжал размеренно двигаться, не обращая внимания на хриплые вопли Нейи, умолявшей его остановиться и чувствовавшей, как с тонким звоном рвутся хрупкие нити, удерживающие на привязи ее собственного Зверя. Медленно гаснущее сознание вдруг нарисовало картину: стены комнаты сменились древесными стволами, между которыми плывут клочья тумана, а на окраине поляны пара волков занимается тем же нехитрым действом.
В отличие от людей, звери явно испытывали удовольствие, и Нейе внезапно, до головокружения и судорог, захотелось оказаться в ночном лесу. Стать бездумным, нерассуждающим существом, довольным каждым прожитым днем и озабоченным только поиском добычи. Тогда никто, никто не заставит ее делать то, чего ей не хочется.
27 день Первой летней луны. Утро.
– Никого там нету! – раздосадованный мальчишеский голос пролетел над винтовой лестницей Драконьей башни, а вслед за ним показался и его владелец – прыгающий через три ступеньки и ужасно возмущенный. Подросток навалился на тяжелую дверь, нехотя поддавшуюся его усилиям, и выскочил на открытую галерею, где дожидалась закадычная подружка и верная сообщница в любых проказах.
– Нету? – Принцесса Диса удрученно вздохнула. – Ты уверен?
– В следующий раз попрошу отца сходить и постучаться, – Лаэг оседлал каменные перила и скорчил недовольную физиономию. – Мне никто не открывает. Ее нет дома.
– Но я видела ее в замке, – настаивала Ричильдис. – Вчера днем.
– А сегодня утром она уже успела куда-то сбежать. Они тут все какие-то слегка умом тронутые, особенно с того дня, когда гномы затеяли учинить свой исход, – самоуверенно припечатал мальчик. – Не понимаю, отчего бы их правителю просто не приказать этим карликам оставаться в городе? Ладно, побывать в гостях у колдуньи нам пока не удается. Чем займемся, пока не явилась дама Эмерельд и не начала нас воспитывать?
– Спрячемся! – немедленно обрадовалась девочка.
Вольфгардская цитадель не произвела на юных наследников Аквилонского престола особенного впечатления, хотя, согласно правилам этикета и по соображениям вежливости они изо всех сил старались этого не показывать. Нехорошо, если старые друзья отца и матушки будут чувствовать себя обиженными из-за того, что им приходится жить в таком непритязательном замке. К тому же здесь на детей обрушилась внезапная свобода. Наставники и учителя остались в Тарантии, родители, словно вспомнив былые годы, заново увлеклись друг другом, и младшие из семейства Канах оказались целиком и полностью предоставлены сами себе. От этого жизнь сразу стала веселее, хотя Лаэг и Диса дружно сошлись во мнении: Пограничье вообще и Вольфгард в частности – замшелая провинция. Хуже, чем какой-нибудь форт Аргентум на границе с Пиктскими Пущами или отдаленные гандерландские крепости.
Но скучать здесь не приходилось – хватало любопытных событий и необычных людей. Скажем, неуловимая стигийская волшебница, которую никак не удавалось застать в отведенной королевским магикам отдельной башне.
– Прятаться от Эмерельд неинтересно, – отмахнулся Лаэг и заговорщицким шепотом предложил: – Но я придумал, где никто в жизни не подумает нас искать. В подвалах! Заодно глянем на одержимых оборотней, из-за которых поднялось столько шума.
– Нас туда не пустят, – не слишком решительно возразила Диса.
– Скажи честно, что боишься, – поддел сестру мальчик. – И вообще, кроме отца и мамы, никто не может нам ничего запрещать!
Сидевшая на ступеньках Ричильдис снизу вверх посмотрела на неугомонного братца. Как-то само собой получилось, что средний отпрыск Аквилонского Льва без труда вил веревки из окружающих, особенно из женщин. Первыми его жертвами стали многочисленные нянюшки, которые просто не могли ни в чем отказать врученному их попечению маленькому принцу. Родившаяся спустя два года Диса пополнила ряды обожательниц своего подрастающего брата, став его неотлучной тенью. Они всегда держались вместе, рано осознав нехитрую и грустную истину – все лучшее и вместе с тем самое трудное выпадет на долю первенца семейства, Конни. Младшим же брату и сестричке предстоит либо тихо обитать под сенью престола, когда Коннахар сменит отца, либо добиваться чего-то самим. Но, как верили дети, от взрослой жизни их пока отделяет целая бесконечность, и ее нужно провести с толком.
– Ничего я не боюсь, – запальчиво нахмурилась девочка, хотя на самом деле ей было немного страшновато. – Вот спорим, ты не знаешь, как попасть в эти подземелья?
– Пошли! – Лаэг свалился с ограждения галереи и помчался вниз по лестнице, не оглядываясь и в полнейшей уверенности, что Ричильдис послушно бежит следом. Он вообще редко в чем-нибудь сомневался: то ли по молодости лет, то ли по врожденному качеству характера.
Ребяческая самонадеянность сразу же наткнулась на взрослую обязательность. Караульные у входа в подземную часть Цитадели, пусть и дрогнули поначалу перед твердым намерением коронованных детишек непременно войти в подвал, открывать двери не торопились. Это неминуемо предвещало небольшой скандал: если Лаэг Канах не получал желаемого, он начинал злиться, на глазах превращаясь из милейшего ребенка в ядовитого насмешника. Лаэг, надо отдать ему должное, никогда не ссылался на своего грозного отца и не пытался стращать возможными немилостями. Взамен он на удивление быстро отыскивал в собеседнике уйму черт, достойных осмеяния. В Тарантийском дворце давно свыклись с тем, что младшему королевскому сынку лучше уступить, чем возражать, но в Вольфгарде об этом пока не догадывались.
Ричильдис краем уха внимала оживленной перепалке брата с явившимся на шум десятником караула и думала: хорошо бы Лаэга все-таки не пропустили. Лазанье по подвалам выглядело не самым подходящим занятием для принцессы, а услышанные от фрейлин матушки сплетни об заклятых полуволках-полулюдях поначалу изрядно перепугали девочку.
Потом кто-то сказал, что всех скогров изловили, но Диса все равно не успокоилась. Она никак не могла понять, как может существовать подобное – зверь и вместе с тем человек? Либо одно, либо другое. Диковинные какие-то порядки в этом Пограничье. Похоже на сказку, а сказки, как ей не раз объясняли, всего лишь забавная или поучительная выдумка.