Страница:
О'кей. Предположим, когда Рим пал, романизированные бритты построили стену наподобие стены Адриана — и с тем же успехом, то есть и здесь аналоги готов просто-напросто ее проигнорировали. А датчане, наверное, как и в мире Мэта, невозмутимо ходят по морю под парусами.
Итак, Англия, похоже, представляет типичное для нее попурри из народов и культур, только темпы ее развития тут несколько ускорены. А к завоеваниям это, интересно, относится?
Очень может быть. Генрих II приложил максимум усилий, чтобы оттяпать от Франции все, чего не сумел получить в качестве приданого. А Канут Великий был сразу королем Норвегии, Дании и Англии, но правил-то он из Англии. Если бы честолюбивый англичанин начал экспансию в этом мире, он бы преуспел, потому что ему не пришлось бы тратиться на переправу через море.
Так можно объяснить и влияние английского языка в южной части Франции. А Канут? Он вполне мог заклясть море. На головокружительную долю секунды Мэт подумал — не лучше ли это объясняет низкий уровень воды, из-за которого острова соединяются с материком, чем действие ледника? Ведь в этом-то мире магия явно делала свое дело...
Мэт стряхнул с себя морок мистицизма: «нарвешься на драконов». Магия — это суеверие и предмет для научного исследования; по-настоящему нигде она своего дела не делает. Наверняка есть четкое логическое объяснение, откуда тут взялось столько нищих. Только бы его найти.
Мэт помотал головой, разгоняя теоретические построения, и обнаружил, что его везут вверх по извилистой дороге к зловещей громаде гранитного замка. Несмотря на все утренние соприкосновения со средневековьем, холод пробрал его до костей. Слишком уж враждебный вид был у этого замка, слишком реальный...
Железные зубья опустившейся решетки лязгнули сзади, когда стража перевезла Мэта через подъемный мост. На секунду ему страстно захотелось оказаться в своей крохотной квартирке при университете, на пятачке кухни. Дома...
Его провели по промозглым коридорам, где гулял сквозной зимний ветер, мимо стрельчатых окошек, мимо одинокого факела, сквозь темноту и пустоту, протащили вверх по лестнице, такой широкой, что она могла бы вместить целую армию, — но и тут было так же темно и даже еще холоднее, чем в коридорах.
Стражники резко взяли влево и, раскрыв огромную дубовую дверь, втолкнули Мэта в комнату пятнадцать на двадцать футов с парой самых обыкновенных, вовсе не стрельчатых окон, за которыми виднелся двор замка и марширующие солдаты.
Несмотря на банальность окон, во всем остальном комната впечатляла. На стенах друг против друга висели два гигантских гобелена, изображающих соответственно хозяина замка и оленью охоту. Почти весь пол занимал роскошный пурпурных тонов мавританский ковер, из чего следовало, что Испания подпала-таки под владычество Северной Африки, а значит, у этого мира уже был свой Магомет и, возможно, свой Чарльз Мартелл и свой Роланд. Последний герой пришелся бы здесь, пожалуй, больше к месту, чем у себя дома.
В комнате было пустовато: высокая конторка для письма и у окна — длинный тяжелый стол с креслом в форме песочных часов. Стражники приковали Мэта к железному стояку для факела и бросили. Их небрежность свидетельствовала о том, что им не часто приходилось иметь дело с колдунами. Оставшись один, Мэт оглядел комнату и решил, что здесь ему не нравится. После мрачных переходов замка здесь было как-то слишком уж жизнерадостно. Доверия не вызывало.
В дверь вошел человек шести с лишним футов роста, надутый от важности, с надутым же брюхом и одутловатой физиономией, на которой все было мельче, чем нужно: маленькие, близко посаженные глазки, губки бантиком и пятачок вместо носа. Человек был втиснут в желтые обтягивающие штаны, щеголял красными остроносыми башмаками, пурпурной мантией до колен и короной.
Мэт стал озираться по сторонам — в какую бы щель ему забиться.
Зазвенела оплеуха.
— Что за неуважение, ты, трюкач! Смотри в глаза твоему королю, когда находишься в его присутствии!
Мэт посмотрел, хотя видимость стала слегка расплывчатой. Сквозь пелену, заволокшую глаза, он заметил, что дверь распахнулась и пропустила полдюжины стражников. В его побитой голове мелькнула мысль, что, вероятно, этим и объяснялась королевская храбрость.
Король принялся напыжась вышагивать взад и вперед в полной уверенности, что завладел вниманием пленника.
— И это — могущественный колдун из заморских стран? Ну и мозгляков они там выращивают, на этом сказочном Западе! Какого волшебства можно ждать от этакого замухрышки?
От второй оплеухи голова Мэта запрокинулась, ударившись о каменную кладку стены.
— Отвечай, бестия!
Мэт заморгал, пытаясь сфокусировать зрение.
— Уф... я... я не понял, что это был вопрос.
— Что? Насмехаться над королем?
— Нет, нет! — крикнул Мэт под угрозой королевского кулака. — Я хотел высказать мое полное уважение…
Кулак вонзился ему в живот, и Мэта скрючило, а вместо слов из горла полились клокочущие звуки.
— Будешь отвечать или нет?
Ладонь хлестнула его по щеке, снова запрокинув голову.
— Какая наглость! — не унимался король, заезжая Мэту в висок.
У того искры посыпались из глаз. Он уже ничего не видел и только слышал утробный королевский смех.
— И это — страшный колдун, это он напустил на город целые орды иноземцев? Куда же подевалось его могущество? Что он может против настоящего мужчины, у которого на костях есть кой-какое мясо? Что, трусишь, прохвост? А ну заколдуй меня, попробуй! Посмеешь ли ты прибегнуть к своим жалким уловкам, когда перед тобой такая силища?
Тыльной стороной ладони король смазал Мэта по лицу.
Звон стоял у пленника в ушах, в глазах было темно, а из носа потекла кровь. В приливе ярости он выкрикнул:
Мэт смотрел во все глаза, недоумевая: «Боже милостивый! Неужели это сделал я?»
К королевским устам поднесли флягу. Король глотнул, поперхнулся, и бренди разлилось по полу. На минуту король зашелся в мучительном кашле, потом приподнялся и остановил покрасневшие глазки на Мэте. И в них нетрудно было прочесть смертный приговор.
Мэт подался назад, когда король пошел на него с медленно нарастающей жаждой убийства. Какой промах! Надо было, пока он еще лежал, сразить его следующим заклинанием. Но ведь Мэт еще не наработал колдовского опыта! Ничего, он наверстает упущенное. По крохам собрав все презрение, на какое был способен, Мэт произнес:
— Вот вам урок, ваше величество, и впредь обращайтесь ко мне как положено: господин маг. Я вам не колдун.
— А я — да! — пропел с порога вкрадчивый голос. Разительная перемена произошла с королем. Он смотрел на вошедшего робко и с опаской. Наглый толстяк в один миг приобрел повадки беспомощного котенка, который тщетно пытался напомнить себе о своей принадлежности к сильному полу.
Тот, который назвался колдуном, скользнул в комнату под мягкий шепоток бархата — высокая, поджарая колоритная фигура в длинном плаще и черном колпаке; и то, и другое украшено кроваво-красными магическими символами — пентаграммами, рунами и какими-то еще неизвестными Мэту знаками. Человек был красив — смуглый, чернобровый, с черными же усами, бородкой и волнистыми волосами. На его губах играла любезная улыбка, обманчивость которой можно было уподобить только вероломству калифорнийской почвы.
Он оглядел короля с головы до пят, прищелкивая языком.
— Стыдно, Астольф, ты наказан поделом. Сколько раз я тебе говорил: предоставь магические силы тому, кто умеет ими управлять. — Он мельком взглянул на Мэта. — А ты, похоже, совсем безвредный. Однако нелишне будет это проверить.
Указательным пальцем он прицелился в Мэта, проговорив короткий стишок на каком-то таинственном наречии.
Мэт перегнулся пополам, как будто его живот обожгло раскаленным железом. Хотел крикнуть, но диафрагму связало узлом, и дыхание перехватило.
Король Астольф пятился, чтобы укрыться за спиной ближайшего стражника.
— Я вполне справляюсь с мелкими колдунами, Малинго. Они боятся сильного человека, даже если он не наделен такой, как у них, властью. Откуда мне было знать, что этот незнакомец не из их числа?
— С колдунами всегда надо поосторожнее, — заметил Малинго, — пока не узнаешь, на что они способны. Ты должен был поручить его мне, Астольф.
Астольф побагровел. Мэту показалось, что он упускает что-то в разговоре, и неудивительно: мышцы его живота окаменели так, что он не мог вздохнуть, а глаза заволокло мглой. Сквозь охватившую его панику прорвалась одна мысль: «Не хватает только умереть, и что за дурацкая смерть — от удушья в альтернативном мире».
Было только одно простое и логическое объяснение этому приступу: его заколдовали.
— Ну да, конечно, ты принял бы меры, — заговорил король. — Среди нас появляется новый могущественный колдун, а ты и слыхом об этом не слыхал!
Малинго потемнел лицом.
Астольф расплылся от удовольствия и стал наступать:
— Ты не сделал нам никакого предупреждения — конечно, что предупреждать о каком-то там заштатном колдунишке! Как же ты просмотрел, Малинго, что не такой уж он и заштатный? Подвела тебя магия?
«Интересные дела», — думал Мэт, но сейчас ему интереснее всего было бы сбросить опоясавшие его железные обручи. «Что было бы логично сделать? Тебя заколдовали — так попробуй сам снять с себя чары».
Еле слышным шепотом — на большее он был не способен — Мэт произнес свое заклинание, несколько перефразировав, чтобы подходило к случаю:
Малинго гордо вскинул голову.
— Не хватало мне еще следить за любыми самыми мизерными событиями в твоем королевстве! На что тогда тебе стража и соглядатаи?
— А на что мне тогда колдун? — Астольф, довольный, скалил зубы. — Ты упускаешь слишком много важных вещей.
Тошнота была только одним из зол. Вот когда полу захотелось изобразить из себя океан и он попробовал раскачаться, Мэт понял, что надо быстро что-то предпринять.
— Требую объяснений! — У Малинго побелели губы. — Какие такие важные вещи я упускаю?
С перекошенным от гнева лицом Астольф перечислил:
— Во-первых, заговор: мятежная знать на Западе страны хочет сбросить меня с только что завоеванного трона; а во-вторых, эта дерзкая девица, которая даже в подземелье имеет наглость отвергать мои ухаживания!
Пол под ногами Мэта вошел во вкус, изображая качку на океане, и Мэт подумал: «Хорошо бы меня в самом деле захлестнуло волной, лишь бы кончились мучения!» Но тут же опомнился и призвал на помощь классику.
— Вот какие вещи ты упускаешь! — надрывался тем временем Астольф. — Я уже не говорю про чужеземного колдуна, который владеет неизвестными нам силами!
— Вот именно, тут тебе лучше помолчать, — сквозь зубы процедил Малинго. — Что же касается молодой особы, то ее, может быть, не ослепляет блеск короны на голове того, кто стал королем не по праву.
Астольф обмер, вытаращась на Малинго. Тот в ответ только улыбнулся с отменной вежливостью.
Свирепея, Астольф схватил со стены меч и замахнулся. Но Малинго выставил вперед палец и что-то пропел на своем колдовском наречии. В ту же секунду меч принялся корчиться, извиваться и, выпав из рук Астольфа, поднялся на хвосте, разинув змеиную пасть прямо перед лицом короля. Тот заледенел от ужаса, неотрывно глядя в глаза удаву, потом, оттолкнув его, крикнул:
— Забирай своего гада, мерзкая жаба! Стража, ко мне!
И, бросившись на колдуна, вцепился ему в горло.
— Помоги мне, чужеземец! — с удивлением услышал Мэт. — Уничтожь этого грязного колдуна, и тогда к тебе перейдет все его богатство и власть!
Пальцы короля сомкнулись на шее Малинго, как челюсти резальной машины. Он сбил противника с ног и душил его уже на полу.
— Помоги же мне, кому говорят! Даже черная магия не одолеет двоих сразу. Побей его заклинания своими, а я придушу его!
Глаза Мэта перебегали с короля на Малинго, но он решил придерживаться старого армейского правила: «Не суйся в добровольцы».
Малинго, с налившимся кровью лицом, тем не менее выписывал в воздухе руками сложные арабески и беззвучно шевелил губами. Трое стражников суетились вокруг него, пытаясь удержать за руки. И только один Мэт заметил, что удав, лежащий у ног колдуна, вытягивается, распрямляется, наливается силой. Неожиданным рывком он отбросил в сторону тех, кто нападал на его хозяина, и петлей обвился вокруг королевской шеи.
У Астольфа от ужаса глаза вылезли на лоб, и он издал жалобный стон. Он отпустил Малинго и схватился за живой канат, грозящий задушить его. Отскочив на шаг, Малинго наставил растопыренные пальцы на стражников, выпалил свою тарабарщину — и кожа на их телах стала лопаться, превращаясь в открытые, на глазах загнивающие раны. Несчастные заголосили.
Но Малинго не медлил. Обернувшись к королю, пытавшемуся побороть удава, он простер руки и произнес что-то на высоких, пронзительных нотах. Потом сделал движение пальцами, словно туго натягивая невидимую нить, — и короля не стало!
Малинго медленно опустил глаза. Мэт последовал его примеру: у ног колдуна сидела вялая жаба с шелудивой шкуркой.
Она поморгала, затравленно озираясь, и заметила удава.
Удав неспешно выдвинул вперед голову и замер, приглядываясь к жабе. Потом медленно разверз пасть.
Жаба отчаянно пискнула и, повернувшись, заплюхала прочь — мелкими, вялыми скачками.
Колдун наступил на нее ногой, удерживая на месте. Жаба трепыхалась у него под каблуком, а Малинго тем временем щелкнул пальцами, и глаза удава обратились к нему, как бы ожидая приказаний. Колдун пропел короткую фразу и взмахнул рукой. Удав застыл, глаза и шкура быстро выцвели, тело стало плоским — и на пол лег гигантский кривой меч.
Панические стоны донеслись из угла, где стояли стражники. Мэт глянул туда и в ужасе отвел глаза. Те трое, что пришли на помощь королю, на глазах у всех превращались в кучу гнилых отбросов, прикрытых лохмотьями бывших ливрей. Мэт наскоро произнес свое заклинание от тошноты.
Оставшиеся в живых стражники онемели и притихли от этого зрелища.
— Так-то вот, — раздался голос Малинго. — Такова участь дураков. А дураком я называю того, кто проявляет верность королю в присутствии колдуна. Зарубите себе на носу, достопочтенные стражники, и передайте своим товарищам. Ваша осторожность спасла вам жизнь сегодня — может спасти и в будущем.
Он молча и пристально посмотрел на устрашенных солдат. Отрывая взгляд от груды гниющих останков, они переводили его на колдуна и тут же опускали глаза.
— Хватит с вас! — произнес наконец Малинго. — Вы увидели и запомните. Прочь!
Стражники заторопились к двери, едва удерживаясь, чтобы не броситься бежать. Но последний остановился в нерешительности.
— Господин Малинго, ваше королевское величество...
— Что я сказал про тех, кто отдает свою верность королям? — оборвал его Малинго, и солдат вылетел за дверь.
В лучах закатного солнца, проникающего сквозь окна, Малинго невозмутимо стоял, простирая вперед руку, все еще придавливая ногой жабу.
Он убрал ногу неспешным движением и издевательски заговорил:
— Ну так как же, ваше величество? Вы чуть не лопнули от спеси. Теперь-то вы видите истинные размеры вашей душонки?
Часто моргая, жаба в неописуемом ужасе глядела на него.
Малинго неторопливо кивнул.
— Ты их видишь, Астольф. И уже никогда, надо думать, не посмеешь назвать меня жабой.
Он обошел вокруг маленькой гадкой твари, неподвижно следящей за каждым его жестом.
— Увы, — сказал он с нескрываемым сожалением, — я должен оставить тебе жизнь.
Жаба затрепыхалась от счастья.
— Да, Астольф, — продолжал колдун, — ты был на волосок от гибели. Горячая кровь чуть не затмила во мне холодный рассудок. Я чуть было не дал себе волю. Но где, скажи, найти мне другого отпрыска знатного рода, который сравнился бы с тобой по глупости и алчности? А без отпрыска знатной фамилии никуда не деться. Эти дурацкие аристократы так устроены — подавай им голубую кровь. Как будто без этого нельзя править королевством. На корону, видите ли, может претендовать только королевская родня, иначе они поднимут мятеж. Будь благодарен небу за то, что родился хоть и в захудалой, но благородной фамилии, только это тебя и спасло.
Колдун ни словом не обмолвился о собственном происхождении, из чего Мэт заключил, что он был выходец из плебса.
Малинго сверкнул улыбкой.
— Так что, и впредь ждать от тебя подвохов, Астольф? Или с этим покончено? — Он подождал, склонив голову набок. Жаба тряслась мелкой дрожью. Малинго рассмеялся. — Покончено, ладно. Ты же понимаешь, что тебе не удержать трон без моей помощи. Ты осмелился пойти против меня сегодня, потому что появился новый колдун и ты надеялся, что он примет твою сторону. Безмозглый барон! Тебе бы следовало знать, что в этой стране никому могуществом не сравниться со мной!
Мэт внутренне запротестовал: он не вмешался в их ссору совсем не из страха. Обычный здравый смысл — не вставать ни на чью сторону, пока это возможно.
Но тут он поймал на себе недобрый взгляд жабы и понял, что надо сделать выбор.
От Малинго тоже не укрылся этот взгляд.
— Нет, Астольф, ты его не тронешь. По крайней мере до тех пор, пока я сам с ним не разберусь. — Он покачал головой. — Ну что ж, ты проучен. Тебя можно вернуть на твое место. Нескоро еще ты посмеешь восстать против меня.
Он отступил назад, начертил в воздухе таинственный знак, что-то пробормотал на высоких нотах и, всплеснув руками, уронил их.
Очертания жабьего тела заколебались, расплылись, покрылись облаком густого тумана. Облако росло, набухало, как в предвестье бури, потом вдруг начало редеть и рассеиваться — и вот уже Астольф собственной персоной стоял перед колдуном. Ноги плохо держали его, он привалился к стене, судорожно глотая воздух: глаза закрыты, лоб в испарине.
Малинго самодовольно произнес:
— Да, ты проучен. Не забывай этого, Астольф. В следующий раз я превращу тебя в свинью, каковой ты и являешься, и съем тебя на завтрак.
Король в ужасе вытаращил глаза и тут же зажмурился.
Колдун упивался сарказмом:
— Какая мужественность! Сколько величия!.. А теперь — вон! Я хочу поговорить наедине с этим новым колдуном. Вон, я сказал!
Он взял короля за плечи и, развернув, подтолкнул в спину. Тот отлетел к двери, кое-как нащупал ручку и вывалился наружу.
Малинго проследил за ним взглядом, криво усмехаясь. Потом неторопливо обернулся к Мэту.
Борясь с желанием вжаться в стену, Мэт вскинул голову, но решил пока не вставать на ноги.
Колдун одобрительно сказал:
— Ты повел себя разумно, плут. Или ты просто знал, что тебе далеко до меня?
— Ну... э...
Малинго поднял бровь.
— Я улавливаю сомнение. Неужели ты воображал, что способен противостоять мне?
— Э... ну...
Колдун выстрелил в него указательным пальцем, отрывисто пропев рифмованное двустишие.
Мэт почувствовал непреодолимый импульс нагнуться и полизать колдуну башмаки. Его тело стало уже клониться вперед, не слушаясь отчаянных приказов мозга, и положение спас только внезапный взрыв гнева.
— Ах, так? — сказал Малинго. — Придется прибегнуть к более сильным мерам.
Он вынул из рукава кинжал, вонзил его в пол рядом с соперником и пробормотал пару рифм. Чувство полнейшей безнадежности овладело Мэтом, хуже любой депрессии, в десять раз хуже. Мрак сгустился в комнате, безысходность пронизала все вокруг. Все было фарсом — эта игра в рифмы и жесты и вообще игра в жизнь. Абсурдно, бессмысленно. Зачем сопротивляться, зачем суетиться?
Его взгляд остановился на кинжале. Рука потянулась к нему. Взять и вонзить его себе в сердце, покончить со всем разом! Ах, эта сладость небытия!
«Нечестная игра! — скептически заметил внутренний голос. — Он просто заколдовал тебя, дурачина!»
Мэт замер, прислушиваясь к себе. Потом его рука сама снова потянулась к кинжалу. «Это не твоя воля, сопротивляйся!», настаивал упрямый внутренний голос. И Мэт прибегнул к помощи Гамлета.
Малинго нахмурился. Сделал круговое движение, поводя ладонью в воздухе, как если бы вытирал грифельную доску. Вал депрессии вдруг отхлынул от Мэта, чуть не разнеся его на куски. Пока он собирал себя, Малинго уже снова наставил на него палец.
— Кишка тонка — тягаться со мной!
И зажурчал на своем колдовском наречии.
Мэт ощутил внезапную слабость и пустоту в животе. Неужели и вправду колдун сыграл на идиоме и истончил ему кишки? Неужели он способен на такие дешевые шуточки?
Да, он способен на все.
Мэт отчетливо почувствовал, как его желудочный сок и всякие нехорошие вещества неотфильтрованными проникают в кровь. Нельзя было терять ни секунды. Конечно, перитонит ему не грозит, пока не лопнул аппендикс, но что-то похожее вполне может произойти. Малинго наблюдал за ним, скаля зубы. Гнев взыграл в Мэте — или желудочный сок — в данном случае это было неважно. Стиснув зубы, он наскоро перекопал свои кладовые, собранные за двадцать лет, в поисках нужной фразы. Несколько советов на выпускание кишок попались под руку, а вот произвести обратную процедуру никогда ни одному поэту в голову не приходило. В отчаянии Мэт попробовал почти свое:
Гордо вскинув голову, Мэт встретил этот взгляд. В конце концов, что ему еще оставалось?
— А ты обладаешь кое-какой силой, — протянул Малинго. — В достаточной мере, чтобы быть мне полезным. Впрочем, это означает, что и вреда от тебя тоже можно ждать. И чего же больше — вреда или пользы? Надеюсь, пользы, иначе я незамедлительно стер бы тебя с лица земли.
Мэт навострил уши. Что это? Предложение вступить в местные структуры власти?
Малинго отвернулся и с подчеркнутой беззаботностью прошелся по комнате.
— Ты отказался от предложения Астольфа; это указывает, что в твоем характере могут быть нужные мне черты.
«Ну да, такие, как трусость, алчность, равнодушие и нежелание вступать в открытый бой. — Мэт глядел колдуну в спину. — Именно такой характер ему и нужен».
— Мы должны, конечно, подвергнуть тебя испытанию: то ли это, что надо...
— Зачем столько хлопот? — забеспокоился Мэт. — Все просто, я — натура осторожная. Я не приму ничью сторону, пока не пойму, чью сторону принять.
— То есть? — потребовал объяснений колдун.
— Например, когда король накинулся на тебя, я же не знал, кто из вас двоих выйдет победителем.
— Ясно, — кивнул Малинго. — В этом есть здравый смысл, хотя не слишком много веры в колдовство. Но я могу понять твои колебания. Мы с Астольфом старались на людях изображать из себя лучших друзей. Где же тебе было разобраться, на чью сторону встать, если ты не знал, что мы на ножах?
Итак, Англия, похоже, представляет типичное для нее попурри из народов и культур, только темпы ее развития тут несколько ускорены. А к завоеваниям это, интересно, относится?
Очень может быть. Генрих II приложил максимум усилий, чтобы оттяпать от Франции все, чего не сумел получить в качестве приданого. А Канут Великий был сразу королем Норвегии, Дании и Англии, но правил-то он из Англии. Если бы честолюбивый англичанин начал экспансию в этом мире, он бы преуспел, потому что ему не пришлось бы тратиться на переправу через море.
Так можно объяснить и влияние английского языка в южной части Франции. А Канут? Он вполне мог заклясть море. На головокружительную долю секунды Мэт подумал — не лучше ли это объясняет низкий уровень воды, из-за которого острова соединяются с материком, чем действие ледника? Ведь в этом-то мире магия явно делала свое дело...
Мэт стряхнул с себя морок мистицизма: «нарвешься на драконов». Магия — это суеверие и предмет для научного исследования; по-настоящему нигде она своего дела не делает. Наверняка есть четкое логическое объяснение, откуда тут взялось столько нищих. Только бы его найти.
Мэт помотал головой, разгоняя теоретические построения, и обнаружил, что его везут вверх по извилистой дороге к зловещей громаде гранитного замка. Несмотря на все утренние соприкосновения со средневековьем, холод пробрал его до костей. Слишком уж враждебный вид был у этого замка, слишком реальный...
Железные зубья опустившейся решетки лязгнули сзади, когда стража перевезла Мэта через подъемный мост. На секунду ему страстно захотелось оказаться в своей крохотной квартирке при университете, на пятачке кухни. Дома...
Его провели по промозглым коридорам, где гулял сквозной зимний ветер, мимо стрельчатых окошек, мимо одинокого факела, сквозь темноту и пустоту, протащили вверх по лестнице, такой широкой, что она могла бы вместить целую армию, — но и тут было так же темно и даже еще холоднее, чем в коридорах.
Стражники резко взяли влево и, раскрыв огромную дубовую дверь, втолкнули Мэта в комнату пятнадцать на двадцать футов с парой самых обыкновенных, вовсе не стрельчатых окон, за которыми виднелся двор замка и марширующие солдаты.
Несмотря на банальность окон, во всем остальном комната впечатляла. На стенах друг против друга висели два гигантских гобелена, изображающих соответственно хозяина замка и оленью охоту. Почти весь пол занимал роскошный пурпурных тонов мавританский ковер, из чего следовало, что Испания подпала-таки под владычество Северной Африки, а значит, у этого мира уже был свой Магомет и, возможно, свой Чарльз Мартелл и свой Роланд. Последний герой пришелся бы здесь, пожалуй, больше к месту, чем у себя дома.
В комнате было пустовато: высокая конторка для письма и у окна — длинный тяжелый стол с креслом в форме песочных часов. Стражники приковали Мэта к железному стояку для факела и бросили. Их небрежность свидетельствовала о том, что им не часто приходилось иметь дело с колдунами. Оставшись один, Мэт оглядел комнату и решил, что здесь ему не нравится. После мрачных переходов замка здесь было как-то слишком уж жизнерадостно. Доверия не вызывало.
В дверь вошел человек шести с лишним футов роста, надутый от важности, с надутым же брюхом и одутловатой физиономией, на которой все было мельче, чем нужно: маленькие, близко посаженные глазки, губки бантиком и пятачок вместо носа. Человек был втиснут в желтые обтягивающие штаны, щеголял красными остроносыми башмаками, пурпурной мантией до колен и короной.
Мэт стал озираться по сторонам — в какую бы щель ему забиться.
Зазвенела оплеуха.
— Что за неуважение, ты, трюкач! Смотри в глаза твоему королю, когда находишься в его присутствии!
Мэт посмотрел, хотя видимость стала слегка расплывчатой. Сквозь пелену, заволокшую глаза, он заметил, что дверь распахнулась и пропустила полдюжины стражников. В его побитой голове мелькнула мысль, что, вероятно, этим и объяснялась королевская храбрость.
Король принялся напыжась вышагивать взад и вперед в полной уверенности, что завладел вниманием пленника.
— И это — могущественный колдун из заморских стран? Ну и мозгляков они там выращивают, на этом сказочном Западе! Какого волшебства можно ждать от этакого замухрышки?
От второй оплеухи голова Мэта запрокинулась, ударившись о каменную кладку стены.
— Отвечай, бестия!
Мэт заморгал, пытаясь сфокусировать зрение.
— Уф... я... я не понял, что это был вопрос.
— Что? Насмехаться над королем?
— Нет, нет! — крикнул Мэт под угрозой королевского кулака. — Я хотел высказать мое полное уважение…
Кулак вонзился ему в живот, и Мэта скрючило, а вместо слов из горла полились клокочущие звуки.
— Будешь отвечать или нет?
Ладонь хлестнула его по щеке, снова запрокинув голову.
— Какая наглость! — не унимался король, заезжая Мэту в висок.
У того искры посыпались из глаз. Он уже ничего не видел и только слышал утробный королевский смех.
— И это — страшный колдун, это он напустил на город целые орды иноземцев? Куда же подевалось его могущество? Что он может против настоящего мужчины, у которого на костях есть кой-какое мясо? Что, трусишь, прохвост? А ну заколдуй меня, попробуй! Посмеешь ли ты прибегнуть к своим жалким уловкам, когда перед тобой такая силища?
Тыльной стороной ладони король смазал Мэта по лицу.
Звон стоял у пленника в ушах, в глазах было темно, а из носа потекла кровь. В приливе ярости он выкрикнул:
Словно и в самом деле получив удар по лбу, король отлетел назад футов на пять и рухнул в ряды стражников. Те склонились над ним, легонько похлопывая по щекам и крича, чтобы принесли бренди.
Я как выпрыгну, я как выскочу,
Как пойдут по закоулочкам клочки!
Прямо по лбу толстому выскочке
Чтоб попали затрещины и тычки!
Мэт смотрел во все глаза, недоумевая: «Боже милостивый! Неужели это сделал я?»
К королевским устам поднесли флягу. Король глотнул, поперхнулся, и бренди разлилось по полу. На минуту король зашелся в мучительном кашле, потом приподнялся и остановил покрасневшие глазки на Мэте. И в них нетрудно было прочесть смертный приговор.
Мэт подался назад, когда король пошел на него с медленно нарастающей жаждой убийства. Какой промах! Надо было, пока он еще лежал, сразить его следующим заклинанием. Но ведь Мэт еще не наработал колдовского опыта! Ничего, он наверстает упущенное. По крохам собрав все презрение, на какое был способен, Мэт произнес:
— Вот вам урок, ваше величество, и впредь обращайтесь ко мне как положено: господин маг. Я вам не колдун.
— А я — да! — пропел с порога вкрадчивый голос. Разительная перемена произошла с королем. Он смотрел на вошедшего робко и с опаской. Наглый толстяк в один миг приобрел повадки беспомощного котенка, который тщетно пытался напомнить себе о своей принадлежности к сильному полу.
Тот, который назвался колдуном, скользнул в комнату под мягкий шепоток бархата — высокая, поджарая колоритная фигура в длинном плаще и черном колпаке; и то, и другое украшено кроваво-красными магическими символами — пентаграммами, рунами и какими-то еще неизвестными Мэту знаками. Человек был красив — смуглый, чернобровый, с черными же усами, бородкой и волнистыми волосами. На его губах играла любезная улыбка, обманчивость которой можно было уподобить только вероломству калифорнийской почвы.
Он оглядел короля с головы до пят, прищелкивая языком.
— Стыдно, Астольф, ты наказан поделом. Сколько раз я тебе говорил: предоставь магические силы тому, кто умеет ими управлять. — Он мельком взглянул на Мэта. — А ты, похоже, совсем безвредный. Однако нелишне будет это проверить.
Указательным пальцем он прицелился в Мэта, проговорив короткий стишок на каком-то таинственном наречии.
Мэт перегнулся пополам, как будто его живот обожгло раскаленным железом. Хотел крикнуть, но диафрагму связало узлом, и дыхание перехватило.
Король Астольф пятился, чтобы укрыться за спиной ближайшего стражника.
— Я вполне справляюсь с мелкими колдунами, Малинго. Они боятся сильного человека, даже если он не наделен такой, как у них, властью. Откуда мне было знать, что этот незнакомец не из их числа?
— С колдунами всегда надо поосторожнее, — заметил Малинго, — пока не узнаешь, на что они способны. Ты должен был поручить его мне, Астольф.
Астольф побагровел. Мэту показалось, что он упускает что-то в разговоре, и неудивительно: мышцы его живота окаменели так, что он не мог вздохнуть, а глаза заволокло мглой. Сквозь охватившую его панику прорвалась одна мысль: «Не хватает только умереть, и что за дурацкая смерть — от удушья в альтернативном мире».
Было только одно простое и логическое объяснение этому приступу: его заколдовали.
— Ну да, конечно, ты принял бы меры, — заговорил король. — Среди нас появляется новый могущественный колдун, а ты и слыхом об этом не слыхал!
Малинго потемнел лицом.
Астольф расплылся от удовольствия и стал наступать:
— Ты не сделал нам никакого предупреждения — конечно, что предупреждать о каком-то там заштатном колдунишке! Как же ты просмотрел, Малинго, что не такой уж он и заштатный? Подвела тебя магия?
«Интересные дела», — думал Мэт, но сейчас ему интереснее всего было бы сбросить опоясавшие его железные обручи. «Что было бы логично сделать? Тебя заколдовали — так попробуй сам снять с себя чары».
Еле слышным шепотом — на большее он был не способен — Мэт произнес свое заклинание, несколько перефразировав, чтобы подходило к случаю:
Мышцы живота на миг отпустило, и Мэт смог вздохнуть. Но тут же от нового спазма его затошнило, и комната поплыла по кругу.
Дважды два-четыре,
Дважды два — четыре,
Чары спали, чары спали —
Все прекрасно в этом мире!
Малинго гордо вскинул голову.
— Не хватало мне еще следить за любыми самыми мизерными событиями в твоем королевстве! На что тогда тебе стража и соглядатаи?
— А на что мне тогда колдун? — Астольф, довольный, скалил зубы. — Ты упускаешь слишком много важных вещей.
Тошнота была только одним из зол. Вот когда полу захотелось изобразить из себя океан и он попробовал раскачаться, Мэт понял, что надо быстро что-то предпринять.
— Требую объяснений! — У Малинго побелели губы. — Какие такие важные вещи я упускаю?
С перекошенным от гнева лицом Астольф перечислил:
— Во-первых, заговор: мятежная знать на Западе страны хочет сбросить меня с только что завоеванного трона; а во-вторых, эта дерзкая девица, которая даже в подземелье имеет наглость отвергать мои ухаживания!
Пол под ногами Мэта вошел во вкус, изображая качку на океане, и Мэт подумал: «Хорошо бы меня в самом деле захлестнуло волной, лишь бы кончились мучения!» Но тут же опомнился и призвал на помощь классику.
Хоть никакой ванны рядом не было, но сработало. Пол выровнялся с замечательной послушностью, и тошнота отступила.
Молча плаваю в тумане
Без руля и без ветрил,
От морской болезни в ванне
Уберечься хватит сил!
— Вот какие вещи ты упускаешь! — надрывался тем временем Астольф. — Я уже не говорю про чужеземного колдуна, который владеет неизвестными нам силами!
— Вот именно, тут тебе лучше помолчать, — сквозь зубы процедил Малинго. — Что же касается молодой особы, то ее, может быть, не ослепляет блеск короны на голове того, кто стал королем не по праву.
Астольф обмер, вытаращась на Малинго. Тот в ответ только улыбнулся с отменной вежливостью.
Свирепея, Астольф схватил со стены меч и замахнулся. Но Малинго выставил вперед палец и что-то пропел на своем колдовском наречии. В ту же секунду меч принялся корчиться, извиваться и, выпав из рук Астольфа, поднялся на хвосте, разинув змеиную пасть прямо перед лицом короля. Тот заледенел от ужаса, неотрывно глядя в глаза удаву, потом, оттолкнув его, крикнул:
— Забирай своего гада, мерзкая жаба! Стража, ко мне!
И, бросившись на колдуна, вцепился ему в горло.
— Помоги мне, чужеземец! — с удивлением услышал Мэт. — Уничтожь этого грязного колдуна, и тогда к тебе перейдет все его богатство и власть!
Пальцы короля сомкнулись на шее Малинго, как челюсти резальной машины. Он сбил противника с ног и душил его уже на полу.
— Помоги же мне, кому говорят! Даже черная магия не одолеет двоих сразу. Побей его заклинания своими, а я придушу его!
Глаза Мэта перебегали с короля на Малинго, но он решил придерживаться старого армейского правила: «Не суйся в добровольцы».
Малинго, с налившимся кровью лицом, тем не менее выписывал в воздухе руками сложные арабески и беззвучно шевелил губами. Трое стражников суетились вокруг него, пытаясь удержать за руки. И только один Мэт заметил, что удав, лежащий у ног колдуна, вытягивается, распрямляется, наливается силой. Неожиданным рывком он отбросил в сторону тех, кто нападал на его хозяина, и петлей обвился вокруг королевской шеи.
У Астольфа от ужаса глаза вылезли на лоб, и он издал жалобный стон. Он отпустил Малинго и схватился за живой канат, грозящий задушить его. Отскочив на шаг, Малинго наставил растопыренные пальцы на стражников, выпалил свою тарабарщину — и кожа на их телах стала лопаться, превращаясь в открытые, на глазах загнивающие раны. Несчастные заголосили.
Но Малинго не медлил. Обернувшись к королю, пытавшемуся побороть удава, он простер руки и произнес что-то на высоких, пронзительных нотах. Потом сделал движение пальцами, словно туго натягивая невидимую нить, — и короля не стало!
Малинго медленно опустил глаза. Мэт последовал его примеру: у ног колдуна сидела вялая жаба с шелудивой шкуркой.
Она поморгала, затравленно озираясь, и заметила удава.
Удав неспешно выдвинул вперед голову и замер, приглядываясь к жабе. Потом медленно разверз пасть.
Жаба отчаянно пискнула и, повернувшись, заплюхала прочь — мелкими, вялыми скачками.
Колдун наступил на нее ногой, удерживая на месте. Жаба трепыхалась у него под каблуком, а Малинго тем временем щелкнул пальцами, и глаза удава обратились к нему, как бы ожидая приказаний. Колдун пропел короткую фразу и взмахнул рукой. Удав застыл, глаза и шкура быстро выцвели, тело стало плоским — и на пол лег гигантский кривой меч.
Панические стоны донеслись из угла, где стояли стражники. Мэт глянул туда и в ужасе отвел глаза. Те трое, что пришли на помощь королю, на глазах у всех превращались в кучу гнилых отбросов, прикрытых лохмотьями бывших ливрей. Мэт наскоро произнес свое заклинание от тошноты.
Оставшиеся в живых стражники онемели и притихли от этого зрелища.
— Так-то вот, — раздался голос Малинго. — Такова участь дураков. А дураком я называю того, кто проявляет верность королю в присутствии колдуна. Зарубите себе на носу, достопочтенные стражники, и передайте своим товарищам. Ваша осторожность спасла вам жизнь сегодня — может спасти и в будущем.
Он молча и пристально посмотрел на устрашенных солдат. Отрывая взгляд от груды гниющих останков, они переводили его на колдуна и тут же опускали глаза.
— Хватит с вас! — произнес наконец Малинго. — Вы увидели и запомните. Прочь!
Стражники заторопились к двери, едва удерживаясь, чтобы не броситься бежать. Но последний остановился в нерешительности.
— Господин Малинго, ваше королевское величество...
— Что я сказал про тех, кто отдает свою верность королям? — оборвал его Малинго, и солдат вылетел за дверь.
В лучах закатного солнца, проникающего сквозь окна, Малинго невозмутимо стоял, простирая вперед руку, все еще придавливая ногой жабу.
Он убрал ногу неспешным движением и издевательски заговорил:
— Ну так как же, ваше величество? Вы чуть не лопнули от спеси. Теперь-то вы видите истинные размеры вашей душонки?
Часто моргая, жаба в неописуемом ужасе глядела на него.
Малинго неторопливо кивнул.
— Ты их видишь, Астольф. И уже никогда, надо думать, не посмеешь назвать меня жабой.
Он обошел вокруг маленькой гадкой твари, неподвижно следящей за каждым его жестом.
— Увы, — сказал он с нескрываемым сожалением, — я должен оставить тебе жизнь.
Жаба затрепыхалась от счастья.
— Да, Астольф, — продолжал колдун, — ты был на волосок от гибели. Горячая кровь чуть не затмила во мне холодный рассудок. Я чуть было не дал себе волю. Но где, скажи, найти мне другого отпрыска знатного рода, который сравнился бы с тобой по глупости и алчности? А без отпрыска знатной фамилии никуда не деться. Эти дурацкие аристократы так устроены — подавай им голубую кровь. Как будто без этого нельзя править королевством. На корону, видите ли, может претендовать только королевская родня, иначе они поднимут мятеж. Будь благодарен небу за то, что родился хоть и в захудалой, но благородной фамилии, только это тебя и спасло.
Колдун ни словом не обмолвился о собственном происхождении, из чего Мэт заключил, что он был выходец из плебса.
Малинго сверкнул улыбкой.
— Так что, и впредь ждать от тебя подвохов, Астольф? Или с этим покончено? — Он подождал, склонив голову набок. Жаба тряслась мелкой дрожью. Малинго рассмеялся. — Покончено, ладно. Ты же понимаешь, что тебе не удержать трон без моей помощи. Ты осмелился пойти против меня сегодня, потому что появился новый колдун и ты надеялся, что он примет твою сторону. Безмозглый барон! Тебе бы следовало знать, что в этой стране никому могуществом не сравниться со мной!
Мэт внутренне запротестовал: он не вмешался в их ссору совсем не из страха. Обычный здравый смысл — не вставать ни на чью сторону, пока это возможно.
Но тут он поймал на себе недобрый взгляд жабы и понял, что надо сделать выбор.
От Малинго тоже не укрылся этот взгляд.
— Нет, Астольф, ты его не тронешь. По крайней мере до тех пор, пока я сам с ним не разберусь. — Он покачал головой. — Ну что ж, ты проучен. Тебя можно вернуть на твое место. Нескоро еще ты посмеешь восстать против меня.
Он отступил назад, начертил в воздухе таинственный знак, что-то пробормотал на высоких нотах и, всплеснув руками, уронил их.
Очертания жабьего тела заколебались, расплылись, покрылись облаком густого тумана. Облако росло, набухало, как в предвестье бури, потом вдруг начало редеть и рассеиваться — и вот уже Астольф собственной персоной стоял перед колдуном. Ноги плохо держали его, он привалился к стене, судорожно глотая воздух: глаза закрыты, лоб в испарине.
Малинго самодовольно произнес:
— Да, ты проучен. Не забывай этого, Астольф. В следующий раз я превращу тебя в свинью, каковой ты и являешься, и съем тебя на завтрак.
Король в ужасе вытаращил глаза и тут же зажмурился.
Колдун упивался сарказмом:
— Какая мужественность! Сколько величия!.. А теперь — вон! Я хочу поговорить наедине с этим новым колдуном. Вон, я сказал!
Он взял короля за плечи и, развернув, подтолкнул в спину. Тот отлетел к двери, кое-как нащупал ручку и вывалился наружу.
Малинго проследил за ним взглядом, криво усмехаясь. Потом неторопливо обернулся к Мэту.
Борясь с желанием вжаться в стену, Мэт вскинул голову, но решил пока не вставать на ноги.
Колдун одобрительно сказал:
— Ты повел себя разумно, плут. Или ты просто знал, что тебе далеко до меня?
— Ну... э...
Малинго поднял бровь.
— Я улавливаю сомнение. Неужели ты воображал, что способен противостоять мне?
— Э... ну...
Колдун выстрелил в него указательным пальцем, отрывисто пропев рифмованное двустишие.
Мэт почувствовал непреодолимый импульс нагнуться и полизать колдуну башмаки. Его тело стало уже клониться вперед, не слушаясь отчаянных приказов мозга, и положение спас только внезапный взрыв гнева.
Размер был не совсем выдержан — может быть, поэтому стихи не вполне сработали. Но по крайней мере позорный импульс ослаб. Мэт задвинул его на задворки сознания и выпрямил спину, сумев бросить на колдуна вызывающий взгляд.
Быть иль не быть — вот в чем вопрос!
И, прислонясь к дверному косяку,
Лизать я обувь не могу,
Но очень бы хотел заехать в нос.
— Ах, так? — сказал Малинго. — Придется прибегнуть к более сильным мерам.
Он вынул из рукава кинжал, вонзил его в пол рядом с соперником и пробормотал пару рифм. Чувство полнейшей безнадежности овладело Мэтом, хуже любой депрессии, в десять раз хуже. Мрак сгустился в комнате, безысходность пронизала все вокруг. Все было фарсом — эта игра в рифмы и жесты и вообще игра в жизнь. Абсурдно, бессмысленно. Зачем сопротивляться, зачем суетиться?
Его взгляд остановился на кинжале. Рука потянулась к нему. Взять и вонзить его себе в сердце, покончить со всем разом! Ах, эта сладость небытия!
«Нечестная игра! — скептически заметил внутренний голос. — Он просто заколдовал тебя, дурачина!»
Мэт замер, прислушиваясь к себе. Потом его рука сама снова потянулась к кинжалу. «Это не твоя воля, сопротивляйся!», настаивал упрямый внутренний голос. И Мэт прибегнул к помощи Гамлета.
Депрессия не ушла. В конце концов, Гамлет не был воплощением воли к жизни — до самого конца пьесы, пока не понял, что умирает. Однако рука Мэта перестала тянуться к кинжалу. Бессмысленно убивать себя, когда единственное, в чем ты уверен, — это факт твоего существования.
...Скончаться. Сном забыться.
Уснуть. И видеть сны? Вот и ответ.
Какие сны в том смертном сне приснятся...
...Так всех нас в трусов превращает мысль.
Так блекнет цвет решимости природной
При тусклом свете бледного ума...
Малинго нахмурился. Сделал круговое движение, поводя ладонью в воздухе, как если бы вытирал грифельную доску. Вал депрессии вдруг отхлынул от Мэта, чуть не разнеся его на куски. Пока он собирал себя, Малинго уже снова наставил на него палец.
— Кишка тонка — тягаться со мной!
И зажурчал на своем колдовском наречии.
Мэт ощутил внезапную слабость и пустоту в животе. Неужели и вправду колдун сыграл на идиоме и истончил ему кишки? Неужели он способен на такие дешевые шуточки?
Да, он способен на все.
Мэт отчетливо почувствовал, как его желудочный сок и всякие нехорошие вещества неотфильтрованными проникают в кровь. Нельзя было терять ни секунды. Конечно, перитонит ему не грозит, пока не лопнул аппендикс, но что-то похожее вполне может произойти. Малинго наблюдал за ним, скаля зубы. Гнев взыграл в Мэте — или желудочный сок — в данном случае это было неважно. Стиснув зубы, он наскоро перекопал свои кладовые, собранные за двадцать лет, в поисках нужной фразы. Несколько советов на выпускание кишок попались под руку, а вот произвести обратную процедуру никогда ни одному поэту в голову не приходило. В отчаянии Мэт попробовал почти свое:
Вирши были скверные, но они подействовали. Внутренности стали на свое место, и Мэт перевел дух. Лицо колдуна утратило всякое выражение. Мэт, напротив, пришел в состояние боевой готовности. Надо было опередить Малинго, первому сделать выпад. Пожалуй, авгуры — хорошая мысль.
Я не поэт и не масон,
Но каждую из хромосом —
Во имя равенства и братства! —
Верни назад, мой верный ген:
Как пел когда-то Питер Пен —
Мои кишки — мое богатство!
Малинго вдруг пришел в полное замешательство. Схватился за сердце, судорожно глотнул. И только осенив грудь каким-то символическим жестом и пошептав, он избавился от внезапного приступа. Мэт тоже почувствовал облегчение — все-таки он был не большой любитель убийств. Малинго скривил рот, потеребил бородку и уставился на Мэта, как будто прикидывая, сколько кусков наживки для рыб получится из его печени.
Разбирая внутренности куры,
Как-то раз сказали мне авгуры,
Червячка найдя в кишочках след:
— Все при куре, только сердца нет...
Гордо вскинув голову, Мэт встретил этот взгляд. В конце концов, что ему еще оставалось?
— А ты обладаешь кое-какой силой, — протянул Малинго. — В достаточной мере, чтобы быть мне полезным. Впрочем, это означает, что и вреда от тебя тоже можно ждать. И чего же больше — вреда или пользы? Надеюсь, пользы, иначе я незамедлительно стер бы тебя с лица земли.
Мэт навострил уши. Что это? Предложение вступить в местные структуры власти?
Малинго отвернулся и с подчеркнутой беззаботностью прошелся по комнате.
— Ты отказался от предложения Астольфа; это указывает, что в твоем характере могут быть нужные мне черты.
«Ну да, такие, как трусость, алчность, равнодушие и нежелание вступать в открытый бой. — Мэт глядел колдуну в спину. — Именно такой характер ему и нужен».
— Мы должны, конечно, подвергнуть тебя испытанию: то ли это, что надо...
— Зачем столько хлопот? — забеспокоился Мэт. — Все просто, я — натура осторожная. Я не приму ничью сторону, пока не пойму, чью сторону принять.
— То есть? — потребовал объяснений колдун.
— Например, когда король накинулся на тебя, я же не знал, кто из вас двоих выйдет победителем.
— Ясно, — кивнул Малинго. — В этом есть здравый смысл, хотя не слишком много веры в колдовство. Но я могу понять твои колебания. Мы с Астольфом старались на людях изображать из себя лучших друзей. Где же тебе было разобраться, на чью сторону встать, если ты не знал, что мы на ножах?