— Ничего, кроме жизни, — мрачно заметил кто-то.
— Тебя заставят обслуживать бандитов генерала Малахи! — Женщина даже передернулась от ужаса. — Берегись этого человека, сестра! Если чудовища существуют не только в сказках, то он и есть такое чудовище!
Путники не видели смысла читать мысли солдат, что были заняты их поисками, а слушали тех, кто их не ищет.
В следующей деревне странникам вновь оказали радушный прием, но на этот раз Гар решил изображать не слабоумного старикашку, а мудрого старца, и торговался с неменьшим рвением, чем Алеа. Они обменяли фарфор из первой деревни на необработанные драгоценные камни. Правда, чтобы порадовать своих новых знакомых, пришлось добавить еще несколько слитков меди.
И снова Гар обратил внимание, что люди опускают кусочки металла в коробку для пожертвований. Заметил он и то, что один из крестьян положил в нее что-то белое.
Алеа принялась рассказывать деревенским детям историю; вскоре к ним присоединились и родители — разумеется, не только для того, чтобы присматривать за ребятишками.
— Однажды, давным-давно, за тридевять земель, жил человек, чья жена умерла, оставив ему только одну дочь...
Сочувственное бормотание.
— Через несколько лет он женился снова...
— Что значит «женился»? — спросил один юноша.
Этот вопрос привел рассказчицу в замешательство.
— Они вместе жили и воспитывали детей.
— А, сошлись, — кивнул слушатель. — «Женился»... какое странное слово. А сколько детей было у новой жены?
— Две дочери.
— Бедняжка — всего две. Она наверняка обрадовалась, что появилась и третья.
— Казалось, что да — до тех пор, пока не умер муж, — сказала Алеа. — И тогда она заставила падчерицу готовить еду, делать уборку, выбрасывать мусор и работать в саду, а ее родные дочери могли спать, сколько им вздумается, и целыми днями развлекаться.
Алеа не была готова к столь бурному взрыву возмущения, причем взрослые галдели не меньше, чем дети.
— Ее родные дочери? Они же все три были ей родными дочерьми! — негодующе воскликнула одна женщина.
— И вдвойне дорогими, коль муж ее умер, — покачала головой одна старушка, похоже, пережившая нечто подобное.
— Она что, и вправду заставила бедную девушку выполнять всю работу по дому? — возмущенно спросила одна из матерей. — Это же надо!
— И готовить на всех! — нахмурившись, воскликнула другая женщина. — Какое безобразие!
Обе краем глаза покосились на одну пожилую женщину.
Та стояла, пылая гневом, и, гордо вскинув подбородок, смотрела на остальных. Интересно, кому она отдаст предпочтение, подумал Гар.
— А в той стране жил... — Алеа замешкалась, вспомнив, что произошло в прошлый раз, когда она упомянула короля. — Герцог, у которого был неженатый сын двадцати пяти лет...
— Что такое «герцог»? — задал вопрос один из детишек.
Родители также закивали в недоумении.
— Это... ну... человек, владеющий землей, на которой расположена сотня крестьянских дворов, — ответила Алеа, чувствуя, что объяснение не совсем подходящее. — Он подсказывает людям, когда и какую работу сделать. — Все-таки это лучше, чем приказывать.
Но все равно плохо.
— Вы только подумайте, — возмутилась одна из женщин.
— Один человек смеет говорить сотне крестьян, что делать, а чего не делать! — подхватил какой-то мужчина.
— Или даже дюжине деревень! — согласился другой.
— Вот негодяй! — сказала женщина.
— Но ведь в каждой сказке должен быть негодяй, не так ли? — Алеа изо всех сил старалась сохранять спокойствие.
На какое-то мгновение слушатели замолчали. Склонив головы и нахмурясь, они обдумывали услышанное, то и дело бросая подозрительные взгляды на рассказчицу и ее спутника. Затем одна старушка сказала:
— Нет. Я знаю немало легенд, но люди в них сражаются со стихийными бедствиями — например, с камнепадами или засухами, или с чудовищами — одноглазыми великанами или острозубыми морскими змеями с жалами на хвосте.
— Тогда представьте, что герцог и есть такое чудовище, — с воодушевлением ухватилась за эту мысль Алеа. — Представьте, что это самый главный громила.
По лицам слушателей стало ясно, что они поняли.
— Как генерал Малахи, о котором мы слышали? — спросила одна женщина.
— Совершенно верно! — с облегчением ответила Алеа. — Он не кто иной, как громила. Сколотил себе шайку бандитов и заставляет их воевать за себя.
Жители деревни принялись нервно оглядываться, а затем энергично закивали.
Алеа решила, что пора вернуться к начатой истории.
— Давайте забудем, что его отец был герцогом — представьте, что это просто богатый человек.
Слушатели стали недовольно переглядываться и задавать друг другу вопросы, на которые не могли ответить.
Раздосадованная, Алеа попыталась объяснить:
— Богатый человек — это тот, у которого много... — нет, здесь не использовали денег, — ...много имущества.
— Значит, он был сыном жреца? — спросила женщина.
— Ну... он и его семья жили в роскошном доме и носили красивую одежду. — Рассказчица была вынуждена тянуть время. — Ему никогда не приходилось работать в поле.
— Ну, точно — жрец! — довольно констатировала слушательница, а остальные закивали в знак согласия.
— Но он, конечно же, учился жать, — решил мужчина.
— Конечно же, — ответила Алеа, слегка растерявшись. — Как и все люди.
Слушатели согласно закивали.
— В общем, — продолжала она, — жрец решил, что его сын уже взрослый и ему пора жени... то есть сойтись с женщиной — я — бы сказала, что уже даже более чем взрослый. Жрец сказал сыну, что тот должен найти себе жену. Он отправил глашатаев по всей подвластной ему местности объявить девушкам о большом празднике, который он даст по этому случаю, чтобы его сын смог выбрать среди них себе жену.
— А зачем ему было это делать? — удивился один из слушателей и нахмурился.
— Эй, — не выдержала женщина по соседству с ним. — Как вообще можно пытаться подыскать кому-то пару — такие вещи случаются сами по себе.
— Или не случаются, — философски добавил какой-то старик.
Он был довольно уродлив собой, и женщина не стала возражать ему слишком резко.
— Ты прав, Хольдар, кому-то из нас приходится ждать дольше, чем остальным. Но все равно — любовь приходит ко всем, рано или поздно.
— И ее не грех дождаться, — подхватил другой мужчина, нежно посмотрев на стоявшую рядом с ним женщину.
Она ответила ему таким же любящим взглядом и взяла за руку.
— М-м-м, наверное, этот человек поступил глупо, но есть на свете люди, которым приходится доказывать то, что остальным и без того прекрасно известно, — сказала Алеа.
— Пожалуй, ты права, — вынужден был признать кто-то, и все вокруг принялись дружно ему поддакивать.
Алеа вновь немного расслабилась, но тем не менее сочла нужным объяснить подробнее.
— Дело в том, что сын у того человека был, как бы это сказать, слегка необузданный. Вот отец и надеялся, что, взяв себе жену, он остепенится и будет жить с ней в согласии до конца своих дней.
— Что-что?! — в ужасе выкрикнул чей-то голос.
— Ты что, хочешь сказать, что этот твой жрец хотел, чтобы его сын всю свою жизнь прожил с одной и той же женщиной? — недоуменно воскликнула одна из слушательниц.
— Но ведь они могли разлюбить друг друга! — подхватила другая. — Как мог жрец заставить их жить вместе, если их больше не связывала взаимная любовь?
Такое заявление привело рассказчицу в замешательство. Эти обычные деревенские жители, большинство из которых жили как муж и жена и воспитывали детей, никак не могли понять, как могут мужчина и женщина всю жизнь прожить вместе.
— Жизнь стала бы для них пыткой! — с жаром воскликнула одна женщина.
К рассказчице постепенно вернулось самообладание.
— Боюсь, что часто своим рождением сказки обязаны ошибкам, которые совершают люди, — сказала она с улыбкой.
— О! — Женщина нахмурилась, как будто размышляя о чем-то. — Я как-то не думала об этом — но теперь вижу, что ты права.
Алеа облегченно вздохнула, готовая продолжить свой рассказ.
— Рассказывать истории — ее работа, — заметила другая женщина. — Но ведь это же вопиющая ошибка, моя дорогая!
Разве остальные жители не предупредили их и не пытались отговорить?
— Ну... э-э-э... они считали, что это не их дело, — ответила Алеа.
— Отчасти это правильно, — рассудил один мужчина и покосился на своего соседа. — Но разве жрицы не сказали отцу, что он поступает неверно?
— Да, и другие жрецы тоже! — сказал старик.
Гар решил, что это странное, но весьма благоприятное начало — и хороший повод незаметно ускользнуть. Пока Алеа рассказывала, он поднялся, сделал шаг назад, затем еще и еще — пока не оказался позади толпы. Изобразив на лице скуку от многократно слышанной истории, он отошел к ящичку на деревенском лугу, легко справился с замком и извлек белую пластинку.
Это был кусок бересты, на котором корявыми, неуклюжими буквами было нацарапано чье-то имя — так мог писать только тот, кто либо только учится грамоте, либо крайне редко утруждает себя письмом. С удивлением Гар обнаружил, что крестьяне по крайней мере умеют читать и писать свои имена.
Под именем стояло слово «громила». Интересно, подумал Гар, это титул или обвинение? Он кинул кору обратно в коробку, закрыл грубо сработанный замок и пошел обратно дослушивать конец истории, которую рассказывала Алеа.
Она как раз завершала свое повествование:
— И тогда сын жреца и Золушка полюбили друг друга и сошлись.
Чувствуя, что что-то здесь не так, взрослые недоверчиво переглянулись, а дети засыпали рассказчицу множеством вопросов:
— А где они жили?
— У них были дети?
— Они долго жили вместе?
— Они же не остались жить в храме?
Взрослые закивали; им тоже хотелось услышать ответы на эти вопросы. Алеа пыталась понять, что же их больше всего интересует, и надеялась, что угадала правильно.
— Естественно, принц позвал своих друзей, чтобы они помогли ему построить Золушке собственный дом, — сказала она.
С лиц взрослых исчезло угрюмое выражение, а дети радостно зашумели.
Алеа решила, что со сказкой пора закругляться.
— И они, взявшись за руки, вошли в новый дом — а что они там делали, это никого не касается.
Взрослые засмеялись и зааплодировали, но дети остались недовольны, как будто их лишили сладкого.
Гару пришлось признать, что Алеа мастерски адаптировала сказку к особенностям местной культуры.
— Взгляни вон туда!
Краем глаза, чтобы не показалось, будто она наблюдает, Алеа покосилась в ту сторону. Из дома вышел человек и, увидев какой-то белый клочок, что лежал на пороге, наклонился его поднять. Выпрямившись, он внимательно изучил находку, затем в гневе разорвал и, горя негодованием, зашагал в поле.
— Что это значит? — тихо спросила Алеа.
— Не знаю, — ответил Гар, — но хотелось бы выяснить. — Проходя мимо хижины, Гар наклонился и быстро поднял клочки. — Отойдем подальше, — пробормотал он, — и тогда посмотрим, сможем ли мы отгадать эту загадку.
Отойдя около мили от деревни, путники остановились, и, вынув клочки коры, разложили их на плоском камне, а потом собрали вместе.
— И что это значит? — спросила, нахмурясь, Алеа.
— Пока только одно — наш с тобой крестьянин не ахти какой грамотей. — С этими словами Гар указал на кое-как нацарапанное на коре имя. — Я видел вчера, как он бросил этот клочок в ящик на деревенском лугу. Судя по всему, ночью это послание кто-то вынул и дал ему ответ. — И Гар указал на второй ряд слов, написанных несколько четче. Говорилось в записке следующее: «Не громила. Отдай к следующему празднику бушель пшеницы».
— Замечательно, — откликнулась Алеа, — но зачем?
— Скорее всего ложное обвинение. — Гар поджал губы. — Сдается мне, что наш крестьянин пытается навлечь беду на своего врага и ради этого обвиняет его.
— А не проще ли во всеуслышание заявить перед всеми деревенскими жителями?
— Проще, но они сразу поймут, где здесь правда, а где напраслина, — возразил Гар, — может статься, что тот другой потребует неопровержимых доказательств. Как мне кажется, наш с тобой правдоискатель пытался призвать тех, кто ничего не знает и занял бы его сторону. Но, похоже, он и здесь попал впросак. Люди каким-то образом узнали правду — и причем быстро.
— В таком случае, кто же судья? — нахмурилась Алеа.
— Тайное правительство, которое, я подозреваю, здесь все-таки имеется! — Гар поднялся. На губах его играла улыбка, глаза светились огнем. — Не исключено, что мы отыщем его в следующей деревне! А теперь в путь!
И он зашагал по дороге. Алеа растерянно посмотрела ему вслед, покачала головой, поднялась и поспешила вдогонку.
Неожиданно Гар напрягся.
— Патруль!
Алеа моментально застыла на месте, глядя перед собой в пространство. Как можно шире раскрыв сознание, она постаралась уловить те же мысли, что и Гар.
Действительно, патруль. И как только она не заметила?
Солдаты громко переговаривались и смеялись, но в смехе их слышались жестокие нотки. А говорили они о том, как жестоко обойдутся с дурачком и как затем славно позабавятся с его сестрой.
— Ты уже снискал себе славу, — сказала она Гару.
— Моя мечта с самого детства, — ответил тот. — Только не такая. И вообще, на этот раз доблесть придется проявить несколько иным образом.
— Ты хочешь сказать, нам лучше бежать? — Алеа обвела растерянным взглядом местность. — Но куда? По холмам не слишком разбежишься. Да и видно нас будет издалека!
— Вон тот холм порос деревьями. — Гар указал влево.
— Ну, если это можно назвать деревьями, — кисло откликнулась Алеа.
— Во всяком случае, спрятаться можно, особенно если пригнуться, — возразил Гар. — Это лучше, чем ждать здесь, чтобы затем ввязаться в драку с дюжиной конных головорезов, да еще вооруженных дубинками. Давай-ка пойдем отсюда, пока у нас еще есть время!
Глава 10
— Тебя заставят обслуживать бандитов генерала Малахи! — Женщина даже передернулась от ужаса. — Берегись этого человека, сестра! Если чудовища существуют не только в сказках, то он и есть такое чудовище!
* * *
По дорогам все еще рыскали патрульные отряды, но Гар ловил мысли бандитов прежде, чем сами они оказывались в поле зрения. За это время они с Алеа успевали спрятаться.Путники не видели смысла читать мысли солдат, что были заняты их поисками, а слушали тех, кто их не ищет.
В следующей деревне странникам вновь оказали радушный прием, но на этот раз Гар решил изображать не слабоумного старикашку, а мудрого старца, и торговался с неменьшим рвением, чем Алеа. Они обменяли фарфор из первой деревни на необработанные драгоценные камни. Правда, чтобы порадовать своих новых знакомых, пришлось добавить еще несколько слитков меди.
И снова Гар обратил внимание, что люди опускают кусочки металла в коробку для пожертвований. Заметил он и то, что один из крестьян положил в нее что-то белое.
Алеа принялась рассказывать деревенским детям историю; вскоре к ним присоединились и родители — разумеется, не только для того, чтобы присматривать за ребятишками.
— Однажды, давным-давно, за тридевять земель, жил человек, чья жена умерла, оставив ему только одну дочь...
Сочувственное бормотание.
— Через несколько лет он женился снова...
— Что значит «женился»? — спросил один юноша.
Этот вопрос привел рассказчицу в замешательство.
— Они вместе жили и воспитывали детей.
— А, сошлись, — кивнул слушатель. — «Женился»... какое странное слово. А сколько детей было у новой жены?
— Две дочери.
— Бедняжка — всего две. Она наверняка обрадовалась, что появилась и третья.
— Казалось, что да — до тех пор, пока не умер муж, — сказала Алеа. — И тогда она заставила падчерицу готовить еду, делать уборку, выбрасывать мусор и работать в саду, а ее родные дочери могли спать, сколько им вздумается, и целыми днями развлекаться.
Алеа не была готова к столь бурному взрыву возмущения, причем взрослые галдели не меньше, чем дети.
— Ее родные дочери? Они же все три были ей родными дочерьми! — негодующе воскликнула одна женщина.
— И вдвойне дорогими, коль муж ее умер, — покачала головой одна старушка, похоже, пережившая нечто подобное.
— Она что, и вправду заставила бедную девушку выполнять всю работу по дому? — возмущенно спросила одна из матерей. — Это же надо!
— И готовить на всех! — нахмурившись, воскликнула другая женщина. — Какое безобразие!
Обе краем глаза покосились на одну пожилую женщину.
Та стояла, пылая гневом, и, гордо вскинув подбородок, смотрела на остальных. Интересно, кому она отдаст предпочтение, подумал Гар.
— А в той стране жил... — Алеа замешкалась, вспомнив, что произошло в прошлый раз, когда она упомянула короля. — Герцог, у которого был неженатый сын двадцати пяти лет...
— Что такое «герцог»? — задал вопрос один из детишек.
Родители также закивали в недоумении.
— Это... ну... человек, владеющий землей, на которой расположена сотня крестьянских дворов, — ответила Алеа, чувствуя, что объяснение не совсем подходящее. — Он подсказывает людям, когда и какую работу сделать. — Все-таки это лучше, чем приказывать.
Но все равно плохо.
— Вы только подумайте, — возмутилась одна из женщин.
— Один человек смеет говорить сотне крестьян, что делать, а чего не делать! — подхватил какой-то мужчина.
— Или даже дюжине деревень! — согласился другой.
— Вот негодяй! — сказала женщина.
— Но ведь в каждой сказке должен быть негодяй, не так ли? — Алеа изо всех сил старалась сохранять спокойствие.
На какое-то мгновение слушатели замолчали. Склонив головы и нахмурясь, они обдумывали услышанное, то и дело бросая подозрительные взгляды на рассказчицу и ее спутника. Затем одна старушка сказала:
— Нет. Я знаю немало легенд, но люди в них сражаются со стихийными бедствиями — например, с камнепадами или засухами, или с чудовищами — одноглазыми великанами или острозубыми морскими змеями с жалами на хвосте.
— Тогда представьте, что герцог и есть такое чудовище, — с воодушевлением ухватилась за эту мысль Алеа. — Представьте, что это самый главный громила.
По лицам слушателей стало ясно, что они поняли.
— Как генерал Малахи, о котором мы слышали? — спросила одна женщина.
— Совершенно верно! — с облегчением ответила Алеа. — Он не кто иной, как громила. Сколотил себе шайку бандитов и заставляет их воевать за себя.
Жители деревни принялись нервно оглядываться, а затем энергично закивали.
Алеа решила, что пора вернуться к начатой истории.
— Давайте забудем, что его отец был герцогом — представьте, что это просто богатый человек.
Слушатели стали недовольно переглядываться и задавать друг другу вопросы, на которые не могли ответить.
Раздосадованная, Алеа попыталась объяснить:
— Богатый человек — это тот, у которого много... — нет, здесь не использовали денег, — ...много имущества.
— Значит, он был сыном жреца? — спросила женщина.
— Ну... он и его семья жили в роскошном доме и носили красивую одежду. — Рассказчица была вынуждена тянуть время. — Ему никогда не приходилось работать в поле.
— Ну, точно — жрец! — довольно констатировала слушательница, а остальные закивали в знак согласия.
— Но он, конечно же, учился жать, — решил мужчина.
— Конечно же, — ответила Алеа, слегка растерявшись. — Как и все люди.
Слушатели согласно закивали.
— В общем, — продолжала она, — жрец решил, что его сын уже взрослый и ему пора жени... то есть сойтись с женщиной — я — бы сказала, что уже даже более чем взрослый. Жрец сказал сыну, что тот должен найти себе жену. Он отправил глашатаев по всей подвластной ему местности объявить девушкам о большом празднике, который он даст по этому случаю, чтобы его сын смог выбрать среди них себе жену.
— А зачем ему было это делать? — удивился один из слушателей и нахмурился.
— Эй, — не выдержала женщина по соседству с ним. — Как вообще можно пытаться подыскать кому-то пару — такие вещи случаются сами по себе.
— Или не случаются, — философски добавил какой-то старик.
Он был довольно уродлив собой, и женщина не стала возражать ему слишком резко.
— Ты прав, Хольдар, кому-то из нас приходится ждать дольше, чем остальным. Но все равно — любовь приходит ко всем, рано или поздно.
— И ее не грех дождаться, — подхватил другой мужчина, нежно посмотрев на стоявшую рядом с ним женщину.
Она ответила ему таким же любящим взглядом и взяла за руку.
— М-м-м, наверное, этот человек поступил глупо, но есть на свете люди, которым приходится доказывать то, что остальным и без того прекрасно известно, — сказала Алеа.
— Пожалуй, ты права, — вынужден был признать кто-то, и все вокруг принялись дружно ему поддакивать.
Алеа вновь немного расслабилась, но тем не менее сочла нужным объяснить подробнее.
— Дело в том, что сын у того человека был, как бы это сказать, слегка необузданный. Вот отец и надеялся, что, взяв себе жену, он остепенится и будет жить с ней в согласии до конца своих дней.
— Что-что?! — в ужасе выкрикнул чей-то голос.
— Ты что, хочешь сказать, что этот твой жрец хотел, чтобы его сын всю свою жизнь прожил с одной и той же женщиной? — недоуменно воскликнула одна из слушательниц.
— Но ведь они могли разлюбить друг друга! — подхватила другая. — Как мог жрец заставить их жить вместе, если их больше не связывала взаимная любовь?
Такое заявление привело рассказчицу в замешательство. Эти обычные деревенские жители, большинство из которых жили как муж и жена и воспитывали детей, никак не могли понять, как могут мужчина и женщина всю жизнь прожить вместе.
— Жизнь стала бы для них пыткой! — с жаром воскликнула одна женщина.
К рассказчице постепенно вернулось самообладание.
— Боюсь, что часто своим рождением сказки обязаны ошибкам, которые совершают люди, — сказала она с улыбкой.
— О! — Женщина нахмурилась, как будто размышляя о чем-то. — Я как-то не думала об этом — но теперь вижу, что ты права.
Алеа облегченно вздохнула, готовая продолжить свой рассказ.
— Рассказывать истории — ее работа, — заметила другая женщина. — Но ведь это же вопиющая ошибка, моя дорогая!
Разве остальные жители не предупредили их и не пытались отговорить?
— Ну... э-э-э... они считали, что это не их дело, — ответила Алеа.
— Отчасти это правильно, — рассудил один мужчина и покосился на своего соседа. — Но разве жрицы не сказали отцу, что он поступает неверно?
— Да, и другие жрецы тоже! — сказал старик.
Гар решил, что это странное, но весьма благоприятное начало — и хороший повод незаметно ускользнуть. Пока Алеа рассказывала, он поднялся, сделал шаг назад, затем еще и еще — пока не оказался позади толпы. Изобразив на лице скуку от многократно слышанной истории, он отошел к ящичку на деревенском лугу, легко справился с замком и извлек белую пластинку.
Это был кусок бересты, на котором корявыми, неуклюжими буквами было нацарапано чье-то имя — так мог писать только тот, кто либо только учится грамоте, либо крайне редко утруждает себя письмом. С удивлением Гар обнаружил, что крестьяне по крайней мере умеют читать и писать свои имена.
Под именем стояло слово «громила». Интересно, подумал Гар, это титул или обвинение? Он кинул кору обратно в коробку, закрыл грубо сработанный замок и пошел обратно дослушивать конец истории, которую рассказывала Алеа.
Она как раз завершала свое повествование:
— И тогда сын жреца и Золушка полюбили друг друга и сошлись.
Чувствуя, что что-то здесь не так, взрослые недоверчиво переглянулись, а дети засыпали рассказчицу множеством вопросов:
— А где они жили?
— У них были дети?
— Они долго жили вместе?
— Они же не остались жить в храме?
Взрослые закивали; им тоже хотелось услышать ответы на эти вопросы. Алеа пыталась понять, что же их больше всего интересует, и надеялась, что угадала правильно.
— Естественно, принц позвал своих друзей, чтобы они помогли ему построить Золушке собственный дом, — сказала она.
С лиц взрослых исчезло угрюмое выражение, а дети радостно зашумели.
Алеа решила, что со сказкой пора закругляться.
— И они, взявшись за руки, вошли в новый дом — а что они там делали, это никого не касается.
Взрослые засмеялись и зааплодировали, но дети остались недовольны, как будто их лишили сладкого.
Гару пришлось признать, что Алеа мастерски адаптировала сказку к особенностям местной культуры.
* * *
На следующее утро, когда они уже собрались покинуть деревню, Гар застыл на месте и пробормотал:— Взгляни вон туда!
Краем глаза, чтобы не показалось, будто она наблюдает, Алеа покосилась в ту сторону. Из дома вышел человек и, увидев какой-то белый клочок, что лежал на пороге, наклонился его поднять. Выпрямившись, он внимательно изучил находку, затем в гневе разорвал и, горя негодованием, зашагал в поле.
— Что это значит? — тихо спросила Алеа.
— Не знаю, — ответил Гар, — но хотелось бы выяснить. — Проходя мимо хижины, Гар наклонился и быстро поднял клочки. — Отойдем подальше, — пробормотал он, — и тогда посмотрим, сможем ли мы отгадать эту загадку.
Отойдя около мили от деревни, путники остановились, и, вынув клочки коры, разложили их на плоском камне, а потом собрали вместе.
— И что это значит? — спросила, нахмурясь, Алеа.
— Пока только одно — наш с тобой крестьянин не ахти какой грамотей. — С этими словами Гар указал на кое-как нацарапанное на коре имя. — Я видел вчера, как он бросил этот клочок в ящик на деревенском лугу. Судя по всему, ночью это послание кто-то вынул и дал ему ответ. — И Гар указал на второй ряд слов, написанных несколько четче. Говорилось в записке следующее: «Не громила. Отдай к следующему празднику бушель пшеницы».
— Замечательно, — откликнулась Алеа, — но зачем?
— Скорее всего ложное обвинение. — Гар поджал губы. — Сдается мне, что наш крестьянин пытается навлечь беду на своего врага и ради этого обвиняет его.
— А не проще ли во всеуслышание заявить перед всеми деревенскими жителями?
— Проще, но они сразу поймут, где здесь правда, а где напраслина, — возразил Гар, — может статься, что тот другой потребует неопровержимых доказательств. Как мне кажется, наш с тобой правдоискатель пытался призвать тех, кто ничего не знает и занял бы его сторону. Но, похоже, он и здесь попал впросак. Люди каким-то образом узнали правду — и причем быстро.
— В таком случае, кто же судья? — нахмурилась Алеа.
— Тайное правительство, которое, я подозреваю, здесь все-таки имеется! — Гар поднялся. На губах его играла улыбка, глаза светились огнем. — Не исключено, что мы отыщем его в следующей деревне! А теперь в путь!
И он зашагал по дороге. Алеа растерянно посмотрела ему вслед, покачала головой, поднялась и поспешила вдогонку.
* * *
К середине дня равнина закончилась, и путники вышли к холмам. Дорога изгибалась между двумя возвышенностями, которые вдали переходили в горы.Неожиданно Гар напрягся.
— Патруль!
Алеа моментально застыла на месте, глядя перед собой в пространство. Как можно шире раскрыв сознание, она постаралась уловить те же мысли, что и Гар.
Действительно, патруль. И как только она не заметила?
Солдаты громко переговаривались и смеялись, но в смехе их слышались жестокие нотки. А говорили они о том, как жестоко обойдутся с дурачком и как затем славно позабавятся с его сестрой.
— Ты уже снискал себе славу, — сказала она Гару.
— Моя мечта с самого детства, — ответил тот. — Только не такая. И вообще, на этот раз доблесть придется проявить несколько иным образом.
— Ты хочешь сказать, нам лучше бежать? — Алеа обвела растерянным взглядом местность. — Но куда? По холмам не слишком разбежишься. Да и видно нас будет издалека!
— Вон тот холм порос деревьями. — Гар указал влево.
— Ну, если это можно назвать деревьями, — кисло откликнулась Алеа.
— Во всяком случае, спрятаться можно, особенно если пригнуться, — возразил Гар. — Это лучше, чем ждать здесь, чтобы затем ввязаться в драку с дюжиной конных головорезов, да еще вооруженных дубинками. Давай-ка пойдем отсюда, пока у нас еще есть время!
Глава 10
Придорожный кустарник вскоре уступил место низкорослым деревьям. К счастью для беглецов, малая высота растительности компенсировалась раскидистыми ветвями и густой зеленью. Чтобы их не заметили с дороги, Гар и Алеа были вынуждены согнуться в три погибели, осторожно пробираясь между корявыми стволами под пологом леса. К счастью, лес служил им надежной защитой.
Но вскоре взгляду путников между двумя рядами тисов предстало открытое пространство, а где-то за спиной и чуть ниже по склону раздался окрик. Алеа украдкой обернулась через плечо и от неожиданности едва не ахнула — они с Гаром даже не заметили, как высоко вскарабкались. Где-то внизу спешивались солдаты. Одного они оставили у дороги присматривать за лошадьми, остальные бросились напролом через кустарник в погоню за беглецами.
— Они идут сюда, — воскликнула Алеа, тяжело дыша.
— Знаю, — так же задыхаясь от бега, ответил Гар. — Но не быстрее нас.
Это было слабое утешение, но за неимением лучшего и оно слегка взбодрило беглецов. Надрывно дыша, Алеа устремилась вперед; склон был крутым и каждый шаг давался с трудом. Тем не менее она старалась не сбавлять шага. Но, словно сговорившись против нее, ветки безжалостно хлестали ее по лицу, а ноги то и дело цеплялись за корявые корни.
Вскоре деревья расступились, уступая место травянистому склону, такому выжженному и сухому, что Алеа даже удивилась, как здесь вообще что-то растет. И вновь за спиной беглецов раздался окрик, но девушка не стала оборачиваться — какой смысл, если и без того ясно, что солдаты их заметили.
— Это всадники, — прохрипел Гар, — они... вряд ли... станут... карабкаться... нам вдогонку... Кишка тонка...
— Сам хорош скалолаз, — огрызнулась Алеа, но в душе была вынуждена признать, что и сама-то не лучше.
Интересно, подумала она, а можно ли вообще когда-нибудь привыкнуть к лазанью по горам. Девушка попыталась прислушаться к мыслям в солдатских головах, но ничего не обнаружила. Преследователи запыхались и выбились из сил, и с трудом заставляли себя взбираться дальше.
— Этот человек... с ней... он же старик! — крикнул один из них остальным.
— Старик-то старик, а как по горам лазить — вон какой прыткий, — прохрипел в ответ другой.
— Да эти горцы... скачут по скалам... как горные козлы, — задыхаясь заметил третий.
— Стоять! — рявкнул сержант.
Но Алеа и не думала останавливаться, зато ей стало легче на душе — преследователи явно не были настроены идти дальше.
— Мы гонимся... не за теми... — прохрипел сержант.
— Но там женщина, — задыхаясь от бега, возразил солдат.
— Да ну ее, — откликнулся его товарищ, — можно подумать, других не встретим.
Алеа ощутила их молчаливое согласие.
— Назад, и по коням! — приказал сержант.
Солдаты только того и ждали и с радостью устремились вниз.
— Давайте, давайте, поторапливайтесь! — усмехнулся им вслед Гар.
— Зачем ты так? — упрекнула его Алеа и неожиданно ощутила под ногами ровную поверхность.
Гар тоже вскарабкался на горный карниз и в растерянности уставился себе под ноги.
— Но это же... горная тропа!
— А ты решил... что мы единственные... кто здесь ходит? — съязвила Алеа, хотя в душе была рада, что они выбрались на твердую почву.
— Честно говоря, да, — признался Гар, — по крайней мере не ожидал... что встречу здесь кого-то еще. Разве только уроженца этих мест.
— Да, и ему никак нельзя без тропы, — снова съязвила Алеа, хотя и поняла, к чему клонит Гар.
Тропа, вернее, дорога шириной шесть футов, была вырублена в скале. Заметна была и первоначальная тропа — шириной всего три фута. Кто-то взялся ее расширить. Но зачем?
— Здесь... наверняка... нас ждут сюрпризы, — прохрипел Гар. — Но с другой стороны... можно рассчитывать, что нам не придется спать... под открытым небом.
— Что ж, посмотрим, — согласилась Алеа.
Они двинулись дальше. Ну а поскольку дорога была широкой и плавно уходила вверх по склону, то идти по ней было легко — не в пример карабканью по скалам. Вскоре беглецы уже смогли отдышаться. Они шли, куда вела их загадочная, проложенная в горах тропа, и вскоре наткнулись на сидящего у края дороги старика.
Тот сидел, по-турецки скрестив ноги. Спину он держал совершенно прямо, а руки положил на колени. У старика были коротко стриженные седые волосы, лицо — в морщинах, с резкими, словно высеченными чертами, но гладко выбритое. Одеяние сродни крестьянской тунике, только длиннее, и сшито из такой же домотканой холстины.
Алеа застыла на месте, не веря собственным глазам. Меньше всего она ожидала увидеть здесь, на такой высоте, старика.
Вряд ли он вскарабкался сюда лишь для того, чтобы полюбоваться видом. Верится с трудом.
С другой стороны, коль человек столь преклонного возраста пришел в горы, ему надо делать частые остановки и отдыхать. Приглядевшись, Алеа поняла, что старец сидит, уставившись куда-то в пространство.
Пока она на него таращилась, старик перевел глаза на нежданных гостей, слегка поднял голову и широко улыбнулся.
— Здравствуйте, люди добрые. Что занесло вас так высоко в горы?
— Боязнь за собственную жизнь, — ответил Гар.
— Дороги в последнее время небезопасны, — добавила Алеа.
— Увы, даже в горах, — вздохнул старик. — Но, с другой стороны, желай мы для себя одной только безопасности, какой смысл вообще появляться на свет.
Эта мысль поразила девушку. А по тому, как с лица Гара моментально соскользнула маска привычной учтивости, нетрудно было догадаться, что и он счел ее необычной.
— Насколько я могу судить, большинство из нас в данном случае лишено выбора, — ответил он.
— Ты прав, — согласился старец. — Мы живем лишь потому, что такова была воля наших родителей. И все-таки, прежде чем появиться на свет, мы были наделены правом выбора.
Гар слегка улыбнулся в ответ.
— Если это и так, отец, я почему-то не припомню.
— Верно, такое редко кто помнит, — согласился старик, — более того, для этого надо прожить целую жизнь, полную самодисциплины.
С этими словами старик поднялся на ноги. Движения его были исполнены грации. С трудом верилось, что всего минуту назад он долго сидел, скрестив ноги.
— Зачем же отказываться от путешествия из-за какого-то глупого старика. Давайте вместе поднимемся на гору.
И он зашагал по дороге с поразительной для его возраста легкостью, не переставая при этом говорить. Его речи привели Гара в замешательство, Алеа же слушала с неподдельным интересом.
Внезапно она обратила внимание, что стоило ей или Гару что-то сказать, как старик одобрительно кивал. Мало-помалу он добился от них ответов на свои вопросы. Алеа попыталась больше ничего ему не говорить, но глаза старца как будто приглашали к беседе, и Алеа с удивлением заметила, что рассказывает о смерти родителей, о том, как у нее отобрали имущество, а затем отдали в рабство и ее саму. Она была готова расплакаться и предпочла скрыть обиду за личиной дерзости.
Старик уловил ее состояние и обратился с вопросом к Гару:
— Друг мой, ведь и ты знаешь, что такое сердечная рана, как медленно она зарубцовывается шрамом. Что же было тому причиной?
Алеа сама не понимала, почему ей так интересно услышать ответ Гара.
— Колдунья, — ответил тот. — Женщина, которая вначале завлекла меня, а потом унизила.
Понятно. Это объясняло многое. Только почему он рассказывает это не ей, а первому встречному?
Конечно же, потому что она женщина — и потому что она затронула его сердце.
Нет! Невозможно! Алеа решила выбросить эти мысли из головы — или по крайней мере попытаться не думать. Но старик обратился к ней — несомненно, он заметил смущение ее спутника.
— А ты, девушка? Конечно же, тяжело, когда к тебе относятся как к движимому имуществу, — но у тебя в сердце затаилась более глубокая обида, и я всем сердцем сочувствую тебе, потому что эта боль наверняка до сих пор бередит тебе душу.
Гар с удивлением посмотрел на нее.
Неожиданно смутившись, Алеа проговорила:
— Когда мужчина смотрит на женщину как на вещь — это действительно больно.
— Очень больно, — согласился старик. — Трудно представить, что бывает больнее. — Он снова повернулся к Гару. — Но боль, причиненная прошлым, не должна отравлять нам будущее.
— Легко сказать, — медленно произнес Гар. — Но как это сделать?
— Может, просто не обращаться с новыми друзьями так, как с вами обошлись старые? — Старик улыбнулся. — О, друзья мои, все дело в том, что нужно иметь мужество — мужество доверять.
— И позволить, чтобы кто-то снова причинил боль?
Алеа сама поразилась, сколько горечи прозвучало в ее словах.
— Мы должны не бояться рисковать, — сказал старик. — Иначе придется обречь себя на существование в собственной скорлупе — одинокие, отгороженные от всего мира — как устрица, которая охраняет свою жемчужину. Но что толку от этой жемчужины, если она всегда спрятана во тьме? На нее никогда не упадет луч света — а ведь как иначе увидеть ее сияние?
Гар поморщился: слова старика затронули чувствительные струны в его душе.
— То есть мы должны подставлять себя под удар? — бросил он старику, и в его словах слышался упрек.
— Которого может и не быть, — поправил его старик.
— Или все-таки будет, — с жаром возразила Алеа. — И он может оказаться пострашнее прежних.
— Здесь и кроется потребность в мужестве, — ответил старик. — Невозможно что-то приобрести без риска потери. Если мы хотим дружбы или даже любви, нужно открыть наши сердца для этих чувств.
— Как это непросто, — задумчиво произнес Гар, — особенно если многократно переживал обиду.
Алеа отметила про себя верность этой мысли. К тому же слова Гара подтвердили ее подозрения. Но какие же обиды пришлось пережить ему?
— Ты хочешь сказать, что без доверия нет любви, — сказала она. — Но доверие может обернуться болью.
Старик кивнул.
— И потому любовь требует мужества. Один древний пророк сказал: если кто-то ударит тебя по одной щеке, подставь вторую. Полагаю, именно это он и хотел сказать: нужно всегда быть открытым для любви, даже если вас и обидели.
— Легко сказать, — произнес Гар с подчеркнутой вежливостью. — Но откуда же нам почерпнуть столько мужества?
— Нужно ждать. Ждать до тех пор, пока не встретите того, кому следует доказать, что все-таки можно доверять людям, — ответил старик. — И терпеть, снова и снова терпеть обиды, боясь самому сорваться в ответ, надеясь в душе, что когда-нибудь люди поймут, что не правы.
Алеа вздрогнула.
— Ни у одного человека не хватит такого терпения!
Она не могла взять в толк, почему Гар так странно на нее взглянул.
Но он тотчас повернулся к старику.
— Выходит, мы должны позволять другим обижать нас, чтобы они научились доверять?
— При условии, что они все еще способны любить. — Старик назидательно поднял палец. — Это нелегко распознать, потому что тот, кто может любить, но был обижен, прячет свое сердце за броней равнодушия.
Но вскоре взгляду путников между двумя рядами тисов предстало открытое пространство, а где-то за спиной и чуть ниже по склону раздался окрик. Алеа украдкой обернулась через плечо и от неожиданности едва не ахнула — они с Гаром даже не заметили, как высоко вскарабкались. Где-то внизу спешивались солдаты. Одного они оставили у дороги присматривать за лошадьми, остальные бросились напролом через кустарник в погоню за беглецами.
— Они идут сюда, — воскликнула Алеа, тяжело дыша.
— Знаю, — так же задыхаясь от бега, ответил Гар. — Но не быстрее нас.
Это было слабое утешение, но за неимением лучшего и оно слегка взбодрило беглецов. Надрывно дыша, Алеа устремилась вперед; склон был крутым и каждый шаг давался с трудом. Тем не менее она старалась не сбавлять шага. Но, словно сговорившись против нее, ветки безжалостно хлестали ее по лицу, а ноги то и дело цеплялись за корявые корни.
Вскоре деревья расступились, уступая место травянистому склону, такому выжженному и сухому, что Алеа даже удивилась, как здесь вообще что-то растет. И вновь за спиной беглецов раздался окрик, но девушка не стала оборачиваться — какой смысл, если и без того ясно, что солдаты их заметили.
— Это всадники, — прохрипел Гар, — они... вряд ли... станут... карабкаться... нам вдогонку... Кишка тонка...
— Сам хорош скалолаз, — огрызнулась Алеа, но в душе была вынуждена признать, что и сама-то не лучше.
Интересно, подумала она, а можно ли вообще когда-нибудь привыкнуть к лазанью по горам. Девушка попыталась прислушаться к мыслям в солдатских головах, но ничего не обнаружила. Преследователи запыхались и выбились из сил, и с трудом заставляли себя взбираться дальше.
— Этот человек... с ней... он же старик! — крикнул один из них остальным.
— Старик-то старик, а как по горам лазить — вон какой прыткий, — прохрипел в ответ другой.
— Да эти горцы... скачут по скалам... как горные козлы, — задыхаясь заметил третий.
— Стоять! — рявкнул сержант.
Но Алеа и не думала останавливаться, зато ей стало легче на душе — преследователи явно не были настроены идти дальше.
— Мы гонимся... не за теми... — прохрипел сержант.
— Но там женщина, — задыхаясь от бега, возразил солдат.
— Да ну ее, — откликнулся его товарищ, — можно подумать, других не встретим.
Алеа ощутила их молчаливое согласие.
— Назад, и по коням! — приказал сержант.
Солдаты только того и ждали и с радостью устремились вниз.
— Давайте, давайте, поторапливайтесь! — усмехнулся им вслед Гар.
— Зачем ты так? — упрекнула его Алеа и неожиданно ощутила под ногами ровную поверхность.
Гар тоже вскарабкался на горный карниз и в растерянности уставился себе под ноги.
— Но это же... горная тропа!
— А ты решил... что мы единственные... кто здесь ходит? — съязвила Алеа, хотя в душе была рада, что они выбрались на твердую почву.
— Честно говоря, да, — признался Гар, — по крайней мере не ожидал... что встречу здесь кого-то еще. Разве только уроженца этих мест.
— Да, и ему никак нельзя без тропы, — снова съязвила Алеа, хотя и поняла, к чему клонит Гар.
Тропа, вернее, дорога шириной шесть футов, была вырублена в скале. Заметна была и первоначальная тропа — шириной всего три фута. Кто-то взялся ее расширить. Но зачем?
— Здесь... наверняка... нас ждут сюрпризы, — прохрипел Гар. — Но с другой стороны... можно рассчитывать, что нам не придется спать... под открытым небом.
— Что ж, посмотрим, — согласилась Алеа.
Они двинулись дальше. Ну а поскольку дорога была широкой и плавно уходила вверх по склону, то идти по ней было легко — не в пример карабканью по скалам. Вскоре беглецы уже смогли отдышаться. Они шли, куда вела их загадочная, проложенная в горах тропа, и вскоре наткнулись на сидящего у края дороги старика.
Тот сидел, по-турецки скрестив ноги. Спину он держал совершенно прямо, а руки положил на колени. У старика были коротко стриженные седые волосы, лицо — в морщинах, с резкими, словно высеченными чертами, но гладко выбритое. Одеяние сродни крестьянской тунике, только длиннее, и сшито из такой же домотканой холстины.
Алеа застыла на месте, не веря собственным глазам. Меньше всего она ожидала увидеть здесь, на такой высоте, старика.
Вряд ли он вскарабкался сюда лишь для того, чтобы полюбоваться видом. Верится с трудом.
С другой стороны, коль человек столь преклонного возраста пришел в горы, ему надо делать частые остановки и отдыхать. Приглядевшись, Алеа поняла, что старец сидит, уставившись куда-то в пространство.
Пока она на него таращилась, старик перевел глаза на нежданных гостей, слегка поднял голову и широко улыбнулся.
— Здравствуйте, люди добрые. Что занесло вас так высоко в горы?
— Боязнь за собственную жизнь, — ответил Гар.
— Дороги в последнее время небезопасны, — добавила Алеа.
— Увы, даже в горах, — вздохнул старик. — Но, с другой стороны, желай мы для себя одной только безопасности, какой смысл вообще появляться на свет.
Эта мысль поразила девушку. А по тому, как с лица Гара моментально соскользнула маска привычной учтивости, нетрудно было догадаться, что и он счел ее необычной.
— Насколько я могу судить, большинство из нас в данном случае лишено выбора, — ответил он.
— Ты прав, — согласился старец. — Мы живем лишь потому, что такова была воля наших родителей. И все-таки, прежде чем появиться на свет, мы были наделены правом выбора.
Гар слегка улыбнулся в ответ.
— Если это и так, отец, я почему-то не припомню.
— Верно, такое редко кто помнит, — согласился старик, — более того, для этого надо прожить целую жизнь, полную самодисциплины.
С этими словами старик поднялся на ноги. Движения его были исполнены грации. С трудом верилось, что всего минуту назад он долго сидел, скрестив ноги.
— Зачем же отказываться от путешествия из-за какого-то глупого старика. Давайте вместе поднимемся на гору.
И он зашагал по дороге с поразительной для его возраста легкостью, не переставая при этом говорить. Его речи привели Гара в замешательство, Алеа же слушала с неподдельным интересом.
Внезапно она обратила внимание, что стоило ей или Гару что-то сказать, как старик одобрительно кивал. Мало-помалу он добился от них ответов на свои вопросы. Алеа попыталась больше ничего ему не говорить, но глаза старца как будто приглашали к беседе, и Алеа с удивлением заметила, что рассказывает о смерти родителей, о том, как у нее отобрали имущество, а затем отдали в рабство и ее саму. Она была готова расплакаться и предпочла скрыть обиду за личиной дерзости.
Старик уловил ее состояние и обратился с вопросом к Гару:
— Друг мой, ведь и ты знаешь, что такое сердечная рана, как медленно она зарубцовывается шрамом. Что же было тому причиной?
Алеа сама не понимала, почему ей так интересно услышать ответ Гара.
— Колдунья, — ответил тот. — Женщина, которая вначале завлекла меня, а потом унизила.
Понятно. Это объясняло многое. Только почему он рассказывает это не ей, а первому встречному?
Конечно же, потому что она женщина — и потому что она затронула его сердце.
Нет! Невозможно! Алеа решила выбросить эти мысли из головы — или по крайней мере попытаться не думать. Но старик обратился к ней — несомненно, он заметил смущение ее спутника.
— А ты, девушка? Конечно же, тяжело, когда к тебе относятся как к движимому имуществу, — но у тебя в сердце затаилась более глубокая обида, и я всем сердцем сочувствую тебе, потому что эта боль наверняка до сих пор бередит тебе душу.
Гар с удивлением посмотрел на нее.
Неожиданно смутившись, Алеа проговорила:
— Когда мужчина смотрит на женщину как на вещь — это действительно больно.
— Очень больно, — согласился старик. — Трудно представить, что бывает больнее. — Он снова повернулся к Гару. — Но боль, причиненная прошлым, не должна отравлять нам будущее.
— Легко сказать, — медленно произнес Гар. — Но как это сделать?
— Может, просто не обращаться с новыми друзьями так, как с вами обошлись старые? — Старик улыбнулся. — О, друзья мои, все дело в том, что нужно иметь мужество — мужество доверять.
— И позволить, чтобы кто-то снова причинил боль?
Алеа сама поразилась, сколько горечи прозвучало в ее словах.
— Мы должны не бояться рисковать, — сказал старик. — Иначе придется обречь себя на существование в собственной скорлупе — одинокие, отгороженные от всего мира — как устрица, которая охраняет свою жемчужину. Но что толку от этой жемчужины, если она всегда спрятана во тьме? На нее никогда не упадет луч света — а ведь как иначе увидеть ее сияние?
Гар поморщился: слова старика затронули чувствительные струны в его душе.
— То есть мы должны подставлять себя под удар? — бросил он старику, и в его словах слышался упрек.
— Которого может и не быть, — поправил его старик.
— Или все-таки будет, — с жаром возразила Алеа. — И он может оказаться пострашнее прежних.
— Здесь и кроется потребность в мужестве, — ответил старик. — Невозможно что-то приобрести без риска потери. Если мы хотим дружбы или даже любви, нужно открыть наши сердца для этих чувств.
— Как это непросто, — задумчиво произнес Гар, — особенно если многократно переживал обиду.
Алеа отметила про себя верность этой мысли. К тому же слова Гара подтвердили ее подозрения. Но какие же обиды пришлось пережить ему?
— Ты хочешь сказать, что без доверия нет любви, — сказала она. — Но доверие может обернуться болью.
Старик кивнул.
— И потому любовь требует мужества. Один древний пророк сказал: если кто-то ударит тебя по одной щеке, подставь вторую. Полагаю, именно это он и хотел сказать: нужно всегда быть открытым для любви, даже если вас и обидели.
— Легко сказать, — произнес Гар с подчеркнутой вежливостью. — Но откуда же нам почерпнуть столько мужества?
— Нужно ждать. Ждать до тех пор, пока не встретите того, кому следует доказать, что все-таки можно доверять людям, — ответил старик. — И терпеть, снова и снова терпеть обиды, боясь самому сорваться в ответ, надеясь в душе, что когда-нибудь люди поймут, что не правы.
Алеа вздрогнула.
— Ни у одного человека не хватит такого терпения!
Она не могла взять в толк, почему Гар так странно на нее взглянул.
Но он тотчас повернулся к старику.
— Выходит, мы должны позволять другим обижать нас, чтобы они научились доверять?
— При условии, что они все еще способны любить. — Старик назидательно поднял палец. — Это нелегко распознать, потому что тот, кто может любить, но был обижен, прячет свое сердце за броней равнодушия.