— Добрый день, мисс Роуэн. Проваливайте. Я ушел в себя.
— Поцелуйте меня.
Я наклонился и поцеловал ее в лоб.
— Ну и неотесанный же вы человек!
— Но я вас сюда не приглашал.
— Это ярмарка, — улыбнулась она. — Я заплатила за вход. Вы же экспонент. Так что давайте, экспонируйте. Покажите мне все.
— Вот именно, что экспонент. И вообще я только подчиненный.
Я взял ее за локоть и перевел через проход.
— Мистер Вульф, мисс Роуэн просит показать ей орхидеи. Он поклонился.
— Перед таким желанием я всегда капитулирую. Она посмотрела ему прямо в глаза.
— Я хочу вам понравиться, мистер Вульф. Или хотя бы не вызывать у вас неприязни. Мистер Гудвин и я, вероятно, станем друзьями. Вы мне подарите орхидею?
— Я редко испытываю неприязнь к женщинам, но они мне никогда не нравятся, мисс Роуэн. Здесь у меня только альбиносы. Вы получите орхидею в пять часов, после присуждения призов. Куда мне ее послать?
— Я сама приеду.
Все это кончилось тем, что она вместе с нами пошла в закусочную.
У методистов народу было больше, чем вчера. Миссис Миллер, очевидно, работала без выходных, поскольку фрикасе с клецками оказалось таким же вкусным, как и в прошлый раз. Подумав, что, наверное, я в последний раз попал в это богоугодное заведение, я позволил себе, по примеру Вульфа, заказать две порции. Вульф, как всегда за хорошим столом, был настроен общительно и пребывал в приподнятом состоянии духа. Узнав, что Лили бывала в Египте, он рассказал ей о своей жизни в Каире, и они увлеклись болтовней, как пара верблюдов, наслаждающихся обществом друг друга посреди аравийской пустыни. Больше говорил он, но и она заставила его несколько раз рассмеяться, и я нашел, что она вовсе не банальная, а даже очень приятная собеседница.
Когда я допил кофе и отставил чашку, Вульф заметил:
— Беннета все еще нет. Уже половина второго. Далеко отсюда до животноводческих павильонов?
Я ответил, что не очень.
— Тогда выясни, пожалуйста, где же он. Черт побери, я должен с ним увидеться. Если он не может прийти сейчас же, скажи ему, что я пробуду здесь до трех, а потом пойду к своим орхидеям.
— Хорошо.
Я поднялся. Лили тоже, заявив, что она пришла на выставку с Праттом и Каролиной, и они уже, наверное, ищут ее. Мы вышли из закусочной, и я сообщил Лили, что сейчас нахожусь на работе и буду слишком энергично пробиваться сквозь толпу, чтобы наслаждаться такой компанией. Она объявила, что до сих пор в моем характере ей не удалось обнаружить никаких приятных черт и что в пять часов мы снова увидимся. Лили отбыла в направлении трибун, мне же надо было идти в другую сторону.
На выводном кругу представление было в полном разгаре. Мне было приятно узнать, что гернсеи пользовались гораздо более широкой популярностью, чем швицы или айрширы, поскольку народу кругом стояло не в пример больше, чем два часа назад. Беннет находился за загородкой вместе с судьями, секретарями, быками, коровами и сопровождавшими их лицами. Мое сердце на секунду остановилось, когда я увидел быка, который — я мог бы поклясться! — был не кто иной как Гикори Цезарь Гринден, но потом я заметил, что он немного светлее, и белое пятно на его морде гораздо меньше. Я пробрался на другую сторону, как вдруг меня потянули за рукав. Я решил, что меня выследила Лили Роуэн, но это оказался Дейв, приодетый, в рубашке с галстуком, костюме и блестящей соломенной шляпе.
— Я же говорил, что вы всегда там, где происходит что-нибудь важное! Вы видели, как эти идиоты, чтоб им пусто было, ради этой Силвервилл отобрали первое место у Беллы Грасли? А ведь у нее же стать как у лани!
— Не может быть! — посочувствовал я. — Ужасающая несправедливость. А вон и наш друг Монт Макмиллан.
— Ага, я привез его утром. — Дейв покачал головой. — Бедный старина Монт, ему приходится начинать все сначала. Хочет купить здесь несколько коров, если цены будут подходящие. Нужно заводить новое стадо. Год назад никто бы и не подумал: Остальное я прослушал, поскольку полез под канат и бросился к Беннету, который на мгновенье отстал от остальных, вытирая со лба пот. Он взглянул на меня, щурясь от яркого солнечного света, и извинился, что не смог прийти. Я принял его извинения и вежливо попросил его немедленно отправиться в методистскую закусочную. Беннет ответил, что это просто невозможно, потому что сейчас судят племенной молодняк. К тому же ему все равно нечего сказать Ниро Вульфу.
У меня на этот случай была уже подготовлена маленькая, но неотразимая речь.
— Вульф работает над убийством и утверждает, что не может действовать дальше, пока не увидится с вами. Кто вы, в конце концов, — честный гражданин и друг Фреда Осгуда или же церемониймейстер на коровьем трибунале?
Беннет ответил, что он не принадлежит к близким друзьям Осгуда, но что он явится в закусочную через полчаса, не позже.
Я снова пролез под канаты, но вместо того, чтобы уйти, решил подождать Беннета. Несколько минут я понаблюдал за работой судей, однако из-за скопления народа видно было плохо, и я стал прогуливаться перед павильонами. Здесь никого не было, так как все толпились у выводного круга, и, естественно, я сразу же заметил фигуру, которая показалась мне знакомой. Это была Нэнси Осгуд. То, как она озиралась перед тем, как войти в один из павильонов, явно свидетельствовало, что действует она украдкой — если только у меня не разыгралась фантазия. Это было, конечно, не мое дело, но я подошел к павильону и проскользнул внутрь.
Нэнси я не увидел. В павильоне было полно коров, на этот раз черно-белых, и в дальнем конце несколько посетителей. Я не спеша зашагал между двумя рядами коровьих хвостов. В середине павильона слева был выгорожен загончик, где скота не было. Я увидел там только Нэнси Осгуд, Джимми Пратта и кучу соломы, из которой торчали вилы. Я хотел было пройти дальше, но меня заметили. Голос у Джимми был угрюмый и неприветливый.
— Ну, как дела? Я пожал плечами.
— Неплохо. Надеюсь, что и у вас тоже. Я двинулся дальше, но Джимми еще более неприветливо промолвил:
— Что же, подождите, посмотрите, послушайте. Чем больше увидите и услышите, тем больше донесете.
— Не надо, Джимми!
Голос у Нэнси был очень расстроенный, она повернулась ко мне, у нее были еще сильнее заплаканы, чем утром.
— Вы следили за мной, мистер Гудвин? Зачем? Несколько посетителей стали проявлять нездоровое желание задержаться около нас, так что я вошел в загончик, чтобы не делать наш разговор всеобщим достоянием.
— Да, — ответил я, — следил. Секунд сорок. Случайно заметил, как вы с заговорщическим видом входите в этот павильон, и из любопытства пошел за вами. — Я оглядел молодого Пратта. — Хорошо, что вы учитесь на архитектора, а не на дипломата. Вам не хватает обходительности.
Если это тайное свидание и вы подозреваете, что я могу донести, меня лучше умаслить, а не раздражать.
— Ну, в таком случае…
Он полез в карман. Я не остановил его. Он вытащил небольшую пачку денег, из которой выдернул десятку, с неуверенной улыбкой сунул ее мне и спросил:
— Этого хватит?
— Премного благодарен. Необыкновенная щедрость с вашей стороны.
Моим первым побуждением было сунуть деньги в карман к Нэнси и порекомендовать ей купить на них чулки, но в этот момент к нашей троице присоединился долговязый парень в комбинезоне и с вилами.
Едва взглянув на нас, он принялся перетаскивать солому. Я прервал его труд, сунув под нос праттовскую десятку.
— Слушай, приятель. Я из дирекции. Мы там решили, что вам здесь приходится слишком много работать. Прими это как выражение нашей признательности.
— Чего-чего? — вылупился он.
— Не пытайся понять, бери, раз дают. Перераспределение богатства. Наподобие коммунизма.
— Чтоб мне пусто было. Вы там, видать, с ума посходили. — Он взял бумажку и положил в карман. — Что ж, спасибо.
— Не стоит благодарности, — я махнул рукой. Парень подцепил вилами чуть не четверть всей соломы и куда-то ее понес.
— Вы же сказали — умаслить, разве не так? — с обидой произнес Джимми Пратт. — Откуда мне было знать, что вы будете строить из себя Робин Гуда?
Он повернулся к Нэнси.
— Он все равно знает о Бронсоне и расписке Клайда. Что касается того, что твой отец может узнать о нашей встрече…
Я был крайне рад, что он обернулся к Нэнси, поскольку это предоставило мне возможность кое-что сделать. Я признаю, что не лишен самообладания, но все же я не деревянный и до сих пор удивляюсь, как это ничто в моем лице тогда меня не выдало. После того, как рабочий унес часть соломы, я кое-что заметил. Слегка двинув ногой, я дотронулся носком до открывшегося мне предмета, который явно был не соломенный, и, осторожно взглянув вниз, понял, что это такое. Из-под соломы выглядывал модный коричневый полуботинок с полоской носка.
Как я уже сказал, я был рад, что Джимми повернулся к Нэнси, потому что это позволило мне как бы невзначай, одним движением ноги прикрыть ботинок соломой.
Нэнси обратилась ко мне:
— Наверное, после того, как мистер Вульф пообещал помощь, мне не следовало этого делать, но сегодня утром я встретилась с Джимми, и мы… мы поговорили, Я сказала ему о расписке и о том, что она все еще у Бронсона… Он хотел что-нибудь предпринять, но я сказала, что ничего не следует делать, не посоветовавшись сперва с мистером Вульфом. Мы решили встретиться здесь в два часа и все обсудить.
Я незаметно подвинулся, чтобы приблизиться к рукоятке вил, торчащей из середины соломенной кучи. Не спуская вежливого и внимательного взгляда с Нэнси, я начал одной рукой лениво перебирать солому. Кончиками ногтей — они не оставляют отпечатков — я провел вдоль одного из зубцов вил и во что-то уперся. Несколько секунд я аккуратно ощупывал то, что находилось под соломой, потом медленно убрал руку.
— Зачем вы водите ее за нос? — вскричал Джимми. — Либо вы и ваш Вульф будете вести себя порядочно, как он обещал…
— Водим за нос? — я усмехнулся. — Ни в коей мере. Не знаю, как насчет порядочности, но мы с Вульфом всегда выполняем то, что он обещает. Только вы нам помешаете, если будете так нескромно вести себя на ярмарке. С Осгудом и так достаточно возни. Ради Бога, отложите ваше примирение на день-другой. Вас же все знают, а вы стоите здесь вдвоем на виду. Если вы сделаете, как я вам скажу, гарантирую, что мы с Вульфом будем порядочными, как ангелы, и мистер Осгуд никогда не увидит той бумаги.
— Чего вы от нас хотите? — нахмурился Джимми.
— Разойдитесь. Разлучитесь. Немедленно. Джимми пойдет в одну сторону, а мы с Нэнси в другую.
— Он прав, Джимми. Это было глупо, но ты настаивал…
— Прекращайте. Пойдемте, мисс Осгуд. За последние три минуты человек десять останавливались поглазеть на нас.
— Но я должен знать…
— Проклятье, делайте то, что вам говорят!
— Прошу тебя, Джимми!
Он взял ее за руку, посмотрел ей в глаза и два раза произнес ее имя с таким видом, будто оставлял ее связанной на рельсах перед приближающимся поездом. Наконец он оторвался от нее. Мы с Нэнси вышли в проход и повернули направо, к той двери, через которую я вошел. Выйдя из павильона, я взял ее за локоть и начал отчитывать.
— Вы вели себя сумасбродно. Конечно, чувства чувствами, но и мозги должны быть мозгами. Побежать за помощью к Джимми Пратту, когда у вас уже есть Ниро Вульф! Уходите отсюда. Кажется, вы где-то должны встретиться со своим отцом. Отправляйтесь туда, ждите его и думайте.
— Но я не… Вы говорите так…
— Я никак не говорю. Пусть вас это не беспокоит. Мне надо заниматься делом.
Я оставил ее в толпе и принялся пробивать себе дорогу локтями.
Минут через пять я добрался до методистской закусочной. Вульф все еще сидел за столом и выглядел очень несчастным на складном стульчике. До сих пор ему, наверное, никогда не приходилось переваривать обед в такой тяжелой обстановке.
— Ну? Что Беннет? — взглянул он на меня. Я сел и сдержанно начал:
— Я должен сделать краткий, но утомительный доклад. Пункт первый. Беннет будет здесь минут через десять. Он так сказал. Пункт второй. В павильоне для скота я обнаружил Нэнси Осгуд и Джимми Пратта. Они обсуждали, как заполучить бумагу, которая лежит у меня в кармане. Пункт третий. В этом же павильоне, под кучей соломы, я обнаружил Бронсона с воткнутыми в сердце вилами. О последнем пункте, кроме меня, никто не знает. Или не знал, когда я уходил.
Вульф слегка приоткрыл глаза и испустил тяжелый вздох.
— Глупец. Я же говорил ему, что он глупец.
Глава 15
— Поцелуйте меня.
Я наклонился и поцеловал ее в лоб.
— Ну и неотесанный же вы человек!
— Но я вас сюда не приглашал.
— Это ярмарка, — улыбнулась она. — Я заплатила за вход. Вы же экспонент. Так что давайте, экспонируйте. Покажите мне все.
— Вот именно, что экспонент. И вообще я только подчиненный.
Я взял ее за локоть и перевел через проход.
— Мистер Вульф, мисс Роуэн просит показать ей орхидеи. Он поклонился.
— Перед таким желанием я всегда капитулирую. Она посмотрела ему прямо в глаза.
— Я хочу вам понравиться, мистер Вульф. Или хотя бы не вызывать у вас неприязни. Мистер Гудвин и я, вероятно, станем друзьями. Вы мне подарите орхидею?
— Я редко испытываю неприязнь к женщинам, но они мне никогда не нравятся, мисс Роуэн. Здесь у меня только альбиносы. Вы получите орхидею в пять часов, после присуждения призов. Куда мне ее послать?
— Я сама приеду.
Все это кончилось тем, что она вместе с нами пошла в закусочную.
У методистов народу было больше, чем вчера. Миссис Миллер, очевидно, работала без выходных, поскольку фрикасе с клецками оказалось таким же вкусным, как и в прошлый раз. Подумав, что, наверное, я в последний раз попал в это богоугодное заведение, я позволил себе, по примеру Вульфа, заказать две порции. Вульф, как всегда за хорошим столом, был настроен общительно и пребывал в приподнятом состоянии духа. Узнав, что Лили бывала в Египте, он рассказал ей о своей жизни в Каире, и они увлеклись болтовней, как пара верблюдов, наслаждающихся обществом друг друга посреди аравийской пустыни. Больше говорил он, но и она заставила его несколько раз рассмеяться, и я нашел, что она вовсе не банальная, а даже очень приятная собеседница.
Когда я допил кофе и отставил чашку, Вульф заметил:
— Беннета все еще нет. Уже половина второго. Далеко отсюда до животноводческих павильонов?
Я ответил, что не очень.
— Тогда выясни, пожалуйста, где же он. Черт побери, я должен с ним увидеться. Если он не может прийти сейчас же, скажи ему, что я пробуду здесь до трех, а потом пойду к своим орхидеям.
— Хорошо.
Я поднялся. Лили тоже, заявив, что она пришла на выставку с Праттом и Каролиной, и они уже, наверное, ищут ее. Мы вышли из закусочной, и я сообщил Лили, что сейчас нахожусь на работе и буду слишком энергично пробиваться сквозь толпу, чтобы наслаждаться такой компанией. Она объявила, что до сих пор в моем характере ей не удалось обнаружить никаких приятных черт и что в пять часов мы снова увидимся. Лили отбыла в направлении трибун, мне же надо было идти в другую сторону.
На выводном кругу представление было в полном разгаре. Мне было приятно узнать, что гернсеи пользовались гораздо более широкой популярностью, чем швицы или айрширы, поскольку народу кругом стояло не в пример больше, чем два часа назад. Беннет находился за загородкой вместе с судьями, секретарями, быками, коровами и сопровождавшими их лицами. Мое сердце на секунду остановилось, когда я увидел быка, который — я мог бы поклясться! — был не кто иной как Гикори Цезарь Гринден, но потом я заметил, что он немного светлее, и белое пятно на его морде гораздо меньше. Я пробрался на другую сторону, как вдруг меня потянули за рукав. Я решил, что меня выследила Лили Роуэн, но это оказался Дейв, приодетый, в рубашке с галстуком, костюме и блестящей соломенной шляпе.
— Я же говорил, что вы всегда там, где происходит что-нибудь важное! Вы видели, как эти идиоты, чтоб им пусто было, ради этой Силвервилл отобрали первое место у Беллы Грасли? А ведь у нее же стать как у лани!
— Не может быть! — посочувствовал я. — Ужасающая несправедливость. А вон и наш друг Монт Макмиллан.
— Ага, я привез его утром. — Дейв покачал головой. — Бедный старина Монт, ему приходится начинать все сначала. Хочет купить здесь несколько коров, если цены будут подходящие. Нужно заводить новое стадо. Год назад никто бы и не подумал: Остальное я прослушал, поскольку полез под канат и бросился к Беннету, который на мгновенье отстал от остальных, вытирая со лба пот. Он взглянул на меня, щурясь от яркого солнечного света, и извинился, что не смог прийти. Я принял его извинения и вежливо попросил его немедленно отправиться в методистскую закусочную. Беннет ответил, что это просто невозможно, потому что сейчас судят племенной молодняк. К тому же ему все равно нечего сказать Ниро Вульфу.
У меня на этот случай была уже подготовлена маленькая, но неотразимая речь.
— Вульф работает над убийством и утверждает, что не может действовать дальше, пока не увидится с вами. Кто вы, в конце концов, — честный гражданин и друг Фреда Осгуда или же церемониймейстер на коровьем трибунале?
Беннет ответил, что он не принадлежит к близким друзьям Осгуда, но что он явится в закусочную через полчаса, не позже.
Я снова пролез под канаты, но вместо того, чтобы уйти, решил подождать Беннета. Несколько минут я понаблюдал за работой судей, однако из-за скопления народа видно было плохо, и я стал прогуливаться перед павильонами. Здесь никого не было, так как все толпились у выводного круга, и, естественно, я сразу же заметил фигуру, которая показалась мне знакомой. Это была Нэнси Осгуд. То, как она озиралась перед тем, как войти в один из павильонов, явно свидетельствовало, что действует она украдкой — если только у меня не разыгралась фантазия. Это было, конечно, не мое дело, но я подошел к павильону и проскользнул внутрь.
Нэнси я не увидел. В павильоне было полно коров, на этот раз черно-белых, и в дальнем конце несколько посетителей. Я не спеша зашагал между двумя рядами коровьих хвостов. В середине павильона слева был выгорожен загончик, где скота не было. Я увидел там только Нэнси Осгуд, Джимми Пратта и кучу соломы, из которой торчали вилы. Я хотел было пройти дальше, но меня заметили. Голос у Джимми был угрюмый и неприветливый.
— Ну, как дела? Я пожал плечами.
— Неплохо. Надеюсь, что и у вас тоже. Я двинулся дальше, но Джимми еще более неприветливо промолвил:
— Что же, подождите, посмотрите, послушайте. Чем больше увидите и услышите, тем больше донесете.
— Не надо, Джимми!
Голос у Нэнси был очень расстроенный, она повернулась ко мне, у нее были еще сильнее заплаканы, чем утром.
— Вы следили за мной, мистер Гудвин? Зачем? Несколько посетителей стали проявлять нездоровое желание задержаться около нас, так что я вошел в загончик, чтобы не делать наш разговор всеобщим достоянием.
— Да, — ответил я, — следил. Секунд сорок. Случайно заметил, как вы с заговорщическим видом входите в этот павильон, и из любопытства пошел за вами. — Я оглядел молодого Пратта. — Хорошо, что вы учитесь на архитектора, а не на дипломата. Вам не хватает обходительности.
Если это тайное свидание и вы подозреваете, что я могу донести, меня лучше умаслить, а не раздражать.
— Ну, в таком случае…
Он полез в карман. Я не остановил его. Он вытащил небольшую пачку денег, из которой выдернул десятку, с неуверенной улыбкой сунул ее мне и спросил:
— Этого хватит?
— Премного благодарен. Необыкновенная щедрость с вашей стороны.
Моим первым побуждением было сунуть деньги в карман к Нэнси и порекомендовать ей купить на них чулки, но в этот момент к нашей троице присоединился долговязый парень в комбинезоне и с вилами.
Едва взглянув на нас, он принялся перетаскивать солому. Я прервал его труд, сунув под нос праттовскую десятку.
— Слушай, приятель. Я из дирекции. Мы там решили, что вам здесь приходится слишком много работать. Прими это как выражение нашей признательности.
— Чего-чего? — вылупился он.
— Не пытайся понять, бери, раз дают. Перераспределение богатства. Наподобие коммунизма.
— Чтоб мне пусто было. Вы там, видать, с ума посходили. — Он взял бумажку и положил в карман. — Что ж, спасибо.
— Не стоит благодарности, — я махнул рукой. Парень подцепил вилами чуть не четверть всей соломы и куда-то ее понес.
— Вы же сказали — умаслить, разве не так? — с обидой произнес Джимми Пратт. — Откуда мне было знать, что вы будете строить из себя Робин Гуда?
Он повернулся к Нэнси.
— Он все равно знает о Бронсоне и расписке Клайда. Что касается того, что твой отец может узнать о нашей встрече…
Я был крайне рад, что он обернулся к Нэнси, поскольку это предоставило мне возможность кое-что сделать. Я признаю, что не лишен самообладания, но все же я не деревянный и до сих пор удивляюсь, как это ничто в моем лице тогда меня не выдало. После того, как рабочий унес часть соломы, я кое-что заметил. Слегка двинув ногой, я дотронулся носком до открывшегося мне предмета, который явно был не соломенный, и, осторожно взглянув вниз, понял, что это такое. Из-под соломы выглядывал модный коричневый полуботинок с полоской носка.
Как я уже сказал, я был рад, что Джимми повернулся к Нэнси, потому что это позволило мне как бы невзначай, одним движением ноги прикрыть ботинок соломой.
Нэнси обратилась ко мне:
— Наверное, после того, как мистер Вульф пообещал помощь, мне не следовало этого делать, но сегодня утром я встретилась с Джимми, и мы… мы поговорили, Я сказала ему о расписке и о том, что она все еще у Бронсона… Он хотел что-нибудь предпринять, но я сказала, что ничего не следует делать, не посоветовавшись сперва с мистером Вульфом. Мы решили встретиться здесь в два часа и все обсудить.
Я незаметно подвинулся, чтобы приблизиться к рукоятке вил, торчащей из середины соломенной кучи. Не спуская вежливого и внимательного взгляда с Нэнси, я начал одной рукой лениво перебирать солому. Кончиками ногтей — они не оставляют отпечатков — я провел вдоль одного из зубцов вил и во что-то уперся. Несколько секунд я аккуратно ощупывал то, что находилось под соломой, потом медленно убрал руку.
— Зачем вы водите ее за нос? — вскричал Джимми. — Либо вы и ваш Вульф будете вести себя порядочно, как он обещал…
— Водим за нос? — я усмехнулся. — Ни в коей мере. Не знаю, как насчет порядочности, но мы с Вульфом всегда выполняем то, что он обещает. Только вы нам помешаете, если будете так нескромно вести себя на ярмарке. С Осгудом и так достаточно возни. Ради Бога, отложите ваше примирение на день-другой. Вас же все знают, а вы стоите здесь вдвоем на виду. Если вы сделаете, как я вам скажу, гарантирую, что мы с Вульфом будем порядочными, как ангелы, и мистер Осгуд никогда не увидит той бумаги.
— Чего вы от нас хотите? — нахмурился Джимми.
— Разойдитесь. Разлучитесь. Немедленно. Джимми пойдет в одну сторону, а мы с Нэнси в другую.
— Он прав, Джимми. Это было глупо, но ты настаивал…
— Прекращайте. Пойдемте, мисс Осгуд. За последние три минуты человек десять останавливались поглазеть на нас.
— Но я должен знать…
— Проклятье, делайте то, что вам говорят!
— Прошу тебя, Джимми!
Он взял ее за руку, посмотрел ей в глаза и два раза произнес ее имя с таким видом, будто оставлял ее связанной на рельсах перед приближающимся поездом. Наконец он оторвался от нее. Мы с Нэнси вышли в проход и повернули направо, к той двери, через которую я вошел. Выйдя из павильона, я взял ее за локоть и начал отчитывать.
— Вы вели себя сумасбродно. Конечно, чувства чувствами, но и мозги должны быть мозгами. Побежать за помощью к Джимми Пратту, когда у вас уже есть Ниро Вульф! Уходите отсюда. Кажется, вы где-то должны встретиться со своим отцом. Отправляйтесь туда, ждите его и думайте.
— Но я не… Вы говорите так…
— Я никак не говорю. Пусть вас это не беспокоит. Мне надо заниматься делом.
Я оставил ее в толпе и принялся пробивать себе дорогу локтями.
Минут через пять я добрался до методистской закусочной. Вульф все еще сидел за столом и выглядел очень несчастным на складном стульчике. До сих пор ему, наверное, никогда не приходилось переваривать обед в такой тяжелой обстановке.
— Ну? Что Беннет? — взглянул он на меня. Я сел и сдержанно начал:
— Я должен сделать краткий, но утомительный доклад. Пункт первый. Беннет будет здесь минут через десять. Он так сказал. Пункт второй. В павильоне для скота я обнаружил Нэнси Осгуд и Джимми Пратта. Они обсуждали, как заполучить бумагу, которая лежит у меня в кармане. Пункт третий. В этом же павильоне, под кучей соломы, я обнаружил Бронсона с воткнутыми в сердце вилами. О последнем пункте, кроме меня, никто не знает. Или не знал, когда я уходил.
Вульф слегка приоткрыл глаза и испустил тяжелый вздох.
— Глупец. Я же говорил ему, что он глупец.
Глава 15
— Угу, — я кивнул. — Вы еще сказали, что, по вашему мнению, он намерен совершить пагубную ошибку. Мадам Шасте здесь, на ярмарке, называет это предсказанием будущего и берет за прогноз десять центов.
Я выудил из кармана два пятака и сунул их Вульфу.
— Падаю перед вами ниц. Как вам это удается? Он даже не взглянул на заслуженный гонорар.
— Проклятье, — пробормотал он, — опять опоздали! Вчера вечером надо было позвонить Солу или Фреду, чтобы кто-нибудь из них приехал ночным поездом. Надо было следить за Бронсоном. Стоило его вынудить к разговору, и он выложил бы все, что нам нужно. Я сам не свой, Арчи. Как я могу быть самим собой, если мне без конца приходится носиться с места на место? И все из-за этого проходимца Шанкса. Ну, что ж, — он снова вздохнул, — говоришь, никто об этом еще не знает?
— Точно. Кроме того, кто это сделал. Я дожидался Беннета, увидел, как Нэнси вошла в павильон, и отправился за ней. Она вместе с Джимми Праттом в стойле, где лежала куча соломы. Мне пришлось присоединиться к ним, и мы стали разговаривать. Пришел скотник и унес часть соломы. При этом стал виден ботинок. Никто, кроме меня, этого не заметил. Из соломы торчали вилы, я незаметно пошарил рукой и обнаружил, что вилы воткнуты прямо ему в грудь. В область сердца. Я обругал Ромео и Джульетту за неосторожность, разогнал их в разные стороны и поспешил сюда.
— Значит, его обнаружат, как только снова придут за соломой?
— Да. Возможно, это уже случилось, а возможно, не случится и до завтра.
— Первое вероятнее. Ты ушел, чтобы избежать шума?
— Чтобы известить вас. И сообщить про Беннета. И уберечь Нэнси от неприятностей, которые могли ее ожидать, если бы Осгуд увидел ее с Джимми Праттом, а полицейские — рядом с трупом.
— Человек, который брал солому, видел вас?
— Конечно. И многие другие. Может, мне вернуться назад и обнаружить тело?
— Это не поможет, — Вульф покачал головой. — Никогда бы не подумал, что Бронсон окажется настолько глуп, чтобы предоставить убийце такую возможность. Конечно, они должны были где-то встретиться… Но сейчас важнее всего… О, слава Богу! Добрый день, сэр!
Рядом с нашим столиком появился запыхавшийся Лу Беннет, все еще в рубашке с закатанными рукавами, и отрывисто ответил на приветствие.
— Вы хотели видеть меня? Худшее время нельзя было выбрать.
— Мистер Гудвин доложил мне об этом. Очень жаль, но ничего не поделаешь. Присаживайтесь. Кофе?
— Я лучше постою, если уж я сяду… Что вам от меня надо?
— Вы завтракали?
— Нет.
— Какое безрассудство! — Вульф покачал головой. — Я никогда не забываю о еде, даже когда работаю над самыми трудными и запутанными делами. Пустой желудок разжижает кровь и размягчает мозг. Арчи, закажи порцию фрикасе. Ради бога, сэр, присаживайтесь.
Мне кажется, на Беннета повлияла не столько речь Вульфа, сколько запах еды. Его ноздри вздрогнули. Он помедлил, сдался и плюхнулся на стул. Я подозвал официантку и попросил принести фрикасе с двойной порцией клецок.
— Вот так-то лучше, — успокоился Вульф. — Итак, меня нанял мистер Осгуд, чтобы расследовать убийство, и мне нужно кое-что узнать. Если вы решите, что мои вопросы не имеют отношения к делу или даже просто глупы, то вы ошибаетесь. Мой единственный серьезный недостаток — лень, и я терплю при себе мистера Гудвина и даже плачу ему, чтобы он помогал мне ее преодолевать. Сорок восемь часов назад, в понедельник днем, на террасе у Пратта вы заявили последнему, что вас ждет десяток членов вашей Лиги, и когда они услышат, что вы им расскажете, то будут предприняты серьезные меры. Вы заявили это с полной убежденностью. Какие меры имелись в виду?
Беннет пристально посмотрел на него.
— Не убийство, — коротко сказал он. — Какое это имеет…
— Пожалуйста, — Вульф погрозил ему пальцем, — я же сказал вам, что я не идиот. Я задал вам простой, прямой вопрос. Разве нельзя дать на него такой же прямой ответ? Знаю, что вы тогда были раздражены. Но какие меры вы имели в виду?
— Никаких.
— Вообще никаких?
— Никаких конкретно. Я был страшно зол. Мы все находились в таком состоянии. Он собирался устроить возмутительное…
— Знаю. Приняв вашу точку зрения, это можно понять. Но разве вы не обсуждали, как предотвратить исполнение его намерения? Например, не предлагал ли кто-нибудь тайно заменить Гикори Цезаря Гриндена другим быком?
Беннет начал было говорить, но умолк и с подозрением посмотрел на Вульфа.
— Нет, — коротко сказал он.
— Жаль, вздохнул Вульф. — Но вы не хотите понять, что я расследую убийство, а не сговор с целью обмана. Клецки нужно есть горячими. Лучше нам подождать, пока вы поедите.
— Нет, нет. Я спешу.
— Отлично. Я не спрашиваю, подменил ли кто-нибудь из вас быка на самом деле или пытался сделать это, я просто спрашиваю, не выдвигалось ли такое предложение в пылу негодования? Я прежде всего хочу понять, осуществим ли такой план?
— Подмена быка? — Беннет проглотил кусок курицы. — Это же преступление! В юридическом отношении.
— Конечно, но, пожалуйста, подумайте над этим серьезно. Мог бы такой план увенчаться успехом? Он подумал, пережевывая хлеб.
— Нет. Ведь загон сторожил Монт Макмиллан.
— А если бы Макмиллана там не было? Или если бы он был участником этого замысла?
— Тогда другое дело.
— То есть возможно ли было заменить Цезаря похожим на него быком, чтобы подмену нельзя было обнаружить без близкого осмотра животного теми, кто хорошо знал Цезаря?
— Да.
— Но ведь Цезарь был чемпионом породы. — Вульф с гримасой поерзал на стульчике. — Разве он не был уникален?
— Да нет же! Есть очень много просто хороших быков, да и чемпионов совсем немало. И разница между ними иногда чертовски мала.
В прошлом году в Индианаполисе Цезарь набрал девяносто шесть баллов, а Портчестер Комптон — девяносто пять. Другое дело, конечно, какое у них потомство. Дочери и сыновья. У Цезаря была пятьдесят одна чистокровная дочь…
— И девять чистопородных сыновей. Слышал. Но я все еще не удовлетворен. Если… Ну, предположим, Клайд Осгуд собирался заменить Цезаря другим быком. Мог ли обычный, сравнительно дешевый бык внешне походить на чемпиона?
— Мог. С расстояния, скажем, ярдов в сто. Зависит от того, кто смотрит.
— По какой системе быку присуждаются очки?
— Шкала, по которой мы судим, имеет двадцать два показателя. — Беннет проглотил клецку. — Идеальный случай — сто баллов, но их, конечно, не набирает никто. Максимальное число баллов за общий вид и симметрию — десять. Голова — шесть, рога — один, шея — три, холка — три, заплечье — два, грудь — четыре, спина — восемь, крестец — шесть, ноздри — два, брюхо — десять и так далее. Самое большое количество баллов — двадцать — может быть присуждено за окрас. Шкура должна быть темно-желтой с оранжевым оттенком, особенно заметным на ушах, на копчике, вокруг глаз и носа, на мошонке и у основания рогов. Рога и копыта должны быть желтыми. Окрас шкуры тесно связан с цветом внутреннего жира, молока и масла. Один этот показатель стоит двадцати баллов из ста, а определить его можно только при тщательном осмотре. Что касается цены, то здесь гораздо важнее качество потомства, чем экстерьер. На прошлогодних аукционах, например, чистопородный бык шел в среднем не дороже чем за две тысячи долларов. Быки не племенные, но от чистопородных маток — по пятьсот тридцать три, обычные быки — в среднем по сто пятьдесят семь. А за Лэнгуотера Ревеллера в том же году запросили десять тысяч долларов.
— Понятно, — Вульф кивнул. — Дело, как всегда, в тонкостях. Следующий пункт… Вы меня очень удивили тем, что сообщили вчера по телефону, когда я звонил вам от Осгудов. Можно было предположить, что каждый чистопородный теленок при рождении получает несмываемую метку. Вы же сказали, что метят — клеймом на ухе — только полностью одноцветных телят, без белых пятен.
— Правильно.
— Значит, если Цезаря заменили другим быком, этого нельзя было обнаружить по отсутствию метки?
— Нет. Это можно было сделать только по расположению пятен на шкуре, сравнив его с зарисовкой на регистрационной карте Цезаря.
— Я помню, вы говорили. Как делаются эти зарисовки?
— Их делает сам владелец при рождении теленка или, по крайней мере, до шестимесячного возраста. На обратной стороне регистрационного формуляра изображены контуры быка или коровы.
Владелец раскрашивает эти контуры, показывая белый цвет, три разновидности желтовато-коричневого (светлый, темный и с красноватым оттенком), коричневый и бурый. Эти формуляры хранятся в нашей конторе в Фернборо, и по ним можно опознать любого быка или корову в течение всей жизни. Копии зарисовок делаются и на регистрационном удостоверении. Если вы покупаете быка и хотите убедиться, что он тот, за кого вы платите, вы сравниваете его окрас с зарисовками на документах.
— Значит, я вас правильно понял по телефону? Тогда это звучало немного надуманно.
— Это всеми признанный метод, — жестко заявил Беннет. — С там никогда не было затруднений.
— Не было, так не было. — Вульф вздохнул. — Еще один вопрос, пока вы пьете кофе. Возможно, вам придется подумать. Если принять гипотезу, что Клайд Осгуд действительно решил подменить Цезаря, то сколько быков, скажем, в радиусе пятидесяти миль могли бы быть подходящими кандидатами для замены? По своему общему виду и окраске они должны походить на Цезаря, и чем больше, тем лучше. Помните только, что мы заранее исключаем чемпионов, которые стоят тысячи долларов.
— Но я же сказал — это исключено, — возразил Беннет. — Каким бы близким ни было сходство, Монт Макмиллан все равно заметил бы подмену. Он бы отличил Гикори Цезаря Гриндена от любого быка на свете.
— Я сказал, что это только гипотеза. Уважьте меня, и мы скоро кончим. Сколько таких быков в пятидесятимильной зоне?
— Простой вопрос, нечего сказать. — Беннет медленно помешивал кофе и размышлял. — Один такой бык есть прямо здесь, в павильоне.
Уиллоудейл Зодиак, трех лет. Он никогда не будет такого же класса, что и Цезарь, но внешне очень похож: общее расположение пятен, стать и все такое.
— Вы уверены, что тот бык в павильоне действительно Уиллоудейл?
Беннет на мгновенье задумался, затем с облегчением вздохнул.
— Да. Это без сомнения Уиллоудейл Зодиак. Судьи недавно осматривали его и нашли, что у него плохой окрас. Он отпил немного кофе.
— Есть еще один бык у Холли, по кличке Ориноко, он мог бы подойти, разве что круп у него хиловат, но этого можно не заметить даже вблизи, все зависит от того, с какой точки смотреть. У миссис Линвил, что живет неподалеку от Кроуфилда, есть бык, который подошел бы даже больше, чем Ориноко, но я не знаю, на ферме ли он сейчас.
Она, кажется, собиралась везти его в Сиракьюс. Затем, конечно, был Гикори Букингем Пелл, сводный брат Цезаря, но он издох.
— Когда?
— Несколько месяцев назад. Сибирская язва. Вместе с большей частью стада Макмиллана.
— Да. Это было для него катастрофой. Букингем тоже был чемпионом?
— Нет. И он, и Цезарь родились от великого старого Гикори Габриеля. Но каким бы хорошим ни был производитель, нельзя рассчитывать, что ему каждый раз будет везти с потомством. На Букингема было приятно смотреть, но его подводил окрас, да и дочери были так себе. Его даже не выставляли после того, как в Джеймстауне он набрал шестьдесят восемь баллов.
— В любом случае, он пал. А что можно сказать о стаде Осгуда?
Беннет медленно покачал головой.
— Едва ли. Есть там подающий надежды молодой производитель, Тислиф Люцифер, его можно было бы принять во внимание, но он скорее коричневатый, чем желтовато-коричневый с красноватым оттенком.
Однако его можно спутать с Цезарем, если нет причин для подозрений и если не помнить расположения пятен у Цезаря.
— Сколько стоит Люцифер?
— Трудно сказать. На аукционе все зависит…
— Но по грубой оценке?
— Долларов пятьсот — восемьсот.
— Понятно. Всего лишь малая доля от сорока пяти тысяч.
— Не было еще на свете такого быка, который стоил бы сорок пять тысяч! — фыркнул Беннет. — Макмиллан получил за Цезаря эту цену не как эквивалент стоимости быка. Это была взятка, которую Пратт предложил ему, чтобы втянуть его в позорный и отвратительный рекламный трюк. Один или двое членов Лиги считают возможным простить Макмиллана, говоря, что потери от сибирской язвы были для него ужасным ударом: он был в отчаянье, а тут ему предложили кучу денег.
Но я утверждаю, что ничто в этом мире не может оправдать подобный поступок, и большинство с этим согласны. Я бы скорей застрелился, чем позволил себе… Эй! Джордж, я здесь! Я уже иду. Что случилось?
Отпихивая на ходу попадавшиеся на пути стулья, к нам подошел широкоплечий мужчина, которого я видел на выводном кругу.
— Неужели и десять минут нельзя без меня обойтись? — воскликнул Беннет. — Что у вас там стряслось?
— Там собралась такая толпа, что мы не можем выводить скот.
Я выудил из кармана два пятака и сунул их Вульфу.
— Падаю перед вами ниц. Как вам это удается? Он даже не взглянул на заслуженный гонорар.
— Проклятье, — пробормотал он, — опять опоздали! Вчера вечером надо было позвонить Солу или Фреду, чтобы кто-нибудь из них приехал ночным поездом. Надо было следить за Бронсоном. Стоило его вынудить к разговору, и он выложил бы все, что нам нужно. Я сам не свой, Арчи. Как я могу быть самим собой, если мне без конца приходится носиться с места на место? И все из-за этого проходимца Шанкса. Ну, что ж, — он снова вздохнул, — говоришь, никто об этом еще не знает?
— Точно. Кроме того, кто это сделал. Я дожидался Беннета, увидел, как Нэнси вошла в павильон, и отправился за ней. Она вместе с Джимми Праттом в стойле, где лежала куча соломы. Мне пришлось присоединиться к ним, и мы стали разговаривать. Пришел скотник и унес часть соломы. При этом стал виден ботинок. Никто, кроме меня, этого не заметил. Из соломы торчали вилы, я незаметно пошарил рукой и обнаружил, что вилы воткнуты прямо ему в грудь. В область сердца. Я обругал Ромео и Джульетту за неосторожность, разогнал их в разные стороны и поспешил сюда.
— Значит, его обнаружат, как только снова придут за соломой?
— Да. Возможно, это уже случилось, а возможно, не случится и до завтра.
— Первое вероятнее. Ты ушел, чтобы избежать шума?
— Чтобы известить вас. И сообщить про Беннета. И уберечь Нэнси от неприятностей, которые могли ее ожидать, если бы Осгуд увидел ее с Джимми Праттом, а полицейские — рядом с трупом.
— Человек, который брал солому, видел вас?
— Конечно. И многие другие. Может, мне вернуться назад и обнаружить тело?
— Это не поможет, — Вульф покачал головой. — Никогда бы не подумал, что Бронсон окажется настолько глуп, чтобы предоставить убийце такую возможность. Конечно, они должны были где-то встретиться… Но сейчас важнее всего… О, слава Богу! Добрый день, сэр!
Рядом с нашим столиком появился запыхавшийся Лу Беннет, все еще в рубашке с закатанными рукавами, и отрывисто ответил на приветствие.
— Вы хотели видеть меня? Худшее время нельзя было выбрать.
— Мистер Гудвин доложил мне об этом. Очень жаль, но ничего не поделаешь. Присаживайтесь. Кофе?
— Я лучше постою, если уж я сяду… Что вам от меня надо?
— Вы завтракали?
— Нет.
— Какое безрассудство! — Вульф покачал головой. — Я никогда не забываю о еде, даже когда работаю над самыми трудными и запутанными делами. Пустой желудок разжижает кровь и размягчает мозг. Арчи, закажи порцию фрикасе. Ради бога, сэр, присаживайтесь.
Мне кажется, на Беннета повлияла не столько речь Вульфа, сколько запах еды. Его ноздри вздрогнули. Он помедлил, сдался и плюхнулся на стул. Я подозвал официантку и попросил принести фрикасе с двойной порцией клецок.
— Вот так-то лучше, — успокоился Вульф. — Итак, меня нанял мистер Осгуд, чтобы расследовать убийство, и мне нужно кое-что узнать. Если вы решите, что мои вопросы не имеют отношения к делу или даже просто глупы, то вы ошибаетесь. Мой единственный серьезный недостаток — лень, и я терплю при себе мистера Гудвина и даже плачу ему, чтобы он помогал мне ее преодолевать. Сорок восемь часов назад, в понедельник днем, на террасе у Пратта вы заявили последнему, что вас ждет десяток членов вашей Лиги, и когда они услышат, что вы им расскажете, то будут предприняты серьезные меры. Вы заявили это с полной убежденностью. Какие меры имелись в виду?
Беннет пристально посмотрел на него.
— Не убийство, — коротко сказал он. — Какое это имеет…
— Пожалуйста, — Вульф погрозил ему пальцем, — я же сказал вам, что я не идиот. Я задал вам простой, прямой вопрос. Разве нельзя дать на него такой же прямой ответ? Знаю, что вы тогда были раздражены. Но какие меры вы имели в виду?
— Никаких.
— Вообще никаких?
— Никаких конкретно. Я был страшно зол. Мы все находились в таком состоянии. Он собирался устроить возмутительное…
— Знаю. Приняв вашу точку зрения, это можно понять. Но разве вы не обсуждали, как предотвратить исполнение его намерения? Например, не предлагал ли кто-нибудь тайно заменить Гикори Цезаря Гриндена другим быком?
Беннет начал было говорить, но умолк и с подозрением посмотрел на Вульфа.
— Нет, — коротко сказал он.
— Жаль, вздохнул Вульф. — Но вы не хотите понять, что я расследую убийство, а не сговор с целью обмана. Клецки нужно есть горячими. Лучше нам подождать, пока вы поедите.
— Нет, нет. Я спешу.
— Отлично. Я не спрашиваю, подменил ли кто-нибудь из вас быка на самом деле или пытался сделать это, я просто спрашиваю, не выдвигалось ли такое предложение в пылу негодования? Я прежде всего хочу понять, осуществим ли такой план?
— Подмена быка? — Беннет проглотил кусок курицы. — Это же преступление! В юридическом отношении.
— Конечно, но, пожалуйста, подумайте над этим серьезно. Мог бы такой план увенчаться успехом? Он подумал, пережевывая хлеб.
— Нет. Ведь загон сторожил Монт Макмиллан.
— А если бы Макмиллана там не было? Или если бы он был участником этого замысла?
— Тогда другое дело.
— То есть возможно ли было заменить Цезаря похожим на него быком, чтобы подмену нельзя было обнаружить без близкого осмотра животного теми, кто хорошо знал Цезаря?
— Да.
— Но ведь Цезарь был чемпионом породы. — Вульф с гримасой поерзал на стульчике. — Разве он не был уникален?
— Да нет же! Есть очень много просто хороших быков, да и чемпионов совсем немало. И разница между ними иногда чертовски мала.
В прошлом году в Индианаполисе Цезарь набрал девяносто шесть баллов, а Портчестер Комптон — девяносто пять. Другое дело, конечно, какое у них потомство. Дочери и сыновья. У Цезаря была пятьдесят одна чистокровная дочь…
— И девять чистопородных сыновей. Слышал. Но я все еще не удовлетворен. Если… Ну, предположим, Клайд Осгуд собирался заменить Цезаря другим быком. Мог ли обычный, сравнительно дешевый бык внешне походить на чемпиона?
— Мог. С расстояния, скажем, ярдов в сто. Зависит от того, кто смотрит.
— По какой системе быку присуждаются очки?
— Шкала, по которой мы судим, имеет двадцать два показателя. — Беннет проглотил клецку. — Идеальный случай — сто баллов, но их, конечно, не набирает никто. Максимальное число баллов за общий вид и симметрию — десять. Голова — шесть, рога — один, шея — три, холка — три, заплечье — два, грудь — четыре, спина — восемь, крестец — шесть, ноздри — два, брюхо — десять и так далее. Самое большое количество баллов — двадцать — может быть присуждено за окрас. Шкура должна быть темно-желтой с оранжевым оттенком, особенно заметным на ушах, на копчике, вокруг глаз и носа, на мошонке и у основания рогов. Рога и копыта должны быть желтыми. Окрас шкуры тесно связан с цветом внутреннего жира, молока и масла. Один этот показатель стоит двадцати баллов из ста, а определить его можно только при тщательном осмотре. Что касается цены, то здесь гораздо важнее качество потомства, чем экстерьер. На прошлогодних аукционах, например, чистопородный бык шел в среднем не дороже чем за две тысячи долларов. Быки не племенные, но от чистопородных маток — по пятьсот тридцать три, обычные быки — в среднем по сто пятьдесят семь. А за Лэнгуотера Ревеллера в том же году запросили десять тысяч долларов.
— Понятно, — Вульф кивнул. — Дело, как всегда, в тонкостях. Следующий пункт… Вы меня очень удивили тем, что сообщили вчера по телефону, когда я звонил вам от Осгудов. Можно было предположить, что каждый чистопородный теленок при рождении получает несмываемую метку. Вы же сказали, что метят — клеймом на ухе — только полностью одноцветных телят, без белых пятен.
— Правильно.
— Значит, если Цезаря заменили другим быком, этого нельзя было обнаружить по отсутствию метки?
— Нет. Это можно было сделать только по расположению пятен на шкуре, сравнив его с зарисовкой на регистрационной карте Цезаря.
— Я помню, вы говорили. Как делаются эти зарисовки?
— Их делает сам владелец при рождении теленка или, по крайней мере, до шестимесячного возраста. На обратной стороне регистрационного формуляра изображены контуры быка или коровы.
Владелец раскрашивает эти контуры, показывая белый цвет, три разновидности желтовато-коричневого (светлый, темный и с красноватым оттенком), коричневый и бурый. Эти формуляры хранятся в нашей конторе в Фернборо, и по ним можно опознать любого быка или корову в течение всей жизни. Копии зарисовок делаются и на регистрационном удостоверении. Если вы покупаете быка и хотите убедиться, что он тот, за кого вы платите, вы сравниваете его окрас с зарисовками на документах.
— Значит, я вас правильно понял по телефону? Тогда это звучало немного надуманно.
— Это всеми признанный метод, — жестко заявил Беннет. — С там никогда не было затруднений.
— Не было, так не было. — Вульф вздохнул. — Еще один вопрос, пока вы пьете кофе. Возможно, вам придется подумать. Если принять гипотезу, что Клайд Осгуд действительно решил подменить Цезаря, то сколько быков, скажем, в радиусе пятидесяти миль могли бы быть подходящими кандидатами для замены? По своему общему виду и окраске они должны походить на Цезаря, и чем больше, тем лучше. Помните только, что мы заранее исключаем чемпионов, которые стоят тысячи долларов.
— Но я же сказал — это исключено, — возразил Беннет. — Каким бы близким ни было сходство, Монт Макмиллан все равно заметил бы подмену. Он бы отличил Гикори Цезаря Гриндена от любого быка на свете.
— Я сказал, что это только гипотеза. Уважьте меня, и мы скоро кончим. Сколько таких быков в пятидесятимильной зоне?
— Простой вопрос, нечего сказать. — Беннет медленно помешивал кофе и размышлял. — Один такой бык есть прямо здесь, в павильоне.
Уиллоудейл Зодиак, трех лет. Он никогда не будет такого же класса, что и Цезарь, но внешне очень похож: общее расположение пятен, стать и все такое.
— Вы уверены, что тот бык в павильоне действительно Уиллоудейл?
Беннет на мгновенье задумался, затем с облегчением вздохнул.
— Да. Это без сомнения Уиллоудейл Зодиак. Судьи недавно осматривали его и нашли, что у него плохой окрас. Он отпил немного кофе.
— Есть еще один бык у Холли, по кличке Ориноко, он мог бы подойти, разве что круп у него хиловат, но этого можно не заметить даже вблизи, все зависит от того, с какой точки смотреть. У миссис Линвил, что живет неподалеку от Кроуфилда, есть бык, который подошел бы даже больше, чем Ориноко, но я не знаю, на ферме ли он сейчас.
Она, кажется, собиралась везти его в Сиракьюс. Затем, конечно, был Гикори Букингем Пелл, сводный брат Цезаря, но он издох.
— Когда?
— Несколько месяцев назад. Сибирская язва. Вместе с большей частью стада Макмиллана.
— Да. Это было для него катастрофой. Букингем тоже был чемпионом?
— Нет. И он, и Цезарь родились от великого старого Гикори Габриеля. Но каким бы хорошим ни был производитель, нельзя рассчитывать, что ему каждый раз будет везти с потомством. На Букингема было приятно смотреть, но его подводил окрас, да и дочери были так себе. Его даже не выставляли после того, как в Джеймстауне он набрал шестьдесят восемь баллов.
— В любом случае, он пал. А что можно сказать о стаде Осгуда?
Беннет медленно покачал головой.
— Едва ли. Есть там подающий надежды молодой производитель, Тислиф Люцифер, его можно было бы принять во внимание, но он скорее коричневатый, чем желтовато-коричневый с красноватым оттенком.
Однако его можно спутать с Цезарем, если нет причин для подозрений и если не помнить расположения пятен у Цезаря.
— Сколько стоит Люцифер?
— Трудно сказать. На аукционе все зависит…
— Но по грубой оценке?
— Долларов пятьсот — восемьсот.
— Понятно. Всего лишь малая доля от сорока пяти тысяч.
— Не было еще на свете такого быка, который стоил бы сорок пять тысяч! — фыркнул Беннет. — Макмиллан получил за Цезаря эту цену не как эквивалент стоимости быка. Это была взятка, которую Пратт предложил ему, чтобы втянуть его в позорный и отвратительный рекламный трюк. Один или двое членов Лиги считают возможным простить Макмиллана, говоря, что потери от сибирской язвы были для него ужасным ударом: он был в отчаянье, а тут ему предложили кучу денег.
Но я утверждаю, что ничто в этом мире не может оправдать подобный поступок, и большинство с этим согласны. Я бы скорей застрелился, чем позволил себе… Эй! Джордж, я здесь! Я уже иду. Что случилось?
Отпихивая на ходу попадавшиеся на пути стулья, к нам подошел широкоплечий мужчина, которого я видел на выводном кругу.
— Неужели и десять минут нельзя без меня обойтись? — воскликнул Беннет. — Что у вас там стряслось?
— Там собралась такая толпа, что мы не можем выводить скот.