Наверное, целый миллион сбежался. В павильоне у голштинцев нашли под соломой убитого человека. — Боже мой! — Беннет подпрыгнул. — Кто же это?
— Не знаю. Ничего нельзя понять. Вы бы видели, что там творится…
Это было все, что я услышал, поскольку они уже шли к выходу.
Официантка бросилась за Беннетом, но я перехватил ее и сказал, что заплачу за него.
— Было бы естественным, — предложил я Вульфу — если бы я отправился туда посмотреть, что к чему. Вульф покачал головой.
— Уже четвертый час, нас ждут свои дела.
Он поднялся, с ненавистью посмотрел на складной стул, и мы вышли из закусочной. Снаружи двигаться было легче, чем раньше: вместо того, чтобы сновать в разные стороны, посетители выставки теперь целеустремленно спешили к скотоводческим павильонам. Они были возбуждены, как хищные птицы, завидевшие добычу.
На выставке орхидей Чарлза Э. Шанкса не было, но зато мы повстречали Раймонда Плена, орхидеи которого и в сравнение не шли с нашими. Вокруг стендов бродило обычное количество посетителей. Либо они не слышала об убийстве в голштинском павильоне, либо это были оригиналы, которых цветы интересуют больше, чем трупы.
Вульф обменялся любезностями с Пленом, и мы приступили к делу.
Одна из наших восемнадцати орхидей стала проявлять признаки увядания, так что я поставил ее под скамейку и накрыл газетой. Мы тщательно перебрали все остальные, расправили побеги и листья и удалили полдюжины цветов, которые начали вянуть.
— В целом они выглядят довольно весело, — сообщил я Вульфу свое мнение.
— Суховаты, — пробурчал он. — Хорошо хоть, что красный клещ еще не появился. О! Добрый день, мистер Шанкс.
В четыре часа появилось жюри в полном составе. Дальнейшее произошло так быстро, что все наши переживания и тревоги оказались излишними. Вульф получил медаль и все три приза, а Шанкса только похлопали по спине в утешение.
Когда жюри удалилось и зрители разошлись, Вульф и Плен начали чесать языками. Я понял, что это будет продолжаться до бесконечности, и на меня нахлынула скука. Я уселся на ящик, зевнул и стал обдумывать мысль, которая появилась в связи с одним из вопросов, заданных Беннету. Я очень надеялся, что мои заключения неверны, — в противном случае мы оказались бы в опасном положении и могли бы оставить все надежды получить гонорар от Осгуда.
Я взглянул на часы: без десяти пять. В пять за орхидеями должна была прийти Лили Роуэн, и я принялся сочинять колкость, которая разнесет ее на кусочки. Мне показалось, что ее давно пора проучить.
Называть человека Эскамильо, будучи в хорошем настроении, вполне неуместно, но если это делается сразу же после того, как он чуть не убился, перепрыгнув через забор в поисках спасения от быка…
Я так и не успел ничего придумать. Сперва меня прервал уход Раймонда Плена, который счел своим долгом попрощаться со мной.
Вторая помеха оказалась куда более досадной: я увидел, что на меня показывают пальцем. В проходе, шагах в десяти, стоял тот самый долговязый соломоворошитель в комбинезоне, которого я видел три часа назад, и тыкал пальцем в меня. Рядом с ним были капитан Барроу из полиции и прокурор Уодделл.
— Взгляните-ка, кто к нам пожаловал, — вполголоса сказал я Вульфу.
Видимо, парень в комбинезоне был им больше не нужен, и он ушел, а остальные направились прямиком к своей жертве, то есть ко мне.
Выглядели они довольно мрачно и лишь сухо кивнули в ответ на наши с Вульфом приветствия. Барроу обратился прямо ко мне:
— Ступайте со мной.
— Куда, простите? — осклабился я.
— К шерифу. Я с удовольствием провожу вас. Он протянул ко мне свою лапу. Я скрестил на груди руки и отступил на шаг.
— Не спешите. У меня есть пистолет и лицензия частного детектива. Пистолетом я владею на законных основаниях. Нам ведь не нужны осложнения, не так ли?
Глава 16
Глава 17
— Не знаю. Ничего нельзя понять. Вы бы видели, что там творится…
Это было все, что я услышал, поскольку они уже шли к выходу.
Официантка бросилась за Беннетом, но я перехватил ее и сказал, что заплачу за него.
— Было бы естественным, — предложил я Вульфу — если бы я отправился туда посмотреть, что к чему. Вульф покачал головой.
— Уже четвертый час, нас ждут свои дела.
Он поднялся, с ненавистью посмотрел на складной стул, и мы вышли из закусочной. Снаружи двигаться было легче, чем раньше: вместо того, чтобы сновать в разные стороны, посетители выставки теперь целеустремленно спешили к скотоводческим павильонам. Они были возбуждены, как хищные птицы, завидевшие добычу.
На выставке орхидей Чарлза Э. Шанкса не было, но зато мы повстречали Раймонда Плена, орхидеи которого и в сравнение не шли с нашими. Вокруг стендов бродило обычное количество посетителей. Либо они не слышала об убийстве в голштинском павильоне, либо это были оригиналы, которых цветы интересуют больше, чем трупы.
Вульф обменялся любезностями с Пленом, и мы приступили к делу.
Одна из наших восемнадцати орхидей стала проявлять признаки увядания, так что я поставил ее под скамейку и накрыл газетой. Мы тщательно перебрали все остальные, расправили побеги и листья и удалили полдюжины цветов, которые начали вянуть.
— В целом они выглядят довольно весело, — сообщил я Вульфу свое мнение.
— Суховаты, — пробурчал он. — Хорошо хоть, что красный клещ еще не появился. О! Добрый день, мистер Шанкс.
В четыре часа появилось жюри в полном составе. Дальнейшее произошло так быстро, что все наши переживания и тревоги оказались излишними. Вульф получил медаль и все три приза, а Шанкса только похлопали по спине в утешение.
Когда жюри удалилось и зрители разошлись, Вульф и Плен начали чесать языками. Я понял, что это будет продолжаться до бесконечности, и на меня нахлынула скука. Я уселся на ящик, зевнул и стал обдумывать мысль, которая появилась в связи с одним из вопросов, заданных Беннету. Я очень надеялся, что мои заключения неверны, — в противном случае мы оказались бы в опасном положении и могли бы оставить все надежды получить гонорар от Осгуда.
Я взглянул на часы: без десяти пять. В пять за орхидеями должна была прийти Лили Роуэн, и я принялся сочинять колкость, которая разнесет ее на кусочки. Мне показалось, что ее давно пора проучить.
Называть человека Эскамильо, будучи в хорошем настроении, вполне неуместно, но если это делается сразу же после того, как он чуть не убился, перепрыгнув через забор в поисках спасения от быка…
Я так и не успел ничего придумать. Сперва меня прервал уход Раймонда Плена, который счел своим долгом попрощаться со мной.
Вторая помеха оказалась куда более досадной: я увидел, что на меня показывают пальцем. В проходе, шагах в десяти, стоял тот самый долговязый соломоворошитель в комбинезоне, которого я видел три часа назад, и тыкал пальцем в меня. Рядом с ним были капитан Барроу из полиции и прокурор Уодделл.
— Взгляните-ка, кто к нам пожаловал, — вполголоса сказал я Вульфу.
Видимо, парень в комбинезоне был им больше не нужен, и он ушел, а остальные направились прямиком к своей жертве, то есть ко мне.
Выглядели они довольно мрачно и лишь сухо кивнули в ответ на наши с Вульфом приветствия. Барроу обратился прямо ко мне:
— Ступайте со мной.
— Куда, простите? — осклабился я.
— К шерифу. Я с удовольствием провожу вас. Он протянул ко мне свою лапу. Я скрестил на груди руки и отступил на шаг.
— Не спешите. У меня есть пистолет и лицензия частного детектива. Пистолетом я владею на законных основаниях. Нам ведь не нужны осложнения, не так ли?
Глава 16
— Даю вам слово, капитан, что в моем присутствии он вас не застрелит, — любезно начал Вульф. — Он знает, что я не выношу кровопролития. Кстати говоря, это мой пистолет. Дай мне его, Арчи.
Я вытащил пистолет и протянул Вульфу. Он поднес его к глазам и сказал:
— Уортингтон тридцать восьмого калибра, номер такой-то. Если, капитан, вы настаиваете на том, чтобы забрать его, что совершенно противозаконно, как справедливо заметил мистер Гудвин, то напишите расписку, и вы его получите.
Барроу кашлянул.
— Не валяйте дурака. Оставьте себе этот паршивый пистолет.
Идемте, Гудвин.
Я покачал головой:
— Я здесь нахожусь тоже на законных основаниях. Чего вы от меня хотите? Если одолжения, то так и скажите. А если вы намерены меня арестовать, то предъявите подписанный ордер. Вы ведь должны знать законы. В противном случае не советую меня трогать.
— Мы здесь хоть и в провинции, но законы знаем, — ответил Уодделл. — Было совершено убийство, и капитан Барроу хочет задать вам несколько вопросов.
— Пожалуйста, пусть спрашивает. А если он хочет побеседовать с глазу на глаз, то мог бы и попросить меня об этом. — Я повернулся к Барроу. — Я знаю, чего вы хотите, я видел, как тот орангутанг показывал на меня пальцем. Я знаю, что он видел, как я беседовал сегодня днем со своими знакомыми в загоне возле кучи соломы. До меня донеслись также слухи, что под кучей соломы в этом загоне нашли труп с воткнутыми в него вилами. Видимо, это была та самая куча соломы — мне ведь всегда везет. А вам надо узнать, почему я был там, о чем мы говорили с моими знакомыми и какой у меня был мотив проткнуть вилами этого человека. К тому же врач сказал, что он был убит два часа и шесть минут назад, так что мне надо отчитаться в своих действиях с десяти утра до двух часов тридцати минут дня. Верно?
— Да, — согласился Барроу. — Только нам интереснее было бы знать, что в это время делал убитый. Когда вы видели его последний раз?
— Попробуйте что-нибудь другое, — улыбнулся я. — Я уже много лет этим трюком не пользуюсь. Скажите мне сначала, кто этот убитый.
— Его звали Говард Бронсон, — не спуская с меня глаз, выпалил Барроу.
— Черт побери! — Я скорчил удивленную физиономию. — Друг Клайда Осгуда?
— Да. Когда вы видели его в последний раз?
— В десять тридцать сегодня утром, когда он вылезал из осгудовской машины, возле отеля. Я был в машине вместе с мисс Осгуд в Ниро Вульфом.
— Вы его хорошо знали?
— До понедельника никогда с ним не встречался.
— Между вами не было близости?
— Никакой.
— Какие-нибудь личные контакты?
— Пожалуй… не было.
— Что значит «пожалуй»?
— Может быть, денежные дела?
— Никаких.
— Как вы тогда сможете объяснить, что пустой бумажник, найденный в его кармане, сплошь покрыт отпечатками ваших пальцев?
Болван успел мне невольно все выдать. Если бы он сразу задал мне этот вопрос, я бы разве что промямлил какую-нибудь чушь, а так у меня было время подготовиться.
— Конечно, сейчас объясню, — широко улыбнулся я. — Вчера вечером в доме Осгуда я нашел на веранде бумажник. Я заглянул в него, чтобы по содержимому определить владельца, обнаружил, что это Бронсон, и вернул бумажник ему. Мне и в голову не пришло стереть отпечатки.
— О! У вас все заготовлено.
— Что заготовлено? — невинно осведомился, я. — Бумажник?
— Объяснение.
— Да, я всегда ношу с собой целую пачку. — Я поджал губы. — Да пораскиньте мозгами. Если бы я убил этого парня или если бы я нашел его мертвым и залез к нему в бумажник, неужели я оставил бы на нем свою подпись? Вы считаете меня таким олухом? Может быть, я вам немного помогу. Вы говорите, бумажник был пуст. А вчера вечером, когда я вернул его владельцу, в нем было около двух тысяч долларов.
Тут начал действовать гений Ниро Вульфа. Я говорю так не о придуманной им хитрости — для этого требовалась лишь способность быстро соображать, — а о гениальном предвидении, хотя сперва я не придал его действиям никакого значения. Видимо, устав от разговора, в котором он не принимал никакого участия, он засунул пистолет в боковой карман и принялся возиться с опрыскивателем.
— Что ж, по вашему совету попытаюсь пораскинуть мозгами, — произнес Барроу. — Вы брали что-нибудь из бумажника?
— Сегодня? Я его не видел. Я только один раз его нашел.
— Сегодня или в другой день, неважно. Брали или нет?
— Нет.
— Брали ли вы вообще что-нибудь у Бронсона?
— Нет.
— Вы согласны подвергнуться обыску?
Мой мозг заработал, как вычислительная машина. За полсекунды я перебрал пять или шесть вариантов, безмятежно улыбаясь Барроу и уголком глаза следя за Ниро Вульфом. Я заметил, что он подает мне знаки указательным пальцем правой руки, скрытой от посторонних взглядов краешком его пиджака. Это был напряженный момент. Молясь всем богам, что истолковал знаки правильно, я учтиво сказал Барроу:
— Извините, я колеблюсь, поскольку пытаюсь решить, что вас разозлит больше: если я откажу вам в этой любезности, дабы вынудить вас к действиям, или же если соглашусь, чтобы вы все равно ничего не нашли. Но теперь, когда пистолета у меня нет и вам не придется меня обезоруживать…
Струя мыльной пены из опрыскивателя под высоким давлением брызнула ему прямо в лицо.
Он захлебнулся, взвизгнул и отскочил в сторону, совершенно ослепленный. Это тоже был напряженный момент. Моя рука юркнула в нагрудный карман, вынырнула оттуда, и в мгновение ока я сунул свой бумажник в боковой карман пиджака прокурора Уодделла, шагнувшего к капитану с недоуменным восклицанием. Никаких других движений я не делал. Барроу схватил носовой платок и прижал его к глазам. Вульф предложил ему свой платок и сказал убитым голосом:
— Тысяча извинений, капитан. Моя дурацкая неосторожность.
Особого вреда, конечно, от этого не будет…
— Заткните глотку, или я вам ее заткну! — На ушах и подбородке Барроу еще поблескивали жемчужные капельки, но глаза он протер.
Повернувшись, он грубо напустился на меня:
— Подлые штучки! Куда ты это выбросил?
— Что выбросил? Вы с ума сошли?
— Это я-то сошел с ума? Он бросился к Уодделлу.
— Что он делал, когда этот толстопузый залепил мне глаза?
— Ничего, — ответил Уодделл. — Он стоял возле меня. Он даже не шелохнулся.
— Заверяю вас, — вставил Вульф, — если бы он сдвинулся с места, я бы это заметил.
Барроу свирепо посмотрел на него.
— Я ведь извинился, сэр.
— Идите к черту. Как вы смотрите на то, чтобы прогуляться с нами в прокуратуру?
— Вы разгневаны, капитан, — покачал головой Вульф, — и я вас не виню, но ваши действия не оправданы. Арестовать меня за то, что я случайно обрызгал вас, — неразумно.
Барроу повернулся к нему спиной и обратился к Уодделлу:
— Вы говорите, он не двигался с места?
— Гудвин? Нет.
— Он ничего не передавал Вульфу?
— Нет, конечно. Он стоял в десяти футах от него.
— Может, он что-нибудь бросил?
— Нет.
По обе стороны прохода собрались уже около дюжины зевак. Барроу воззвал к ним:
— Кто-нибудь из вас видел, как этот человек достал что-нибудь из кармана и передал толстяку или бросил куда-нибудь? Я капитан Барроу.
Это для меня важно.
Одни отрицательно качали головами, другие пробормотали, что не видели. Одна женщина с двойным подбородком громко сказала:
— Я наблюдала за вами. Как вас обрызгали, такого и в кино не увидишь, но если бы он бросил что-нибудь, то я бы заметила, я ничего не упускаю.
Послышались смешки. Барроу оглянулся по сторонам, и мне даже стало его жалко. Я по-прежнему стоял неподвижно. В радиусе шести футов от меня не было такого места, куда я мог бы что-нибудь спрятать. Передо мной стояли скамейки, уставленные горшками с орхидеями, а позади находился стол с георгинами, но все это было для меня вне пределов досягаемости. Я стоял, скрестив руки на груди.
Барроу протер платком за ушами и под подбородком и сказал мне:
— Поедете со мной в прокуратуру. Я собираюсь допросить вас по делу об убийстве Говарда Бронсона. Если вы по-прежнему думаете, как меня получше разозлить, то через двадцать минут у меня будет ордер на арест…
— Позвольте мне, — слащаво произнес Вульф. — Мы должны как-то загладить свою вину за этот печальный инцидент, капитан. Не следует настаивать на ордере, Арчи. С полицией нужно сотрудничать.
— Как скажете, шеф.
— Ступай. Здесь все равно слишком людно для конфиденциального разговора. Я присоединюсь к вам позже. Тем временем, мистер Уодделл, если вы сможете уделить мне несколько минут, я расскажу вам, что я обнаружил вчера вечером по делу, касающемуся Клайда Осгуда и мистера Бронсона. Я допрашивал мистера Бронсона около часа, и вам будет интересно узнать результаты.
— Вообще-то я собирался пойти с капитаном Барроу… Вульф пожал плечами.
— Теперь, когда Бронсон тоже убит, это представляется мне вдвойне интересным.
— Как вы на это смотрите?
— Делайте, как хотите, — сказал Барроу. — Я сам управлюсь с Гудвином.
По его тону казалось, что ему не хватает для этого лишь раскаленной кочерги и тисков для рук.
— Я скоро приду, — кивнул Уодделл.
— Когда молодая леди придет за орхидеями, — сказал я Вульфу на прощание, скажите ей, что я пошел на прогулку.
Мы пошли к выходу. Барроу держался чуть сзади, дюймах в десяти от моей правой руки, что выдавало полицейскую выучку капитана. Нас ждала патрульная машина. Мне приказали сесть рядом с водителем, а Барроу взгромоздился на заднее сиденье. Он ни на секунду не отрывал от меня взгляда. Его подозрения, что у меня было при себе нечто, от чего я хотел избавиться, только укрепилось после выходки Вульфа.
Через пять минут мы подъехали к зданию прокуратуры. Вместо того, чтобы войти через главный вход, как вчера, когда мы пришли с Осгудом к Уодделлу, мы прошли через боковой вход.
Темный холл пропах табаком и дезинфекцией. Шедший впереди нас полисмен открыл дверь, и я вошел вслед за ним, а за мной и Барроу.
Мы оказались в большой, плохо освещенной комнате с обшарпанными столами и стульями, где находился лишь один джентльмен — лысый, краснолицый, в очках с золотой оправой.
— Сейчас мы вас почистим, — провозгласил Барроу. Я равнодушно кивнул и встал в нужную позу. Я знал, в чем заключалась моя роль в этом спектакле, и понимал, что Вульфу было необходимо бросить меня на растерзание псам, чтобы получить возможность остаться наедине с боковым карманом окружного прокурора. Поэтому я терпеливо перенес испытание, еще раз убедившись, что они прошли хорошую полицейскую школу. Единственное, чего они не сделали, — это не распороли мою одежду по швам. По окончании процедуры я разложил все свои веши по местам и уселся. Барроу стоял и глазел на меня. Я не мог понять, почему он не пойдет умыться, ведь мыльная пена успела уже порядком въесться ему в кожу.
— Ваша ошибка в том, что вы пришли за мной слишком кровожадно настроенным, — сказал я ему. — Мы с Ниро Вульфом уважаем закон.
— Хватит об этом. Я бы отдал месячное жалованье, чтобы узнать, как вы это устроили. Когда-нибудь я это узнаю.
Он удостоверился, что полицейский за столом держит карандаш и блокнот наготове.
— Мне надо выяснить еще кое-что. Вы по-прежнему утверждаете, что ничего не брали у Бронсона?
— Да.
— Вы подозревали, что он замешан в убийстве Клайда Осгуда?
— Вы обращаетесь не по адресу. В нашей фирме подозревать может только мистер Вульф. Я всего лишь мальчик на побегушках.
— Вы отказываетесь отвечать?
— Нет, конечно. Если вы хотите знать, подозревал ли я Бронсона в убийстве, то ответ будет отрицательный. Нет никакого мотива.
— Не было ли чего-нибудь в его отношениях с Клайдом, что могло бы послужить мотивом?
— Понятия не имею. Вы зря теряете время. Позавчера в два часа дня мы с Ниро Вульфом еще не знали о существовании Осгудов, Праттов и Бронсона. Единственное, что нас с ними связывает, это то, что Осгуд нанял нас для расследования убийства его сына. Вы взялись за это дело одновременно с нами. Если вы зашли в тупик и вам нужна наша помощь, обращайтесь к Ниро Вульфу. Вы говорили, что собирались допросить меня по делу об убийстве Говарда Бронсона.
— Я это и делаю.
— Валяйте.
Он пододвинул ногой стул и уселся.
— Вульф беседовал с Бронсоном вчера вечером. О чем они говорили?
— Спросите мистера Вульфа.
— Вы отказываетесь отвечать?
— Сами понимаете. Я человек служащий и не хочу потерять место.
— Я тоже. Я ведь расследую убийство, Гудвин.
— Как и я.
— Когда вы сегодня днем зашли в тот загон, вы тоже этим занимались?
— Тогда нет. Я ждал, пока освободится Лу Беннет. Я случайно заметил, что в павильон вошла Нэнси Осгуд, и последовал за ней из чистого любопытства. Я увидел, что она там беседует с Джимми Праттом. Я знал, что ее старик страшно разозлился бы, узнав об этом, поэтому посоветовал им отложить разговор и сматываться оттуда, а потом вернулся в методистскую закусочную к своему хозяину.
— Как вы умудрились выбрать для беседы именно то место, где обнаружили тело Бронсона?
— Я его не выбирал, просто они там стояли. Не знаю, почему они выбрали именно это место, но мне кажется, знай они, что лежит под кучей соломы, они выбрали бы другое.
— Вы знали, что находится под кучей соломы?
— Угадайте.
— Знали.
— Нет.
— Почему вы так старались побыстрее выгнать их оттуда?
— Я бы не сказал, что я уж очень старался. Мне показалось, что они выбрали для свидания чертовски глупое место.
— Но вы стремились устроить так, чтобы никто их не заметил.
— Я? Никоим образом. Я просто считал, что так было бы лучше.
— Почему же вы подкупили служителя?
Вопрос мне не понравился.
— Вы попали в самое уязвимое место, — ответил я, — потому что мое объяснение покажется вам бредовым, хотя это чистая правда.
Иногда на меня находит игривое настроение, и в тот раз произошло именно так. Я вам все подробно расскажу.
Так я и сделал, с мельчайшими подробностями выложив весь наш разговор вплоть до того момента, когда служитель покинул загон.
— Вот как было дело, — закончил я, — а когда там обнаружили труп, этот паразит решил, что я хотел подкупить его десяткой. Да и вы тоже так подумали. Клянусь честью, сегодня вечером устрою засаду и отниму у него деньги.
— Вывертываться вы умеете, — Барроу кашлянул. — Но как быть с отпечатками пальцев? Не думаю, чтобы такой человек, как Бронсон, разбрасывал по веранде свои бумажники с двумя тысячами. А теперь еще это. Понимаете, что вы болтаете?
— Я же говорил, что вам это покажется бредом. Но, поскольку у вас нет доказательств обратного, давайте исходить из того, что я в здравом уме. Неужели я такой идиот, что попытался бы десяткой заткнуть рот незнакомому парню, если бы речь шла об убийстве? Да, кстати, уж не заявил ли этот болван, что я просил его молчать?
— Мы тут все болваны. Но попробуйте сказать болванам-присяжным, что шутки ради разбрасываетесь десятидолларовыми купюрами.
— Как это понимать? — возмутился я. — При чем здесь присяжные?
Вы с своем уме?
Капитан покосился на меня и потер шею.
— Я без особого удовольствия выслушаю приговор, который вам вынесут присяжные, Гудвин. Я даже не питаю к вам и к вашему толстяку никакой злобы, несмотря на то, что вы устроили вокруг дела Осгуда.
Мне наплевать, сколько вы выжмете из Осгуда, но раз уж чаша наполнена, ее нужно испить. До самого дна. Понимаете?
— Валяйте, пейте.
— Я и собираюсь. И уж будьте уверены, что от моего внимания не ускользнет больше ни одна мелочь. Вы говорите, чтобы я задавал вопросы Вульфу? Я это сделаю, но пока что я спрашиваю вас. Вы будете отвечать или нет?
— Господи, я уже охрип!
— Ладно. У меня есть бумажник с вашими отпечатками. У меня десятка, которую вы всучили служителю. Вы скажете, наконец, что вы взяли у Бронсона?
— Вы толкаете меня на ложные показания, капитан.
— Что ж, я подтолкну вас и дальше. Сегодня утром, когда Бронсон в вестибюле отеля зашел в телефонную будку и заказал разговор с Нью-Йорком, там находился помощник шерифа, который подключился к параллельной линии. По его свидетельству, Бронсон рассказал своему брату в Нью-Йорке, что некто по имени Гудвин избил его и отобрал расписку, но что он все равно добьется своего. Ну, что вы на это скажете?
— Ого, — отозвался я, — вот это здорово! Теперь остается только, чтобы нью-йоркская полиция поймала того человека и пропустила его через кофемолку…
— Благодарю за совет. Что это была за расписка и где она? Я покачал головой.
— Видимо, помощник шерифа ослышался. Возможно, того звали Дудвин, или Голдстейн, или Ди Маджио…
— Как бы мне хотелось врезать вам по физиономии! Боже, какой бифштекс я бы из вас сделал… — Барроу тяжело вздохнул. — Вы расколетесь или нет?
— Извините, мне раскалываться не в чем.
Он повернулся к своему коллеге.
— Билл, судья Хатчинс сейчас у себя наверху. Сбегай к нему за ордером на задержание Арчи Гудвина. И поторапливайся, нам предстоит развлечение.
Я удивленно вскинул брови. Быстро он все обделал.
— Каковы условия проживания? — спросил я.
— Сносные. Правда, жилье немножко перенаселено из-за ярмарки. Но в любой момент, когда вы решитесь выложить все начистоту…
Его человек вернулся с ордером. Я попросил разрешения взглянуть, и моя просьба была удовлетворена. Потом Барроу забрал ордер и предложил мне идти за ним. В сопровождении полицейских я прошел по коридору, пока мы не остановились перед дверью с табличкой «Старший надзиратель». В комнате, выглядевшей опрятнее, чем та, которую мы покинули, за столом, где стояла даже ваза с цветами, сидел заспанный надзиратель.
— Важный свидетель по делу Бронсона, — сказал ему Барроу. — Уже обыскан. Я загляну завтра утром. В любое время дня и ночи, когда он захочет меня видеть, пошли за мной.
Надзиратель взглянул на меня и гоготнул:
— Тебе следовало одеться похуже, приятель. У нас здесь плоховато с камердинерами.
Я вытащил пистолет и протянул Вульфу. Он поднес его к глазам и сказал:
— Уортингтон тридцать восьмого калибра, номер такой-то. Если, капитан, вы настаиваете на том, чтобы забрать его, что совершенно противозаконно, как справедливо заметил мистер Гудвин, то напишите расписку, и вы его получите.
Барроу кашлянул.
— Не валяйте дурака. Оставьте себе этот паршивый пистолет.
Идемте, Гудвин.
Я покачал головой:
— Я здесь нахожусь тоже на законных основаниях. Чего вы от меня хотите? Если одолжения, то так и скажите. А если вы намерены меня арестовать, то предъявите подписанный ордер. Вы ведь должны знать законы. В противном случае не советую меня трогать.
— Мы здесь хоть и в провинции, но законы знаем, — ответил Уодделл. — Было совершено убийство, и капитан Барроу хочет задать вам несколько вопросов.
— Пожалуйста, пусть спрашивает. А если он хочет побеседовать с глазу на глаз, то мог бы и попросить меня об этом. — Я повернулся к Барроу. — Я знаю, чего вы хотите, я видел, как тот орангутанг показывал на меня пальцем. Я знаю, что он видел, как я беседовал сегодня днем со своими знакомыми в загоне возле кучи соломы. До меня донеслись также слухи, что под кучей соломы в этом загоне нашли труп с воткнутыми в него вилами. Видимо, это была та самая куча соломы — мне ведь всегда везет. А вам надо узнать, почему я был там, о чем мы говорили с моими знакомыми и какой у меня был мотив проткнуть вилами этого человека. К тому же врач сказал, что он был убит два часа и шесть минут назад, так что мне надо отчитаться в своих действиях с десяти утра до двух часов тридцати минут дня. Верно?
— Да, — согласился Барроу. — Только нам интереснее было бы знать, что в это время делал убитый. Когда вы видели его последний раз?
— Попробуйте что-нибудь другое, — улыбнулся я. — Я уже много лет этим трюком не пользуюсь. Скажите мне сначала, кто этот убитый.
— Его звали Говард Бронсон, — не спуская с меня глаз, выпалил Барроу.
— Черт побери! — Я скорчил удивленную физиономию. — Друг Клайда Осгуда?
— Да. Когда вы видели его в последний раз?
— В десять тридцать сегодня утром, когда он вылезал из осгудовской машины, возле отеля. Я был в машине вместе с мисс Осгуд в Ниро Вульфом.
— Вы его хорошо знали?
— До понедельника никогда с ним не встречался.
— Между вами не было близости?
— Никакой.
— Какие-нибудь личные контакты?
— Пожалуй… не было.
— Что значит «пожалуй»?
— Может быть, денежные дела?
— Никаких.
— Как вы тогда сможете объяснить, что пустой бумажник, найденный в его кармане, сплошь покрыт отпечатками ваших пальцев?
Болван успел мне невольно все выдать. Если бы он сразу задал мне этот вопрос, я бы разве что промямлил какую-нибудь чушь, а так у меня было время подготовиться.
— Конечно, сейчас объясню, — широко улыбнулся я. — Вчера вечером в доме Осгуда я нашел на веранде бумажник. Я заглянул в него, чтобы по содержимому определить владельца, обнаружил, что это Бронсон, и вернул бумажник ему. Мне и в голову не пришло стереть отпечатки.
— О! У вас все заготовлено.
— Что заготовлено? — невинно осведомился, я. — Бумажник?
— Объяснение.
— Да, я всегда ношу с собой целую пачку. — Я поджал губы. — Да пораскиньте мозгами. Если бы я убил этого парня или если бы я нашел его мертвым и залез к нему в бумажник, неужели я оставил бы на нем свою подпись? Вы считаете меня таким олухом? Может быть, я вам немного помогу. Вы говорите, бумажник был пуст. А вчера вечером, когда я вернул его владельцу, в нем было около двух тысяч долларов.
Тут начал действовать гений Ниро Вульфа. Я говорю так не о придуманной им хитрости — для этого требовалась лишь способность быстро соображать, — а о гениальном предвидении, хотя сперва я не придал его действиям никакого значения. Видимо, устав от разговора, в котором он не принимал никакого участия, он засунул пистолет в боковой карман и принялся возиться с опрыскивателем.
— Что ж, по вашему совету попытаюсь пораскинуть мозгами, — произнес Барроу. — Вы брали что-нибудь из бумажника?
— Сегодня? Я его не видел. Я только один раз его нашел.
— Сегодня или в другой день, неважно. Брали или нет?
— Нет.
— Брали ли вы вообще что-нибудь у Бронсона?
— Нет.
— Вы согласны подвергнуться обыску?
Мой мозг заработал, как вычислительная машина. За полсекунды я перебрал пять или шесть вариантов, безмятежно улыбаясь Барроу и уголком глаза следя за Ниро Вульфом. Я заметил, что он подает мне знаки указательным пальцем правой руки, скрытой от посторонних взглядов краешком его пиджака. Это был напряженный момент. Молясь всем богам, что истолковал знаки правильно, я учтиво сказал Барроу:
— Извините, я колеблюсь, поскольку пытаюсь решить, что вас разозлит больше: если я откажу вам в этой любезности, дабы вынудить вас к действиям, или же если соглашусь, чтобы вы все равно ничего не нашли. Но теперь, когда пистолета у меня нет и вам не придется меня обезоруживать…
Струя мыльной пены из опрыскивателя под высоким давлением брызнула ему прямо в лицо.
Он захлебнулся, взвизгнул и отскочил в сторону, совершенно ослепленный. Это тоже был напряженный момент. Моя рука юркнула в нагрудный карман, вынырнула оттуда, и в мгновение ока я сунул свой бумажник в боковой карман пиджака прокурора Уодделла, шагнувшего к капитану с недоуменным восклицанием. Никаких других движений я не делал. Барроу схватил носовой платок и прижал его к глазам. Вульф предложил ему свой платок и сказал убитым голосом:
— Тысяча извинений, капитан. Моя дурацкая неосторожность.
Особого вреда, конечно, от этого не будет…
— Заткните глотку, или я вам ее заткну! — На ушах и подбородке Барроу еще поблескивали жемчужные капельки, но глаза он протер.
Повернувшись, он грубо напустился на меня:
— Подлые штучки! Куда ты это выбросил?
— Что выбросил? Вы с ума сошли?
— Это я-то сошел с ума? Он бросился к Уодделлу.
— Что он делал, когда этот толстопузый залепил мне глаза?
— Ничего, — ответил Уодделл. — Он стоял возле меня. Он даже не шелохнулся.
— Заверяю вас, — вставил Вульф, — если бы он сдвинулся с места, я бы это заметил.
Барроу свирепо посмотрел на него.
— Я ведь извинился, сэр.
— Идите к черту. Как вы смотрите на то, чтобы прогуляться с нами в прокуратуру?
— Вы разгневаны, капитан, — покачал головой Вульф, — и я вас не виню, но ваши действия не оправданы. Арестовать меня за то, что я случайно обрызгал вас, — неразумно.
Барроу повернулся к нему спиной и обратился к Уодделлу:
— Вы говорите, он не двигался с места?
— Гудвин? Нет.
— Он ничего не передавал Вульфу?
— Нет, конечно. Он стоял в десяти футах от него.
— Может, он что-нибудь бросил?
— Нет.
По обе стороны прохода собрались уже около дюжины зевак. Барроу воззвал к ним:
— Кто-нибудь из вас видел, как этот человек достал что-нибудь из кармана и передал толстяку или бросил куда-нибудь? Я капитан Барроу.
Это для меня важно.
Одни отрицательно качали головами, другие пробормотали, что не видели. Одна женщина с двойным подбородком громко сказала:
— Я наблюдала за вами. Как вас обрызгали, такого и в кино не увидишь, но если бы он бросил что-нибудь, то я бы заметила, я ничего не упускаю.
Послышались смешки. Барроу оглянулся по сторонам, и мне даже стало его жалко. Я по-прежнему стоял неподвижно. В радиусе шести футов от меня не было такого места, куда я мог бы что-нибудь спрятать. Передо мной стояли скамейки, уставленные горшками с орхидеями, а позади находился стол с георгинами, но все это было для меня вне пределов досягаемости. Я стоял, скрестив руки на груди.
Барроу протер платком за ушами и под подбородком и сказал мне:
— Поедете со мной в прокуратуру. Я собираюсь допросить вас по делу об убийстве Говарда Бронсона. Если вы по-прежнему думаете, как меня получше разозлить, то через двадцать минут у меня будет ордер на арест…
— Позвольте мне, — слащаво произнес Вульф. — Мы должны как-то загладить свою вину за этот печальный инцидент, капитан. Не следует настаивать на ордере, Арчи. С полицией нужно сотрудничать.
— Как скажете, шеф.
— Ступай. Здесь все равно слишком людно для конфиденциального разговора. Я присоединюсь к вам позже. Тем временем, мистер Уодделл, если вы сможете уделить мне несколько минут, я расскажу вам, что я обнаружил вчера вечером по делу, касающемуся Клайда Осгуда и мистера Бронсона. Я допрашивал мистера Бронсона около часа, и вам будет интересно узнать результаты.
— Вообще-то я собирался пойти с капитаном Барроу… Вульф пожал плечами.
— Теперь, когда Бронсон тоже убит, это представляется мне вдвойне интересным.
— Как вы на это смотрите?
— Делайте, как хотите, — сказал Барроу. — Я сам управлюсь с Гудвином.
По его тону казалось, что ему не хватает для этого лишь раскаленной кочерги и тисков для рук.
— Я скоро приду, — кивнул Уодделл.
— Когда молодая леди придет за орхидеями, — сказал я Вульфу на прощание, скажите ей, что я пошел на прогулку.
Мы пошли к выходу. Барроу держался чуть сзади, дюймах в десяти от моей правой руки, что выдавало полицейскую выучку капитана. Нас ждала патрульная машина. Мне приказали сесть рядом с водителем, а Барроу взгромоздился на заднее сиденье. Он ни на секунду не отрывал от меня взгляда. Его подозрения, что у меня было при себе нечто, от чего я хотел избавиться, только укрепилось после выходки Вульфа.
Через пять минут мы подъехали к зданию прокуратуры. Вместо того, чтобы войти через главный вход, как вчера, когда мы пришли с Осгудом к Уодделлу, мы прошли через боковой вход.
Темный холл пропах табаком и дезинфекцией. Шедший впереди нас полисмен открыл дверь, и я вошел вслед за ним, а за мной и Барроу.
Мы оказались в большой, плохо освещенной комнате с обшарпанными столами и стульями, где находился лишь один джентльмен — лысый, краснолицый, в очках с золотой оправой.
— Сейчас мы вас почистим, — провозгласил Барроу. Я равнодушно кивнул и встал в нужную позу. Я знал, в чем заключалась моя роль в этом спектакле, и понимал, что Вульфу было необходимо бросить меня на растерзание псам, чтобы получить возможность остаться наедине с боковым карманом окружного прокурора. Поэтому я терпеливо перенес испытание, еще раз убедившись, что они прошли хорошую полицейскую школу. Единственное, чего они не сделали, — это не распороли мою одежду по швам. По окончании процедуры я разложил все свои веши по местам и уселся. Барроу стоял и глазел на меня. Я не мог понять, почему он не пойдет умыться, ведь мыльная пена успела уже порядком въесться ему в кожу.
— Ваша ошибка в том, что вы пришли за мной слишком кровожадно настроенным, — сказал я ему. — Мы с Ниро Вульфом уважаем закон.
— Хватит об этом. Я бы отдал месячное жалованье, чтобы узнать, как вы это устроили. Когда-нибудь я это узнаю.
Он удостоверился, что полицейский за столом держит карандаш и блокнот наготове.
— Мне надо выяснить еще кое-что. Вы по-прежнему утверждаете, что ничего не брали у Бронсона?
— Да.
— Вы подозревали, что он замешан в убийстве Клайда Осгуда?
— Вы обращаетесь не по адресу. В нашей фирме подозревать может только мистер Вульф. Я всего лишь мальчик на побегушках.
— Вы отказываетесь отвечать?
— Нет, конечно. Если вы хотите знать, подозревал ли я Бронсона в убийстве, то ответ будет отрицательный. Нет никакого мотива.
— Не было ли чего-нибудь в его отношениях с Клайдом, что могло бы послужить мотивом?
— Понятия не имею. Вы зря теряете время. Позавчера в два часа дня мы с Ниро Вульфом еще не знали о существовании Осгудов, Праттов и Бронсона. Единственное, что нас с ними связывает, это то, что Осгуд нанял нас для расследования убийства его сына. Вы взялись за это дело одновременно с нами. Если вы зашли в тупик и вам нужна наша помощь, обращайтесь к Ниро Вульфу. Вы говорили, что собирались допросить меня по делу об убийстве Говарда Бронсона.
— Я это и делаю.
— Валяйте.
Он пододвинул ногой стул и уселся.
— Вульф беседовал с Бронсоном вчера вечером. О чем они говорили?
— Спросите мистера Вульфа.
— Вы отказываетесь отвечать?
— Сами понимаете. Я человек служащий и не хочу потерять место.
— Я тоже. Я ведь расследую убийство, Гудвин.
— Как и я.
— Когда вы сегодня днем зашли в тот загон, вы тоже этим занимались?
— Тогда нет. Я ждал, пока освободится Лу Беннет. Я случайно заметил, что в павильон вошла Нэнси Осгуд, и последовал за ней из чистого любопытства. Я увидел, что она там беседует с Джимми Праттом. Я знал, что ее старик страшно разозлился бы, узнав об этом, поэтому посоветовал им отложить разговор и сматываться оттуда, а потом вернулся в методистскую закусочную к своему хозяину.
— Как вы умудрились выбрать для беседы именно то место, где обнаружили тело Бронсона?
— Я его не выбирал, просто они там стояли. Не знаю, почему они выбрали именно это место, но мне кажется, знай они, что лежит под кучей соломы, они выбрали бы другое.
— Вы знали, что находится под кучей соломы?
— Угадайте.
— Знали.
— Нет.
— Почему вы так старались побыстрее выгнать их оттуда?
— Я бы не сказал, что я уж очень старался. Мне показалось, что они выбрали для свидания чертовски глупое место.
— Но вы стремились устроить так, чтобы никто их не заметил.
— Я? Никоим образом. Я просто считал, что так было бы лучше.
— Почему же вы подкупили служителя?
Вопрос мне не понравился.
— Вы попали в самое уязвимое место, — ответил я, — потому что мое объяснение покажется вам бредовым, хотя это чистая правда.
Иногда на меня находит игривое настроение, и в тот раз произошло именно так. Я вам все подробно расскажу.
Так я и сделал, с мельчайшими подробностями выложив весь наш разговор вплоть до того момента, когда служитель покинул загон.
— Вот как было дело, — закончил я, — а когда там обнаружили труп, этот паразит решил, что я хотел подкупить его десяткой. Да и вы тоже так подумали. Клянусь честью, сегодня вечером устрою засаду и отниму у него деньги.
— Вывертываться вы умеете, — Барроу кашлянул. — Но как быть с отпечатками пальцев? Не думаю, чтобы такой человек, как Бронсон, разбрасывал по веранде свои бумажники с двумя тысячами. А теперь еще это. Понимаете, что вы болтаете?
— Я же говорил, что вам это покажется бредом. Но, поскольку у вас нет доказательств обратного, давайте исходить из того, что я в здравом уме. Неужели я такой идиот, что попытался бы десяткой заткнуть рот незнакомому парню, если бы речь шла об убийстве? Да, кстати, уж не заявил ли этот болван, что я просил его молчать?
— Мы тут все болваны. Но попробуйте сказать болванам-присяжным, что шутки ради разбрасываетесь десятидолларовыми купюрами.
— Как это понимать? — возмутился я. — При чем здесь присяжные?
Вы с своем уме?
Капитан покосился на меня и потер шею.
— Я без особого удовольствия выслушаю приговор, который вам вынесут присяжные, Гудвин. Я даже не питаю к вам и к вашему толстяку никакой злобы, несмотря на то, что вы устроили вокруг дела Осгуда.
Мне наплевать, сколько вы выжмете из Осгуда, но раз уж чаша наполнена, ее нужно испить. До самого дна. Понимаете?
— Валяйте, пейте.
— Я и собираюсь. И уж будьте уверены, что от моего внимания не ускользнет больше ни одна мелочь. Вы говорите, чтобы я задавал вопросы Вульфу? Я это сделаю, но пока что я спрашиваю вас. Вы будете отвечать или нет?
— Господи, я уже охрип!
— Ладно. У меня есть бумажник с вашими отпечатками. У меня десятка, которую вы всучили служителю. Вы скажете, наконец, что вы взяли у Бронсона?
— Вы толкаете меня на ложные показания, капитан.
— Что ж, я подтолкну вас и дальше. Сегодня утром, когда Бронсон в вестибюле отеля зашел в телефонную будку и заказал разговор с Нью-Йорком, там находился помощник шерифа, который подключился к параллельной линии. По его свидетельству, Бронсон рассказал своему брату в Нью-Йорке, что некто по имени Гудвин избил его и отобрал расписку, но что он все равно добьется своего. Ну, что вы на это скажете?
— Ого, — отозвался я, — вот это здорово! Теперь остается только, чтобы нью-йоркская полиция поймала того человека и пропустила его через кофемолку…
— Благодарю за совет. Что это была за расписка и где она? Я покачал головой.
— Видимо, помощник шерифа ослышался. Возможно, того звали Дудвин, или Голдстейн, или Ди Маджио…
— Как бы мне хотелось врезать вам по физиономии! Боже, какой бифштекс я бы из вас сделал… — Барроу тяжело вздохнул. — Вы расколетесь или нет?
— Извините, мне раскалываться не в чем.
Он повернулся к своему коллеге.
— Билл, судья Хатчинс сейчас у себя наверху. Сбегай к нему за ордером на задержание Арчи Гудвина. И поторапливайся, нам предстоит развлечение.
Я удивленно вскинул брови. Быстро он все обделал.
— Каковы условия проживания? — спросил я.
— Сносные. Правда, жилье немножко перенаселено из-за ярмарки. Но в любой момент, когда вы решитесь выложить все начистоту…
Его человек вернулся с ордером. Я попросил разрешения взглянуть, и моя просьба была удовлетворена. Потом Барроу забрал ордер и предложил мне идти за ним. В сопровождении полицейских я прошел по коридору, пока мы не остановились перед дверью с табличкой «Старший надзиратель». В комнате, выглядевшей опрятнее, чем та, которую мы покинули, за столом, где стояла даже ваза с цветами, сидел заспанный надзиратель.
— Важный свидетель по делу Бронсона, — сказал ему Барроу. — Уже обыскан. Я загляну завтра утром. В любое время дня и ночи, когда он захочет меня видеть, пошли за мной.
Надзиратель взглянул на меня и гоготнул:
— Тебе следовало одеться похуже, приятель. У нас здесь плоховато с камердинерами.
Глава 17
Тюрьма определенно была памятником старины. Она занимала целое крыло здания суда, и камеры располагались по обе стороны длинного коридора. Моя была третьей от конца. Соседом по камере оказался длинноносый парень, который беспрестанно расчесывал густую копну волос. Тусклый свет, проникающий из маленького зарешеченного оконца под самым потолком, создавал довольно мрачную обстановку. Мы обменялись с парнем приветствиями, после чего он продолжал причесываться.
— Карты или кости есть? — спросил он.
— Нет.
— Отобрали? На ярмарке работал? Никогда тебя не встречал.
— Немудрено.
Я сел на койку, покрытую грязным серым одеялом.
— А ты работал на ярмарке?
— До вчерашнего дня. Играл в скорлупку. Есть хочешь?
— Съел бы чего-нибудь.
— Здесь кормят обычно в пять часов. Но если ты голоден и у тебя водятся деньжата…
— Валяй.
Он подошел к двери, три раза постучал по прутьям железной решетки, выждал секунду и постучал еще два раза. Через минуту в коридоре послышались шаги и замерли перед нашей клеткой. Мой новый приятель, не особенно таясь, подозвал меня.
Я встал. Это был не тот надзиратель, который привел меня сюда. Я вынул доллар и сказал, что мне нужны два сандвича с ветчиной. Он посмотрел, покачал головой и сказал, что этого недостаточно. Я расстался еще с одним долларом и попросил включить в заказ вечерние газеты.
К тому времени, когда он вернулся, я успел подружиться с моим соседом, которого звали Безил Грейем. Его познания в области окружных тюрем были потрясающими. Я разложил сандвичи на расстеленной на койке газете. Когда был проглочен последний кусок, Безил сделал предложение, которое могло бы на корню погубить нашу зарождавшуюся дружбу, если бы я его принял. Приготовления Безила были простыми, но интригующими. Он вытащил из-под одеяла три чайные ложки и маленькую горошину, затем осведомился, можно ли воспользоваться одной из моих газет. Я кивнул. Положив газету на пол, он уселся на нее и разложил перед собой ложки. Под одну из них поместил горошину я дружелюбно посмотрел на меня.
— Я просто показываю тебе, как это делается, — сказал он. — Это поможет нам скоротать время. Иногда глаз оказывается быстрее, иногда — рука. Здесь испытывается не везение, а искусство. Твой глаз против моей руки. Возможно, ты и победишь, но давай попробуем. Это нетрудно. Под какой ложкой горошина?
Я ответил и угадал. Его проворные пальцы опять забегали, и вновь я угадал. Потом я проиграл. Потом выиграл три раза подряд, он засуетился и напустил на себя недовольный вид.
— Хватит, Безил, — покачал я головой. — Я не такой уж умник, но зато отчаянный скряга. К тому же все деньги, что у меня есть, не мои, но даже если бы они были моими, я все равно скряга.
Он весело спрятал ложки и горошину, и наша дружба была спасена.
В камере начало темнеть. Вскоре включили свет, но от этого тут сделалось только мрачнее. Газету с кричащими заголовками об убийстве на ярмарке можно было читать, лишь держа ее вблизи дверной решетки, через которую проникал свет из коридора, поэтому я отказался от этого занятия и посвятил себя Безилу. Он определенно был хорошим парнем. Его схватили в первый же день, как он начал работать на ярмарке, и приговорили к солидному штрафу.
На моих часах было без десяти восемь, когда вновь послышались шаги, ключ повернулся в замке и дверь распахнулась. Надзиратель, которого я видел впервые, произнес:
— Карты или кости есть? — спросил он.
— Нет.
— Отобрали? На ярмарке работал? Никогда тебя не встречал.
— Немудрено.
Я сел на койку, покрытую грязным серым одеялом.
— А ты работал на ярмарке?
— До вчерашнего дня. Играл в скорлупку. Есть хочешь?
— Съел бы чего-нибудь.
— Здесь кормят обычно в пять часов. Но если ты голоден и у тебя водятся деньжата…
— Валяй.
Он подошел к двери, три раза постучал по прутьям железной решетки, выждал секунду и постучал еще два раза. Через минуту в коридоре послышались шаги и замерли перед нашей клеткой. Мой новый приятель, не особенно таясь, подозвал меня.
Я встал. Это был не тот надзиратель, который привел меня сюда. Я вынул доллар и сказал, что мне нужны два сандвича с ветчиной. Он посмотрел, покачал головой и сказал, что этого недостаточно. Я расстался еще с одним долларом и попросил включить в заказ вечерние газеты.
К тому времени, когда он вернулся, я успел подружиться с моим соседом, которого звали Безил Грейем. Его познания в области окружных тюрем были потрясающими. Я разложил сандвичи на расстеленной на койке газете. Когда был проглочен последний кусок, Безил сделал предложение, которое могло бы на корню погубить нашу зарождавшуюся дружбу, если бы я его принял. Приготовления Безила были простыми, но интригующими. Он вытащил из-под одеяла три чайные ложки и маленькую горошину, затем осведомился, можно ли воспользоваться одной из моих газет. Я кивнул. Положив газету на пол, он уселся на нее и разложил перед собой ложки. Под одну из них поместил горошину я дружелюбно посмотрел на меня.
— Я просто показываю тебе, как это делается, — сказал он. — Это поможет нам скоротать время. Иногда глаз оказывается быстрее, иногда — рука. Здесь испытывается не везение, а искусство. Твой глаз против моей руки. Возможно, ты и победишь, но давай попробуем. Это нетрудно. Под какой ложкой горошина?
Я ответил и угадал. Его проворные пальцы опять забегали, и вновь я угадал. Потом я проиграл. Потом выиграл три раза подряд, он засуетился и напустил на себя недовольный вид.
— Хватит, Безил, — покачал я головой. — Я не такой уж умник, но зато отчаянный скряга. К тому же все деньги, что у меня есть, не мои, но даже если бы они были моими, я все равно скряга.
Он весело спрятал ложки и горошину, и наша дружба была спасена.
В камере начало темнеть. Вскоре включили свет, но от этого тут сделалось только мрачнее. Газету с кричащими заголовками об убийстве на ярмарке можно было читать, лишь держа ее вблизи дверной решетки, через которую проникал свет из коридора, поэтому я отказался от этого занятия и посвятил себя Безилу. Он определенно был хорошим парнем. Его схватили в первый же день, как он начал работать на ярмарке, и приговорили к солидному штрафу.
На моих часах было без десяти восемь, когда вновь послышались шаги, ключ повернулся в замке и дверь распахнулась. Надзиратель, которого я видел впервые, произнес: