Не могу только сказать, где и когда. Мисс Тьюсар, несомненно, в конце концов восполнит этот пробел; к тому дню, когда вы окажетесь перед присяжными и судьей, она, скорее всего, поведает гораздо больше того, что сказал я вам, иначе ей не избежать обвинения в пособничестве.
Очень вероятно, что Ян увидел вазу Ван Ли в квартире своей сестры, как ее увидел Диего позднее, – вашу вазу, которую вы сами туда отнесли. Во всяком случае, Ян проник в вашу тайну, вы ему не нравились, а он был многим обязан вашей жене. Ян выложил вам напрямую все, что он думает про вас, и поставил ультиматум: или вы разорвете отношения с его сестрой, или он расскажет обо всем вашей жене. Вы отнеслись к его угрозе с дьявольской расчетливостью и змеиной хитростью: за несколько часов до его концерта вы налили лак в его скрипку. Вам был хорошо известен его характер и темперамент, вы знали, что в порыве отчаяния он способен даже наложить на себя руки, что он и сделал.
– Нет, – сказал Генри Помфрет приглушенным голосом. – Нет! – И тут он совершил грубую, непоправимую ошибку. Он повернул голову не к жене, а к Гарде. – Гарда! – крикнул он умоляюще: – Гарда, я не делал этого!
Миссис Помфрет встала. В ее голосе зазвучали металлические нотки:
– Вы сказали, у вас есть доказательства?
Фокс кивнул ей:
– Еще секунду.
Он снова обратился к Помфрету:
– Итак, еще раз. Если после убийства Лоутона Моубрея вы подумали, что вам ничто не грозит, то теперь возникли сложности. Исчезновение скрипки, должно быть, вас сильно встревожило, и, хотя я прояснил этот вопрос, к вашему удовольствию, вас привел в ужас лак, который мне удалось обнаружить. Вы испугались не того, что преступление припишут вам; вы испугались, что вас может заподозрить мисс Тьюсар, и попытались направить ее подозрения по ложному пути, послав ей записку со свастикой. Мисс Тьюсар, прошу вас! Диего, держи ее!
Диего выполнил просьбу.
Фокс продолжал:
– Но запальный шнур уже горел, и не было возможности его потушить. Вас уже терзал страх, и вы, наверное, были близки к отчаянию-, когда Перри Данхэм сказал вам, что Ян действительно оставил вторую записку, что она адресована вашей жене и раскрывала тайну ваших отношений с Гардой и что эта записка находится у него. Что еще он сказал вам? То же самое, думаю, что и Лоутон Моубрей, и Ян: потребовал порвать с Гардой.
Он знал, что его мать счастлива с вами, он любил ее и не хотел разрушить ее счастье, поэтому, вместо того чтобы показать записку ей, он дал вам шанс. Он, конечно, не подозревал, что вы убийца. Вы пообещали ему порвать с Гардой, и он был настолько глуп, что поверил вам. Как я уже сказал, он не подозревал, что вы убийца.
И все равно глупо было с его стороны пить виски из бутылки, к которой вы имели доступ, тем более что вам было известно, какую марку виски он пьет.
– Вам, черт возьми, прекрасно известно, – укоризненно сказал, глядя на Помфрета, Адольф Кох, – что и я иногда пью бурбон!
Хиби Хит истерически захихикала.
– Итак, когда Перри не стало, – продолжал Фокс, – вам снова ничего не угрожало. Но начали скапливаться улики, и ваши нервы не выдержали. Например, ваза Ван Ли. Гарда, конечно, сказала вам, что ее забрал Диего, и самообладание и сообразительность покинули вас. Вы снова превратились в миссис Гарриет Пискус, чтобы купить нитробензол. Вламываться в квартиру Диего, чтобы забрать вазу и поставить на него ловушку, было полным идиотизмом. Не буду объяснять почему – сами поймете. Но, главное, это ничего не решило. Оставалась вторая записка Яна. Она была жизненно важна для вас.
Вы раздобыли ключ от квартиры Перри, – когда миссис Помфрет давала мне ключ, я заметил, что у нее оставался дубликат, – пробрались наверх в образе миссис Пискус и учинили лихорадочный обыск, но записки не нашли.
Заговорила миссис Помфрет:
– Сын говорил мне, что записки не было. Что была только одна записка. Что Дора ошиблась. Сын никогда не лгал мне.
– Один раз он сделал это, миссис Помфрет. Учитывая обстоятельства, это была довольно безобидная ложь. – Фокс по-прежнему не спускал глаз с мистера Помфрета. – Записка, наверное, заставила вас понервничать.
Меня-то, безусловно, заставила. После того, как Перри схватился за скрипку, как только я оставил его одного, у меня возникла мысль, что записка может быть внутри.
Если один взгляд на содержание записки в тот вечер в гримерной заставил его спрятать ее, и спрятать не на себе, он вполне мог просунуть ее в одно из отверстий деки, а вынуть ее потом не сумел, поскольку скрипка исчезла. Я потряс скрипку, но никакого шороха не услышал. Я даже заглянул в нее с карманным фонариком – тогда я и обнаружил лак, но записки не увидал. Глупо, что я не догадался, в чем дело: слой лака был такой толстый, что он и спустя семь или восемь часов не застыл. Записка скользнула в конец корпуса и прилипла. Поэтому она не зашуршала, когда я тряс скрипку, а через отверстие в деке ее невозможно увидеть. Она все еще там.
– Она… она… – По лицу Помфрета прошла судорога. – Она… – это было все, что он смог из себя выдавить.
Фокс утвердительно кивнул:
– Она прилипла к лаку. – Его тон стал жестким. – Это месть Яна, и ее раскрыла нам его сестра. Вот что говорится в записке: «И.Д.П. Прощайте. Моя смерть – безобразие, которого вы не заслуживаете. И еще – ваш муж и моя сестра. Остановите их. Я выполнил свой долг по отношению к вам. Прощайте. Ян».
Гарда уронила голову на стол и затряслась от рыданий.
– Дайте мне, – проговорила сдавленным голосом миссис Помфрет.
Фокс допустил ошибку, повернувшись к ней. Как только он сделал это, Помфрет прыгнул. Он всем телом навалился на Фокса, повалил его на пол вместе со стулом и вцепился в скрипку. Но тут кто-то прыгнул на Помфрета, как прыгает тигрица на добычу. Помфрет выронил скрипку и свалился у ног Фокса. На нем сидела Хиби Хит. Тут же ей на помощь пришел Фокс… и Феликс Бек, и Адольф Кох.
Вскочив, Фокс увидел, что скрипку прижимает к груди секретарь Уэллс, который впервые за все это время открыл рот и сказал дрожащим голосом:
– Телефон к вашим услугам, сэр!
– Спасибо, – сказал Фокс, – наберите Спринг 7-3100.
Очень вероятно, что Ян увидел вазу Ван Ли в квартире своей сестры, как ее увидел Диего позднее, – вашу вазу, которую вы сами туда отнесли. Во всяком случае, Ян проник в вашу тайну, вы ему не нравились, а он был многим обязан вашей жене. Ян выложил вам напрямую все, что он думает про вас, и поставил ультиматум: или вы разорвете отношения с его сестрой, или он расскажет обо всем вашей жене. Вы отнеслись к его угрозе с дьявольской расчетливостью и змеиной хитростью: за несколько часов до его концерта вы налили лак в его скрипку. Вам был хорошо известен его характер и темперамент, вы знали, что в порыве отчаяния он способен даже наложить на себя руки, что он и сделал.
– Нет, – сказал Генри Помфрет приглушенным голосом. – Нет! – И тут он совершил грубую, непоправимую ошибку. Он повернул голову не к жене, а к Гарде. – Гарда! – крикнул он умоляюще: – Гарда, я не делал этого!
Миссис Помфрет встала. В ее голосе зазвучали металлические нотки:
– Вы сказали, у вас есть доказательства?
Фокс кивнул ей:
– Еще секунду.
Он снова обратился к Помфрету:
– Итак, еще раз. Если после убийства Лоутона Моубрея вы подумали, что вам ничто не грозит, то теперь возникли сложности. Исчезновение скрипки, должно быть, вас сильно встревожило, и, хотя я прояснил этот вопрос, к вашему удовольствию, вас привел в ужас лак, который мне удалось обнаружить. Вы испугались не того, что преступление припишут вам; вы испугались, что вас может заподозрить мисс Тьюсар, и попытались направить ее подозрения по ложному пути, послав ей записку со свастикой. Мисс Тьюсар, прошу вас! Диего, держи ее!
Диего выполнил просьбу.
Фокс продолжал:
– Но запальный шнур уже горел, и не было возможности его потушить. Вас уже терзал страх, и вы, наверное, были близки к отчаянию-, когда Перри Данхэм сказал вам, что Ян действительно оставил вторую записку, что она адресована вашей жене и раскрывала тайну ваших отношений с Гардой и что эта записка находится у него. Что еще он сказал вам? То же самое, думаю, что и Лоутон Моубрей, и Ян: потребовал порвать с Гардой.
Он знал, что его мать счастлива с вами, он любил ее и не хотел разрушить ее счастье, поэтому, вместо того чтобы показать записку ей, он дал вам шанс. Он, конечно, не подозревал, что вы убийца. Вы пообещали ему порвать с Гардой, и он был настолько глуп, что поверил вам. Как я уже сказал, он не подозревал, что вы убийца.
И все равно глупо было с его стороны пить виски из бутылки, к которой вы имели доступ, тем более что вам было известно, какую марку виски он пьет.
– Вам, черт возьми, прекрасно известно, – укоризненно сказал, глядя на Помфрета, Адольф Кох, – что и я иногда пью бурбон!
Хиби Хит истерически захихикала.
– Итак, когда Перри не стало, – продолжал Фокс, – вам снова ничего не угрожало. Но начали скапливаться улики, и ваши нервы не выдержали. Например, ваза Ван Ли. Гарда, конечно, сказала вам, что ее забрал Диего, и самообладание и сообразительность покинули вас. Вы снова превратились в миссис Гарриет Пискус, чтобы купить нитробензол. Вламываться в квартиру Диего, чтобы забрать вазу и поставить на него ловушку, было полным идиотизмом. Не буду объяснять почему – сами поймете. Но, главное, это ничего не решило. Оставалась вторая записка Яна. Она была жизненно важна для вас.
Вы раздобыли ключ от квартиры Перри, – когда миссис Помфрет давала мне ключ, я заметил, что у нее оставался дубликат, – пробрались наверх в образе миссис Пискус и учинили лихорадочный обыск, но записки не нашли.
Заговорила миссис Помфрет:
– Сын говорил мне, что записки не было. Что была только одна записка. Что Дора ошиблась. Сын никогда не лгал мне.
– Один раз он сделал это, миссис Помфрет. Учитывая обстоятельства, это была довольно безобидная ложь. – Фокс по-прежнему не спускал глаз с мистера Помфрета. – Записка, наверное, заставила вас понервничать.
Меня-то, безусловно, заставила. После того, как Перри схватился за скрипку, как только я оставил его одного, у меня возникла мысль, что записка может быть внутри.
Если один взгляд на содержание записки в тот вечер в гримерной заставил его спрятать ее, и спрятать не на себе, он вполне мог просунуть ее в одно из отверстий деки, а вынуть ее потом не сумел, поскольку скрипка исчезла. Я потряс скрипку, но никакого шороха не услышал. Я даже заглянул в нее с карманным фонариком – тогда я и обнаружил лак, но записки не увидал. Глупо, что я не догадался, в чем дело: слой лака был такой толстый, что он и спустя семь или восемь часов не застыл. Записка скользнула в конец корпуса и прилипла. Поэтому она не зашуршала, когда я тряс скрипку, а через отверстие в деке ее невозможно увидеть. Она все еще там.
– Она… она… – По лицу Помфрета прошла судорога. – Она… – это было все, что он смог из себя выдавить.
Фокс утвердительно кивнул:
– Она прилипла к лаку. – Его тон стал жестким. – Это месть Яна, и ее раскрыла нам его сестра. Вот что говорится в записке: «И.Д.П. Прощайте. Моя смерть – безобразие, которого вы не заслуживаете. И еще – ваш муж и моя сестра. Остановите их. Я выполнил свой долг по отношению к вам. Прощайте. Ян».
Гарда уронила голову на стол и затряслась от рыданий.
– Дайте мне, – проговорила сдавленным голосом миссис Помфрет.
Фокс допустил ошибку, повернувшись к ней. Как только он сделал это, Помфрет прыгнул. Он всем телом навалился на Фокса, повалил его на пол вместе со стулом и вцепился в скрипку. Но тут кто-то прыгнул на Помфрета, как прыгает тигрица на добычу. Помфрет выронил скрипку и свалился у ног Фокса. На нем сидела Хиби Хит. Тут же ей на помощь пришел Фокс… и Феликс Бек, и Адольф Кох.
Вскочив, Фокс увидел, что скрипку прижимает к груди секретарь Уэллс, который впервые за все это время открыл рот и сказал дрожащим голосом:
– Телефон к вашим услугам, сэр!
– Спасибо, – сказал Фокс, – наберите Спринг 7-3100.