— Гляди! — восхитился халиф, стукнув мага кулаком по плечу. — Этот паршивец действительно скользок, как рыбешка. Но тебе все равно не избежать сковородки, если ты не примешь нашу веру, причем немедленно.
— Согласен, — заявил юноша, — если ты докажешь мне, что она лучше моей.
Зигфрид не обучался в университетах, но патер Ипполитус достаточно поднатаскал его в риторике. Грамотно построенный диспут на тему «Чья вера лучше?» мог длиться неделями и месяцами. Правитель открыл было рот, чтобы ответить, но маг внезапно поднял палец, призывая дать ему слово. Что и было сделано.
— Признаешь ли ты, что лучшая вера та, которая сильнее. — Но каким мерилом измерить силу веры?
— Успехом. Сегодня на твоих глазах моему Аллаху служили полсотни ифритов и превратили ваше войско в толпу трусливых беглецов.
— Есть успех постоянный, а есть временная удача. Ваш успех отнюдь не значит, что мой Господь не в состоянии был послать с небес легион ангелов со Святым Георгием Победоносцем во главе. — Так почему же он не послал?
— Возможно, потому что он решил проверить крепость нашей веры, возможно, у него просто не было времени…
— Ну вот, а у моего бога время для меня всегда находится. Достаточно. Светлейший халиф, — обратился маг к правителю, с интересом вслушивающемуся в их диспут, — позволь тебя просить: подари мне этого юношу.
— Ты уже получил достаточную награду, — поморщился халиф.
— Разве я мало сделал для тебя? — подозрительно спокойным голосом осведомился маг.
— Этот юноша мне и самому нравится, из него получится прекрасный раб для моего сераля.
— На рынке в Яффе ты найдешь себе много специально обученных евнухов.
— Но такие стоят по полтораста золотых драхм.
— Я готов отдать тебе из полученной от тебя награды полторы сотни драхм.
— О нет, нет, Бардия! — воскликнул халиф -Я сказал: «такие стоят», но они могут стоить и дороже. Возможно, его отец — богатейший правитель и заплатит мне за него целую тысячу драхм.
— Таких денег не платят даже за королей, — низко склонился Бардия, — но я готов вернуть тебе всю полученную награду — ровно тысячу золотых драхм — в уплату за жизнь этого юноши.
— Что есть деньги? — всплеснул руками халиф. — На них можно купить женщину, воина, дом. Настоящую же силу дает только власть. Я уступлю тебе этого мальчишку, маг, если ты подаришь мне одного из твоих ифритов.
— Что?! — воскликнул маг. — Ты это серьезно?
— Без всякого сомнения. Посуди сам, ты — перекати-поле, маг, странствующий дервиш, сегодня ты здесь, а завтра — где? А эти неверные вьются вокруг словно мухи. Нет. Мне, конечно, нужен один ифрит для защиты города.
— Только учти, что он питается свежей кровью, — заметил Бардия, скрывая улыбку. — Он будет в ней купаться. — Он бодрствует ночами, а солнца боится. — Мы будем беречь его как зеницу ока.
— Кроме того, чтобы надолго вырвать демона из мрака преисподней, надо подселить его в тело еще живого человека. Есть у тебя такой? Правитель сделал широкий жест: — Выбирай любого.
Бардия оглядел зал и подошел к епископу Майнцскому.
— Скажи, старик, не пошатнулась ли твоя вера в Бога?
— О нет, — прошептал епископ, — напротив, стала еще крепче!
— В таком случае мы в равной степени довольны своими богами, ты — своим, а я — своим.
— Да будет проклято Магометово семя во веки веков… — прохрипел епископ.
— При чем тут магометанство? — отмахнулся Бардия. — Я служу не Аллаху. Я — служитель самого Шайтана.
— Apage Satanas [2]! — закричал старик слова традиционного заклятия.
— Суеверием ты его не проймешь. Отведите нас в самую дальнюю и самую глухую камеру, — распорядился Бардия.
Подмосковье. Наши дни
Один дьявол ведает, какой из советов профессора Кивилиани пришелся по сердцу власть имущим, однако вскоре он стал одним из ведущих советников в стане президента, а попутно росла и его власть над другими людьми. И первым делом необходимо было добиться влияния на ту экономику, которая издавна именовалась «теневой». Более того, сделать это надо было так, чтобы ни один пройдоха не догадался, что ему противостоит не свой брат-уркаган, а правительственный чиновник, получивший благословение от первого лица страны. И тут профессор Кивилиани проявил действительно недюжинные актерские способности и дар прирожденного психолога.
Он, не сидевший в тюрьме ни единого дня, стал непререкаемым авторитетом для десятков «воров в законе». Он, отродясь не державший в руках даже пневматической винтовки, стал главнокомандующим целой армии киллеров. Он, в жизни не нюхавший даже анаши, стал одним из ведущих воротил наркобизнеса. И все лишь по одной-единственной причине: профессор прекрасно разбирался в науке власти людей над людьми, именовав-шейся политикой, и в науке власти денег над людьми, именовавшейся экономикой. Он на практике объединил эти науки в одно целое, и одну за другой разыгрывал бесчисленные шахматные комбинации против всего света.
В течение недели он на пустом месте создал целый Институт нетрадиционных форм экономики, сколотив мощное научное ядро из ведущих политиков, экономистов, психологов. В него влились целые отделы из МВД и ФСБ со своими лучшими специалистами, базами данных, штатом следователей и осведомителей, силовыми структурами и архивами. Институт и его филиалы во всех региональных центрах обслуживал специально запущенный спутник. Компьютерный центр института был оборудован по образцу НАСА.
Спустя еще неделю профессор понял, что он в силах в течение суток полностью истребить преступность в стране. Тем более что преступность не очень-то и скрывалась. Компьютер без труда проводил анализ преступлений, совершенных в различных точках страны, сопоставлял их «почерк» с личностями как сидящих в тюрьмах, так и вышедших на свободу уголовников, и практически безошибочно указывал на виновных в ограблении сберкассы или магазина. В считанные дни были установлены лица, контролировавшие всю отечественную преступность. С ними были начаты переговоры с предложением отчитаться о своих доходах.
Ответственным за безопасность переговоров был назначен руководитель спецотряда «Сокол» генерал Журбин Аркадий Андреевич. Затем по стране прокатилась волна аварий, самоубийств и убийств уголовных авторитетов.
Ребята, коронованные вместо погибших, оказались гораздо понятливее старших своих предшественников.
— Ты чего, мужик, мы же всегда были ворами в законе, — говорил Журбину младший брат погибшего Мишки Косого, Сашка Кривой.
Разговор состоялся на похоронах покойного авторитета на Новодевичьем кладбище. Провожать экс-бандита явился весь преступный мир страны на «кадиллаках» и «линкольнах» Вначале усопшего хотели похоронить рядом с Высоцким, затем кто-то предложил переложить Хрущева, а на его место упокоить Мишку, но положение спас директор кладбища. По его приказу был срочно изготовлен надгробный камень с надписью: «Здесь будет покоиться прах вождя мирового пролетариата тов. В.И. Ленина» — и установлен в укромном уголке. Такое соседство урков вполне устроило.
— Мы же, блин, не против порядка. Мы всегда по закону делились. Просто закон про нас немного позабыл.
— Теперь вспомнил, — хмуро буркнул Журбин. — И смотри, чтобы не левачить мне. А то наш профессор тебя живо вычислит. А разговор у него короткий. — Не успел он еще и горсть земли бросить на могилу авторитета, убийство которого он самолично санкционировал, как слово «профессор» уже облетело все кладбище, тут же оказалось за его пределами и полетело по «малинам» и зонам.
За голову профессора Кивилиани в тот же вечер была установлена награда: сто тысяч долларов. Но и профессор за донесение о готовящемся покушении пообещал заплатить пятьдесят тысяч. Новая волна таинственных катастроф и убийств была уже гораздо слабее. Преступный мир в большинстве своем покорился новой власти. В конце концов «вор в законе» означает то же самое, что и «узаконенный вор».
Так в кратчайшие сроки профессор Кивилиани стал одним из крестных отцов отечественной мафии. Жажда власти сызмальства пожирала его, в юношеских мечтах профессор видел себя то президентом, то командующим армиями, то диктатором. И что тут странного? Разве его земляк, сын сапожника, с трудом говоривший по-русски, не стал величайшим мировым диктатором? Разве сейчас бывшими союзными республиками не правили бывшие воротилы теневой экономики? И чем он хуже них? Напротив, гораздо лучше, и грамотнее, и образованнее, и без судимостей. Он коллекционирует предметы антиквариата, любит оперу, публикуется в ведущих экономических журналах мира...
Итак, судьба предложила ему стать королем всего преступного мира страны. Но осуществить подобные планы было очень нелегко. У Кивилиани оставалась масса соперников, не уступающих ему ни в хитрости, ни в хладнокровии, ни в беспардонности.
Среди них особо выделялись Валико Савадзе, контролирующий весь юг страны, Авессалом Безводный, по прозвищу Батя, глава всего уральского региона, и, конечно, великий Дато Чичвария, живая легенда, под контролем которого находились банки, промышленные концерны и целые города. Кроме того, он являлся одним из заправил в политических кругах.
Лишь Чичвария мог приказывать Валико и Бате. Профессора Кивилиани он считал наглой выскочкой и игнорировал его. Но Дато было уже за семьдесят. После очередного неудачного покушения у него отказали ноги, он передвигался только в кресле на колесах. Жил Чичвария в противо атомном бункере в пригороде Петербурга. Оттуда он и контролировал железной рукой свою обширную империю.
Все эти люди были врагами профессора Кивилиани. В сражениях с ними следовало быть осторожным. На днях президент устами своего вице-премьера попенял ему на то, что имеется утечка информации, что в народе открыто говорят, что, дескать, правительство слилось с оргпреступностью.
— Вы напрасно думаете, что мы будем снаряжать регулярную армию и флот на войну с вашими уголовниками, — попенял ему молодой реформатор. — Вашему институту дали обширные полномочия, вот и справляйтесь с ними своими силами. Кстати, в прошлом месяце денежные поступления снизились до семнадцати процентов.
— А кто вас просил задерживать курьера из Колумбии? — возмутился Кивилиани. — Это же проверочный шар был. У него же контракт с Яшей Питерским был на две тонны кокаина в месяц...
— Мы не гарантировали, что позволим вам наводнить старну наркотиками.
— Я сто раз говорил, что все готовящиеся операции МВД должны быть у меня на столе, минимум за неделю...
— А они говорят, что вы их сдаете...
— А я вам говорю…
Словом, вскоре профессору пришлось рассчитывать только на собственные силы. Власть ясно дала ему понять, что, если доходы от работы института будут продолжать падать, его директору придется подумать об отставке. И мемуары ему написать, естественно, не позволят. Пришлось начать настоящую войну с недоимщиками. И война эта велась с переменным успехом. Выяснилось, что на местах давным-давно и с успехом осуществляют контроль за деятельностью мафии. И просто так отстранить от власти губернатора области, размером с две Франции, не мог даже президент, пусть даже о преступной деятельности местной главы трубит вся отечественная и западная пресса. Так, профессору только что пришлось смириться с поражением, когда Валико Савадзе вытеснил его из наркобизнеса в Приморье. Губернатор не сдал своего верного вассала. Профессор Кивилиани потерял несколько десятков верных людей, значительный капитал, но, что еще хуже, свое лицо и влияние, приобретенное с таким трудом.
Поэтому он был не в настроении слушать истории своего сына Резо. Отец и сын Кивилиани сидели в кабинете профессора на его вилле с окнами на одно из подмосковных водохранилищ. Отец был высоким сухощавым мужчиной лет шестидесяти с небольшим Его крупный шишковатый, абсолютно лысый череп украшали кокетливые седые кудри на самом затылке. Его сыну Резо было двадцать четыре года. Это был рослый молодой и энергичный брюнет с крючковатым носом и шапкой иссиня черных курчавых волос, из-под которых горели крупные маслины глаз.
Этот разговор начинался у них уже не впервые.
— У меня забита голова и без твоих историй о привидениях, — проворчал профессор. — Меня абсолютно не интересует, оживают ли трупы в Прибалтике или нет. Ты должен радоваться, что я вообще вызволил тебя из тюрьмы. Советую тебе несколько лет не показываться в тех местах. Что тебе еще понадобилось на этом «таинственном» острове Тироне?
— Я хочу прикончить последнего из шайки дьяволов, имеющих на своей совести мою невесту, — с ненавистью произнес Резо.
— Что? Кажется, ты говорил, что их уже уничтожили
— Так нет же. Я действительно показал инспектору свой видеофильм. Некоторые фотографии сохранил для себя, предполагая передать их газетам, но сделка не состоялась. Представляешь, мне вдруг заявили, что эта тема закрыта для прессы.
— Неужели даже «Сексомолец» не стал публиковать этот материал? — удивился профессор.
— Сказали, что такое может напечатать только «желтая пресса», а они серьезное издание. Можешь себе представить, что даже «Мегалополис» заявил, что они не купятся на такую утку.
— И это еще называется «свобода слова»! — профессор Кивилиани сокрушенно по тряс головой, словно бы возмущался тем, в каком несправедливом мире мы живем. А ведь это его секретарша лично обзвонила все бульварные издания, строго предупредив хозяев, что в случае публикации такого материала они навлекут гнев сильных мира сего. В одной газетке для убедительности пришлось немного пальнуть, в другой — сжечь весь тираж, но теперь ни один редактор под страхом кастрации не согласился бы публиковать материал о при балтийских вампирах. Тамошние же газеты в приближении нового курортного сезона тоже как воды в рот набрали.
— Ну и что же? — осведомился профессор после некоторой паузы. — Эти м-м-м… духи уже уничтожены или по-прежнему носятся над водами?..
— Во время допроса я узнал, что пятерых сожгли на пароме «Леди Датч», шестерых перебили серебряными пулями в самом замке. Но на некоторых моих снимках отчетливо видны двенадцать всадников. Один, видимо, уцелел. Он все еще бродит по Тирону.
Профессор Кивилиани наморщил лоб. Этот худой мужчина имел обыкновение немного сутулиться. Его узкое аскетическое лицо выражало цинизм и разочарование.
— Я должен признать, что твои снимки и рассказы впечатляют, Резо, — сказал он. — Любопытно и то, что мне удалось разузнать из различных источников. Интересная деталь: все вокруг знают, как убивать вампиров — колом, серебряной пулей, святой водой. Но ни один человек не задумался о том, что вампир — тоже создание живой природы, притом редчайшее.
— Но вампиры — это же людоеды! Кровопийцы! Видел бы ты, что они сотворили с бедняжкой Лизой…
— Тигры — тоже людоеды, и тем не менее занесены в Красную книгу. А твоя Лиза своими художествами выпила из меня столько крови, что еще неизвестно, кто из них был больший вампир.
— Папа!
— Ладно, ладно… Я лишь о том, что вампиризм — одна из загадок природы, и уничтожать редчайшего, может быть, последнего представителя этого древнего вида — преступно. Ты ведь хочешь уничтожить этого демона из Тирона? Серебряной пулей или огнеметом, а, может быть, и осиновым колом, как я полагаю.
— Да, — твердо ответил Резо, — я хочу лично отомстить за Лизу.
Профессор кивнул.
— Так вот, ты не сделаешь этого, дитя мое. Больше того, ты съездишь в Тирон и самолично привезешь его сюда. И всю дорогу будешь старательно охранять его от какой бы то ни было опасности. Мне нужно это существо живым и здоровым.
И профессор пристально взглянул в глаза сыну.
— На хрен он тебе нужен? — изумился Резо.
— Меня с некоторых пор заботит другой вопрос: зачем мне нужен молодой балбес, который бегает за юбками, поминутно встревает в разные истории, трахает моих секретарш, да еще и обходится мне в полмиллиона долларов ежемесячно. И все это лишь ради удовольствия констатировать, что у меня есть продолжатель рода. Да если я захочу, сюда свезут всех победительниц конкурса «Московская красавица» за последние три года, и каждой в моем присутствии введут мою сперму прямо в матку, так что через девять месяцев у меня будет с полсотни сыновей! — вспылил профессор. — Но мужчине свойственно надеяться, что первенец унаследует от него лучшие черты. Вот и ты, не разочаровывай меня, а поразмысли своей узколобой головенкой, зачем нам может понадобиться создание из потустороннего мира? Зачем нам полеты на Луну? Термоядерный синтез? Перед нами открывается дорога в целый новый мир, а ты говоришь: зачем? Да хотя бы просто ради того, чтобы он мог стать нашим союзником. Ты говоришь, что его не берет ни пуля, ни бомба? Значит, на худой конец, это мог бы быть уникальный телохранитель или убийца. С таким союзником я смогу устранить всех моих врагов и занять по праву принадлежащее мне место.
На днях вице-премьер заявил, что правительству кажется, что институт в состоянии платить ежемесячно на триллион больше запланированного. И даже намекнул, в чьи карманы должен пойти этот триллион.
Зная, что аппетиты молодых реформаторов растут в геометрической прогрессии, профессор понял, что ему, волей-неволей, придется готовиться к тому, чтобы занять место диктатора всея Руси. Первичный анализ показал, что на хороший государственный переворот потребуется сорок триллионов уже новых рублей. Если невозможно найти таких денег в этом мире, то… может быть, поискать в мире ином?
— Но это же невозможно, папа, — воскликнул Резо. — Этот мумифицированный труп не может находиться на солнечном свете. Он не переносит огня, его можно убить серебряной пулей.
Профессор Кивилиани подошел к окну, заложил руки за спину и спокойно наблюдал за проплывающими мимо катерами.
— Этот вопрос мы уже проработали на семинаре с физиками-практиками. Я покрою его тело слоем искусственного материала, защищающего от света и огня, — возразил он. — Конечно, серебро — серьезный фактор, но кто же в конце концов стреляет в наше время серебряными пулями?
— А как ты хочешь держать эту бестию под контролем? Это же кровавый монстр, обуреваемый жаждой смерти.
— Я внушу ему уважение к себе при помощи страха. Он будет выполнять мои приказы под страхом смерти. Эту систему тоже продумали мои ученые. Вопрос только в том, хватит ли у этого создания ума, чтобы выполнять мои приказы, или это просто животное? Впрочем, дрессировщики у нас тоже есть.
Палестина, 1141 год
— Ты хочешь сказать, что это и есть могущественный ифрит наподобие того, что по могли нам рассеять армию неверных?
Истерзанный, покрытый ранами и укусами труп епископа Майнцского лежал в железной клетке на заднем дворе дворца халифа.
— В точности такой, — закивал Бардия. — Ух и злющий будет ифрит! Не забудь на ночь прятать его под землю, а еще лучше держать его в каменном саркофаге с плотно прилегаю щей крышкой.
Вечерело. Труп начинал пованивать. Халиф с сомнением покрутил кривым саблевидным носом.
— Ладно, — сказал он важно, — придем сюда в полночь и посмотрим, оживет ли он. Если да, то можешь взять своего мальчишку и убираться отсюда! Если же ты, маг, вздумал одурачить своего халифа, то участь твоя будет еще страшнее, чем участь этого старика.
— О, достославный халиф! — воскликнул Бардия, кидаясь перед ним на колени. — Дозволь мне лишь побеседовать с этим юношей и узнать, насколько глубоко простираются его познания в древних языках.
— Спрашивай! — дозволил халиф.
— Согласен ли ты повиноваться мне, если я пообещаю, что спасу твою жизнь? — спросил маг по-древнегречески.
— Если спасешь, обещаю — отвечал молодой человек на языке Гомера и Евклида.
— Тебе придется сегодня ночью убить одного охранника, — маг перешел на халдейский.
— С удовольствием сделаю это, во славу Христову, — отвечал молодой человек на том же языке.
— Тогда пади на колени, болван, и склони голову..
Юноша так и поступил, и, когда дряхлый колдун возложил ему на голову свои костлявые длани, Зигфрид с изумлением ощутил, как ему за шиворот скользнул какой-то острый металлический предмет.
До поздней ночи в городе продолжалось празднество. После того как воины халифа забрали в разоренном лагере крестоносцев все более-менее ценное, пришла пора пограбить и простому люду. Муравьиная процессия протянулась из лагеря в город. Люди тащили абсолютно все — мертвецам в этом мире уже ничего не требовалось. К ночи в лагере бывших бойцов за веру остались лишь обнаженные трупы людей и лошадей. Слетевшиеся со всей округи грифы и подходящие отряды гиен нетерпеливо ждали, пока люди уступят им свое право на добычу.
В ту ночь халиф Малик-уль-Хасан испил много испанского и итальянского вина из трофейных запасов. Во всех домах продолжалось веселье, даже последние из бедняков позволили себе поесть мяса. Городских ворот не запирали — опасаться было некого.
Полуголые танцовщицы хороводом вились перед троном халифа. Заздравные тосты сменялись напыщенными одами придворных поэтов, те — выступлениями факиров, огне— и шпагоглотателей.
— Однако уже время! — халиф посмотрел на придворного астролога, который следил за небом и тщательно измерял расстояния между светилами при помощи прибора, смахивавше го на циркуль.
Астролог согласно кивнул и объявил, что, согласно его вычислениям, вот-вот наступит полночь.
— Идемте посмотрим на ифрита, — распо рядился халиф. — Показывай, Бардия. Где этот паршивец? Однако маг, весь вечер постоянно суетившийся под ногами, куда-то исчез. Раздраженный халиф в сопровождении свиты широкими шагами пошел к клетке.
Разочарованию его не было предела. Обезображенный раздувшийся труп по-прежнему лежал там же, куда его бросили. Халиф рассвирепел.
— Найти немедленно эту старую обезьяну и прикончить на месте. Десять дирхемов тому, кто первый заколет его.
— Взгляни, о средоточие мудрости! — в изумлении прошептал визирь. Халиф обернулся к клетке и оторопел.
Мертвец зашевелился. Руки вначале оперлись на землю, затем поднялся торс, и наконец уже все тело стояло на нетвердых ногах. Глаза бездумно устремлены в пустоту, рот открывается, как у рыбы, брошенной на берег, руки беспрестанно ощупывают себя и воздух вокруг, словно ища какой-то опоры. На мгновение халиф ощутил себя очень неуютно, но стража, по мановению руки визиря, взяла его в кольцо, выставив копья.
Наконец мертвец нащупал один из прутьев решетки и сделал шаг вперед.
Гриф, сидевший на трупе герцога Брабантского, не ведал, каким благородным мясом он утоляет свой голод. Он давно наметил себе этот аппетитный труп, собратья и не думали ему мешать, пищи вокруг было хоть отбавляй. Лишь пронырливая гиена попыталась, было, оттяпать два пальца, сложенных в молитвенном жесте, но гриф пребольно тюкнул ее клювом по черепу, и та откатилась, жалобно скуля. Другие гиены ее не поддержали. Каждый в лагере крестоносцев был занят своим делом: кто выгрызал внутренности, кто обгладывал ребра, кто лакал кровь.
Внимание грифа привлекали глаза герцога: большие, вытаращенные, устремленные в небо, в коем он, казалось, искал защиты от неожиданно напавших исчадий ада. Выковыряв правое глазное яблоко, гриф с удовольствием проглотил его и стал приноравливаться ко второму, но тут его что-то смутило. Ему показалось, что покойник зашевелился.
Такого явно не могло быть. Туши не шевелятся, — уверял его инстинкт и весь прошлый жизненный опыт. Туши потому и туши, что в них нет жизни, нет опасности, а, напротив, много вкусного и аппетитного мяса. Если туша шевелится, значит, это еще не совсем туша и кушать ее нельзя. Надо подождать, пока она издохнет, полежит и станет издавать приятный запах, тогда это будет нормальная, полноценная туша… Но эта туша была мертвее мертвой, она воняла, единственный оставшийся глаз, не двигаясь, уставился в небо.
Гриф склонил голову, поудобнее приноравливаясь к зрачку, и в этот момент рука герцога железной хваткой сдавила ему горло, свернула набок шею, а зубы герцога Брабант-ского впились в артерию, пульсировавшую под перьями.
О мерзость! Вся сущность экс-герцога восстала против вкуса вонючей грифьей крови, да еще и с перьями. Это, безусловно, не могло быть пищей для благородного вампира. Вокруг него справа и слева поднимались бывшие рыцари его бесславно погибшего войска. Благородный Родриго Аквитанский, славный граф де Сан-Сюисс, барон Вольфенштадскии. Все они во главе с герцогом служили теперь иному господину, нежели намеревались. Но господином этим был не Сатана, не злой волшебник, не языческий божок — их господином был Голод. Первобытный инстинкт, поселившийся в мертвых телах, властно толкал их на поиски живых существ, наполненных свежей теплой кровью. В этой крови была растворена животная сущность, Жажда Жизни, иначе именуемая Душой. И этих-то душ требовал от них новый, всесильный хозяин, толкавший их на поиски того, чем можно было бы поживиться.
Гиены и грифы, держась поодаль, сопровождали армию оживших мертвецов, неторопливо направившуюся к воротам города.
— Согласен, — заявил юноша, — если ты докажешь мне, что она лучше моей.
Зигфрид не обучался в университетах, но патер Ипполитус достаточно поднатаскал его в риторике. Грамотно построенный диспут на тему «Чья вера лучше?» мог длиться неделями и месяцами. Правитель открыл было рот, чтобы ответить, но маг внезапно поднял палец, призывая дать ему слово. Что и было сделано.
— Признаешь ли ты, что лучшая вера та, которая сильнее. — Но каким мерилом измерить силу веры?
— Успехом. Сегодня на твоих глазах моему Аллаху служили полсотни ифритов и превратили ваше войско в толпу трусливых беглецов.
— Есть успех постоянный, а есть временная удача. Ваш успех отнюдь не значит, что мой Господь не в состоянии был послать с небес легион ангелов со Святым Георгием Победоносцем во главе. — Так почему же он не послал?
— Возможно, потому что он решил проверить крепость нашей веры, возможно, у него просто не было времени…
— Ну вот, а у моего бога время для меня всегда находится. Достаточно. Светлейший халиф, — обратился маг к правителю, с интересом вслушивающемуся в их диспут, — позволь тебя просить: подари мне этого юношу.
— Ты уже получил достаточную награду, — поморщился халиф.
— Разве я мало сделал для тебя? — подозрительно спокойным голосом осведомился маг.
— Этот юноша мне и самому нравится, из него получится прекрасный раб для моего сераля.
— На рынке в Яффе ты найдешь себе много специально обученных евнухов.
— Но такие стоят по полтораста золотых драхм.
— Я готов отдать тебе из полученной от тебя награды полторы сотни драхм.
— О нет, нет, Бардия! — воскликнул халиф -Я сказал: «такие стоят», но они могут стоить и дороже. Возможно, его отец — богатейший правитель и заплатит мне за него целую тысячу драхм.
— Таких денег не платят даже за королей, — низко склонился Бардия, — но я готов вернуть тебе всю полученную награду — ровно тысячу золотых драхм — в уплату за жизнь этого юноши.
— Что есть деньги? — всплеснул руками халиф. — На них можно купить женщину, воина, дом. Настоящую же силу дает только власть. Я уступлю тебе этого мальчишку, маг, если ты подаришь мне одного из твоих ифритов.
— Что?! — воскликнул маг. — Ты это серьезно?
— Без всякого сомнения. Посуди сам, ты — перекати-поле, маг, странствующий дервиш, сегодня ты здесь, а завтра — где? А эти неверные вьются вокруг словно мухи. Нет. Мне, конечно, нужен один ифрит для защиты города.
— Только учти, что он питается свежей кровью, — заметил Бардия, скрывая улыбку. — Он будет в ней купаться. — Он бодрствует ночами, а солнца боится. — Мы будем беречь его как зеницу ока.
— Кроме того, чтобы надолго вырвать демона из мрака преисподней, надо подселить его в тело еще живого человека. Есть у тебя такой? Правитель сделал широкий жест: — Выбирай любого.
Бардия оглядел зал и подошел к епископу Майнцскому.
— Скажи, старик, не пошатнулась ли твоя вера в Бога?
— О нет, — прошептал епископ, — напротив, стала еще крепче!
— В таком случае мы в равной степени довольны своими богами, ты — своим, а я — своим.
— Да будет проклято Магометово семя во веки веков… — прохрипел епископ.
— При чем тут магометанство? — отмахнулся Бардия. — Я служу не Аллаху. Я — служитель самого Шайтана.
— Apage Satanas [2]! — закричал старик слова традиционного заклятия.
— Суеверием ты его не проймешь. Отведите нас в самую дальнюю и самую глухую камеру, — распорядился Бардия.
Подмосковье. Наши дни
Один дьявол ведает, какой из советов профессора Кивилиани пришелся по сердцу власть имущим, однако вскоре он стал одним из ведущих советников в стане президента, а попутно росла и его власть над другими людьми. И первым делом необходимо было добиться влияния на ту экономику, которая издавна именовалась «теневой». Более того, сделать это надо было так, чтобы ни один пройдоха не догадался, что ему противостоит не свой брат-уркаган, а правительственный чиновник, получивший благословение от первого лица страны. И тут профессор Кивилиани проявил действительно недюжинные актерские способности и дар прирожденного психолога.
Он, не сидевший в тюрьме ни единого дня, стал непререкаемым авторитетом для десятков «воров в законе». Он, отродясь не державший в руках даже пневматической винтовки, стал главнокомандующим целой армии киллеров. Он, в жизни не нюхавший даже анаши, стал одним из ведущих воротил наркобизнеса. И все лишь по одной-единственной причине: профессор прекрасно разбирался в науке власти людей над людьми, именовав-шейся политикой, и в науке власти денег над людьми, именовавшейся экономикой. Он на практике объединил эти науки в одно целое, и одну за другой разыгрывал бесчисленные шахматные комбинации против всего света.
В течение недели он на пустом месте создал целый Институт нетрадиционных форм экономики, сколотив мощное научное ядро из ведущих политиков, экономистов, психологов. В него влились целые отделы из МВД и ФСБ со своими лучшими специалистами, базами данных, штатом следователей и осведомителей, силовыми структурами и архивами. Институт и его филиалы во всех региональных центрах обслуживал специально запущенный спутник. Компьютерный центр института был оборудован по образцу НАСА.
Спустя еще неделю профессор понял, что он в силах в течение суток полностью истребить преступность в стране. Тем более что преступность не очень-то и скрывалась. Компьютер без труда проводил анализ преступлений, совершенных в различных точках страны, сопоставлял их «почерк» с личностями как сидящих в тюрьмах, так и вышедших на свободу уголовников, и практически безошибочно указывал на виновных в ограблении сберкассы или магазина. В считанные дни были установлены лица, контролировавшие всю отечественную преступность. С ними были начаты переговоры с предложением отчитаться о своих доходах.
Ответственным за безопасность переговоров был назначен руководитель спецотряда «Сокол» генерал Журбин Аркадий Андреевич. Затем по стране прокатилась волна аварий, самоубийств и убийств уголовных авторитетов.
Ребята, коронованные вместо погибших, оказались гораздо понятливее старших своих предшественников.
— Ты чего, мужик, мы же всегда были ворами в законе, — говорил Журбину младший брат погибшего Мишки Косого, Сашка Кривой.
Разговор состоялся на похоронах покойного авторитета на Новодевичьем кладбище. Провожать экс-бандита явился весь преступный мир страны на «кадиллаках» и «линкольнах» Вначале усопшего хотели похоронить рядом с Высоцким, затем кто-то предложил переложить Хрущева, а на его место упокоить Мишку, но положение спас директор кладбища. По его приказу был срочно изготовлен надгробный камень с надписью: «Здесь будет покоиться прах вождя мирового пролетариата тов. В.И. Ленина» — и установлен в укромном уголке. Такое соседство урков вполне устроило.
— Мы же, блин, не против порядка. Мы всегда по закону делились. Просто закон про нас немного позабыл.
— Теперь вспомнил, — хмуро буркнул Журбин. — И смотри, чтобы не левачить мне. А то наш профессор тебя живо вычислит. А разговор у него короткий. — Не успел он еще и горсть земли бросить на могилу авторитета, убийство которого он самолично санкционировал, как слово «профессор» уже облетело все кладбище, тут же оказалось за его пределами и полетело по «малинам» и зонам.
За голову профессора Кивилиани в тот же вечер была установлена награда: сто тысяч долларов. Но и профессор за донесение о готовящемся покушении пообещал заплатить пятьдесят тысяч. Новая волна таинственных катастроф и убийств была уже гораздо слабее. Преступный мир в большинстве своем покорился новой власти. В конце концов «вор в законе» означает то же самое, что и «узаконенный вор».
Так в кратчайшие сроки профессор Кивилиани стал одним из крестных отцов отечественной мафии. Жажда власти сызмальства пожирала его, в юношеских мечтах профессор видел себя то президентом, то командующим армиями, то диктатором. И что тут странного? Разве его земляк, сын сапожника, с трудом говоривший по-русски, не стал величайшим мировым диктатором? Разве сейчас бывшими союзными республиками не правили бывшие воротилы теневой экономики? И чем он хуже них? Напротив, гораздо лучше, и грамотнее, и образованнее, и без судимостей. Он коллекционирует предметы антиквариата, любит оперу, публикуется в ведущих экономических журналах мира...
Итак, судьба предложила ему стать королем всего преступного мира страны. Но осуществить подобные планы было очень нелегко. У Кивилиани оставалась масса соперников, не уступающих ему ни в хитрости, ни в хладнокровии, ни в беспардонности.
Среди них особо выделялись Валико Савадзе, контролирующий весь юг страны, Авессалом Безводный, по прозвищу Батя, глава всего уральского региона, и, конечно, великий Дато Чичвария, живая легенда, под контролем которого находились банки, промышленные концерны и целые города. Кроме того, он являлся одним из заправил в политических кругах.
Лишь Чичвария мог приказывать Валико и Бате. Профессора Кивилиани он считал наглой выскочкой и игнорировал его. Но Дато было уже за семьдесят. После очередного неудачного покушения у него отказали ноги, он передвигался только в кресле на колесах. Жил Чичвария в противо атомном бункере в пригороде Петербурга. Оттуда он и контролировал железной рукой свою обширную империю.
Все эти люди были врагами профессора Кивилиани. В сражениях с ними следовало быть осторожным. На днях президент устами своего вице-премьера попенял ему на то, что имеется утечка информации, что в народе открыто говорят, что, дескать, правительство слилось с оргпреступностью.
— Вы напрасно думаете, что мы будем снаряжать регулярную армию и флот на войну с вашими уголовниками, — попенял ему молодой реформатор. — Вашему институту дали обширные полномочия, вот и справляйтесь с ними своими силами. Кстати, в прошлом месяце денежные поступления снизились до семнадцати процентов.
— А кто вас просил задерживать курьера из Колумбии? — возмутился Кивилиани. — Это же проверочный шар был. У него же контракт с Яшей Питерским был на две тонны кокаина в месяц...
— Мы не гарантировали, что позволим вам наводнить старну наркотиками.
— Я сто раз говорил, что все готовящиеся операции МВД должны быть у меня на столе, минимум за неделю...
— А они говорят, что вы их сдаете...
— А я вам говорю…
Словом, вскоре профессору пришлось рассчитывать только на собственные силы. Власть ясно дала ему понять, что, если доходы от работы института будут продолжать падать, его директору придется подумать об отставке. И мемуары ему написать, естественно, не позволят. Пришлось начать настоящую войну с недоимщиками. И война эта велась с переменным успехом. Выяснилось, что на местах давным-давно и с успехом осуществляют контроль за деятельностью мафии. И просто так отстранить от власти губернатора области, размером с две Франции, не мог даже президент, пусть даже о преступной деятельности местной главы трубит вся отечественная и западная пресса. Так, профессору только что пришлось смириться с поражением, когда Валико Савадзе вытеснил его из наркобизнеса в Приморье. Губернатор не сдал своего верного вассала. Профессор Кивилиани потерял несколько десятков верных людей, значительный капитал, но, что еще хуже, свое лицо и влияние, приобретенное с таким трудом.
Поэтому он был не в настроении слушать истории своего сына Резо. Отец и сын Кивилиани сидели в кабинете профессора на его вилле с окнами на одно из подмосковных водохранилищ. Отец был высоким сухощавым мужчиной лет шестидесяти с небольшим Его крупный шишковатый, абсолютно лысый череп украшали кокетливые седые кудри на самом затылке. Его сыну Резо было двадцать четыре года. Это был рослый молодой и энергичный брюнет с крючковатым носом и шапкой иссиня черных курчавых волос, из-под которых горели крупные маслины глаз.
Этот разговор начинался у них уже не впервые.
— У меня забита голова и без твоих историй о привидениях, — проворчал профессор. — Меня абсолютно не интересует, оживают ли трупы в Прибалтике или нет. Ты должен радоваться, что я вообще вызволил тебя из тюрьмы. Советую тебе несколько лет не показываться в тех местах. Что тебе еще понадобилось на этом «таинственном» острове Тироне?
— Я хочу прикончить последнего из шайки дьяволов, имеющих на своей совести мою невесту, — с ненавистью произнес Резо.
— Что? Кажется, ты говорил, что их уже уничтожили
— Так нет же. Я действительно показал инспектору свой видеофильм. Некоторые фотографии сохранил для себя, предполагая передать их газетам, но сделка не состоялась. Представляешь, мне вдруг заявили, что эта тема закрыта для прессы.
— Неужели даже «Сексомолец» не стал публиковать этот материал? — удивился профессор.
— Сказали, что такое может напечатать только «желтая пресса», а они серьезное издание. Можешь себе представить, что даже «Мегалополис» заявил, что они не купятся на такую утку.
— И это еще называется «свобода слова»! — профессор Кивилиани сокрушенно по тряс головой, словно бы возмущался тем, в каком несправедливом мире мы живем. А ведь это его секретарша лично обзвонила все бульварные издания, строго предупредив хозяев, что в случае публикации такого материала они навлекут гнев сильных мира сего. В одной газетке для убедительности пришлось немного пальнуть, в другой — сжечь весь тираж, но теперь ни один редактор под страхом кастрации не согласился бы публиковать материал о при балтийских вампирах. Тамошние же газеты в приближении нового курортного сезона тоже как воды в рот набрали.
— Ну и что же? — осведомился профессор после некоторой паузы. — Эти м-м-м… духи уже уничтожены или по-прежнему носятся над водами?..
— Во время допроса я узнал, что пятерых сожгли на пароме «Леди Датч», шестерых перебили серебряными пулями в самом замке. Но на некоторых моих снимках отчетливо видны двенадцать всадников. Один, видимо, уцелел. Он все еще бродит по Тирону.
Профессор Кивилиани наморщил лоб. Этот худой мужчина имел обыкновение немного сутулиться. Его узкое аскетическое лицо выражало цинизм и разочарование.
— Я должен признать, что твои снимки и рассказы впечатляют, Резо, — сказал он. — Любопытно и то, что мне удалось разузнать из различных источников. Интересная деталь: все вокруг знают, как убивать вампиров — колом, серебряной пулей, святой водой. Но ни один человек не задумался о том, что вампир — тоже создание живой природы, притом редчайшее.
— Но вампиры — это же людоеды! Кровопийцы! Видел бы ты, что они сотворили с бедняжкой Лизой…
— Тигры — тоже людоеды, и тем не менее занесены в Красную книгу. А твоя Лиза своими художествами выпила из меня столько крови, что еще неизвестно, кто из них был больший вампир.
— Папа!
— Ладно, ладно… Я лишь о том, что вампиризм — одна из загадок природы, и уничтожать редчайшего, может быть, последнего представителя этого древнего вида — преступно. Ты ведь хочешь уничтожить этого демона из Тирона? Серебряной пулей или огнеметом, а, может быть, и осиновым колом, как я полагаю.
— Да, — твердо ответил Резо, — я хочу лично отомстить за Лизу.
Профессор кивнул.
— Так вот, ты не сделаешь этого, дитя мое. Больше того, ты съездишь в Тирон и самолично привезешь его сюда. И всю дорогу будешь старательно охранять его от какой бы то ни было опасности. Мне нужно это существо живым и здоровым.
И профессор пристально взглянул в глаза сыну.
— На хрен он тебе нужен? — изумился Резо.
— Меня с некоторых пор заботит другой вопрос: зачем мне нужен молодой балбес, который бегает за юбками, поминутно встревает в разные истории, трахает моих секретарш, да еще и обходится мне в полмиллиона долларов ежемесячно. И все это лишь ради удовольствия констатировать, что у меня есть продолжатель рода. Да если я захочу, сюда свезут всех победительниц конкурса «Московская красавица» за последние три года, и каждой в моем присутствии введут мою сперму прямо в матку, так что через девять месяцев у меня будет с полсотни сыновей! — вспылил профессор. — Но мужчине свойственно надеяться, что первенец унаследует от него лучшие черты. Вот и ты, не разочаровывай меня, а поразмысли своей узколобой головенкой, зачем нам может понадобиться создание из потустороннего мира? Зачем нам полеты на Луну? Термоядерный синтез? Перед нами открывается дорога в целый новый мир, а ты говоришь: зачем? Да хотя бы просто ради того, чтобы он мог стать нашим союзником. Ты говоришь, что его не берет ни пуля, ни бомба? Значит, на худой конец, это мог бы быть уникальный телохранитель или убийца. С таким союзником я смогу устранить всех моих врагов и занять по праву принадлежащее мне место.
На днях вице-премьер заявил, что правительству кажется, что институт в состоянии платить ежемесячно на триллион больше запланированного. И даже намекнул, в чьи карманы должен пойти этот триллион.
Зная, что аппетиты молодых реформаторов растут в геометрической прогрессии, профессор понял, что ему, волей-неволей, придется готовиться к тому, чтобы занять место диктатора всея Руси. Первичный анализ показал, что на хороший государственный переворот потребуется сорок триллионов уже новых рублей. Если невозможно найти таких денег в этом мире, то… может быть, поискать в мире ином?
— Но это же невозможно, папа, — воскликнул Резо. — Этот мумифицированный труп не может находиться на солнечном свете. Он не переносит огня, его можно убить серебряной пулей.
Профессор Кивилиани подошел к окну, заложил руки за спину и спокойно наблюдал за проплывающими мимо катерами.
— Этот вопрос мы уже проработали на семинаре с физиками-практиками. Я покрою его тело слоем искусственного материала, защищающего от света и огня, — возразил он. — Конечно, серебро — серьезный фактор, но кто же в конце концов стреляет в наше время серебряными пулями?
— А как ты хочешь держать эту бестию под контролем? Это же кровавый монстр, обуреваемый жаждой смерти.
— Я внушу ему уважение к себе при помощи страха. Он будет выполнять мои приказы под страхом смерти. Эту систему тоже продумали мои ученые. Вопрос только в том, хватит ли у этого создания ума, чтобы выполнять мои приказы, или это просто животное? Впрочем, дрессировщики у нас тоже есть.
Палестина, 1141 год
— Ты хочешь сказать, что это и есть могущественный ифрит наподобие того, что по могли нам рассеять армию неверных?
Истерзанный, покрытый ранами и укусами труп епископа Майнцского лежал в железной клетке на заднем дворе дворца халифа.
— В точности такой, — закивал Бардия. — Ух и злющий будет ифрит! Не забудь на ночь прятать его под землю, а еще лучше держать его в каменном саркофаге с плотно прилегаю щей крышкой.
Вечерело. Труп начинал пованивать. Халиф с сомнением покрутил кривым саблевидным носом.
— Ладно, — сказал он важно, — придем сюда в полночь и посмотрим, оживет ли он. Если да, то можешь взять своего мальчишку и убираться отсюда! Если же ты, маг, вздумал одурачить своего халифа, то участь твоя будет еще страшнее, чем участь этого старика.
— О, достославный халиф! — воскликнул Бардия, кидаясь перед ним на колени. — Дозволь мне лишь побеседовать с этим юношей и узнать, насколько глубоко простираются его познания в древних языках.
— Спрашивай! — дозволил халиф.
— Согласен ли ты повиноваться мне, если я пообещаю, что спасу твою жизнь? — спросил маг по-древнегречески.
— Если спасешь, обещаю — отвечал молодой человек на языке Гомера и Евклида.
— Тебе придется сегодня ночью убить одного охранника, — маг перешел на халдейский.
— С удовольствием сделаю это, во славу Христову, — отвечал молодой человек на том же языке.
— Тогда пади на колени, болван, и склони голову..
Юноша так и поступил, и, когда дряхлый колдун возложил ему на голову свои костлявые длани, Зигфрид с изумлением ощутил, как ему за шиворот скользнул какой-то острый металлический предмет.
До поздней ночи в городе продолжалось празднество. После того как воины халифа забрали в разоренном лагере крестоносцев все более-менее ценное, пришла пора пограбить и простому люду. Муравьиная процессия протянулась из лагеря в город. Люди тащили абсолютно все — мертвецам в этом мире уже ничего не требовалось. К ночи в лагере бывших бойцов за веру остались лишь обнаженные трупы людей и лошадей. Слетевшиеся со всей округи грифы и подходящие отряды гиен нетерпеливо ждали, пока люди уступят им свое право на добычу.
В ту ночь халиф Малик-уль-Хасан испил много испанского и итальянского вина из трофейных запасов. Во всех домах продолжалось веселье, даже последние из бедняков позволили себе поесть мяса. Городских ворот не запирали — опасаться было некого.
Полуголые танцовщицы хороводом вились перед троном халифа. Заздравные тосты сменялись напыщенными одами придворных поэтов, те — выступлениями факиров, огне— и шпагоглотателей.
— Однако уже время! — халиф посмотрел на придворного астролога, который следил за небом и тщательно измерял расстояния между светилами при помощи прибора, смахивавше го на циркуль.
Астролог согласно кивнул и объявил, что, согласно его вычислениям, вот-вот наступит полночь.
— Идемте посмотрим на ифрита, — распо рядился халиф. — Показывай, Бардия. Где этот паршивец? Однако маг, весь вечер постоянно суетившийся под ногами, куда-то исчез. Раздраженный халиф в сопровождении свиты широкими шагами пошел к клетке.
Разочарованию его не было предела. Обезображенный раздувшийся труп по-прежнему лежал там же, куда его бросили. Халиф рассвирепел.
— Найти немедленно эту старую обезьяну и прикончить на месте. Десять дирхемов тому, кто первый заколет его.
— Взгляни, о средоточие мудрости! — в изумлении прошептал визирь. Халиф обернулся к клетке и оторопел.
Мертвец зашевелился. Руки вначале оперлись на землю, затем поднялся торс, и наконец уже все тело стояло на нетвердых ногах. Глаза бездумно устремлены в пустоту, рот открывается, как у рыбы, брошенной на берег, руки беспрестанно ощупывают себя и воздух вокруг, словно ища какой-то опоры. На мгновение халиф ощутил себя очень неуютно, но стража, по мановению руки визиря, взяла его в кольцо, выставив копья.
Наконец мертвец нащупал один из прутьев решетки и сделал шаг вперед.
Гриф, сидевший на трупе герцога Брабантского, не ведал, каким благородным мясом он утоляет свой голод. Он давно наметил себе этот аппетитный труп, собратья и не думали ему мешать, пищи вокруг было хоть отбавляй. Лишь пронырливая гиена попыталась, было, оттяпать два пальца, сложенных в молитвенном жесте, но гриф пребольно тюкнул ее клювом по черепу, и та откатилась, жалобно скуля. Другие гиены ее не поддержали. Каждый в лагере крестоносцев был занят своим делом: кто выгрызал внутренности, кто обгладывал ребра, кто лакал кровь.
Внимание грифа привлекали глаза герцога: большие, вытаращенные, устремленные в небо, в коем он, казалось, искал защиты от неожиданно напавших исчадий ада. Выковыряв правое глазное яблоко, гриф с удовольствием проглотил его и стал приноравливаться ко второму, но тут его что-то смутило. Ему показалось, что покойник зашевелился.
Такого явно не могло быть. Туши не шевелятся, — уверял его инстинкт и весь прошлый жизненный опыт. Туши потому и туши, что в них нет жизни, нет опасности, а, напротив, много вкусного и аппетитного мяса. Если туша шевелится, значит, это еще не совсем туша и кушать ее нельзя. Надо подождать, пока она издохнет, полежит и станет издавать приятный запах, тогда это будет нормальная, полноценная туша… Но эта туша была мертвее мертвой, она воняла, единственный оставшийся глаз, не двигаясь, уставился в небо.
Гриф склонил голову, поудобнее приноравливаясь к зрачку, и в этот момент рука герцога железной хваткой сдавила ему горло, свернула набок шею, а зубы герцога Брабант-ского впились в артерию, пульсировавшую под перьями.
О мерзость! Вся сущность экс-герцога восстала против вкуса вонючей грифьей крови, да еще и с перьями. Это, безусловно, не могло быть пищей для благородного вампира. Вокруг него справа и слева поднимались бывшие рыцари его бесславно погибшего войска. Благородный Родриго Аквитанский, славный граф де Сан-Сюисс, барон Вольфенштадскии. Все они во главе с герцогом служили теперь иному господину, нежели намеревались. Но господином этим был не Сатана, не злой волшебник, не языческий божок — их господином был Голод. Первобытный инстинкт, поселившийся в мертвых телах, властно толкал их на поиски живых существ, наполненных свежей теплой кровью. В этой крови была растворена животная сущность, Жажда Жизни, иначе именуемая Душой. И этих-то душ требовал от них новый, всесильный хозяин, толкавший их на поиски того, чем можно было бы поживиться.
Гиены и грифы, держась поодаль, сопровождали армию оживших мертвецов, неторопливо направившуюся к воротам города.