Страница:
– Ноб, сколько можно бездельничать, старый негодник! Мне нужна вода и некогда самой возиться с насосом.
Я скинул свою поклажу на каменный пол.
– Ноб занимается моей лошадью. Я сейчас наберу воды.
Услыхав голос, она вскинула голову, и ее рот приоткрылся. Серые глаза седой старушки с румяными, как яблоки, щеками ошеломленно уставились на меня.
– Это вы! Простите меня, сударь! Мы вас ждали, но…
Я успокаивающе поднял ладонь:
– Извиняться не за что. Меня зовут Лахлан. – Я в три шага пересек кухню, подхватил пустую деревянную бадейку и повесил ее за веревочную ручку на крючок под носиком насоса. – Рози, как пахнут твои пироги!..
– Ой, мастер Лахлан, что же это вы с водой-то! Я сама…
Я отмахнулся:
– Чепуха, добрая женщина. Воды я накачаю. Я целый месяц таскал воду из ледяных горных ручьев, после этого насос сказкой покажется.
Она вытерла руки о передник и потянулась за ведром:
– Я возьму, мастер Лахлан.
Я снял тяжелую бадейку с крючка и отодвинул от нее:
– Куда поставить?
Она указала на стол, и я послушно поднял ведро на указанное место, хотя и понимал, что потом она все равно его переставит. Мне было неловко от непривычного обращения, но в то же время я чувствовал гордость. Я знал, что я ничем не лучше их, но эта почтительность, как объяснил Ноб, была отражением их любви к моей бабушке. И я невольно представлял на своем теперешнем месте отца.
В дверях кухни появился сухопарый, изысканно одетый человек. Рубашка и штаны из дорогого, не домотканого полотна. Штаны на коленях застегиваются на пуговицы. На ногах белые чулки и блестящие черные туфли с серебряными пряжками. Штаны и жилет в цвет туфлям, с серебряными пуговицами, а рубаха белоснежная.
Я уже знал, что это Джеймс, и сразу понял, что он знает меня лучше, чем я сам себя знаю. Это чувство показалось неприятным, но быстро прошло.
– Джеймс, как хорошо увидеться с тобой сно… То есть приятно познакомиться. Я столько слышал о тебе от тетушки Этелин.
Джеймс поклонился, и прядь редеющих волос упала ему на лоб:
– Мастер Лахлан, ваш приезд – большая радость для нас! – Выпрямившись, он посмотрел на мои мешки. – Я сам позабочусь, чтобы вещи были доставлены в вашу комнату. Вам предоставили помещение, где жил ваш отец. Ваша бабушка находится…
Я улыбнулся: "… в солярии". Не дожидаясь подтверждения, я обошел насос и вышел на лестницу для слуг. Поднявшись на самый верх, я свернул направо и прошел по коридору в заднюю половину дома.
Я помнил, как дедушка рассуждал о напрасных тратах денег, имея в виду бабушкин солярий. Фасады дома выходили на север и на юг, и бабушка наняла мастеров застеклить стену и потолок верхней веранды. Оттуда, по рассказам тетушки, открывался вид на дворец и театр. По мнению Адина, все это доказывало, как изнежилась бабушка от столичной жизни.
У двери я задержался и прокашлялся:
– Бабушка, я приехал.
Она оказалась гораздо старше, чем мне представлялось. Все еще высокая и стройная, но высохшая, будто старость высосала из нее жизненные силы, она, с укутанными в плед ногами, казалось, утопала в массивном кресле. Сквозь пергаментную кожу почти просвечивали тонкие кости рук и лица. На коленях у нее лежала открытая книга, но создавалось впечатление, что у нее не хватит сил даже перевернуть страницу.
Но вот она подняла голову, и я увидел в ее голубых глазах молодой огонь. В его свете легко было отбросить скорлупу, одетую старостью, и представить ее молодой. Седые волосы вспыхнули золотым сиянием, изысканная грация гибкого тела сквозила в отточенности жеста, а смех пьянил, как вино. У нее дрогнул подбородок:
– Ты? Это ты, Кардье? Ты вернулся!
У меня в горле застрял вдруг комок, но я решительно проглотил его и шагнул к ней. Опустившись на колени у ее ног, я взял в руки ее ледяные ладошки:
– Я Лахлан, бабушка. Я сын Кардье.
Она сморгнула одну-единственную слезу и улыбнулась мне, высвободила руку и погладила мою ладонь:
– Я знаю, детка. Чего только не придет в голову спросонок старой женщине. – Теперь бабушка взяла меня за руки и заставила подняться. – Ну-ка, встань, дай на тебя посмотреть!
Я встал и, повинуясь движению ее руки, повернулся вокруг себя, медленно, чтобы дать себя рассмотреть. Снова оказавшись к ней лицом, я увидел улыбку.
– Подойду? – спросил я. Она кивнула:
– Твой отец был потолще, когда приехал в Геракополис. Адин тебя совсем загонял. Бедняга, все думает, что твой отец пропал в Хаосе, потому что он не сумел как следует обучить его управляться с мечом.
– Дед говорил, что ты это скажешь, и велел сообщить тебе, что я всего лишь в ранге ученика.
– Да-да, как и твой отец тогда, – она прищурила блестящие глаза. – И, по вполне понятной причине, ты точь-в-точь так же грязен и запылен. Читать умеешь?
– Я перечитал все книги, что были у Адина, и те, что остались от отца, по меньшей мере дважды. И прочел все, что ты мне присылала.
Я взглянул на город, раскинувшийся за окном.
– С тех пор, как были написаны многие из этих книг, времена переменились, но общее представление об Империи я получил.
– А отцовские дневники ты читал?
– Нет, Адин мне их не показывал, но зато всех нас приучил вести дневник.
– Хорошо, – она посмотрела на дверь через мое плечо. – Где Джеймс?
– Наверное, понес мои вещи в комнату, – улыбнулся я. – Он сказал мне, где тебя искать, я и поднялся сюда.
– И сам нашел дорогу? – удивилась она, подняв брови.
Я смущенно усмехнулся:
– Это солнечная комната, значит, она должна располагаться наверху и выходить на север, чтобы солнце освещало ее весь день.
Я лихорадочно пытался логически объяснить, как я мог найти ее комнату, но сам уже понял, что тут что-то не так. Ничего из того, о чем я сейчас говорил, даже не приходило мне в голову, пока меня не спросили. Я просто знал, где находится солярий!
– Кроме того, тетушка Этелин столько рассказывала…
– Ты быстро соображаешь, Лахлан, и у тебя хорошая память. Это хорошо.
Услышав шорох материи за спиной, я не успел обернуться, как бабушка спросила:
– А, Мария, что ты хочешь сказать?
Зная, что Джеймс, Ноб и Рози служат у бабушки целую вечность, я ожидал увидеть в дверях еще одну старую служанку и потому удивился при виде совсем молодой девушки. Завитки тугих черных локонов падали на ее плечи, обтянутые голубым платьем. Только потому, что она стояла в дверях, не пригибаясь, я понял, что она невысокого роста, но обладает той же статью, какая отличала в молодости мою бабушку.
Озорной огонек в ее карих глазах выдавал удовлетворение от произведенного ею впечатления, однако обратилась она к бабушке:
– Леди Ивадна, пора принять укрепляющее.
Бабушка всплеснула руками.
– Приезд Лахлана для меня лучшее лекарство, милая. Сегодня я не чувствую слабости.
Мария подошла к стенному шкафчику и извлекла из него маленькую бутылочку.
– Очень может быть, госпожа, но я уверена, мастер Лахлан согласится со мной, что лучше вам принять лекарство, чтобы сохранить силы.
Она налила зеленоватую жидкость в крошечный серебряный стаканчик и разбавила ее водой из кувшина.
– Вы же не хотите заснуть за обедом и плюхнуться лицом в суп?
– Зато какое было бы зрелище! – вздохнув, бабушка все же послушно выпила лекарство. С трудом проглотив его, она поморщилась:
– Может быть, оно и поддерживает мое старое сердце, но временами я думаю, что легче было бы тихонько уснуть и не проснуться, чем глотать эту гадость.
Я заметил, как Мария украдкой заглянула в стаканчик, проверяя, все ли выпито, и с улыбкой произнесла:
– Может быть, и легче, госпожа, но гораздо скучнее. Ведь тогда вы не увиделись бы с вашим внуком!
– Кстати, этому внуку следовало бы помыться с дороги. Прошу извинить меня, – я поклонился и направился к двери. Выходя, я не удержался и с улыбкой обернулся к Марии. – Приятно было познакомиться. Я рад, что кто-то заботится о том, чтобы внуки могли найти бабушку в готовности их принять.
– Я рада быть вам полезной, мастер Лахлан.
Покинув солярий, я направился в переднюю половину дома. Спускаясь на второй этаж по широкой лестнице, я увидел поднимавшегося мне навстречу Джеймса. Он задержался у двери, ведущей, по-видимому, в мою комнату.
– Прости, что я сбежал, Джеймс.
Старый слуга покачал головой:
– Ваш отец, ваш дядя и даже ваш кузен, мастер Кристфорос, давно приучили меня к вашей семейной импульсивности. Леди Ивадна утверждает, что все вы унаследовали это качество от нее.
– Не стану спорить, Джеймс, – я не сделал и двух шагов в свои комнаты, как застыл на месте, почувствовав, что меня охватило волнение, словно я раскапывал древний курган и наткнулся на сокровище. В помещении пахло запустением и древними святынями.
Роскошный золотисто-розовый цвет стен едва пробивался сквозь развешанные повсюду доспехи и оружие. Прямо напротив входа, под помятыми нагрудником и шлемом, висели крест-накрест двуручные мечи. Под ними стоял столик с масляной лампой, которую Джеймс зажег от свечи, и два кресла.
Слева мечи и кинжалы располагались спиралью, занимая собой всю стену.
В правой стене виднелась дверь, ведущая в спальню, и ее будто сторожили две вешалки в полных доспехах. За их спинами висели гобелены, изображавшие сцены битв, судя по красно-багровым тонам происходивших в Хаосе. Обернувшись, я увидел, что с внутренней стороны входной двери связками свисали алебарды, луки, полные колчаны стрел и даже несколько щитов, явно побывавших в деле. Вдоль стены тянулись стойки для мечей, напомнившие мне оружейную в Быстринах.
Джеймс улыбнулся моему удивлению:
– Да, мастер Лахлан, ваш отец предпочитал такие украшения всем другим. Это – его собственное оружие или трофеи, захваченные в Хаосе. Мы почти не заходим сюда, поэтому здесь душновато.
Меня потянуло к коллекции мечей и кинжалов. На зазубренных клинках двух кинжалов я увидел изображения людей. Виндиктксвары. Значит, Рорк верно говорил, что ха'демоны выковывают против своих врагов оружие с их изображением. Может быть, эти кинжалы готовились для нападения на моего отца?
– Мастер Кардье говорил, что эти художники были не из искусных и выбрали слишком маленькое оружие, – заметил у меня за спиной Джеймс.
Я потянулся было потрогать один из кинжалов, передернулся от отвращения и уронил руку. Рорк сказал, что Катвир выковал меч с изображением отца. Интересно, знал ли он о насмешках отца и использовал ли его собственный совет против него или просто счел отца той угрозой, против которой нужно серьезное оружие?
Джеймс провел меня в спальню.
– Вот здесь вы будете спать, мастер Лахлан.
В спальне золотисто-розовые стены не скрывались за гирляндами оружия, и комната от этого казалась просторнее. Почти всю ее занимала кровать, стоявшая изголовьем к наружной стене. Направо от двери помещался комод, а рядом стол с тазиком и кувшином для умывания. Слева над кроватью тянулись полки с книгами. Я тут же уткнулся носом в корешки, читая заглавия.
Слуга покосился на меня и протиснулся к занавешенному окну над столиком.
– Ваш отец был сложен поплотнее, но я полагаю, кое-что из его одежды вам подойдет. По крайней мере, пока не будет готово новое платье для вас. – Его ноздри чуть дрогнули. – Я взял на себя смелость разобрать привезенную вами одежду и большую часть отправил в печку.
– Не такая уж она была грязная! – возмутился я.
"Всего две недели назад, в Городе Магов, я все перестирал. Уж очень они здесь в столице разборчивы!"
– Я сказал бабушке, что мне нужно помыться.
– Ноб уже набрал воды для ванны и, должно быть, успел согреть ее настолько, что вы не замерзнете насмерть. Пока вы будете мыться, я подберу для вас приличную одежду, – он бросил взгляд на мои потрепанные ездовые сапоги. – Снимите это. Ноб их почистит. Но нынче вечером вам нельзя в них появляться.
Я нахмурился:
– Понимаю, что моя одежда потрепалась в дороге и, возможно, вышла из моды, но я бы не назвал ее неприличной. Что такое готовится нынче вечером?
Джеймс широко улыбнулся:
– Юноша, сегодня первый день последней недели года. Начинается череда празднеств и балов, увенчает которую бал в канун Медвежьего дня во дворце императора.
– Я знаю. Я и приехал на этот праздник.
– Но вы еще не знаете, что сегодня ваша бабушка принимает у себя в гостях множество важных господ, включая маршала Империи! – он развел руками, показывая, что этим все сказано и говорить больше не о чем.
– И, стало быть, никто не хочет, чтобы я выглядел деревенским увальнем?
– Вы совершенно правы, мастер Лахлан.
– В таком случае, отдаю себя в твое распоряжение.
Старый слуга улыбнулся:
– Отлично! Тогда оставьте эти сапоги и идите отмокать. А потом мы попробуем сделать из вас знатного господина.
6
Я скинул свою поклажу на каменный пол.
– Ноб занимается моей лошадью. Я сейчас наберу воды.
Услыхав голос, она вскинула голову, и ее рот приоткрылся. Серые глаза седой старушки с румяными, как яблоки, щеками ошеломленно уставились на меня.
– Это вы! Простите меня, сударь! Мы вас ждали, но…
Я успокаивающе поднял ладонь:
– Извиняться не за что. Меня зовут Лахлан. – Я в три шага пересек кухню, подхватил пустую деревянную бадейку и повесил ее за веревочную ручку на крючок под носиком насоса. – Рози, как пахнут твои пироги!..
– Ой, мастер Лахлан, что же это вы с водой-то! Я сама…
Я отмахнулся:
– Чепуха, добрая женщина. Воды я накачаю. Я целый месяц таскал воду из ледяных горных ручьев, после этого насос сказкой покажется.
Она вытерла руки о передник и потянулась за ведром:
– Я возьму, мастер Лахлан.
Я снял тяжелую бадейку с крючка и отодвинул от нее:
– Куда поставить?
Она указала на стол, и я послушно поднял ведро на указанное место, хотя и понимал, что потом она все равно его переставит. Мне было неловко от непривычного обращения, но в то же время я чувствовал гордость. Я знал, что я ничем не лучше их, но эта почтительность, как объяснил Ноб, была отражением их любви к моей бабушке. И я невольно представлял на своем теперешнем месте отца.
В дверях кухни появился сухопарый, изысканно одетый человек. Рубашка и штаны из дорогого, не домотканого полотна. Штаны на коленях застегиваются на пуговицы. На ногах белые чулки и блестящие черные туфли с серебряными пряжками. Штаны и жилет в цвет туфлям, с серебряными пуговицами, а рубаха белоснежная.
Я уже знал, что это Джеймс, и сразу понял, что он знает меня лучше, чем я сам себя знаю. Это чувство показалось неприятным, но быстро прошло.
– Джеймс, как хорошо увидеться с тобой сно… То есть приятно познакомиться. Я столько слышал о тебе от тетушки Этелин.
Джеймс поклонился, и прядь редеющих волос упала ему на лоб:
– Мастер Лахлан, ваш приезд – большая радость для нас! – Выпрямившись, он посмотрел на мои мешки. – Я сам позабочусь, чтобы вещи были доставлены в вашу комнату. Вам предоставили помещение, где жил ваш отец. Ваша бабушка находится…
Я улыбнулся: "… в солярии". Не дожидаясь подтверждения, я обошел насос и вышел на лестницу для слуг. Поднявшись на самый верх, я свернул направо и прошел по коридору в заднюю половину дома.
Я помнил, как дедушка рассуждал о напрасных тратах денег, имея в виду бабушкин солярий. Фасады дома выходили на север и на юг, и бабушка наняла мастеров застеклить стену и потолок верхней веранды. Оттуда, по рассказам тетушки, открывался вид на дворец и театр. По мнению Адина, все это доказывало, как изнежилась бабушка от столичной жизни.
У двери я задержался и прокашлялся:
– Бабушка, я приехал.
Она оказалась гораздо старше, чем мне представлялось. Все еще высокая и стройная, но высохшая, будто старость высосала из нее жизненные силы, она, с укутанными в плед ногами, казалось, утопала в массивном кресле. Сквозь пергаментную кожу почти просвечивали тонкие кости рук и лица. На коленях у нее лежала открытая книга, но создавалось впечатление, что у нее не хватит сил даже перевернуть страницу.
Но вот она подняла голову, и я увидел в ее голубых глазах молодой огонь. В его свете легко было отбросить скорлупу, одетую старостью, и представить ее молодой. Седые волосы вспыхнули золотым сиянием, изысканная грация гибкого тела сквозила в отточенности жеста, а смех пьянил, как вино. У нее дрогнул подбородок:
– Ты? Это ты, Кардье? Ты вернулся!
У меня в горле застрял вдруг комок, но я решительно проглотил его и шагнул к ней. Опустившись на колени у ее ног, я взял в руки ее ледяные ладошки:
– Я Лахлан, бабушка. Я сын Кардье.
Она сморгнула одну-единственную слезу и улыбнулась мне, высвободила руку и погладила мою ладонь:
– Я знаю, детка. Чего только не придет в голову спросонок старой женщине. – Теперь бабушка взяла меня за руки и заставила подняться. – Ну-ка, встань, дай на тебя посмотреть!
Я встал и, повинуясь движению ее руки, повернулся вокруг себя, медленно, чтобы дать себя рассмотреть. Снова оказавшись к ней лицом, я увидел улыбку.
– Подойду? – спросил я. Она кивнула:
– Твой отец был потолще, когда приехал в Геракополис. Адин тебя совсем загонял. Бедняга, все думает, что твой отец пропал в Хаосе, потому что он не сумел как следует обучить его управляться с мечом.
– Дед говорил, что ты это скажешь, и велел сообщить тебе, что я всего лишь в ранге ученика.
– Да-да, как и твой отец тогда, – она прищурила блестящие глаза. – И, по вполне понятной причине, ты точь-в-точь так же грязен и запылен. Читать умеешь?
– Я перечитал все книги, что были у Адина, и те, что остались от отца, по меньшей мере дважды. И прочел все, что ты мне присылала.
Я взглянул на город, раскинувшийся за окном.
– С тех пор, как были написаны многие из этих книг, времена переменились, но общее представление об Империи я получил.
– А отцовские дневники ты читал?
– Нет, Адин мне их не показывал, но зато всех нас приучил вести дневник.
– Хорошо, – она посмотрела на дверь через мое плечо. – Где Джеймс?
– Наверное, понес мои вещи в комнату, – улыбнулся я. – Он сказал мне, где тебя искать, я и поднялся сюда.
– И сам нашел дорогу? – удивилась она, подняв брови.
Я смущенно усмехнулся:
– Это солнечная комната, значит, она должна располагаться наверху и выходить на север, чтобы солнце освещало ее весь день.
Я лихорадочно пытался логически объяснить, как я мог найти ее комнату, но сам уже понял, что тут что-то не так. Ничего из того, о чем я сейчас говорил, даже не приходило мне в голову, пока меня не спросили. Я просто знал, где находится солярий!
– Кроме того, тетушка Этелин столько рассказывала…
– Ты быстро соображаешь, Лахлан, и у тебя хорошая память. Это хорошо.
Услышав шорох материи за спиной, я не успел обернуться, как бабушка спросила:
– А, Мария, что ты хочешь сказать?
Зная, что Джеймс, Ноб и Рози служат у бабушки целую вечность, я ожидал увидеть в дверях еще одну старую служанку и потому удивился при виде совсем молодой девушки. Завитки тугих черных локонов падали на ее плечи, обтянутые голубым платьем. Только потому, что она стояла в дверях, не пригибаясь, я понял, что она невысокого роста, но обладает той же статью, какая отличала в молодости мою бабушку.
Озорной огонек в ее карих глазах выдавал удовлетворение от произведенного ею впечатления, однако обратилась она к бабушке:
– Леди Ивадна, пора принять укрепляющее.
Бабушка всплеснула руками.
– Приезд Лахлана для меня лучшее лекарство, милая. Сегодня я не чувствую слабости.
Мария подошла к стенному шкафчику и извлекла из него маленькую бутылочку.
– Очень может быть, госпожа, но я уверена, мастер Лахлан согласится со мной, что лучше вам принять лекарство, чтобы сохранить силы.
Она налила зеленоватую жидкость в крошечный серебряный стаканчик и разбавила ее водой из кувшина.
– Вы же не хотите заснуть за обедом и плюхнуться лицом в суп?
– Зато какое было бы зрелище! – вздохнув, бабушка все же послушно выпила лекарство. С трудом проглотив его, она поморщилась:
– Может быть, оно и поддерживает мое старое сердце, но временами я думаю, что легче было бы тихонько уснуть и не проснуться, чем глотать эту гадость.
Я заметил, как Мария украдкой заглянула в стаканчик, проверяя, все ли выпито, и с улыбкой произнесла:
– Может быть, и легче, госпожа, но гораздо скучнее. Ведь тогда вы не увиделись бы с вашим внуком!
– Кстати, этому внуку следовало бы помыться с дороги. Прошу извинить меня, – я поклонился и направился к двери. Выходя, я не удержался и с улыбкой обернулся к Марии. – Приятно было познакомиться. Я рад, что кто-то заботится о том, чтобы внуки могли найти бабушку в готовности их принять.
– Я рада быть вам полезной, мастер Лахлан.
Покинув солярий, я направился в переднюю половину дома. Спускаясь на второй этаж по широкой лестнице, я увидел поднимавшегося мне навстречу Джеймса. Он задержался у двери, ведущей, по-видимому, в мою комнату.
– Прости, что я сбежал, Джеймс.
Старый слуга покачал головой:
– Ваш отец, ваш дядя и даже ваш кузен, мастер Кристфорос, давно приучили меня к вашей семейной импульсивности. Леди Ивадна утверждает, что все вы унаследовали это качество от нее.
– Не стану спорить, Джеймс, – я не сделал и двух шагов в свои комнаты, как застыл на месте, почувствовав, что меня охватило волнение, словно я раскапывал древний курган и наткнулся на сокровище. В помещении пахло запустением и древними святынями.
Роскошный золотисто-розовый цвет стен едва пробивался сквозь развешанные повсюду доспехи и оружие. Прямо напротив входа, под помятыми нагрудником и шлемом, висели крест-накрест двуручные мечи. Под ними стоял столик с масляной лампой, которую Джеймс зажег от свечи, и два кресла.
Слева мечи и кинжалы располагались спиралью, занимая собой всю стену.
В правой стене виднелась дверь, ведущая в спальню, и ее будто сторожили две вешалки в полных доспехах. За их спинами висели гобелены, изображавшие сцены битв, судя по красно-багровым тонам происходивших в Хаосе. Обернувшись, я увидел, что с внутренней стороны входной двери связками свисали алебарды, луки, полные колчаны стрел и даже несколько щитов, явно побывавших в деле. Вдоль стены тянулись стойки для мечей, напомнившие мне оружейную в Быстринах.
Джеймс улыбнулся моему удивлению:
– Да, мастер Лахлан, ваш отец предпочитал такие украшения всем другим. Это – его собственное оружие или трофеи, захваченные в Хаосе. Мы почти не заходим сюда, поэтому здесь душновато.
Меня потянуло к коллекции мечей и кинжалов. На зазубренных клинках двух кинжалов я увидел изображения людей. Виндиктксвары. Значит, Рорк верно говорил, что ха'демоны выковывают против своих врагов оружие с их изображением. Может быть, эти кинжалы готовились для нападения на моего отца?
– Мастер Кардье говорил, что эти художники были не из искусных и выбрали слишком маленькое оружие, – заметил у меня за спиной Джеймс.
Я потянулся было потрогать один из кинжалов, передернулся от отвращения и уронил руку. Рорк сказал, что Катвир выковал меч с изображением отца. Интересно, знал ли он о насмешках отца и использовал ли его собственный совет против него или просто счел отца той угрозой, против которой нужно серьезное оружие?
Джеймс провел меня в спальню.
– Вот здесь вы будете спать, мастер Лахлан.
В спальне золотисто-розовые стены не скрывались за гирляндами оружия, и комната от этого казалась просторнее. Почти всю ее занимала кровать, стоявшая изголовьем к наружной стене. Направо от двери помещался комод, а рядом стол с тазиком и кувшином для умывания. Слева над кроватью тянулись полки с книгами. Я тут же уткнулся носом в корешки, читая заглавия.
Слуга покосился на меня и протиснулся к занавешенному окну над столиком.
– Ваш отец был сложен поплотнее, но я полагаю, кое-что из его одежды вам подойдет. По крайней мере, пока не будет готово новое платье для вас. – Его ноздри чуть дрогнули. – Я взял на себя смелость разобрать привезенную вами одежду и большую часть отправил в печку.
– Не такая уж она была грязная! – возмутился я.
"Всего две недели назад, в Городе Магов, я все перестирал. Уж очень они здесь в столице разборчивы!"
– Я сказал бабушке, что мне нужно помыться.
– Ноб уже набрал воды для ванны и, должно быть, успел согреть ее настолько, что вы не замерзнете насмерть. Пока вы будете мыться, я подберу для вас приличную одежду, – он бросил взгляд на мои потрепанные ездовые сапоги. – Снимите это. Ноб их почистит. Но нынче вечером вам нельзя в них появляться.
Я нахмурился:
– Понимаю, что моя одежда потрепалась в дороге и, возможно, вышла из моды, но я бы не назвал ее неприличной. Что такое готовится нынче вечером?
Джеймс широко улыбнулся:
– Юноша, сегодня первый день последней недели года. Начинается череда празднеств и балов, увенчает которую бал в канун Медвежьего дня во дворце императора.
– Я знаю. Я и приехал на этот праздник.
– Но вы еще не знаете, что сегодня ваша бабушка принимает у себя в гостях множество важных господ, включая маршала Империи! – он развел руками, показывая, что этим все сказано и говорить больше не о чем.
– И, стало быть, никто не хочет, чтобы я выглядел деревенским увальнем?
– Вы совершенно правы, мастер Лахлан.
– В таком случае, отдаю себя в твое распоряжение.
Старый слуга улыбнулся:
– Отлично! Тогда оставьте эти сапоги и идите отмокать. А потом мы попробуем сделать из вас знатного господина.
6
Стоя перед зеркальной дверью в одежде, сшитой для моего отца, я наконец увидел то, о чем мне твердили все вокруг, сколько я себя помнил. Действительно, я походил на него, когда стоял, склонив голову чуть вправо, хотя сходство, на мой взгляд, было невелико. Джеймс стоял за моей спиной, и я улыбнулся ему в зеркале. Он кивал с видом судьи, выносящего приговор.
Сам я не мог судить, похож ли на отца. Он пропал без вести в Хаосе, когда я был еще младенцем, так что мое представление о нем составлялось по самым разнообразным изображениям. Ремесленники, изготавливавшие деревянные и бронзовые статуэтки, сами основывались на легендах и собственной фантазии. Я обычно представлял отца похожим на статую у надгробия матери. Художник, знавший Кардье при жизни, изобразил великана с орлиным взором и резкими чертами лица, которых не смягчала окаймлявшая щеки бородка. Его сильная фигура застыла в позе напряженного ожидания. По замыслу художника, он ждал, когда любимая жена воссоединится с ним, но мне всегда казалось, что он ждет, пока его сыновья пойдут рядом с ним на битву с Хаосом.
В отличие от братьев, я чаще думал о нем не как об отце, а как о герое Кардье. Из-за этого я долго чувствовал себя чужим в семье, пока не признался в этом Джофу. Он, по обыкновению, посмеялся над моими тревогами и очень доходчиво объяснил мне, в чем тут дело.
Я знал об отце в основном из легенд, в пересказах Деревенских сказочников и тетушки Этелин, а они мало говорили о его семейной жизни – разве что упоминали, что он любил свою жену. Судя по этим легендам, его жизнь проходила в Хаосе, среди битв и колдовства.
– Запомни, Лок, – сказал мне тогда Джоф, – ни один герой не похож на легенды о нем. Наш отец был живой человек, и он любил нас. Я думаю, он хотел бы, чтобы мы запомнили его таким, каким он был в жизни.
Я не сомневался, что Джоф прав – в год гибели отца ему было уже восемь, и он хорошо запомнил его. Но даже его слова мало могли облегчить нам ношу, оставшуюся от отца: мы были сыновьями героя, и дед с самого начала требовал от нас соответствовать этому званию.
Но что, если я не сумею?
Джеймс кашлянул, прервав мои размышления:
– Рубаха и брюки подошли. Вот, примерьте теперь куртку.
Может, с точки зрения Джеймса одежда и подходила, но мне в ней было неуютно. Черные брюки доставали мне до самых подмышек и держались на помочах. Правда, изящества ради, талию охватывал тонкий кожаный пояс с серебряной пряжкой. Почти светящийся зеленый шелк рубахи нравился мне, но Джеймс заставил меня застегнуть тугой ворот – как назло, именно здесь рубаха ничуть не была велика. Лента накрахмаленной черной материи обвивала воротник и стягивала горло. Зачем-то ее закололи серебряной булавкой, единственное достоинство которой, на мой взгляд, заключалось в малахитовой головке, в точности подходившей по цвету к рубашке.
Черная куртка, которую протянул мне Джеймс, оказалась почти впору. Рукава доходили только до локтей, а дальше вдоль предплечий болтались по три вороновых пера. Сама куртка не доставала до пояса, а застегивалась на серебряную цепочку, протянутую между пуговиц на ее бортах. Я кое-как подтянул слишком длинные рукава рубахи, после чего Джеймс одернул ее спереди и удовлетворенно улыбнулся.
– Превосходно!
Я наградил его кислой улыбкой:
– Холст благодарит художника.
Пошевелив локтями и плечами, я выяснил, насколько куртка сковывает движения. Когда я скрестил руки на груди, она опасно натянулась на спине, но я не стал испытывать прочность материи. Нельзя сказать, чтобы мне было удобно, но я знал, что в шкафу скрываются еще более изысканные одеяния, и решил примириться с меньшим злом.
Нечаянно сжав кулаки, я почувствовал что-то странное в правом безымянном пальце. Словно бы чего-то не хватало! Казалось, отсутствует привычная тяжесть.
– А кольцо, Джеймс? – я нахмурился, ловя ускользающее ощущение. – К такому костюму, по-моему, полагается кольцо.
Джеймс уставился на меня без всякого выражения:
– Мастер Кардье редко носил драгоценности, мастер Лахлан.
– А мне помнится, мой дед с матерью и тетушкой ездили в Геракополис на церемонию возведения его в сан Рыцаря Империи. Кто-то, скорее всего тетушка Этелин, рассказывала что в память об этом событии Кардье носил перстень, подаренный ему императором Даклоном.
Старик пожал плечами:
– Я помню то кольцо, но не знаю, что с ним сталось. Я могу попытаться найти вам что-нибудь подходящее, хотя время уже позднее.
Я покачал головой:
– Не стоит. Отцовское кольцо все равно принадлежит Джофу как старшему сыну, да я никогда не носил колец. Даже не знаю, с чего мне это пришло в голову.
Еще раз взглянув на свое отражение, я мысленно увидел вместо него статую, на руке которой скульптор поместил кольцо. Должно быть, просто воображение разыгралось.
– Как скажете, сударь. – Джеймс оглядел меня с ног до головы. – Что-нибудь еще?
Отступив от двери, я распахнул зеркальную створку и заглянул в оружейную.
– Как ты полагаешь, Джеймс, выдержит этот поясок, если подвесить к нему кинжал?
– Зачем, мастер Лахлан? – укоризненно спросил Джеймс. – Я понимаю, вы целый месяц ели у костра в дороге, но уверяю вас, на столе будет достаточно приборов. И что бы вам ни рассказывали о столичных интригах и заговорах, нынче вечером вам вряд ли придется сражаться за свою жизнь.
Я расхохотался, представив себе кое-кого из каравана на торжественном обеде в бабушкином доме. Отсмеявшись, я объяснил:
– Не в этом дело, Джеймс. Просто у меня на этой одежде нет значков, вот я и подумал, что по кинжалу все поймут, что я воин.
Джеймс возвел глаза к небу:
– Чему же вас учили в вашем Харике?
– А?
– Мастер Лахлан, поскольку этот прием состоится в доме вашей бабушки, вы – один из хозяев. В подобных случаях значки и эмблемы вышивают на знаменах, которые вывешивают перед входом. Ко времени следующего приема, на который вы отправитесь, мы, разумеется, обеспечим вас всеми подобающими знаками ранга.
Я поклонился ему:
– Как вижу, мой успех в обществе в надежных руках. Я во всем полагаюсь на тебя.
– Буду рад служить вам в этом качестве, пока это необходимо, – он направил меня к двери взмахом руки. – Вас ожидают гости.
Мы празднуем только одну ночь, канун месяца Медведя. В очаге зала Собраний разводят огромный ревущий огонь. Все собираются там, одетые в лучшее платье. Подарки своим домашним дарят в семейном кругу, а в Собрании обмениваются сувенирами с соседями. Особое зрелище представляет обмен подарками между людьми, которые поссорились или расстались в уходящем году.
Всем известно, что нельзя вступать в новый год со злобой в душе – это дурная примета. Подарки помогают забыть старые обиды и делают светлее долгую зимнюю ночь. Угощение и выпивка, песни и танцы напоминают более теплые и счастливые времена года и украшают нелегкую зиму.
В столице праздновать начинали уже за неделю. Бабушка устраивала прием не в городском дворце, а у себя в бальном зале, который оказался много просторнее нашего зала Собраний. Столы в середине зала были уставлены едой, а на небольших круглых столиках по углам сверкали полированные серебряные кубки и кувшины вина.
Гости, появившиеся часа через два после захода солнца, выглядели празднично и казались искренне обрадованными приглашением. У дверей их встречал один из четверых внуков Ноба. Он помогал раздеться, а заодно принимал подарки, предназначенные для бабушки. Большую часть подарков составляли мелочи, обычные знаки внимания, но близкие друзья преподносили по-настоящему ценные вещи.
Потом Джеймс провожал гостей в залы и представлял их бабушке. Он называл имена отчетливо, чтобы я мог их разобрать, за что я был ему весьма благодарен. Оказалось, что я способен удерживать имя в памяти то время, которое требовалось гостю, чтобы спуститься с возвышения, где стояло бабушкино кресло, и подойти ко мне. Как только он обращался к следующим членам семьи и, наконец, к маршалу, я моментально забывал его и готовился к встрече со следующим.
Трое внуков Ноба откапывали в куче деревянных коробочек, обернутых в яркую бумагу и перевязанных ленточками, коробочку, предназначенную названному гостю, и ставили ее рядом с другими. Закончив с процедурой представления, приглашенный немедленно получал свой подарок к Медвежьему дню.
Многие из гостей говорили мне о знакомстве с моим отцом. Они крепко сжимали мое предплечье, и я отвечал тем же жестом, как научил нас дед. Почти все женщины протягивали мне руку для поцелуя, а ровесницы бабушки обнимали меня и целовали в щеку. Кто-то из них шепнул мне, что давно не видел мою бабушку такой счастливой.
Я счел это вежливой ложью, однако мне хотелось оправдать радость бабушки, и я стал представлять гостям Марию. Мне это казалась естественным, раз она стояла рядом с бабушкиным креслом, но я погрешил тут против этикета. Как-никак, она была всего лишь воспитанницей.
Гости из вежливости желали ей счастья в наступающем году. Но вскоре Джеймс указал мне на мою ошибку. Я покраснел, но теплая улыбка Марии утешила меня.
Вдруг промелькнуло знакомое лицо. Ярко-рыжие волосы на фоне зеленого платья резко выделяли Ксою в толпе гостей. Тугой корсаж и низкий вырез подчеркивали ее грудь. Теперь было ясно, что она уже не ребенок, хотя ей еще не хватало самоуверенности, присущей другим столичным красавицам ее возраста. Немного краски и румян подчеркивали огромные голубые глаза.
Я поцеловал ей руку:
– Не ожидал увидеть вас здесь, госпожа Ксоя.
Когда я назвал имя, в ее глазах мелькнули удивление и растерянность.
– Моя бабушка – добрая подруга вашей бабушки, мастер Лахлан. Но разве мы с вами уже встречались?
Помедлив, я кивнул:
– Да, по пути в Геракополис из Города Магов.
– Кажется, вспоминаю, – она одарила меня улыбкой. – Вы не пригласите меня на танец?
– Право, не знаю…
– О, мы будем танцевать! – в ее голосе вдруг прозвучала уверенность, какой я прежде не замечал.
– Но… – начал было я, однако она уже исчезла в толпе.
Я оглянулся на Марию и обнаружил, что она хихикает, прикрывшись ладошкой. Следующий вновь прибывший уже требовал моего внимания, и я не успел поинтересоваться, что ее так развеселило.
К концу сбора приглашенных появился весьма необычный гость. Дверь распахнулась, и высокий юноша швырнул внуку Ноба свою накидку. Под ней оказалась военная форма, причем отнюдь не тот парадный вариант, в котором прошествовала мимо меня добрая половина мужской части общества. Правда, маршал был одет по-деловому, но все же появление этого молодого человека вызвало у меня необъяснимую тревогу.
Он был почти на голову выше меня, и его карие глаза, темные волосы и нечто неуловимое в чертах лица напоминало брата Дальта. Только подвижное лицо и тонкие стрелки усов придавали ему живое и целеустремленное выражение, каким Дальт не отличался даже в лучшие свои минуты. Мой брат вечно ходил, словно в воду опущенный, а в этом парне ярко горел огонь, который не залить водой.
Когда он прорвался сквозь ряды терпеливо дожидавшихся представления гостей, я было принял его за местного стражника, вздумавшего незваным заявиться на пир, но Карл загадочно улыбнулся, а Джеймс жестом задержал гостей.
Бабушкино лицо осветилось радостью при виде воина, преклонившего колено у ее ног.
– Прости, что явился без приглашения, – сказал он. Она взяла его лицо в ладони:
– На Медвежьем празднике не бывает незваных гостей, а уж тебе-то здесь всегда рады, – она любовно растрепала ему волосы. – Я надеялась тебя повидать.
Бабушка поманила меня к себе:
– Лахлан, познакомься со своим кузеном Кристофоросом.
Парень поднялся и с легким поклоном представился:
– Кит. Добро пожаловать, Лахлан!
– Лок, – я крепко сжал его руку ниже локтя. – Наилучшего тебе года.
– И тебе того же.
Мы обменялись рукопожатием, Джеймс указал Киту место в ряду встречающих рядом со мной. Кит согласно кивнул, однако передернул плечами:
– Надо было прийти на часок попозже и увильнуть от этих церемоний.
– Это еще на целый час? – ошеломленно переспросил я.
Он подмигнул:
Сам я не мог судить, похож ли на отца. Он пропал без вести в Хаосе, когда я был еще младенцем, так что мое представление о нем составлялось по самым разнообразным изображениям. Ремесленники, изготавливавшие деревянные и бронзовые статуэтки, сами основывались на легендах и собственной фантазии. Я обычно представлял отца похожим на статую у надгробия матери. Художник, знавший Кардье при жизни, изобразил великана с орлиным взором и резкими чертами лица, которых не смягчала окаймлявшая щеки бородка. Его сильная фигура застыла в позе напряженного ожидания. По замыслу художника, он ждал, когда любимая жена воссоединится с ним, но мне всегда казалось, что он ждет, пока его сыновья пойдут рядом с ним на битву с Хаосом.
В отличие от братьев, я чаще думал о нем не как об отце, а как о герое Кардье. Из-за этого я долго чувствовал себя чужим в семье, пока не признался в этом Джофу. Он, по обыкновению, посмеялся над моими тревогами и очень доходчиво объяснил мне, в чем тут дело.
Я знал об отце в основном из легенд, в пересказах Деревенских сказочников и тетушки Этелин, а они мало говорили о его семейной жизни – разве что упоминали, что он любил свою жену. Судя по этим легендам, его жизнь проходила в Хаосе, среди битв и колдовства.
– Запомни, Лок, – сказал мне тогда Джоф, – ни один герой не похож на легенды о нем. Наш отец был живой человек, и он любил нас. Я думаю, он хотел бы, чтобы мы запомнили его таким, каким он был в жизни.
Я не сомневался, что Джоф прав – в год гибели отца ему было уже восемь, и он хорошо запомнил его. Но даже его слова мало могли облегчить нам ношу, оставшуюся от отца: мы были сыновьями героя, и дед с самого начала требовал от нас соответствовать этому званию.
Но что, если я не сумею?
Джеймс кашлянул, прервав мои размышления:
– Рубаха и брюки подошли. Вот, примерьте теперь куртку.
Может, с точки зрения Джеймса одежда и подходила, но мне в ней было неуютно. Черные брюки доставали мне до самых подмышек и держались на помочах. Правда, изящества ради, талию охватывал тонкий кожаный пояс с серебряной пряжкой. Почти светящийся зеленый шелк рубахи нравился мне, но Джеймс заставил меня застегнуть тугой ворот – как назло, именно здесь рубаха ничуть не была велика. Лента накрахмаленной черной материи обвивала воротник и стягивала горло. Зачем-то ее закололи серебряной булавкой, единственное достоинство которой, на мой взгляд, заключалось в малахитовой головке, в точности подходившей по цвету к рубашке.
Черная куртка, которую протянул мне Джеймс, оказалась почти впору. Рукава доходили только до локтей, а дальше вдоль предплечий болтались по три вороновых пера. Сама куртка не доставала до пояса, а застегивалась на серебряную цепочку, протянутую между пуговиц на ее бортах. Я кое-как подтянул слишком длинные рукава рубахи, после чего Джеймс одернул ее спереди и удовлетворенно улыбнулся.
– Превосходно!
Я наградил его кислой улыбкой:
– Холст благодарит художника.
Пошевелив локтями и плечами, я выяснил, насколько куртка сковывает движения. Когда я скрестил руки на груди, она опасно натянулась на спине, но я не стал испытывать прочность материи. Нельзя сказать, чтобы мне было удобно, но я знал, что в шкафу скрываются еще более изысканные одеяния, и решил примириться с меньшим злом.
Нечаянно сжав кулаки, я почувствовал что-то странное в правом безымянном пальце. Словно бы чего-то не хватало! Казалось, отсутствует привычная тяжесть.
– А кольцо, Джеймс? – я нахмурился, ловя ускользающее ощущение. – К такому костюму, по-моему, полагается кольцо.
Джеймс уставился на меня без всякого выражения:
– Мастер Кардье редко носил драгоценности, мастер Лахлан.
– А мне помнится, мой дед с матерью и тетушкой ездили в Геракополис на церемонию возведения его в сан Рыцаря Империи. Кто-то, скорее всего тетушка Этелин, рассказывала что в память об этом событии Кардье носил перстень, подаренный ему императором Даклоном.
Старик пожал плечами:
– Я помню то кольцо, но не знаю, что с ним сталось. Я могу попытаться найти вам что-нибудь подходящее, хотя время уже позднее.
Я покачал головой:
– Не стоит. Отцовское кольцо все равно принадлежит Джофу как старшему сыну, да я никогда не носил колец. Даже не знаю, с чего мне это пришло в голову.
Еще раз взглянув на свое отражение, я мысленно увидел вместо него статую, на руке которой скульптор поместил кольцо. Должно быть, просто воображение разыгралось.
– Как скажете, сударь. – Джеймс оглядел меня с ног до головы. – Что-нибудь еще?
Отступив от двери, я распахнул зеркальную створку и заглянул в оружейную.
– Как ты полагаешь, Джеймс, выдержит этот поясок, если подвесить к нему кинжал?
– Зачем, мастер Лахлан? – укоризненно спросил Джеймс. – Я понимаю, вы целый месяц ели у костра в дороге, но уверяю вас, на столе будет достаточно приборов. И что бы вам ни рассказывали о столичных интригах и заговорах, нынче вечером вам вряд ли придется сражаться за свою жизнь.
Я расхохотался, представив себе кое-кого из каравана на торжественном обеде в бабушкином доме. Отсмеявшись, я объяснил:
– Не в этом дело, Джеймс. Просто у меня на этой одежде нет значков, вот я и подумал, что по кинжалу все поймут, что я воин.
Джеймс возвел глаза к небу:
– Чему же вас учили в вашем Харике?
– А?
– Мастер Лахлан, поскольку этот прием состоится в доме вашей бабушки, вы – один из хозяев. В подобных случаях значки и эмблемы вышивают на знаменах, которые вывешивают перед входом. Ко времени следующего приема, на который вы отправитесь, мы, разумеется, обеспечим вас всеми подобающими знаками ранга.
Я поклонился ему:
– Как вижу, мой успех в обществе в надежных руках. Я во всем полагаюсь на тебя.
– Буду рад служить вам в этом качестве, пока это необходимо, – он направил меня к двери взмахом руки. – Вас ожидают гости.
* * *
Мы, в провинции, праздновали наступление Медвежьего дня несколько иначе, чем в столице. В Быстринах угощение устраивали вскладчину. За этим следили старые вдовы. Каждый старался принести самое лучшее. Запасы для Медвежьего дня делались еще в пору жатвы и в середине зимы радостно напоминали о прошедшем лете.Мы празднуем только одну ночь, канун месяца Медведя. В очаге зала Собраний разводят огромный ревущий огонь. Все собираются там, одетые в лучшее платье. Подарки своим домашним дарят в семейном кругу, а в Собрании обмениваются сувенирами с соседями. Особое зрелище представляет обмен подарками между людьми, которые поссорились или расстались в уходящем году.
Всем известно, что нельзя вступать в новый год со злобой в душе – это дурная примета. Подарки помогают забыть старые обиды и делают светлее долгую зимнюю ночь. Угощение и выпивка, песни и танцы напоминают более теплые и счастливые времена года и украшают нелегкую зиму.
В столице праздновать начинали уже за неделю. Бабушка устраивала прием не в городском дворце, а у себя в бальном зале, который оказался много просторнее нашего зала Собраний. Столы в середине зала были уставлены едой, а на небольших круглых столиках по углам сверкали полированные серебряные кубки и кувшины вина.
Гости, появившиеся часа через два после захода солнца, выглядели празднично и казались искренне обрадованными приглашением. У дверей их встречал один из четверых внуков Ноба. Он помогал раздеться, а заодно принимал подарки, предназначенные для бабушки. Большую часть подарков составляли мелочи, обычные знаки внимания, но близкие друзья преподносили по-настоящему ценные вещи.
Потом Джеймс провожал гостей в залы и представлял их бабушке. Он называл имена отчетливо, чтобы я мог их разобрать, за что я был ему весьма благодарен. Оказалось, что я способен удерживать имя в памяти то время, которое требовалось гостю, чтобы спуститься с возвышения, где стояло бабушкино кресло, и подойти ко мне. Как только он обращался к следующим членам семьи и, наконец, к маршалу, я моментально забывал его и готовился к встрече со следующим.
Трое внуков Ноба откапывали в куче деревянных коробочек, обернутых в яркую бумагу и перевязанных ленточками, коробочку, предназначенную названному гостю, и ставили ее рядом с другими. Закончив с процедурой представления, приглашенный немедленно получал свой подарок к Медвежьему дню.
Многие из гостей говорили мне о знакомстве с моим отцом. Они крепко сжимали мое предплечье, и я отвечал тем же жестом, как научил нас дед. Почти все женщины протягивали мне руку для поцелуя, а ровесницы бабушки обнимали меня и целовали в щеку. Кто-то из них шепнул мне, что давно не видел мою бабушку такой счастливой.
Я счел это вежливой ложью, однако мне хотелось оправдать радость бабушки, и я стал представлять гостям Марию. Мне это казалась естественным, раз она стояла рядом с бабушкиным креслом, но я погрешил тут против этикета. Как-никак, она была всего лишь воспитанницей.
Гости из вежливости желали ей счастья в наступающем году. Но вскоре Джеймс указал мне на мою ошибку. Я покраснел, но теплая улыбка Марии утешила меня.
Вдруг промелькнуло знакомое лицо. Ярко-рыжие волосы на фоне зеленого платья резко выделяли Ксою в толпе гостей. Тугой корсаж и низкий вырез подчеркивали ее грудь. Теперь было ясно, что она уже не ребенок, хотя ей еще не хватало самоуверенности, присущей другим столичным красавицам ее возраста. Немного краски и румян подчеркивали огромные голубые глаза.
Я поцеловал ей руку:
– Не ожидал увидеть вас здесь, госпожа Ксоя.
Когда я назвал имя, в ее глазах мелькнули удивление и растерянность.
– Моя бабушка – добрая подруга вашей бабушки, мастер Лахлан. Но разве мы с вами уже встречались?
Помедлив, я кивнул:
– Да, по пути в Геракополис из Города Магов.
– Кажется, вспоминаю, – она одарила меня улыбкой. – Вы не пригласите меня на танец?
– Право, не знаю…
– О, мы будем танцевать! – в ее голосе вдруг прозвучала уверенность, какой я прежде не замечал.
– Но… – начал было я, однако она уже исчезла в толпе.
Я оглянулся на Марию и обнаружил, что она хихикает, прикрывшись ладошкой. Следующий вновь прибывший уже требовал моего внимания, и я не успел поинтересоваться, что ее так развеселило.
К концу сбора приглашенных появился весьма необычный гость. Дверь распахнулась, и высокий юноша швырнул внуку Ноба свою накидку. Под ней оказалась военная форма, причем отнюдь не тот парадный вариант, в котором прошествовала мимо меня добрая половина мужской части общества. Правда, маршал был одет по-деловому, но все же появление этого молодого человека вызвало у меня необъяснимую тревогу.
Он был почти на голову выше меня, и его карие глаза, темные волосы и нечто неуловимое в чертах лица напоминало брата Дальта. Только подвижное лицо и тонкие стрелки усов придавали ему живое и целеустремленное выражение, каким Дальт не отличался даже в лучшие свои минуты. Мой брат вечно ходил, словно в воду опущенный, а в этом парне ярко горел огонь, который не залить водой.
Когда он прорвался сквозь ряды терпеливо дожидавшихся представления гостей, я было принял его за местного стражника, вздумавшего незваным заявиться на пир, но Карл загадочно улыбнулся, а Джеймс жестом задержал гостей.
Бабушкино лицо осветилось радостью при виде воина, преклонившего колено у ее ног.
– Прости, что явился без приглашения, – сказал он. Она взяла его лицо в ладони:
– На Медвежьем празднике не бывает незваных гостей, а уж тебе-то здесь всегда рады, – она любовно растрепала ему волосы. – Я надеялась тебя повидать.
Бабушка поманила меня к себе:
– Лахлан, познакомься со своим кузеном Кристофоросом.
Парень поднялся и с легким поклоном представился:
– Кит. Добро пожаловать, Лахлан!
– Лок, – я крепко сжал его руку ниже локтя. – Наилучшего тебе года.
– И тебе того же.
Мы обменялись рукопожатием, Джеймс указал Киту место в ряду встречающих рядом со мной. Кит согласно кивнул, однако передернул плечами:
– Надо было прийти на часок попозже и увильнуть от этих церемоний.
– Это еще на целый час? – ошеломленно переспросил я.
Он подмигнул: